Текст книги "Паблисити Эджэнт (СИ)"

Автор книги: Александр Курников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Несколько секунд я непонимающе смотрел на траву перед своим носом и мечтал, что бы мой прыжок века никто и никогда не увидел. Я подождал не-много, вроде никого. Мечты сбываются не только у Газпрома. Однако нужно было как-то выбираться, и я попробовал протиснуться вниз, между трубами, но ремень на штанах зацепился бляхой за проволоку стягивающую куски рубероида и не пускал меня на грешную землю. Попытка как-то выползти вверх, тоже не увенчалась успехом, так как одна рука у меня была прижата к телу, а оно, это тело, в свою очередь прижало руку к бетонному блоку, который я так счастливо избежал при падении. Оставшуюся руку сковало сползшим с плеч плащом и единственное место, куда я ей мог дотянуться, оказался ремень брюк, так что выковырять себя из сложившейся ситуации было весьма проблематично.

Я повисел немного, подёргался, убедился в бесполезности сего занятия, по-висел ещё чуть-чуть, поржал над тем, через что мне пришлось пройти, что бы застрять тут на веки и решился на последнюю попытку. Рукой зажатой плащом я еле дотянулся до ремня, расстегнул его, затем для верности расстегнул брюки и рывками, обдирая ноги о рубероид, начал протискиваться вниз и почти уже освободился, когда услышал над собой знакомый голос.

– Что вы делаете? – Чёртов Газпром. Лида, а это была именно она, осветила мою бесштанную фигуру фонариком. – Ой! – Вырвалось у Лидочки.

Никогда ещё в жизни мне не было так стыдно, и ничего мне не хотелось так сильно, как сейчас провалиться под землю. Тут в районе брюк что-то тресну-ло и я наконец провалился между труб и упал на землю, там я быстро натя-нул штаны, и со всей возможной поспешностью выбрался из под теплотрас-сы.

– Здравствуйте Лида. – Улыбнулся я.

– Боже мой. – Глядя на меня протянула сестричка. – Что с вами случилось? – А что мне ответить? Попал под каток? Пожалуй это будет самое правдивое объяснение того, что со мной произошло, в меньшее никто не поверит.

– Да вот, шёл мимо, дай думаю, зайду, с Павлом Сергеевичем поговорю, а тут труба, никак не ожидал, знаете ли. А вы чего тут в темноте бродите? – Лида издала какой-то странный звук, подозрительно похожий на сдерживаемый смех.

– Я сегодня на сутках, устала немного, прилегла, и вдруг слышу какой-то шум за окном, выглядываю, а там такое, чуть со смеху не умерла. Однако вид у вас Василий Александрович просто ужасный, пойдёмте в корпус, я вам хотя бы ссадины йодом смажу, и плащ очищу.

– Спасибо, с плащом я как-нибудь сам справлюсь. А Павел Сергеевич тоже сегодня дежурит? – В отделении царил полумрак и тишина, изредка нарушаемая негромким женским похрапыванием.

– А вы с какой целью интересуетесь. – В голосе Лиды послышались игривые нотки.

– Да я ему одну вещь на исследование отдавал, хотелось бы узнать результат.

– Так вы ничего не знаете. – Игривые нотки, уступили дорогу тревожным.

– Чего я не знаю? – В голову моментально ворвались самые нехорошие мыс-ли, от трагической смерти, до... трагической смерти? Увы, да. И это не фанта-зия меня подвела, а реальность которая ежедневно подкидывает мне такие сюрпризы, от которых мороз по коже на танке разъезжает.

Не знаю какая гамма чувств отразилась на моё м лице, но похоже Лида пре-исполнилась самых нехороших подозрений относительно судьбы Павла Сер-геевича.

– Вы полагаете, с ним что-то нехорошее произошло? – Я пожал плечами и от-ветил.

– Ну, я же не знаю, что с ним случилось.

– Но вы так посмотрели на меня....

– Как посмотрел, так посмотрел. А что всё-таки произошло?

– Понимаете Василий Александрович....

– Можно просто Вася.

