Текст книги "Каурай. От заката до рассвета. Часть 2 (СИ)"

Автор книги: Александр Артемов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

– Прощай, одноглазый… Жаль, что мы так и не закончили наше дело.

– Отнюдь.

Не оглядываясь, Каурай полез наружу. Лестница снова зашаталась под его ногами, дневной свет ослепил его. Оказавшись наверху, он отряхнул штаны от пыли и потянулся за своими железками.

Ярыжка все сидел на том же стуле, сложив ручонки на животе, и сладко посапывал, теребя люльку в зубах.

Глава 8

В небо тек ручеек дыма, когда Игриш поплотнее прикрыл дверь бани и на негнущихся ногах поплелся к землянке. Желудок нещадно урчал, но мальчик подозревал, что сегодня ему едва ли удастся засунуть в рот еще хотя бы крошку.

Во дворе полыхали костры и жарилось мясо, бренчали на лютнях и плясали вприсядку. Тут и там расселись десятки людей, которые не поместились в землянку. Одни сплошь загорелые, кудрявые, одетые в куртки и широкие шаровары. Другие посветлее и поскромнее в нарядах, обозленные и напряженные. По напряженным лицам гуляли глубокие тени – не переставая, они курили и всматривались в огонь, словно пытались высмотреть там нечто важное.

От сочных ароматов Игриш едва не подавился слюной, но направился к двери землянки. На пороге он едва не столкнулся со смуглым парнем в шапке, надвинутой на глаза. Он едва не сшиб Игриша с ног и, не оборачиваясь, отправился к кострам. Игриш глянул ему вслед и остолбенел – за плечом парня висел огромный двуручный меч с еле намеченной гардой. Этот меч мог принадлежать лишь одному человеку.

Не помня себя, Игриш ринулся за незнакомцем, но как только дрожащий свет костров залил обоих, мальчик с разочарованием разглядел, что этот парень куда ниже Каурая, да и на его спине нет ни следа от уродливого горба.

Заслышав за спиной шаги, парень обернулся и смерил Игриша подозрительным взглядом:

– Чего тебе? – буркнул он. Юноша, старше Игриша года на три-четыре.

– Ничего, – покачал головой Игриш, не смея отвести взгляд от рукояти меча.

Меч Каурая, Куроук – никак нельзя перепутать.

Значит ли это…

– Ну так и проваливай, если ничего!

И зашагал дальше, не оглядываясь.

– Драко! Драко, где ты был? – встретили его друзья. – Присаживайся. Положи ты эту железку, чего ты с ней никак не расстанешься?

Игриш никак не мог взять в толк, откуда Куроук мог взяться у незнакомцев и никак не хотел верить, что его одноглазого попутчика больше нет в живых. Он не смел сойти с места, пока толпа разношерстно одетых людей не спрятала быстроногую фигуру с мечом за спиной.

Пересилив себя, Игриш окунулся во мрак землянки, откуда доносились взволнованные голоса.

Тучные клубы дыма обволокли его взрывом хохота и пронизывающим свистом. Он разглядел много новых лиц, напряженно вслушивающихся в буйные разговоры и ярко отвечающие спорщикам. Все взгляды были прикованы к седому коренастому мужику с косым подслеповатым глазом, который нависал над столом и живо что-то втолковывал собравшимся. Такого Игриш раньше среди атаманцев не наблюдал.

– …со мной приехали те сыны табора, у кого еще осталась гордость! – говорил этот человек, вколачивая каждое слово в стол ладонью. – К нам прибились люди из Пхеи и Фебора, которым осточертела война Крустника, и они больше не намерены тянуть лямку на княжат – ни там, ни здесь. Ты понимаешь, чем это пахнет, Рюк? Мы можем отправиться на приступ уже завтра! Завоевать свободу для себя и для них!

– А стены ты как брать будешь, Гарон? – хмыкнул Рюк. – Тоже на лошадях? Или твои феборские дезертиры притаранили нам пару пушек?

– Этот парень сказал, что сможет проникнуть за стены и открыть ворота! – Коляда указывал пальцем на Милоша.

