Текст книги "Противостояние 3"

Автор книги: Александр Афанасьев (Маркьянов)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 22 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

   – Там был бача. Он видел меня. Я его убил.

   – Кто еще?

   – Никого, клянусь Аллахом.

   Бахт какое-то время молчал, словно раздумывая верить ему или нет. Потом поднялся с лежки.

   – Тебя никто не видел, брат?

   – Нет.

   Через какое-то время появился и Мирза. Молча выслушал нехитрую историю, размахнулся – и хлесткий звук пощечины эхом отразился от ночных гор.

   – Сын ишака! Как тебя, воина джадран, застал врасплох какой-то бача?!

   Аймаль покаянно молчал

   – Сворачиваемся, уходим. Сейчас же. Ты, Аймаль, пойдешь теперь первым...

   Колонна уже формировалась.

   Колонной то, что стояло на главной улице нищего поселка, офицер Советской армии мог назвать только в состоянии сильного подпития, не иначе – но для здешних мест это была колонна. Полтора десятка ишаков, этих живых мохнатых грузовичков, которые в высокогорье были единственной тягловой силой погонщики, покрикивая и тыкая длинными палками сбивали в нечто, напоминающее колонну. Чуть в стороне формировалась группа охранения – десять человек, немного для такого каравана. На удивление Сысоева возглавлял ее лично Николай.

   – Куда идем?

   Николай, который в этот момент сидя на дувале перешнуровывал свои кроссовки – в долгом пути очень важно, чтобы с обувью было все в порядке, поднял глаза на подошедших спецов.

   – В Руху пойдем.

   – За грузом?

   – Да.

   – А ты почему?

   – Муаллим пойдет с караваном. Готовьтесь.

   За грузом...

   С тех пор, как старлей сюда попал – он не переставал удивляться оснащенности отрядов Масуда. Он видел самые разные душманские отряды за время службы. Он видел просто банды, анархичные, плохо подготовленные и вооруженные – они приходили с той стороны границы, чтобы пограбить. Он видел отряды фанатиков-смертников в черных чалмах. Приговоренные к смерти за какие-то провинности (иногда по советским меркам смешные) они направлялись в Афганистан в составе своеобразных штрафных отрядов, чтобы умереть в безумной попытке атаковать советский, хорошо укрепленный гарнизон или охраняемую с танками и вертолетами колонну – или, если повезет, героизмом и пролитой кровью заслужить милость Аллаха и прощение правоверных. Местные совершенно по-иному относились к смерти, нежели относились советские. Да, многие офицеры носили с собой гранату Ф1 чтобы не попасть в плен к духам, многие солдаты, окруженные, сражались до последнего патрона, иногда шли на верную смерть, прикрывая отход остальных – но на пулемет никто бы не сунулся, чтобы вот так без вариантов. А эти совались – шли в безумные атаки на укрепившийся на высоте спецназ, шли под градом пуль, что косили их – словно хорошо отбитая коса богатый летний лег. Сам старлей раз видел такую атаку, видел усыпанный телами духов холм – и не мог этого забыть. Эти были вооружены еще хуже, чем бандиты – смысла давать им хорошее оружие не было. Дешевый китайский АК с запрещенными, раскрывающимися в теле пулями, отказывающий после пары сотен выстрелов – вот и все что было у такого вот воина-смертника. А то не было и этого – пара дешевых кустарного производства гранат и большой нож.

   Были племенные ополчения – они были вооружены по-разному, некоторые – древними БУРами производства еще прошлого века, некоторые – по вооружению не уступали зеленым – афганским правительственным войскам. Лучше всего были вооружены те племена, у кого хватило ума заключить соглашение с правительством – они не становились от этого коммунистами, но им присылали оружие и инструкторов. Наличие оружия был козырем – потому что война была гражданской, одни племена сражались с другими племенами за немногие плодородные земли, которые были в этой забытой Аллахом стране, за контроль над дорогами и право взимать дань с путников. Если у одного племени на вооружении были древние БУР, а другому племени правительство подкинуло несколько пулеметов Калашникова – исход территориального спора нетрудно было себе представить.

