Текст книги "Девятый круг"

Автор книги: Алекс Белл

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

После «Люкса» мы направились в «Gerbeaud» – знаменитую кондитерскую в северной части площади Воросмарти, где наслаждались кофе и пирожными в роскошном интерьере зала, ставшего в эти предпраздничные дни еще более нарядным после украшения его многочисленными рождественскими ангелами и золотистыми лентами.

Это был лучший день в моей жизни. В сравнении с ним время, проведенное в обществе Стефоми, выглядело бледно. Сознавать, что это именно я вызвал улыбку на лице Кейси, что благодаря мне в ее глазах стало меньше печали… Для меня это было абсолютно бесценно. Без меня она чувствовала бы себя совершенно несчастной. Она нуждалась во мне. И я доверял ей так, как, я уверен, никогда бы не смог доверять моему эрудированному, склонному к словесным уверткам приятелю.

И когда мы вот так сидели в теплом, ярко убранном зале кондитерской, где с вычурных потолков кремового и золотистого цветов свешивались позолоченные люстры, а контрастирующие с ними по цвету красные и зеленые портьеры спускались до пола, закрывая сводчатые проходы, я чувствовал, что даже если мое будущее будет заполнено несчастьями и бедами, следующими одна за другой, то этот день, это время, проведенное вместе с Кейси, наполнит меня такой радостью, которой мне хватит до самой смерти.

На какое-то мгновение я посмотрел вниз, на свою чашку с кофе, а когда снова поднял взгляд на Кейси, то вместо очаровательной нежно-золотистой ауры, окутывавшей ее секунду назад, увидел густую, кружащуюся вокруг нее черную завесу, и одновременно снова возник этот резкий, отвратительный запах горящей плоти. Зрелище, представшее моему взору, подействовало на меня крайне удручающе, я инстинктивно воспринял его как предостережение об опасности, как страшную угрозу появления зла…

– Что с вами? – удивленно спросила Кейси, с тревогой глядя на меня. Она явно пребывала в неведении относительно той враждебной оболочки, что внезапно окружила ее.

– О нет, ничего, – быстро ответил я и попробовал продолжить прервавшийся разговор.

Но оказалось невыносимо тяжело заставить себя смотреть на Кейси в ауре такого цвета. Она будто примораживала глаза к глазницам. А само зрелище стало подавляющим и жестоким напоминанием, вдребезги разбивающим иллюзии, которыми я так тешился вплоть до этого момента. Мы вовсе не были в безопасности. Это место не было таким теплым и уютным, как казалось. И я только что потратил целый день, покупая детские вещи для будущего ребенка Кейси, для ребенка, оказавшегося центральным объектом древней как мир войны. Для ребенка, который, повзрослев, может стать следующим Гитлером и причинить невыносимые страдания людям, спровоцировав войну длительностью почти тридцать лет. А я, будучи одним из немногих – фактически одним из всего лишь двухчеловек, способных что-то сделать с этим, – я сижу здесь, лакомлюсь пирожными и ничего не предпринимаю.

– Я… э-э-э… мне надо пойти в туалет, – сказал я, поскольку остро нуждался в паузе, чтобы собраться с мыслями.

В туалете, кроме меня, не было никого, и я, открыв кран, плеснул себе в лицо пару пригоршней холодной воды. В разговоре со Стефоми я резко заявил, что ребенок, как только он родится, будет принадлежать Кейси. Но теперь, снова увидев тлеющую черную ауру, окутавшую тело этой беременной девушки-подростка, я понял, что уже засомневался в справедливости своих слов. Что хорошего принесет Кейси ребенок-демон? Весь день я убеждал ее, какой счастливой станет она, когда младенец появится на свет, но что, если это создание не принесет ей ничего, кроме новых мук и страданий? Что, если мое решение вовсе не стало благом для Кейси? Внезапно я почувствовал, что мне не следовало тратить весь день на то, чтобы привести ее в состояние радостного возбуждения по поводу грядущего рождения ребенка. Боже, какого черта я вообще здесь нахожусь?

Услышав звук открывающейся двери туалета, я поднял голову. Я подумал, что вошедший направится к писсуарам, но вместо этого он подошел к соседней раковине и принялся мыть руки.

– Я всегда мою руки перед едой, – произнес он, как бы приглашая меня к разговору.

