Текст книги "Славные времена (СИ)"

Автор книги: Александр Брок

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

8. СНОВА В ШКОЛУ

Мы прибыли на парадное построение в центр столицы за час до начала.

В новых мундирах, выбритые и увешанные медалями, мои абордажники выглядели молодцами. Стоя за их рядами, принявшими команду 'Вольно', я не без ехидства улыбался, вспоминая подробности уголовных дел этих героев. Разбойники, убийцы, отчаянные буяны – кого только не было в моей команде! Только насильников не было – этих мы не брали в бой.

Но в конце концов высшие командиры оказались правы. Рискованное предприятие удалось: из уголовников сделали военных моряков. Все негодные к службе просто попали обратно в камеру смертников.

В дальнейших сражениях в живых остались те, кто поняли, что только бой плечом к плечу с товарищем спасает от смерти. Теперь, после полугода войны на каждого из них в бою можно было положиться. Они стали настоящими морскими пехотинцами.

Они сильно изменились. Например, в кубрике моих бандитов никто не воровал даже по мелочам. Это было им не к лицу. Кто воровал – тому приходилось плохо.

Мне было грустно. Я вспомнил о наемниках, о копейщиках, о моем взводе легкой кавалерии, с которым я начинал войну. Где-то они сейчас?

Мой взвод, оказалось, тоже был на параде.

– Сергер! – в полный голос заорал проезжавший сзади к своему полку кавалерийский офицер.

Я обернулся и радостно ответил:

– Ростан! Ты здесь, на параде! А полк?

– Полк строится за пехотой и моряками, – улыбаясь во весь рот, сказал Дерек, мой бывший товарищ по эскадрону. Он изменился – обмороженное лицо, пара сабельных шрамов на лице. Первый лейтенант Дерек Ростан соскочил с коня и двинулся ко мне, привычно вытягивая плоскую бутылку из заднего кармана кавалерийских панталон. У меня уже была в руках моя фляжка с 'отмороженной' виноградной водкой отцовского производства. Мы обнялись.

– Ты жив и вроде здоров, Сер, – простодушно грохотал Дерек. – А мы думали, что тебя уже в океане утопили! А тебя хрен утопишь!

– Топили не нас, а топили мы, – весело поправил его я. – Я, господа офицеры флота и мои бандиты. Прошу вас, господа. Рекомендую – мой боевой товарищ, храбрейший кавалерист шевалье Ростан.

Дерек моментально принял дворянский вид и по-товарищески раскланялся с моряками. На параде традиционная неприязнь между армией и флотом, разумеется, не считалась.

Оглядевшись, мы пока что спрятали спиртное – оказалось, начальство было рядом. Дерек глянул на моих матросов глазом опытного командира и сказал:

– Отличные солдаты! Мне бы таких в эскадрон! Настоящие звери, хоть сейчас в резню!

Мои морские пехотинцы сдержанно заулыбались: 'звери' и 'резня' им понравились. Жаль, Дерек спешил.

– Твой бывший взвод сейчас в моем эскадроне, – сообщил он мне, картинно взлетая на коня, – после парада заходи в казармы, увидимся, выпьем. Твои головорезы тебя не забыли, как ты с ними имперцам кровь пускал от плеча до седла. Ох и порубились мы тогда рядом! Помнишь, как ты знаменосца и капитана срубил, а пока полковник радовался, твои скоты полковую казну имперцев у моих сперли?!

– Да, были дела, – рассмеялся я, потирая правую руку, зачесавшуюся при воспоминании о бешеных рубках. – Уж помахали саблями. Ну, на флоте тоже были сундучки с денежками противника, попользовались. Себя не переделаешь! – пошутил я.

– Точно! – согласился простодушный Дерек, выдвигаясь к краю построения. – У тебя нюх на трофеи, карманы всегда были полны! Ну, надеюсь, скоро увидимся! Я скажу нашим, что ты здесь – обрадуются!

И он унесся под сдержанный гогот моих бойцов, вспомнивших удачные в смысле денег абордажи и, главное, честную дележку.

– Что, Альбер, коннице тоже удавалось подработать в бою? – с интересом спросил деликатный капитан-лейтенант Март, командовавший ротой, в которую входила моя парадная команда.