Бесенок громко икнул, подтверждая слова Коляды. Он сидел развалившись на лавке и часто моргал мокрыми глазами из-под низко надвинутой шляпы, с которой он не расставался ни на мгновение. Игришу стало немного жаль Бесенка, и он начал пробираться к нему, отдавливая ноги атаманцам.

– “Если сможет”, ты хотел сказать? – кольнул Коляду Берс. – Разумно ли это, ставить успех всего предприятия на одного сопливого мальчишку? Который, к тому же, совершенно не умеет пить…

Тут Игриш заметил, что в землянку вернулся парень с мечом, который попался ему на входе. Юноша решительно направился к Гарону и сунул ему какой-то черный мешок.

– Без осадных орудий нечего и думать о приступе, – рассуждал Берс. – А если его там схватят, что тогда? Даже не если, а почти наверняка. Будете круги нарезать, пока Серго это не осточертеет и он сам к вам не выйдет?

– Эй! – возмутился Милош. – Зачем обижаешь Берс, ик!

– Малявкам пора на боковую, – даже не посмотрел на него Берс. – Все это гнусно пахнет, Гарон. Да и атамана в известность неплохо бы поставить…

– Атаман? – хохотнул Гарон. – Они все еще подчиняются этому трусу, да, Коляда?

– Следи за языком, таборщик! – осадил его Берс. – А то твое предприятие закончится куда быстрее, чем ты рассчитывал.

– Я обращался не к тебе, Берс, – покачал головой Гарон. – А к Рюку, если, конешно, ему еще не надоело, что им помыкают именем молокососа, который еще и боится показываться на людях. Если вами все еще руководит неуловимый Баюн, то хотелось бы мне побалакать с ним лично, а не с его прихлебателями. Или ты предлагаешь мне говорить с воздухом?

– Прекрати паясничать! – разозлился Берс. – Баюн – наш атаман! И не тебе указывать, как нам…

– Помолчи, Берс, он дело говорит, – поднялся со своего места Коляда. – Многие из нас недовольны, что уже с полгода мы ни слухом, ни духом о том, как поживает наш дорогой атаман! Плевать в потолок, пока с людей сдирают последнюю шкуру и продают ее Крустнику – это ты нам предлагаешь, Берс?!

– А ты предлагаешь пойти на острог без лестниц, без тарана, без пушек, надеясь, что этот пьяный дурень откроет нам ворота? Может он вообще дурит нам голову, а стоит только солнцу встать, как он со всех ног бросится в стан Шкуродера – рассказывать о наших планах Кречету? Я не удивлюсь, что пока мы с вами языками балакаем, сам Кречет уже здесь и выгадывает время, чтобы напасть…

После этих слов землянка разом замолкла, и атаманцы принялись напряженно вслушиваться в происходящее во дворе. Но снаружи доносился лишь топот плясунов, голоса лютен и задорный смех.

– Тьфу тебе на язык, Берс! – сплюнул Коляда себе под ноги. – Только и умеешь перестраховываться и делать из нас параноиков. Никакого смысла сидеть, трястись и ждать, когда же Баюн даст отмашку! Может его вообще уже в живых нет?

– Не исключено… – заметили люди вокруг.

– Баюн занят делом, – неожиданно заявил Рюк. – В остроге.

Атаманцы тут же затихли.

– Вот так новость, – протянул Коляда и усмехнулся. – И каким же это делом он занят?!

– Ищет ключик к воротам, – спокойно отозвался Рюк. – Чтобы вы, бараны, не подохли все до единого под его стенами. Теперь понятно?

– Не шибко долго ли он его разыскивает, ключик этот? Или может он и вправду уже за одним столом со Шкуродером сидит, карту ему рисует да девок местных е…т? Почему мы узнаем об этом только сейчас?!

– Чем меньше людей об этом знают, тем оно лучше. А то, как я вижу, язык у тебя, Коляда длиннее хера. И я уже начинаю жалеть, что я раскрыл вам с Гароном эту тайну.

