Текст книги "Друзья, любовники, шоколад"
Автор книги: Александер Макколл Смит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)
Глава четырнадцатая
Опять мой вечный скепсис, думала Изабелла. Но как без него обойтись? Отбросив скепсис, ты в конце концов начнешь верить во все подряд. А список приманок для легковерных становится все длиннее: лечение на расстоянии, аура, психокинетика, экстрасенсорное восприятие. Ну и, конечно, телепатия, несколько выпадающая из общего ряда. Человечество верит в нее так давно, что на фоне новейшего сумасшествия она выглядит чуть ли не респектабельной. Столько людей – в том числе здравомыслящих, рациональных – утверждали, что прошли через это. Возможно, здесь что-то и кроется. Хотя некий профессор парапсихологии из Эдинбургского университета провел масштабное исследование телепатических коммуникаций и пришел к нулевому результату. Разделенные на группы добровольцы, общим числом в несколько сотен, часами сидели в лаборатории, стараясь угадать, что за карту держит в руке находящийся за стеной человек. И ни в одной из групп доля правильных ответов не превышала статистически объяснимой. А раз так, трудно настаивать, что звонок, раздавшийся через секунду после того, как ты подумал о человеке, больше чем совпадение. Случайность это, всего лишь случайность. Но случайность, отрицающая саму возможность паранормального, скучное объяснение, а скучные объяснения претят людям. Непознаваемое гораздо привлекательнее, ибо внушает мысль, что мир куда как менее прозаичен, чем нам кажется. Но искушение узаконить его надо все же преодолеть, ведь оно вносит в жизнь страх и хаос.
И все-таки я иду туда, думала Изабелла, направляясь на спиритический сеанс в дом на Куинсферри-роуд и проходя вместе с Грейс через Шарлотта-сквер. Иду, потому что и в этом стараюсь мыслить широко, объясняла она себе. В конце концов, прежде чем европейцы открыли Америку, предположение, что она существует, многим казалось нелепостью. А некоторые европейцы и сейчас видят в Америке прежде всего нелепость, относятся к Новому Свету с пренебрежением. Такой взгляд приводил ее в ярость, ведь в основе его лежало невежество, и притом обоюдное. Если не в Нью-Йорке, так уж в городах вроде Хьюстона немало тех, кто считает жизнь в Европе и всюду за пределами Америки какой-то странной и негигиеничной. А в таких местах, как Париж, многие полагают, что заокеанское положение Америки делает ее жителей тупыми ксенофобами. Предрассудки, узколобые предрассудки! Часть жителей Хьюстона с трудом отыщет на карте Париж (как и любой другой европейский город) и вряд ли имеет хоть малое представление о французской культуре. Да, именно так, подумала Изабелла и покосилась на шагающую рядом Грейс. Та не сумела окончить школу, но все-таки несколько лет училась по принятой в Шотландии программе с упором на правописание, математику и географию. Знает ли она, где находится Хьюстон? Любопытно было бы выяснить уровень осведомленности шотландцев о Хьюстоне и место, которое Грейс заняла бы на этой шкале. Но спросить напрямую неловко. Нельзя просто так пристать с вопросом, где находится Хьюстон. (Если, конечно, ты не стремишься попасть туда прямо сейчас.)
Именно в этом месте рассуждения Изабеллы были прерваны подошедшей парой – плотным мужчиной в легкой куртке-ветровке и женщиной в бежевом брючном костюме. Вытащив из кармана план города, мужчина сказал:
– Извините… Мы ищем Национальную галерею… Вы не подскажете, как туда пройти?
– Это близко, – улыбнулась Изабелла. – Пройдите вниз по Принсез-стрит и скоро ее увидите.
Взяв у мужчины план города, она показала то место, где они находились. Потом взглянула на него.
– Вы из Техаса?.. Из Луизианы? – Она всегда с легкостью различала акценты.
– Из Хьюстона, – ответил он, широко улыбаясь. Вернув карту, Изабелла пожелала туристам приятной прогулки.
– Вот так-то, Грейс, они из Хьюстона, – заметила Изабелла, когда они переходили через улицу.
