Текст книги "Маленький Петров и капитан Колодкин"
Автор книги: Александр Крестинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 7 страниц)
Крестинский Александр Алексеевич
Маленький Петров и капитан Колодкин
Александр Алексеевич КРЕСТИНСКИЙ
Маленький Петров и капитан Колодкин
Повесть
ГЛАВА ПЕРВАЯ
Каштанов, Каштанов, возьми меня с собой
Маленький Петров давно уже не спал. Он слышал, как мать встала, как, стараясь не шуметь, босиком ходила по комнате, осторожно мылась на кухне, грела чайник, одевалась... Затаив дыхание, он лежал с закрытыми глазами и терпеливо ждал. Ждал и вспоминал вечерний разговор. Мать читала ему письмо из деревни, от бабушки, то и дело останавливаясь и вставляя свое. "Видишь, что пишет, – говорила мать, – картошка не окучена... руки не доходят... Окучишь, значит, первым делом, как приедешь!.. "Морковь и свекла не полоты, тяжко мне, спина худо гнется..." Слышишь? Чисто поли, сорняк не оставляй! Да бабушка тебе объяснит все... "Воду, слава богу, Кузьмич носит..." Какой там еще Кузьмич? А-а, сосед. Смотри не надорвись, по одному ведру носи!.. А курам дать, а поросенку... Через два дня поедешь, собирайся, слышишь? Что молчишь? Какой еще поход? Мне эти ваши походы вот где! Сиди и дрожи тут – не утонул бы, не убился... И думать забудь!.."
Вот какой был вчера вечером разговор.
...Хлопнула входная дверь, заскрипели по гравию шаги. Ушла мать.
Маленький открыл глаза, потянулся. Не любит он ездить в деревню. Река там далеко, за горой... Потом... бабушка дотошная. Душу вынет, а заставит делать по-своему.
Маленький вскочил с постели, взглянул на часы: шесть с полтиной!.. Он быстро оделся, причем брюки братнины загнул у пояса и затянул потуже ремнем. Форменку пришлось выпустить наружу, а то слишком заметно, что брюки не по росту. Форменка болталась почти у колен. Хотел он ее подшить, да целый вечер у матери на глазах. Расспросы начались бы... "Хорошо, хоть тельняшка своя", – подумал Маленький.
Он вытащил из-под койки рюкзак, пощупал, все ли на месте, порылся в ногах под матрасом, достал горн. Огляделся в комнате, и стало ему вдруг зябко и отчаянно.
"Уеду, и все!" – сказал он столу. И кушетке: "Уеду!" И стенным часам. И каждому стулу в отдельности, и телевизору, и чайнику с чашками: "Уеду! Уеду! Уеду!.."
Потом вырвал листок из тетради, сел за стол и задумался. Долго грыз карандаш. Написал так: "Мама, не сердись, я ушел в поход. Вернусь когда, сразу поеду к бабушке. Все буду делать там..." И вышел, легко ступая в стоптанных кедах, прихватив по пути горбушку и кусок сахару.
На улице прищурился от солнца, посмотрел по сторонам – никого и, перекинув рюкзак через плечо, с горном под мышкой, зашагал по дощатому тротуару мимо одинаковых беленых бараков, над которыми на сосновых шестах торчали телевизионные антенны. Справа зеленела картошка, на свалке дымилась куча мусору, и желтоватый кислый дым медленно подымался к чистому небу.
Маленький шел, раскачивая упругие доски, и они, распрямляясь, подталкивали его вперед.
Боцман Олег Каштанов жил на краю квартала в таком же точно бараке на девять окон – три семьи, у каждой три окна. В палисаднике густо лежала огуречная ботва и пахло смородой. Маленький Петров подошел к палисаднику и засигналил:
– Тра-та-та! Тра-та-та!.. Ка-шта-нов!.. Ка-шта-нов!..
На третий раз, только на третий откинулась занавеска, и между цветочными горшками появилась чубатая каштановская голова, а потом и сам Каштанов – в трусах и майке – встал на подоконник. Он протер глаза, в упор посмотрел на Маленького, оглянулся – на часы, видно, – и погрозил в окно кулаком.
– Ты что, спятил! – сказал он, приоткрыв форточку. – Мамашу разбудишь, она тебе всыплет!..