– И что ты предлагаешь нам теперь делать с этой тайной?

– Тебе – ничего. Сядь и успокойся. Атаман знает, что делает.

– Полгода сидя в остроге? – вклинился в разговор Гарон. – Ты издеваешься над нами, Рюк?! Как пить дать, он уже давно забыл про вас. А вы тут лбы сморщили, выдумав, что у вашего атамана есть какой-то продуманный план!

– А у тебя что за план? Взять острог нахрапом?

– Гарон, я тебя безмерно уважаю, но не лучше бы тебе вернуться обратно в табор? – предложил Берс. – Ничем хорошим эта авантюра не закончится. Это больше похоже на детскую выходку, нежели на продуманный план. А ежели барон Вармей узнает о том, что ты задумал и куда привел его людей…

– Вармей нам не помеха, – ухмыльнулся Гарон, раскрыл мешок и вывалил на стол содержимое.

Лысая черепушка глухо ударилась о дерево и покатилась по столешнице, подметая крошки и огрызки пушистой бородой. Повернулась пару раз, как сдутый мяч, и уперлась стеклянными глазами прямо в Игриша. Орлиный нос был расквашен и свернут на бок.

– Вармей?! – вздохнул зал и отпрянул.

Ни шагу не сделали лишь трое – Гарон, Берс и Рюк. Последние двое были мрачнее тучи.

– Вот значит, как закончился земной путь Пятого мудреца, – поднял глаза Берс и смерил Гарона презрительным уколом. – Исподтишка…

– Он был уже стар. И бесполезен… – оскалил кривые зубы Гарон. – На обиды и поборы со стороны Шкуродера только все ниже и ниже склонял голову. Знался с ведьмами, привечал к себе чужаков. А когда мой брат был убит рукой чужака, Вармей пустился защищать его, а не право общины на возмездие. И спасся чужак ведьмовством, что стало последней каплей. И я решил, что старику пора на покой. Он не подчинился, посмел сопротивляться воле общины и был смещен. Теперь гуляй-городом руковожу я – барон Гарон.

Его слова встретил разгоряченный гул, в котором нельзя было разобрать ни слова. Игриш наконец протолкался к Милошу и принялся дергать его за плечо, но тот только хлопал глазами и мычал что-то.

– Милош… Милош, вставай, – горячо шептал мальчик в ухо Бесенку и пытался поднять его на ноги. – Нам пора, Милош!

– Куда?.. – спросил он, еле ворочая языком от изрядного подпития. – Мне и тут хорошо.

– Пошли, пошли, говорю… – шипел Игриш и силился содрать его с лавки, но тот заупрямился, схватившись обеими руками за столешницу.

– Ой, уйди, дурачина! – заворчал он на Игриша, но тот не отставал, чувствуя, что готовится нечто нехорошее.

Разгоряченные головы вокруг рычали громче, все неистовей доказывая свою правоту. Стол трещал от ударов, и голова Вармея, слегка подпрыгивая, каталась по нему то туда, то сюда, пока не свалилась вниз и не скрылась под сапогами атаманцев.

– Я выступаю “за” предложение Гарона! – хлопнул по столу кулаком Коляда. – Острог нужно брать как можно быстрее! Тем более нынче как раз подходящий случай.

– Ты про похороны панночки? Предлагаешь послать им венок?

– Дух Серго сломлен! – отмахнулся Коляда. – А дух его людей сломлен тем фактом, что панночка оказалась проклятой ведьмой и наводила страх на всю округу, как и ее трижды проклятый отец. И сдохла эта тварь, спутавшись с самим Сеншесом! И теперь округа разорена, вокруг ползают трупоеды, в лесу живут ведьмы, какой-то адский вервольф недавно полакомился потрохами Чубеца и его жинки.

– Не хватало нам вервольфов! – поддержали его атаманцы.

– Караваны с нашим хлебом и пушниной все идут в Фебор, под алчные ручищи Крустника. А он жаждет все больше для никому не нужной войны с Пхеи! Не пройдет и года, как его сапожищи застучат уже по нашим землям, и Шкуродер с удовольствием даст ему все до последней капли казацкой крови. И вот он даже призвал на помощь опричника, чтобы спасти свою черную душу от заслуженной кары.