   Были пакистанцы – наемники и спецназ. Черные аисты – то что было на слуху, но действовали и другие особо подготовленные группы. Эти отличались вооружением иностранного, часто американского производства. В сто пятьдесят четвертом отряде, часто действующем на границе скопилась уже целая коллекция такого вооружения – из того что не отняли КГБшники и штабисты.

   Но отряды Масуда стояли особняком от всех. В ущелье Пандшер было собрано лучшее из того, что было как у ОКСВ, так и по ту сторону границы. Стингеры. Несколько зенитных установок "Эрликон", смертельно опасных для транспортных вертолетов. Иностранные снайперские винтовки. И при всем при этом – новенькое (старлей видел АКС-74 восемьдесят шестого года выпуска) советское оружие. Автоматы, пулеметы, подствольные и обычные гранатометы. Огромные запасы патронов ко всему – выстрелов к РПГ было так много, что по всей длине ущелья были оборудованы многочисленные, известные только посвященным схроны с закладками – обычно это были несколько гранат и цинк патронов. Советская военная промышленность никак не могла придумать осколочный выстрел к РПГ-7 – у Масуда они были в достатке, правда китайские. Учитывая, что в отрядах Масуда поддерживалась армейская дисциплина, регулярно проводились занятия с личным составом (большей частью их вели советские инструкторы из пленных, или таких как они, перебравшихся к Масуду по своим обстоятельствам) – эту природную крепость можно было завоевывать годами.

   Сначала он думал, что все это вооружение уходит от афганцев. Афганцы вообще были партнерами.. аховыми, они не воевали, они создавали видимость того что воюют и это было самое страшное. От афганцев оружие уходило сплошным потоком, перестраховываясь им давали не самые лучшие образцы– но АК есть АК пусть и шестьдесят лохматого года выпуска. За все время, пока он пробыл здесь – он видел и не раз что происходило. Они выходили на дорогу в нужное время, видели машину, давали несколько очередей в воздух. После чего зеленые – убегали, а они забирали машину и на ней возвращались обратно. Так Масуд получал оружие, боеприпасы, продовольствие. Но были и какие-то другие каналы, о которых он не знал – по ним к моджахедам попадало такое оружие, какого не было и у них...

   Перешнуровывая кроссовки, старлей оглянулся, рядом прошли еще троек, подошли к Николаю, с оружием и припасами – явно готовятся встать в караван. Двое русских, один из них – инструктор, третий – афганец, тоже инструктор, перебежчик из королевской полиции. Получалось, что хоть озхрана и невелика – но пойдут самые опытные. Это с чего бы?

   – Шило.

   – А?

   – Сгоняй за БК. Гранат побольше.

   – Есть.

   Что же может быть? Очередная разборка с соседями? Пожив здесь, Сысоев с удивлением понял, что духи, моджахеды – не монолитны и когда здесь нет очередных пандшерских (каких по счету) операций – то больше всего проблем доставляют другие моджахеды, которые не стесняются высказывать претензии при помощи оружия.

   Пока Шило доставал заначки, Сысоев еще раз подошел к Николаю

   – К чему готовиться?

   – Аллах знает. Наверняка – к бою.

   Утро застало их на перевале – и опасаясь того, что на фоне гор они будут хорошо видны, Мирза приказал изменить маршрут. Теперь они шли, накрывшись накидками, чуть ниже, по нехоженому месту, рискую каждую секунду свалиться вниз, поскользнуться на осыпи. Страховки не было – каждый сам за себя.

   Аймалю удалось себя реабилитировать, когда настал полдень. Вот они шли – пуштуны из племени джадран умели ходить по горам так, что даже в движении их сложно было различить среди серых, безжизненных с зелеными клочками растительности скал. Миг – и никого уже нет, только три холмика, цветом ничем не отличающихся от скальной породы.

