Текст книги "Свадебное путешествие Лелика"

Автор книги: Алекс Экслер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

– Дружелюбно – это хорошо, – рассудительно сказал Макс. – Значит, бухнуть дадут.

– Что ты все бухнуть да бухнуть? – возмутился Лелик. – Тебе тут рассказывают историю человеческой жизни, а тебе лишь бы бухнуть.

– Понимаешь, – сказал Макс, – в процессе бухания я готов любую историю человеческой жизни слушать. Я готов даже плакать навзрыд. Однако если меня не напоить, то я буду очень невнимательным слушателем.

– Никто тебе там историю всей жизни рассказывать не собирается, – объяснил Лелик, нервно ведя машину. – Мы приглашены на свадьбу. Причем по полной программе. Сначала будет обряд в синагоге, а вечером – торжественный ужин в «Хилтоне».

– Что за обряд в синагоге? – перепугался Макс. – Не надо мне никаких обрядов. Мне и так хорошо.

– Обряд – это Шурик будет жениться по иудейским канонам, – объяснил Лелик. – Мы там просто будем присутствовать в качестве гостей.

– Ну слава богу, – успокоился Макс. – Главное – чтобы при входе наличие обрезания не проверяли, тогда все будет в порядке.

– Треплушка ты, Макс, – сказал Славик, который в этот момент внимательно изучал карту. – Ты что, ни разу в синагоге не был?

– Ну и не был, – признался Макс. – А что мне там делать? Я даже и в церкви ни разу не был. Впрочем, вру, один раз был: молился, чтобы «Спартак» победил этих чертовых англичан.

– Кошмарный человек, – сказал Лелик Славику.

– Во-во, – поддакнул тот. – Никакого уважения к религии.

– Можно подумать, – заспорил Макс, обращаясь к Славику, – что ты когда-нибудь был в синагоге.

– Не был и не пойду ни за что, – откликнулся Славик. – У меня с этими иудеями война.

– Это еще почему? – удивился Лелик.

– После одной истории, – признался Славик, – я туда не ходок.

– Расскажи, расскажи, – стал подзуживать Макс. – Раскрой общественности глаза на это иудино племя.

– Але, – возмутился Лелик. – Я бы попросил. У меня бабушка еврейка.

– Бабушку никто не винит, – успокоил его Макс. – Она вне подозрений.

– У меня был приятель Витасик, – начал рассказывать Славик, – который хотел жениться на еврейской девушке. Ну, чтобы из богатой семьи и все такое. Так вот, он постоянно мотался в синагогу, потому что ему сказали, что с обеспеченными еврейскими девушками нужно знакомиться именно там. Как-то раз мы с ним бухали в шашлычной недалеко от Таганки, и Витасику вдруг загорелось пойти в синагогу – она там рядом, – причем вместе со мной. Он мне хотел этих девушек показать.

– Воображаю Славика с его рязанской рожей в синагоге, – сказал Макс. – Все еврейские девушки со смеху помрут.

– Подумаешь… – обиделся Славик. – Может, наоборот, я как раз на контрасте и сработаю. У них там эти женихи все на одно лицо. А тут появится приятное разнообразие.

– Короче, – сказал Лелик, – и что дальше? Чем тебя так обидели-то? Перед входом в синагогу заставили сказать: «Ленин – сука»?

– Нет, дело не в этом, – ответил Славик. – Мне Витасик объяснил, что в синагогу нельзя с непокрытой головой. Причем времена еще были советские, а тогда эти кепочки перед входом не выдавали, как сейчас. Надо было с собой приносить. У приятеля была какая-то негритосская шапка, а у меня, понятное дело, не было ничего. Ну мы и пошли по магазинам, чтобы купить мне кепочку.

– Купил бы танкистский шлем, – предложил Макс. – И смотрится стильно, и лицо становится боевитое…

– Так мы, – продолжил Славик, – целый час по магазинам мотались. От шляпы я сразу отказался, сомбреро Витасик запретил покупать, цилиндр был слишком здоровый, а за турецкую феску можно было и в морду получить.

– Ну, в морду не в морду, но не поняли бы тебя – это точно, – подтвердил Лелик.