– В кавалерии похожие порядки, – объяснил я. – Один раз мы даже пушку трофейную увезли и артиллерии продали. Кавалерийские правила твердые: если взял в бою – твое, но делись чем можешь с командой; если стоишь в постое – не грабишь, никого не обижаешь, но оставляешь вдвое больше детей, чем было. Если не спишь с хозяйкой безмужней – ты дурак, если невовремя хватаешь добычу в бою – получишь по морде от командира и тоже дурак, но, если не взял добычу после боя – ты не кавалерист, а растяпа и дважды дурак. В общем, как и у нас на флоте, главное – не зевать. Один раз канониры за нами увязались трофеи собирать, так мои обормоты у них ящики с порохом с батареи сперли и обратно на собранное хотели выменять. Я им пригрозил перевести в пехоту за обман боевых товарищей – моментально отдали порох. А офицер канониров нам бадью гномьего самогона за это поставил из личного запаса. У них на зарядных повозках много что хранилось. Хорошо упились тогда мои обалдуи.

– В общем, как и везде, – кивнул Март. – Вот, только у вас, Альбер, особенно хорошие трофеи всегда попадаются, как я слышал.

– Места знаю, господин капитан-лейтенант, – отшутился я. – Вы же слышали, нюх у меня на них. Прошу прощения, господин капитан, скоро пойдем, а я должен что-то зачитать своим молодцам.

Тот факт, что половина бойцов моей команды еще считалась под судом за тяжелые преступления в мирное время, мы не афишировали. Под праздник адмирал Масена выбил из Главной Прокуратуры Флота условное помилование им всем. Учитывая, что они перед войной еле отвертелись от веревки, я считал решение большим успехом. Командир бригады посоветовал мне объявить о решении перед парадом – для поднятия духа.

Я достал из кармана драгоценную бумагу с печатями и скомандовал:

– Мои бойцы – два шага вперед. Потише, не в бою. Это для вас, а не для посторонних.

Я и не заметил, что сзади нас постепенно собралась толпа штатских обывателей. Они внимательно разглядывали нас, победителей в войне, лучших из лучших, и, к сожалению, ловили каждое наше слово. Я же, не видя их, слов не выбирал, а говорил, как на корабле.

– … затем письмо пошло в канцелярию Флота, – распинался я, – а оттуда в Королевскую Канцелярию. Его Величество, в своей милости, согласился с предложением командиров эскадры…

– А точнее, с вашим предложением, граф, – внезапно сказал справедливый капитан-лейтенант Март так громко, что слышали все мои бойцы.

– Ну… и с моим тоже, господин капитан, – на мгновение замявшись, продолжил я. – Короче, орлы: вот этот приказ. Зачитаем официально мы его в казармах, а вот содержание я вам сообщу, чтобы поднять, мерзавцы, настроение перед парадом. Слушайте внимательно: вы прощены и избавляетесь от веревки.

Ряды моих бойцов резко дернулись и снова замерли. Все смотрели на меня, набычившись. Они еще не поняли.

– Для этого вы зачисляетесь на десять обязательных лет в морскую пехоту, где вы есть сейчас, – продолжал я. – Все получаете медали 'За храбрую войну на море' третьей степени. Я всех вас, козлов, лично беру на поруки. Для этого я ввожу круговую поруку. Вас тридцать рыл – сделаем три десятка. Если из десятка кто напроказит – убьет там кого или ограбит – его на каторгу по закону, а остальных из его десятка плетьми обработают. Так что будете держать друг друга за яйца.

Сзади захихикали, но я, к сожалению, не обратил на это внимания.

– Кто сбежит, – сурово продолжал я, – найдем и голову отрубим, и повесим напротив Главного Морского Штаба. А жить будете как имеющие условный срок. Да, кстати: Морской Прокурор требует, чтобы в первый год все женились и детей завели. Чтобы не было разврата. Он очень по этому поводу беспокоится.

Сзади опять захихикали.

– Жить будете при казарме – для гарантии хорошего поведения. Кто себе жены за год не найдет – сами ему найдем, в гавани шлюх хватает, – продолжал я. – Через десять лет – получите королевскую пенсию и катитесь на волю, кто хочет. Кто недоволен – милости просим на каторгу на двадцать лет, туда ворота всегда открыты.