– Ох, и низко пал пан Серго… – заохали атаманцы. – От попрания устоев и сношения с нечистым до сдачи вольностей Крустнику – один шаг!

– Верно! А что я вам говорил?! – торжествовал Коляда. – Шкуродер нынче слаб как никогда – они сами откроют ворота нам, стоит нам только подойти к Валашью. Не станут защищать эту мразь, которая отпевает останки ведьмы и платит колдуну-опричнику, чтобы он охранял его старые гнилые кости!

– Плохо же ты знаешь Валашье, Коляда, – вступил в спор Рюк, почесывая бороду. – У воеводы там сидят верные ему люди, которых он знатно подкормил за минувшие годы. Кречет предан ему поистине собачьей преданностью – он посадит на кол всякого, кто только помыслит пойти против их пана воеводы.

– Тебя встретят там только стрелы да колья, Коляда, – наседал на него Берс. – Да и еще этот опричник вволю помашет своим огромным мечом. Надо ждать…

– Я достаточно ждал! – прервал его неистовствующий Коляда. – Ждал тут, нюхал кошачью мочу, слушал россказни Баюна и ждал! Сидел в порубе и ждал! Бегал по лесам и ждал! Сек, резал и вешал всякую мелкую сволочь, вроде Ермея, пока вы тут болтали и пили не просыхая! Настал тот самый момент, когда мы можем выступить и сломать тиранию Шкуродера и Крустника, а следом возродить старые вольности Пограничья, и ты смеешь препятствовать нам в этом?!

– Нам?! – поднялся, сидевший напротив Рюк, подобный огромной черной горе. – Ты смеешь говорить за Братство? Что, уже почувствовал себя атаманам?!

– ДА! – выплюнул ему в лицо Коляда. – Мы нынче славно поколядуем на костях Шкуродера, и тебе, еб…ый предатель, не удастся нам помешать. Хай-хей, бей-режь, славное вольное Пограничье!

И с этим словами Коляда бросил обе руки к поясу и обнажил пару тесаков. Но Рюк оказался быстрее. Опережая его клич, толстяк распустил когти и полоснул разбойника по лицу. Тот взвыл и едва не загремел на землю. Однако умер отчего-то Рюк.

Игриш мог поклясться чем угодно, даже собственной головой – он видел как к жирному горлу Рюка тянулась бритва, внезапно возникшая у того из-за спины. Держала ее длинная кривая рука, заросшая черными, жесткими волосами. Держала легко и изящно, словно цирюльник, привыкший играючи обращаться с бритвами и чужими бородами.

Взмах! – и в бороде Рюка раскрылся второй рот. Кровь брызнула в лицо Коляде, не успел он оправиться от удара. Рюк схватился за вскрытое горло в тщетной попытке остановить кровотечение, как Коляда рубанул его наискось по животу. Берс с запозданием бросился убийце наперерез, но его встретил Гарон с обнаженным кинжалом. Они сцепились и повалились под ноги повскакивающих атаманцев.

Жуткий ор, визг и грохот сотряс землянку – грязно матерясь, атаманцы по головам бросились к стенам, нащупывая оружие и затравленно озираясь на соседей. Стол перевернулся и упал на бок, по полу заструилась горячая кровь, слышались влажные, чавкающие звуки с которыми сталь дырявит мягкую плоть. Пара человек опрометью кинулась во двор, кого-то начало надрывно рвать.

Игриш едва успел избежать участи попасть под сапог и нашел себя стоящим на цыпочках верхом на лавке. Отсюда он мог наблюдать всю картину в ее жуткой и драматичной мерзости.