– Никогда не была там, – ответила Грейс. – В Детройт однажды ездила. В гости к тетке, которая переехала жить в Америку.
Изабелле было не удержаться от искушения.
– Они далековато друг от друга. Страна-то огромная. Каково добираться от Хьюстона до Детройта!
– Зависит от того, как добираться, – хмыкнула Грейс.
Но Изабелле по-прежнему хотелось уточнений.
– Не могу толком вспомнить, где этот Хьюстон, – притворно пожаловалась она. – Там столько городов, что можно и запутаться.
– А карта на что? – утешила ее Грейс. – Если хотите, я покажу вам, где Хьюстон.
Все время, пока они шли переулком к Куинсферри-роуд, Изабелла молчала. Какое все-таки поразительное совпадение: она размышляла о Хьюстоне, и в это самое мгновение к ней обратился турист, приехавший не откуда-нибудь, а именно из Хьюстона. Мало того, случилось это по дороге на спиритический сеанс, куда она шла в качестве гостя Грейс. Уж там-то рассказ о подобном стечении обстоятельств наверняка будет встречен с энтузиазмом.
Когда они дошли до Куинсферри-роуд, Грейс указала на угловое здание:
– Это здесь. Третий этаж.
Изабелла взглянула на дом. Он завершал ряд красивых зданий из серого камня – строгого стиля, отлично отреставрированный и вписанный в современную жизнь, как и все георгианские постройки в Новом городе. Окна первого этажа – витрины. У ювелира выставлено серебро, агентство новостей использовало для декоративного убранства чертополох – эмблему Шотландии, неизменно красующуюся на передней полосе «Скотсмэна». С первого взгляда можно предположить, что здание используется под офисы и мало чем отличается от соседних.
Перейдя Куинсферри-роуд, они вошли в синюю дверь. Маленький холл, из него лестница ведет прямо на верхние этажи. Ступеньки истерты. За два столетия на середине каждой осталось углубление от бесчисленных ног.
– Нам на верхний этаж, – пояснила Грейс. – С помещением основательно повозились. Все нужно было заменять. И чугунные трубы, и прочее.
Изабелла покивала. Конечно, жить в старинном городе приятно, но за это удовольствие приходится платить: чтобы квартира имела приличный вид, необходимо выложить круглую сумму. И даже спириты должны нести это бремя, на помощь с того света рассчитывать не приходится.
Наконец они добрались до верха и уже на площадке столкнулись с выходившим мужчиной в коричневой фетровой шляпе. Поравнявшись с Грейс, он кивнул ей, и она ответила на приветствие.
– Всю жизнь прожил с матерью, – шепотом объяснила она Изабелла, когда мужчина спустился настолько, что уже не мог их слышать. – Несколько месяцев назад она ушла в иной мир, и он пытается узнать про банковские счета. Не знает, где мать держала деньги. – Грейс покачала головой. – Конечно, мы собираемся здесь не ради таких материй. Существа иного мира выше этого. Их послания разъясняют нам, как надо жить. И это очень полезно.
Изабелла едва не сказала, что сведения о банковских счетах тоже очень полезны, но вовремя сдержалась и вздохнула:
– Он, вероятно, очень одинок.
– Да уж, – подтвердила Грейс.
Дверь на площадку была открыта, сразу за ней помещалась прихожая. Прежде здесь была обыкновенная квартира, и комнаты использовались для простых житейских надобностей, а не в качестве святилища, где ищут высшей правды. Однако теперь люди, собравшиеся в зале для проведения сеансов, пришли сюда ради этого.
– А там, – Грейс указала на другую дверь, – наша библиотека. Одно из лучших книжных собраний в стране.
Изабелла мельком глянула на стеллажи. В книгах, стоявших здесь, говорилось о том, чего не увидишь и не потрогаешь. Но на взгляд они ничем не отличались, скажем, от трудов по математике. Она выразила свое одобрение неясным «угу», но ничего к нему не добавила, и Грейс повела ее в зал, где проходили сеансы.