– В конце концов, – сказал Славик, – мы все-таки нашли что-то похожее на эту чертову кепку. Оказалось, правда, что это сувенирный головной убор каких-то бушменов, но издаля она смотрелась один в один как эта их… как она там называется – кипка?

– Кипа, – сказал образованный Лелик.

– Вот я и говорю, – обрадовался Славик. – Короче, нацепили мы свои эти кипки и пошли в синагогу. А там какой-то праздник был, так что народу толкалось кругом – пропасть. Одна толпа в синагогу идет, а другая из нее выходит. Мы с Витасиком встали в очередь на вход и толкаемся себе потихоньку. И вдруг, когда мы уже поднялись на самое крылечко, из толпы, которая выходила из синагоги, протягивается рука и преспокойно снимает с меня эту бушменку. Представляете?

– Зачем? – спросил Лелик.

– А мне-то откуда знать? – искренне возмутился Славик. – Какая-то сволочь сняла с меня эту кепку, мне, главное, деться из этой толпы некуда, поэтому меня прямо впечатывает в толстого и бородатого мужика на входе, который так противно-противно говорит: «А где ваша кепочка, молодой человек?» Где кепочка, говорит эта сволочь. Ну я ему открытым текстом и ответил, где эта кепочка, которую нагло с меня стащил какой-то его же собрат еврей. Тут-то меня и выперли, причем очень грубо.

– Почему именно его собрат-то? – полюбопытствовал Лелик. – Может, наоборот, это кто-то из христиан увидел, как простой рязанский парень рвется в синагогу, вот тебя и остановили от этого опрометчивого шага.

Славик задумался. Похоже, эта мысль раньше ему в голову не приходила.

– Нет, вряд ли, – наконец сказал он. – Откуда там было взяться этим христианам? Это какой-нибудь иудей кепку спер. Чтобы закрыть мне путь к Богу.

– Надеюсь, – издевательски сказал Макс, – ты после этого жуткого случая сразу же пошел в православную церковь и покаялся?

– А мне-то зачем каяться? – наивно ответил Славик. – Это пускай тот негодяй кается, который мою кепку спер. Жалко кепку. Она знаешь какая красивая была? С разноцветными ленточками, с бубенчиками…

– Ну, если с бубенчиками, – усмехнулся Лелик, – тогда действительно безобразие. Тогда я тебя поддерживаю. Негодяи они, однозначно! Так что, ты с нами в синагогу сегодня не пойдешь?

– Ни за что, – решительно сказал Славик. – Второго такого позора я не перенесу.

– А если я тебе достану кепку и мы с Максом будем тебя охранять со всех сторон? – спросил Лелик.

– Тогда пойду, – легко согласился Славик. – Мне всегда было интересно, что там внутри. В прошлый раз меня же оттуда так и выперли. Ни одним глазком не дали посмотреть.

– Ужасы какие ты рассказываешь, – подал голос Макс. – Прям преследования первых христиан. Ты прям мученик.

– А ты сейчас в лоб получишь, если будешь издеваться, – вдруг рассердился Славик.

– Ладно, хорош ругаться, – сказал Лелик. – Уже в Брюссель въезжаем. Славик, ты давай ищи нужную улицу. Брюссель не такой уж и маленький, чтобы мы случайно уперлись прямо в «Хилтон».

Славик послушно закивал головой, раскрыл карту Брюсселя и углубился в ее исследование. Минут через пять Лелик спокойно спросил:

– А ты какую улицу-то ищешь?

– Не знаю, – недоуменно ответил Славик. – Ты же так и не сказал, какая нам нужна.

– Вот именно, – многозначительно сказал Лелик. – Поэтому я не понимаю, что ты там изучаешь.

– Он заносит план города в свой пострадавший от иудеев мозг, – вякнул Макс со своего заднего сиденья.

Славик молча сложил карту и также молча треснул ею Максу по лбу.

– Класс, – сказал Макс. – Ударное обучение. Мне этот план теперь прямо в мозг проник.

– Славик, – грозно сказал Лелик, который понял, что он сейчас заедет черт знает куда. – Ищи улицу под названием Волчья Канава. Там наш отель стоит.

– Милое название, – прокомментировал Макс. – Очень симпатичное. Сразу хочется там пожить с недельку.

Славик снова углубился в изучение карты.