– Кашта-нов, Кашта-нов, – пропел Маленький, дирижируя своей трубой, ты самый главный боцман, возьми меня с собой!..
– Заткнись!.. Ну как я тебя возьму, как?
– Ты все можешь, Каштанов, – сказал Маленький Петров, – вместо Кольки возьми, вместо Большого...
Каштанов потрогал кончик носа, помял уши. Он как бы думал.
– Колька сказал, сходи к Каштанову, он возьмет... Колька свою форменку мне отдал, беску... Колька сказал...
– Я-то что, – сказал Каштанов, который был другом Кольки Петрова, брата Маленького, и не хотел портить с ним отношения, – а как остальные...
– Я с ними договорюсь, с боцманами, – заторопился Маленький, – они согласятся, вот увидишь!
Теперь Ленц.
Через пятнадцать минут Маленький был на Баррикадной улице. Поднялся на пятый этаж. Позвонил. Открыл ему сам Ленц, в полной форме. Все пригнано, любо посмотреть. Волосы на пробор заглажены, блестят. Строгий человек Ленц, не улыбнется. Держится за ручку двери и глядит на Маленького. Спокойно глядит, не удивляясь раннему гостю.
В первый момент Маленький даже растерялся, но потом сказал:
– Здорово. Каштанов к тебе послал. Он берет меня вместо Кольки. Ты согласен?
Ленц кивнул головой. Дескать, почему бы нет. И молча прикрыл дверь. Вот человек! Слова не произнес, а все как надо.
...Степа живет на другом берегу, на фабричной стороне, в красном кирпичном доме. Таких домов в городе несколько. Только они да еще Дворец пионеров и уцелели в войну. Весной 1944 года, когда наши войска выбивали немцев из города, в подвале одного из кирпичных домов бойцы нашли оглохшую от артподготовки старуху, а больше жителей нигде не обнаружили. Так и в Истории записано: после войны в городе остался один житель.
Теперь на фабричной стороне народу много. Вот люди идут с ночной смены и в утреннюю. Вид у Маленького занятный, но никто на него внимания не обращает. Одни домой торопятся, другие на работу спешат. По сторонам глазеть некогда.
У Степы балкон. Голуби расхаживают. Балконная дверь открыта.
– Сте-па! Сте-па! – пропела труба.
За спиной у Маленького с треском распахнулось окно. Кто-то обругал его по всем правилам. Маленький даже не обернулся.
– Сте-па!
Еще окно заскрипело – хоть уши затыкай. На балкон вышел Степа. Потянулся, зябко повел острым плечом. "Во тощий, – подумал Маленький, – ни одной мускуляшки не видать..."
– Степа, – сказал Маленький, – Ленц с Каштановым берут меня вместо Кольки...
– Ну и что? – сказал Степа, облокотясь на перила.
– Они велели тебе сказать, чтоб ты тоже...
– А мне-то что, – Степа зевнул.
Маленький понял: сам все испортил. И как у него это слово выскочило "велели"! Теперь Степа начнет... И Маленький с обидой, со слезой в голосе завел:
– Тебе что, жалко, да?..
– Орел или решка? – Степа достал монету.
– Орел, – скучно сказал Маленький.
Степа ловко поймал монету. Развел руками.
– Решка...
– Колька сказал: иди к Степе, он возьмет...
– Ты бы ко мне и пришел. А то: Каштанов велел!
– Ну, Степа...
– Пришел бы ко мне, так и так...
– Да мне по пути было!
– По пути... – Степа сплюнул, поглядел вокруг, еще сплюнул. Он выдержал паузу, во время которой Маленький думал: "Нарочно тянет, себя показывает, а сам Кольку-то боится..."
– Ладно, приходи на построение, – снисходительно сказал Степа.
Дело сделано. Теперь что скажет капитан. Но тут Маленький Петров ничего предпринять не мог. Оставалось ждать общего сбора. Так он и сделал. Пришел к Дворцу пионеров, сел на траву, привалился к стене и, прикрыв глаза, стал медленно, со смаком жевать горбушку. Сахар он оставил напоследок.
ГЛАВА ВТОРАЯ
"Чего бы им сыграть?.."
– Ленц!
– Есть!
– Каштанов!
– Есть!
– Петров!
– Есть!
– Какой же ты Петров? Ты – Маленький Петров, а Большой где?
– В Сланцевое уехал...
– Это еще зачем?