Звуки его голоса заставили меня вздрогнуть, а когда я взглянул на него, меня охватил страх. Я узнал эту американскую манеру растягивать слова и этот тяжелый взгляд из-под полуопущенных век. Это был судья. Судья из ночного кошмара, привидевшегося мне около двух месяцев назад. Дело было в Салеме, там меня обвинили в колдовстве и по приказу этого человека выволокли из зала суда во двор, чтобы на глазах толпы, алчущей крови, сжечь на костре.

– Послушай, парень, ты не передашь мне полотенце? – попросил этот человек, указывая на бумажные полотенца, лежащие сбоку от меня.

Я молча протянул ему одно из них. Пока что он не подавал никаких признаков, что узнал меня.

– По-моему, я вас откуда-то знаю, – неожиданно для самого себя вдруг произнес я.

Судья некоторое время пристально смотрел на меня, потом покачал головой.

– Не думаю, – сказал он с улыбкой.

– А мы никогда не встречались… в Салеме? – настаивал я.

Судья рассмеялся:

– Нет, сынок, я никогда не был в Салеме. Хотя мой род происходит оттуда.

– А-а-а. – Я с сомнением смотрел на него. Не похоже, чтобы он обманывал меня, но это, несомненно, был тот самый человек. Определенно он. Мне вдруг пришло в голову: если сейчас еще кто-нибудь войдет в туалет, то… интересно, он сможет увидеть его? Или перед ним предстану один лишь я, говорящий сам с собой? – Значит, прежде мы никогда не встречались? – продолжал допытываться я.

Судья добродушно улыбнулся:

– Думаю, что не встречались.

Наверное, в данном случае я завелся на пустом месте. Нахмурившись, охваченный недоумением, я повернулся, чтобы возвратиться в зал, где меня ждала Кейси, но в этот момент судья прикоснулся ладонью к моей руке. И с его прикосновением вокруг меня с бешеным ревом вспыхнуло пламя, обдав меня нестерпимым жаром. Спиной я ощущал столб, чувствовал волдыри на запястьях в тех местах, где их стягивала веревка, а сквозь пламя мне была видна толпа, заоравшая и завизжавшая от удовольствия, когда огонь охватил мою одежду. Я взвыл, каким-то чудом сумел освободить одну руку и яростно ударял ею по тем местам, где одежда начинала тлеть. А едкий дым слепил мне наполнившиеся слезами глаза.

Потом пламя внезапно исчезло, и я снова очутился в туалете кондитерской, задыхающийся, с мокрым от пота и слез лицом. Первой моей мыслью было: кричал я вслух или только в своем воображении? Судя по выражению лица судьи – вслух. Но странное дело, теперь он почти совсем не выглядел как тот судья. Возможно, между ними и существовало отдаленное физическое сходство, но это был явно другой человек.

– Боже мой, мистер! – воскликнул американец. – Черт побери, что творится с вами?

Он отшатнулся и быстро вышел из туалета, явно стремясь поскорее удалиться от меня. Но это ничего не значит. Совершенно ничего. Я нащупал в кармане костяшки четок, подаренных мне Кейси, и быстро прочел в уме «Отче наш», чтобы окончательно убедиться в этом. Я… наверное, я просто… воспринял все слишком близко к сердцу.

После этого я постарался сделать так, чтобы мы побыстрее покинули кондитерскую, поскольку мне хотелось как можно скорее оказаться в безопасном убежище – в своей квартире. Мы направились к дому по площади через рождественскую ярмарку. На ней собираются мастера – ремесленники и художники, продающие свои изделия. Я был здесь несколько дней назад, и она показалась мне очень красочной – с ее лотками на колесах, с которых продают подогретое вино и горячие сосиски, с ее музыкальной каруселью для детей. Однако на этот раз я хотел поскорее попасть домой. Внезапно возникшая тяга к одиночеству так захватила меня, что взгляды окружающих казались мне обжигающими.

Но когда мы шли по площади Воросмарти, из-за прилавка с изделиями художественных промыслов навстречу нам выскочил молодой парень. Он был стройным и высоким, правда не таким высоким, как я, с длинными светлыми волосами, перехваченными сзади в «конский хвост», а в ухе у него сверкала бриллиантовая серьга. На нем были джинсы и белая куртка. По-моему, это был вполне симпатичный парень – высокие скулы, ясные голубые глаза и приличные манеры, – но… он предложил Кейси весьма необычную вещь.