Это была большая комната с камином, перед которым размещалась невысокая эстрада и кафедра для выступающего. Рядом с кафедрой удобное кресло и стол с прихотливым букетом цветов. В кресле, положив руки на колени, сидела худая дама возраста Изабеллы. Смотрела она куда-то ввысь, но, когда Грейс с Изабеллой вошли, успела окинуть их быстрым оценивающим взглядом. По всей комнате были расставлены ряды стульев. Грейс указала на один из задних:
– Отсюда все видно лучше всего.
Усевшись, Изабелла деликатно огляделась. Наблюдая людей, погруженных в религиозные – или спиритические – радения, невольно чувствуешь себя неловко, думала она. Как на чужом семейном празднике, или на мессе (если ты протестант), или у Стены плача (если ты не еврей). Ты сознаешь, что присутствуешь при совершении таинства, которое свято для других, но не можешь разделить с ними сокровенных переживаний. Каждый из нас рожден для своих таинств, рассуждала она, разглядывая цветы в вазе и неподвижное лицо дамы-медиума, но и чужие таинства способны захватить, привлечь. И тогда осеняет благодать – чувство дома, причастности.
Вошел мужчина и, пройдя через комнату, уселся сразу за ними. Наклонившись, он прошептал что-то Грейс, которая улыбнулась ему и ответила, но так тихо, что слов было не разобрать. Вошедший был в пальто, и Изабелла заметила, что оно, без сомнения, дорогое. Правильный профиль, густая шапка волос. Он, безусловно, похож на… На кого же? – думала она. На бухгалтера или банковского служащего? Пожалуй. Во всяком случае, на нем лежал отпечаток спокойствия и уверенности.
Дама-медиум снова оторвалась от созерцания потолка и посмотрела на пришедшего, но сразу перевела глаза на кого-то другого. Потом опять обратила взгляд к сидевшему у них за спиной.
Некий субъект в темном костюме прошел между стульями и поднялся на эстраду. Коротко поклонившись созерцательнице, он повернулся к аудитории, состоявшей примерно из тридцати человек.
– Друзья мои, – начал он, – я приветствую вас в этом зале. Приветствую тех, кто пришел к нам впервые, приветствую всех постоянных членов нашего сообщества.
Изабелла внимательно слушала. Акцент выдавал в говорившем уроженца Гибридов, такая мягкая интонация свойственна островитянам. Он был в черном костюме, плохо сшитом черном костюме, в какие облачаются по воскресеньям мелкие фермеры. И вдруг она вспомнила, как однажды в молодости попала на остров Скай и они – с Джоном Лиамором? да, с Джоном – ехали мимо какой-то бедной фермы. Дом был низенький, выкрашенный белой краской, вокруг поля, в отдалении холмы, а перед домом на веревке сушился только что выстиранный черный костюм, точно такой, как на выступающем. Ветер надул рукава и штанины, и казалось, что костюм живой.
Человек на эстраде сделал несколько объявлений и представил публике медиума. Фамилию не назвал. Произнес только имя – Анна. Завершив свою речь, он сошел в зал и сел в первом ряду.
Дама-медиум встала. Оглядев всех, улыбнулась и широко, словно готовясь обнять, раскинула руки. Застыла, закрыла глаза, медленно подняла голову.
– Давайте сосредоточимся на своих мыслях, – призвала она. – Давайте откроем сердца миру духов.
После этого минут десять, а то и больше, все было погружено в молчание. Наконец Анна заговорила.
– Кто-то пришел, кто-то здесь, – произнесла она едва слышно. – Я чувствую чье-то присутствие. К нам входит ребенок.
Женщина, сидевшая перед Изабеллой, напряглась, и стало понятно, какую потерю она понесла. Она была сама боль.
Анна открыла глаза.
– Да, из другого мира пришел ребенок. И это дитя говорит со мной…
Сидевшая на ряд ближе женщина вся подалась вперед, и взгляд медиума остановился на ней.
– Это для вас, дорогая моя сестра? – спросила посредница между людьми и духами. – Это послание для вас?
Женщина молча кивнула. Соседка мягко погладила ее по плечу. Анна сделала шаг вперед.