– Хорошо. – Мило улыбнулась Лида, исключительно аккуратно обрабатывая синяки и ссадины на моих рёбрах. – После того как вы выписались, ну ещё тогда, в первый раз, тут, в отделении стало как-то не спокойно. Всё время что-то происходит, приходят люди, расспрашивают о вас, о том зеленоватом человеке, что интересовался вашим здоровьем, о каких-то анализах, людях, но напрямую, что им надо, не говорят.

Вокруг корпуса всё время ходят посторонние, изображают из себя посети-телей, вроде как родных навестить пришли, хотя всем давно известно, что в инфекционку никаких родственников никогда не пускали. А ночами вообще жуть, то пол скрипеть начинает, как будто кто-то по нему тихонько крадётся, то дверь сама по себе откроется, то форточка хлопнет, то какую-нибудь палату странные звуки на ноги поднимут среди ночи. Все мечутся, ищут откуда он доносится, но ничего так и не находят, прямо мурашки по коже. Позапрошлой ночью вообще жуть, кто-то по чердаку так бухал, что с потолка штукатурка сыпалась, мы даже полицию вызвали, думали вор какой, но они даже следов чьего-либо присутствия на чердаке не обнаружили, только поржали над нами. Мы с девочками, если честно, уже боимся на смены выходить.

А недавно со стола Павла Сергеевича пропали какие-то важные бумаги, он так орал на всех, вы просто не представляете, как он нас ругал, хотя всегда такой спокойный был, уравновешенный, вежливый. Он вообще сильно из-менился после вашего последнего визита, стал замкнутым, встревоженным, а потом к нему пришли эти, из органов, долго о чём-то разговаривали, то же вежливые все такие, деликатные.

– Чего они хотели?

– Я не знаю, как только их старший, с таким жутким бельмом на глазу, в кабинет Павла Сергеевича вошёл, так у дверей сразу его помощник замер, не то что бы мы подслушать хотели, просто дико как-то всё это. Как будто арестовали человека.

Понимаете, я вдруг себя такой беспомощной почувствовала, такой ничего не значащей, а они хоть и вежливые, но смотрят на тебя как на пустое место, как будто ты для них настолько не важна, насколько не важна букашка, которую можно раздавить в любой момент ради какого-то важного на их взгляд. – Лида поёжилась. – Ну а днём позже, где-то уже ближе к вечеру, когда уже смеркаться начало, в отделение зашёл один странный тип. Так, с первого взгляда ничего особенного, одет хорошо, сам высокий, смуглый, волосы чёрные длинные, на первый взгляд чем-то похож на перса с картинки учебника истории, а как боком повернётся, так лицо плоское становится, как у монгола, они в коридоре поговорили не долго, потом Павел Сергеевич оделся и они ушли. Отсутствовал он где-то часа три, а когда он вернулся, на нём просто лица не было, бледный, глаза бегают, бормочет что-то, не разобрать, мы к нему, а он в кабинете закрылся и затих. Глафира, это старшая сестра, хотела поговорить с ним на счёт одного бального, а он на стук даже не отзывается, ну она подождала немного и рукой махнула, без него справились.

– Что было дальше?

– Всё. Утром его уже не было, когда он ушёл, никто не видел, и вот уже тре-тий день на работе не появляется, на звонки не отвечает, дома говорят, его тоже не видели, сами хотели в полицию звонить, да там говорят рано.

– Ну да, сегодня рано, завтра поздно. – Я поднялся и накинул рубашку, а то процедура что-то затянулась. – Спасибо Лида за мои больные рёбра, прямо даже и не знаю, что бы без вас делал, руки у вас просто золотые, ни разу больно не было.

– Да ну что вы. – Лидуся смущённо отвернулась, вернее, сделал вид, что уби-рает со стола йод и использованную вату. – Хотите я вас "зорькой" намажу, завтра уже и не вспомните где болело. – "Хм, я и так не вспомню".

– Чем?

– Мазь такая, с флоразелином, тут помимо всего прочего есть вытяжка из ми-целия грибов. – Я глянул на баночку, мицелий не мицелий, а вот корова на майонезной банке доверия не внушает.

– Она же для животных.

– Ну да.

– И вы этим больных лечите?

– Нет, у нас, как ни как, инфекционное отделение, а не травма, просто принёс кто.

– Тогда спасибо не надо.

– Зря.

– Лида вы случайно не знаете, где проживает Кморин?

