Текст книги "Маленький Петров и капитан Колодкин"
Автор книги: Александр Крестинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 7 страниц)
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ
Тогда, в тумане...
На берегу, около шлюпок – толпа ребятишек. Шум, гам. Маленький стал спускаться с горы. Спустившись до середины, остановился.
– Чего споришь? Становись в очередь! – услышал он голос Чубчика. (Чубчик сегодня вахтит.) – Ты, рыжий, не лезь вперед, щелбан дам! У кого пятака нет, лучше не становись! Нет?.. Отвали!.. Домой сбегаешь, принесешь!..
Толпа старгородских ребятишек постепенно превратилась в нестройную кривую очередь. Кто упрямо пробирался вперед, кто твердо держался соседей, кто лез в проверяльщики – глядеть, чтоб другие без очереди не просочились.
Чубчик запустил на шлюпку человек десять – расселись с криком, визгом, – вставил весла в уключины, сел, посмотрел на берег, увидел Маленького и крикнул:
– Але, Маленький, отвяжи конец!
...Если бы он не крикнул так, с такой ленивой уверенностью, что Маленький тут же помчится выполнять его приказание. Если бы не махнул так – обидно, небрежно – дескать, поторапливайся, ты...
– Чего ползешь! – крикнул Чубчик. Ребятишки в шлюпке захихикали.
– Скорей давай!..
Маленький подошел к самому берегу.
– Вылезай! – сказал он и сам удивился своему голосу.
– Чего?
– Вылезай, вот чего. И вы все... вылезайте.
Чубчик поднялся. Он выскочил из шлюпки и в присутствии шумной очереди взял Маленького за грудки.
– Ты...
Маленький видел, что на шлюпке произошло замешательство. Девчонка лет восьми, с круглой гребенкой в белых волосах, выпрыгнула на берег.
– Отдавай пятак!
Чубчик, не отпуская Маленького, зло обернулся, сплюнул.
– А ну, залазь обратно! Не хочешь? Кто хочет? – обратился он к очереди.
– Я! Я хочу!..
– Видал? Сами хотят!
Маленький понимал: с Чубчиком ему не справиться.
– Отпусти...
– А ты отвали, пока не получил...
Чубчик толкнул Маленького, да так, что тот упал спиной на взгорок. Ах, гад...
Чубчик отвернулся и стал отвязывать конец. Маленький поднялся, посмотрел кругом. Очередь молчит исподлобья. Шлюпка притихла. А Чубчик стоит к нему спиной, уверенный, что Маленькому с ним не справиться. И вот именно от этого Маленький так разозлился, что в голове у него застучало. Он бросился на Чубчика и сбил его с ног... Кто-то заплакал, кто-то закричал громко:
– Отдай пятак! Отдай! Мамке скажу!
Докатились до воды. Маленький почувствовал ее спиной, ногами, затылком...
– Эй, вы чего!..
...Одного держит Каштанов, другого – Ленц.
– В чем дело?
Чубчик молчит. Маленький тоже молчит. А с горы – бочком, бочком спускается капитан. Знает про цветок или не знает?..
– Что случилось?
Чубчик молчит. Маленький тоже молчит.
Капитан огляделся зорко, ткнул пальцем в ту самую девчонку с гребнем, которая за свой пятак больше всех переживала.
– Вот ты скажи...
– Он пятачки у нас брал, обещался на лодке покатать, под парусом...
– Кто это – он? Кто – брал?
– Вот. – Девчонка ткнула пальцем в Чубчика.
– Чубарев! – сказал капитан. – Решил дань собрать в Старгороде? Два года в клуб ходишь, а какой смысл? Смысл какой, я спрашиваю? – Голос капитана стал жестким, как тогда, на острове, после телеграммы... Значит, не надо тебе в клуб ходить. Совсем не надо.
Чубчик поднял глаза. В них было "все равно". Кивнул на Маленького.
– Маленький в школе горн стырил, ему и то ничего... А меня сразу...
Маленький замер.
– Эх, Чубарев, Чубарев, – сказал капитан, – одному скучно тонуть – за собой тянешь?..
Капитан внимательно поглядел на Маленького. Тот сжался весь.
– Вернешься из похода, Петров, – горн обратно отнеси. Не место ему в твоем рюкзаке, это вещь общественная.
Маленький хотел было сказать, что горн все равно пылился стоял, что никто в него не трубил, но капитан смотрел на него по-прежнему жестко, и Маленький понял, что никаких его оправданий капитан сейчас не примет.