Тут меня, как всегда, понесло. Вероятно, повлияло недоверчивое выражение лиц помилованных.

– Кстати, мои бандиты, – дружески обратился я к абордажникам, – кому море надоест, помните: я – граф Альбер. И у моего отца есть графство Альбер у Драконьих Гор. Там у нас сто шестьдесят тысяч человек живет, но это нам мало. Нам всегда нужны надежные, работящие люди. А ветераны войны, опытные солдаты – тем более. А кто воевал со мной – те особо нужны. В вас я уверен. В ком не был уверен – те в море с акулами купаются, и вы сами их туда отправили…

Тут за моей спиной кто-то тихо охнул. Я продолжал:

– … и правильно сделали. Предатели и трусы нам во флоте не нужны. Так вот, вас я теперь, после войны, считаю за своих людей. Потому в графстве мой бывший солдат найдет приют, работу, хороший заработок. Чем больше семьи привезете с собой – тем лучше. Не нашли работы – ко мне. Есть враги – ко мне, вас там легко не достанут. Скажем, неудачный поединок – ко мне, укроем, если не от закона. Стал инвалидом – ко мне. Графство своих обеспечит.

Мои моряки смотрели на меня с какими-то неживыми лицами. Они уже начали понимать. Я перевел дух и спросил:

– Все ясно, негодяи, а теперь герои? Вопросы есть?

– Разрешите спросить, господин первый лейтенант, – строго по уставу обратился Марен, один из самых тихих по поведению уголовников, попавший под суд за убийство соперника в любви, и еще трех мужиков, сопернику помогавших. Он пришел в себя раньше всех. – Так значит, нас не будут казнить?

Я хотел сказать еще что-нибудь бравурное, но вдруг выпустил воздух из груди и нормальным голосом ответил:

– Нет, не будут. Вы будете жить. Король считает, что вы в бою заслужили жизнь и медали, а вместо тюрьмы – строгую морскую службу. И я тоже так считаю.

И, снимая свою парадную морскую шляпу с жесткими полями и вытирая взмокший от речи лоб, добавил:

– Я рад, что воевал с вами, ребята.

Ребята – убийцы, грабители, бандиты – молчали, открыв рты. Они, очевидно, долго пытались забыть о заслуженной веревке, ждавшей их в конце отсрочки. Отсрочка называлась войной.

Моряки, стоявшие в рядах позади моих уголовников, начали улыбаться во все лицо, поняв, что происходит. Сзади одобрительно зашумели. Я обернулся и обомлел. Человек пятьсот штатских, в том числе женщин и детей, стояли сзади и внимали каждому моему грубому слову. Надо было выходить из положения. Я повернулся к толпе штатских и, поклонившись, вежливо сказал тоном воспитанного дворянина:

– Прошу прощения, господа, за мой несдержанный язык. Война, знаете ли… и флотские традиции.

В толпе понятливо закивали, зашумели и замахали руками. Но мои моряки так обалдели от неожиданно подаренной жизни, что даже не засмеялись, как обычно делали в ответ на мои шуточки. Я повернулся к ним, и – счастливая мысль – вытянув вперед руку со шляпой, громко провозгласил:

– Да здравствует его величество король!

И они рявкнули, подчиняясь приказу и мигом придя в себя:

– Слава королю! Слава королю! Слава королю!

Слава богам – парад начинался. 'Что стоите, обезьяны? Стройсь!' – привычно рявкнули мичманы, зажимая собой строй с обеих сторон. 'Становись!' – гаркнули офицеры, и я среди них. Мы выровнялись. Запела труба – и пехота впереди нас пошла маршем: сначала мечники, потом пикинеры, за ними тяжелая пехота – гренадеры.

Выглянуло из-за облака солнце, и парадные мундиры засияли шитьем. Ритмично загрохотали барабаны. Это был парад по случаю победы в тяжелой трехлетней войне, так что войск было собрано много. Грянули оркестры, сегодня, в виде исключения, игравшие очень слаженно. Значит, первые ряды уже проходили мимо королевской семьи, принцев крови, герцогов, графов и баронов.

