Текст книги "Девятый круг"

Автор книги: Алекс Белл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 18 страниц)

– Ты когда-нибудь видел ее?

Почему его ответ был для меня так важен? Чего я хотел от Стефоми? Поддержки. Я хотел услышать от него, что Лилит как-то сумела забыть о своих прошлых страданиях. Что она все-таки смогла простить и людям, и ангелам то зло, которое они причинили ей.

Прежде чем ответить мне, Стефоми немного помедлил:

– Да, я ее видел.

– Где?

– У моря. Она выискивает прибрежные пещеры. Берег моря между линиями прилива и отлива, где суша встречается с океаном, – это зона Смежности. Когда Бог послал ангелов уничтожить ее детей… она не смогла спасти их всех. Там было слишком много беззащитных младенцев и слишком много самоуверенных, мстительных ангелов с большими мечами. Видения этих событий преследуют ее до сих пор.

– А как она выглядит?

– Почему такой внезапный интерес, Габриель? Еще вчера ты был твердо убежден, что ее вовсе не существует, что она – миф. Поскольку ангелы ведь не совершают массовых убийств детей, верно?

Я замолчал, не очень уверенный, что же во всей этой истории с Лилит затронуло меня больше всего.

– Она действительно является к благочестивым людям под покровом ночи и совращает их, когда они спят?

– Ну вот, Габриель, теперь ты задаешь вопросы, на которые я не могу ответить. Хотя… тут у меня мелькнула одна мысль. Если Лилит в своей пещере у моря на протяжении стольких лет принимала в качестве любовников свирепых и страстных демонов, то не допускаешь ли ты некоторой доли вероятности того, что сонные пожилые монахи стали бы для нее объектами некоторого разочарования? Мне кажется весьма сомнительным, чтобы благочестивые служители Церкви смогли удовлетворить, несомненно безмерные, аппетиты такой изощренной совратительницы. И мне приходит в голову, что, в сущности, эти благочестивые ханжи наверняка искали для себя некое оправдание, вызывающее сочувствие объяснение. В конце концов, если Лилит можно винить за каждую смерть ребенка, почему бы не поставить ей в вину также и те случаи, когда у некоторых пожилых монахов во сне случается поллюция, а? Особенно принимая во внимание, что собой представляют эти монахи, – понимаешь, ведь это же сексуально озабоченная орава.

Меня удивили резкость его тона и грубость слов.

– А ты становишься вульгарным, – коротко отреагировал я.

К моему удивлению, Стефоми рассмеялся:

– Извини меня, Габриель, но ведь и вопрос ты задал вульгарный, даже если и облек его в пристойную форму. Кстати, а чем тебя так заинтересовала сексуальная жизнь Лилит?

– Ничем! – ответил я резко, вдруг почувствовав какое-то беспокойство. – Понимаешь, я… Конечно, это совсем не мое дело, но я… Послушай, мне просто хотелось побольше узнать о ней, вот и все!

Это ужасно, однако я начал видеть Лилит во сне. Ужасно настолько, что я стал бояться ложиться спать. Возможно, Лилит из моих снов реальна. Возможно, нет. Как я могу узнать это наверняка? Но реальная или нет, она невероятно привлекательна. Пожалуй, это самая прекрасная женщина, какую мне когда-либо приходилось встречать. Для женщины противоестественно оказывать такое ошеломляющее воздействие. У нее длинные, до талии, черные волосы. Они струятся у меня между пальцами, как тончайшая шелковая ткань. Ее великолепная кожа подобна белоснежному мрамору… и так же прохладна на ощупь. Но во всем ее облике всегда присутствует печаль – и в синих глазах, и в тех слезинках, что беззвучно падают из них… соленых слезинках, остающихся на моей коже…

Когда я вижу ее, то забываю, что это дьяволица, ведь выглядит она скорее как античная богиня. Воплощение красоты, эротизма и вожделения. Она носит длинные черные платья, плотно облегающие фигуру и ярко контрастирующие с белизной ее кожи. И вместе с ней приходит мягкое, тихое оцепенение, постепенно заполняющее все пространство вокруг сладостными эротичными посулами, которые она отказывается выполнять.