Посередине возвышался Коляда с окровавленными тесаками в обеих руках: перед ним на полу в растекающейся алой луже барахтались трое из тех, кто бросились на выручку Рюку и попали под град стали. Берса подмял под себя Гарон – уперев лезвие кинжала тому прямо под дергающийся кадык, он держал вырывающегося атаманца прямо за чуб. Рюк же стоял на коленях, драл горло железными ногтями и поливал остальных кровью, не в силах перестать кашлять. Недуг сотрясал его недолго. Коляда подошел к нему, снисходительно улыбаясь, и скрестил тесаки на его развороченном горле:

– Признаюсь, я до последнего надеялся, что мы договоримся, старый друг, – сказал он и пресек его мучения.

Рюк опрокинулся на спину, широко расставив здоровенные руки. Берс как мог выворачивал голову, и когда массивное тело тяжело ударилось о земляной пол, колыхнулось в последний раз и затихло, он откинул голову на пол и устало прикрыл глаза.

Коляда перешагнул через труп и вытер зазубренные клинки о штанину.

– Из этой землянки выйдут только истинные члены Братства, а не трусы и шавки Шкуродера, – поднял он кривой тесак над головой, с которого капала кровь, что еще недавно текла по венам Рюка. – Выбирайте? Вы за Вольное Пограничье? Или против?..

Глава 9

Гробы понесли в церковь уже в сумерках. Божену убрали цветами и полупрозрачным шелковым саваном, через который смутно просматривался ее точеный подбородок. Двух других спутниц панночки украсили куда скромнее.

От бабьего воя и басовитых напевов дьячков у одноглазого уже раскалывалась голова, а горячий воск свечи, которую он держал в руке, постоянно скатывался по стебельку и жег ему кожу. Он с удовольствием потерялся бы где-нибудь за воротами, но в вотчине воеводы, где у каждого бревна есть глаза и уши, это было практически невозможно.

Воевода нес тяжелый гроб наравне со всеми, его глаза намертво запечатались где-то в глубине черепа, он почти не моргал, молчал, лишь временами покашливал. Сухое его, морщинистое лицо ничем не отличалось от посмертной маски.

По непокрытым лысинам и платкам сотен собравшихся вновь гулял колокольный звон, но уже без горячего участия Кондрата – мрачный как туча поп под бдительным присмотром Кречета (“как бы старый черт не вытворил чего”) возглавлял процессию, освящая путь кадилом и Пылающей дланью. По обе стороны от медленно двигающейся цепочки шагали казаки с высоко поднятыми хоругвями. С каждым шагом громада церкви все сильнее нависала над понурыми чубами.

Так они добрались до настежь раскрытых ворот церквушки, задержались на пороге с гробами на плечах, сделав три глубоких поклона, и внесли почивших женщин в торжественный полумрак. Черный гроб с Боженой установили на столе у самого алтаря в окружении десятков оплывших свечей – под угрюмые, полустертые лики, намалеванные на стенах чьей-то умелой рукой, казалось, еще века назад. Ее несчастных спутниц положили у стен.

Никто не произнес ни единого слова. Кондрат избегал смотреть на тело той, которую ему предстояло отпевать, размахивал кадилом и бормотал в бороду молитвы. Воевода, Кречет, Рогожа и остальные пугливо столпились вокруг панночки, играли желваками, без конца осеняли себя Пламенным знаком и отчего-то опасались глядеть на темные образа с выцветшей позолотой и алыми нимбами вокруг голов, коих в церкви обитало великое множество.

С трудом отстояв положенное время, казаки принялись расходиться.

– Милейший, прикажи в церковь побольше свечей, – шепнул Каурай служке, поймав его на пороге. – Чтобы светло было как днем.

– На кой ляд? – захлопал глазами дьячок. – Боишься темноты?

– Боюсь. И вам бояться нужно, если думаете Боженину душу спасти.

Тот кивнул и торопливо пошел отдавать распоряжения – хорошо, что не стал спорить, как этот неуступчивый Кондрат. Каурай же отправился в острожью кузню, где отыскал Горюна.

В горне ревело пламя, поднимался горячий пар, пахло железом и потом. Работа не утихала ни на мгновение.

– Готово?