Когда он приблизился к нам, держа одну руку за спиной, мы остановились.

– Извините меня, – сказал парень с улыбкой. – Я задержу вас буквально на одну минуту.

Я смотрел на него с удивлением, потому что он заговорил с нами по-английски, хотя и с некоторым акцентом, природу которого мне определить не удалось.

– Как вас зовут? – спросил он Кейси.

Она ответила, прежде чем я успел остановить ее. Он улыбнулся:

– А я – Рафаэль. На моем прилавке есть кое-что из того, что может вам понравиться.

– О, прошу прощения, но я наверняка не смогу позволить себе… – начала Кейси, но молодой человек прервал ее.

– Я не предлагаю вам что-нибудь купить, – поспешно заверил он. – Приходит Рождество. Пожалуйста, примите это как подарок.

Когда с этими словами он разогнул спрятанную за спиной руку, я подумал, что сейчас увижу цветок или что-нибудь вроде того. Но когда он распрямил пальцы, на его ладони оказалась крошечная Черная Мадонна. Несомненно, это была прекрасно выполненная статуэтка, вырезанная из оникса. На голове у Нее сверкала позолоченная корона, а в руках Она держала Черного Младенца в красной накидке с позолотой и с крохотной золотой короной на голове. Это была не дешевая безделушка – молодой человек дарил Кейси дорогое и изысканное произведение искусства. Но при всей красоте подарка я при взгляде на него не смог сдержать гримасы отвращения, ибо уловил в нем некое дурное предзнаменование.

Наряду с Марией, целомудренной, чистой, «официальной», существует «неофициальная» Дева – с темной кожей, загадочная и всемогущая, ассоциирующаяся с существами, предшествовавшими христианству, с языческими богинями, чернокожими царицами Преисподней… Разумеется, Черных Мадонн можно найти и в церквах, но католическая религия не придает им какого-либо особого значения, поэтому и черные, и белые Мадонны воспринимаются как один и тот же персонаж. Черные Мадонны – это все-таки отображения Девы Марии, просто мастер выбирает для изготовления статуэтки полированное черное дерево, ливанский кедр или оникс холодных черных тонов.

Однако существует поверье, что Черные Мадонны не являются полным аналогом Девы Марии, что они символизируют кого-то совсем другого. Более того, Церковь негласно приняла решение окрасить всех Черных Мадонн в белый цвет, чтобы лишить паломников возможности настаивать на придании этим изображениям неподобающего и неуместного смысла. Причина в том, что Черные Мадонны ассоциируются с сексуальностью, способностью к воспроизведению потомства и с деторождением, а не с целомудрием. К тому же эти персонажи, по убеждению их почитателей, обладают сверхъестественным могуществом. Даже если считать Черных Мадонн просто вариантом воплощения Девы Марии, то совершенно ясно, что они несут в себе и нечто иное – нечто более древнее и темное, – поэтому меня вовсе не обрадовал этот подарок, полученный Кейси от странноватого незнакомца. Я надеялся, что Кейси откажется от Мадонны, но она была явно польщена и восхищена как самим подарком, так и приятной внешностью и манерами человека, который его преподнес ей.

– Веселого Рождества! – сказал Рафаэль. – Я желаю всего самого наилучшего и вам, и вашему младенцу.

– А что, в Будапеште так много ангелов? – шутливо спросила Кейси, когда мы двинулись дальше. При этом она продолжала с улыбкой разглядывать миниатюрную Черную Мадонну, по-прежнему держа ее в руке.

– Что ты имеешь в виду? – спросил я.

– Габриель, Рафаэль… [6]6
  В русской традиции – Рафаил. Архангел Рафаил (имя которого означает «Бог исцеляет») почитается Церковью как покровитель врачей. Он один из семи архангелов, предстоящих перед престолом Всевышнего.


[Закрыть]– Она рассмеялась, – Я уже почти уверена, что теперь у моего порога появятся Михаил и Уриэль [7]7
  Михаил – в иудаизме и христианстве один из семи архангелов, вождь небесного воинства в его борьбе с темными силами Ада. Уриэль (Уриил) – архангел, имя означает «Бог – это свет» или «пламя Господа», потому что он освещает ситуации, дает пророческую информацию и предупреждения.


