Текст книги "Друзья, любовники, шоколад"
Автор книги: Александер Макколл Смит
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 15 страниц)
– Но они все-таки вернули нам парламент, – улыбнулась Кэт. – У нас снова есть свой парламент. С этим ведь не поспоришь?
– В общем, так, – согласился мужчина. – Но какие у него полномочия? Введение закона о выпечке треугольных овсяных печений?
Он засмеялся, и Кэт с облегчением рассмеялась тоже. Ей уже начинало казаться, что покупатель не в себе, но ведь сумасшедшие над собой не смеются.
– Постараюсь раздобыть вам овсяные треугольнички, – утешила она. – Дайте недельку-другую сроку. Я переговорю с поставщиками.
Поблагодарив, он вышел из магазина, а Кэт вернулась к прилавку. Закончив возведение башни из банок анчоусового паштета, Эдди повернул голову, увидел сквозь стекло двери Изабеллу и позвал Кэт.
– А вот и Изабелла, – объявил он. – Близко. Сейчас войдет.
Кэт весело приветствовала тетку.
– У меня только что был разговор об овсяном печенье и культурной самоидентификации, – сообщила она. – Думаю, тема как раз для тебя.
Изабелла слабо кивнула. Ей было не до разговоров об овсяном печенье. Хотелось просто выпить чашку кофе и почитать какие-нибудь из выписываемых Кэт иностранных газет. Например, «Монд». Газеты, приходившие с континента, могли быть и не слишком свежими. Вчерашний «Скотсмэн» воспринимается как ненужное старье, но иностранная газета странным образом сохраняет свою привлекательность. Оказалось, что «Монд» уже взят, но имеется третьеводнишняя «Коррьере делла сера». Прихватив ее, Изабелла направилась к столику.
– Ты простишь меня, Кэт? – спросила она по пути. – Иногда хочется разговаривать, а иногда думать или, – она взмахнула газетой, – уткнуться носом в газету.
Проявив полное понимание, Кэт скрылась в своем офисе и чем-то там занялась, а Эдди сварил Изабелле кофе и поставил перед ней чашку. Подняв голову, Изабелла поблагодарила его дружеской улыбкой. За ту неделю, что она хозяйничала в магазине, их отношения упрочились, но по-прежнему строились не на словах, а на мимике и улыбках. Изабелла ощущала, что теперь знает его гораздо лучше, хотя он так ничего о себе и не рассказал. Где он живет? Однажды она напрямую спросила об этом, но он ответил лишь: «На юге», что включало в себя примерно полгорода и абсолютно ничего не разъясняло. Живет ли он один или в семье, спросила она. В семье, ответил он, но не добавил, что это за семья. Изабелла не настаивала: люди имеют право не распространяться о себе. И кое-кто предпочитает, чтобы домашняя жизнь была скрыта от окружающих, поскольку – предполагала Изабелла – стыдится ее. Немало молодых людей, ровесников Эдди, живут с родителями, но, может, ему кажется зазорным, что он еще не сумел отделиться? А ведь я тоже живу в родительском доме, подумалось Изабелле. В том самом, куда моя матушка-американка (благословенна будь ее память!) ввезла меня из Родильного дома Симпсона. Так что я тоже не очень продвинулась в жизни.
Ей следует больше узнать об Эдди, подумала Изабелла. И попытаться что-нибудь для него сделать. Возможно, он не прочь пойти учиться, например в Телфорд-колледж. Она могла бы заплатить за обучение. Если, конечно, он согласится. С помощью своего благотворительного фонда она уже поддерживала двух студентов Эдинбургского университета. А те даже и не подозревали об этом, уверенные, что получают дотацию от Саймона Макинтоша, ее юриста, который и в самом деле платил по счетам – деньгами Изабеллы.
Она поблагодарила Эдди за кофе, и он, расплывшись в улыбке, спросил:
– А что, итальянец уже позвонил?
– Какой итальянец?
– Томазо. Он был здесь сегодня. И попросил у Кэт ваш телефон.
Изабелла опустила глаза и уставилась на ободок своей чашки.
– Нет, – сказала она. – Еще не звонил.