– В техникум поступать, в химический...
– Боцман Каштанов! – рявкнул капитан, да так, что Маленький чуть язык не прикусил. – Человек уезжает в другой город, а я узнаю последним. Думаете, мне все одно – что Большой, что Маленький?
Боцман Каштанов вышел из строя и зажег свои синие глаза. Боцман улыбался.
На ушах у него были веснушки. Боцман почесал крутой, пылающий на солнце затылок.
– Затылок чешешь, разгильдяй! – вскипел капитан.
А Маленький Петров постригся вчера наголо. Хотел понравиться капитану. Да, видно, зря.
Боцман Каштанов, тот хоть бы что – руки по швам, объясняет:
– Товарищ капитан, Большой Петров телеграмму получил, вызов на экзамены. С последним поездом уехал. Мы и решили...
– Кто это мы? – вежливо спросил капитан.
– Ну, боцмана решили, – сказал Каштанов, – совет...
– Когда посоветоваться успели, а? Может, ночь не спали? Меня почему не разбудили? Я бы штаны натянул и тоже – на совет.
На левом фланге хихикнули. Боцман Каштанов смотрел капитану в живот и молчал.
– А почему у тебя, Маленький Петров, бескозырка на носу? И форменка не по росту. И брюки по земле волочатся.
– Это не его форменка, это Большого! – крикнул Чубчик из второй шеренги.
Капитан метнул в его сторону тяжелый взгляд.
– Брата форменка, – подтвердил Маленький, – и беска тоже.
– Что такое беска! – вскричал капитан, и на лице его, круглом, розовом, без намека на морщинку, изобразилось презрение. Голос капитана звучал раскатисто, свободно, будто пробовал он его в чистом утреннем воздухе и всякий раз чуть прибавлял силы. Полновесный голос. Дай бог каждому. – Что такое беска, я спрашиваю?!
Боцман Каштанов поднял голову:
– Мы, товарищ капитан, просим за Маленького. Взять бы его вместо Большого...
– Опять мы! – охнул капитан, ударив кулаком левой руки о ладонь правой.
– Ну, боцмана, я же говорил, боцмана просят, – сказал Каштанов и показал капитану полный набор зубов.
– Пусть каждый боцман сам скажет, у каждого боцмана есть свой язык... Или не так, Каштанов?..
Маленький Петров и не смотрел кругом, а все видел, такой уж у него глаз. Два шага вперед. Это Ленц вышел. Два шага вперед. Степа.
А вокруг простирался тихий утренний двор, укрытый росистой травой. За спиной Маленького Петрова – длинное, крашенное голубой краской одноэтажное здание с низкими, настежь распахнутыми окнами, сквозь которые внутрь дома заглядывает крапива, ромашки. На фасаде доска: "ГОРОДСКОЙ ДВОРЕЦ ПИОНЕРОВ". Настоящий-то Дворец еще строится, в старой ратуше, а доску уже заказали. Чтоб зря не лежала, не пылилась, ее и прибили.
Тихо. В окнах стоит темнота, обещая прохладу, если день опять будет жарким. Маленький Петров тронул ногой рюкзак. На месте. А то еще уведут для смеху.
Чубчик зашептал сзади:
– Выгонит тебя капиташа...
А солнце так приятно щекотало стриженую голову, и воробьи так весело чирикали на каменных плитах у входа во Дворец, и шлюпка-шестерка в "сухом доке" выглядела так величественно, возвышаясь над землей на уровне его плеча, и борта шлюпки поблескивали такой свежей краской, и, наконец, такой добрый ветерок тянул из-за забора, что Маленькому Петрову казалось: если вокруг так хорошо, не может быть ему плохо, не может!
...Два шага вперед. Это Ленц.
– Я – за.
Два шага вперед. Это Степа.
– Я тоже.
– Ах, разгильдяи, – восхищенно простонал капитан, – ах, разгильдяи, спелись! – Капитан, как всегда, брал догадкой, опираясь на богатый жизненный опыт.
– Разрешение есть от матери?
– Разрешение?..
– Ну, что позволяет в поход идти. В письменном виде.
– В письменном? Я не знал... В устном разрешила...
Маленький в упор посмотрел на Каштанова. Тот морщился, пожимал плечами. Маленький подмигнул ему отчаянно.
– Иди принеси разрешение, – сказал капитан.