– Моя дорогая сестра, здесь дух малютки, которая говорит, что она совсем близко, рядом и видит тебя. Говорит, что ее любовь всегда будет с тобой, будет окутывать тебя, как покрывало, пока… вы наконец не воссоединитесь. Да, так она говорит. Просит тебя сохранять твердость. Говорит, ты умеешь быть твердой. Говорит, ты всегда была мужественна.
– На самом деле она потеряла сынишку, – шепнула Грейс. – Но иногда так трудно ясно разглядеть образы иного мира. А маленьких мальчиков вообще нелегко отличить от девочек.
– А теперь, – продолжала дама-медиум, – я чувствую, что ко мне приближается еще один дух. Да, я отчетливо слышу его, и он говорит, что здесь, в комнате, есть человек, который его не простил. Дух говорит мне, что сожалеет о содеянном и умоляет сидящего здесь человека простить его. Простить никогда не поздно, даже сейчас.
Изабелла огляделась. Женщина, сидевшая в конце второго ряда, поднялась на ноги.
– Может быть, это для меня. Я не уверена, но, возможно, это послание для меня.
– Думаю, это так, дорогая сестра. – Анна, повернувшись, всмотрелась в ее лицо. – И как? Есть ли прощение в твоем сердце? Могу я сообщить духу, что он прощен? Могу я сообщить ему это?
Начав говорить, женщина встала, но теперь неожиданно рухнула на стул, закрыла лицо руками и разрыдалась. Сидевшая за ней протянула руку и попыталась ее успокоить.
Духовидица ничего не сказала. Когда рыдания утихли, она опустилась в кресло и просидела молча целых пятнадцать минут. Потом поднялась, оглядела присутствующих и устремила вдруг загоревшийся взгляд на мужчину за спиной Грейс.
– У меня есть послание для тебя, брат мой, – возвестила она. – Здесь присутствует дух. Да, это дух твоей жены. Она здесь. Со мной. С тобой. Ты чувствуешь ее присутствие?
Изабелла не хотела оборачиваться, но все же не удержалась и незаметно повернула голову. Весь обратившись в слух, мужчина пристально смотрел на медиума. В ответ на вопрос кивнул.
– Отлично, – изрекла Анна. – Она стучится к нам очень настойчиво. Передает, что все еще с тобой. Она… – Тут брови ее нахмурились. – Она в тревоге. Ей страшно, потому что кто-то делает попытки сблизиться с тобой. Ей страшно, потому что сближение с этой особой несет опасность. Именно так она говорит, это ее слова.
Передача такого послания взволновала присутствующих, все зашептались. Несколько человек обернулось, чтобы взглянуть на того, кому оно было адресовано. Остальные сидели, впившись глазами в медиума. Изабелла посмотрела на Грейс. Та вся ссутулилась и опустила глаза в пол, словно пытаясь побороть смущение.
Новых посланий не было. Похоже, энергия мира духов, на время оживленного властью медиума, иссякла. И через несколько минут Анна объявила, что связь с иным миром закончена. Теперь было время пить чай, и все направились в расположенную рядом с библиотекой нарядную комнату. Там стояли тарелки с печеньем и был разлит по чашкам крепкий горячий чай.
– Мне было очень интересно, Грейс, спасибо, – поблагодарила Изабелла.
Грейс кивнула, но, явно думая о другом, ничего не ответила и молча протянула Изабелле чашку. Взяв ее, Изабелла начала наблюдать за присутствующими. В дальнем углу дама-медиум, прихлебывая чай, беседовала с представлявшим ее субъектом в черном костюме, но смотрела мимо него и словно выискивала кого-то, пока наконец не остановила взгляд на мужчине, сидевшем за Грейс и получившем послание от жены. Изабелла исподволь изучала ее лицо, выражение глаз. Тут не может быть двух мнений, решила она. Любая женщина истолковала бы этот взгляд, как и я. Да, есть только одно объяснение.
Глава пятнадцатая
– А на что это похоже? – спрашивал Иан. – Понимаю, звучит наивно, но все-таки каково это – быть философом?