– Нет, но есть телефон, могу дать.

– Давайте. – Она достала смартфон.

– Записывайте.

– Э-э, погодите, – я подошёл к городскому телефону и снял трубку – диктуйте.

– Вы прямо сейчас собрались звонить?!

– А что?

– Вы хоть на время посмотрите, четвёртый час ночи.

– Диктуйте Лида, диктуйте. – Она покачала головой, но всё же назвала номер. Трубку долго не снимали, больно уж странно для тех, кто потерял своего родственника. Лишь после тринадцатого гудка заспанный голос произнёс: – Кому там не спиться?

– Здравствуйте. – Бодро, громко и как можно более официально произнёс я. – А затем, зажав микрофон рукой, прошептал Лиде. – Там женщина, кто это может быть?

– Маргарита Анатольевна?

– Я не знаю!

– Жена, наверное, больше не кому.

– Маргарита Анатольевна Кморина? – Максимум строгости и официальности.

– Да. – Весь сон из голоса как ветром сдуло. – А кто спрашивает?

– Это из ОВД вас беспокоят, дежурный Сыромятин, вы писали заявление о пропаже вашего мужа Кморина Павла Сергеевича?

– Н-нет.

– Постойте, как же так, он же пропал!

– Да нет, он просто....

– Погодите грАжданка, на работе он не появляется, по месту прописки не проживает, значит пропал....

– Ничего я не писала! – Еле смогла вставить слово Маргарита Анатольевна.

– Как же так, человек пропал, ВАШ муж меду прочим, а вам и дела нет?

– Да не пропал он!

– Да? – Максимально удивлённо.

– Да!

– Ага. Тогда чего вы нам голову морочите!? У нас что, дел больше нет, как ва-ших не пропавших мужей разыскивать!?

– Я!???

– Ну не я же мужа потерял. А где ваш супруг кстати, нужно написать тут, для отчётности, хотя..., знаете что, приходите-ка вы завтра в районное отделение скажем так, часика в три, ну, в смысле в пятнадцать ноль-ноль....

– Зачем мне чего-то писать, я же ничего не писала!

– Так напишите, дел всего на пару часов, вряд ли больше.

– Я..., мне..., понимаете, он не пропал, просто уехал на время.

– Как это так уехал? А работа? Больные?! Он же зав. отделением!

– Я не знаю, он сказ что договорился!

– Разгильдяйство какое-то, куда он там уехал.

– В Могилку....

– Куда?!

– Это деревня так называется, Могилка, мы там несколько лет назад дом ку-пили, от города далековато, зато воздух, природа, лес.... Послушайте, как вас там? Товарищ..., полицейский..., или э-э-э..., господин полицейский?

– Дежурный Сыромятин я, могли бы запомнить.

– Я завтра не могу дежурный Сыромятин.

– Э-э, ну ладно, но послезавтра обязательно! Спокойной ночи. – И повесил трубку.

– Так нельзя с людьми. – Тут же осудила меня Лида.

– Только так и можно. – Я огляделся в поисках плаща. – Можно вопрос Лида?

– Конечно, о чём?

– Почему вы не были на похоронах своего дяди?

– Дяди? – Лида так резко переменилась в лице, что я даже немного испугал-ся.

– Что с вами? – Она закусила губу, нервно вздохнула и отвернулась к окну. Странное дело. Абсолютно не понимая, что твориться с девушкой я подошёл и приобнял её за плечи. – Простите, если обидел вас, я просто подумал..., он ведь ваш дядя, и..., простите Лида. – Она резко и даже как-то отчаянно раз-вернулась и, уткнувшись лицом мне в грудь, разрыдалась. От удивления я на секунду потерял дар речи . – Я и не знал, насколько он был вам дорог, и это ещё более странно. – Честно сказать, мне бы стоило помолчать в данную минуту, поэтому я усилием воли закрыл свой рот и просто нежно погладил девушку по волосам, но натура быстро взяла своё. – Ах да, я понял, вы из-за работы не могли прийти, сегодня же ваша смена, но начальство могло бы вас отпустить, всё-таки дядя умер, а не какая-то там седьмая вода на киселе. – Лида что-то невнятно выкрикнула мне в грудь и зарыдала с новой силой. – Да что такое, в самом деле. – Тихо и почти жалобно произнёс я, мягко погла-живая её, ну надо же так разволноваться. – Что тут поделаешь, все мы под Богом ходим.