Ее вдруг охватило странное волнение. Да, она предлагала поводить его по городу, но никак не ждала, что он проявит инициативу и начнет ее разыскивать. То, что он это сделал, неожиданно произвело сильное впечатление.
– Кэт не очень его привечает, – наклонившись, прошептал Эдди. – По-моему, она о нем невысокого мнения.
– А может, просто дает знать, чтобы больше, чем на дружбу, не рассчитывал?
– Мне его жалко, – заметил Эдди. – Приехал повидаться с ней аж из Италии, а получил такое.
– Думаю, о нем не надо особенно беспокоиться, – улыбнулась Изабелла. – Мне он не показался чересчур ранимым.
– Может быть, вы и правы, – кивнул Эдди и пошел назад, к прилавку.
Такого длинного разговора у них еще никогда не было, но больше всего Изабеллу удивило, что Эдди подметил особенности отношения Кэт к Томазо. Изабелла почему-то решила, что он безразличен к таким вещам, и только теперь осознала, насколько недооценивала наблюдательность Эдди. И душевную глубину, добавила она про себя, и тут же подумала, что нам свойственно недооценивать людей молчаливых, застенчивых, стоящих особняком. Мы как-то даже забываем, что они наблюдают и делают свои выводы.
Она попыталась вернуться к «Коррьере делла сера», но никак не могла сосредоточиться. Мысли невольно возвращались к Томазо, к тому, когда он позвонит и как захочет провести время. Можно было, конечно, поводить его по музеям и галереям, показать памятники шотландской старины, места паломничества туристов, но она не была уверена, что он захочет именно этого. Возможно, предпочтет где-нибудь поужинать. Что же, и это можно организовать. Кэт, скорее всего, откажется, значит, это будет ужин на двоих. Какую кухню предпочитает Томазо? Уж всяко не вегетарианскую. Итальянцы не жалуют вегетарианство. Они пьют вино, ухаживают за женщинами, поют. Благословенная раса! Истинные мужчины!
Глядя в газету, она заставляла себя вникать в рецензию на книгу о неизвестных фотографиях Муссолини. Дуче, вне всяких сомнений, придирчиво отбирал для печати свои изображения. Как же иначе, ведь он итальянский диктатор, подумала Изабелла. Газета знакомила с несколькими не публиковавшимися ранее снимками. Муссолини в седле, выглядит нелепо, похож на мешок с картошкой или, если угодно, на мешок со спагетти. Муссолини в окружении монашек, сбившихся возле него стайкой, словно испуганные ласточки. Вообще-то он не любил сниматься ни со священниками, ни с монахами, вспомнила Изабелла. С чего бы это? Из-за чувства вины, вероятно. Муссолини в костюме авиатора. В белой куртке и белом шлеме с развевающими завязками, в одноместном открытом аэроплане. Притворялся, что ведет его, хотя на самом деле машиной управлял скрючившийся на полу летчик. А когда Муссолини, демонстрируя небывалую храбрость, входил в львиный вольер Римского зоопарка, львы были предусмотрительно одурманены наркотиками, и даже вид упитанного диктатора не пробудил в них никакого аппетита. Изабелла улыбалась, читая этот обзор. Каким огромным кажется расстояние от тех времен до нынешних! Для многих это древняя история, а ведь на самом деле дистанция составляет всего одно поколение, а в Италии по-прежнему появляются упитанные и тщеславные политики, чьи действия далеко не в ладах с законом. И все-таки как не любить Италию и итальянцев? В них столько обаяния, они построили замечательные города, с ними так хорошо дружить, и они верны в дружбе. Если бы, готовясь войти в этот мир, мы могли выбирать себе национальность, искус родиться итальянцем был бы велик. Так-то оно так, подумала Изабелла, а что, если, дождавшись своей очереди, ты обнаруживаешь, что все итальянские вакансии разобраны? Простите, но вы должны выбрать что-то другое. Грустно. А кстати, какой вариант считать худшим? Скорее всего, необходимость принадлежать к крошечному народу, составляющему меньшинство в отдаленной стране, где все от тебя отворачиваются и никто не хочет с тобой знаться.