Когда я вижу ее, мне хочется говорить с ней. Извиниться за то, что пытался сделать Адам, за угрозы ангелов и за ужасный способ, каким Бог наказал ее за неподчинение эгоистичному, отвратительному мужу. Однако всякий раз при ее появлении любые благородные мысли из головы улетучиваются. И думать в такие моменты я могу лишь об одном: как я хочуее… как хочу прикасаться к ней, целовать ее, заниматься с нею любовью целую ночь. Мне не нравится, что она имеет такую власть надо мной. Я уверен, она делает это намеренно. Она дразнит меня. Ей очень нравится, что меня возбуждает уже одно ее присутствие. Она наслаждается этим. Но она никогда не отдается – о нет! – хотя и может подвести ситуацию вплотную к этому. Но всякий раз в этот критический момент ее взгляд становится холодным, губы сжимаются, и она злобно шипит мне в ухо, что ни один мужчина из смертных никогда не насладится ее телом, ибо теперь она принадлежит только демонам.

Господи, как мне хотелось бы, чтобы Стефоми никогда не начинал разговора о ней, ибо теперь она – то ли реальная, то ли нет – преследует и мучит меня во сне. В конце концов мне пришлось пойти в аптеку и купить успокоительные таблетки, способствующие нормальному сну. Теперь, к великому облегчению, Лилит, похоже, уже не способна вторгаться в мой защищенный лекарством сон.

23 октября

Происходит… что-то очень… странное. Сегодня после полудня я вышел из квартиры в коридор и оказался прямо в этом… в этом облаке золотистого тумана, только так можно его назвать. От удивления я на мгновение замер на месте, поскольку у меня мелькнула безумная мысль, что я каким-то образом оказался прямо в самом Царствии Небесном. Точно так же я мог бы начать с того, что описать этот туман невозможно, поскольку понимаю: несмотря ни на какие старания, мне не удастся дать ему здесь четкую характеристику.

И дело было не в том, что туман выглядел как солнечный свет, ставший более плотным, – дело было в ощущении его. Меня словно окутала неосязаемая, божественная красота. Кожей я ощущал ее теплоту, она источала аромат: когда я стоял там, сверху словно сыпалась и мягко оседала на мне мельчайшая ванильная пудра. Начинался туман прямо за порогом моей квартиры и тянулся вдоль коридора к лестнице. Вместе с тем я сразу заметил, что вокруг меня он постепенно редеет, рассеивается, а потому быстро пошел по коридору, стараясь не упустить его.

Почему я последовал за ним, не знаю. Наверное, он очень привлек меня. Мне даже не пришло в голову, что он приведет меня куда-нибудь или к кому-нибудь, и, только когда я вошел в кафе неподалеку от дома и увидел там Кейси, я понял.

Он обволакивал ее, собирался вокруг нее, перемещался вместе с ней при каждом ее движении. Ясно, что видеть этого больше никто не мог, но я был зачарован этим зрелищем, поскольку никогда прежде ничего столь прекрасного не видел. Возможно, это присущая всем беременным женщинам аура, которую больше никто не может видеть, но ведь и я прежде ничего такого вокруг нее не замечал.

Она остановилась перед кассой, на прилавке перед ней лежали четыре кредитные карты, а позади нее образовалась очередь из нескольких человек, явно недовольных возникшей задержкой. Около нее я увидел Тоби, в одной руке у него был высокий стакан с горячим шоколадом, в другой – тарелка с ломтиком торта. Он стоял с опущенной головой сбоку от Кейси, не двигаясь, и молча страдал.

– И эта тоже заблокирована, барышня, – сказал из-за прилавка официант, протягивая ей еще одну карточку.

– Вы уверены? – спросила Кейси, глядя на полученную от него кредитку. – Послушайте, может, вы попробуете еще раз?

– Ну, давайте же, девушка! – нетерпеливо произнес кто-то из стоявших за ней.

На этот призыв Кейси никак не прореагировала.

– Пожалуйста, – снова обратилась она к официанту, – вы не могли бы проверить эту карту снова?

