Текст книги "Режиссер"

Автор книги: Александер Андориль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 9 страниц)

Наклонившись, он треплет овцу по пушистой морде. Та зажмуривается, переворачивается на спину и перебирает дрожащими копытами в воздухе, тяжело валится на бок, вскакивает, фыркает и идет вдоль дивана.

Телка толкает мордой дверь в коридор, просовывает в дверной проем голову, затем протискивается сама. Автоматически закрывающаяся дверь скользит по ее плечам, гладкому крупу и слегка прижимает заднюю ногу.

Вслед за ней тяжелой поступью, низко опустив голову, из гостиной выходит лошадь.

Затем овца, с чувством собственного достоинства в глазах. В шерсти застряли комья земли и солома. За ней идет серо-черная свинья с блестящими глазами.

Ингмар в одиночестве сидит на диване. В коридоре тишина. Маленький бродяжка отбрасывает тусклый свет на панель и столик у стены: сквозь прозрачный подбородок льется яркий свет, а гармошка пропускает лишь мутное коричневое сияние.

Салфетка на спинке падает за диван, когда Ингмар встает и подходит к окну. Откидывает оба крюка и распахивает створки навстречу темноте.

Глубоко-глубоко в черной воде мерцают звезды.

Он взбирается на узкий подоконник, крепко ухватившись одной рукой за среднюю раму, другой – за верхнее полукружье окна, и высовывается наружу, окунаясь в холодный воздух где-то на высоте восьми метров от стылого склона. Он чувствует, как мрачное спокойствие разливается по всему телу.

Клочья облупившейся краски падают на подоконник.

Сердце тяжело отбивает удары, опускаясь все ниже и ниже.

Руки немеют, он почти не чувствует ног, далеко высунувшись из окна. Почти незаметно для самого себя он может выпустить эту опору.

Фасад гостиницы, ряды молчаливых окон, истончившаяся листва, терраса где-то внизу, усыпанная осенними листьями вперемешку со снегом.

Сосна под лунным светом отбрасывает тонкие нитяные тени. Четыре звезды выделяются на фоне других, образуя стрелу. Одинокие фонари угадываются в ложбине, а огромное озеро кажется больше неба.

10

Ингмар не решается вскрыть письмо, страшась известий об отце. С каждым днем ему становится хуже. Операцию пришлось перенести, подключили Нанну Шварц[41]41
  Знаменитый шведский врач.


[Закрыть].

Встретив возле столовой Стига, Ингмар рассказывает, что собирается делать финальные эпизоды в церкви Скаттунге и, наверное, пора посмотреть сцены с местом самоубийства.

– Я думал, съемки прекращены.

Рука с письмом дергается, судорожно, словно лапка долгоножки.

– Почему это прекращены?

– Экелунд звонил и сказал, что…

– При чем тут Экелунд? Извини, но такие вопросы надо решать со мной.

Стиг все время прикрывает рукой рот, когда говорит. Взгляд у него скептический.

– Будешь сегодня снимать?

– Да.

– Понимаешь, я на сегодня своих ребят отпустил.

Засунув руки в карманы брюк, Ингмар встречается взглядом со Стигом.

– Может, попробуешь их разыскать?

– Да, но…

– Попробуй, – говорит Ингмар, поворачивается и уходит.

Оглянувшись в дверях, он смотрит на спину Стига и кричит:

– Надо поработать сегодня, если получится решить эту проблему!

Войдя в столовую, Ингмар останавливается и возвращается мыслями в тот момент, когда рассердился на Гуннара и швырнул стакан в стену.

Острые осколки и круглые капельки.

Он медленно отодвигается в сторону, глядя на искрящееся на солнце жидкое месиво стекла и воды. Смотрит, как детские рисунки, множась, отражаются во внутренней стороне полушария.

Испуганный взгляд Гуннара проступает сквозь дрожащие хрустальные подвески люстры.

Ингмар передвигается, и лицо Гуннара исчезает. Снова появляется и растворяется, когда угол зрения меняется так, что капли воды наполняются светом прожектора. Он встает на цыпочки, потом сгибает колени и видит, что кто-то другой стоит рядом с тем местом, где должен быть Гуннар.

Это ребенок. Наверное, Стефан, думает Ингмар.

Мальчик пытается дотянуться до какого-то предмета, но не достает. Ему мешает чья-то негнущаяся рука, лежащая у него на лбу и вцепившаяся в волосы.