Изабелла так погрузилась во все эти размышления, что даже не заметила наплыва публики, заполнившей в конце концов все окружающие столики. Оторвав глаза от газеты, она потянулась к своей чашке. Кофе, разумеется, совершенно остыл. А в дверь входили всё новые посетители. Кэт за прилавком обслуживала покупателей, Эдди трудился у кофеварочной машины.
Оглядев вновь вошедших, Изабелла замерла: через два столика от нее, возле большой корзины с багетами, сидели, попивая принесенный Эдди кофе и беседуя, Роуз Маклеод и ее друг Грэм. Держа в руках какой-то список, Грэм показывал его Роуз, и та кивала.
Меньше всего на свете Изабелле хотелось бы встретиться с этой парой. Неприятный осадок от визита к ним был еще слишком свеж. Да и они, вероятно, предпочтут избежать новой встречи. Изабелла поскорее уткнулась в газету. Если она будет сидеть так, внимательно изучая новости из Италии, они, вероятно, уйдут, ничего не заметив. Но что, если Кэт подойдет и заговорит или Эдди предложит налить еще кофе? Это может привлечь к ней внимание.
Она попыталась сосредоточиться на газете, но безуспешно. Трижды перечитав одно предложение и так и не уяснив себе его смысл, она осторожно подняла голову, глянула на тот столик и сразу же встретилась взглядом с Роуз. Теперь было бы неудобно просто отвести глаза, и она вынудила себя кивнуть и улыбнуться. Пораженная неожиданной встречей, Роуз Маклеод тоже улыбнулась и слабо взмахнула рукой в знак приветствия, но тут же поспешно ее опустила, как бы не понимая, правильно ли поступила.
Изабелла опять уставилась в газету. Худшее было позади. Они столкнулись, вежливо поприветствовали друг друга и могут каждая идти своей дорогой. Но будь она похрабрее, прошла бы сейчас прямо к столику, где сидит эта пара, и призналась Роуз Маклеод, что ввела ее в заблуждение, а может быть, и рассказала, зачем, собственно, приходила. Могла бы открыть им все связанное со странными видениями Иана и предоставить самим решать, что делать дальше. А если чувство гражданского долга потребует большего, уговорила бы Иана сходить в полицию и оставить там заявление. И всё, точка была бы поставлена. Но поступить так ей не под силу, а значит, она будет все глубже погрязать в трясине нравственных мучений.
Она снова взглянула на эту пару. Подавшись вперед, Грэм что-то объяснял Роуз. Речь шла о чем-то важном, заставлявшем его злиться. Женщина слушала, но отрицательно качала головой. Грэм все сильнее распалялся. Нервно постукивая пальцем по столешнице, он словно настаивал на каком-то решении. Потом обернулся и посмотрел в сторону Изабеллы. Взгляд был исполнен такой ненависти, что она вздрогнула. Волна ярости и презрения прокатилась между столиками и словно ударила Изабеллу.
В ту же секунду он встал и, быстро подхватив свое пальто, направился к выходу. Роуз смотрела ему вслед. Поднялась было, чтобы догнать, но тут же опять опустилась на стул. Когда дверь за Грэмом закрылась, взяла свою чашку кофе и подошла к Изабелле.
– Можно присесть? – спросила она. – Могу я поговорить с вами? – Она поставила свою чашку возле газеты. – Вы меня помните? Я Роуз Маклеод. Вы приходили ко мне домой.
– Садитесь, пожалуйста. – Изабелла пододвинула ей стул. – Конечно я вас помню. И хотела бы попросить у вас прощения…
– Нет-нет, – прервала ее Роуз. – Это я должна попросить у вас прощения. Грэм был ужасно резок. Разговаривал с вами недопустимым тоном. Я на него чудовищно рассердилась.
Такого оборота Изабелла не ожидала.
– У него были все основания говорить резко. Я ворвалась к вам в дом да еще и наговорила то, что, в общем, не соответствует истине.
Роуз нахмурилась. Высокий лоб, тонкие нежные черты лица. Она была еще красивее, чем показалось при первой встрече. В ее облике была хрупкость, и в нем сквозила печаль. Лицо, исполненное печали, обладает только ему присущим спокойствием. Нет игры красок, есть только одна застывшая неизменность.
– Не соответствует истине? – переспросила Роуз.