   Никто из двоих не задал себе вопроса: а почему Аймаль подал знак тревоги. Каждый просто отреагировал – без раздумий.

   Только минут через десять они услышали караван. Это был совершенно особенный караван. Здесь, по горной тропе не мог пройти ни ишак, ни осел, ни тем более лошадь – зато мог пройти человек. Они и шли – человек пятьдесят не меньше. Весело переговариваясь на языке, от звуков которого у всех троих волосы на теле встали дыбом, они шли и шли – целый кишлак – и тащили в гору снаряжение. Кто-то – они шли по двое – тащили словно дрова длинные серые снаряды от установок Град. Кто-то – больших, зеленые ящики со патронами. Они шли, чтобы пополнить запасы снарядов и патронов где-то там, на огневых позициях – чтобы если начнется очередная пандшерская операция, встретить врага шквальным огнем.

   Мирза приготовил пистолет, глушитель был навернут, предохранитель снят. Те что шли со снаряжением – это были таджики а Мирза как и любой пуштун ненавидел таджиков. Он готов был открыть огонь, пристрелить тех, кто сейчас идет и говорит на этом отвратительном наречье – но их было много. И у них было оружие. Если сейчас начать стрелять – хоть кто-то – но успеет ответить.

   Тропа была выше, они не шли по тропе, если это было возможно, выбирали другой путь. Таджики шли и камешки, стронутые их шагами, сыпались пуштунам на голову...

   Как всегда они вышли небольшим караваном, на сей раз – на ишаках, все. Николай догадался – за оружием, в дорогу они поедут верхом, на обратном пути – погрузят на ослов оружие и поедут пешком. Ишаков было много, вдвое больше чем нужно, и каждый не только ехал на ишаке, но и вел ишака в поводу, причем тот ишак, что в поводу – был чем-то груженый. Транспорт был медлительный и непривычный – но лучше плохо ехать, чем хорошо идти.

   Николай привязал длинный повод, на котором он вел второго ишака к поясу – у ишаков не было упряжи и больше привязывать было некуда, а обе руки должны были быть свободными. РПК приятно оттягивал руки, было самое раннее утро и в ущелье от реки, которая здесь протекала, веяло прохладой. Ржавыми, опаленными адским пламенем памятниками человеческой глупости, то и дело попадалась сгоревшая бронетехника.

   Николай Скворцов не хотел и уже не хотел понимать, что здесь все таки происходило – слишком сложно все это было. Те бронированные машины, которые навсегда остались здесь, те пацаны, которые никогда не вернутся отсюда, с операций – восьми! – ради чего все это было? Местные жители рассказывали, что во время четырех операций они просто уходили из ущелья вместе с моджахедами. Получается, что они заранее о них знали? Как же так можно тогда воевать?

   Он не понимал, почему Масуд не перейдет на сторону "народной власти". Хот нет, понимал. Это-то как раз он – очень хорошо понимал, уже вжился в афганскую жизнь изнутри и стал на многое смотреть глазами афганца. Народная власть делала все как назло – чтобы народное сопротивление ширилось и процветало. В партию,в НДПА шли чаще всего те, кто не находил места в афганском обществе, с его системой общин, племен и кланов. Получив власть над людьми, такой человек делал все, чтобы набить карман и отыграться на тех, кто презирал его. Такое было, было и другое. Были революционные романтики, чаще всего молодые, горя истинным революционным пламенем, они смело рушили традиционный уклад жизни племен, оставляя руины и вызывая ненависть. Ну а ненависть в этой стране традиционно выражалась – пулей.

   Творила зло и верхушка партии. В ущелье – что было удивительно – распоряжался не только Масуд, в каждом из селений были старики, аксакалы, баи – они то и вершили власть по многим вопросам. Николаю довелось разговаривать с ними: живой шурави был всегда желанным собеседником, находились и переводчики. Все эти люди поражали тем, что у них не было особой ненависти к шурави, они имели счеты, и счеты были реальны, за убитых в операциях мужчин, за разрушенные дома – но они не хотели войны. Они просто хотели, чтобы их оставили в покое.

