Текст книги "Девятый круг"

Автор книги: Алекс Белл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 18 страниц)

– Я люблю тебя безоговорочно, – быстро прервал ее я. – И у тебя по-прежнему могут появиться и дом с забором, и семья. Но прежде всего тебе надо родить этого ребенка. Ты полюбишь своих детей. А потом найдешь и мужа. А до тех пор я присмотрю за тобой, потому что действительно люблю тебя, Кейси, без всяких оговорок, и обещаю, что так будет всегда. У тебя уже есть одна замечательная дочка, а теперь появится и второй ребенок. Еще немножко, и ты станешь мамой близнецов. Разве это не замечательно?

Пока я говорил, Кейси попыталась улыбнуться, и на душе у меня полегчало. На мгновение она глянула на меня сквозь слезы так, будто я был самым удивительным человеком на земле. Наконец она кивнула:

– Хорошо, Габриель.

– Ты славная девочка.

Вдруг на колокольне громко зазвонил колокол, и я резко повернул голову в ту сторону. Был ли это очередной призрачный звон, недоступный слуху веселящихся внизу венгров? И могло ли все происходящее здесь быть невидимым для них? И вообще, могли ли люди быть настолько несведущими относительно того, что происходит вокруг них? Ведь рядом с собором, у нас над головами, происходила жестокая схватка, и колокол продолжал оглушительно звонить. Половина здания была охвачена огнем, в том числе ближайшая к нам башня. Другие башни и остальную часть базилики покрывал блестящий и сверкающий ледяной панцирь три фута толщиной. Ледяная молния, низвергнутая Мефистофелем с небес, обрушилась на покрытие смотровой площадки и раскололась на множество острых золотистых осколков, которые, потрескивая и шипя, расставались со своей электрической энергией и медленно таяли в снегу.

Мне не хотелось укладывать новорожденную на пол, но нужны были свободными обе руки, и я боялся, что уроню ее, если попробую удержать на согнутой руке, прижимая к груди. В результате я поплотнее завернул девочку в пальто и, положив на пол рядом с собой, повернулся к Кейси. Положение второго ребенка тоже оказалось нормальным, но при этом я видел, что сейчас что-то происходит не так. На этот раз вытекло очень много крови, гораздо больше, чем в предыдущий раз, и я предположил, что, наверное, у Кейси что-то повредилось внутри. Было заметно, что сейчас ей гораздо больнее, а кровь заливала мне руки и мешала удерживать второго новорожденного. Я не знал, что делать, и мог лишь сосредоточиться на втором ребенке и постараться сделать все, чтобы в процессе рождения ему не угрожала опасность.

В тот момент, когда вторая дочь Кейси появилась на свет, колокол прекратил звонить, а в небо взвились огненные букеты фейерверков, сопровождаемые радостными возгласами снизу. Стало ясно, что наступила полночь, а вместе с ней ушел старый и пришел новый год.

– Габриель, – прошептала Кейси, – я… мне не очень хорошо.

Я не знал, что сказать ей. Было мучительно больно сознавать, что от потери крови она умирает. Я просто не представлял себе, что у Кейси может быть столько крови. Она была на моих руках, на одежде, собралась в блестящие лужицы на каменном полу, застывала в щелях между каменными плитами настила. Аура исчезла. Ни вокруг Кейси, ни вокруг ее дочерей не было ни черного, ни золотистого, ни красоты, ни мерзости. Я положил вторую новорожденную на сгиб руки и прижал к груди, а пальцами свободной руки осторожно сжал ладонь Кейси, чтобы она не чувствовала себя одиноко.

Если бы я только мог увезти ее в больницу, чтобы там ей влили новую кровь… Но мне не удалось бы доставить ее туда вовремя. Она умерла бы прежде, чем я успел бы спуститься по лестнице к подножию базилики. Еще ни разу в жизни мне не доводилось оказываться в состоянии такой беспомощности, и я испытывал мучительное чувство отчаяния.

– Ты их видишь? – спросила она, дыша с явным трудом. – Демонов, вон там, наверху.

«Умирающие видят демонов…»Ведь это то, что говорил мне Мефистофель, верно?