Ингмар подходит к актерам, ставит чашку с чаем на стол и садится.

– Вы что, тоже думали, у нас сегодня свободный день?

– Вообще-то Гуннар болен, – сердито говорит Ингрид.

– Я только хотел сказать…

– Что же ты хотел нам сказать? – перебивает она.

– Ничего.

– У меня тоже немного болит горло. Но я конечно же притворяюсь.

Он смотрит в чашку с чаем. По темной поверхности пробегает рябь.

– Я только хотел узнать, готовы ли вы к поездке в Скаттунгбюн.

– Конечно, готовы, – отвечает Макс, глядя на других и пожимая плечами.

Катинка заходит в столовую и жестом подзывает Ингмара.

К. А. догоняет его в коридоре и, расстегивая манжету рубашки, бормочет, что ему как-то неспокойно.

– Ты с Гуннаром говорил?

– Как раз собираюсь, – отвечает Ингмар.

– Вряд ли у тебя получится уговорить его снова ехать в Финнбаку.

– Да я бы и не решился ему это предложить, – с улыбкой говорит Ингмар. – Думаю, сцену можно будет смонтировать из того материала, что уже есть.

Звонит телефон на стене.

– Не знаю, – говорит Стиг, опустив глаза. – Похоже, народ совершенно… мне кажется, они просто не верят, что фильм состоится. Пока царит такое настроение, ничего не получится.

– Да уж.

– Ингмар, – начинает Стиг, пытаясь встретиться с ним взглядом, – скажи, как вообще обстоят дела? Сколько мы еще здесь пробудем?

– Не знаю, – отвечает он, прижимаясь к стеклянному горлу банки.

Снова звонит телефон.

– Ты должен поговорить с шефом. Как только перестанет светить солнце, мы за неделю управимся.

– Мы могли бы сделать все за четыре дня, – отвечает Ингмар. – На это у нас есть деньги, но ты же видишь, что сегодняшний день, похоже, пропал. А если Гуннар до завтра не поправится, то можно собираться домой.

У К. А. дрожат губы.

– Все будет хорошо, – мягко увещевает Ингмар.

К. А. молча смотрит ему в глаза.

– Если б ты мог разыскать Блумквиста и его команду, мы бы сегодня съездили на машине посмотреть место самоубийства.

Сквозь стеклянные двери ресепшена Ингмар видит Бритт Арпи[42]42
  Первая женщина в Швеции, возглавившая клуб игры в гольф.


[Закрыть]. Он отворачивается как раз в тот момент, когда та открывает рот. «Бергман», – слышится у него за спиной.

Он убегает, чтобы не слышать ее слов о телеграмме, которая пришла утром.

Быстро идет по коридору.

Ударяется о стеклянную стену и, перевернувшись, вспархивает к потолку, отскакивает, залетает под стеклянный колпак и, обжегшись о раскаленную лампу, падает на пол. Обогнув угол, слетает по лестничному пролету и переходит на шаг.

Останавливается, непонятно зачем глядит на часы, делает еще пару шагов и тихонько стучит в дверь.

– Кто там?

Открыв дверь, Ингмар видит Гуннара, который лежит в постели и читает.

Книга сползает на грудь, он закрывает глаза.

– Решил посмотреть, как ты тут.

– Да вот так, – бормочет тот.

– Горло болит?

– Сегодня работать не смогу.

– Понимаю, – поспешно говорит Ингмар. – А как насчет завтра?

Гуннар не отвечает.

– Боюсь, денег не хватит, если мы… с этим, конечно, ничего не поделаешь, но…

Гуннар открывает глаза, губы сужаются в ниточку и бледнеют еще сильнее.

– Может, принести тебе порошки для моментального выздоровления? – спрашивает Ингмар, не в силах сдержать улыбку. – Отец показал мне поздравительную открытку, которую я нарисовал бабушке, когда мне было лет шесть. Она изрисована красными и желтыми лицами с кучей точек. На обратной стороне моя мать написала: «На картине, без сомнения, изображен большой пожар».

Гуннар снова начинает читать.

– Отец впервые захотел посмотреть фильм, пришлось пообещать ему, что все получится, – лжет он.

За окном раздается автомобильный гудок, гнусаво звучат фанфары. Когда, отодвинув занавеску, Ингмар смотрит в окно, он видит, как незнакомец, стоящий рядом с черной машиной на гравийной площадке, машет рукой.