– Кейси, – пробормотал Тоби, ставя тарелку с тортом и стакан с шоколадом обратно на прилавок, – не переживай! Пошли отсюда.

– Мне очень жаль, барышня, – сказал официант, – но все ваши карты заблокированы, так что если у вас нет наличных…

– Понимаете, некоторым из нас нужно кое-куда успеть, – послышался позади нее еще один недовольный голос.

– Замолчите и ждите своей очереди! – резко отпарировала Кейси, обернувшись назад и глядя на угрюмые лица стоящих позади нее людей. – Ладно. Заберите это обратно, – сказала она, обращаясь к официанту и придвигая шоколад и торт ближе к нему. – А вместо этого дайте нам, пожалуйста… – на секунду она умолкла, перебирая пальцами мелочь в кошельке, – одну порцию обезжиренного йогурта.

– Подожди! – крикнул я, протискиваясь вперед сквозь ворчащую очередь и доставая на ходу бумажник. – Не убирайте ничего, – сказал я официанту, указывая на шоколад и торт на прилавке. – Мы это берем.

– Габриель, а вы что здесь делаете? – удивилась она, переходя на английский со своим мягким американским произношением.

– Привет, Кейси. Что ты хочешь?

– Вы о чем?

– О питье. Чего бы ты хотела?

– О, вам вовсе не следует…

– Ты, конечно, могла и не заметить, но эта очередь позади тебя начинает слегка бесноваться, так что почему бы тебе прямо сейчас не выбрать что-нибудь, а обсудить все мы сможем позже. Я уверен, Тоби не единственный среди нас, кто любит торт.

Когда в конце концов на подносе появились три порции торта и три стакана с напитками, я отнес все это к столику в дальнем конце зала, сильно сомневаясь в доброжелательности аплодисментов, которыми проводили нас люди, стоящие в очереди. Когда Кейси помогала мне переставлять содержимое подноса на столик, щеки ее горели.

– Ну до чего же нетерпеливая публика эти венгры, правда? – сказал я, скаля зубы и тараща глаза в попытке развеять ее смущение.

К моему облегчению, она улыбнулась мне в ответ, а затем и мило рассмеялась, освобождаясь от давившего на нее груза унижения.

– Думаю, правда, – ответила она, выуживая ломтик лимона из своей кока-колы и передавая его Тоби, который с радостью отправил его в рот. – Это здорово, когда наконец можешь с кем-то поговорить по-английски. Большое спасибо, что выручили нас.

– Никаких проблем, – ответил я.

Я смотрел на нее и удивлялся, что прежде не замечал, как она хороша. При этом в ее привлекательности не было ничего сексуального. Ее красота не была соблазняющей, порочной, обволакивающей, как у Лилит с ее черными волосами и кружевами… Золотистая аура вокруг Кейси слегка подцвечивала кофейный оттенок ее кожи и сверкала золотистыми отблесками от множества золотых колечек в ее ушах и серебряной пуссеты-гвоздика в носу, собираясь пятнышками во влаге ее карих глаз. Голубые, розовые и синие нити, пронизывающие ее темные волосы, благодаря ауре казались еще более цветистыми, и мне никогда прежде не приходилось видеть человека такого здорового на вид, излучающего нежную наивность, которая принимала бы форму самостоятельного золотистого существа, подчеркивающего длину ее ресниц и оседающего на смуглой коже золотистыми капельками.

Когда я перевел взгляд на Тоби, то, к своему разочарованию, увидел, что в моем присутствии он явно чувствует себя неловко, и попытался заговорить с ним, попробовал вывести его из этого состояния. Но он по-прежнему оставался скованным и неуверенным, а на мои вопросы отвечал коротко, двумя-тремя словами.

– Что с тобой, Тоби? Ведь обычно ты не бываешь таким стеснительным, – сказала Кейси, привычным движением смахивая с лица брата прилипшую крошку.