– Нет! – всхлипнув, крикнул я. – Там нет никаких демонов, Кейси. Пожалуйста, не надо демонов.

Я пристально всмотрелся в темноту, и несколько мгновений мне казалось, что я могу разглядеть там, наверху, целые полчища ангелов и демонов, набрасывающихся друг на друга.

– Габриель…

Я опустил взгляд, продолжая держать на сгибе левой руки вторую дочь Кейси, в то время как сама она, чуть сжимая мою правую ладонь, обратилась ко мне с последними словами – словами, значащими для меня больше, чем когда-либо могло значить признание в любви, выражение дружеских чувств или благодарности.

– Я прощаю вас.

Всего на миг – такой короткий и бесконечно долгий – она отреагировала на мою жалкую попытку улыбнуться, а затем ее пальцы в моей руке ослабли, и она перестала дышать. Я понял, что она мертва, еще до того, как попытался нащупать пульс. Я же знаю, как выглядит тело мертвого человека, ведь повидал я их немало.

– Нет! – крикнул я. – Нет, нет, нет!

Мне она по-прежнему казалась красивой, несмотря на то что на смуглой коже остались следы от струек пота, а темные волосы были взлохмачены, при этом пряди, выкрашенные в голубой и розовый цвета, ярко блестели, освещаемые фейерверками и пламенем, которое по-прежнему полыхало вокруг собора.

Оба ангела опустились на смотровую площадку, расположившись по обе стороны от нас. Их одежда была изодрана и перепачкана кровью, и я мог различить неосязаемые контуры крыльев, сложенных на спине у обоих.

– Она уже умерла? – бесстрастно спросил Михаил, указывая на Кейси.

– Нет, блин, не умерла! – заорал я на него. – Я здесь, чтобы спасти ее! Она не мертва, нет!

– Конечно же мертва! – раздраженно возразил Михаил. – И ребенок должен последовать за ней.

Я прикрыл глаза дрожащей рукой, пытаясь отстраниться от всего этого. Не получилось. Все та же ужасная боль… засела глубоко во мне. В конце концов, уединение – это, наверное, самое лучшее в этом мире… В сущности, я ведь почувствовал тот момент, когда что-то во мне надломилось… тогда я даже напугал самого себя своим горьким отчаянием… Каким же я был наивным, думая, что больше не буду чувствовать боли. Я испытал то, что чувствуют люди, теряя любимого человека. Это было то, что по моей вине чувствовали дети Анны. Это было то, что я делал людям каждый день. Бог наказал меня. И наказал Кейси, потому что Он знал, как я любил ее.

– Это потому, что у меня нет костюма, да? – бормотал я сквозь слезы. – Нельзя быть настоящим супергероем без костюма из спандекса, маски и этого долбаного плаща с капюшоном! А я обещал ей. Обещал.Ну зачем я сделал это? Зачем?

«Не давайте обещаний легко, Габриель…»Это мне сказала она. «Так можно причинить людям горе».

А потом кто-то осторожно положил мне на плечо руку. Опустился на колени рядом со мной и тихо заговорил успокаивающим тоном.

– Ты исполнил свое обещание, Габриель, – прозвучали слова Мефистофеля. – Ты сказал, что будешь с ней, и ты здесь.

– Я должен был… спасти ее… в последний момент…

– Но ты же больше не равняешь себя с супергероем, верно? – спросил Мефистофель. – Понимаешь, тебе не следует делать этого. Ведь супергерои всегда сражались только с суперзлодеями, а не с ангелами. Кроме всего прочего, ты же, в конце концов, оказался здесь, когда твоя приятельница нуждалась в твоей помощи.

– Но что это меняет, если она все равно мертва?

– Меняет все, Габриель.

– Я должен был отвезти ее в больницу.

– Это ничего бы не изменило. Она все равно должна была умереть.

– Как я могу верить тебе? – спросил я, повернувшись наконец к нему лицом. – Если ты всегда только и делал, что врал?

– Ну, не знаю. Но бывала же иногда в моих словах и некоторая доля правды, верно? – спросил он с улыбкой.

Он не должен был успокаивать меня, ведь он демон! Однако в тот момент я был благодарен ему за эту попытку.