– Это дело общественное, – повторил капитан, – общественность поручит – труби, пожалуйста. Боцманом вот ты сам себя не назначишь, верно? Выбрать должны!
Маленький кивнул.
– Ну, хорошо, если согласен, – облегченно сказал капитан. – А мы сложимся, гармонь тебе купим. Сложимся? – Он оглядел всех.
– А что, – сказал Каштанов, – у меня полтинник есть.
– Рубль даю, – сказал Степа.
Маленький обернулся. Степа стоял на взгорке, улыбался. В руке рубль. Рядом Айна. Смотрит на Маленького серьезно, прямо, не то с удивлением, не то с любопытством... Он выдержал ее взгляд: ну, кто за Чубчиком ходит? То-то...
Старгородские ребятишки молча стоят, слушают.
– Ну, а вы? – спрашивает их капитан. – Жертвуете на гармонь? Капитан смотрит в упор на ту, с гребнем. Она краснеет, опускает белую свою голову, пятачок в кулаке сжимает, а потом как заревет!
Все засмеялись.
– Не плачь, – говорит капитан, – я шучу. Неси домой свой пятак. – Он повернулся к Маленькому.
– А куда ты давеча подевался, Маленький Петров? – Капитан смотрит на него в упор. – Я тебя ждал, ждал...
– Я... Я заблудился. ("А вдруг знает про цветок?") Не в ту сторону пошел, товарищ капитан.
Капитан засмеялся.
– А ты бы затрубил. Как тогда, в тумане, помнишь? Я бы тебя и услыхал.
"Не знает! Не знает!"
– Не догадался, товарищ капитан, – сказал Маленький.
– Все ясно, – усмехнулся капитан. – Нападение было неожиданным. Ты испугался и бежал. Бедняга.
Маленький ответил капитану тоже усмешкой. Многозначительной. У нас, мол, секрет. И открывать его мы не намерены.
...А тогда, в тумане, было вот что. Это случилось на третий день похода. Поздним вечером входили в какую-то реку. С берегов наполз на воду серый туман. Необозримой стеной катился он навстречу, обволакивал все вокруг вялой пеленой – бакены, встречные корабли, шлюпки... Дышать в тумане было тяжело, одежда стала влажной... Тогда капитан и сказал:
– Маленький, бери трубу, сигналь. Да почаще, погромче, а то, не дай бог, напоремся на кого-нибудь...
И Маленький трубил, трубил во всю ивановскую, из последних сил, пока не подошли они к свайному домику бакенщика и не пришвартовались...
Будто клочья тумана, разнесенного утренним ветром, остались в его голове после той ночи отдельные картинки, звуки – зов корабельной сирены, кашель бакенщика, лай собаки, падающий в туман, словно в колодец... Жуткое и прекрасное ощущение невидимого корабля, проходящего рядом...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Айна
– Ленц, на весла. Еремин, Каштанов, Кошельков – на весла...
– А еще кто пойдет? – спросил Каштанов.
– А еще Петров пойдет. Вместо Чубарева. Чубарева к гонкам не допускаю, – хмуро закончил капитан.
Маленький прыгает в шлюпку, садится рядом с Кошельковым. Тот лениво:
– Весло не тяни...
– Ладно, сам знаю!
– Отставить разговоры! – Капитан наклоняется ближе, понижает голос. Вон шлюпка из Валды, видите. Там народ толковый, я их знаю – подготовочка! Этих вам не обойти, и не старайтесь. Дальше – хозяева, старгородские ребятки...
– Ничего себе – ребятки! – свистнул Каштанов. – Мужики здоровые!
– А вы не бойтесь, Каштанов, – сказал капитан. – Видите, они уже на старте между собой ругаются. И курят на старте. Но сила у них есть, этого не отнимешь. Вот кого надо обходить. Тогда второе место обеспечено.
– А городецкие? – спросил Каштанов.
– Городецкие – пижоны! – отмахивается капитан.
Шлюпка из Городецка приметная. Вся раскрашена – Нептун с трезубцем, русалки, диковинные рыбы... И весла расписные.
– Айна, – говорит капитан, – садись в шлюпку, пойдешь старшиной.
– Синьорита! Как вы сюда попали? – кричит городецкий рулевой и приподымает ковбойскую шляпу. Айна не отвечает. А вопрос-то был к ней.