Две пожилые дамы за соседним столиком, перехватив мой взгляд, ободряюще улыбнулись мне. Несколько озадаченный, я улыбнулся в ответ. А потом… до меня дошло. Как ни странно, они подумали, что Кейси и Тоби – это мои дети! Я взглянул на них обоих. Да, кожа у них смуглая, но по ее цвету можно предположить, что один из их родителей – белый человек. И мне, наверное, лет на шестнадцать-семнадцать больше, чем Кейси, так что по возрасту я почти гожусь ей в отцы.

Я уверен: когда на нее смотрят незнакомые люди, они не видят ничего, кроме множества пирсингов, татуировок, крашеных волос, а также до боли шокирующего факта ее беременности. Ее внешний вид и в самом деле являет собой вопиющий пример «трудного» подростка, и всякий, взглянув на нее, имеет основания прийти к заключению, что она – истинный возмутитель спокойствия. Окружавшие нас люди, принимавшие меня за ее отца, симпатизировали мне за то, что я взял ее с собой на ленч, но в то же время жалели меня как отца такого трудного ребенка. Ничегошеньки-то они не знают! Но если не отцом, то ее другом я ведь мог бы стать. Мне хотелось чего-то большего, чем эти робкие, осторожные дружеские отношения, существующие между нами сейчас. Но для такого рода вещей требуется время – я не могу настойчиво навязывать ей свою дружбу, для начала она должна доверять мне.

И тут меня озарила искра вдохновения.

– Обычно я не ем десертов, – заметил я как бы между прочим, втыкая вилку в лежащий передо мной на тарелке марципановый торт. – Но моя половина очень большая сладкоежка.

– Половина? – удивилась Кейси, – Вы разве женаты?

Я увидел, как ее взгляд прошелся по моим рукам, на пальцах которых, разумеется, не было обручального кольца.

– Нет, замужества она не признает. Наш дом в Италии, но в Будапеште живет мой брат. У него возникли некоторые семейные проблемы, и я помогал ему их уладить. Впрочем, надеюсь, что через месяц-другой смогу вернуться домой.

Мне сразу стало ясно, насколько удачной была идея сказать ей все это. Кейси заметно успокоилась, убедившись, что мои намерения не были неподобающими и что я нормальный человек, имеющий собственную семью.

– А дети у вас есть? – спросила Кейси.

– Две дочери, – ответил я.

– Вы, наверное, сильно скучаете по ним.

– Ты даже не представляешь, как сильно.

Я уже и сам почти поверил в эту легенду. И хотел бы, чтобы она была правдой. Вспомнив о Ники и Люке, я почувствовал, как меня вновь стремительно охватывает знакомое горячее желание, и постарался укротить его поскорее. Мне не было стыдно перед Кейси за обман. Ведь я только хотел убедить ее, что не представляю для нее опасности. Что бояться меня ей не надо…

– С твоим тортом что-то не так? – спросил я, заметив, как медленно она ест его, и подумав, что, наверное, он ей не нравится.

К моему удивлению, она рассмеялась:

– Нет, с ним абсолютно все в порядке. Дело в том, что, по-моему, это самое вкусное из всего, что я когда-либо ела в жизни.

Неподдельный восторг, прозвучавший в ее голосе, меня удивил. Она взглянула на меня со смущенной улыбкой и показала вилкой на банановый торт, лежащий на тарелке.

– Мне так хотелось чего-то в этом роде! Ведь какая-нибудь обычная, дешевая еда вроде риса не вызывает такого сильного желания, правда? Это должен быть редкий, дорогой банановый торт. Понимаете, несколько последних ночей я просыпалась, лежала с открытыми глазами и мечтала именно о банановом торте, поэтому сейчас я получаю большое удовольствие. И хочу продлить его как можно дольше. Еще раз спасибо вам.

«Так почему же ты не собиралась купить порцию этого торта и себе?» – подумал я, глядя, как она тщательно подбирает с края тарелки отделившийся кусочек сахарной глазури. Ведь когда я вошел в кафе, Кейси пыталась купить ломтик торта и напиток только для Тоби. Она не стала никак объяснять мне, почему все ее кредитные карточки оказались заблокированными, но я думаю, что этот факт говорит сам за себя.