– Это не ты убил ее, Габриель, – тихим голосом продолжал Мефистофель. – Я знаю, тебе очень нравится винить себя. Но не во всем и не всегда бываешь виноват ты. Боюсь, что временами все заслуги принадлежат Богу. Может, это и к лучшему. Жизнь похожа на боль. А смерть похожа на избавление от боли.

Мои руки стали очень холодными здесь, на самом верху собора, так высоко над городом… Подумать только, что я приходил сюда прежде и чувствовал себя в безопасности, ближе к Богу… а теперь трагедия окутала саваном обледеневший собор, колокол умолк в своей промерзшей колокольне, и глубокая скорбь мягко опустилась на меня, словно пепел – пепел от останков чего-то такого, что когда-то было так дорого мне…

– Ты должен убить ребенка! – жестко произнес Михаил.

– Да, – согласился Мефистофель, вставая на ноги. – Сбрось ее с башни, Габриель, и покончим с этим.

– Ты хочешь сказать, сбрось их? – выкрикнул я, повернувшись в ту сторону, где лежала вторая девочка… или должна была лежать. Я застыл в оцепенении, уставившись на пустое окровавленное пальто, в которое она была завернута всего несколько минут назад. – Где… – начал я и похолодел, увидев Лилит со слегка распущенными крыльями, снова пританцовывающую на парапете и мечтательно глядящую на первую дочь Кейси, которую она обхватила обеими руками.

Михаил и Мефистофель проследили за моим взглядом, и я услышал, как Михаил сделал глубокий вдох:

– Так их двое?

Мефистофель вполголоса выругался.

– Лилит, – начал он, делая полшага в ее сторону, – пожалуйста, не делай глупостей.

Я уже хотел вскочить на ноги, броситься к Лилит и вырвать у нее девочку, но заставил себя остаться стоять на коленях на полу. Каким-то чудом до меня дошло, что, стоит мне сделать лишь одно движение по направлению к ней, она спрыгнет с парапета, улетит прочь, и я больше никогда не увижу ту новорожденную. Михаил, похоже, тоже понял, что наилучший способ остановить Лилит – это дать возможность поговорить с ней Мефистофелю. Сам Михаил стоял совершенно неподвижно, будто статуя, и только кровь каплями стекала на пол с одного из его крыльев.

– Отдай ее мне, – вкрадчиво попросил Мефистофель. – Она не твоя.

Лилит бросила на него злобный взгляд.

– Они все мои! – прошипела она. – Все до единой!

А потом она шагнула с края парапета назад. В одно мгновение я вскочил на ноги и с криком отчаяния бросился к ней, но за те несколько секунд, что я бежал, Лилит и девочка исчезли, и я понял, что она унесла ее в свой мир. Чувство вины, которое я ощущал и до этого, усилилось так, что до моего сознания едва доходили крики Михаила в адрес Мефистофеля. Ужасная боль пульсировала в голове, череп буквально раскалывался, и единственное, чего мне хотелось, – это уползти в какое-нибудь темное тихое место и сидеть там, пока не закончится весь этот кошмар.

– Заткнись! – крикнул я, повернувшись к Михаилу, продолжавшему орать ужасно громко. – Замолчи, замолчи!

– Хорошо сказано, Габриель, – одобрительно заметил Мефистофель, воспринимавший гнев ангела совершенно невозмутимо.

– Как ты смеешь обращаться ко мне подобным образом?! – прорычал Михаил, всем своим видом давая понять, что хочет ударить меня.

И мне даже захотелось, чтобы он сделал это, тогда у меня появилось бы основание ответить ему тем же. Но разумеется, если бы он свернул мне голову, я не смог бы возвратить ее на место, как это сделал Мефистофель, а кроме того, нельзя было никоим образом, даже на секунду, оставлять без присмотра вторую дочь Кейси.

Я с чувством злорадства увидел блестящие потеки крови, местами покрывавшие белые крылья Михаила, и слипшиеся перья там, где кровь уже застыла. Мысленно я даже похвалил Мефистофеля за то, что он сумел нанести такие повреждения Михаилу. Я ненавидел этого ангела, и вид его окровавленных крыльев мог меня только радовать.

