Текст книги "Воскресный философский клуб"

Автор книги: Александер Макколл Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 15 страниц)

Глава девятнадцатая

Вест–Грейндж–Хаус являл собой большое прямоугольное здание, возведенное в конце восемнадцатого века. Это окрашенное в белый цвет строение располагалось на окраине Грейнджа – пригорода, граничившего с Морнингсайдом и Брантсфилдом. До него можно было прогуляться пешком от дома Изабеллы, а от магазинчика Кэт вообще было рукой подать. Питер Стивенсон заглядывался на это грандиозное сооружение сколько себя помнил и не упустил свой шанс, когда его неожиданно выставили на продажу.

Питер был успешным банкиром – он служил в коммерческом банке, а когда ему перевалило за сорок, решил сделать карьеру в качестве независимого консультанта. Фирмы, попавшие в трудное финансовое положение, могли призвать его на помощь, а фирмы, в правлениях которых случались разногласия, обращались к нему как к посреднику, чтобы он разрешил их сомнения. И он в своей выдержанной манере приносил мир и покой в эти компании, убеждая людей сесть за стол переговоров и обсудить все свои проблемы – одну за другой.

– Любую проблему можно решить. Повторяю: любую. Можно решить какой угодно вопрос. Можно разобраться с чем угодно, – сказал он Изабелле по дороге в свой кабинет в ответ на вопрос о его работе. – Все, что нам нужно, – это разобрать проблему по косточкам. Единственное, что требуется, – это составить список вопросов и проявлять благоразумие.

– О чем люди довольно часто забывают, – заметила Изабелла.

Питер улыбнулся:

– С этим можно справиться. Большинство людей могут проявить благоразумие, даже если поначалу и слышать ничего не хотели.

– Далеко не все, – упорствовала Изабелла. – Некоторые лишены здравого смысла от рождения. Таких немало среди живых и мертвых.[43] Иди Амин и Пол Пот[44] – если ограничиться только двумя именами.

Питер задумался над употребленным ею оборотом речи. Кто теперь говорит о живых и мертвых? Услышав эту фразу, большинство недоуменно пожало бы плечами. Как это характерно для Изабеллы: она сохраняет слово живым, как садовник, ухаживающий за слабым растением. Изабелла – молодец.

– Абсолютно глухие к чужому мнению не склонны управлять бизнесом, – возразил он, – даже если они и пытаются управлять странами. Политики отличаются от бизнесменов. Политика привлекает маргиналов.

– Именно, – согласилась Изабелла. – Все эти раздутые «эго». Вот почему они стремятся в политику. Им хочется возвышаться над другими. Они наслаждаются властью и ее побрякушками. Лишь немногие из них идут в политику, потому что им хочется улучшить мир. Полагаю, некоторые бы справились – но лишь немногие.

Питер задумался над ее словами.

– Ну что же, есть Ганди и Мандела, и есть президент Картер.

– Президент Картер?

Питер кивнул.

– Хороший человек. Слишком мягкий для политики. Думаю, он оказался в Белом доме по ошибке. И он был слишком честным. Он чистосердечно поведал о своих тайных переживаниях, и пресса не замедлила этим воспользоваться. А ведь любой из тех, кто его осуждал, втайне думал то же самое. Да и кто об этом не думает?

– Я знаю все о человеческих фантазиях, – сказала Изабелла. – Знаю, что он имел в виду… – Она умолкла. Питер вопрошающе взглянул на нее, и она поспешно продолжила: – Не такого рода фантазии. Я постоянно думаю о снежных лавинах…

Питер улыбнулся и указал ей на кресло.

– Ну что же, chacun à son réve.[45]

Изабелла откинулась на спинку кресла и посмотрела в окно, на лужайку. Сад был больше, чем у нее, и более ухоженный. Может быть, если бы она срубила какое–нибудь дерево, и у нее стало бы светлее, но она знала, что никогда этого не сделает. Ей придется уйти раньше деревьев. Дубы в этом отношении действуют отрезвляюще: когда на них смотришь, они тебе напоминают, что, вероятно, будут стоять здесь еще долго после того, как тебя не станет.

Она взглянула на Питера. Он немного похож на дуб, подумала она. Конечно, не внешне, – в этом смысле он скорее напоминает глицинию, – а тем, что на него можно положиться. К тому же он не болтлив, и с ним можно говорить, не боясь, что ваша беседа станет достоянием третьих лиц. Так что если она спросит его о «Мак–Дауэллз», никто не узнает, что она интересовалась этой компанией.