Через минуту Лида немного успокоилась и тихо произнесла.

– Он мне не дядя. – Хм?

– Ну и что, всё равно, хороший же человек был. – Ну да, чего ещё я ожидал, конечно не дядя. Что может связывать молодую девушку и пожилого, бога-того мужчину? И так понятно. – Я и не думал, что вы так сильно были к нему привязаны, должно быть это тяжело потерять любимого. – Лида медленно отстранилась и непонимающе посмотрела на меня заплаканными глазами.

– Что вы сказали? – Спросила она.

– Ну, вы же любили друг друга, я неплохо знал Геннадия Петровича, и могу с уверенностью сказать, если бы он вас не любил, то ни за что не сошёлся бы с вами. – Зрачки Лиды тут же угрожающе расширились, и она влепила мне хо-рошую такую пощёчину.

– Он отец мне был кретин ты этакий! Отец!

– О. – Схватился я за щёку, она горела огнём и не только от удара. Боже мой, ну какой же я дуралей в самом деле, ведь вполне логично было предполо-жить, что человек старше её в несколько раз мог просто опекать юную де-вушку из чисто отцовских чувств, ведь когда-то так и делали богатые и поч-тенные мужи. Оберегали, воспитывали, давали образование, и выдавали за-муж юных созданий, особенно тех, которых прижили на стороне, но теперь, я предположил самое вероятное из всех имеющихся вариантов. А чего вы хотите, нравы нынче не те уважаемые читатели, далеко не те.

Ах, куда ушли те благословенные времена, когда девушка идущая под руку с убелёнными сединами господином, не вызывала никаких подозрений от-носительно её социального положения, каждому встречному было ясно, это его дочь или в крайнем случае племянница.

Или присутствуя в обществе, неважно каком, высокоинтеллектуальном, или совсем наоборот, вам незаслуженно нанесли серьёзное оскорбление, кото-рое можно смыть либо кровью, либо кулаком в морду, и вы вместо того, что бы выпустить адреналин, сказав в лицо оппоненту всё, что о нём думаете, и предложить отойти ему в тихое место, тычете в клавиатуру дрожащим паль-чиком и брызжете слюной в ни в чём не повинный монитор. Ну куда это го-дится?

Поверьте мне, дорогие мои сограждане, в любом интернет сообществе все-гда найдётся злоязыкая сволочь, которая владеет русским языком получше многих из нас и пользуясь этим, простите за жаргонизм, обсирает всех и вся, и как бы вы его на место не ставили, как бы вы его не переубеждали в том, что он не прав, что так поступать не этично, он ничего не поймёт и продол-жит своё гнусное дело. В реальном мире эта гнида в две секунды получила бы по зубам и впредь свой хавальник научилась бы раскрывать только для чипсов, и пива, например.

И вот я стою, растерянно смотрю на рассерженную и подавленную горем девушку и медленно осознаю, как я её обидел. Лихорадочно ищу слова, способные как-то сгладить мою вину, извинить, но не нахожу, а просто развернуться и уйти у меня не даёт совесть.

Я вздохнул, взъерошил грязные волосы, задел болячку, скривился, прошёлся по перевязочной и сев на кушетку сказал: – Простите Лида, я высказал первую пришедшую мне в голову мысль и это вовсе не от того, что я плохо о вас думаю, это скорее говорит о том, что я вконец испорченный человек. – Я взял её за руку, усадил рядом с собой и улыбнулся. – А на счёт похорон не переживайте, было скучно, претенциозно и к тому же сразу после них уволили половину сотрудников "Эдельвейса".

– Как уволили?

– Ну, просто работники не согласились с новой политикой нового руково-дства, хотя жаль, многие из них очень талантливые ребята и..., девчата.

– Новое руководство? Погодите, ведь до оглашения завещания ещё целых две недели, как же так?

– Э-э..., а вы-то, откуда знаете?

– Как мне не знать Василий Александрович....

– Можно просто Вася.