– Матери дома нету, она на фабрике, – жалобно начал Маленький Петров, чувствуя: еще миг – и все рухнет.
– Она на фабрике, товарищ капитан! – подхватил Каштанов. – Точно! Да вы не беспокойтесь, полный порядок будет, матуха у него законная...
– Кто, кто? – Капитан сердито покосился на Каштанова, фыркнул, поглядел на часы, потом на Маленького. – А что ты умеешь, Маленький Петров? – И повторил, как бы чуточку издеваясь: – Ну, что ты умеешь, Маленький Петров?
– Он на трубе играет, товарищ капитан, – сказал Каштанов, – на горне то есть...
– Ну-ка, – сказал капитан.
Маленький Петров наклонился, не спеша развязал рюкзак, достал горн, обтер рукой мундштук. "Чего бы им сыграть?" – подумал он, видя, что строй смешался и все глядят на него и рты пооткрывали.
– В пла-ванье, в да-ле-ком пла-ванье, – протрубил Маленький Петров и замолчал.
– Ого! – Чубчик кивнул на трубу. – Та самая?
Маленький Петров не ответил, но подумал с досадой: "Догадался..."
– Еще, – потребовал капитан.
– Ду-ра-ки вы, ду-ра-ки, об-ма-нуть вас пус-тя-ки! – дерзко прохрипел горн.
– Хамишь, – сказал капитан. – Берите его в свой экипаж, Ленц. (Капитан с боцманами всегда на "вы". Такой уж порядок в клубе.)
– А ты, Маленький Петров, – капитан посмотрел на него в упор, – не воображай, играть ты еще не умеешь. И потом учти, – с тайной печалью добавил капитан, – ты брат Большого Петрова, понял? Большой Петров был достойный товарищ, так что держись...
"Смех! – подумал Маленький. – Был достойный товарищ! Как будто Колька умер..."
– Я держусь! – громко и весело сказал Маленький и с вызовом взглянул на Чубчика: "Ну что, прогнал капиташа? То-то!"
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Из прошлого. О трубе
Первый раз Маленький Петров увидел эту трубу в пионерской комнате, когда его принимали в октябрята. Маленький Петров стоял рядом с такими, как и он, третьеклассниками и, боясь опоздать, забыть, ошибиться, повторял вслед за вожатой Клавой строгие слова. Но Маленький Петров был любопытен и улучил минутку, чтоб оглядеться кругом. Он увидел на стене картину: в круглой рамке портрет мальчишки. Рядом – того же мальчишку фашисты ведут на расстрел. Фамилию мальчишки Маленький не разобрал – мелко напечатано. Он увидел знамя в красной деревянной бочке. Вокруг знамени – флажки.
В дальнем сумрачном углу, на столике, крытом зеленой скатертью, он увидел барабан в красно-синюю полоску и тускло-желтую трубу раструбом вниз. Несколько раз Маленький оборачивался на трубу и все ждал, что придет кто-нибудь и задудит в нее, но так и не дождался.
Второй раз Маленький увидел горн, когда на большой перемене Чубчик тот был на два класса старше – предложил ему сыграть в шашки. Они прибежали в пионерскую, думая, что будут первыми. А там! Шашки уже расхватаны, шахматы тоже, про домино и говорить нечего. Игроки заняли стол, подоконники, стулья. Над ними с озабоченным лицом – Клава.
– Не трогай! Не сломай! Семенов, это нельзя!..
Маленький Петров сразу определил, что горн и барабан на месте, и двинулся прямо к ним.
– Стой, мальчик, ты куда!
Он остановился, сделал вид, что глазеет на игроков, а сам исподлобья следил за Клавой. Вот вбежали девчонки, бросились к ней, затараторили непонятное. Клава покраснела, заохала, и Маленький Петров скользнул мимо игроков в дальний угол комнаты. Маленький осторожно провел пальцем по горну сверху вниз. Вслед за его пальцем стекала золотистая полоска, которая на ходу оживала, отражая свет электрической лампы. Ожидание, предчувствие уже томили Маленького.
– Слабо погудеть! – закричал рядом Чубчик и схватил горн.
– Я... я не умею, – сказал Маленький, растерявшись.
– Ерунда! – Чубчик поднес трубу к губам.
Чубчик побагровел и дрожал от напряжения и, наверно, в следующий момент у него получилось бы что-нибудь, если бы не Клава.