– Да, – со вздохом ответила Изабелла. – Я не медиум. Все, что я говорила, полная чушь. Видите ли, я собиралась сказать вам совсем другое, а потом запаниковала и сочинила эту нелепую историю. – Подняв глаза, она увидела, что такое признание явно повредило ей в глазах собеседницы.
– Но почему ж вы сказали… – не в силах продолжать, Роуз запнулась. На лице у нее было горькое разочарование.
И это помогло Изабелле решиться. Стало ясно, что нужно любым путем выбраться из трясины лжи. А значит, необходимо вернуться на твердую почву правдивых и рациональных объяснений, покончить с любыми мистическими намеками.
– Я должна рассказать вам очень странную историю, – начала она. – Боюсь, моя роль в ней не слишком-то благовидна. В свое оправдание скажу только одно: я действовала с лучшими намерениями.
Роуз внимательно наблюдала за ней. На лице проступило уже не разочарование, а недоверие.
– Простите, я не уверена… – Она попыталась встать, но Изабелла умоляюще подняла руку: – Пожалуйста, выслушайте меня. Я понимаю, что многое прозвучит очень странно, но все-таки выслушайте меня.
– Хорошо, – голос Роуз звучал холодно. – Если вы так настаиваете, рассказывайте.
– Все началось вот здесь. – Изабелла указала на соседний столик. – Моя племянница была в отъезде, и я вместо нее присматривала за магазином. В какой-то момент совершенно случайно разговорилась с пришедшим перекусить посетителем. И он рассказал, что недавно ему была сделана операция по пересадке сердца. – Изабелла замолчала, ожидая отклика Роуз на последние слова. Но у той даже мускул не дрогнул. – Потом я еще раз встретилась с этим человеком. У него ясная голова, он здравомыслящ и уравновешен. Работал, что немаловажно, лечащим психологом. И вот этот человек рассказал мне о некоторых последствиях перенесенной им операции. Одно из них было ошеломляюще неожиданным.
Вежливо слушавшая Роуз недоуменно пожала плечами:
– Не понимаю, как это связано с моим сыном. И, откровенно говоря, вообще не понимаю, к чему вы все это рассказываете.
– Но донором был ваш сын! – Изабелла изумленно смотрела на Роуз. – Этому человеку пересадили сердце вашего сына.
– Вас ввели в заблуждение. Вы ошибаетесь, – моментально ответила Роуз. – Почему вы считаете, что мы как-то связаны со всем этим? Почему говорите, что мой сын был донором? О чем вы вообще говорите?
От смущения Изабелла на секунду онемела. Потом, глядя на раздраженное и полное недоумения лицо Роуз, продолжила:
– Ваш сын был донором. Его сердце отвезли в Глазго и пересадили Иану.
– Мой сын не был донором, – горячо возразила Роуз. – Думаю, что у вас в высшей степени неправильная информация, мисс… Дэлхаузи?
Окончательно растерявшись, Изабелла слабо пробормотала:
– Не был донором? Вы уверены?
– Разумеется! – Роуз уже не могла сдержать раздражения. – Для использования моего сына в качестве донора необходимо было получить наше разрешение. А к нам никто даже не обратился. Никто, – у нее перехватило дыхание, – не попросил у нас… его сердца.
Какое-то время обе молчали. Роуз возмущенно смотрела на Изабеллу, та опустила глаза в стол.
– Да, я совершила чудовищную ошибку, – проговорила она наконец. – Позволила себе сделать поспешные выводы. Простите меня, пожалуйста, за бессмысленно причиненные вам огорчения. Я не могла подумать… даже не подозревала.
– Оставьте! Никакого вреда вы не нанесли, – вздохнула Роуз. Но закончить на этой ноте не захотела: – Я только попрошу вас хорошенько разъяснить все вашему другу. Мы не причастны к его операции. Она нас решительно не касается.
– Мне очень неловко, – грустно кивнула Изабелла. – Я ринулась в бой, не проверив всех фактов.
– Давайте забудем все это, – предложила Роуз. – Случилось небольшое недоразумение, и только.
Больше им нечего было сказать друг другу. Роуз медленно поднялась, кивнула Изабелле и двинулась к выходу. Вышла, даже не обернувшись. А Изабелла, сложив свою газету, с чашкой в руках направилась к стойке.