Мы вышли на марш. Я шагал на левом фланге моего сводного взвода сразу за отрядом матросов с лучших крейсеров. Я чувствовал себя победителем, спасителем страны от имперцев. Мои солдаты шли со слезами на глазах, подозреваю, не от парада, а от новостей, но держали они строй и шаг очень хорошо. Не хватало после стольких боев опозориться на парадной площади столицы – подумал я, и сразу с волнением начал уверять себя – не опозоримся, пройдем молодцами. И впрямь, когда первый ряд под музыку флотского марша начал проходить мимо короля, мы шагали ровными рядами, точно в ногу, по-флотски вразвалочку. Под ноги нам бросали цветы. При виде трибун я стал вдруг совершенно спокоен. Я снял правой рукой, как полагалось, форменную шляпу и приложил ее к груди, положив левую руку на парадный палаш. Маршируя, я подчеркнуто твердо, как полагалось офицеру флота, глядел на его величество. Он приветствовал нас рукой, увидев штандарт Черного Флота, наилучшего из флотов, как мы говорили друг другу. 'Слава королю!' – по взмаху моей руки зарычали мои моряки. Лица их стали восторженными – действовал душевный подъем парада.

Вокруг нашей колонны повсюду сияли золотые трубы оркестров. В громе музыки, буханье барабанов и общем реве мы шли мимо усыпанных драгоценностями рядов высшего дворянства. Отец, дядя и знакомые нашей семьи замахали, узнав меня. 'Сергер!' – закричали мама и сестры. Я отвел шляпу от груди и на ходу помахал ею маме. Она, кажется, плакала, видя сына в рядах героев.

Я, всегда ироничный, сейчас чувствовал себя на короткое время – счастливым.

После парада мы маршем шли по городу. Оркестры морской пехоты и флота шагали перед нами, ведя в порт. Толпа ревела, бросала цветы, матери поднимали детей – показать защитников Родины, идущих на корабли с парада. Тяжелая трехлетняя война кончилась.

В казармах я еще раз построил мокрых от парадного марша матросов и официально зачитал им приказ. Затем командир бригады капитан-полковник Латор и я дали положенный по закону час на размышление и собрали письменные согласия. Согласились, конечно, все.

После оформления списка помилованных я выдал матросам 'от себя' денег на праздничную выпивку в казарме, отпросился у Латора к семье до утра и ушел из казарм. Мой слуга Адабан уже ждал с лошадьми у ворот гавани. Я привычно прыгнул в седло, и мы поехали домой.

Морская жизнь кончалась. Осталось только сдать дела и устроить сослуживцам и матросам прощальную пьянку. Два дня назад прошение об отставке из флота было подписано адмиралом Масена, и послезавтра вступало в силу.

С концом войны кончалась и служба. У меня были свои планы на будущее.

Я не буду описывать визит в казармы кавалерийского полка на следующий день. Скажу только, что впервые за всю жизнь меня принесли домой совершенно пьяным. Последующие десять дней в нашем столичном доме были так же тяжелы: к потоку родных и друзей, празднующих конец войны, добавились два обязательных бала в королевском дворце. Там мне пришлось уклоняться от танцев, для чего верные друзья-офицеры умело изображали, что они напаивают меня вдрызг. После потери жены мне не хотелось изощряться в комплиментах фрейлинам, или придумывать вежливый отказ на прямой вопрос какой-нибудь придворной дамы, не могу ли я, герой войны, встретиться с ней в городе – обсудить сердечные вопросы. Я-то знал, что это обсуждение проходит в лежачем положении и без всякой одежды. На эти шалости у меня сейчас не было настроения. Словом, я не оправдывал ожиданий общества, полагавшего, по моей старой репутации, что сейчас я перетрахаю пол-двора, а затем женюсь на дочке одного из герцогов или начну подбивать клинья одной из принцесс крови.

На помощь пришел верный друг Гирон, замысливший некую интригу. Дело в том, что его еще нестарая и привлекательная тетя Далла, дважды вдова, ведущая самый сдержанный образ жизни, была первым браком замужем за герцогом Арнат, погибшим задолго до войны на охоте. Она сохранила титул мужа-герцога, и была лакомым кусочком для родовитых и небогатых дворян, отчего не любила появляться при дворе.