– Балаган... Этих не бойтесь, – говорит капитан. – Но учтите, могут давить на психику, глупости всякие орать.
На пристани судьи из старгородского ДОСААФа. Зовут капитана:
– Колодкин! Хватит цэу давать, иди сюда! Две минуты осталось!
– Не забудьте, – говорит капитан, – веха с флажком – поворот. Обходить слева. И запомните: первый выстрел предупредительный. И еще: главное – спокойно. Берегите силы. Обратно против течения пойдете. А на траверзе вон той церквушки, – капитан указал на правый берег, – темп! Выложиться!..
Маленький сжимает в руках валек весла, смотрит на берег. Болельщиков! От вышки до собора – яблоку негде упасть! Интересно, Алеша пришел Солеваров? Стоит, наверно, где-нибудь, смотрит... За своих, конечно, болеет, за старгородских... А может, не за них?
Ударил стартовый пистолет. Взлетели над водой весла. Три... Четыре... еще выстрел! Весла пронзили воду. Вперед!
Шлюпка из Валды взлетела над водой. Весла изогнулись, будто крылья. Молчаливые гребцы одним движением вынесли шлюпку далеко вперед.
– Ух! – восхищенно простонал Каштанов.
Старгородские взяли старт с кряхтом, с гамом, поплевав на ладони. И пошли-пошли, чересчур падая назад, вперевалочку, некрасиво, но лихо.
– Прощайте, синьорита!..
Городецкие обгоняют! Рулевой в шляпе обернулся.
– Хмуриться не надо, Лада! – пропел он.
– Ладно, ладно, поори! – пригрозил ему Кошельков.
– Кошельков! – сказала Айна капитанским тоном. – Разговорчики!
Она сидит на руле, наклонясь вперед, в своем тренировочном, цифра семь на груди, косицы торчат из-под мичманки, а мичманка – набекрень.
Маленький обернулся – уходят городецкие, уходят пижоны! Нажимать надо!
– Нажимать надо! – кричит он.
– Спокойно, спокойно, мальчики, – уговаривает Айна.
Какое там спокойно! Нажимать надо!.. Маленький поворачивается к Кошелькову. Толстое лицо Кошелькова невозмутимо, он только что не спит. Будто это не гонки, а прогулка.
– Мальчики, навались!
Айна еще больше склонилась вперед, точно хотела этим движением ускорить ход шлюпки.
– Ну, мальчики! – и улыбнулась. Кому? Да никому особо. Всем одинаково. Но каждый принял эту улыбку на свой счет.
Шлюпка дрогнула, словно ток прошел вдоль борта. Что-то пестрое мелькнуло сбоку. Да это же городецкие! Далеко не ушли!
– Еще, мальчики!..
Вот они, настоящие гонки. Ты слился с веслом, со шлюпкой, со всеми остальными. Одно движение, один взмах, один вдох, один выдох...
Мелькают расписные весла. Нос шлюпки с Нептуном. Чистая вода.
– Обошли! – кричит Маленький. – Ура!
– Еще, мальчики! – Айна подымает руку и резко опускает. – И-раз!
Еще, так еще. Навались, Кошельков. Навались, Маленький.
– Внимание, поворот!..
Видно веху с флажком. Старгородцы делают поворот. Идут навстречу. Скалят зубы: "Малютки, ау!"
– Правое, табань! Левое, греби!
Поворот. И город открывается другим берегом. Белая стена усеяна людьми. Там галдят, машут флажками... Айна подымает руку и кричит внезапно охрипшим голосом:
– Вперед!
Сверкают на солнце купола собора. И-раз! И-раз!..
– Вперед!..
Это был рывок. Маленький помнит только: Кошельков кричал что-то рядом. И еще – лицо Айны, бледное, незнакомое...
Ай, капитан! Знал, кого посадить старшиной!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Судья говорит в мегафон:
"Внимание! Внимание! Первое место заняла Валда. Старгородцы и шлюпка из Усть-Вереи пришли к финишу одновременно. Учитывая возраст наших гостей, судейская коллегия присуждает им второе место... Хозяевам – третье..."
– Товарищи, разрешите, позвольте... Где тут гости дорогие?..
Кузнечик!
– Кто хочет записаться на радио? Завтра же услышите, в последних известиях... Ну, кто самый смелый?..
Маленького толкают к микрофону. Он еще не опомнился от гонок, лицо горит, словно обожжено, дышит он широко открытым ртом, шумно, часто... Стоит и не понимает, о чем это его Кузнечик спрашивает.