– Ты должен сбросить с башни это существо! – со злобой произнес Михаил.

– Я никогда… – начал я, прижимая к себе малышку.

– Тогда дай ее мне, – прервал меня Мефистофель. – Обещаю, я присмотрю за ней, но не здесь. Если я унесу ее из этого мира, она не сможет разрушить его. Доверься мне, Габриель.

– Нет, ты должен отдать ее мне, – настаивал Михаил. – Одна из них уже у демонов. Будет справедливо, если вторая окажется у ангелов.

Несколько мгновений я смотрел на этих двух ангелов, парализованный ужасной неуверенностью, словно сам превратился в ребенка. А подняв глаза к ночному небу, увидел, как мне показалось, смутные очертания воинств ангелов и демонов, уже не сражающихся друг с другом… Выстроившись рядами, они молча смотрели на меня. Смотрели, смотрели – ждали… И все из-за одного крохотного новорожденного младенца…

Внезапно вспыхнувшее во мне желание поразило меня своей жестокостью, когда я взглянул на город, лежащий там, далеко внизу под нами, и почувствовал сильнейшую тягу последовать за Лилит. Броситься с вершины Божьего храма… Он не станет ловить меня, о нет, теперь я знал это…

«…Тьме я внимаю…»

Но это едва ли имело значение, когда все ценное для меня оказалось разбитым вдребезги, даже иллюзии…

«…и много уж раз

влюблялся почти в грядущую смерть…»

Как я завидую Кейси, ее легкой смерти! Почему подобное избавление не наступило и для меня? Я больше не хотел жить. Все, из чего жизнь когда-либо состояла, было болью… Разве я не заслужил право умереть? Я не знаю, откуда она явилась, слышал ли ее кто-нибудь еще и, вообще, существовала ли она в действительности… Только я уверен, что услышал мелодичную песню соловья здесь, на куполе базилики Святого Стефана, в то время как следующая строчка из оды Китса, посвященной птице, непрошено возникла в моем сознании:

«Теперь же ясней, чем в минувшие дни, я вижу, что смерть – это роскошь для нас…»

В самом деле, что теперь осталось для меня здесь? Ники и Люка не стало, а их потеря не ощущалась менее болезненно оттого, что они не были реальными личностями, – прежде всего они были достаточно реальны для меня. А теперь ушла и Кейси… Я так устал от всего этого. Я пытался – Богу известно, как я пытался совершать правильные поступки. Кейси мертва. Я ее не убивал. По крайней мере эта смерть не на моей совести. Но какая разница? Разве это имеет значение для Кейси? Я вздрогнул от собственного хриплого вздоха, который вернул мое сознание к реальности и к двум ангелам, следящим за мной и ждущим моего решения… А я не мог его принять. Я не был способен решить, какое будет правильным. Господи, ведь если я приму неверное решение, оно может привести к апокалипсису, а я не хочу быть его виновником. Не достаточно ли отвратительным было то, что я, убивая людей, тем самым зарабатывал себе на эту самую жизнь?

Я снова взглянул на низкий парапет, окружающий башню…

– Габриель! – вдруг воскликнул Мефистофель.

Но я уже перепрыгнул через край…

Мне показалось, что на какой-то миг я почти завис там, словно птица, парящая в вышине ночного неба над собором, промерзшие звезды холодно мерцали в пространстве надо мной, и морозный воздух проносился мимо меня, чтобы украсить колокольню множеством толстых сосулек из крученого льда, похожих на огромные леденцы…

Я начал падать, и чувство неподдельной радости буквально пронзило меня насквозь – ничего подобного я никогда не испытывал. Вот оно – скоро все свершится. Наконец-то я предпринял шаг, чтобы покончить со всем этим. Холодный воздух будет овевать меня до последнего мгновения. Земля, изумительно твердая, жесткая земля, ждет далеко внизу, и наконец камень выполнит свое обещание.

«Без боли убить в полуночной тиши…»

Но воздух продолжал струиться уже без меня, потому что чья-то рука крепко схватила меня за предплечье, и я, ударившись всем телом о холодную стену собора, скреб теперь ее носками ботинок и пытался восстановить сбившееся дыхание.