– Нашел? – не выдержал Лелик через пару минут.

– Не-а, – ответил Славик. – Всю карту прорыл. Нигде нет такого названия.

– Подожди, – сказал Лелик, – а ты знаешь, как это называется по-французски?

Славик недоуменно посмотрел на Лелика.

– Н-н-нет, – наконец сказал он.

– А что же ты ищешь?

– Блин, что ты меня путаешь-то? – вспылил Славик. – Сказал искать волчью канаву, я и ищу волчью канаву. Хрен ее знает, как она по-французски называется. Какая-нибудь «ля волк э траншей».

Лелик припарковался, достал сотовый и стал звонить Шурику. Тот, узнав о возникшей проблеме, сделал очень просто: подробно выспросил Лелика о том, где они сейчас находятся, сориентировался и стал прямо по телефону давать указания, куда ехать. Лелик вел, держа одной рукой телефон, и они через каких-то семь минут добрались до нужной гостиницы.

– Слушай, как ты так можешь? – восхитился Лелик. – Это же весь город надо в башке держать.

– Я в институте на спор в шахматы играл, не глядя на доску, – объяснил Шурик. – По три рубля за партию. Хорошие деньги делал, между прочим. Ладно, заселяйтесь – там на твою фамилию номер забронирован, – а я к вам подъеду через полчаса.

– Приехали, – сказал Лелик друзьям, опустив трубку. – Выгружаемся.

Хохлов оказался человеком слова. В «Хилтоне» для Лелика и сопровождающих лиц был забронирован номер, так что уже буквально через несколько минут они открывали дверь своей комнаты.

– Ух ты, – восхитился Макс, глядя на две огромные кровати, стоящие по разным углам помещения. – Чур моя та, что у окна.

– Нашел тоже пионерский лагерь. Обломись, бабулька, – лениво сказал Лелик, кидая свою дорожную сумку именно на ту кровать, на которую Макс положил глаз. – У окна спит главный человек в нашем отряде – водитель и инвестор. То есть я. На второй кровати будет спать Славик. Слава богу, тут кровати раздельные и мне не придется терпеть его приставания. А ты, Максюта, будешь спать как обычно – на детском диванчике. Вон он, в углу стоит.

– Почему я все время сплю на детском диванчике? – разобиделся Макс, который уже давно не ел, поэтому готов был обижаться на любое замечание. – Почему, например, не Славик?

– Меня всегда пугала твоя склонность к широким обобщениям, – сказал Лелик, распаковывая сумку. – Что значит «всегда сплю на детском диванчике»? Ты на нем спал только один раз. Вчера ночью. Вот поспи на нем раз десять, тогда и будешь иметь право говорить «всегда». В данном же случае твоя выборка – нерепрезентативна.

– Опять будешь тыкать мне в глаза свое идиотское высшее образование, да? – совсем обозлился Макс. – Быдлом меня хочешь выставить? Да я, между прочим, журналист!

– Кто журналист – ты журналист? – возмутился Лелик. – Да ты даже рядом не журналист! Журналисты – они знаешь какие? Они же шакалы, волки! Разорвут в клочки – даже пискнуть не успеешь. А ты… Видел я твои статьи. Да ты о террористических актах пишешь так, как будто речь идет об открытии детского сада. Ля-ля, сю-сю… Ни фига ты не журналист! Не волк ты! Не шакал!

– Ах так! – сказал Макс, белый от злости, и только он намеревался выдать какую-то уничижительную тираду, как вдруг дверь номера распахнулась и туда вошел Саша Хохлов…

Собственно, термин «вошел» был явно неприменим к методике передвижения, исповедуемой Хохловым, потому что он не входил, а врывался, влетал, вламывался неистовым торнадо и сразу заполнял собой всю комнату, хотя был довольно изящного телосложения.

Впрочем, когда Хохлов стремительно появился на пороге, он застыл на несколько секунд, выискивая глазами старого друга, так что Лелик успел оглядеть его с головы до ног и поразиться перемене, которая за эти годы произошла с приятелем. Если в России Шурик был тихим очкастым еврейским юношей, ощущал себя тихим очкастым еврейским юношей и вел себя как тихий очкастый еврейский юноша, то в Бельгии с ним явно что-то произошло.