– Хорошо, Вася, я же дочь, и абсолютно точно знаю, что упомянута в завеща-нии, одно только меня беспокоит, как к этому отнесутся Наталья Сергеевна и Марьяна с Евгением. – Я мысленно присвистнул.

– Однако. Поворот. Может вы даже знаете, что там написано?

– Конечно знаю, Геннадий Петрович составлял и заверял завещание при мне. Так, сейчас вспомню, всё движимое и недвижимое имущество отходит жене и детям, основная часть денег, сколько их там ни есть, тоже делится между ними, мне достаётся один банковский счёт, с очень внушительной суммой специально открытый на моё имя, а вот агентство, тут всё намного сложнее. – Лида вздохнула. – "Эдельвейс" хоть и закрытое, но всё же акционерное общество и семьдесят процентов акций принадлежали моему отцу, а осталь-ные тридцать делились между Натальей Сергеевной, Марьяной и Евгением. В тот вечер, когда они с этим юристом, фамилия у него такая ещё странная, на фасоль похожая, обсуждали судьбу рекламного агентства....

– Может Парасоль? – Перебил я её.

– Точно, Парасоль, Давид Хананьявич Парасоль, вот же память а! Прикольный старичок, выглядит как настоящий франт из тридцатых годов прошлого века, только канотье не хватает.

– Так что там с "Эдельвейсом"? – Напомнил я.

– Парасоль этот предлагал, что бы всё оставалось по старому, что бы кон-трольный пакет оставался в одних руках, и папа тоже хотел этого, вот только во главе агентства он не видел ни Марьяну, ни тем более Евгения. Одна, он говорил, слишком взбалмошна и непоследовательна, второй больше любит отдыхать, а не работать, а Наталья Сергеевна вообще в рекламном бизнесе ничего не понимает. И, так вышло..., ну..., короче у меня теперь сорок девять процентов акций, у Марьяны тоже сорок девять и..., у вас два.

– Чего!? – Я аж вскочил. Протасов чего там, совсем с головным мозгом поссорился!? Нахрена он мне такую свинью подложил? Старый..., борец..., мля! Прости меня Господи, ну никак о покойнике хорошо сказать не получается, а промолчать сил нет! – Я то тут с какого боку!? – Лида удивлённо пожала плечиками, наверное, не понимает, чего я от радости не прыгаю. Не удивляйся Лидочка, попрыгаю ещё, по извиваюсь как уж на сковородке, вот как Марьяна узнает о завещании, так и начнётся, всем достанется и тебе деточка, и мне, мало никому не покажется. – А ты значит, в рекламном бизнесе разбираешься.

– Если честно нет. Я думаю потому папа вам, то есть тебе два процента и ос-тавил, что бы ты занял его кресло и руководил агентством. А мы с Марьяной не сможем без твоих двух процентов ничего кардинально поменять, если не объединимся конечно, что в ближайшее время вряд ли будет возможно.

– Ну да. И давно это завещание составлено?

– Давно, где-то года два назад. – Я почувствовал, как во мне закипает злость, вовремя этот чёрт ласты склеил, ох вовремя. Я натянул так и не очищенный плащ, проверил карманы и приуныл.

– Лида, денег в долг не дадите?

– Конечно, – с готовностью вскочила сестричка – сколько вам?

– Тысячи три.

– Ой, а у меня столько нет.

– Как так? У тебя же счёт с немалой суммой денег в банке лежит.

– Я смогу им пользоваться, когда мне исполнится двадцать один год.

– А, ладно. Пока Лида, ещё увидимся.

– Погодите, возьмите хотя бы тысячу.

– Спасибо.

– А вы куда сейчас?

– Хм, в Могилку. Как-то это не хорошо звучит.

– Пожалуйста, будьте осторожны.

– Всенепременно Лида.

Я заехал к Клавке, взял ещё денег, взял запасные ключи от квартиры, вы-слушал всё, что она думает о ранних визитёрах, достойно ответил на это из-вестной фразой из мультфильма, на счёт гостей и утра и свалил к себе домой, наплевав на всё и на всех. На Ялдыгу с его ночным налётом на «Скрипичный Ключ», который я, кстати, уже пропустил, эх, не ломанулся бы колдун туда один, в лихой кавалерийской атаке, а то боюсь с Борудом ему в одиночку не справиться.