   Не отставала в глупости и советская армия. Несколько раз в месяц над ними пролетали самолеты, вели разведку и выбрасывали агитационные листовки – афганцы сразу собирали их, потому что ими хорошо было растапливать очаг. В листовках этих, рассчитанных на агитационное воздействие, писалась иногда такая ерунда, что смешно было и самому Николаю.

   А дорога все вилась и вилась, зажатая кручами скал, пересекаемая пронизывающей ущелье рекой, дорога дальняя и скучная. Долины сменялись теснинами, теснины – снова долинами, кишлаками где их звали за стол, с террасами, с кустами плодовых деревьев, с системами подъема воды для орошения, которым было не меньше сотни лет. Они шли к Рухе – кишлаку, где кончалось власть официального правительства, и начиналась власть душманов.

   Крик остановил их в одном из кишлаков – они только вступали в него, был полдень и ишаки предвкушали возможность вдоволь попить, а они – лепешки и чай, как это было принято. Но крик, безумный, похожий на плач, на стенание, на хрип, отразившийся от стен ущелья, и еще долго гулявший в нем настолько поразил их. Что от мыслей об отдыхе не осталось и следа..

   Бросив ишаков и перехватив РПК, Николай перебежал к дувалу, упал на колено возле него. Он не знал что происходит и не хотел знать, достаточно было что того что тут – беда, а беда, как известно не приходит одна.

   Оглянулся – Шило занял позицию чуть левее, вместе с ним были еще два моджахеда. Остальные, во главе с начальником охраны спешно уводили ишаков и Масуда. Николай заметило, что они избегают укрытий, просто отходят назад по дороге. Это было правильно – во время трех из множества предпринятых покушений в таких вот "укрытиях" своего часа ждали фугасных заряды – ловушки.

   Моджахеды осторожно, прикрывая друг друга пошли вперед. Кто-то бежал впереди них, направляясь к горному склону, к прилепившимся к нему домам.

   На поясе захрипела вызовом японская рация, гордость духов и предмет черной зависти спецназовцев. В пластмассовом пенале – считай, ротная радиостанция.

   – На приеме – они избегали использовать позывные, чтобы не выдавать себя, советская радиоразведка не дремала и пара неосторожных слов могла обернуться точечным бомбометанием.

   – Мы отходим.

   – Я проверю впереди. Дам сигнал.

   – Хоп!***

   Впереди снова что-то закричали – кричала женщина, надрывно и жкутко . По идее, если бы тут была засада, кричать бы никто не стал, просто подорвали бы фугасный заряд или бы открыли огонь из-за дувалов.

   Николай решился, показал – вперед. Тронулись – уже быстрее, настороже но без перебежек. В одном из дворов, мимо которых они проходили заунывно, неприятно кричали кехлики...

   На маленькой площади перед мечетью – мечеть, хоть и самая простая была здесь в каждом селении и толпился народ. Мужчины, с ружьями, с автоматами – но больше женщин, что было необычно. В Афганистане чтобы ни происходило в общественной жизни – в этом имели право принимать участие лишь мужчины, женщины должны были сидеть дома. А тут их было больше чем мужчин некоторые были без паранджи, что само по себе было неслыханно.

   Один из моджахедов что– то крикнул, гортанно, отрывисто и повелительно. Немногие из мужчин, которые здесь были расступились, почтительно давая дорогу, кое-кто из женщин бросился домой – но большинство осталось, через них пришлось проталкиваться. Да что же здесь такое произошло?!

   Он даже сначала не понял, что видит. Черное пятно, какие-то конвульсии – бьющаяся в истерическом припадке женщина, которую с трудом держали. А рядом... господи...

   Господи...

   Николай повернулся и толкаясь локтями, пихаясь и ругаясь по-русски рванулся назад, через толпу – к свежему воздуху. Желудок подступал к горлу – он видел многое, он прошел через спецполигон, лично забивал и ел свиней и собак, копался в месиве кишок, которые привозили с бойни и которыми набивали старую солдатскую форму – но тут было такое, что невозможно было представить.