До приезда в Брюссель, основываясь на телефонном разговоре, Лелик думал, что Шурик со страшной силой ударился в религию и теперь похож на классического хасида с его черным костюмом, шляпой и вечными пейсиками, однако человек, стоящий на пороге, был одет в стильные брюки, рубашку и спортивный пиджак, а на голове его не было не только шляпы, но и даже волос – Шурик был подстрижен под типичного «нового русского». На правой руке Шурика светился перстень весьма солидных размеров. Очки Шурик утратил – видимо, нацепив контактные линзы, – а в его глазах извечная еврейская мировая скорбь сияла таким яростным весельем и какой-то потаенной угрозой, что Лелику сразу захотелось вытянуться во фрунт и не моргать.

Короче говоря, Шурик из тихого еврейского мальчика превратился в черт знает что, и это его новое состояние на первый взгляд не поддавалось никакой четкой классификации. Конечно, больше всего сейчас он был похож на классического «нового русского», однако для такого типажа у него были слишком умные глаза и слишком стильная одежда. Но на правоверного еврея он тоже был похож не больше, чем Макс на вождя племени зулусов.

– Лелик, мерзавец, наконец-то! – крикнул Шурик, бросился к Лелику и стал тискать его в объятиях. Лелика этот жест тоже сильно удивил, потому что раньше Шурик был намного более сдержан в проявлении своих чувств.

– Шурик, привет, – сказал Лелик сдавленным голосом, потому что Шурик мял его так, как будто хотел сделать из приятеля тесто для небольшого канапе на шесть персон.

– Встреча старых друзей, – ревниво сказал Макс. – Я сейчас заплачу.

Шурик бросил мять Лелика и внимательно посмотрел на Макса. Тот занервничал. Шурик не прекратил улыбаться, однако Макс четко понял, что если не объясниться, то Шурик сейчас сделает так, что уже у Макса в глазах появится вся мировая скорбь.

– Я имею в виду, – быстро сказал Макс, – что на вас прям завидно смотреть. Мне бы такую дружбу. – Макс замолчал и всем видом стал изображать дружелюбие и полное отсутствие всякого сарказма. Мол, вы тут хоть поцелуйтесь, мне-то что…

– Ладно, – сказал Шурик, переводя взгляд на Лелика. – Экий ты, братец, толстый стал. Все из-за компьютера не встаешь? А лысина откуда? От облучения?

– Сам ты толстый и лысый, – пробурчал Лелик, у которого сразу испортилось настроение. – Какой есть – такой есть. Вы тут зажрались в своих европах на экологически чистом холестерине, а мы в России жрем ваши чертовы гамбургеры, толстеем и катастрофически лысеем.

– Да ладно тебе, ладно, – сказал Шурик. – Никак не хотел обидеть. Все равно ты выглядишь замечательно. Честное слово. И лысина тебя не портит. Глупые волосы покидают умную голову, ты же сам знаешь. Кроме того, я вон тоже – почти лысый.

И Шурик погладил свою голову со стрижкой «бобриком».

– Кстати, – поинтересовался Лелик, – а что ты выглядишь, как типичный «новый русский»? Ты же вроде стал религиозный и все такое…

– Ну да, религиозный и все такое, – подтвердил Шурик. – Теща требует. Но стричься «бобриком» нам не запрещают. Религиозным догматам это не противоречит.

– А что противоречит догматам? – заинтересовался Славик.

– Это долгая история, – сказал Шурик. – А у нас очень мало времени. Короче, мужики, синагога, в которой будет происходить мероприятие, тут буквально за углом. В четырнадцать часов встречаемся там. Церемония продлится минут сорок, не больше.

– Что от нас требуется? – спросил Лелик деловито.

– В общем, ничего, – сказал Шурик. – Разве что смокинги хорошо бы надеть, потому что в походной одежде в синагогу приходить как-то не очень прилично. Тем более что там состоится свадьба верного сына еврейского народа с верной подругой еврейского народа. Но смокинги – это не проблема. Через два дома отсюда в ателье их можно взять напрокат на один вечер. И там же костюмы, если что, вам по фигуре подгонят.

– Это хорошо, – сказал Лелик. – По Максовой фигуре смокинг надо подгонять долго. Очень долго. Плеткой или даже кнутом.