– Когда должен появиться на свет твой ребеночек? – спросил я.

– О… я думаю, приблизительно в декабре. Точной даты я не знаю.

– А где папа? – осторожно продолжал я.

– Если бы я знала, – ответила Кейси с кривой усмешкой.

– Сочувствую, – сказал я, ощутив неловкость за свой вопрос.

– Не надо. Ведь это не ваша проблема.

Мне хотелось продолжить обсуждение этой темы, помочь ей в ее положении, предложить некий реальный план, как пережить ситуацию, но в то же время я опасался расстроить ее и испортить нашу случайную встречу. После того как мы перекусили, я вместе с ними пошел домой. Через несколько часов Кейси нужно было идти на работу, и она хотела дать Тоби немного рыбных палочек, прежде чем отвести его к няне, а затем отправиться выполнять свои обязанности за стойкой бара. В коридоре перед дверями в наши квартиры Кейси остановилась, еще раз поблагодарила меня и заставила Тоби сделать то же самое. Я ответил, что мне доставило удовольствие быть в компании с ними, а не с моим озабоченным личными проблемами братом. Потом, немного помедлив, я заговорил с ней о том, что весьма тревожило мое сознание:

– Послушай, Кейси, я понимаю, что это не мое дело, но… когда появится ребенок… ты собираешься заботиться о нем?

– Конечно, я буду его содержать! Он мой! – резко ответила Кейси. – И вы правы, это вас совершенно не касается!

– Я вовсе не пытаюсь повлиять на твои намерения. Мне просто хотелось сказать, что… если ты согласна, я сделал бы для тебя что-нибудь… Если тебе понадобится какая-нибудь помощь…

– Ведь вы же, по-моему, собираетесь вернуться домой, в Италию?

– О, ну да, конечно собираюсь, но до тех пор… И потом, как бы то ни было, говоря о финансовой стороне дела, у тебя есть права по отношению к отцу ребенка. На него должны быть возложены определенные обязанности: выплата алиментов или…

Кейси вздохнула и взглянула на меня с грустной улыбкой:

– Правда состоит в том, Габриель, что… отца не существует.

Озадаченный, я покачал головой:

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что не существует?.. – Я умолк, вновь взглянув на окружавшую ее золотистую ауру, и впервые заметил, как сильно она напоминает золотистый нимб вокруг головы Девы Марии. Охваченный нахлынувшим волнением, забывшись, я схватил ее за плечи. – Непорочное зачатие? – спросил я почти шепотом. Наверное, я произносил эти слова с глупой улыбкой на лице.

Но потом, увидев, с какой тревогой в глазах она смотрит на меня, я поспешно отпустил ее и постарался одновременно убрать свою идиотскую улыбку, с ужасом осознав, что, вероятно, разрушаю атмосферу доброжелательности, которую так старательно создавал. И вел себя до тех пор очень правильно, чтобы выглядеть нормальным человеком.

– Почему вы предположили такую возможность? – спросила она почти шепотом.

– Просто… это просто шутка, – выдавил я из себя, одновременно попытавшись рассмеяться. – Извини. Значит, это было… э-э-э… искусственное оплодотворение, да?

Я затаил дыхание, очень надеясь, что она воспримет мою неуклюжую попытку объяснить свое поведение. Но когда я взглянул на нее с надеждой, у меня от ужаса отвисла челюсть. С тех пор как я увидел ее в кафе, Кейси была все время окутана великолепной мерцающей золотистой аурой, вспыхивающей блестками переливающегося света и погружавшей ее в изысканное великолепие.

Однако сейчас, когда мы стояли в коридоре нашего обшарпанного многоквартирного дома, эта аура внезапно переменилась, превратившись в плотную вязкую черноту, обволакивающую ее, как смола, струящуюся и собирающуюся в такие отвратительные, зловещие сгустки подлинного зла, каких мне еще не доводилось видеть. Одновременно возник едва уловимый горелый запах, и больше всего на свете он напоминал запах горящей человеческой плоти. Я смотрел на нее, и у меня волосы на руках и на затылке вставали дыбом. Кейси же явно была в полном неведении о появлении этой отвратительной сконцентрированной враждебности, которая витала над ней и приникала к ее телу.