Опустив голову, Свен ждет в коридоре рядом с его дверью. Взлохмаченные светло-рыжие волосы, уставшие глаза в обрамлении сахарной крошки белесых ресниц.

– Что случилось? – спрашивает Ингмар. – Ты как будто… даже не знаю, как сказать. Все будет хорошо, так всегда бывает.

– Просто из лаборатории сообщили об ошибке.

– Какая пленка?

– Они пока не уверены, что что-то не так, но…

– Это сцены с Гуннаром? Да? – спрашивает Ингмар. – Тогда все пропало.

Свен опускает глаза, щеки и кожа вокруг светлых бровей краснеют. Ингмар не знает, что сказать, он не в состоянии продолжать этот разговор, он слишком устал, чтобы говорить что-то ободряющее. Он закрывает дверь в номере, оставив Свена стоять в коридоре, медленно запирается на замок и ложится на живот в кровать.

Телефон трещит, временами царапая голоса, нереальное чувство кружения и падения пронизывает беседу.

– Нет, я вернулась позавчера.

– Как там Мария Луиза?

– Как обычно, – говорит Кэби. – Nur Ruhe[43]43
  Только покой (нем.).


[Закрыть]. Разбила все на части, каким-то чудом нашла дирижера, который выучил оркестровую партитуру, переложенную для фортепьяно.

В трубке раздается бульканье.

– А в воскресенье… да, точно, она устроила для нас фортепьянный концерт, – продолжает Кэби. – Пригласила кучу учеников и друзей.

– Ну и как?

– Во всяком случае, я почувствовала, что все в порядке.

– Хорошо.

– А ты как? Голос у тебя немного расстроенный.

– Даже не знаю…

– Что-то случилось?

В трубке раздается пощелкивание, на мгновение становится слышно жужжащее эхо чужих разговоров. Кэби вздыхает, голос не слушается ее, когда она начинает говорить:

– Наконец это случилось. Ты кого-то встретил?

– Что? – удивленно спрашивает он. – Прекрати, у меня тьма проблем с фильмом.

– Ты только скажи. Ты ведь знаешь, что мне можно рассказать. Дело не в ревности, просто я не хочу, чтобы ты мне лгал.

– Кэби, никого я не встретил.

– Ты ведь спишь с Ингрид?

– Вовсе нет, говорю же, все наоборот.

– Значит, ты спишь с Гуннаром, – смеясь, говорит она.

Она хохочет и отвечает, что, возможно, ему стоит попробовать.

– Вы поссорились? – спрашивает она таким же довольным голосом.

– На меня вчера что-то нашло, я орал, как сумасшедший. Гуннару от меня досталось, он заболел.

– Только бы вы успели сделать все, что задумано.

– Похоже, не успеем. Может быть, фильма вообще не будет.

– Ты серьезно?

– Ну я не знаю, деньги кончаются, все усталые и злые.

– Деньги наверняка есть.

– Было немного глупо начинать…

– Но ведь это очень важный фильм, – говорит Кэби.

– Ясное дело, я хотел показать отцу, что…

– Я имею в виду для тебя, важный для тебя самого, – перебивает она. – Все равно он не будет его смотреть.

– Да, ты права.

– Ладно, – бормочет она.

На линии что-то трещит.

– Что?

– Думаешь, ему понравится? – спрашивает она.

– Он скажет, что я ничего не знаю о пасторах, – отвечает Ингмар и поджимает губы.

Заметив сына, бегущего следом, отец быстро вскочил в седло и, слегка пошатнувшись, поехал вперед. Прямо по гравийной дороге, что пересекалась с просеками и свежими лесовозными тропами.

Ингмар видел, как полы тонкого пиджака развевались над сумкой на багажнике.

Видел, как маленький мальчик изо всех сил бежал за своим отцом, а тот, сгорбившись, все сильнее жал на педали, устремившись к тенистой синеве узкой тропинки в еловом лесу.

– Ты должен поговорить с Гуннаром и со всеми остальными, – говорит Кэби. – Сказать, что ты раскаиваешься и не стоило так себя вести.

– Но я не могу, – отвечает он. – Я способен только сидеть в номере и смотреть телевизор.

– Но ведь фильм…

– К тому же по субботам в гостинице танцы, наверняка все пошли туда.

– И ты иди.

– Не переношу танцы, – фыркает он.

– Необязательно танцевать для того, чтобы…

– Не могу, Кэби, я в таком отчаянии, сейчас заплачу.

– Тогда поплачь.