– На свой бемоль посмотри, пузан, – разобиделся Макс.

– Ша, девочки, – предупредительно сказал Шурик. – Спорить будем потом. Сейчас времени нет. Я убегаю, вы мотайте за смокингами, и встречаемся в синагоге в два.

– А кепочка! – вдруг всполошился Славик. – Кепочку покупать надо?

– Какую кепочку? – сразу не понял Шурик.

– На башку, – объяснил Славик, – для синагоги. Ну эту, как ее, кипку!

– Кипу? – догадался Шурик. – Нет, не надо. Там при входе дадут, если что. Конечно, правоверные евреи имеют свои кипы для торжественных мероприятий, но вы же не из этих.

– Увы, – сказал Макс, – мы не только не правоверные, но даже и не евреи.

– Ничего страшного, – любезно сказал Шурик. – В этом мире нет совершенства. Ладно, мужики, я побежал. Если что – звоните мне на мобилу.

С этими словами Шурик пожал Лелику руку и выбежал из номера.

– Это ж надо, как заграница меняет человека, – сказал Лелик, задумчиво глядя в сторону двери. – Был такой тихий Шурик. А сейчас…

– Мне он понравился, – сказал Макс. – Люблю боевых евреев. Есть в них что-то древнее, идущее из глубины веков.

– Независимо от, – вступил в разговор Славик, – нам надо довольно быстро доставать смокинги. Лелик прав – на Макса его будут долго прилаживать. Ему даже самый маленький размер надо раз в пять ушивать.

– Эти толстые уроды думают, что кто-нибудь восхищается их запасами жира, – совсем обозлился Макс. – Между прочим, изящество и худоба – основа здорового образа жизни.

– Изящество, но не дистрофия, – сказал Лелик, подмигивая Славику.

– Вы все гады, и я вас всех ненавижу, – быстро сказал Макс. – И если мне сейчас быстро не дадут что-нибудь поесть, ни за какими фраками я не пойду. Мне обещали обед. Где обед, я вас спрашиваю?

– Кстати, он прав, – согласился Славик. – Жрать хочется.

– Спустимся вниз, – решил Лелик, – и покушаем в лобби-баре. Затем пойдем за смокингами.

– Вот это разговор, – обрадовался Макс. – За это я готов лоббировать любой бар!…

Перекусон в лобби-баре прошел в деловой, но дружественной обстановке. Макс вполне удовлетворился четырьмя клаб-сэндвичами и даже благосклонно пообщался с официантом, сообщив, что он «же не манж па сис жур, мон пети». Официант от этой фразы слегка офонарел, но профессионализм взял свое, и он только молча поклонился. Впрочем, чуть позже дружественность обстановки была нарушена, и Лелику пришлось все-таки затушить небольшой скандал, когда Максу принесли кофе. Дело в том, что к чашке шел всего один пакетик с сахаром, а Макс же хотел пить кофе с четырьмя пакетиками, чтобы, как он заявил, поддержать силы до ужина, который должен был состояться черт знает во сколько. Но официант, когда Макс показал ему пакетик с сахаром и оттопырил четыре пальца – мол, неси shugar, буратино, – не разобрался в проблеме и принес еще четыре кофе. Вот тут-то скандал и возник, потому что Лелику не сильно хотелось за все это платить. Но делать было нечего – не возвращать же кофе обратно, – поэтому Лелик, разозлившись, заставил Макса выпить все четыре чашки…

Смокинги для Лелика и Славика были подобраны очень быстро. С Максом, как и ожидалось, возникла большая проблема: он был очень худой, но высокий и с длинными ногами и руками. Поэтому маленькие размеры ему не подходили по длине. А большие размеры – по ширине. Так что портному пришлось взять большой смокинг и аккуратно его ушивать по Максовой фигуре. При этом Макса минут пятнадцать измеряли сантиметром вдоль и поперек, а Макс во время экзекуции извивался, как исполнительница стриптиза, и непрерывно жаловался Лелику, что от этой щекотки пять чашек кофе внутри него никак не могут успокоиться.