– Вы что, с ума сошли! – закричала она. – Немедленно поставьте на место!
Целую неделю после этого Маленький обдумывал, как бы ему погудеть в трубу. "А, была не была, – решил он наконец, – пойду и погужу, пусть попробует поймать..."
Но Чубчика на всякий случай позвал с собой. Пусть посторожит. Они направились в пионерскую, но на пороге были остановлены человеком с красной повязкой на рукаве. Это был дежурный член совета дружины.
– Куда? – сказал дежурный и взял Маленького за шиворот.
Маленькому это не понравилось. Он вырвался и, убегая, показал дежурному рожу. Как Маленький и предполагал, дежурный за ним не погнался, потому что был на важном посту.
Долго Маленький Петров не мог забыть, как они с Чубчиком ходили в пионерскую.
...Тем временем Маленький перешел в четвертый класс. Каждую среду, вечером, он появлялся в школьной столярке и пилил, строгал – то скворечни мастерил, то табуретки. Он любил запах свежего дерева, визг пилы, стук молотка, любил, как голоса звучат в столярке – гулко, весело.
Как-то вечером вышел он из столярки на перерыв и в длинном рабочем халате пошел бродить по школе. Когда подымался по лестнице, подумал: "В школе – и тихо..." А когда поднялся на третий этаж, увидел, что в коридоре темно, но не совсем, а чуть голубовато от уличных фонарей, и загадал себе пройти по коридору до угла и дальше, за поворот, еще столько же – неужели не пройти?
И когда уже пошел мимо блистающих черных окон, кося глаз на свою тень, сообразил, что пионерская-то на этом самом этаже!
Он обрадовался, побежал, забыв всякий страх, но тут же остановился. "Эх, дурак, поздно уже. Ясно, закрыто".
Подойдя, он взялся за ручку и почувствовал, что дверь не заперта. Маленький потянул ее на себя и проскользнул внутрь.
В углу поблескивало. Маленький на цыпочках, затаив дыхание, пошел туда. Рука его сжала прохладный металл. В боку заколотилось. Он уже собирался было погудеть, но испугался тишины. Тогда он сунул трубу под халат и быстро пошел прочь. Он дошел до угла коридора и побежал, и чем быстрее бежал, тем веселее ему становилось. "Тра-та-та-та!" – загремел он по лестнице коваными каблуками. "Тра-та-та-та!" – по каменному полу раздевалки. Халат на крючок. Трубу под пальто. "Что так рано сегодня?" спросила нянечка. "Уроков много!" Дверью – хлоп, и – улица!
Вдохнул сырого октябрьского ветра. "Вот это повезло. Никогда так не везло".
Маленький спрятал горн в дровяном сарае под старой мешковиной, чтобы завтра перепрятать в более надежное место. Серым, промозглым утром, задолго до школы, он перепрятал трубу, да так, чтобы никто не нашел.
Потом он весело ходил по сырым улицам, ожидая, когда школьников станет больше и он смешается с их толпой.
Он думал, что в школе уже начался шум, и готовился к этому, тренировал равнодушное лицо и был удивлен и даже огорчен, что все шло обычным порядком. Никого никуда не вызывали, в классных шкафах не рылись. Клава бегала по школе не быстрее, чем всегда, с выражением прежней озабоченности на лице, все куда-то стремилась, рвалась бесплодно, словно крылья у нее зашнурованные за спиной. Все смотрела поверх голов в какую-то ей одной ведомую даль.
И на следующий день было то же самое и через неделю.
А раз никто не волновался, Маленький тоже беспокоиться перестал. Однажды он достал трубу из своего тайника и поднес ее к губам. Труба заговорила. И все последние страхи отлетели в сторону, как худые сны отлетают, когда человек откроет глаза, а у изголовья его стоит солнце.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Еще из прошлого. "Сломанный зуб"
В каждом городе есть что-то свое, самое-самое. Такое, как Исаакиевский собор. Человек, побывавший в Ленинграде и не поднявшийся на Исаакий, вроде бы не сделал самого главного. Без этого ему неловко возвращаться домой.
Когда приезжий узнает, что старожил – приятель его или родственник никогда не лазил на Исаакий, он ушам своим не верит. "Шутишь?.." А тот: "Чего я там не видал..." Приезжий обижен такими словами. Он не понимает и никогда не поймет, что старожилу достаточно жить в одном городе с Исаакием и дышать с ним, как говорится, одним воздухом.