Приподняв бровь, она ответила довольно холодно:

– Что ж, и мои родители, и врачи тоже мне не поверили, но они, по крайней мере, по этому поводу не шутили. Они кричали. Да, это непорочное зачатие, Габриель. Каким бы забавным такое утверждение вам ни казалось.

Я пристально смотрел на нее, отчаянно пытаясь сообразить, что мог бы нормальный человек сказать в этой ситуации.

– Послушай, Кейси… Это… Ведь довольно легко забеременеть случайно. Ну, например, если не сработал контрацептив. И даже если твой бойфренд действительно никогда… пусть, но ведь есть и другие пути, чтобы стать…

– Я девственница, – спокойно перебила меня Кейси. Затем, выразительно пожав плечами, добавила: – Никакого отца не существует.

После этого она повернулась и вместе с братом ушла в свою квартиру, закрыв за собой дверь.

Я много размышлял над этим эпизодом и в итоге пришел к заключению, что Кейси просто заблуждалась относительно того, о чем мне рассказала. Ангелы и демоны, снующие по Земле, – это одно, а непорочное зачатие – нечто совершенно иное, и, даже хотя мое сознание автоматически восприняло такое допущение, когда она сказала, что отца не существует, мне-то об этом случае следует рассуждать здраво. Вероятнее всего, Кейси забеременела случайно, и ее не касаются те небесные странности, которые происходят со мной. То есть она нормальная девочка-подросток, совершившая ошибку, вот и все.

Я не должен позволять тому, что я знаю об ангелах и демонах, вторгаться в каждый отдельный аспект моей жизни. Я не могу допустить, чтобы это влияло на мое восприятие окружающей действительности. Иначе мне грозит участь одного из тех неуравновешенных людей, кто зацикливается на чем-то до тех пор, пока это «что-то» не займет всю его жизнь целиком. Я намерен оставаться уравновешенным. У Кейси был с каким-то парнем секс без контрацепции. Вот поэтому она и беременна.

25 октября

Знаете ли вы, как трудно найти в Будапеште банановый торт? В супермаркетах или каких-либо аналогичных местах его не продают. Он бывает в кондитерских магазинах, но даже там вы можете купить его только разрезанным на части, а мне нужен был целый торт. Огромный, глазированный, обсыпанный сахарной пудрой, легкий, очень вкусный и невероятно желанный банановый торт. И, надо надеяться, украшенный сверху стружкой из сушеных бананов или чем-нибудь в этом роде.

Я обзвонил все кондитерские магазины города, пока наконец не нашелся один, в котором мне смогли предложить то, что я искал. Шикарный (и очень дорогой) банановый торт со всеми дополнениями и украшениями, доставляемый в специальной белой коробке из твердого картона по указанному вами адресу. Я попросил, чтобы торт доставили сегодня, поскольку знал, что Кейси будет дома. Думаю, она этим вечером наверняка подслушивала у своих дверей, ибо буквально через несколько минут, после того как я пришел домой, она постучалась ко мне. Должен сказать, ее реакция буквально ошеломила меня, ведь это был всего лишь торт, но она чуть не плакала, когда благодарила меня. Откровенно говоря, уходя к себе, она крепко обняла меня и настойчиво приглашала отведать торта вместе с ней, так что через пару минут я собираюсь пойти к ним. Я… э-э-э… ха… я сейчас чувствую себя почти счастливым. Наконец-то я узнал, что это за ощущение.

30 октября

Кейси больше не повторяла своего утверждения об отсутствии у ее ребенка отца. Печально, что она не может смириться со своим поступком, однако, когда ребенок появится на свет, ей, наверное, больше не надо будет лгать обо всем этом. Возможно, подумал я, отец ребенка вообще не знает о своем отцовстве. И еще у меня есть надежда, что впоследствии она передумает и, по крайней мере, сообщит ему о ребенке. Возможно, он обрадуется этому известию. Возможно, захочет жениться на ней и участвовать в воспитании ребенка. Но мое положение не таково, чтобы говорить об этом с Кейси. А странная аура вокруг нее не исчезла и продолжает меняться с нежно-золотистой на маслянисто-черную.