– Ага, – улыбается он, чувствуя, как в носу что-то натягивается, – наверное, это поможет.

11

Ингмар с отцом живут в гостинице Сёдерхамна. После ланча они едут на поезде до Бергвика и идут в кино.

На экране Маяк и Прицеп[44]44
  Датские комики Харальд Матсен и Карл Шенстрём.


[Закрыть].

Вдруг кто-то стучит в дверь в самом конце салона.

Стучит тихо, но все же Ингмар должен открыть.

На потолке утренний свет. Выключенная лампа, мертвые мухи на дне стеклянного колпака.

В дверь снова стучат, Ингмар встает с постели, отодвигает оба кресла и открывает.

С приветливой робостью посмотрев на него, Свен входит в комнату. За ним идет К. А. с маленьким подносом, на котором лежит завтрак.

– Я только что получил ответ из лаборатории, – говорит Свен. – Они сказали, ничего страшного, просто… – Широко улыбаясь, он опускает глаза. – Просто смех, да и только, – продолжает Свен. – Они сказали, что все отлично.

– Здорово, – бормочет Ингмар.

– Вечером можем посмотреть.

К. А. ставит поднос на тумбочку.

– Я поговорил с Ингрид и Максом за завтраком. Они сказали, что Гуннар чувствует себя лучше.

– Рад за него, – говорит Ингмар, садясь на кровать.

– Что-то случилось? – спрашивает Свен.

– Случилось то, что, кроме меня, никто больше не хочет снимать этот фильм… да я и в себе уже не уверен.

К. А. подходит к окну и немного погодя бормочет:

– Стиг со своими ребятами ждут во дворе.

– А что там с погодой? – интересуется Ингмар.

– Солнце светит, но горизонт пасмурный. Лишь бы нам немного подфартило, и день будет серый.

– Значит, пора одеваться, – говорит Ингмар.

Стоя в фойе, Стиг рассказывает об особой курительной трубке, которую он вырезает из грушевого дерева.

– Каждый день понемногу.

Гуннар и К. А. осторожно разворачивают замшу на стеклянном столике.

– Трубка двойная, – говорит Стиг, выжидательно заглядывая им в глаза. – Можно забить в оба чубука один и тот же табак, а можно два разных сорта.

Те внимательно изучают трубку. Смотрят ее на свет.

– Двойная, – повторяет Гуннар, стараясь не засмеяться.

– Похоже на мотоцикл с коляской, – говорит К. А. Ингмар подходит к ним, и Гуннар протягивает ему трубку.

– Ну и как, работает? – тихо спрашивает он.

– Работает? – переспрашивает Стиг. – Ты о чем? К. А., смеясь, отворачивается, и Ингмар видит, как поблескивают глаза Гуннара, когда, прикрывая рукой рот, он садится на стул.

Входит Свен, он приносит холодный воздух в складках одежды.

– В машину забрались крысы. Сожрали половину сиденья, – пыхтит он. – Конечно же моего. На всей обивке огромные дыры.

– Наверное, от твоего сиденья вкусно пахнет, – предполагает Ингмар, почесывая спину о дверной косяк.

– Вкусно пахнет? И что теперь, надо есть все, что…

– Да шучу я, Свен.

– Думаешь, от него плохо пахло?

Ингмар смеется, они встречаются взглядами. Свен тоже рад.

– Ну что, едем в Скаттунгбюн?

– Даже не знаю, – говорит Ингмар.

– Мы еще можем успеть.

– Если плюнем на солнце и на…

– Не надо ни на что плевать, – перебивает Свен. – Все будет отлично. Именно так, как нам надо.

Когда они спускаются в долину, над дорогой на крутом склоне в ослепительном сиянии солнца вырастает Скаттунгбюн.

Вереница автомобилей и грузовиков сворачивает на дорогу поменьше, проезжает сквозь лес, вокруг которого замыкаются горы.

Они не спеша едут вдоль сверкающей цепочки озер.

Мощные автомобили, автобус со звукоаппаратурой и столовая на колесах – все это останавливается у въезда на грунтовку возле самого разворота. Бурливая вода последнего озера стремительно хлещет из открытого затвора плотины, спускаясь в реку Марнес.

– Это мне нравится, – говорит Свен, выходя из машины. – По-моему, замечательно.

Он показывает на запруду.

Ингмар кивает.

– Правда, пароходов здесь раз-два и обчелся, – улыбаясь говорит Катанка и ищет его взгляд.