В Усть-Верее, где живет Маленький Петров, свои достопримечательности. И главная среди них – крепость.
Крепость построили шведы на западном берегу реки Вереи. В одиннадцатом веке. Стены крепости были когда-то высоки и крепки, а над крепостью царила грозная башня. С этой башни шведские рыцари следили за действиями хитроумных новгородцев, которые у них под носом, на противоположном берегу, построили свои, приземистые, словно черепаха, укрепления.
Шведские рыцари глядели на укрепления новгородцев зорко и подозрительно, потому что, как рассказывает легенда, те построили их за одну ночь...
Века прошли, поколения, войны, а крепости так и стоят друг против друга – по берегам реки. Правда, во время последней войны им крепко досталось. Особенно шведской. Когда наши войска освобождали Усть-Верею, дозорная башня служила им ориентиром. А фашисты использовали крепость как естественное укрепление. На этих берегах была жестокая битва.
И все-таки крепость еще похожа на крепость. Только вот башня сильно пострадала и остался от нее лишь высокий обломок круглой стены. Когда приближаешься к Усть-Верее с востока, уже километрах в пятнадцати вырастает на горизонте подобие гигантского сломанного зуба. Это и есть башня. Увидев знакомую башню, устьверейцы собирают свои рюкзаки, чемоданы, готовятся к выходу.
Усть-Верею пересекает дорога, усыпанная сланцевой пылью, праздничная и деловая, с туманной далью в оба конца. Немыслимо давно проступила она на лице земли, как морщины проступают, и навсегда осталась меж полей и болот, одуванчиков и васильков.
Дорога бежит через Усть-Верею направо и налево, далеко – на западе и востоке – вбегает в города-красавцы, в города – зажмурь глаза, в города без края и тишины. Она дробится там на бесконечные улицы, переулки, тупички. Эти большие города – точно корни дерева и крона его, а между ними маячит прямой и стройный ствол дороги...
В городке, где живет Маленький Петров, дорога только приостанавливается ненадолго. Люди мимо едут, привал – пять минут, ноги поразмять, оглядеться. Тут же, на крепостном дворе, музейчик. Минут за десять можно его осмотреть, если бегло. Мортиры поставлены на крепостном валу. Трогай, сколько влезет, верхом садись – никто слова не скажет.
Все свое свободное время, а его предостаточно, Маленький Петров проводил на пятачке около крепости. Здесь разворачивались и останавливались легковые машины и экскурсионные автобусы со знаками иных городов, а нередко и стран. Здесь всегда толпился свежий люд, велись непонятные, а потому такие притягательные разговоры, здесь можно было, наконец, вволю наменять спичечных коробков – ради этикеток, конечно. Их собирали все мальчишки в городе. В синих тренировочных костюмах, с пузырями на коленях и локтях, Маленький Петров и еще десятка полтора таких же, как он, бросались на штурм автобуса.
– Дяденька, махнемся!..
Маленький Петров всегда лез напролом и был удачлив. Он кидался от машины к машине, лез в двери, в окна...
Автобусы, набитые людьми и вещами, уносились в загадочные дали, а на пятачке после них оставалось облако дыма. И в облаке – Маленький Петров, встрепанный, как воробей после драки.
Бывали на пятачке и пустые часы – ни одного автобуса. Тогда Маленький и его приятели носились по крепостному валу, играли в прятки, в войну. Развалины башни ограждены, на ограждениях плакаты: "Ходить строго запрещается", "Опасно для жизни", "За нарушение – штраф"... Сломанный Зуб под угрозой обвала – так показала экспертиза. Взрослые сторонились этого места, а мальчишки лезли, куда им надо. И все, слава богу, обходилось.
Ноги Маленького Петрова знают в развалинах каждую впадину и выступ. Именно здесь, почти на вершине Сломанного Зуба, в расщелине между камнями, он и спрятал пионерский горн.
Это место высоко над землей. Отсюда Маленький много чего видел. С одной стороны – дорогу. С другой – тоже дорогу, а на ней смешные игрушечные машины. С третьей стороны – Верею, бегущую к морю, а с четвертой – само это море, неразличимое в сизой дымке. Угадывалось оно по ровному, как ниточка, горизонту.