Маленького отодвигает Каштанов. Он берет микрофон и, держа его перед собой, точно эскимо, бойко говорит:
– Мечта стать моряком зародилась во мне с самого детства...
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Гви, Федя и Федин папа
После гонок победителям прямо на пристани вручали призы. И надо же такому случиться – в спешке и суете кто-то из судей уронил в воду кубок, который причитался за второе место.
А у пристани течение сильное. И белый металл, из которого сделан дорогой подарок, легкий до чрезвычайности...
"Водолаза!" – кричат болельщики. Городецкий рулевой говорит: "Вам потому не повезло, что у вас женщина на борту..." – "А вам почему не повезло?" – вежливо спрашивает Айна.
Главный судья расстроился. "Понимаете, – говорит, – сегодня воскресенье, кладовщик выходной, кубок новый не выпишешь, такая досада... Но мы пришлем! Новый пришлем! Еще лучше! А пока – просите, что хотите. Все наше – ваше!.." – и широко так повел руками по обоим берегам...
Капитан говорит:
– Может, оно и кстати, что кубок в воду упал. Дайте нам какой-нибудь кораблик, чтоб до дому дотащил. Дорога тяжелая, вымотались ребята...
Главный судья радостно:
– Это проще простого! Гвидон Игоревич!..
Подходит человек, стройный, худощавый, лет пятидесяти. Сам черноволосый, а брови седые.
– Вот, познакомьтесь, – говорит главный судья. – Гедейко Гвидон Игоревич, командир минного тральщика, а теперь спасательного корабля ДОСААФ за номером пятьсот пятнадцать... Доставит в лучшем виде!.. А это Колодкин, Сергей Петрович...
Гвидон Игоревич внимательно смотрит на капитана, темно-карие глаза его под густыми бровями загораются любопытством.
– Колодкин? Простите, вы в Рыбецке служили?..
– Так точно, служил, – сухо говорит капитан.
– К вашим услугам, – кланяется Гвидон Игоревич.
Сразу видно культурного военного человека.
...И вот тарахтит по озеру бывший минный тральщик, легко ведет на буксире одну за другой обе шлюпки. На корме тральщика все по очереди несут вахту – следят за буксирным концом.
Команда тральщика – два человека. Гвидон Игоревич, или Гви, как его зовут друзья, и матрос Федя, толстый парень в бывшей шляпе. У старинной фетровой шляпы Федя не очень аккуратно обрезал поля, оставив только козырек спереди.
Федя – человек молчаливый. Стоит у штурвала, папироску сосет или, вытянув толстые губы, насвистывает: "Когда я был мальчишкой, носил я брюки клеш..." – старинную малоизвестную песню.
Гви, напротив, словоохотлив. Ему скучно. Все вдвоем да вдвоем.
И когда на борту появляется свежий человек – а тем более не один! Гви дает себе волю. Вот примерно как это выглядит.
– Перед вами Федя, сын хороших родителей, надежда семьи. Папа-каперанг хотел видеть блестящего офицера, чтоб солнце сверкало на погонах! А что Федя? Что ты сделал, Федя? Расскажи товарищам.
Товарищи ждут. Но Федя молчит. От привычного ожидания привычной шутки у него только один глаз щурится. А может, от дыма...
– Федя бросает букварь, тетрадки, таблицу умножения, – продолжает Гви, – и уходит в матросы, на тяжелую неблагодарную работу в Добровольное общество содействия авиации, армии и – кому, Федя? – флоту! Что же сказал Феде его папа, бывший каперанг? Ну-ка, Федя, открой семейную тайну...
Федя молчит. Такой порядок.
– Папа тронул свой нержавеющий кортик и сказал: "Федор! Клянусь этой честной сталью, если ты не пойдешь в девятый класс, я лишу тебя наследства – двухкомнатной квартиры в Старгороде, двадцати яблонь в коллективном саду и лодки с мотором "Москва"!.." А что ответил своему папе Федя? Федя, что ты ответил своему папе?..
Вот что ответил своему папе Федя: "Милый папа, это все ерунда. И квартира, и лодка. Вспомни, папа, свою молодость. Кем ты был? Поваренком в воинской части! Помогал своей маме и моей бабушке чистить картошку для бойцов Красной Армии. Почему ты отводишь глаза? Тебе стыдно своего боевого прошлого?.." А что сделал твой папа, Федя? Молчишь... Как всегда. Папа надел свой лучший мундир и пошел на пристань. Еще издали я услышал звон его орденов и медалей. Я встречал его на борту тральщика, вытянувшись по стойке смирно.