Я не знаю, какие аргументы пустил в ход Гирон, верный друг и отчаянный фантазер, но леди Далла согласилась подыграть мне, тем более что она и так должна была, как герцогиня, появиться на Бале Победы.

Помощь леди Даллы понадобилась немедленно с открытием бала. После первого же танца моя партнерша, одна из фрейлин, прямо спросила меня, не провожу ли я ее в комнату в крыле фрейлин.

– Я бы и рад, – замялся с ответом я, – но я уже обещал одной леди, что посвящу ей вечер.

При этом я как бы невзначай бросил взгляд на леди Даллу, стоявшую неподалеку и внимательно смотревшую холодными глазами, как бы стараясь услышать разговор. Она была великолепно одета и причесана, и сияла фамильными драгоценностями. Мало кто из фрейлин мог сравниться с ней на этом балу – сами понимаете, герцогиня!

Фрейлина проследила мой взгляд и прямо спросила:

– Ах, вот оно что, господин Сергер? Вы, значит, все так же по герцогиням, как и до войны?

– Увы, дорогая, имея такую репутацию, мне ничего более не остается, – лицемерно вздохнул я. – Какое юное создание поверит в мое одинокое сердце? И, к тому же, с некотороей военной славой у меня нет недостатка в женском внимании, особенно у зрелых красивых женщин!

– А на принцесс не думали перейти? – спокойно, но не без яда спросила фрейлина. Похоже, она умна – привычно отметил я.

– Наши принцессы еще малы, милая моя, а других нет, – отбил я ее выпад.

– А владетельные особы соседних стран? – нанесла удар фрейлина. – Я слышала, что перед войной вы имели интрижку с тарентской принцессой Нарой?

"А ты-то откуда знаешь, что я поднял Наре юбку, и даже более?" – с удивлением подумал я, и ласково, но решительно ответил:

– Увы, я наследный граф НАШЕГО королевства, и за границу в консорты не собираюсь.

При этом я намеренно сделал решительный жест против позиции консорта, каковой был понят наблюдателями, как отрицательный по отношению к желаниям фрейлины. Леди Далла, отлично играя свою роль, отвернулась с довольным выражением на лице.

Фрейлина сочла за лучшее прервать разговор, и, условившись о будущем танце, убежала к подругам сообщить горячую новость: Сергер продолжает атаки на герцогинь, начатые еще до войны! На этой позиции мы дождались конца бала, и с тем же успехом провели следующий бал. При этом я ни разу не танцевал с леди Даллой, что было воспринято обществом как хитрая уловка – мол, танцевал-то он с фрейлинами, а уехал с герцогиней Даллой, и сами понимаете, чем с ней ночью занимался.

Я был по гроб жизни благодарен леди Далле, не позволившей испортить мне балы. Сама же она приняла все эти интриги с большим чувством юмора. По-моему, она прекрасно провела время на балах под завистливыми взглядами фрейлин, портя им кровь. Когда-то давно Гирон под большим секретом сообщил мне, что его тетя холодна по натуре, интимом ни с мужчинами, ни с женщинами не интересуется, но умна, начитанна, любит пошутить и поставить придворных на место. Я сам сейчас в этом убедился.

Отделавшись от придворных интриг, через десять дней после второго бала я сидел с отцом в кабинете и делился планами. Мама после тщательного допроса о моем якобы романе с тетей Гирона успокоилась и отказалась участвовать в нашем мужском, как она сказала, разговоре.

– Я ушел из армии и флота не для того, чтобы изображать дипломата, или препираться с банкирами в казначействе, папа, – сказал я отцу. – Я рассказывал тебе о встречах с Кирмоном в первый год войны.

– Помню, – ответил отец. Он не любил тратить слов попусту.

– Тогда он сказал мне, что оценивает мои магические способности как большие, и советовал учиться. И я хочу учиться, и стать магом.

Несколько минут отец смотрел на меня в упор, как редко делал.

– Ты хочешь мстить? – прямо спросил он.