– Что-то случилось? – спросила Кэт, движением головы указывая на дверь. – Кто эта женщина?
– Случилась неувязка, – ответила Изабелла. – И виновата в ней я. С моими вечными фантазиями.
Со склонностью к необоснованным предположениям. К вмешательству в чужие дела. Вот оно как, моя дорогая.
– Не слишком ли ты строга к себе? – спросила Кэт. Она давно привыкла к самокритичности Изабеллы, к ее склонности дискутировать с самой собой на темы морали, а если кто-то окажется рядом, вовлекать в эти дискуссии и его. Но на этот раз недовольство собой, звучавшее в голосе тетушки, было серьезнее, чем обычно.
– Нет, все наоборот: я недостаточно строга к себе, – отрезала Изабелла. – Мне пора отказаться от глупого убеждения, будто, услышав чью-то историю, я должна тут же в нее ввязаться. Сколько раз я так поступала! Но больше не буду.
– Не будешь? – недоверчиво спросила Кэт. – Уверена, что не будешь?
– Нет, не уверена, – созналась, помолчав, Изабелла. – Не уверена. Но постараюсь.
Услышав это, Кэт заливисто рассмеялась, а Эдди, слышавший их разговор, поднял голову и, посмотрев на Изабеллу, тихо промолвил:
– Вы очень хорошая. Не старайтесь меняться. Но Изабелла этих слов не расслышала.
Глава шестнадцатая
На звонок Томазо ответила Грейс, и, вернувшись домой, Изабелла нашла на столе оставленную ей записку на карточке, какие служили Изабелле закладками в рукописях и охотно употреблялись Грейс, чтобы быстренько нацарапать сообщение для хозяйки. Изабелла терялась в догадках, почему домоправительница не использует обычный клочок бумаги, но, поскольку Грейс была натурой чувствительной и самый невинный вопрос могла счесть за выпад, раз и навсегда отказалась от идеи найти объяснение. Грейс написала:
Звонил исключительно обаятельный мужчина. Том. Фамилию не расслышала. Иностранец. Позвонит в три. Никогда не слышала, чтобы так разговаривали. Но будьте осторожны.
Между тем Грейс еще не ушла и работала наверху. Услышав шаги Изабеллы, она спустилась по лестнице и, приоткрыв дверь кабинета, заглянула к хозяйке.
– Нашли записку?
– Да. – Изабелла кивнула. – Спасибо. Его зовут Томазо. Он итальянец.
– Мне понравился его голос, – загадочно усмехнулась Грейс.
– Да, он очень… – Изабелла на минуту задумалась. – Впрочем, иначе не скажешь: очень сексуальный.
– Что ж, в добрый час! – одобрила Грейс.
– Не знаю, не знаю, – с сомнением покачала головой Изабелла. – А впрочем, возможно.
Раскрыв дверь, Грейс вошла в комнату.
– Только вот не настраивайтесь на поражение. Почему, собственно, вам не найти себе пару? Вы очень привлекательная женщина. У вас душа хорошая. Вы нравитесь мужчинам. Да-да, не возражайте, нравитесь! Им нравится разговаривать с вами. Я сама это видела.
– Разговаривать-то им нравится, – вздохнула Изабелла. – Но этим все и заканчивается. Тут они ставят точку. Похоже, я вызываю у них легкий страх. Мужчин отталкивают думающие женщины. Они уверены, что думать надлежит только мужчинам.
Грейс медленно обмозговала сказанное.
– Не уверена, что вы правы, – изрекла она. – Конечно, есть и такие мужчины, но есть и другие. Возьмите хоть Джейми. Да! Взгляните-ка на него. Ведь он готов целовать землю, по которой вы ступаете. Это видно даже слепому. – Она помолчала. – Жалко, конечно, что он еще паренек.
Изабелла прошла к окну и задумалась, глядя в сад. Неожиданный поворот разговора смутил ее. Обсуждать мужчин в целом – это пожалуйста, но обсуждать Джейми немыслимо. Все еще слишком свежо, рана может открыться.
– А вы-то сами, Грейс, как? Какова роль мужчин в вашей жизни?