Кузнец по своему обыкновению лишь коротко кивнул на длинный сверток, дожидающийся одноглазого в углу. Каурай развернул полотно и вынул саблю. Чуть удлинившийся клинок стал темнее, от рукояти до самого острия растянулась россыпь еле заметных красных прожилок.

– Хорошая работа, – сказал одноглазый, слегка взмахнув саблей. Стала чуть тяжелее, но баланс кузнец смог сохранить. – Благодарю, мастер Горюн.

Тот не ответил, лишь оставил на столе зеленый камешек, который причитался ему за работу. Молча развернулся и зашагал к горну.

– Горюн, – окликнул его одноглазый. – Не обижай.

Тот вновь промолчал, давая понять, что разговор окончен.

Сжимая камешек в кулаке, Каурай вышел во двор и направился в церкви, вокруг которой еще толпился народ. Длинные усы Кречета он заметил на церковном кладбище, разбитом у стен храма. Пан голова стоял на краю свежей могилы, которую весь в поту выкапывал Абай, шустро работая лопатой и напевая что-то на своем родном языке.

– Свечей натаскали, – повернулся он к подходящему одноглазому. – Там теперь яблоку негде упасть.

– Отлично. Это…

– Для панночки, – вздохнул Кречет и осенил себя Пламенным знаком. – Рядом с матерью, храни Спаситель ее грешную душу.

Близ ямы для гроба Божены белел могильный камень панны Ладилы – цветов для него воевода не пожалел. Печальная, одинокая могила готовилась принимать гостей.

– Ты-то готов? – спросил Кречет.

– Почти, – ответил Каурай, засовывая саблю за пояс. Увы, сколотить новенькие ножны взамен сгоревшим в пожаре у него времени совсем не осталось.

– Со мной сейчас два десятка молодцов. Сколько людей тебе еще нужно?

– Нисколько.

– Двух десятков хватит?

– Мне никто не нужен. Зря полягут хлопцы.

– Ты что пойдешь один?!

– Как всегда, – ухмыльнулся Каурай, пока проверял как легко штыки выходят из ножен. – Твои хлопцы-молодцы мне не подмога, только свечи перетопчут с перепугу.

– Обижаешь… – нахмурился Кречет.

– Нет, правду говорю. Одно дело разбойника по лесам вытравливать, другое – столкнуться с теми, кто прячется в тенях. Для этого одной лихости маловато.

– Как скажешь.

Оставив Абая заканчивать работу, оба подошли к паперти и сразу попались на глаза пану воеводе. Тот застыл на крыльце Замка и одарил одноглазого тяжелым взглядом – мгновение, а потом скрылся за порогом и хлопнул дверью. Ничего хорошего этот взгляд не предвещал.

Каурай не стал больше задерживаться, а сразу направился в церковь, у ворот которой помимо прочих расхаживали Рогожа с Повлюком. Изнутри уже доносились басистые напевы – отец Кондрат явно не привык ждать опаздывающих и немедленно принялся за богоугодное дело.

– Не серчай, пан Каурай, – приложил широкую ладонь к груди Рогожа, когда одноглазый занес ногу над порогом. – Но мы тебя внутри запрем. До утра. Приказ пана воеводы.

– Это когда это?.. – вскинул брови Кречет.

– А только что приказал, прежде чем домой пойти. Заприте, мол, одноглазого, чтоб не убег ненароком. Пущай с Кондратом ночку подежурят.

Каурай на это только хохотнул – подозрительный, старый черт!

– Ты это… на нашего Кондрата не обижайся. Так-то он мужик хороший, токмо раздражительный чутка, – скосил глаза Повлюк и незаметно сунул одноглазому пузырь. – Вот, для сугреву. Ноченьки нынче дюже холодные! Ты и Кондрату тоже предложи, когда остынет. И вы с ним… – он слегка щелкнул себя по шее пальцем, – на пару!

Одноглазый торопливо убрал пузырь под плащ, и стоило только перешагнуть порог, как створки глухо грохнули ему в спину. Следом засов запер ворота с таким же тупым стуком – будто в гроб вогнали последний гвоздь.