Еще в момент измерения Макса, глядя на то, как приятель извивается, Лелик предполагал, что ничего хорошего из такой примерки не выйдет. Так и оказалось – смокинг, на скорую руку ушитый портным, на Максе сидел так, что он был похож или на узника Бухенвальда, приодетого по случаю визита высокой комиссии, или на человека с рекламного плаката «Наркотики и алкоголь серьезно вредят здоровью».

– М-да, сурово, – сказал Лелик, задумчиво глядя на Макса, когда они втроем вышли из ателье и стали еще раз разглядывать свои отражения, пользуясь для этого зеркальной витриной. – Пожалуй, в синагогу тебя не пустят. А если и пустят, то раввин разрыдается и сорвет свадьбу к чертовой матери.

– На себя посмотри, – огрызнулся Макс, тщетно пытаясь укоротить один рукав и удлинить другой.

– Нечего было извиваться во время примерки, – назидательно сказал Славик, любуясь своим отражением в витрине. – Хорошо еще, что ты похож всего-навсего на узника царизма, выведенного на расстрел. А мог бы стать похожим на эпилептика, которому сшили удобный костюм для припадков.

– Главное в человеке – ум, – с чувством глубокой внутренней правды заявил Макс, поправляя бабочку и смахивая несуществующую пылинку с плеча.

– Совершенно верно, – сказал Лелик. – Поэтому в твоем случае лучше, чтобы хотя бы удачный костюм компенсировал его отсутствие. Но мы и этого не наблюдаем.

– Остроумие из тебя так и прет, – сказал Макс, который был в сытом состоянии, поэтому на подколки не реагировал. – Побереги его лучше для сегодняшнего вечера. Там будут девушки из приличных семей. Постарайся не облажаться.

– Уж как-нибудь постараюсь, – надменно сказал Лелик. – Ты за собой последи. С тобой даже неприличная девушка не рискнет заговорить.

– Дело мастера видней при подсчете трудодней, – безразличным голосом сказал Макс, улыбнувшись своему отражению.

Тут Лелик вдруг вспомнил, что Макс со всей своей неказистой внешностью нередко отбивал у него девушек на вечеринках, поэтому ощутил легкий приступ раздражения.

– Спорим, – сказал Лелик, – что я сегодня на ужине познакомлюсь с симпатичной девушкой? Только на деньги будем спорить.

– Познакомиться – не проблема, – веско сказал Макс. – Знакомиться ты можешь хоть до умопомрачения. Нужны какие-то доказательства того, что ты ей понравился. Представишь утром ее трусики – другое дело.

– Ну, Макс, это ты загнул, – возмутился Лелик. – Что за утилитарный подход? Мы же будем не на дискотеке, а на свадебном ужине. Там девушки из богатых еврейских семей. Они не будут с первым встречным в постель ложиться, уж извини. Это тебе не твои любимые синюхи из ПТУ.

– У тебя какие-то устаревшие понятия о еврейских девушках, – сказал Макс, которому явно доставляло удовольствие дразнить Лелика.

– Что ты понимаешь! – разгорячился Лелик. – Здесь Европа! Европа, парень, понял? Повторяю по буквам – Петр, Ольга, Шурик, Елена, Леонид, Василий, Жора, Ольга, Павел, Ульяна.

– Хорошо, – согласился Макс. – Я готов считать, что девушка тобою заинтересовалась, если она станцует с тобой не менее пяти танцев.

Лелик задумался.

– Трех танцев будет вполне достаточно, – заявил он через минуту.

Макс в свою очередь задумался.

– Согласимся на четырех, – предложил он.

Лелик кивнул.

– Значит, так, – сказал Макс. – Если какая-нибудь еврейская девушка из богатой семьи сегодня на свадебном ужине с тобой станцует не менее четырех танцев…

– Можно не подряд, – поспешил уточнить Лелик.

– Хорошо, – сказал Макс, – можно не подряд, а в течение вечера, то… А что будет, если не станцует?

– Я тебе даю пятьдесят баксов, – предложил Лелик.

– Это жлобство, но я согласен, – ответил Макс. – А если станцует?

– Ты мне должен будешь выполнение одного желания, – сказал Лелик. – Денег с тебя требовать бессмысленно.

– Согласен, – ответил Макс, – но желание не должно иметь сексуальный или пищевой характер.

– Как все сложно, – заметил Славик, который продолжал смотреться в витрину, но внимательно слушал разговор.