Здесь Гви делает паузу. Федя смотрит на часы: скоро ли вахте конец?..
– "Здравствуй!" – говорит мне Федин папа. "Здравствуй, Александр!" говорю я. Мы ведь с ним, между прочим, фронтовые друзья. "Как твой радикулит?" – спрашивает Федин папа. "Ничего. А как твой гемоглобин?" спрашиваю я. "Нормально. А как твой невроз?" – "Прекрасно, – отвечаю, – а как твой склероз?.." – "С чего ты взял, что у меня склероз?" – говорит Федин папа. "Заключил по некоторым признакам", – говорю. "По каким таким признакам?" – "Так, по разным..." – "Ты не крути, – говорит мне Федин папа, – на что намекаешь?" – "На Федю", – говорю я, как стреляю. Что было дальше, Федя?..
Федя внимательно смотрит на компас, проверяет курс. Его забота проверять курс, а говорить – не его забота.
– А дальше было так. "Поговорим по душам, – сказал мне Федин папа, мы ведь старые приятели... Помоги мне в смысле Феди". – "В каком смысле?" – спросил я. "В таком смысле, чтобы он ушел из ДОСААФа и вернулся в школу. Я хочу, чтобы он закончил училище имени Фрунзе в Ленинграде, как когда-то закончил его я..." – "Хорошая идея!" – согласился я. "Так в чем же дело! – обрадовался Федин папа. – Гони его с твоей посудины..." "Тише, тише, Александр, – сказал я, – он вернется за парту, твой Федя. И у него еще будут золотые погоны на плечах". – "Гони его прочь, или я тебе не друг!" – закричал Федин папа. Что я ответил твоему папе, Федя, на этот выпад?.. Не помнишь. А жаль. Я сказал ему: "Потерпи, Александр. Пускай Федя поплавает со мной. У Феди все впереди. Сейчас у него дремлет мозг. Такая юношеская болезнь. У тебя склероз, а у него дремлет мозг. Вот проснется у Феди мозг, тогда... Тогда уж он нам с тобой покажет!"
Гви обводит всех веселыми глазами: ну, как, мол?!
В кубрик с транзистором влетает Каштанов.
– Нашел! Слушайте последние известия!..
И на весь кубрик – голос: "Говорит Старгород!" Знакомый голос. Где его Маленький слышал?.. Да это Кузнечик! Ну конечно, Кузнечик! "Океан, как прекрасен он!.. Это слово вмещает в себя тысячи значений... Все, что на душе у человека... К берегу океана приходят старые морские волки... Океан манит, он живет напряженной жизнью, эта жизнь кипит ключом..." Кузнечик делает паузу и – представьте! – перескакивает сразу к старгородским шлюпочным гонкам!
Тут все заулыбались друг другу, как родные, а Маленький вспомнил Вику Дымицкую: "Прибой обнимает мои ноги! Чайки смеются надо мной!"
Загремела музыка, изображая грохот прибоя, а после в полной тишине прозвучал измененный расстоянием и все-таки очень похожий голос Каштанова: "Мечта стать моряком зародилась во мне с самого детства..."
– А теперь за работу, – говорит Гвидон Игоревич. – Начнем с самого молодого. Прошу...
...Федя отступает в сторону, передает Маленькому штурвал. Маленький впервые слышит глухой Федин голос:
– Курс триста тридцать...
– Отвечай, – говорит Гви, – есть курс триста тридцать!
– Есть курс триста тридцать! – повторяет Маленький.
Он вращает штурвал чуть вправо, чуть влево, опять вправо... Федин палец стучит по компасу: вот 330! А вот курсовая черта. Ага, понятно. Должны совместиться! Есть. Федина ладонь твердо показывает направление: так держать!
– Так держать, – командует Гви. – Внимательно гляди, иначе судно начнет рыскать. Отклонишься на одну десятую градуса, а пойдешь мили считать в сторону...
– Гвидон Игоревич, – говорит капитан, – скоро по правому борту будет деревня. Пришвартуйтесь на часок, ладно? – и Маленькому: – Сойдешь со мной на берег.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Визит второй. Нина Сочина
Капитан шел вдоль деревни и спрашивал: где Нина Сочина живет? Ему показывали: дальше, дальше иди...