Она никогда не заговаривала с Грейс об этом и совершенно не представляла, какой будет реакция домоправительницы. Обернувшись, она увидела, что вопрос, к счастью, не оскорбил Грейс. И это позволяло высказаться определеннее:
– Несколько дней назад вы говорили, что познакомились с кем-то на спиритическом сеансе. Помните?
Грейс взяла со стола карандаш и принялась рассеянно вертеть его в руках.
– Разве я говорила такое? Может, и говорила.
– Да, говорили, – заверила Изабелла. – Вы рассказали мне о нем, а после, думаю, я видела его на сеансе. Он сидел за нами. Приятного вида мужчина, потерявший жену. Это ведь он?
– Возможно. – Грейс теперь очень внимательно изучала кончик карандаша.
– Ну так послушайте. Он очень приятный. И вы ему нравитесь. В этом я абсолютно уверена.
– С ним легко разговаривать, – произнесла Грейс. – Он из тех, кто умеет слушать. Мне всегда это нравилось. Он джентльмен.
– Да, – подтвердила Изабелла. – Он джентльмен. Хорошее слово, правда? Сейчас почему-то его стараются избегать. Считают, наверное, что от него отдает снобизмом. Согласны?
– Может, и так. – Грейс положила карандаш на стол. – Но не думаю, что это правда. Ведь джентльменов можно встретить повсюду. Неважно, из какой они семьи или чем занимаются. Любой может быть джентльменом. И джентльмен вызывает доверие.
Да, подумала Изабелла. А есть люди, подобные Джону Лиамору. И ты понимаешь – или должна понимать, – что он не джентльмен. Она, конечно, понимала, но предпочла отмахнуться от этого, потому что не джентльмены самим своим поведением заставляют тебя отмахнуться от здравого смысла и тебе море делается по колено. Но лучше не думать об этом сейчас, потому что время врачует и образ этого человека отодвигается все дальше. Приятно осознавать, что забвение становится все полнее и он превращается в постороннего, в того, о ком если и вспоминаешь, то без боли, без страшного чувства тоски и потери.
Изабелла посмотрела на Грейс. Если бы та считала, что разговор зашел чересчур далеко, тотчас бы вспомнила о работе, что ждет ее наверху, и без обиняков прервала его на полуслове. Такое случалось, когда, вступив в спор, она не могла найти веского аргумента и неожиданно спохватывалась, что еще не выгладила белье или что-то забыла на втором этаже. Но сейчас ничто не указывало на желание закруглить разговор, и Изабелла продолжила:
– Не исключено, что он нравится и еще кому-то. Не только вам, – ввернула она как бы между прочим, но в голосе был намек, и Грейс сразу его учуяла.
– С чего вы это говорите? – спросила она, подозрительно всматриваясь в хозяйку.
Изабелла нервно сглотнула. Какими словами лучше воспользоваться?
– Мне показалось, что эта дама-медиум проявляла к нему интерес. То и дело поглядывала на него. Когда мы пили чай…
– Она на всех поглядывает. – Грейс явно заняла оборонительную позицию. – Именно так и происходит общение. Чтобы те, кто уже на другой стороне, могли выйти на связь, нужно сначала установить контакт с теми, кто на земле.
Изабелла колебалась, не зная, как поступить. Грейс явно стремилась быть лояльной к даме-медиуму, и этого следовало ожидать.
– Поправьте меня, если я ошибаюсь, – медленно начала Изабелла, – но не кажется ли вам, что послание от ушедшей жены, обеспокоенной тем, что кто-то стремится поближе узнать ее мужа, прозвучало не случайно? Вы видели, как отреагировал ваш знакомый?
– Не знаю, я ведь за ним не следила. – Грейс поджала губы.
– А я следила, – откликнулась Изабелла. – И видела, что он принял послание на свой счет. Вжал голову в плечи, словно кто-то ударил его по макушке свернутой в трубку газетой.
– Ничего не могу сказать, – фыркнула Грейс. – Некоторые из этих посланий самого общего свойства. Оно могло предназначаться кому угодно. Почти все мужчины, что ходят к нам на собрания, проводили в последний путь своих жен. Этот человек вовсе не единственный вдовец.