Несколько секунд я просто смотрел вниз, на усеянный пятнами огней город подо мной, удивляясь, почему это мое движение остановилось, и подумал, уж не открылась ли во мне некая новая сверхъестественная сила, о которой я прежде не подозревал. Потом я взглянул наверх и увидел Мефистофеля, балансирующего на уступе смотровой площадки, ухватившегося одной рукой за парапет башни, а другой вцепившегося в меня.

– Ты что делаешь? – требовательным тоном спросил я, разозлившись на него за это вмешательство.

Мефистофель улыбнулся мне сверху:

– А вот что делаешь ты?

– Ну, дай же мне упасть, – сменил я тон на просительный. Мефистофель в это время медленно и осторожно карабкался вверх по стене башни, а потом вскочил на невысокое ограждение. – Я заслужил это. Я это заработал!Ты не имеешь права вмешиваться.

Прежде чем заговорить, Мефистофель помолчал, словно раздумывая над моими словами, и разглядывал меня со своего карниза, в то время как я свешивался с края башни.

– Тогда и ребенок тоже, да, Габриель?

Я перевел взгляд вниз. Своей левой рукой я по-прежнему прижимал к себе вторую дочку Кейси, укутанную в полу моей куртки. Непонятно, как я мог забыть, что она со мной.

– Ну?.. – доброжелательно спросил Мефистофель, глядя на меня сверху с хорошо знакомым выражением лица, свидетельствующим о том, что все происходящее – это для него развлечение, забава.

Лохмотья его изорванной черной одежды развевались на ледяном ветру, кожистые крылья были слегка распущены, помогая ему балансировать на ограждении. Мне действительно нравился Задкиил Стефоми. Если бы только он был ангелом, а не демоном. А земля внизу все равно притягивала меня. Сама смерть напевала мне сладким, золотистым соловьиным голосом, и я жаждал ее так, как никогда не жаждал ничего прежде.

– Отпусти его, – услышал я прозвучавший сверху приказ Михаила. – Это Его желание. Ты не должен вмешиваться.

– А ведь сейчас, пожалуй, не сезон для соловьиных трелей?! – заметил Мефистофель, как бы продолжая разговор со мной, при этом слегка повернув голову, чтобы взглянуть на ангела.

Птичье пение внезапно оборвалось, оставив после себя гулкое, печальное эхо.

– Боже мой, Михаил, какое же это ханжество! – услышал я произнесенные со смехом слова Мефистофеля.

Я тряхнул головой. Испуганный, сбитый с толку, я почувствовал, как туман какого-то странного оцепенения охватывает мое сознание. А потом я совершил ошибку – посмотрел вниз.

– Мать твою, боже! – завопил я, инстинктивно задергавшись из стороны в сторону, в то время как город подо мной угрожающе раскачивался.

– Спокойно, Габриель! Держись спокойно! – крикнул Мефистофель, скрежеща зубами, потому что мое барахтанье усугубляло боль от ран, полученных им в схватке с Михаилом.

Я почувствовал, что его хватка слегка ослабла, это испугало меня, и я замер, хотя для этого мне пришлось собрать всю свою силу воли. Я перевел взгляд на девочку. Почему мне взбрело в голову взять и перепрыгнуть через парапет, когда я держал ее на руках? Ведь она была такой хрупкой, и мне даже показалось, что из-за своей глупости я свернул ей шею. Хотя нет, она смотрела на меня, моргая глазками. Потом ее нижняя губа задрожала, она начала плакать, скорее всего из-за холода, а не из-за чего-нибудь еще. Ведь она не могла понимать, что ненадежная хватка демона – это единственная ниточка, на которой сейчас держится ее жизнь.

– Вытяни нас! – взмолился я, глядя на Мефистофеля, и похолодел от страха, увидев, что он колеблется. – Ради бога, Стефоми, сейчас же вытащи нас!

Меня так и подмывало протянуть к нему вторую руку, ухватиться за него и, карабкаясь прямо по нему, самостоятельно перелезть через парапет, но я не мог сделать этого, не сбросив вниз дочери Кейси.