Он немного поразмыслил над вопросом Изабеллы.

– Я знаю там многих, – сказал он. – Насколько мне известно, все они вполне благоразумны. – Он сделал паузу. – Но я знаком с одним человеком, которого вы бы могли порасспросить о «Мак–Дауэллз». Кажется, он ушел оттуда после какой–то небольшой размолвки. Возможно, он не откажется поговорить.

Именно на это и надеялась Изабелла: Питер знал всех и мог познакомить ее с кем угодно.

– Именно об этом я и прошу, – сказала она и добавила: – Благодарю вас.

– Но вам следует соблюдать осторожность, – продолжил Питер. – Во–первых, сам я его не знаю, так что не могу за него поручиться. А еще вам нужно помнить о том, что он имеет на них зуб. Наружу такие истории практически не просачиваются. Но если вы хотите его увидеть, он иногда бывает на наших концертах, так как его сестра играет в нашем оркестре. Так что вам придется посетить наше представление завтра вечером. Я позабочусь о том, чтобы у вас была возможность побеседовать с ним на вечеринке после концерта.

Изабелла засмеялась.

– Ваш оркестр? Самый Ужасный в Мире Оркестр?

– Да, он самый, – важно кивнул Питер. – Я удивился, что вас не было на предыдущем концерте. Уверен, что приглашал вас.

– Да, приглашали, – подтвердила Изабелла. – Но меня в то время не было в городе. Мне было так жаль его пропускать. Наверное, он был…

– Ужасным, – перебил ее Питер. – Да, мы совсем не умеем играть, но веселимся от души. И основная часть публики приходит, чтобы посмеяться, так что неважно, насколько плохо мы играем.

– До тех пор, пока вы стараетесь изо всех сил?

– Вот именно. Только боюсь, что от всех наших стараний мало толку. Но такие уж мы есть.

Изабелла снова взглянула в окно. Интересно, что тот, кто преуспел в чем–то одном, часто пытается заняться чем–то еще и терпит неудачу. Питер был очень успешным финансистом, а теперь стал еще и весьма посредственным кларнетистом. Успех, несомненно, помогает легче перенести неудачу, – или это не так? Может быть, тот, кто привык делать что–то хорошо, чувствует досаду, когда что–то получается у него хуже. Но Изабелла знала, что Питер не таков: он был счастлив хоть как–то играть на кларнете, как он выражался.

Изабелла слушала прикрыв глаза. Музыканты, дававшие концерт в актовом зале женской школы Святого Георгия, где их мужественно терпели, взялись за вещь, которая явно была им не по зубам: Пёрселл[46] вряд ли узнал бы свое творение. Изабелла немного знала это произведение, и ей казалось, что разные группы оркестрантов играют совершенно разные куски, причем в разном темпе. Струнные явно фальшивили, играя не в той тональности, а тромбоны игнорировали тот факт, что весь оркестр играл на шесть восьмых. Изабелла открыла глаза и посмотрела на тромбонистов, которые нахмурились, ни на минуту не отрываясь от нот. Если бы они взглянули на дирижера, это бы им помогло играть хотя бы в одном темпе, но все, что они могли, – это читать ноты. Изабелла обменялась улыбками с особой в соседнем кресле. Публика веселилась от души, как это всегда бывало на концертах Самого Ужасного Оркестра в Мире.

Пёрселл подошел к концу, к явному облегчению оркестрантов: многие музыканты опустили инструменты и переводили дух, как бегуны в конце кросса. Из зрительного зала донесся приглушенный смех и шуршание программок: публика смотрела, что ее ожидает во втором отделении. Ожидался Моцарт, а затем, что любопытно, значилась «Желтая подводная лодка» «Битлз». Изабелла с облегчением отметила, что Штокхаузена в программе не было. И с грустью вспомнила тот вечер в Ашер–Холле, – собственно, из–за него она и была сейчас здесь, на концерте Самого Ужасного Оркестра в Мире, среди его иронизирующей, но преданной публики.

В конце концерта музыкантам устроили настоящую овацию, и дирижер в золотистом жилете несколько раз поклонился залу. Затем публика и музыканты направились в буфет за вином и сэндвичами, которыми оркестр угощал своих поклонников в благодарность за то, что они мужественно все выслушали.