   Почти сразу же его вывернуло, тяжело и противно, прямо в дорожную пыль, он едва не упал на колени – но сильная рука поддержала его.

   – Что там? – Шило не пошел смотреть, он остался на всякий случай вне этого живого кольца.

   – Там... Там...

   – Что там? Старшой, что с тобой?

   Сысоев не ответил.

   Масуда к разбитому телу бачи пропустили сразу, угрюмые боевики из личной охраны оттеснили местных, обеспечили некое подобие коридора. Сам Масуд подошел, сопровождаемый молчанием к ребенку, склонился над ним, но прикоснуться не решился.

   Николай немного понимал на таджикском, он долго жил среди этнических таджиков в ущелье и научился понимать на бытовом уровне тот чудной язык, на котором они говорили, смесь таджикского и общепринятного в Афганистане пушту

   – Кто это сделал? – требовательно спросил Масуд – кто совершил эту мерзость?

   Отвечал ему старик, кряжистый и с длинной бородой, видимо глава местной исламской общины, что-то типа мэра.

   – Мы не знаем. Но думаем, что это сделали моджахеды.

   – Моджахеды? Это не могли быть моджахеды. Воины Аллаха никогда не совершат такую мерзость, Аллах свидетель.

   – Больше некому.

   – А шурави? Может, это сделали шурави, может он увидел шурави?

   Вопрос, надо сказать, не был лишен оснований. Группы спецназа, находясь в поиске отчетливо понимали, что они на чужой территории, любой встречный, увидевший их, обязательно сообщит первому же попавшемуся моджахеду о шурави, вне зависимости от партии и отряда, к какому тот принадлежит. А в горах была жизнь, только дурак думает что ее там нет и не видит ее – пастухи, путники, бачата, дивани – местные сумасшедшие. И когда группа встречается с ними – возникает вопрос что с ними делать. Прокуратура работала с неотвратимостью гильотины, никакие законы военного времени в расчет не принимались – и потому самый простой и легкий ответ: в расход, применимый в сорок пятом в восемьдесят пятом не годился совершенно. Поэтому поступали по-разному. Кто-то брал пленников с собой, чтобы отпустить перед эвакуацией. Кто-то связывал, уходил, путал следы. Кто-то сразу вызывал эвакуационный вертолет – Николай помнил месяц, когда его группа из семи вылетов "на караван" в пяти случаях была обнаружена при высадке и вынуждена была немедленно эвакуироваться, потому что дальнейшие действия кроме потерь ничего принести не могли. Но даже если это были и шурави – Николай хотел бы посмотреть в лицо тому командиру, что приказал сделать такое с ребенком. Пусть афганским – без разницы.

   – Это были не шурави. Шурави носят сапоги и кроссовки. А у этого на ногах были ослиные копыта...

   Ослиные копыта! В Иране делали такую обувь, специально для продажи в Афганистан – легкую, удобную и с подошвой, дающей отпечаток ослиного копыта****. Но тут неизвестные перестарались – пацан был обнаружен в горах, а осел по таким горам не ходят, если его попытаться туда загнать он упрется и не пойдет. Если бы неизвестные надели не обувь моджахедов, а советские берцы, то гнев селян обрушился бы на ближайшую заставу – в Рухе, которой и так доставалось.

   Но все таки – что это было? Случайность? Если это были моджахеды, тогда зачем они это сделали, ведь эта территория полностью под контролем духов и им бояться здесь нечего. Что такого увидел пацан, что его так изувечили? Может, кто-то из местных? Да быть не может – здесь все про всех знают и явись кто-то домой в окровавленной одежде – этого не скроешь?

   А кто еще это может быть? Неужели партнеры? А что им здесь надо?

   – Тезка... – позвал начальника охраны Масуда Николай по-русски, вызвав недоброе удивление окружающих его таджиков

   Вместе они отошли от толпы к дувалу, к ним присоединился и Шило.