Сегодня поздно вечером я увидел ее на площади Героев. В такое время вокруг уже не было ни души. Я возвращался к станции метро из расположенного неподалеку ресторана, где провел вечер. Когда я понял, что одинокая, сгорбившаяся и обхватившая голову руками фигура на скамейке – это Кейси, меня охватило беспокойство: одна на безлюдной площади и в столь поздний час. Сам я нередко прихожу на площадь Героев по вечерам, потому что люблю смотреть на нее в ярком свете прожекторов. На самом-то деле я прихожу туда, чтобы увидеть Гавриила. Наверное, Кейси ничто не угрожало, поскольку площадь очень хорошо освещалась, но все-таки пребывание в городе после наступления темноты могло представлять для нее опасность.

Когда я оказался в ее поле зрения, она вскочила, явно испугавшись, и успокоилась только тогда, когда поняла, что это всего лишь я. И хотя ее глаза были сухими, мне стало совершенно ясно, что до моего появления она плакала. Здороваясь с ней, я тактично сделал вид, будто не заметил этого.

– Ты что делаешь здесь так поздно? – спросил я, присаживаясь на скамейку рядом.

– Просто возвращаюсь домой с работы, – ответила она, пожав плечами. – Я выбрала такой длинный путь потому, что сегодня вечером Тоби остается у няни, а… ну, в общем, пустая квартира наводит на меня тоску.

«Ну, ты мне будешь об этом рассказывать», – подумал я.

– А почему площадь Героев?

– Из-за него, – ответила Кейси с улыбкой, показывая на Гавриила, вознесшегося высоко над нашими головами.

И я в первый раз увидел у нее в руках четки.

С минуту мы сидели молча, а потом она вдруг тихо спросила:

– Вы знаете, что каждую минуту одна женщина умирает во время родов? То есть, пока мы здесь сидим, где-то пять женщин умерли, рожая детей.

Так вот что ее расстроило. Я ободряюще улыбнулся ей:

– В развитых странах, Кейси, уровень смертности гораздо ниже. А у молодых мам осложнений при родах гораздо меньше. На мой взгляд, тревожиться по этому поводу – дело вполне естественное, но даже если во время родов каждую минуту умирает одна женщина, то подумай о том, как много других в ту же самую минуту дают жизнь новорожденным совершенно безопасно и без всяких осложнений. Такое в наши дни почти исключается, особенно если у будущей мамы все в порядке со здоровьем.

Кейси кивнула:

– Вы правы. Но я… я не знаю, может, это моя глупость, но я не могу избавиться от предчувствия, что… что-то… что-то должно случиться…

Тронутый ее наивными опасениями, я на какой-то короткий момент неосознанно обнял ее за плечи.

– Врачи знают свое дело, – сказал я доброжелательно. – И беспокоиться тебе абсолютно не о чем.

Мягкий золотистый свет, исходящий от залитого лучами прожекторов монумента, отражался от многочисленных колечек в ее правом ухе, а когда она улыбнулась мне, я впервые заметил на одном из ее верхних зубов маленькое золотое сердечко. Зубное украшение, понял я, инстинктивно поднимая брови.

– Если ты не против, объясни мне, пожалуйста, что означают твои татуировки? – спросил я, чтобы привлечь ее внимание к другой теме. – Что заставило тебя сделать все эти пирсинги и остальные украшения?

Кейси улыбнулась и провела рукой по своим раскрашенным волосам:

– Ведь это должно означать бунт против родителей, верно?

– Э-э-э… – замялся я, уловив странные нотки в ее голосе. – А так оно и было?

Она улыбнулась, и золотое сердечко на ее верхнем зубе снова блеснуло.