Изабелла посмотрела в окно. Было позднее утро, они сидели в ее кабинете. Запах только что сваренного кофе витал в воздухе. А сад зарастает, подумалось ей, вон по краям дорожки уже заметно торчат сорняки. Чтобы выполоть их и разровнять землю граблями, необходимо всего несколько часов, несколько свободных часов, которых у нее так никогда и не будет. Вольтер призывал возделывать свой сад, считая, что в этом ты обретаешь больше счастья, чем в философствовании. А как вообще соотносятся философия и повседневность? – подумала она вдруг. Комбинации типа «дзэн и уход за мотоциклом» сделалась модны, но возможны ведь и другие, не менее парадоксальные сочетания. Например…
– Вольтер и пропалывание сорняков, – прошептала она.
– Вольтер и что? – не расслышав, переспросил Иан.
– Не обращайте внимания, – смутилась Изабелла. – А отвечая на ваш вопрос, скажу: быть философом – это примерно то же самое, что быть кем угодно. Ты несешь бремя своей профессии, как врач или – думаю, что не ошибусь, – психолог. Ведь у вас тоже есть свой взгляд на мир. У вас как психолога?
– В какой-то степени, – кивнул Иан, стараясь увидеть, что она там разглядывает в саду. – Но все-таки философы – особая каста. Вы ведь всё осмысляете. Насколько я понимаю, вы всё время пытаетесь отыскать суть вещей. А значит, витаете в горних высях разума. Не то что мы, грешные.
Изабелла оторвала взгляд от лужайки. Вот она сейчас думала о сорняках. Но сорняки и прополка – часть каждодневной жизни, а каждодневная жизнь как раз и является предметом раздумий философов. Мы впаяны в нее, и то, как мы на нее отзываемся, наши привычки, наши реакции и составляют суть моральной философии. Юм называл общепринятые условности своего рода малой моралью и, кажется, был совершенно прав.
– Все гораздо обыденнее, чем вам кажется, – начала она, но тут же остановилась. С одной стороны, легко было скатиться к чрезмерному упрощению, с другой – разговоры об общепринятых условностях способны сбить с толку. Как ты пьешь кофе, не существенно, но с кем ты его пьешь, имеет нешуточное значение. Однако сказать это вслух невозможно, потому что такое утверждение станет понятным только после разъяснения и осмысления целого поля понятий.
– Что ж, – вздохнул Иан. – Признаться, вы меня чуточку разочаровали. Ведь я-то воображал, что вся ваша жизнь – сплошные поиски сути реальности и размышления о том, настолько ли реальность существенна, чтобы эту суть искать.
– Простите, что разрушила такую остроумную конструкцию, – со смехом откликнулась Изабелла. – Нет, всё не так. Хотя, должна сказать, мое призвание – если здесь можно употребить это слово – иногда делает жизнь затруднительной.
– И в каком смысле? – поинтересовался Иан.
– Прежде всего, во всем, что касается чувства долга. – При мысли о терзающих ее демонах из груди Изабеллы вырвался вздох. Моральные обязательства – вот ее главная проблема. Крест, который надо нести, дыба, на которую вздергивают снова и снова. Даже метафоры, употребленные для разъяснения, исключительно неприятны. – Я бесконечно ловлю себя на том, что тщательно обдумываю, как поступить в тех или иных обстоятельствах, – продолжала она. – Иногда это выматывает. Подчас чувствуешь, что тебе впору поставить диагноз – навязчивое состояние, и вы, как практикующий психолог, отлично знаете, что это такое. Так вот иногда я действительно очень похожа на тех несчастных, что по десять раз проверяют, выключена ли плита, или все время моют руки, чтобы избавиться от микробов. Мне кажется, я понимаю, каково быть в их шкуре.
– Теперь мы переходим к проблемам, известным мне досконально, – откликнулся Иан. – Я часто имел дело с пациентами, страдающими навязчивыми состояниями. Одна из моих пациенток мучилась с дверными ручками. Дотрагивалась до них не иначе, как обернув их носовым платком. В ряде случаев это осложняло жизнь. Ну и, конечно, общественные туалеты были для нее чистым кошмаром. Для спуска воды она пользовалась ногой. Ногой нажимала на кнопку спуска.