– Не сейчас, но хочу, если обстоятельства позволят, – прямо ответил я. – Я верю, что придет мое время. Даже когда я буду архимагом, то есть лет через пятьдесят. Даже когда женюсь и воспитаю детей. Отец, я – твой сын. Мы, Альберы, не забываем обид. Я не забуду убийство жены. Рано или поздно боги дадут возможность, и мы посчитаемся.

– Ну а кроме того, мне интересно заняться магией.

– Делай что хочешь, я тебя поддержу. Но не ставь месть превыше всего. Это хорошая вещь, но жизнь ради мести опустошает. У тебя впереди – долгая жизнь, – сказал отец. – Твоя матушка заранее сказала, что ты для нее теперь взрослый, и она оставляет за собой только помощь в выборе невесты. Где ты будешь учиться? У драконов? Кирмон был раньше учителем магии в Стране Драконов. Я могу поговорить с ним.

– Я не знал, – удивился я. – Нет, у драконов – потом. Я начну в нашей Магической Школе. Я хочу стать магом широкого профиля – как ты знаешь, такие становятся архимагами. Вдобавок, я хочу стать боевым магом и врачом.

– А врачом зачем? – угрюмо спросил папа.

– Чтобы спасать родных при случае, – хмуро ответил я.

Некоторое время отец молчал.

– Хорошо, – наконец, сказал он. – После училища я начну готовить твоего брата к управлению графством. Ведь теперь ему придется стать наследником?

– Так надо, отец, – грустно ответил я.

Мы встали. Отец вдруг обнял меня.

– Я согласен с тобой, – сдержанно сказал он. – Только прошу тебя, будь осторожней. Мне нужно, чтобы ты женился и имел больше детей.

– Лет через пять, папа, – ответил я. – Пойдем к маме?

– Да, – сказал отец. – Пойдем к родне.

И мы пошли к маме, брату и сестрам, с волнением ждавшим нас в гостиной для серьезного разговора. Там я сообщил всей озадаченной семье, что решил учиться магии.

Важный разговор окончился на неожиданной ноте.

– Как глава семьи, – тяжело сказал отец, – я должен сообщить вам неприятное известие. Я секретно навел справки. Дочь Сергера и графини Калилы, моя внучка Лилиана, может подвергнуться серьезной опасности. В прошлом году последний представитель рода Лорас, кузен Калилы, был убит на улице в столице Тарента. Он не оставил потомства. В настоящий момент Лилиана – единственная наследница конфискованных королем их страны земель графства Лорас и вложений золотом и драгоценностями в гномьих банках. Не считая Сергера, конечно. Король Таронии забрал земли и согнал с них людей Лорасов, но денег от гномов не добился. И пока Лилиана жива – мы всегда сможем судиться за земли и деньги. Это – большое состояние, за такие богатства раньше начинали войны. Поэтому слушайте мой приказ, приказ отца: в любых разговорах о Лилиане – ни слова. Не отвечайте даже на прямые вопросы. Не говорить ни с кем, даже с мужем, даже с любовницей или любовником. Уклоняться от разговоров под любым предлогом. Лилиану будут окружать только наши старые слуги и няньки. Никаких новых людей рядом с ней. Из поместья она не выезжает никуда, даже к отцу – только со мной в столицу и обратно. Рядом с ней всегда будут маг и вооруженная охрана. Поместье будет постоянно окружено моими егерями. Все это – до замужества и возвращения земель, даже если они вернутся через двадцать лет.

И отец окончил разговор, без церемоний приказав подавать на стол.

Через два дня мы с отцом сели на коней и поехали в огромный комплекс Магической Школы, занимавший целый квартал в центре столицы. Огромные старинные здания учебных зданий, Мастерских, Госпиталя, жилых зданий и общежитий были окружены высокой каменной стеной. За нее могли заходить только маги, их слуги и их гости.

В Главном здании мы встретились с другом отца, архимагом Деларюсом. Выяснилось, что наш и его старый друг дракон Кирмон уже разговаривал с ним, и дал высокую оценку моим способностям. Деларюс быстренько 'посмотрел' меня, то есть приложил ладони к моим вискам. Он почти сразу сказал: 'Ого!', и добавил: 'Берем'. И с этого момента я стал студентом Магической и Врачебной Школ.

Занятия по магии начались уже через пол-луны. Я, с моим военным опытом, легко встроился в учебу и жизнь в Школе.