Изабелла внимательно посмотрела на Грейс. Моя домоправительница отличается массой достоинств, подумалось ей. Она прямодушна, правдива, абсолютно чужда ловкачеству. Но если ей почему-то придет на ум отрицать очевидное, она будет делать это с упорством, способным вымотать тебе душу.
– Грейс, – не отступала она. – Мне не хотелось говорить это открытым текстом, но вы меня вынуждаете. Я уверена, что почтенная мадам-медиум вознамерилась наложить лапу на этого человека. Она просто пожирает его глазами. Теперь представьте: вы медиум и видите, что человек, которого вам смертельно хочется завоевать, что-то уж слишком подружился с другой женщиной. Что вы сделаете? Неожиданно обнаружите, что покойная жена взывает к нему с того света, чтобы предупредить об опасности этих отношений. Веря, что предостережение действительно исходит от жены, он отнесется к нему серьезно. А значит, всему конец… Простите, мне неприятно говорить так жестко, но… конец вашим надеждам на союз с ним.
Пока Изабелла говорила, Грейс глядела на нее не мигая. Теперь она снова подхватила и завертела в руках карандаш. Потом вдруг рассмеялась.
– А что, если его жена права? Что, если я и правда принесу ему вред? Что тогда?
Изабелла была сбита с толку. Ее умозаключения, в правильности которых она совершенно не сомневалась, опирались на уверенность, что дама-медиум выдумала послание от жены. Допустить иное она не могла. Но Грейс, верящая в подлинность посланий из потустороннего мира, должна, конечно, сделать другие выводы.
– Тогда вам, разумеется, надо держаться подальше друг от друга.
– Именно так я и собираюсь поступить, – ответила Грейс.
Изабелла пришла в полное недоумение. Обычно женщины не уступают приглянувшегося мужчину, не попытавшись даже побороться за него. Но, судя по всему, Грейс собиралась собственноручно отдать победу духовидице.
– Не понимаю, почему вы так легко сдаетесь, – задумчиво протянула она. – Ведь эта женщина использовала дешевый трюк, а вы ей это спускаете.
– Ну а я вижу все иначе, – отрезала Грейс. – И кончим на этом. – Она глянула на часы и пошла прочь.
Разговор был действительно завершен. – Меня ждет работа, – объявила Грейс. – А вас? Все уже сделано для журнала?
– Этого никогда не бывает, – ответила Изабелла, вставая. – Моя работа – Сизифов труд. Как только камень поднят на вершину, он снова катится под гору.
– Такова любая работа, – откликнулась Грейс. – Я мою и чищу, но все снова пачкается. Вы публикуете пачку статей, а почта приносит следующую. Даже и королеве не легче. Она торжественно открывает мост, а они тут же строят новый. Она подписывает закон, а у них уже разработан еще один. – Грейс тяжело вздохнула, словно почувствовав тягость монаршего положения.
– Труд – наш удел, – подвела черту Изабелла. Грейс, подбирая упавший на пол листок бумаги, кивнув, добавила:
– Да, но в Библии сказано: Посмотрите на полевые лилии, как они растут: ни трудятся…
– …Ни прядут, – продолжила Изабелла.
– Верно, – заметила Грейс и завершила цитату: – Но говорю вам, что и Соломон во всей славе своей не одевался так, как всякая из них.
– Соломон, – задумчиво повторила Изабелла. – Как, по-вашему, был он одет во всей славе? Шитые золотом одежды и все такое прочее?
Грейс посмотрела на листок бумаги, поднятый ею с пола. Это была страница, выпавшая из рукописи, – что-то про грусть и потери. Ей уже не попасть на свое место, подумала Грейс, и положила исписанный лист на стол.
– Думаю, так, – рассудила она. – Тяжелые одежды, обильно вышитые золотом. Чересчур теплые и тяжелые для тех краев. Ужасно неудобные. А посмотрите на портреты Марии Стюарт! Наверняка ей было тяжело и жарко в таких платьях. И ведь даже дезодорантов еще не существовало.
– Другого тогда не знали, так что, наверное, не замечали неудобств. – Изабелла замолчала, припоминая поездку в Россию на закате коммунистической эры, когда в тамошних магазинах не было ничего, кроме гулкого эха пустоты. В час пик ей довелось ехать в московском метро, и нехватка мыла, а также отсутствие дезодорантов били в нос основательно. Но замечали ли это русские?