На доктора с его Могилкой и возможным ответом на интересующий меня вопрос о противоядии, на Мусатина с его залётом, на лепшего моего друга Петьку Пархалина, которому я пообещал..., а что я ему пообещал? Ах да, по-обещал. Да плевать, всё, что я хотел, так это жрать и спать, потому и уснул на диване с котлетой в зубах, а проснулся от того, что кто-то у меня эту котлету из зубов вырывал самым наглым образом, а я естественно не отдавал.

Не открывая глаз я отмахнулся от котлетного вора и лишь потом подумал, кто бы это мог быть? Да ещё в запертой изнутри квартире? У Клавдии ключей не осталось, я забрал последние, а других комплектов в природе не существует, если только не воспользовались теми ключами, что подрезали у меня на остановке, когда я счастливо пускал там слюни, являя собой образец настоящего пофигиста-идиота, потерявшего смысл жизни. И если это так, то мне надо просыпаться и как можно скорее.

Я оторвал свой чугунный котёл от дивана и приняв хоть и сидячее, но всё же мало-мальски вертикальное положение, усилием воли разлепил свинцовые веки, напротив, в кресле замаячила опостылевшая рожа Ялдыги жующего половину моей котлеты.

– Ты куда провалился курвин сын, мы же договорились, а?

– Га-а-а. – Схватился я за горло, оно так пересохло, что от любой произнесён-ной буквы начинало немилосердно саднить.

– Чего га!? Чего ты мне гакаешь, алкаш ты одиночка!? – Я от возмущения снова было раскрыл рот, но вовремя спохватился. Уже на кухне, выпив подряд два стакана воды из графина, и зацепив ещё одну котлету из холодильника, я тихонько испробовал свой речевой аппарат, и раскрыл рот от удивления, персиковое дерево дало таки свои плоды. В густой листве двухметрового чуда сияли десятки маленьких солнышек, вокруг которых вились удивительные, разноцветные маленькие пташки и слышалось, правда, совсем тихо, где-то на грани восприятия звука, очень красивое пение.

– Эй, ну где ты там?! Опохмеляешься что ли? – Вывел меня из состояния ти-хой радости резкий голос Ялдыги. Я тряхнул головой и вернулся в зал поти-хоньку про себя офигевая от такого поворота.

– Это кто тут алкаш? – Задал я вопрос, но Ялдыгу это уже не интересовало, теперь он разглядывал обстановку.

– А ничего так квартирка, сразу видно интеллигентская кость, профессорская кровь.

– Твой дом тоже не образец среднестатистического гражданина Российской Федерации.

– Хо-хо, ещё и репродукция Моне. – Ага, репродукция.

– Давай заканчивай экскурсию и говори чего пришёл.

– Да я как бы уже сказал.

– А, ну да. Так значит, ты там был.

– Ну как сказать, и да, и нет. – Михалыч снова уселся в кресло. – Ждал я тебя, ждал и, не дождавшись, поехал глянуть, что там за вертеп устроили эти сек-танты, и ты знаешь..., не нашёл.

– Дом рядом со Строгановской церковью не нашёл?

– Как не найти, конечно нашёл, но он действительно лет десять как на рес-таврацию закрыт. У здания горы мусора, нет окон, нет дверей, в самом доме бомжи отхожее место устроили, половины крыши нет, всё гнилое, мрак ко-роче и ужас. Как вы там с покойным Протасовым чайную лавку откапали, понятия не имею, наркотиками вроде не баловались.

– Может нас побаловали?

– Может, но тогда вопрос, кто, когда, где и в каком виде вам зелье подсыпал? Вспоминай, давай, с кем в тот день разговаривал?

– Ну, – я энергично включился в мысленный процесс, но тут же застопорился – а я как-то не уверен.

– В чём ты не уверен?

– В тот день я заехал в офис, поболтал с Эллочкой, с Гешей, Мефистофель мне в курилке попался, потом....

– Что за Мефистофель?

– Да актёр один из драматического, в рекламе похоронного агентства у нас снимался, образ у него такой..., демонический.

– А может это он?