   – Это могли быть партнеры. Зеленые. Догадываешься, зачем?

   Николай все понял – в одно мгновение

   – Туда, куда мы идем – идти нельзя.

   – Мы пойдем. Это решено.

   Николай раздраженно махнул рукой.

   – Там нас положат. Всех!

   – Там назначена встреча. Важная. Он потеряет лицо, если не пойдет.

   – Я думал, что речь идет про оружие.

   – Не только.

   Они не заметили, как сзади, сопровождаемый двумя нукерами, один из которых так же был русским, подошел Масуд.

   – Я сказал им, что если они отправятся по следу тех, кто это сделал и принесут их головы мне – они получат награду. Какое безумие...

   – Там впереди ждет засада – сказал Сысоев – бача что-то видел

   – Куллюна фи йад-улла***** – ответил Масуд – Аллах рассудит.

   * бача – мальчик, паренек

   ** иблис – дьявол

   *** Хоп – то же самое что и окей в английском. Родом из узбекского языка, но распространилось по всему Востоку

   **** Такая обувь и в самом деле была. Вообще, с обувью в ОКСВ была отдельная история, за все время войны советская промышленность так и не смогла снабдить солдата нормальной обувью. Ходили кто в чем горазд, разували пленных, потом это все отнимали...

   ***** Все мы в руках Аллаха – фаталистическая арабская присказка.

Когда носильщики боеприпасов прошли – они лежали еще полчаса, прежде чем подняться. Каждый из них был подобен волку в засаде – осторожному, матерому волку, принюхивающемуся к ветру в поисках малейших следов дыма. Но душманы – прошли – и горы были опять безмолвны.

   Точки, которую Мирза приметил еще на карте, они достигли примерно через час, потеряли время из-за этого проклятого каравана. Дальше идти было опасно – сплошные укрепления, пещеры с закладками, мины-ловушки и сигнальные ракеты. Где-то здесь постоянно были моджахеды – немного, но вполне достаточно для того, чтобы принять первый удар, откуда бы он не исходил выстоять и дождаться подкреплений. Здесь было отличное место для того, чтобы наблюдать за дорогой, и здесь же, в паре километров отсюда, было небольшое ответвление от ущелья, небольшое, с кишлаком внизу – так они намеревались выйти из каменной ловушки и эвакуироваться вертолетом.

   Выбирая укрытие, Мирза поступил "от противного". Где обычно скрывается снайпер? Он выбирает какое-то укрытие – это может быть валун, за которым удобно разместиться самому и разместить винтовку, это может быть окоп, естественная промоина в земле или специально отрытый, это может быть дерево. Мирза пошел на риск, смертельный риск – он расположился прямо посреди каменной осыпи, закрывшись своим покрывалом, которое носили с собой в горах все мужчины-пуштуны, и которое превращало человека в невидимку. Остальные расположились прикрывать снайпера – по флангам. Удара с тыла можно было не опасаться, подход с тыла был невозможен – и в фронта Мирза мог прикрыть себя и сам. Он рассчитывал, что никто не будет ожидать выстрела с расстояния тысяча триста метров. Ни советские, ни афганские снайперы так не стреляли.

   Проблемой был сектор обстрела. Скалы, образующие ущелье во многих местах были столь круты, что не только оборудовать снайперскую позицию, но и просто залечь со снайперской винтовкой было бы невозможно. Мест, где есть хоть какой то вменяемый сектор обстрела было очень немного, все они несомненно будет под пристальным контролем охраны Масуда, если тому вздумается пройти ущельем. Мирза знал – об этом знали пол Афганистана, что у Масуда вообще очень много русских, в том числе и в личной охране. А русские свое дело знали, но самое главное – на них невозможно было надавить и их невозможно было купить. К седьмому году войны, созданный при поддержке лучших специалистов КГБ афганский ХАД мог найти подходы к любому из полевых командиров, благо у каждого командира есть банда, а у людей в бандах есть родственники, и свойственники и просто соплеменники, и живут они далеко не все – в Пакистане, в лагерях. Щупальца ХАДа протянулись уже далеко – в банды, в лагеря беженцев, даже в пакистанские и иранские разведывательные структуры. Но это афганцы – а вот русские были здесь чужими, и подхода к ним не было.