– В ее поведении, – Изабелла помолчала и потом улыбнулась, – была своя логика. Подумайте только, что обнаружится, если взять смыв с дверной ручки и поместить в питательный бульон. Представьте-ка себе такое, а?
– Все верно, – согласился Иан. – Но контакты с микробами необходимы. Что принесли нам нынешняя гигиена и борьба за стерильность? Расцвет аллергии и перспективу, что скоро почти все станут астматиками. Но давайте все же вернемся к философии, – предложил он, помолчав. – Все эти горы бумаги у вас на столе – статьи для публикации в журнале?
Глянув на стопки рукописей, Изабелла даже вздрогнула. Иногда, подумалось ей, чувство вины можно измерить количественно. Запойный пьяница измеряет его выпитыми литрами, обжора – лишними сантиметрами в талии, редактор – высотой груды рукописей, ждущих его внимания. В данный момент на моей совести чуть не полметра вины.
– Все это нужно прочесть, – вздохнула она. – И я прочту. «Но не сейчас», как сказал Блаженный Августин, имея в виду целомудрие.
– Вам не хочется это читать? – удивился Иан.
– И да, и нет. Процесс не вдохновляет, но хочется все прочесть и освободиться. Почти все это, – она кивнула на пачки, – для специального тематического номера. О дружбе.
– Но при чем тут философия? – озадачился Иан.
– Да при всем, – ответила Изабелла. – Это весьма непростой предмет. Какова природа дружбы? Как следует относиться к друзьям? Можно ли отдавать им предпочтение перед теми, с кем мы не дружим?
– Ну разумеется! – воскликнул Иан. – Не зря же мы выбрали их в друзья!
Изабелла отрицательно покачала головой. Встав с кресла, подошла к окну и принялась смотреть в сад, стараясь, однако, видеть только лужайку, а не вылезшие по бокам сорняки. Газон не вызывал в ней такого острого чувства вины.
– Некоторые философы утверждают, что так поступать нельзя. По их мнению, мы должны относиться ко всем одинаково. Нельзя выбирать среди тех, кто нуждается в нашей помощи, Оказывая помощь, мы должны быть абсолютно беспристрастны.
– Но это противоречит человеческой природе! – запротестовал Иан.
– Я тоже так думаю, – кивнула Изабелла. – Но это еще не причина, чтобы отдавать предпочтение просьбам друзей. Думаю, мы можем ставить их на первое место, но встретим на этом пути немало весомых возражений.
– А что, у философов много друзей? – спросил Иан. – Если они так рассуждают…
– Все зависит от того, обладают ли они добродетелями, необходимыми для дружеских отношений, – ответила Изабелла. – Добродетельный человек способен иметь истинных друзей. Тот, чей характер извращен, – нет. – Отведя взгляд от окна, она посмотрела на Иана: – Если хотите, мы еще вернемся к этой теме. Но сегодня я пригласила вас к себе на кофе, чтобы поговорить о другом. Совсем о другом…
– Догадываюсь о чем, – перебил Иан. – Вы, вероятно, размышляли над моим рассказом.
– Да. И не только размышляла, но и действовала.
Иан с тревогой взглянул на нее:
– Но я вовсе не собирался во что-то вас втягивать. Я вовсе не думал…
– Конечно не думали. Но вспомните, что я говорила про обязательства. Глядя на жизнь как философ, ты Неизбежно втягиваешься в чужие дела. Невольно задаешься вопросом, требует ли дело твоего вмешательства. И если отвечаешь утвердительно, вмешиваешься в него.
Изабелла приостановилась. Так нельзя, надо быть осторожнее, напомнила она себе. Нельзя волновать Иана. И стресс, и шок ему противопоказаны.
– Я нашла семью вашего донора. Это было нетрудно. Немного подумав, вы бы и сами справились.
– У меня не хватало смелости, – ответил он. – Я хотел поблагодарить их, но…
– И я нашла человека, лицо которого вам являлось. Того, с высоким лбом и мешками у глаз. Я его разыскала.