– Это самое малое, что мы можем сделать для вас, – сказал дирижер в заключительной речи. – Вы были так терпеливы…

Изабелла знала некоторых оркестрантов и многих гостей, и вскоре она уже оказалась в компании друзей, столпившихся вокруг большого блюда с сэндвичами с семгой.

– Я думал, что с каждым разом музыканты будут играть все лучше и лучше, – сказал кто–то из гостей, – но после сегодняшнего концерта я потерял всяческую надежду. Бедный Моцарт…

– Что ж тут поделаешь.

– Это терапия, – вмешался в разговор другой. – Вы только посмотрите, как они счастливы. Ведь эти люди не могли бы играть ни в каком другом оркестре. Настоящая групповая терапия. Великолепно придумано.

Высокий гобоист повернулся к Изабелле.

– Вы могли бы к нам присоединиться, – предложил он. – Ведь вы играете на флейте, не так ли? Вы могли бы играть вместе с нами.

– Могла бы, – согласилась Изабелла. – Я об этом подумываю. – Но она думала о Джонни Сэндерсоне, – должно быть, это тот мужчина рядом с Питером Стивенсоном, которого последний ведет в ее сторону.

– Я хотел, чтобы вы познакомились, – сказал Питер и представил их друг другу. – Может быть, вам удастся убедить Изабеллу присоединиться к Самому Ужасному Оркестру, Джонни. Она играет гораздо лучше нас, но нам бы не помешала еще одна флейтистка.

– Вам бы много чего не помешало, – заметил Джонни. – Уроки музыки для начала…

Изабелла рассмеялась.

– Они были не так уж плохи. Мне понравилась «Желтая подводная лодка».

– Их коронный номер, – заметил Джонни, протягивая руку за сэндвичем с семгой.

Несколько минут они обсуждали оркестр, затем Изабелла сменила тему. Как она слышала, он работал в фирме «Мак–Дауэллз». Ему там нравилось? Да, нравилось. Но тут он слегка задумался и взглянул на нее искоса, шутливо изобразив подозрительность.

– Вы из–за этого хотели со мной познакомиться? – Он сделал паузу. – Точнее, из–за этого нас хотел познакомить Питер?

Изабелла встретилась с ним взглядом. Не было смысла притворяться: сразу было видно, что Джонни Сэндерсон проницателен.

– Да, – ответила она просто. – Мне хотелось бы кое–что о них узнать.

Он кивнул.

– Да тут и узнавать особенно нечего, – сказал он. – Довольно обычная компания. И люди в большинстве своем довольно скучные. Правда, с некоторыми из них я общался, но в основном находил их несколько… занудными. Извините. Звучит высокомерно, но это действительно так. Люди чисел. Математики.

– Пол Хогг?

Джонни пожал плечами.

– Человек весьма приличный. На мой вкус, излишне серьезен, но настоящий профессионал. Типичный представитель своей фирмы. А вот новые сотрудники – это люди другого разлива. Ну а Пол – эдинбургский финансист старой школы. Несгибаемый.

Изабелла передала ему блюдо с семгой, и он взял еще один сэндвич. Она подняла свой бокал и сделала глоток вина, которое было гораздо лучшего качества, чем то, которое обычно подавалось после таких концертов. Это заслуга Питера, подумала она.

Что–то из сказанного Джонни ее заинтересовало. Если Пол Хогг типичный представитель служащих фирмы «Мак–Дауэллз» и если он несгибаемый, как выразился Джонни, тогда каковы же новые сотрудники?

– Значит, «Мак–Дауэллз» меняется? – спросила она.

– Конечно, – ответил Джонни. – Как и всё в мире. Всё. Банки, фирмы, брокеры – всё. Настало иное время – время «крутых». Всюду одно и то же, не так ли?

– Полагаю, что да, – сказала Изабелла. Конечно, он прав: старые моральные принципы забываются, им на смену приходят корысть, жестокость и беспринципность.

Джонни доел свой сэндвич и облизнул кончик пальца.

– Пол Хогг, – задумчиво вымолвил он. – Пол Хогг. Гм–м. Честно говоря, я считал его маменькиным сынком, а он вдруг заводит себе эту невесту, эту стерву, головой пробивающую стены. Минти, как ее там. Очтермучти. Очендинни.

– Очтерлони, – подсказала Изабелла.