   Для наблюдения Мирза использовал не бинокль и не снайперский прицел винтовки – а подзорную трубу. Самую настоящую подзорную трубу, небольшую – но дающую сорокакратное увеличение. Его позиция была расположена так, что он залег под углом примерно сто шестьдесят градусов от направления движения по ущелью, если считать по направлению движения к сторону Рухи. Сектор обстрела у него был узкий, вытянутый по дальности. Он рассчитал, что если Масуд и его люди пойдут по ущелью– то караван появится когда от каравана до снайперской позиции будет примерно четыре тысячи метров и будет идти ему навстречу. Таким образом, у него будет несколько минут, чтобы рассмотреть идущий ему навстречу караван в подзорную трубу, определить цель, спрятать трубу, взять нужную мишень на прицел и выстрелить, как только расстояние будет подходящим. В том месте, которое он наметил как контрольную точку река делала небольшой, заметный только со значительного расстояния поворот – вот эта точка и будет контрольной. Как только Масуд, пеший или конный (хуже всего будет если он будет на лошади, на осле не так плохо, если пеший – вообще идеально) поравняется с этим поворотом – пуля отправится навстречу ему, в полет.

   Он знал, что ему придется ждать. Ждать долго. Возможно – очень долго. Но был к этому готов. Он знал, что как и полагается баю*, Масуд иногда объезжает свои владения, проезжает по ущелью, встречается с моджахедами. Кличку "Масуд" Ахмад Шах получил не случайно, он и в самом деле был счастливцем, и моджахеды должны были видеть, что Масуд с ними. А если Масуд с ними, они, выдержавшие несколько операций – непобедимы.

   Он будет ждать. Он будет ждать столько, сколько будет нужно. Сухпаек позволит ему продержаться пять дней. Потом – Акмаль и Батх обеспечат его и самих себя пищей, ведь пуштун, тем более пуштун – джадран может прожить в горах сколько угодно, горы – это его родной дом.

   * бай – землевладелец

   Они заехали в еще один кишлак. Там, подкрепившись, они поблагодарили местных жителей за гостеприимство – и снова тронулись в путь...

   Их было трое – всего трое, и они были пешими. Это был смертельный риск – но риск оправданный. Трое – два Николая и сам Ахмад Шах. Шилу пришлось уйти с караваном, потому что четверо – и так перебор. Сысоев хотел, чтобы их вообще было двое – но его тезка наотрез отказался покидать Масуда.

   Караван ушел вперед. Передвижение на осле ничем не отличается от передвижения пешком – в смысле скорости, разница лишь в том что в одном случае ты идешь, в другом ты едешь. Поэтому, они больше часа отсиживались в какой-то тесной, заставленной ящиками (с боеприпасами выстрелами к РПГ) пещерке, прежде чем вновь тронуться в путь.

   Теперь на них была одежда местных жителей. Военизированных местных жителей – чи-ком, китайский лифчик с шестью рожками к АКМ. Три автомата Калашникова, как Николай не хотел оставить при себе РПК – пришлось расстаться. Плюс, двое из них, Николай начальник охраны и сам Масуд несли ящик, в каком обычно носят боеприпасы. Это было сделано для того, чтобы представить их всего лишь мелкой группой повстанцев, несущих боеприпасы на позицию. Ящик был пустым.

   Они шли и шли, не спеша. В такие моменты и в таких местах особенно остро ощущаешь свою ничтожность перед величественным творением природы, каким был Пандшер.

   Караван!

   Сигнал подал Аймаль, он крикнул, подражая голосом орла – но Мирза видел все сам. По тропе, выползая из-за поворота ущелья, шел караван.