– Договорились, – согласился Лелик. – Тем более что еды за плохое поведение я тебя могу лишить без всякого спора.

– Теперь другая часть нашего соглашения, – сказал Макс, и глаза его задорно сверкнули. – Если я обращу на себя внимание какой-либо девушки на сегодняшнем вечере, причем не только обращу ее внимание, но и доставлю в наш номер ночью или утром ее трусики, то что я за это получу?

Лелик онемел. Наглость и безрассудство Макса просто поражали.

– Ну, – задумался он, – а что ты хочешь? Могу предложить сто баксов. И что, кстати, будет, если не доставишь трусики? Причем, конечно, ты понимаешь, что я с легкостью выясню: ты эти трусики купил в ближайшем бельевом магазине или завоевал в честном бою…

– Вот оскорблять не нужно, – поджал губы Макс. – Все будет честно. А если я не смогу за вечер соблазнить какую-нибудь из местных девушек, тогда… Тогда у тебя будет еще одно желание, которое может носить уже любой характер. Договорились? Да, конечно, ста баксов мне будет мало. Сто баксов и желание у меня.

Лелик задумался. Условия были непростые. Но он даже на один процент из ста не верил, что в нынешних условиях Максу хоть что-то светит.

– Хорошо, – согласился он. – Сто баксов и желание. Если проигрываешь – у меня неограниченное желание.

– Последнее уточнение, – сказал Макс. – Желания с обеих сторон действуют только на время поездки.

– Годится, – кивнул Лелик. – Забито. Славик будет свидетелем.

– Скрипач свидетель, – подтвердил Макс.

– Ладно, спорщики, – сказал Славик, отходя от витрины. – Уже бежать пора. Половина второго. Нас ждут в синагоге.

– Вперед, к евреям! – патетично воскликнул Макс, и друзья быстрым шагом отправились в сторону «Хилтона», рядом с которым располагалась синагога.

Синагога

К синагоге троица путешественников приближалась быстрым шагом, однако, заметив перед входом группу нарядно одетых людей, Лелик замедлил шаг. Стоящие у синагоги тоже перестали разговаривать и с интересом посмотрели на вновь прибывших. Лелик вдруг подумал, что их троица сейчас до странности напоминает Вицина, Моргунова и Никулина из фильма «Кавказская пленница»: Славик с Леликом шли по бокам, крепко держа за руки Макса, стараясь по ходу движения исправить некоторые шероховатости в его смокинге, образуя весьма живописную троицу. Макс, почувствовав внимание публики, задергался всем телом, однако все его движения жестко контролировались эскортом по бокам.

Подойдя к народу, собравшемуся на свадьбу к Хохлову – у Лелика не было сомнений, что люди пришли сюда именно для этого, – Лелик остановился, не зная что сказать. Вслед за ним остановились и Макс со Славиком.

Солидный мужчина, стоящий в центре компании, что-то произнес по-французски. Похоже, это было просто приветствие, потому что во фразе явственно прозвучало слово «бонжур».

– Хей, куниги! – радостно сказал Макс.

– Что ты материшься? – прошипел ему Лелик. – Здесь приличные люди собрались.

– Какой мат? – возмутился Макс. – Я же сказал «хей», а не то, что тебе послышалось. Это приветствие по-старонорвежски.

– Ты здесь где-нибудь видишь старых норвежцев? – осведомился Лелик.

– Нет, – честно признался Макс. – Одни евреи. Евреи, евреи, кругом одни евреи. Можно с легкостью два-три симфонических оркестра составить.

– Слышь, Макс, – снова прошипел Лелик, – ты заканчивай этот свой бытовой антисемитизм разводить. Не та обстановка. Можно и по шее схлопотать. Кроме того, если ты испортишь Хохлову свадьбу, ни о какой дальнейшей поездке и не мечтай.

– А что я такого сказал? – разобиделся Макс. – Назвал евреев евреями. Это что, оскорбление?

– Вы из России? – вдруг спросил по-русски тот же солидный мужчина, который их приветствовал.

– Да, из России, – ответил Славик, пока Лелик собирался с мыслями. – Проездом в Голландию.

– Давно уехали? – продолжал интересоваться мужчина.