Все в одинаковых куртках с подкладкой из овчины топчутся на солнечной площадке, чтобы согреться.

Двухлетние березки дрожат среди поросли тоненьких прутиков, пригибаются к земле.

– Блумквист получил разрешение вырубить немного кустарника возле устья реки, – говорит Свен, главным образом самому себе.

Немного постояв вместе с Ингмаром, он направляется к Петеру, который молча прилаживает закутанную камеру к деревянной подставке.

К. А. подходит к Ингмару и, ничего не говоря, тыкает пальцем в водянистую облачную пелену, нависшую над деревьями.

Ингмар собирает всех вокруг камеры, но долгое время просто стоит молча, не в силах собраться с мыслями.

– Это немного… неприятно, или как бы это сказать… – начинает Ингмар. – Но я решил, что сегодня мы будем делать съемки с дальнего расстояния. Я написал в сценарии, что с мертвым телом не должно быть никакой лишней интимности и…

Актеры и техперсонал стоят рядом и слушают.

– Я понимаю, это моя ошибка, что мы потеряли столько времени.

Сняв шапку, он почесывает лоб.

– Если солнце так и будет светить, то… даже не знаю, тогда придется пойти на серьезные компромиссы, сделать кучу крупных планов, составить грузовики так, чтобы было немного тени, но… Что тут сказать? Мессу придется отменить, вот как это называется. Поступайте как знаете. Насильно никого тут не держат, но я надеюсь, что многие из вас подарят мне пару лишних часов.

Ингмар жестикулирует и кричит, когда репетируют общие планы. Машины едут вперед и поворачивают.

Пастор идет большими шагами, останавливается.

Перебрасывается беззвучными репликами с полицейскими, одетыми в штатское.

Тело накрывают брезентом.

Свен спускается, встает рядом с Ингмаром и просит его проследить, чтобы «скорая» не сдавала слишком сильно назад.

– Вот так в самый раз, правда? – спрашивает Ингмар.

– Да.

– Думаю, просто отлично.

– Правда, я все надеялся, что будет хоть немного облачно, – говорит Свен, шмыгая носом. – Тем более что похолодало – целый час было…

– Я тоже про это думал, – говорит Петер, передавая Свену блокнот.

– Да, лишь бы выпало хоть немного снега, – тихо прибавляет Ингмар.

– Думаю, нам все же надо поспешить со съемками, – говорит Свен. – Пока солнце опять не выглянуло.

– Нет, сейчас у нас будет ланч, – бормочет Ингмар, глядя на воду.

«Еловый лес стал еще зеленее», – думает он и вдруг видит, как пасмурная дымка, вырастая из сгустившегося воздуха, плавно растекается, заполняя все вокруг, словно блекло-серое одеяло стелется над землей и накрывает озеро.

Он осторожно несет тарелку с дымящимся говяжьим рагу между столиками и стульями. Пол дрожит и грохочет у него под ногами. Окно снова запотело. Он садится прямо напротив Гуннара. Посмотрев друг другу в глаза, они начинают молча есть.

Запахнув толстую куртку, Ингмар подпоясывается, и первая снежинка ложится на черно-синюю ель. Стало темнее, он смотрит на облако, которое окутывает съемочную площадку, и легкий снег, кружащийся под порывами ветра.

– Теперь уже не ошибешься, – говорит Ингмар и зовет остальных. – Давайте скорее, снимаем!

Приходит Свен с бутербродом в руке.

– С ума сойти.

– Надо же, как здорово.

– По местам!

– Уберите машины.

Ингрид смеется, Берта поправляет ее одежду и волосы.

– Уберите машины.

– А вот и кровь! – напевает Бёрье, бегая рядом с К. А. с лиловой пятилитровой бутылью в обнимку.

Ингмар поднимается на пристань и, стоя рядом со Свеном, смотрит на снежинки, кружащиеся над разворотом, на блестящие крыши машин и труп под деревом.

– Именно то, что нам нужно.

– Ага, – спокойно отвечает Ингмар.

Машина останавливается возле волнистой поверхности запруды. Пастор быстро обходит черный автомобиль с крыльями в глиняных брызгах.

Сразу же за опорой моста над запрудой, в нескольких шагах от мертвого тела, ждут двое мужчин.

От ветра снег взвихряется над землей.

Последнюю часть пути пастор проходит еще медленнее.