Студентам полагалось жить на территории Школы – и в первый же день я переехал туда из нашего столичного дома.

Я жил в общежитии в своей комнате, как все студенты возрастом постарше (студенты помоложе делили комнаты на двоих). Комната была бедно обставлена – стол, два стула, светильник и узкая кровать (как будто из ночлежки), и мои слуги притащили туда кое-какую дополнительную мебель – книжные полки, кресло и кровать пошире. Работники Школы, проверенные магией и годами верной службы, увешанные служебными амулетами, еженедельно стирали постельное белье и прибирали комнату. Персональных слуг в Школе не было – каждый заботился о себе сам. Мои личные слуги жили в соседнем со Школой трактире.

Все мы питались вместе в харчевне Школы три раза в день. Кормили хорошо, а кто хотел еды получше, тот мог вечером после занятий пройти сквозь ворота в город и поужинать в ближайшем приличном ресторане.

Учеба занимала весь день: лекции профессоров магии, практические занятия, беседы с руководителем. Моим учителем стал Деларюс, между прочим, один из самых сильных магов страны. Как выяснилось позднее, во время вступительной проверки он, кроме хороших способностей к лечебной и боевой магии, нашел во мне не очень сильно выраженную способность чувствовать все живое на несколько сот шагов вокруг. До сих пор это могли в основном эльфы (в лесу, на сотни шагов) и драконы (в полете, на несколько тысяч шагов), в людях же это свойство встречалось крайне редко. Вкупе с моими склонностью к анализу, как он называл привитое отцом старание понять проблему поглубже, и горячим желанием все прочитать и все изучить я ему понравился, и он решил сделать из меня великого мага.

Педагог он был великолепный, и я продвигался вперед в магическом искусстве со скоростью летящего дракона. Мы учились подряд две Большие Луны, то есть семьдесят пять дней, сдавали экзамены, затем десять дней перерыва и снова две луны. Раз в десять дней мы имели свободный день, и я виделся с родными и друзьями. Летом две Маленькие Луны (сорок два дня) у нас были каникулы.

Для себя и двух слуг, приставленных ко мне отцом, я снял две комнаты в приличном трактире 'У фонтана' на площади недалеко от Школы. По десятым дням я появлялся там выпить две-три кружки крепкого красного или черного пива (еще армейская привычка). Одна комната была моя, на всякий случай – я там изредка ночевал.

Трактир стоял на площади в двухстах шагах от ворот Магический Школы. Там также имелись большой фонтан с бассейном – двухсот шагов в окружности, два десятка мелких лавочек, и ещё четыре трактира. «У Лога» был самый приличный. Я обошел другие трактиры на площади, и они мне не понравились: шумом, или посетителями, или запахами, или удобствами. Последним был трактир Лога Палора Тихого, предназначенный для приличных людей. Двухэтажный каменный дом с харчевней и кухней на первом этаже, жилыми комнатами на втором этаже, конюшней и задним двором – с угольным и дровяным сараями и с отхожими местами – был построен лет пятьдесят назал дедом хозяина. В харчевне было тихо. На стенах висели картины из истории – битвы, схватки с орками, эльфами, акулами, левиафанами и драконами. В ненастные дни свет давали амулеты. Огромный старинный амулет, подаренный отцу Лога каким-то магом, с силой продувал помещение, делая воздух свежим. В окнах со ставнями, но без стекол, стояли кованые в старинном стиле решетки. На первом этаже пахло жареным мясом, подливками, соусами, пивом. Кроме большой кухни, в трактире имелись два камина, так что зимой не было холодно.

Через дней десять с моего вселения в трактире произошла одна из нечастых заварушек. Какой-то пьяница приставал с оскорблениями к здоровенному орку, закусывавшему вместе с двумя людьми. Орк легко, одной рукой выбросил хама в дверь, и тот попозже вернулся искать мщения – с десятком распаленных громил позади. Я как раз пришел с Адабаном из Школы, когда началась было свалка. Хозяин, Лог Палор, уже вытащил из-под стойки ружье, один из слуг помчался в соседний квартал за полицией, а подавальщицы кинулись назад, на кухню, как Горман, по моему сигналу, выстрелил в пол из пистолета.