– Надеюсь, она не ваша кузина, – хмыкнул Джонни. – И я не задел ничьих чувств.

Изабелла улыбнулась.

– То, что вы сказали, совпадает с моей оценкой, но вы были к ней более снисходительны.

– Я вижу, мы понимаем друг друга. Она крутая – круче некуда. Работает на эту фирму на Норт–Шарлотт–стрит, «Экосс–банк». Настоящая шлюха, если хотите знать мое мнение. Флиртует с парой молодых людей из конторы Пола. Я видел ее, когда Пола не было в городе. А однажды видел ее в Лондоне, в баре в Сити, когда она думала, что поблизости нет никого из Эдинбурга. Ну так вот, я там был и видел ее. Вешалась на шею восходящей звезде из Абердина. Его держат в «Мак–Дауэллз», потому что он хорошо умеет жонглировать цифрами и рисковать, а это приносит прибыль. Иэн Камерон – так его зовут. Играет в регби за какую–то команду. Спортивного телосложения, и при этом умный.

– Вешалась ему на шею?

Джонни показал:

– Вот так. Просто липла к нему. Тут и не пахло ничем платоническим – сплошной язык тела.

– Но она же помолвлена с Полом Хоггом.

– Совершенно верно.

– А Пол – он об этом знает?

Джонни покачал головой.

– Пол – простачок. Он простачок, который связался с женщиной, вероятно слишком амбициозной для него. Такое бывает.

Изабелла сделала еще глоток вина.

– Но что она нашла в Поле? Зачем он ей нужен?

– Респектабельность, – не задумываясь ответил Джонни. – Он – хорошая опора, если хочешь продвинуться в финансовом мире Эдинбурга. Его отец был одним из партнеров, основавших «Скоттиш Монреаль» и фонд «Галлейн». Если вы, так сказать, никто, а хотите стать кем–то, нет никого лучше, чем бедняга Пол. Превосходный вариант. Все нужные связи. Скучные званые обеды. Ложа в Фестивальном театре, обед в опере. Идеальная комбинация!

– А между тем она продвигается по карьерной лестнице?

– Вот именно. Ее интересуют деньги, и вероятно, ничего больше. Нет, не совсем так. Еще мужчины. Грубоватые, как Иэн Камерон.

Изабелла молчала. По–видимому, измены стали чем–то само собой разумеющимся. То, что она узнала о поведении Тоби, ее огорошило, но теперь, когда она услышала эту историю о Минти, больше не приходится ничему удивляться. Возможно, следует удивляться постоянству, – во всяком случае, на это намекают социобиологи. Мужчина подчиняется стремлению иметь как можно больше партнерш, чтобы сохранить свой генотип, – так нам говорят. А женщины? Может быть, их интуитивно влечет к мужчинам, которые подсознательно обеспечивают максимальную сохранность своих генов. А это значит, что Минти и Иэн – идеальные партнеры.

Изабелла смутилась, но не настолько, чтобы не задать свой следующий вопрос таким образом, чтобы он прозвучал вполне невинно:

– И я полагаю, что Иэн и Минти могут вести в постели разговор об акциях, деньгах и обо всем таком. Вы можете это себе представить?

– Нет, – ответил Джонни. – Потому что если бы вели, это называлось бы инсайдерством и я бы лично с величайшим наслаждением прибил гвоздями их уши к двери Нового клуба.

Изабелла вообразила себе эту картину. Она была почти так же хороша, как Тоби, накрытый снежной лавиной. Но она одернула себя и сказала:

– Думаю, именно это и происходит.

Джонни застыл, так и не поднеся бокал к губам и с удивлением воззрившись на Изабеллу.

– Вы это серьезно?

Она кивнула.

– Я не могу сказать вам, почему так думаю, но могу вас заверить, что у меня есть на то веские основания. Вы могли бы помочь мне доказать это?

Джонни поставил свой бокал на поднос.

– Да, мог бы. Во всяком случае, попытаюсь. Не выношу нечестности в финансовых делах. Она наносит ущерб рынку. И вредит всем нам – действительно очень сильно. Такие люди – просто бич божий.

– Хорошо, – сказала Изабелла. – Я рада, что вы согласились помочь.

– Но что бы вы ни делали, вы должны держать это в секрете, – добавил Джонни. – Если вы ошиблись, у нас будут серьезные неприятности. Нас могут обвинить в клевете и преследовать по закону. И я бы выглядел глупо. Вы понимаете?