   Мирза долго смотрел на караван в подзорную трубу. Потом – очень медленно, так что это действие было сложно заметить, отложил в сторону подзорную трубу, рука обхватила рукоятку винтовки, затыльник приклада лег в плечо. Расстояние до цели было чудовищным – два с лишним километра, на таком расстоянии и люди и ослы казались букашкам, жаркими букашками, ничтожными перед Его гневом. Стоит ему нажать на спуск – и пуля полетит, и выбьет жизнь из того, кого он выберет, и он полетит на встречу с Аллахом даже не успев ничего понять.

   Только здесь ли он?

   Как и все снайперы Мирза исповедовал правило – стрелять только по ясно видимой и опознанной цели. Выстрелы "на шум", "на вспышку", "по цепи" недопустимы. Те, кто стрелял на вспышку – без счета лежали в могилах, потому что сделать вспышку, похожую на винтовочный выстрел очень легко, выстрели по ней – и через несколько секунд, потребных на то чтобы прицелиться тому кто тебя обманул, ты сам отправишься на встречу с Аллахом.

   Это был не первый караван, который прошел под его прицелом, по Пандшеру вообще было довольно интенсивное караванное движение, Пандшер выходил прямо в Пакистан а спецназ нечасто рисковал охотиться в ущелье, опасаясь быть отрезанным. Потому то местные жители жили богаче остальных – основным средством доставки товаров из Пакистана был караван, а в других местах караваны забивали вертолетчики и спецназ, особо не разбираясь, гражданский он или военный. Тем более – минометы часто везли рядом с штуками ткани. А вот караваны идущие через Пандшер – по крайней мере до его выхода – перехватывали нечасто и вась товар доставался тем кто его заказывал.

   Но этот караван чем-то отличался. Перед его взором шли вооруженные люди, ишаки – а он никак не мог понять, в чем дело. Что привлекло его внимание. Наконец, когда караван уже почти вышел из зоны огня понял.

   Ишаки ничего не везли!

   Каждый второй ишак вообще шел порожним, некоторые везли на спинах людей, некоторые что-то везли, какой то груз – но небольшой. Если караван идет из Пакистана – он должен везти товар. А здесь товара – нет!

   Тогда что это за караван?! Кого он везет?

   Рискуя, очень сильно рискуя, он все тем же плавным и слитным движением вновь взялся за подзорную трубу, поднес ее к глазам. Лица моджахедов, бородатые, угрюмые, плыли перед ним.

   Стоп! А это кто?!

   Шурави! Русский!

   Хоть у него и была борода, и даже она была черной это был шурави! Мирза слишком много шурави видел в своей жизни чтобы ошибаться. Это был самый настоящий шурави и ехал он в афганском караване. Значит, это люди Масуда.

   Но где же тогда сам Лев Пандшера?

   Он еще раз посмотрел на моджахедов, пристально, на каждом лице задерживая взгляд. Он помнил лицо Масуда, он навсегда запомнил его фотографию и не мог ошибиться. Но в этом караване – Масуда не было.

   Он опустил трубу, было уже смертельно опасно наблюдать за идущими на него людьми, его могли заметить невооруженным взглядом.

   Только тогда, когда караван прошел, он понял, зачем идет караван. Если караван идет в сторону, где находятся шурави и идет он пустым – значит, Пандшерскому Льву кто-то продал оружие и боеприпасы. Масуд послал верных людей забрать товар. Значит, в обратный путь караван пойдет груженым, а сейчас ослы везут охрану и подарки, как это принято по традиции. Бакшиш*.

   А через некоторое время, почти сразу за еще одним караваном, на сей раз груженым товаром из Пакистана прошли трое моджахедов, Они были одеты как рядовые моджахеды, один шел впереди и осматривал дорогу а двое шли за ним и несли ящик – вероятно с боеприпасами. Того, что охранял, Мирза не знал, а лиц тех что несли ящик он не видел. Пятьдесят на пятьдесят – с одной стороны их лица были закрыты громоздким ящиком, с другой были видны. Ящик был с той стороны где залег Мирза – видимо, так распорядился Аллах.