Другие эпизоды отсняты, Гуннар уселся в машину рядом с Ингрид, Ингмар хлопает в ладоши.

Едва они начинают спорить о резервных кадрах, как снегопад прекращается.

Небо опустело и выросло над землей в своем обновленном одиночестве.

Потихоньку проясняется, а когда Ингмар спускается к Гуннару, солнце прорывается сверху, освещая белую поверхность цепочки озер.

– Хорошо получилось, – говорит Ингмар.

– Спасибо, – благодарит Гуннар.

Они стоят и смотрят на разворот в следах от колес и тающие снежинки.

– Постараемся отснять фильм до конца? – спрашивает Гуннар.

– Наверное.

– Тогда сегодня надо успеть снять эпизоды в церкви Скаттунге.

– Было бы здорово.

– Значит, у нас нет времени стоять здесь с кислыми физиономиями.

– Это точно.

Улыбнувшись друг другу, они идут к остальным.

12

Ингмар встает на правое колено. Тянет заледенелый шнурок на ботинке, пытается развязать запутавшийся узел.

Кэби заходит в сумрачный коридор.

Она молча приближается к нему, чуть пошатнувшись, когда он обнимает ее за ноги.

Ингмар прижимает свое прохладное лицо к ее лону и животу.

– Оказалось, я все-таки могу забеременеть, – шепчет она, гладя его по голове и рассеянно перебирая пальцами волосы у самых корней.

Сквозь толщу черепа до барабанных перепонок доносится этот звук, словно шуршание песка.

И где-то далеко-далеко виолончель вторит исчезающему фортепьяно. Нежная мазурка звучит из радио или граммофона. Лениво, будто растекается по сахарному сиропу, диминуэндо.

Так они и стоят, одни в целом мире.

Он слышит ее дыхание.

– Что ты говоришь? – тихонько спрашивает она.

– Потрясающе, – отвечает он.

Кэби расплывается в улыбке:

– Правда?

Ингмар встает.

– Ты к этому готов?

Свет, льющийся из гостиной, освещает ее лицо, повернутое в три четверти. Глядя в зеркало, он видит, как она краснеет.

– Ты рад?

Он кивает.

– А ты?

– Я так рада, что… – Она аккуратно вытирает глаза. – Так рада, что мне даже стыдно. Думаю о Линде и стыжусь, что…

Слова застревают в горле, и она уходит из коридора, прикрыв рот рукой.

В стеклянной банке с закручивающейся крышкой виднеются сценические подмостки из цветного картона с задним планом, разукрашенным под лес, и поднятым занавесом.

Ингмар нервно дергается назад, придвигаясь к спинке малюсенького дивана.

Дверь гардероба открывается, и выходит Кэби в белой нижней юбке и бежевом бюстгальтере.

– Ты успел вчера заглянуть к отцу?

– Нет, понимаешь… то есть успел. Ты же знаешь, я не люблю больницы, – говорит он и поджимает губы. – Не люблю больных. Просто не переношу, когда они лежат и смотрят на тебя. В своих пижамах. С капельницами и пластырями…

– Да, веселого мало.

Он рыгает с удрученным видом и, помахав рукою у рта, подпрыгивает на диване.

Телефон приглушенно звонит, словно из-под одеяла.

Встав, Ингмар тянется, чтобы поставить банку на полку, но промахивается. Банка падает на спинку дивана, а затем разбивается об пол.

Дребезг стекла похож на сухой треск ветки, сломанной об колено. Осколки раскиданы по ковру.

Звонит телефон, Ингмар пробирается по блестящей стеклянной россыпи, идет в свой кабинет и снимает трубку.

Он сидит за столом, глядя на сад в темном окне, на снежные ветви, и рассказывает матери, что в четверг познакомился с Гретой Гарбо. Описывает ее спокойный, надтреснутый голос. Лжет про ее любопытный взгляд, якобы немного напоминающий взгляд матери.

Но мать не перебивает его со смехом.

Наступает молчание.

На линии что-то шумит.

Ветка бьется о жестяной подоконник снаружи.

– Что-то случилось?

– Отцу стало хуже.

Потянувшись за пакетом с крекерами, Ингмар опрокидывает пустую бутылку из-под минералки.

– Хуже? Что значит хуже? – спрашивает он и прибавляет, понизив голос: – Ведь операция прошла удачно. Какого черта ему вдруг может стать хуже?

Дрожащей рукой он отламывает кусочек крекера и кладет в рот.