– Ты понимаешь, это будет продолжаться, – вкрадчиво, странным тоном произнес Мефистофель, глядя на девочку. – Если ты не сбросишь ее вниз сейчас, пока можешь это сделать, оно никогда не кончится. Оно непременно станет… ну ладно, мы все будем продолжать и продолжать двигаться по этим кругам… А ты можешь избавить всех нас от этого. Ты действительно хочешь этого для себя, Габриель? Это действительно то, что кто-нибудь захотел бы для себя?

Я не мог удержаться, чтобы опять не посмотреть вниз, когда почувствовал, что его хватка снова слегка ослабла. Страх смерти. Вот она, тут. Я не так возражал бы против нее, если бы был безбожником. Если бы мог поверить, что мое существование прекратится после того, как я упаду вниз. Но я знал о наличии загробной жизни, знал, в какой из кругов отправлюсь, и знал, кто ждет там встречи со мной. Это произойдет неизбежно, что бы я ни предпринимал. Но не теперь! О боже, и не таким образом!

Не сознавая того, что делаю, я начал вполголоса бормотать «Отче наш»:

– Отче наш, Иже еси на небесех, да святится Имя Твое…

– Ну пожалуйста, без этого, – рассердился Мефистофель, тряхнув меня. Он действительно тряхнул меня так, что город внизу дико закачался, а горизонт по обеим сторонам моего поля зрения заскакал вверх и вниз. – Сейчас не самый подходящий момент, чтобы раздражать меня, Габриель. Включи свои мозги хоть на этот раз.

Я снова выругался, не в силах заставить себя не смотреть вниз и почувствовав, как к горлу подступает тошнота от одного вида Будапешта, находящегося так далеко внизу. Мефистофель сжимал мою руку так, что теперь она начала сильно болеть, а замерзшие пальцы вообще потеряли чувствительность.

– Ты же все время намеревался сбросить меня, ведь так? – спросил я, подавляя бурлящую внутри ненависть. – Тебе хотелось, чтобы я умер против своей воли. Ты хотел быть настолько отвратительным, насколько это возможно, ведь так, подонок?

– Ну, только этого нам и не хватало. Что за недомыслие – говорить такое демону, в руках которого находится твоя драгоценная жизнь, – изрек Мефистофель, глядя на меня со злобной усмешкой. – Нет, я действительно сохраню тебе жизнь. Но сначала я хочу немного просветить тебя относительно свойств молитвы.

– Что… о чем ты говоришь? – спросил я, стуча зубами от холода.

– Молитвы, обращенные к Богу, на меня не действуют, – бесстрастно пояснил Мефистофель. – Поэтому, прежде чем я спасу твою жизнь, я хочу услышать, как ты помолишься… Люциферу.

Я уставился на него. Ведь не мог же он предлагать такое всерьез?

– Я говорю это вполне серьезно, поверь мне, – подтвердил Мефистофель с усмешкой. – Я служу Люциферу. Поэтому если ты укротишь свое самолюбие и помолишься ему, то увидишь, насколько более действенной может оказаться такая молитва.

Меня охватила дрожь, я возненавидел Мефистофеля за это всей душой. Я ощутил, как на грудь давит холодная тяжесть распятия из оникса, которое на прошлой неделе мне подарила Кейси. Но я не мог долго раздумывать – к тому моменту я так замерз, что новорожденная могла выскользнуть из моей онемевшей руки и сама, без меня, упасть с базилики, с этой огромной высоты. Картина представлялась совершенно ужасной, и в тот момент я должен был немедленно помолиться дьяволу, а возненавидеть себя за это позже.

– Люцифер, – произнес я сквозь стиснутые зубы, – пожалуйста… пожалуйста, помоги мне… – И тут мне пришлось прикусить язык, чтобы не завопить, когда особенно свирепый порыв ветра швырнул меня к стене, носки ботинок ударились о древнюю стену базилики, а отброшенная ветром назад куртка потянула за собой и меня. Малышка захныкала громче, и я почувствовал, как от ее слез стала намокать моя рубашка. – О черт! – вскрикнул я, безуспешно пытаясь посильнее сжать онемевшими пальцами руку Мефистофеля. – Люцифер, пожалуйста, пожалуйста, не дай мне упасть! Я еще не хочу умирать! Умоляютебя, прояви к нам милосердие!