Деревня большая, крепкая, много новых домов. Что ни дом – антенна. Около кирпичной школы капитан остановился. Поглядел, крякнул:
– Мда...
– Что? – спросил Маленький Петров, который следовал за капитаном, как было велено.
– Деревня так называется. Мда.
Вошли в сад. Тихо запела калитка, впуская их. Молчаливая собачонка бросилась в ноги. По бокам тропинки зрела антоновка. Над порогом подкова. Самодельный почтовый ящик. Газеты торчат... На крыльце капитан оглядел свои брюки, потер, поскреб, вздохнул... Провел по Маленькому глазом – с ног до головы – и тогда уж постучал. Громко, но нечасто.
Дверь открыла женщина в синем халате, переднике. Лицо – ничего особенного. Разве что глаза... Чересчур уж внимательные. Маленький не любит, когда так глядят. Учителя так глядят, перед тем как нотацию читать.
– Не узнаешь? – сказал капитан.
Женщина медленно покачала головой, одновременно вглядываясь в капитана. Потом на лице ее появилось: "Постой-постой..." – как будто теплый ветерок подул, и лицо разгладилось, потеплело...
– Деревенька эта Мда, зачем приехал я сюда... – пропела она тихо. Сережа?..
– Так точно.
Женщина взяла капитана за пуговицу кителя, подергала, а сама не то улыбается, не то хмурится...
– Ай, Сережа!.. Ну, здравствуй... – Она притянула капитана к себе и поцеловала в щеку. – Здравствуй. Вот чудно-то! Сколько лет!.. Почти двадцать. Нет, как раз двадцать. Чего ж мы стоим, проходите!..
В избе все по-городскому – и мебель самоновейшая, и посуда дорогая в горке, и занавески капроновые. Развела руками – уборка!..
– Ничего, ничего, – сказал капитан, – мы проходом, мимоездом, на катере...
Маленький не узнавал капитана. Тот как-то сжался весь, растерялся... То положит фуражку, то в руки возьмет, то сядет на стул, то встанет... К окну подошел – свистит... Этого с ним вообще не бывало.
– Хорошо живешь, Нина. Молодец, – сказал наконец капитан.
– Не худо живем, – сказала Нина Сочина, – жаловаться не буду. – Она все время следила краем глаза за капитаном и чуть улыбалась. Потом взглянула на Маленького – неожиданно, резко. – Сын, да? Похож, – и, помолчав: – Похож? – И, снова помолчав: – Как зовут-то?
Вопрос был к капитану, а тот молчал. Казалось, до него только что дошло, о чем его спрашивают. Он открыл рот, лоб наморщил и смотрит на Маленького, будто пытается вспомнить: "Как же его зовут?.. Ах, черт, надо же, забыл..."
И правда ведь, забыл капитан. Вот номер! Попался. Забыл, как сына зовут. Ай-я-яй... Надо же такое.
Маленький еще немного полукавил, глядя на растерявшегося капитана, потом пожалел его и сказал:
– Ленька меня зовут. Леня. – Чуть не сказал по привычке "Петров", но вовремя спохватился. Пускай будет по-капитанову. Раз молчит, – значит, опять хочет за сына выдать. Пускай. Жалко, что ли. Сын так сын. Шутка!
– Значит, Леня, – сказала Нина Сочина, – хорошее имя... – И поглядела на капитана, чтоб тому приятно стало.
– Не сын, не сын, воспитанник, – проворчал капитан. – А у тебя сколько?
– Трое.
– Сыновей?
– Два сына.
– Два?! – с недоверием воскликнул капитан. И с завистью. Это точно. Маленький слышал, как он крикнул: "Два?" – А где ж они все?..
– Младший у мамы в гостях, в Ленинграде. Старший в армии.
– В армии? – удивился капитан. – Хотя да... – Он помолчал. – А муж?
– На съезде учителей. В Москве. Он у нас отличник. Просвещения! – с шутливой гордостью сказала Нина Сочина.
А Маленький удивился: учитель – и отличник?..
– Школу я видел новую, – сказал капитан, – хорошая школа, кирпичная...
– Хорошая школа, – подтвердила Нина Сочина. – Леня, хочешь яичницы с салом?
Он кивнул. А почему бы ему не съесть яичницу с салом? Он такой еды две недели не ел. Консервы да консервы. А в комнате уютно. И тетка ничего... Смотрит как училка, так она, наверно, и есть училка. Вон книжек сколько, карты разные...