– Только вчера, – лучезарно улыбнувшись, ответил Славик.

Мужчина опешил. Он, вероятно, считал, что все здесь присутствующие уехали как минимум несколько лет назад.

– Евреи? – на всякий случай уточнил он.

– Не совсем, – так же улыбаясь, ответил Славик.

– Из сочувствующих мы, – встрял Макс и ойкнул, когда Лелик дернул его за штанину.

Но в этот момент открылись двери синагоги, и на пороге появился какой-то мужчина, который пригласил всех зайти.

– Кепочка! – заволновался Славик, глядя на то, как народ постепенно и без излишней суеты заходит в двери. – Где кепочку взять? Не пустят без кепочки, я чувствую.

– Да не волнуйся ты, – прикрикнул на него Лелик, который вдруг тоже заволновался по поводу кепочки: а вдруг не дадут?

Однако Хохлов их не обманул: при входе в синагогу стояла здоровенная железная чаша, в которой лежали ермолки всевозможных размеров. Правда, на гостях в основном были белые ермолки – вероятно, праздничные, – а в чаше лежали одни черные и серые, но Лелик решил, что такими мелочами голову лучше не забивать…

Что интересно, ермолки значительно преобразили их внешность, и если Славик со своими волосами соломенного цвета стал похож на неудачно маскирующегося шпиона во враждебном еврейском окружении, то Лелика с его темными волосами и неопределенными чертами лица спокойно можно было принять за еврея, а Макс с маленькой кипой на голове – так просто стал похож на еврея-менялу со старинных голландских гравюр.

– Макс, – ахнул Лелик, взглянув на приятеля. – Так вот где они, крови-то, выползли! Как тебе идет, как идет! Забери кепочку с собой в Москву. Когда мне понадобится взять кредит в банке, ты ее нацепишь и пойдешь вместе со мной – тут же все дадут, без разговоров.

– Что, правда классно? – обрадовался Макс, вертясь то туда, то сюда, безуспешно пытаясь посмотреть на себя со стороны в новом обличье. Максу явно льстило, что теперь благодаря его внешности Лелику могут дать кредит. – Жалко, что тут зеркала нет. Как бы полюбоваться?

– На, посмотри, – сказал Славик, доставая из кармана маленькое зеркальце и протягивая его Максу. Тот схватил пластмассовый кругляшок и стал в нем по частям рассматривать свою голову в ермолке.

– По-моему, классно, – заявил Макс, явно оставшись довольным увиденным. – Сразу стал похож на солидного человека.

– А ты зачем с собой зеркальце носишь, как баба? – поинтересовался Лелик у Славика.

– Не как баба, а как женщина! – пылко возмутился Славик.

– Ой, – сказал Макс. – Это какие-то новые вводные. Среди нас не только невеста и потенциальный еврей, как я, но еще и лицо женского пола?

– Я не в этом смысле, – покраснев, попытался объяснить Славик. – Просто не люблю, когда женщин бабами называют.

– А ты женщина? – невинно спросил Лелик.

– Конечно, нет, мать твою! – разозлился Славик.

– Тогда почему возмущаешься? – поинтересовался Лелик. – Я же тебя бабой назвал.

Славик только хотел было ответить, но в этот момент вся толпа стала заходить в открывшиеся огромные двери, ведущие в основное помещение синагоги.

– Все, – сказал Лелик, – хватит болтать. Начинается мероприятие. Ведите себя прилично, а то мне перед Хохловым неудобно.

– За собой последи, – сказал Макс, деловито направляясь к дверям. – Славика бабой назвал. Это грубо. Назвал бы его женщиной, девушкой – это еще куда ни шло…

Основной зал синагоги был просто огромным и производил весьма солидное впечатление. Справа и слева шли скамейки для молящихся, а в конце зала находился алтарь (или как он там называется в синагоге), на котором стояло нечто вроде небольшой беседки. Лелик понял, что это сделано специально для свадьбы и что в этой беседке и будет происходить основной обряд.

– Ты глянь, какие телки, – сказал Макс Лелику, показывая на компанию молоденьких девушек, сидящих справа. – Пойдем к ним сядем.

– Пойдем, – согласился Лелик, потому что среди девушек были прехорошенькие. – Но только во время свадьбы чур не болтать и не кадриться.