– Ага, а актёры рекламирующие чистящие средства все как один болеют об-сессивно-компульсивным расстройством? Бред Михалыч. Потом я в тот день переговорил с массой людей, с кем-то кофе попил, с кем-то чай, с иными просто потрепался, у кого-то сигаретку стрельнул, хотя и не курю, да мало ли.

– Тогда вспомни, кто в тот день говорил и с тобой и Протасовым.

– Да не может быть такого, эту контору сам Парасоль пробивал, а кто он, ты и сам знаешь. Правда, когда он меня в больнице навещал, то жаловался, что не ничего не знает о хозяине "Скрипичного Ключа", но ему достаточно из-вестно о самой фирме, "что бы не ожидать осложнений с этой стороны". Вот, почти дословно.

– Парасоль говоришь. И где этот юридический деятель теперь? – Я напряг из-вилины а..., в самом деле, куда он подевался? Он же так настаивал, что бы я не лез не в своё дело, а теперь, когда я таки влез, он молчит и даже не спе-шит отчитать меня за излишнюю инициативу. Не порядок.

– Интересный вопрос. – Открыв крышку старого секретера, и достав оттуда не менее старую адресную книгу, я углубился в её недра на поиски телефона Давида Хананьявича. Как бы вам так сказать, что бы вы не подумали, про всех Репиных, что они, то есть мы, совсем того, категорически с головой не дружим. Книга реально старая, она действительно ровесница секретера сде-ланного ещё до революции тысяча девятьсот семнадцатого года, именуемой ещё Великой Октябрьской. Просто четыре поколения моих предков вносили в книгу сначала адреса своих друзей и знакомых, а когда с течением лет появились телефоны, то и их номера, получилась своего рода такая книга-биография если так можно выразиться. Я конечно уже не знаю кто такие были мадам и месье Лажьен, купец третьей гильдии Прохоров или штабс-капитан Зодчий Николай Павлович проживавший в Почайнском овраге, но моя матушка знает.

– Это что ещё за гроссбух? – Удивился Ялдыга.

– Да так, наследие предков. Ага, вот его номер. – Я подошёл к городскому телефону и набрал номер, там конечно никто не ответил. – М-да.

– Слился пейсатый? Я так и думал. – Михалыч почесал затылок и сделал не-ожиданный для себя вывод. – А ведь дело керосином пахнет, а Васёк?

– Почему? – Скорее по инерции, нежели из любопытства спросил я.

– Ну как, если такие мастодонты, в такие критические моменты трубки не бе-рут, то тут явно медный таз солнышко начинает загораживать. Он небось и на похоронах Гены не был?

– Не был.

– Ну вот. – Вполне спокойно подтвердил свою догадку Ялдыга.

– И чего тогда делать? Злодеев с их магазином нет, их как будто вообще не существовало, шкатулки нет, потомка титанов, он же идейный вдохновитель твоего рейда в "Скрипичный Ключ" тоже больше нет, сгорел на работе, при-чём в прямом смысле. Отравленных чаем психопатов с битами в руках судь-ба мне пока больше не подкидывала, я вообще начинаю сомневаться, суще-ствует ли эта армия зомбированных, не мои ли это выдумки, а?

– Кто тебя знает.

– Однако ключи от Индиана есть, волшебное персиковое дерево есть, тебя вон грабанули весьма экстравагантным образом, Протасов повесился, и меня постоянно плющат чем-то таким очень мощным, плюс к этому больницу, куда меня в своё время определил мой безвременно почивший шеф, кто-то держит под постоянным контролем. – Я выжидающе уставился на Ялдыгу, ожидая от него хоть какого-нибудь ответа, или на худой конец вопроса, чем это меня опять отравили, но он молчал. – Ну чего скажешь-то? – Не вытерпел я.

– Это что ещё за волшебное дерево?

– Дерево? Я ему за свою скорбную жизнь толкую, а он мне про дерево. Сам ты дерево Борис Михайлович, причём в самом прямом смысле этого слова. ДУБ. – Ялдыга и бровью не повёл. – Нет у тебя сочувствия к людям. – В конец расстроился я, вспомнив отнятую котлету. – Никакого.