Значит, не сын, воспитанник... А тогда, в Старгороде, за сына выдал... Почему? Подшутить хотел? А сегодня? Зачем взял с собой? Сказал: "Надевай парадную форму. Визит второй и последний".
– Леня, хлеба бери. Огурцы. Лук. Не стесняйся...
Леня, Леонид, Леонид Иванович... Хорошее у него имя, это верно.
– Добавки хочешь, Леня?
Конечно хочет. А еще он хочет, чтоб его снова спросили: "Добавки хочешь, Леня?"
– Сережа, знаешь, кого он мне напоминает? – Женщина засмеялась громко, безоглядно, как девчонка, и Маленький Петров с интересом поглядел на нее. – Ваську-частушечника. Помнишь? Говорят, в колхозе плохо, а в колхозе хорошо... Знаешь, этот Васька – потом уж большой парень стал признавался мне: "Это я, Нина Николаевна, первый тогда придумал – яблоками кидаться...".
Она опять засмеялась, и Маленький подумал: "А вот так засмеется в классе – и все, никакой дисциплинки. Потому они в классе и не смеются. В учительской смеются, слыхал..."
А капитан тоже рубал яичницу и кивал в ответ на каждое слово. Когда же было вспомянуто про какие-то яблоки и Ваську-частушечника, перестал жевать, поглядел в окно и – не скоро – снова в тарелку.
– Как живешь, Сережа? – спросила Нина Сочина.
Капитан сказал:
– Нормально. Хорошо живу.
Она опустила глаза и сказала тихо:
– Ну, слава богу тогда...
А Маленький все смотрел на синюю полосатую клеенку и вспоминал свой дом и особенно воскресенье, когда все за столом, а на столе чашки, тарелки, а его любимая чашка – красная, у которой ручка отбита. А клеенка у них – зеленая, с цветочками. За столом шумно, отец балагурит, поддевает мать, что та все толстеет, а она: "Перестань, перестань...", а сама и не сердится...
И, глядя на эту клеенку, Маленький Петров как-то неожиданно для себя представил за тем воскресным домашним столом капитана. Вот для него притащили из кухни большой табурет, и капитан сел в уголке, и мать угощает его, но помещается капитан за столом почему-то неловко, неуютно, скрипит табуретом, стесняется сам и смущает других...
– Нам пора, Нина, – капитан поднялся, – ждут нас.
– До свидания, приезжайте еще, – сказала Нина Сочина, обращаясь сразу к ним обоим.
– Спасибо, до свиданья, – сказал Маленький. Сказал ясно, с чувством. Хорошая тетка.
– Присылай младшего ко мне, в Усть-Верею, – сказал капитан. Морскому делу обучу. Сколько ему? Тринадцать? В самый раз. Запиши адрес... Впрочем, я сам напишу. У меня может перемениться...
Младшего сына Нины Сочиной Маленький почему-то сразу, заочно невзлюбил.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ
Там был камень
Теплый ночной ветер накатывал с запада. Тихо тарахтела машина. Цветные бусины – огни тральщика – вот и все освещение этой ночи.
Гви протянул руку в самую темь и сказал:
– Там был Вороний камень...
Вороний камень... При этих словах Маленький сразу вспомнил кино про Александра Невского – прошлой осенью показывали его в фабричном клубе. И еще вспомнил Осадчего Семена: "Доспехи, оружие, все там лежит. Искать будут..." Как же он искать будет? Тут водолазы нужны!..
– Почему камень был? – спросил Каштанов. – Куда девался?
– Утонул. Точнее, скала утонула. Двенадцать метров скала.
– Что за интерес, – сказал Кошельков, – не видно ничего.
Гви подождал, пока Кошельков прогремит железными ступенями в кубрик, и тихо заговорил:
– ...Была же тогда суббота, всходило солнце, и сошлись обе силы. И была сеча злая, и треск от ломления копий, и звук от сечения мечного, и замерзшее озеро двинулось. И не было видно льда: весь покрылся кровью...
– Это что? – спросил Маленький. Его вдруг дрожь проняла. А ведь и не холодно совсем.
– Летопись. Русский летописец рассказывает про тот день...
Жутко.
Там, в этой непроглядине, подводная скала, вся скользкая, в водорослях... А на дне – кости, щиты, доспехи – в тишине, в темноте...
– А здесь неподалеку, миль десять к северу, я рыбу ловил под носом у фашистов, – сказал Гви. – Подкармливал матушку-пехоту...