[Закрыть]и известят меня о том, что я выиграла в лотерею.

Я быстро оглянулся на молодого человека за прилавком, потом с недоверием покачал головой. Нет, ангелы не носят джинсов и сережек в ушах. Если бы каждый человек с ангельским именем действительно был ангелом, тогда это означало бы, что Задкиил Стефоми и я тоже не люди. Наверное, ощущение праздничной атмосферы Рождества побудило молодого мастера сделать Кейси такой подарок. А может, он надеялся таким способом завязать знакомство с ней. При этой мысли я нахмурился. Если именно это входило в его намерения, он может позабыть о них – мне выпало заботиться о Кейси. Теперь она принадлежит мне, потому что я люблю ее больше всего на свете. Я принадлежу ей, и я сделаю для нее все, что она попросит. Но мне все-таки кажется, что моя ревность необоснованна. Этому малому, Рафаэлю, просто захотелось продемонстрировать свою доброту. И мне бы, конечно, хотелось, чтобы он выбрал для своего подарка более подходящую, не столь мрачную вещицу.

В эту ночь я опять видел тот же сон, который так потряс меня тогда, в октябре. Снова Кейси и я были на куполе базилики Святого Стефана, и снова вокруг нас падал снег. Как и в тот раз, Кейси родила замечательного мальчика, и я опять отвернулся, чтобы взять одеяло и укутать им младенца. Однако на этот раз, когда повернулся обратно, у моих ног не было извивающегося черного демона. Новорожденный по-прежнему находился там, но теперь у него на спине была пара маленьких изящных, покрытых перьями крылышек, окрашенных в цвета радуги, переходящие от одного к другому – от изумрудно-зеленого к желтому, от него к розовому, а потом к темно-синему. А самого младенца, лежавшего на снегу под самым куполом собора, окружало золотистое сияние. Существует мнение, что если бы человек воочию увидел ангела из высших сфер, то представшее перед ним великолепие непременно ослепило бы его, аналогично тому, как прямой взгляд на солнце незащищенными глазами может привести к слепоте.

И в тот момент, опустившись на колени там, в этом мире грез, я понял, что могу согласиться с таким мнением, ибо это только что появившееся на свет создание, лежащее передо мной на полу, было таким очаровательным, таким изумительным, что при взгляде на него у меня от радости перехватило дыхание.

Вдруг деревянная дверь позади нас с шумом распахнулась и в дверном проеме появился Мефистофель с надменной улыбкой на лице, под руку он держал женщину. Я сразу узнал ее, это она прежде являлась мне в сновидениях. Это была Лилит, со всей ее порочной, соблазнительной, извращенной чувственностью. В тот же миг я понял, какая страшная опасность грозит крылатому новорожденному младенцу, и ужас охватил меня. Я ринулся вперед, чтобы взять его на руки, но Лилит опередила меня, она нагнулась и, схватив заплакавшего ребенка за крылья, подняла его с пола. Я содрогнулся от той жестокости, с какой она обошлась с младенцем, и попытался подняться на ноги, чтобы забрать его, но Мефистофель схватил меня за руки, и я неподвижно застыл на месте. Мне оставалось лишь в немом оцепенении смотреть, как Лилит на глазах у матери с жадностью пожирала новорожденного, не обращая внимания на истошные вопли Кейси.

– Бог простит меня, – с явной насмешкой пробормотал прямо мне в ухо Мефистофель. – В конечном счете Он простит нас всех.

И с этими его словами, все еще звучащими в моем сознании, кошмарный сон улетучился, и я проснулся, покрывшийся испариной и дрожащий всем телом.

25 декабря (первый день Рождества)

Начало нынешнего дня было великолепным. Утром мы с Кейси отправились на рождественское богослужение в базилику Святого Стефана. Обильный ночной снегопад укутал город студеным белым покровом – роскошным рождественским нарядом, непрерывно искрившимся и сверкавшим.

Все люди казались настроенными более дружественно, чем обычно, многие останавливались, чтобы пожелать нам доброго утра и веселого Рождества. Такое поведение горожан представлялось весьма странным, и я пытался понять, почему этот день стал таким особенным, таким прекрасным даже для тех, кто в Бога не верит. Для меня же этот день является священным, поскольку он отождествляется с датой рождения Иисуса Христа, но мне непонятно, чем он отличается от остальных, обычных дней для атеистов.