– Неплохо, Габриель, – одобрительно произнес Мефистофель. – Но умолять его нет никакой необходимости. Вот, смотри, что может сделать для тебя дьявол, если ты просто вежливо его попросишь. Поверь мне, он гораздо надежнее Бога. – И с этими словами он вытянул меня наверх через парапет.

Он попытался поддержать меня, когда я, шатаясь, встал на каменный настил площадки, но я оттолкнул его и заковылял к центру башни, отчаянно стараясь прогнать страшный образ города, дико колышущегося у меня под ногами. Вот еще одно видение, которое станет преследовать меня по ночам. Я упал на колени, закрыл глаза и склонил голову над дочуркой Кейси, все еще роняющей слезы мне на рубашку. Мне и самому хотелось заплакать, но мои глаза были сухими и болели. Это – все это – должно быть сном. Другого разумного объяснения не существует.

Однако, взглянув наверх, я увидел Михаила и Мефистофеля, по-прежнему стоящих у края башни и следящих за мной. И в тот же момент девочка вдруг перестала плакать. Осознав это, я испугался. Но, посмотрев на нее, я не увидел никаких повреждений, если не считать небольшой царапины на щеке, – наверное, она коснулась каменной стены базилики. Опасности царапина не представляла, но от чувства вины у меня все сжалось внутри, и я понял, что нужно как можно быстрее уносить ее от этого пронизывающего холода. Все еще покрытая кровью матери, она смотрела на меня широко открытыми карими глазами так, словно знала меня, словно доверяла мне и словно уже на самом деле любила меня. В этот момент я уже принял решение и, взглянув на обоих ангелов, крепче прижал девочку к себе.

– Никому из вас я не отдам ее! – с вызовом произнес я, радуясь, что с этими словами какая-то часть гнева, скопившегося внутри, выплеснулась наружу.

– Тогда что же конкретно ты предлагаешь? – холодно спросил Михаил.

Я крепче обхватил руками мою доченьку и ничего не ответил. И вдруг Мефистофель рассмеялся:

– Ты решил оставить ее себе! Ну-ну. Ты – любитель наказаний, не так ли? Только будь очень внимательным, чтобы в ней не возродился маленький Адольф, и тогда она может начать преследовать тебя в будущем. В конце концов, демоны заполучили одну из них. Маленькая победа на нашей стороне, Михаил, – сказал он с насмешливой улыбкой, обращаясь к явно рассерженному ангелу, – Я никогда не буду слишком удаляться, – продолжал Мефистофель, снова обращаясь ко мне. – По-моему, это Уильям Конгрев сказал: «Дьявол не упускает ни одной возможности». Он именно так и поступает, мой друг. На самом деле именно так.

Мефистофель слегка поклонился Михаилу и мне, потом повернулся и выпрыгнул из-под купола, как это раньше сделала Лилит, расправил за спиной свои огромные перепончатые, как у летучей мыши, крылья и исчез, удалившись в свой мир. Михаил, конечно, был возмущен. Он кричал на меня и ругался так яростно, что меня пробирала дрожь, но я упорно отказывался отдать ему дочку Кейси, и в конце концов он тоже удалился.

Когда в базилике не стало ни ангелов, ни демонов, она начала медленно приобретать нормальный облик. Обледенелая половина оттаивала, огонь, охвативший другую половину, гас, а вскоре и бесследно исчез вместе с дымом. В тот же самый момент последняя из замерзших молний с треском раскололась и быстро растаяла. И тогда остались только мы – я, Кейси и малышка. Я стоял, преодолевая непомерную усталость, навалившуюся на меня, и соображал, что делать дальше. Первым желанием было забраться в середину купола, свернуться там около ступенек лестницы и уснуть до утра… пока не явится полиция. Но это не сулило ничего хорошего – начнутся расследования, допросы, но мог ли я дать полиции такие объяснения, какие они смогли бы уразуметь? Поэтому мне пришлось оставить Кейси там. Прежде всего мы простились с ней – дочурка и я, – хотя мне было очень тяжело смотреть на ее остекленевшие глаза и на капельки пота, замерзшие на остывшей коже. Наконец я, с низко опущенной головой и сгорбленной спиной, отвернулся от нее и начал спускаться в ночь, с ее новорожденной девочкой на руках…