Он, пораженный, молчал. Сидел, замерев, в кресле и смотрел на Изабеллу. Потом с усилием произнес:
– Знаете, я совсем не уверен, что меня это радует. Впрочем… впрочем, отмахиваясь от этой проблемы, я не выйду из тупика. Я уже говорил вам, что эта тоска, этот ужас, это… не знаю, как еще назвать его… просто убьет меня, не позволит новому сердцу прижиться. – Он посмотрел на Изабеллу. В глазах была нестерпимая мука. – Так что, может быть, лучше знать все. Вы согласны?
– Да, вероятно. Но помните: есть вещи, наткнувшись на которые мы предпочли бы больше ничего не узнавать. Не исключено, что это как раз тот случай.
– Но я не понимаю… – в полной растерянности пробормотал Иан.
Легким движением руки Изабелла попросила его замолчать.
– Видите ли, в чем трудность… Этот человек, являющийся вам в видениях, живет с матерью юноши, чье сердце вам пересадили.
Иан нахмурился, обдумывая сказанное:
– Но как умер донор? Это вам известно?
– Его сбила машина. Виновник до сих пор не найден. Это случилось рядом с домом юноши. Его сбила машина, и, привезенный в больницу, он почти сразу скончался. Когда его нашли, он был без сознания и ничего не мог разъяснить. Но…
– Но, – подхватил Иан, – сбитый, он мог не сразу потерять сознание. И, возможно, водитель машины нагнулся над ним?
– Именно, – подхватила Изабелла.
Какое-то время оба молчали. Изабелла снова принялась смотреть в окно, но больше не думала о сорняках. Все мысли были сосредоточены на коллизии, которую она сама создала и из которой не видела легкого, безболезненного выхода. Разве что взять и переложить все на Иана… Но как можно свалить ответственность на него? Ведь он всего лишь поделился с ней переживаниями.
– А она знает? – разорвал тишину голос Иана.
– Знает что? – Изабелла еще не открыла Иану, что ни словом не обмолвилась матери погибшего о видениях. – Я не рассказывала ей о вас. Не смогла. Он был в комнате.
– Нет, я имел в виду другое. Известно ли матери донора, что ее сожитель, возможно, был виновником несчастного случая?
Вопрос удивил Изабеллу. Об этом она не подумала, а между тем нельзя было исключать подобную возможность. На первый взгляд казалось, что мать ничего не знала, но что, если знала? Тогда все предстает в ином свете.
– Если ей это известно, значит, она выгораживает убийцу сына, – медленно произнесла Изабелла. – Как вы считаете, это возможно?
– Да, – проговорил Иан после некоторого раздумья. – Многие матери поступили бы так же. Убийства в семье не редкая вещь, и очень часто женщина покрывает мужчину. Например, разъяренный отчим калечит ребенка, а его мать молчит. Может, из страха, может, от чувства беспомощности. Может, из-за превратного понимания верности. Такие случаи нередки.
Изабелла мысленно вернулась к своему разговору с Роуз Маклеод. Вспомнила, как та вся обратилась в слух, едва узнала, что незнакомке, возможно, что-то известно о несчастном случае. В ее поведении не было фальши. Это так же очевидно, как и то, что мужчина, наоборот, забеспокоился и напрягся, едва гостья коснулась острой темы, а потом явно расслабился, когда выяснилось, что описание внешности водителя автоматически выводит его из-под подозрения.
– Уверена, что она ничего не знает, – твердо заключила Изабелла. – Да, я совершенно уверена.
– Отлично, – подхватил Иан. – Она не знает. Что же дальше?
– Действительно. – Изабелла нервно рассмеялась. – Что же дальше?
– Мы можем сообщить всё, что знаем, полиции, – спокойным голосом продолжил Иан. – Можем переложить всё на них.
– Что даст нулевой результат, – ответила Изабелла. – Полиция не предъявит ему обвинений в убийстве на основании данных, полученных – как они, вероятно, сочтут – в бреду. – Видя, что Иан принимает ее доводы, она продолжила: – Думать надо о том, идти ли к этой женщине и говорить ей, что мужчина, с которым она живет, возможно, и есть неизвестный водитель, убивший ее сына. Возможно, подчеркиваю, всего лишь возможно. Ведь вся цепочка строится на весьма хрупкой гипотезе, что ваши видения действительно что-то доказывают.