Изабелла понимала.

Глава двадцатая

Вечером того дня, когда у Изабеллы состоялся неприятный разговор с Кэт и она высказала свои подозрения в ответ на новость о помолвке, Кэт и Тоби пошли в ресторан раньше, чем намеревались, так как позже все столики были заказаны. Адвокатский факультет устраивал заседание Франко–британской юридической ассоциации, и участники собирались пообедать после заседания. Это было подходящее место для бесед о юридических тонкостях Conseil d'Etat[47] и, разумеется, о других делах.

Кэт покинула дом Изабеллы в слезах. Грейс попыталась было с ней поговорить, когда та зашла на кухню, но Кэт была не в состоянии ничего слушать. В тот момент единственное, что она чувствовала, – это злость. Изабелла не могла бы более недвусмысленно выразить свое отношение к Тоби. С самого начала она держала его на расстоянии и смотрела на него с таким презрением, что Кэт бы не удивило, если бы он это заметил, – хотя он никогда об этом не говорил. Кэт, конечно, понимала, что у них разные взгляды на жизнь, но это, разумеется, не повод для того, чтобы Изабелла позволяла себе подобные высказывания. В отличие от Изабеллы Тоби не был интеллектуалом, но разве это важно? У них достаточно общего, и Тоби же не был невеждой, на что она неоднократно указывала Изабелле.

Но Изабелла сохраняла дистанцию и все время сравнивала Тоби с Джейми – не в пользу первого. Это особенно раздражало Кэт. Отношения между людьми – не повод для сравнения. Кэт знала, чего хочет от этих отношений: немного веселья – и еще страсти. А Тоби был страстным. Он желал ее с таким пылом, что это возбуждало Кэт. Джейми же не был таким. Он слишком много говорил и всегда старался доставить ей удовольствие. А как же насчет его собственных чувств? Они не имели для него значения? Возможно, Изабелла не понимает таких вещей. Да и как ей понять? Ее неудачный брак давным–давно распался, а с тех пор, насколько известно Кэт, у нее не было любовников. Так где же ей понять, а тем более рассуждать о том, в чем она совсем не разбирается.

К тому времени как Кэт добралась до своего магазинчика, ее гнев утих. Она даже подумала было вернуться и попробовать помириться с Изабеллой, но если она собирается встретиться с Тоби в шесть, как планировала, ей бы лучше поскорее вернуться в свою квартиру. В магазине было не так уж много покупателей, и Эдди, по–видимому, вполне справлялся. Последнее время он чувствовал себя гораздо увереннее, и Кэт сочла это хорошим признаком, но не хотела торопить события. Она понимала, что пройдет еще немало времени, – быть может, годы, – чтобы на Эдди можно было положиться целиком и полностью.

Перекинувшись парой слов с Эдди, Кэт направилась домой. Ее мысли все еще занимал разговор с Изабеллой, но она решила выкинуть его из головы. Сегодня они вдвоем отмечают помолвку, и ей не хотелось еще больше испортить этот день. Просто Изабелла неправа.

Вскоре появился Тоби – он несся по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. В одной руке у него был большой букет гвоздик, которые он преподнес Кэт, в другой – охлажденная бутылка шампанского, завернутая в папиросную бумагу. Они пошли на кухню, и Кэт начала наливать воду в вазу для цветов, а Тоби – открывать шампанское. Оно растряслось, когда он бежал по лестнице, так что пробка громко выстрелила и хлынула пена. Тоби отпустил по этому поводу такую рискованную шуточку, что Кэт зарделась.

Они подняли тосты друг за друга, перед тем как перейти в гостиную. А потом, незадолго до того как прибыло такси, направились в спальню и заключили друг друга в объятия. Тоби сказал, что ему нравится, как пахнет у нее в спальне. Он измял ее платье, и Кэт пришлось приложить усилия, чтобы сохранить самообладание. Никогда прежде я не испытывала столь сильных ощущений, подумала она, никогда.

За обедом они беседовали о житейских делах, о тексте объявления о помолвке в «Скотсмене», о реакции родителей Тоби, когда он сообщил им новость.

– Старик, кажется, вздохнул с огромным облегчением, – рассказывал Тоби. – Он проворчал: «Давно пора, черт возьми» – или что–то в этом роде. А потом я сказал, что теперь мне нужна прибавка к жалованью, и он сразу же перестал улыбаться.