– Они говорили о каких-то осложнениях, я не знаю, я…

– Что еще за осложнения? Они не сказали? Неужели нельзя было спросить поподробнее? Мы же должны знать, как обстоят дела. Понимаешь, а вдруг ему действительно плохо. Совсем плохо.

– Ингмар, они лишь сказали, что ему стало хуже.

– Ну так позвони и спроси, что они имели в виду.

– Я только что…

– Так позвони еще раз! – кричит он, бросая трубку.

Кэби стучит в дверь и заходит в комнату. Останавливается у него за спиной, отражаясь в окне. Темный силуэт, заполненный еловыми лапами и окруженный желтым светом.

– Я догадалась, что звонила твоя мать, – спокойно произносит она.

Снегопад за окном становится гуще, снежные комья грузно падают вниз.

– Она была в больнице?

Ингмар кивает.

– Ну как он?

– Он поправится, – тихо отвечает Ингмар.

– Но Карин хочет, чтобы ты его навестил? Просит, чтобы…

– Нет.

– Тогда в чем дело?

– Ни в чем, – отвечает он и встает. – А может, я сам не знаю. Я снимаю фильм о тех, кто страдает и умирает.

– Что случилось? – спрашивает она громко.

– Ничего, просто отцу стало хуже.

– Это сказали врачи?

– Да.

– Тогда тебе надо съездить в больницу.

Звонит телефон, лицо Ингмара напрягается, губы бледнеют.

– Это мать, – тихо говорит он.

В полосе света, льющейся из кухонного окна, он видит сороку, с трудом пробирающуюся к черно-зеленому кругу вокруг вишневого деревца. Сорока стучит клювом по земле.

Раздается второй звонок.

– Ты ведь знаешь, что необязательно снимать трубку.

– Я должен только… Вот черт.

– Что такое?

– Наступил на…

– На осколок?

– Не знаю…

Сняв трубку, он прижимает ее к уху и говорит «але».

– Я разговаривала с доктором, – сообщает мать. – Отец подхватил какую-то новую инфекцию, у него высокая температура. Это единственное, что он мне сказал.

– Что значит высокая температура?

– Ты мог бы сам поехать и…

– Я сейчас монтирую фильм.

Кэби снимает с него носок, включает настольную лампу и поднимает его ногу.

– Я сижу у отца каждый день, – говорит мать. – Иногда даже сплю в кресле, а у тебя нет времени, чтобы приехать один-единственный раз.

Кэби пристально рассматривает ногу, слегка нажимает на подошву. Когда она поворачивает лампу, на ее пальцах виднеются капли крови.

– Нет причин беспокоить отца только из-за того, что я волнуюсь.

Кэби осторожно ковыряет ранку ногтем.

– Не надо рассказывать мне о том, что ты волнуешься, – жестко говорит мать. – Если б ты хоть чуть-чуть за него переживал, то был бы уже там.

Кэби встает и кладет что-то на стол перед ним.

– От этого он быстрее не выздоровеет, – отвечает Ингмар, внезапно чувствуя, как дыхание прерывается спазмами.

– Разве можно быть таким черствым?

Ингмар берет в руки маленький осколок стекла и, пытаясь удержать равновесие, опирается о стену, а потом слышит, как его собственный голос шепчет:

– Не говори так.

– Почему я должна…

– Он только разочаруется, когда увидит, что пришел я.

Розовый осколок похож на карманное зеркальце с острой ручкой.

– Это просто смешно. Он тебя совершенно не волнует. Скажи уж честно. Единственное, что тебе…

Кэби отбирает у Ингмара телефон и вешает трубку. Тот стоит, глядя перед собой невидящими глазами.

* * *

Она остановилась в изножье кровати с лупой в руке, тень падает на ковер.

– Подумай о чем-нибудь другом, – говорит она. Ингмар сидит, опустив голову, зажав сцепленные ладони между коленями.

– Он не может умереть от какой-то температуры.

– Врачи говорят, что есть такой риск?

– Не знаю, не знаю я ничего.

– Мы могли бы съездить туда вместе, просто чтобы…

– Кэби, – перебивает он, – не думаю, что я в силах поехать к нему.

Она кладет лупу на прикроватный столик.

– Спасибо, – добавляет он.

– Положи в нижний ящик.

Ингмар подносит лупу к осколку. Под определенным углом он и вправду напоминает карманное зеркальце или даже саму лупу, а при помощи воображения на месте зеркальца или линзы можно увидеть гравюру.