Гипотеза и в самом деле хрупкая. Но даже если считать, что информация достоверна и мать поверит нам, хоть доказать ничего невозможно, чего мы достигнем? Зародим в ней чудовищное сомнение. Вероятно, разрушим ее отношения с этим мужчиной. И в результате она, только что потерявшая сына, лишится и спутника жизни.
– Что ж, значит, лучше промолчать, – устало заключил Иан.
– Молчать нельзя, – вздохнула Изабелла. Заметив усталость Иана и не желая усугублять ее, она не стала пояснять эти слова. А смысл за ними скрывался вот какой: сама идея справедливости и долг перед обществом велит наказывать пьяных водителей – ведь в данном случае речь, вероятно, шла о пьяном водителе, – не позволять совершившим убийство на дороге улизнуть от ответственности. Это было настолько важно, что оказывалось сильнее желания защитить несчастную женщину от еще одного потрясения. Решение было тяжелым, но выводило на правильный путь. Хотя, приняв его, Изабелла все же подумала, насколько легче было бы оставить все как есть и убедить себя, что это не ее, а чужое дело. Такой подход, конечно, приводил бы к заключению, что все мы чужие, но это было неправдой. Во всяком случае, в глазах Изабеллы. Как и в глазах Джона Донна, написавшего удивительные, душу пронзающие слова о людях и островах. «Если море смывает даже комок земли, то Европа становится меньше», – сказал он. И да, это так.
Но, даже придя к выводу, что забота о благе общества и моральный долг призывают ее к действию, она все же не понимала, как именно действовать. И это сбивало с толку. Знать, что пора перейти в наступление, но не знать как. Так, вероятно, чувствуют себя люди, когда война объявлена, но ни одна бомба еще не упала и ни одно ружье не выстрелило.
В магазинчике Кэт, куда теперь шла Изабелла, Эдди выстраивал на прилавке горку из банок с анчоусовым паштетом. Занятие спокойное, да и в магазине спокойно – всего один покупатель. Респектабельный с виду господин, он все колебался, не понимая, какой из двух сортов овсяного печенья лучше выбрать. Украдкой косившийся на него Эдди переглянулся с Кэт и выразительно пожал плечами. Ответив ему улыбкой, Кэт двинулась на подмогу незадачливому покупателю.
– То, что слева, чуть более солоноватое, – разъяснила она, подойдя. – В остальном вкус, по-моему, одинаков.
Оторвав взгляд от печений, мужчина обернулся. Лицо у него было обеспокоенное:
– Ищу овсяное печенье в форме треугольничков, – сказал он. – Вы ведь, наверное, знаете, каким оно должно быть. Треугольник с одной слегка закругленной стороной. Есть ведь даже такое выражение – «в форме овсяного печенья».
Взяв в руки коробку с печеньем, Кэт внимательно изучила ее содержимое.
– Круглые, – подтвердила она. – И эти тоже. Простите, но, похоже, все наше печенье круглое.
– Но ведь его выпускают и правильной формы. – Мужчина нервно теребил обшлага своей дорогой кашемировой куртки. – Вы не могли бы заказать такое?
– Думаю, да, – сказала Кэт. – Я попробую сделать заказ, просто никто никогда не просил…
– Я кажусь вам странноватым, – вздохнул покупатель. – Но сами подумайте: в мире осталось так мало подлинного, связанного с традицией определенных мест. Так что мелочи – вроде формы овсяного печенья – приобретают совсем новый смысл. Мир тяготеет к стандартизации. Мир хочет отнять у нас наше, шотландское.
Боль, сквозившая в его голосе, поразила Кэт. Он прав, подумалось ей, в такой небольшой стране, как Шотландия, необходимо оберегать любые мелочи нашей жизни. А ранимому человеку тяжело видеть, как исчезают привычные с детства предметы шотландского обихода.
– Они подчинили себе наши банки, – продолжал сокрушаться незнакомец. – Взгляните только, в каком положении наши банки! Они уничтожили наши шотландские полки. И хотят уничтожить все, что свойственно только нам.