– А чего мне им сочувствовать? Родился как говорят сам семь, с малолетства пахал, ничего кроме работы не видел, школа так и той всего три класса было, потом война.... После войны батя помер, стало совсем худо, пошёл в колхоз работать, жили впроголодь, хлеба досыта не едали, пшеничный хлеб, сметана, всё это было где-то там, в большом и светлом завтра, об этом даже и не думали. А мороженное вообще первый раз в двадцать лет попробовал, когда в армии в увольнительную пошёл, и ты знаешь, заботу о себе я только в этой самой армии и почувствовал. Своеобразную конечно заботу, но всё-таки. – Ялдыга задумался о чём-то, а я не стал ему мешать своей дальнейшей болтовнёй, опасаясь, что наступил на больную мозоль, однако думал он не долго. – Так что там за волшебное дерево? – Зря я про него колдуну-бизнесмену рассказал, чует моё сердце, зря.

– Эррат посадил, как доказательство своего божественного происхождения, вон на кухне растёт, вовсю колосится. – Ялдыга скептически глянул на меня, но ничего не сказав, прошествовал на кухню, где и застыл как я минуту назад с раскрытым ртом. Ну, если честно сказать, то было от чего рты пораскрывать, я и сам чуть по второму разу не залип, но меня вовремя отвлекло лицо Михалыча. Да-да, именно лицо, а не как обычно рожа, просто такой разительной перемены в его внешности, произошедшей прямо на моих глазах, я от него никак не ожидал, просто не думал, что ЭТО лицо может стать абсолютно другим всего за одно мгновение. Уставившись на дерево, он распахнул вмиг просветлевшие глаза, вечная саркастически-мудрая ухмылка сползла с его губ, а лоб, очистившись от морщин, стал гладким и чистым, и лицо стало как у ребёнка увидевшего настоящее чудо, наивное и восторженное. Стоял он так где-то с минуту, даже слезу пустил, вот как его пробрало, затем утерев сырость, тихо вернулся в зал, прошептав по дороге, "райское дерево, как есть райское". Я, ещё раз глянув на это персиковое чудо, на его плоды-солнышки, последовал за ним, про себя отчётливо понимая, что никогда, ни при каких обстоятельствах, не сорву ни один из них.

Ялдыга уселся в кресло, опёр локоть на подлокотник, положил на кулак тя-жёлую челюсть и крепко задумался о чём-то. Выражение его благостного лица постепенно становилось хмурым, неприветливым, то есть таким, каким я привык его видеть, но правда что-то всё-таки осталось в нём от того ребёнка, которого я видел минуту назад, глаза что ли?

– Какой он был? – Тихо спросил Михалыч немного погодя.

– Эррат? – Сразу догадался я. – Обычный, немного потерянный, одинокий и, кажется сильно уставший.

– Да. – Почти шёпотом выдохнул колдун. – Ковчежец он запер, та же энерге-тика, но слово..., кажется я начинаю верить, что не все они исчезли..., повы-родились.

– Кто? Боги?

– Не знаю, но не люди, не совсем люди, если быть точным, впрочем, так же как и мы, наверное, не совсем уже люди. Кажется время совсем не движется, поколения людей сменяют друг друга, а всё вокруг каким было, таким и осталось, но нет, нет, иной раз оглянешься, посмотришь по сторонам, всё совсем по-другому.

Помню, старики говорили, настоящие люди, суть порождение земли, от того и тёмные, и света в них не было да и быть не могло, откуда ему взяться в сырой земле, но это вовсе не означает, что они были невежественны. Они были плоть от плоти земли, как трава или деревья, владели тайнами природы, управляли её силами, они не знали жалости, горя и не умели сострадать, ибо не знали войн, насилия и поражений, обладая животной страстью, они не знали высокого чувства любви и, обладая магией земли, не могли творить чудеса. Не могли, не знали до тех пор, пока не явились крылатые люди света и не принесли огонь познания, сутью которого была искра творения, исток вечного стремления к чему-то совершенному но, увы, недосягаемому, несбыточному. От их соединения и появились ОНИ, такие как Эррат или его предки, неважно, а от них, уже мы. И..., всё завертелось, колесо истории свернуло на другую колею, колею войны и мира, жизни и смерти, ведь до этого огня никто не рождался и не умирал. Люди познали счастье и горе, любовь и ненависть, и пошли по пути вечного поиска того, чего вообще нет.