Кажется, на ней изображены два маленьких человечка в виде черточек. У одного из них нет рук.

У того, что побольше, ручка выступает из сморщенной головы.

– Если ты хочешь что-то сказать ему, надо спешить, – тихо говорит Кэби.

– Что?

Лупа дрожит у него в руке.

– Чего ты добиваешься, Ингмар?

Второй человечек-черточка запрокинул назад голову.

Кажется, он смеется, покраснев от запекшейся крови.

Но тотчас голос человечка становится совершенно серьезным, он объясняет, что у него все иначе, чем у других, он никогда не мог поговорить со своим отцом.

– Да ведь это я не мог поговорить со своим отцом, – возражает Ингмар.

– Почему? – спрашивает Кэби. – Почему ты не мог?

– Я снимаю фильмы, и вот…

– Да наплевать ему на твои фильмы! – кричит человечек-черточка с ручкой на голове.

– В этот раз все по-другому, – говорит Ингмар.

Он едет по темной дороге, напевая, кладет в рот шоколадную медаль и барабанит пальцами по рулю.

И хотя он все время едет довольно быстро, капот едва успевает дотронуться до веселого роя снежинок, крутящихся впереди.

Дорожный указатель проскальзывает мимо, покачиваясь, словно кабина на колесе обозрения.

Небесный балдахин возвышается над Слюссеном, окутывая таможню и баржи, стоящие вдоль пристани Стадсгордсхамнен. Словно сквозь комариную сетку угадываются среди льда фарватеры, ведущие к Кастельхольмену и Юргордену.

Свернув на улицу Фолькунгагатан, он припарковывается возле больницы Эрста, но так и сидит в машине, оставив мотор работать на холостых оборотах. Сквозь снегопад он рассматривает большую пристройку из бледно-желтого кирпича.

Остроконечная черепичная крыша, ряды окон с адвентскими звездами.

Запотевшие пятна расплываются на стекле, два слепых глаза соединяются в один.

Тихий шорох пробегает под автомобилем.

Замолкает и снова начинается.

Сквозь мутнеющее окно Ингмар видит, как открывается стеклянная дверь главного входа.

Открывается слишком медленно.

В первый момент ничего не видно, затем в дверь протискивается маленькое черное тело.

Человек, стоящий на четвереньках.

А может, коза, думает он, угадывая очертания крученых рогов и узких висячих ушей.

Да, кажется, это коза стоит у дверей рядом с гранитным цоколем и кивает ему.

Она поднимает голову с жиденькой бородой, и Ингмар тихонько машет в ответ.

Коза топает правым копытцем.

Ингмар думает, что, наверное, она приглашает его подойти ближе, и коза нетерпеливо кивает.

Она оборачивается к нему задом, шкура на спине вздрагивает, и что-то делает передним копытом – что именно, он не видит.

Ингмар вытирает запотевшее окно, но возле входа уже пусто.

Большая стеклянная дверь, покачнувшись, замирает на месте.

Ингмар выходит из машины и понимает, что куртку и кошелек он оставил в Юрсхольме. Он стоит на морозе в рубашке и брюках. Невесомые снежинки кружатся над землей, собираясь в перины у стен и вокруг островков с бордюрами.

Ингмар обходит фасад, идет вдоль старого главного здания, покрытого желтой штукатуркой, заглядывает в окна, но отделений с пациентами не находит.

Погрев ладони под мышками, он забирается на трансформаторную будку и заглядывает в небольшую комнатку.

Неуклюжие агрегаты заслоняют все стены, тянутся по полу, уходят под потолок.

Трубки, проводки и пластиковые шланги.

Стальной компрессор. Слабо подрагивает тонкая стрелка.

На блестящей, словно из хрома, табуретке лежит картонная папка.

Под стеклянным колпаком медленно движется поршень.

С разных сторон тянутся шланги цвета мяса, которые переплетаются в огромном пучке и уходят в отверстие на стене.

Вдруг загорается красная аварийная лампочка.

Ингмар колотит в окно, слезает вниз и, оцарапавшись о железный угол, бежит ко входу, слизывая капли крови на ране.

Заглянув сквозь стеклянные двери, он видит медсестру, которая разговаривает с пожилой парой. Ингмар стучит по стеклу обручальным кольцом. Медсестра смотрит на него, и он машет рукой, подзывая ее к себе. Она отворачивается, продолжая разговаривать, но он снова стучит и машет.