И вот я снова в своей квартире с моей малышкой, которая спит около меня на диване. Ее изящные реснички лежат на щеках, в то время как она видит сны. Сейчас она завернута в один из моих джемперов, но позднее мне придется проникнуть в квартиру Кейси и забрать оттуда кое-что из одежды, купленной для девочки, а также другие вещи. Скоро она захочет есть, значит, мне нужно будет ее покормить. О боже, ведь я совершенно ничего не знаю о том, как следует заботиться о ней, и совершенно не представляю, как я, черт побери, стану делать это…

Я не знаю, как будут развиваться события в связи со смертью Кейси. Видимо, утром, когда обнаружится, что дверь в базилику взломана, вызовут полицию. Они найдут тело Кейси, которое к тому времени, наверное, окончательно замерзнет. Станет очевидно, что умерла она естественной смертью. Загадка будет заключаться в том, как она попала туда и что произошло с ребенком. Но с этой загадкой пусть разбирается полиция, однако, по-моему, им не удастся выявить какую-либо мою причастность к этим событиям.

Я ощущаю несправедливость – весь мир ощущает несправедливость. Все теперь выглядит по-другому, даже хорошо мне знакомая квартира. Я стану скорбеть по Кейси. Но пока еще скорбь не пришла ко мне, я благодарен за свое оцепенение. Прежде всего мне нужно наметить план действий. Куда я должен теперь отправиться? Может, в Италию? Или в Голландию? О, я понимаю – я пытаюсь отторгнуть от себя то, от чего невозможно убежать, скрывшись в другой стране. Но я не могу оставаться в Будапеште теперь, после всего случившегося, хотя всегда буду тепло вспоминать этот город, ненадолго позволивший мне ощутить, что представляет собой жизнь обычных, нормальных людей. Я полюбил Будапешт так, как не полюблю, наверное, больше ни один город. Но оставаться здесь я не могу.

Я принял решение насчет имени дочери Кейси. Сначала хотел назвать ее в честь какого-нибудь ангела, но опыт общения с Михаилом побудил меня отказаться от этой идеи. Он совершенно не такой, каким должен быть ангел. Он отказался простить мне мои грехи и, что еще хуже, хотел, чтобы я убил новорожденного ребенка, а когда я отказался, даже пытался добиться этого обманным путем. Эта соловьиная песня – он специально ввел ее в мое сознание в то время, когда я держал на руках дочь Кейси. Он хотел, чтобы умерли мы оба, и только вмешательство дьявола спасло нас. И если сохранением здравого рассудка я обязан Люциферу, то Мефистофелю обязан жизнью. Говоря откровенно, тот темп, с каким я становлюсь должником демонов, приводит меня в некоторое смятение.

Еще я думал, не назвать ли девочку именем какого-нибудь святого, или вождя, или героя. Но в итоге решил, пусть в ее имени будет озвучена добродетель: Грейс. [9]9
  Grace ( англ.) – зд.: благодать.


[Закрыть]Вообще-то, человеку, подобному мне, не следует находиться поблизости от этого младенца, как, впрочем, и любого другого. Но я должен оставаться с ней, чтобы защищать как от ангелов, так и от дьяволов, которые могут попытаться причинить ей вред. У меня нет выбора. Я обязан сделать все, что в моих силах, чтобы защитить ее, спасти, потому что не смог сделать этого ни для ее матери, ни для ее сестры.

И вот снова возвращается и продолжает мучить меня все тот же вопрос… Если бы ты смог вернуться в те времена, когда родился Адольф Гитлер, убил бы ты его, если бы получил такую возможность? Убил бы абсолютно беззащитное дитя? Заключался бы в этом твой долг перед миром? Был бы ты в состоянии выполнить подобное в отношении ребенка, которому предстоит совершить даже самое тяжкое преступление? Все мы отвечаем «да», но поверьте мне, ответ становится совсем не таким простым, когда вопрос перестает быть чисто теоретическим.