– Можете верить или нет, но некоторые из нас делают татуировки, пирсинги и раскрашивают волосы, считая, что в таком виде становятся более привлекательными, а совсем не по каким-то глубоким социологическим причинам. Это вовсе не акт протеста против притеснений на социальной или культурной почве, не грандиозный вызывающий жест против капиталистов, или феминисток, или какой-либо другой социальной группы. И это даже не манера поведения, аналогичная демонстрации всему миру двух поднятых вверх пальцев. Примитивная правда состоит в том, что я разукрашиваю себя таким образом совсем не для того, чтобы досадить моим родителям, или привлечь к себе внимание, или что-то провозгласить. Я делаю это потому, что, по моему мнению, это красиво. Вы разочарованы?

Я пожал плечами, понимая, что нечаянно затронул болезненную тему.

– Нет, я согласен с тобой. Ведь иногда сережка – это всего лишь сережка, верно?

– Ха! Верно. У меня нет желания выглядеть так, как эти равнодушные, подобные Барби знаменитости, которые с важным видом ходят в натуральных мехах и жеманно позируют для обложек глянцевых журналов… Между прочим, уже поздно. Наверное, мне пора домой.

– Я провожу тебя, – сказал я, поднимаясь вместе с ней со скамейки.

– Спасибо, – поблагодарила она с улыбкой. – Может, на самом деле вы – замаскированный ангел или что-то в этом роде, а, Габриель?

– Нет, полагаю, это не так. Просто у меня такое же имя, как у одного из них.

– А вы точно знаете? – рассмеявшись, спросила она.

Весь путь мы проделали в дружелюбном молчании, а когда наконец оказались у нашего дома, было уже около часа ночи, и я видел, что Кейси устала. Еще в метро она задремала, и ее голова склонилась ко мне на плечо. Когда поезд остановился на нашей станции, она стала смущенно извиняться:

– Надеюсь, я не напустила на вас слюней или не натворила чего-нибудь в этом роде?

Я помотал головой:

– Нет, но храпишь ты достаточно громко.

Широко раскрыв глаза, она добродушно смотрела на меня. Я готов присматривать за ней. Это та деятельность, которой хочет от меня Бог. В сущности, по всем целям и намерениям я для Кейси подобен ангелу. Послан Богом, чтобы охранять ее от любой опасности. Перед дверями наших квартир мы пожелали друг другу доброй ночи.

– О, кстати, – сказала Кейси, прежде чем скрыться в дверях своей кухни, – мои татушки символизируют толерантность, плюрализм и либерализм.

27 ноября

Наконец я узнал, кто подкладывает мне под дверь записки. И личность исполнителя приводит меня в смятение. Что же касается отправителя, то этого человека, я полагал, можно было считать абсолютно и полностью, на сто процентов, непричастным к данной операции.

Эти прошедшие несколько недель пролетели как-то очень быстро. Температура воздуха резко понизилась, листва опала, оставив скелеты деревьев голыми, и теперь здесь стало по-настоящему похоже на зиму. Я продолжал регулярно встречаться со Стефоми, но печальных и тревожных откровений больше не было, так что, к моему большому удовлетворению, я снова находил его общество весьма приятным для себя. Мы с Кейси также встречались несколько раз, и она всегда тепло меня приветствовала. Наконец мы с ней стали настоящими соседями. Хорошо знакомое мне лицо в соседней квартире.

Вот почему я не притрагивался к своему дневнику эти последние недели – я был счастлив. Просматривая предыдущие страницы, понимаю, что меня тянет писать в нем, когда я чувствую себя несчастным. Но в последнее время я был слишком вовлечен в реальную жизнь, чтобы тратить время на нытье в дневнике.

Это странно, но страница за страницей, заполненные в этой тетради, действительно утешают и обнадеживают меня. А бумага, как только на ней появляется запись, приобретает новые свойства. Страницы немножко сворачиваются и больше не прилипают друг к другу. От чернил бумага тяжелеет, ее поверхность перестает быть гладкой, становится как бы покрытой трещинками. Дневник заполняется моими словами, моими мыслями, моей жизнью. Наверное, поэтому я так полюбил его. Ведь даже теперь я опасаюсь, что опять могу все забыть, а эта тетрадь – страховка от такого случая, поскольку здесь все собрано, записано, сохранено и пропасть уже не сможет.