Все замерли, и я громко сказал:

– Я – лейтенант морской пехоты граф Сергер. Всем стоять на месте! Кто шевельнется – пристрелю!

Я и Адабан тоже вытащили по паре трехствольных пистолетов и нацелили на зачинщиков. Всего у нас имелось на троих шесть пистолетов и семнадцать выстрелов – хватило бы на драчунов с лихвой. У драчунов отвалились челюсти, и только один пьяный храбрец не растерялся и с боевым кличем "Бей!" кинулся на нас. Я выстрелил ему в колено, и он с воем упал на чистый пол трактира, заливая его кровью.

Все охнули от неожиданности. "Ложись на пол, суки е***ые!" – гаркнул я морским голосом. Как дворянин под нападением, я имел полное право перестрелять всю толпу, но не хотел проливать лишней крови.

Зачинщики рухнули на пол, поняв, что драка кончилась, и теперь будет стрельба. К этому трактирные драчуны не были готовы. Горман начал перевязывать ногу стонавшего идиота. Тут вышибалы открыли двери настежь, и в трактир вломились несколько полицейских с палашами наголо.

Когда я показал офицеру свой знак графа, а невозмутимый орк – браслет охранника посольства орков, все уладилось. Дебоширов сковали цепью и увели, раненого унесли в участок, я подписал бумагу, составленную полицейскими, и потасовка окончилась.

После драки я решил оставить слуг в трактире Лога. Мне понравились там не только еда и чистота, но и поведение хозяина, бывшего солдата. С этого дня Горман и Адабан считались наемниками на постоянной службе у меня, высокого ранга дворянина, и быстро вошли в постоянное общество трактира.

Горман, хмурый, молчаливый вдовец лет пятидесяти, служил у отца тридцать лет – он начал воевать еще в отцовской пехотной роте. Он был опытный солдат (стрелял из ружья и пистолета, как призовой стрелок), умелый телохранитель и умный помощник с большим жизненным опытом. В случае необходимости он мог дешево купить и дорого продать на рынке что угодно. Как известно, у любого, даже самого сдержанного слуги, есть свое мнение о хозяине. Я еще до войны присмотрелся к Горману, и пришел к выводу, что ему не очень нравится большое количество женщин вокруг меня, в основном в смысле безопасности, но очень нравится мой, по его мнению, основательный подход к жизни. Горман навидался в своей жизни вертопрахов, пьяниц и дуэлистов из числа сыновей знатных родов. Моя карьера, участие в войне, звание капитана, учеба в Школе Магии и полезные знакомства с военными, придворными, артистами, магами, эльфами и даже драконами означали для него службу достойным господам.

Адабан, расторопный красавец моего возраста, был из семьи, служившей нашему дому несколько сотен лет. Он был одним из слуг, ушедших со мной на войну. Нарочито развязная манера поведения и склонность волочиться за соседками, а при случае и помахать кулаками, скрывали тот факт, что веселый и несерьезный бабник Адабан – отличный фехтовальщик и опытный солдат. Кроме сражений, молодой слуга разбирался во многом, в том числе в женщинах, в лошадях, в драгоценностях, в слухах, а главное, в шпионаже. По приказу отца он прошел специальное обучение в службе безопасности Королевского Двора, и мог бы по моему указанию запросто соблазнить какую-нибудь служанку, выведать у людей что угодно, или незаметно и без следов прикончить кого угодно. Адабан был молод, и мои успехи у женщин, отчаянные рубки на фронте и известность при дворе его восхищали. Притом он еще не видел, как я жег брандерами корабли на флоте – это дело ему бы еще больше понравилось. Адабан считал, что такого блестящего господина, как я, при дворе не найти. Это он, конечно, перехватывал: в свете были задиры погорячее меня, и бабники понастойчивее меня. Мой приятель граф Гиран, скажем, не пропускал при дворе ни одной женщины, от немолодой вдовы герцога Макора до юной служанки Синты из королевской кухни – и с неизменным успехом. С другой стороны, при дворе никто, кроме меня, не имел интимных связей в эльфийском лесу и друзей в Стране Драконов, так что в чем-то Адабан был прав.