Когда в один прекрасный день Маленький Петров достал трубу из своего тайника и поднес ее к губам, он не был уверен, что труба загудит. А она загудела, сначала робко, чуть слышно, а потом – ого! – он и не ждал, что так здорово получится. "Эй, ма-ши-ны, вы, ма-ши-ны, – протрубил он в сторону дороги, – МА-Зы, ГА-Зы, "Моск-ви-чи", са-мо-сва-лы и "По-бе-ды", что так мед-лен-но пол-зе-те, то-ро-пи-тесь, то-ро-пи-тесь..."
Это было, оказывается, просто и весело – трубить все, что в голову придет: "Ду-ду-ду, ду-ду-ду, сидел ворон на дубу..." Что думать – то и трубить.
"...Вело-вело-си-пе-дис-ты, ос-та-нов-ка за мос-том!"
Двое парней в ярких шапочках въехали на мост, а он еще гремел под самосвалами. Велосипедисты миновали мост и, преодолев взгорок, спешились у первого же городского дома. Маленький засмеялся.
..."Эй, "Икарус", ты, "Икарус", никуда ты не поедешь, я тебя остановлю!.."
Похожий на огромную гусеницу, серый от пыли "Икарус" развернулся на пятачке около крепости и затих.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Аврал. Новые достоинства боцмана Ленца
К Дворцу пионеров подъехал грузовик. Из кабины высунулся шофер распаренный, пиджак на голое тело. Капитан помахал ему рукой: давай, мол, ближе... И крикнул:
– Аврал!..
Боцмана крикнули "аврал" своим экипажам.
Каждый крикнул "аврал" самому себе и всем остальным.
Но и этого показалось мало. И все еще раз крикнули "аврал" – не вразброд, а дружно, так что соседние улицы услыхали.
Пускай все знают, что нет ничего веселее и радостнее аврала.
Вот к грузовику подтаскивают шлюпку, вернее, катят ее на катках, на круглых бревнышках, то и дело вынимая их из-под кормы и подкладывая под носовую часть.
– Навались! Раз-два, взяли! Маленький, посторонись! – кричит Каштанов.
А вот это уже ни к чему. Совсем ни к чему. Кончилось время: Маленький, сбегай; Маленький, принеси; Маленький, подай; а когда настоящее дело – Маленький, посторонись. Кончилось это время. Навсегда.
Маленький упирается в борт обеими руками, топчется, чтобы найти устойчивое положение, и пригибает голову, готовясь к следующей команде.
Шлюпку подводят к заднему борту, кладут мостиком две толстые доски, на них – каток и, дружно приподняв нос шлюпки, двигают ее с гиканьем и свистом вверх по мостику.
– Еще разик, еще раз! – кричит с грузовика капитан и тянет за носовой конец. Лицо у капитана багровое, фуражка съехала на затылок.
– Еще разик, еще раз! – кричит Маленький Петров, изо всех сил упираясь в корму шлюпки.
Наконец главная тяжесть перевалила через борт, шлюпка стала невесомой, корма ее пошла вверх – и Маленький повис над землей, болтая ногами...
Грузовик развернулся и, тяжело урча от натуги, двинулся по улице Ленина к центру города и оттуда, через дамбу – к искусственному морю. Когда проехали дамбу, Маленький оглянулся назад, и город открылся перед ним сразу весь, точно собранный в фокусе гигантской линзы. Развалины крепости, водонапорка, телебашня, трубы ГРЭС – три подряд, словно трубы фантастического парохода, скрытого за горизонтом. Над городом – серое марево жары и сланцевой пыли...
– Прощай, мама! – дурным потешным голосом заорал Каштанов, и все запели, заорали, затопали ногами.
...Машина, пятясь, медленно подходила к берегу. Капитан стоял на подножке и командовал:
– Еще-еще... Чуть лево руля... Прямо. Стой!
Корма шлюпки повисла над темной водой. Слева, у пирса, белел теплоход "Очаков". Пестрая толпа пассажиров ждала посадки. Матрос в джинсах и тельняшке-безрукавке драил палубу. На берегу, в тени теплохода, сидели рыбаки в старых велюровых шляпах. У кормы тихо плавали мальчишки. Высокий борт отражал ленивое движение воды.