– А твоя мама? – спросила Кэт.

– Она долго распространялась о том, какая ты милая девушка, – ответил Тоби. – У нее тоже отлегло от сердца. Думаю, она всегда боялась, что меня подцепит какая–нибудь стерва. Правда, у нее не было для этого никаких оснований.

– Ну конечно, – шутливым тоном произнесла Кэт.

Тоби улыбнулся ей:

– Я рад, что ты сказала «да». – Он взял ее за руку. – Я бы очень расстроился, если бы ты сказала «нет».

– А что бы ты сделал? – поинтересовалась Кэт. – Нашел другую женщину?

Вопрос повис в воздухе. Она сказала это без всякой задней мысли, но теперь совершенно неожиданно почувствовала, что его рука чуть дернулась, как будто через нее пропустили слабый ток. Кэт взглянула на него и заметила, как в глазах промелькнула мимолетная тень. Это длилось всего лишь мгновение, но она заметила.

Она выпустила его руку и начала суетливо стряхивать крошки со скатерти возле своей тарелки.

– С какой стати? – спросил Тоби с улыбкой. – Я не такой.

Кэт почувствовала, как бешено бьется сердце: слова Изабеллы, которые она до сих пор гнала от себя, вдруг вспомнились ей.

– Ну конечно нет, – сказала она беззаботным тоном. – Конечно нет. – Но мысленно она представила себе Тоби вместе с той, другой девушкой, соседкой Фионы: он стоит у окна голый и рассматривает улицу, как делал всегда, встав с постели; а та девушка за ним наблюдает. Кэт закрыла глаза, чтобы избавиться от этой ужасной картины, но она не исчезла.

– Что мы будем делать? – вдруг спросила Кэт.

– Когда? Когда делать?

Она попыталась улыбнуться.

– Что мы будем делать сейчас? Мы вернемся в квартиру? Или поедем с кем–нибудь повидаться? У меня сейчас подходящее настроение, чтобы сходить в гости.

– Если кого–нибудь застанем дома, – сказал Тоби. – Как насчет Ричарда и Эммы? Они всегда дома. Мы можем захватить с собой бутылку шампанского и сообщить им нашу новость.

Кэт лихорадочно соображала. Подозрение подстрекало ее.

– Нет, мне не хочется тащиться в Лит. А как насчет Фионы? В конце концов, она твоя сестра. Мы должны отметить это событие вместе с ней. Давай поедем на Нельсон–стрит.

Она пристально наблюдала за Тоби. Его губы чуть раскрылись, когда она начала говорить, словно он хотел ее перебить, но он дал ей закончить.

– Мы можем повидаться с ней завтра у моих родителей, – возразил он. – Зачем нам ехать к ней сейчас?

– Нет, – настаивала Кэт, – мы должны поехать к Фионе. Должны. Мне действительно этого хочется.

Тоби больше не возражал, но она видела, что он нервничает. В такси он молчал и смотрел в окно, когда они ехали по Маунд–стрит, а затем по Джордж–стрит, круто спускавшейся под уклон. Кэт тоже молчала – только попросила остановить такси перед винным магазином, который был открыт допоздна. Тоби молча вышел и, купив бутылку шампанского, вернулся в такси. Он что–то сказал о каком–то мужчине в магазине, а потом не к месту упомянул об их визите к его родителям, запланированном на завтра. Кэт кивнула, хотя и не прислушивалась к его словам.

Они остановились перед домом на Нельсон–стрит. Тоби расплачивался с водителем, в то время как Кэт ждала его на ступеньках. В окнах горел свет – Фиона была дома. Поджидая Тоби, Кэт позвонила в дверь, бросив при этом на него взгляд. Тоби теребил бумагу, в которую было завернуто шампанское.

– Ты ее порвешь, – сказала Кэт.

– Что?

– Ты порвешь бумагу.

Дверь отворилась. Это была не Фиона, а другая женщина. Она в недоумении посмотрела на Кэт, а затем увидела Тоби.

– Фиона… – начала Кэт.

– Ее сейчас нет, – ответила женщина. Она двинулась к Тоби, который хотел было попятиться, и взяла его за запястье. – Кто это? – спросила она. – Тоби, кто…

– Невеста, – ответила Кэт. – Я Кэт.