– В Келсо около дома моего дяди жил очень старый старик, – проговорила Грейс. – Я видела его еще девочкой, когда приезжала гостить к дяде с тетей. Вечно сидел на пороге и смотрел в поля. Говорили, что ему стукнуло девяносто восемь и он не мылся уже двадцать лет – с тех пор, как у него лопнули трубы для горячей воды. Он говорил, что именно потому так долго и живет.
– Глупости, – парировала Изабелла, но тут же подумала: а почему, собственно, глупости? Все знают о существовании полезных бактерий. Колонии мельчайших организмов живут у нас на коже в полной гармонии с хозяйским организмом и вечной готовности отразить натиск истинных врагов – вредных бактерий. Принимая душ или ванну, мы наносим урон их рядам, смываем их города, уничтожаем целые династии, разрушаем культуру. Представив себе все это, она сказала: – А может быть, и не глупости.
Но Грейс уже вышла из комнаты. Когда Томазо наконец дозвонился, выяснилось, что он хочет пригласить Изабеллу поужинать. Просит прощения, что говорит об этом так поздно – не удалось связаться с ней пораньше, – но, может быть, она свободна сегодня вечером? У одной из подруг Изабеллы было железное правило: не принимать никаких приглашений на сегодня, чтобы не вызвать подозрения, будто ее ежедневник пуст. Глупая гордость, лишавшая ее удовольствий. Изабелла не страдала подобными предрассудками и согласилась без всяких уверток.
Место выбрал Томазо. Это был рыбный ресторанчик в районе Лита, городского порта, и помещался он в доме из дикого камня, служившем в былые, патриархальные дни жилищем рыбака и выходившем окнами на мощенную булыжником улочку и гавань, куда причаливали суда. Дощатый пол, клетчатые хлопчатобумажные скатерти и черная грифельная доска, на которой цветными мелками писали название подающегося сегодня фирменного блюда, придавали этому ресторану сходство с французским бистро. Оглядев помещение, Томазо сконфуженно взглянул на Изабеллу.
– Это была рекомендация отеля, – сказал он, понизив голос. – Надеюсь, кормят здесь неплохо. – Говоря это, он наклонился к Изабелле, и она уловила аромат одеколона – аромат сочной дорогой парфюмерии, ассоциирующийся у нее с гладкими сладко-пахучими страницами глянцевого журнала.
Судя по всему, он привык к более шикарным ресторанам, лучше гармонирующим с его элегантностью, сшитым на заказ костюмом, дорогими туфлями с изящными пряжками.
– Еда будет отличной. Ресторан пользуется известностью, – успокоила она.
Ее слова убедили Томазо, и он почувствовал себя непринужденнее. Оглядевшись еще раз, заметил:
– В чужих местах трудно ориентироваться. Будь мы в Болонье или даже в Милане, я знал бы, куда повести вас. Но за границей так легко попасть впросак.
– По-моему, вы не из тех, кто может попасть впросак, – произнесла Изабелла и тут же пожалела о своих словах. Томазо посмотрел на нее удивленно:
– Почему вам так кажется? Вы ведь меня совсем не знаете.
Взглянув на него, Изабелла разглядела то, чего не заметила раньше. Шелковый галстук, сияющий белизной жесткий (по-видимому, накрахмаленный) воротничок рубашки, идеально ухоженная шевелюра (каштановые с красноватым блеском волосы зачесаны назад тщательно, волосок к волоску). Весь его облик соответствовал тому, что Изабелла называла классический учитель танцев и обычно не одобряла или определяла как внешнее проявление тайного тщеславия, но теперь, непонятно почему, восприняла с удовольствием. Входя в ресторан, она испытала – и призналась себе в этом – трепет гордости, оттого что ее увидят с таким спутником. Приятно было сознавать, что на них смотрят. Именно это чувствуют мужчины в компании красавиц, думалось ей, поэтому так и стремятся быть рядом с прекрасными. Красота, элегантность, сексуальная притягательность бросают отблеск и на тех, кто оказался рядом с завораживающей фигурой.