Справа, пришвартованная к понтону, покачивалась вторая шлюпка, как две капли воды похожая на ту, что привезли. На борту белой краской выведено: КЮМ – Клуб юных моряков.
– Разгружай! – приказал Каштанов, и все взялись за дело. Палатки, спальные мешки, ящики с консервами, брезентовые кули с картошкой, спасательные пояса, ведра, рюкзаки – все это и многое другое сбрасывали, снимали с машины и складывали у самой воды.
Тут и Маленький Петров не отставал. Больше того – он настолько осмелел, что начал давать советы.
– Куда кладешь, ты! – кричал он одному. – Сюда тяни, не видишь, что ли! – другому. – Принимай, чего стоишь! – третьему.
В это время кто-то из стоящих на грузовике в спешке выронил весло, и на пути падающего весла оказался Маленький Петров. Весло задело его вальком. Маленький охнул.
– Кому попало? – спросил с грузовика капитан.
– Маленькому.
– Боевое крещение, – сказал Степа.
Маленький не от боли, от досады готов был заплакать, но удержался. "Черта с два заплачу, черта с два!" – сказал он сам себе.
Капитан перегнулся через борт:
– Знаешь, Маленький Петров, почему тебе попало? Ты все советы давал. Я давно заметил: начнет человек слишком много советов давать, с ним обязательно что-нибудь и приключится...
Все засмеялись, а Маленький опустил голову. Чубчик подтолкнул его.
– Со мной держись, салага!.. – И тише: – А ты ловкий, я смотрю. Как трубу-то спер?..
Но тут, к счастью, раздалась новая команда, и Маленькому не пришлось отвечать на этот неприятный вопрос.
– Второй экипаж, в воду! – сказал капитан и, кряхтя, стал скидывать пиджак, рубаху, сапоги. "Э, а капитан-то ничуточки не загорелый, – отметил про себя Маленький Петров, – и наколки ни одной. Может, на спине?.. И там нет..."
Маленький раньше всех бросил одежду и вошел в теплую, пахнущую гнилью воду. В зоне затопления осталось много невыкорчеванного леса, кустарника. Сейчас вода спала, и голые стволы торчали, словно мачты затонувших кораблей.
Теперь надо было как можно осторожней опустить шлюпку на воду, придерживая ее изо всех сил, тогда как сама она всей своей тяжестью стремилась вниз. Те, кто стоял в воде, прикасались вытянутыми руками к широкому телу шлюпки, к ее обитому металлом хребту, глядя напоследок на могучие ее ребра, которые только что не дышат, а так совсем живые. Через минуту все это будут видеть только рыбы и будут срываться с бешеной скоростью с места, почуяв приближение шлюпки, ее неукротимое движение и скрипение о воду.
Шлюпка все нависала и нависала над водой, все бесплоднее были попытки ее удерживать, и Маленькому Петрову показалось неуютно и страшновато в ее тени, и он обрадовался, когда капитан из-за другого борта крикнул:
– Все в сторону!
И закипела, забурлила вода вокруг шлюпки. Замелькали руки, ноги, животы, пузыри черных и синих трусов, глаза, зубы... Один только человек сохранял спокойствие. Он стоял по пояс в воде, улыбаясь телесному счастью – воде, солнцу, ветерку. Он поплескивал водой на свои кругловатые, незагорелые плечи, на свою полнеющую, незагорелую, нетатуированную грудь, поплескивал на свое моложавое лицо и гладил его ладонями, словно заново лепил, а вылепив, оказался и в самом деле чуть другим человеком, как это всегда бывает с людьми после мытья или купанья.
Погрузку закончили скоро. Закрепили мачты в гнездах, оснастили парусами. На верхушках мачт трепыхались узкие красные вымпела.
Капитан придирчиво принимал работу. Заглядывал под банки, строго смотрел, как упаковано продовольствие, проверял уключины – хорошо ли держатся в них весла. Потом собрал всех вокруг себя и сказал:
– Я все думал, на какой шлюпке мне идти. Никак не мог выбрать. Потом решил: пойду на той, которая больше понравится. Так вот – больше мне понравилась шлюпка боцмана Ленца...
– Ура! – закричал экипаж боцмана Ленца. Сам боцман стоял молча. А Степа Еремин – командир второй шлюпки – посвистывал, будто ничего не произошло. Никто не должен видеть, что командир переживает.