Был камень – и нет. Были они только что в Старгороде – и нет их там. Вот это у Маленького в голове никак не укладывалось. Ему казалось: всюду, где он бывал, он каким-то образом оставался. Но каким образом – этого он объяснить не мог.
– Маленький, иди на корму, – сказал капитан, – тебя Еремин сменит...
Он сидит на корме и смотрит за буксирным концом. Конец наклонно уходит в темноту, где смутно проступает корпус первой шлюпки, а вторая буравит воду позади – ее он только угадывает.
Все ушли в кубрик. Остались наверху Гвидон Игоревич да капитан. И в рубке, у штурвала – Федя.
Гви с капитаном стоят у правого борта, неподалеку от кормы, продолжают свой разговор.
– Я вот смотрю на вашего Федю и, честно говоря, завидую, – сказал капитан. – Можете корабль доверить.
– Могу! – подтвердил Гви.
– Я на одного парня тоже надеялся, как на каменную гору, – говорит капитан. – Между прочим, брат этого, Маленького, – Большой Петров. Так что вы думаете – перед самым походом подает документы в техникум химический, сдает экзамены, а я узнаю случайно.
– Ну и что, – говорит Гви. – У них, у ребят, все иначе, все по другой шкале. Вы переживаете, а он, ваш Большой Петров, он, может быть, и не понимает пока... Я думаю, не от злой души, а от неведения душевного он вас обидел.
– Да что там обидел! – рассердился капитан. – Я же не могу просто так клуб бросить, мне надежный человек нужен, я на него надеялся, учил...
Что-о! Клуб бросить? Как это – бросить?.. Маленький аж подскочил.
– Хорошая у вас работа, – говорит Гви. – Хлопотная только.
– Что ж хорошего. Хлопотно – да. А потом, я вам скажу так: Для этой работы надо быть если не счастливым человеком, то хотя бы удачливым. А у меня на личном фронте сплошные неудачи.
Помолчали. Потом снова капитан:
– Нынче вот, в походе, по старым следам своим ступал, прошлое ворошил. Разобраться в чем-то хотел. В ошибках молодых, что ли. А зря. Там одно, здесь – другое. Ворошить не надо. Ерунда получается. Надо все заново начинать.
"Темнит чего-то", – подумал Маленький и здорово разозлился на капитана: как это так – бросить клуб? Новости! Он за капитана переживал, цветок этот проклятый поломал, страху натерпелся, а тот, смотрите пожалуйста, что придумал – бросить!..
– Попробую снова подать на комиссию, – говорит капитан. – Последний раз. Я же здоров. Я знаю, что здоров. Да вы и сами видите, что я здоров.
– Я-то вижу, – говорит Гви, – да эти старые ранения, контузии коварное дело... Вы бы лучше на внутренний бассейн просились. Теплоход могут дать...
Как это теплоход? Зачем капитану теплоход? Чего задумал?..
– Не хочу, – говорит капитан, – поеду в Рыбецк, на комиссию. Последний раз попробую пробиться в море.
Замолчали. Маленький сидит – пришибленный от того, что узнал.
– Я у вас в Старгороде чудака видел, – сказал капитан. – Виртуоз. На одном колесе ездит.
– А-а, Солеваров Алеша.
– Да-да, вроде бы такая его фамилия! Так вот, я к чему вспомнил: для цирка он уже негоден. Стар. Казалось бы – бросай колеса! А он катается.
– Вы с ним в некотором роде коллеги, – сказал Гви.
– То есть?
– Солеваров на своей улице ребят обучает. Колесу.
– Вот как, – задумчиво протянул капитан, – надо же... И этот туда же. Ах, черт нас побери!
Гви засмеялся.
– Да, все хочу спросить, – говорит капитан, – почему вы тогда при знакомстве про Рыбецк спросили? Слыхали небось про мои неприятности там?
– Так, ерунда...
– А все-таки.
– Вы не обидитесь?
– Ну!
– Между нами. У меня одна дурная привычка, слабость, что ли. Сочиняю байки и пускаю по белу свету. Такая штука есть – слыхали, конечно, бумеранг. Ее кидаешь, а она к тебе возвращается. Вот и я. Жду, когда моя байка ко мне вернется. Я ее слушаю и виду не подаю, что моя. Ни-ни! А сам подмечаю: тут мое, а здесь – чужое... Пока бродила по свету, обросла чужой фантазией, вроде как днище ракушками... Интересно. И смешно.