Солнце ярко светило сквозь цветные витражи в окнах базилики, божественная музыка рождественских гимнов возносилась под самый купол, и изваяния ангелов взирали на нас сверху с одобрением.

Мы пообедали в городе, потому что ни Кейси, ни я не знали, как нужно готовить рождественские кушанья. Мне не хотелось, чтобы она сегодня сидела у себя в квартире одна, обращаясь мыслями к своей семье, и я постарался сделать так, чтобы мы оба целый день были чем-то заняты. Я уверен, она оценила мои усилия, но в то же время не могла отвлечься от воспоминаний о своих родителях, о брате и о рождественских праздниках, проведенных вместе с ними в прошлом году. Но для меня присутствие рядом человека, вместе с которым можно отпраздновать Рождество, стало замечательным событием. Значит, я не был обречен провести этот день в одиночестве, в четырех стенах, снова и снова возвращаясь в мыслях к Ники и Люку.

– Вы скучаете по Люку? – неожиданно спросила Кейси в какой-то момент во время наших странствий.

Я посмотрел на нее с удивлением:

– Но я же его не помню.

– И все равно, вам его не хватает? – настаивала она.

– Да, – ответил я. – Тебе это не кажется ненормальным?

– Нет, – сказала она и улыбнулась. – Я же люблю своего ребенка, хотя его еще и не видела. Даже не знаю, откуда он у меня взялся! Но ведь это безумие, верно? Как можно любить кого-то, если ты его совершенно не знаешь?

Вечером Кейси пригласила меня к себе выпить по кружечке глинтвейна. Конечно, я с радостью согласился, поскольку еще не вручил ей приготовленный для нее подарок.

Пока Кейси подогревала вино, я подумал, что надо бы на будущее подыскать нам обоим жилье поприличнее и в более престижном районе города. Кейси умилила меня маленькой елочкой, стоящей на кухонном столе, с висящими на ней обрезками разноцветных лент, и дешевенькой гирляндой над дверным проемом.

– Надеюсь, сегодняшний день не был для тебя очень трудным, – сказал я, глядя, как она раскладывает на тарелке пирожки с мясом.

Кейси пожала плечами.

– Я действительно скучаю по родным, – призналась она. – Хотя воспоминания о них, оставшиеся у меня, – ложные. Родители… причинили мне столько страданий, что теперь я знаю: они не были такими людьми, какими я их себе представляла. Поэтому когда я скучаю по ним, то знаю, что на самом деле скучаю не по своим настоящим родителям, а по тем людям, которыми, как мне представлялось, они были. В этом есть хоть какой-нибудь смысл?

– Да, – сказал я. – Боюсь, что есть.

– Спасибо, что вы здесь, – сказала Кейси, повернувшись ко мне лицом. – Вы не представляете, как это все изменило для меня.

– Я всегда буду рядом, когда понадоблюсь тебе, – пообещал я и подумал, что еще ни разу в жизни не говорил так искренне, как сейчас. Если понадобится, я последую за ней даже в Ад и вернусь вместе с ней обратно.

Кейси улыбнулась мне, подала кружку с подогретым вином и поставила на стол тарелку с пирожками. Затем она села к столу и положила передо мной маленький аккуратный пакетик.

– Что это? – задал я глупый вопрос.

– Это, Габриель, подарок на Рождество, – ответила она и рассмеялась. – А вы что подумали? Тех денег, что вы мне дали, я на него не тратила, – быстро добавила она. – Он действительно от меня. Я кое-что продала, чтобы его купить.

– Ты не должна была делать этого, – сказал я, огорченный тем, что услышал.

– Но это были такие вещи, которые мне больше не нужны, – пояснила Кейси, закрывая тему. – Ну, открывайте же пакет. Надеюсь, вам понравится. Ведь вы не тот человек, которому легко угодить.

Честно говоря, если бы, развернув пакет, я обнаружил там ломтик черствого хлеба, то и он оставался бы для меня священной реликвией до конца моих дней. Еще совсем недавно мы не были знакомы. И вот, смотрите, Кейси уже сама хочет, чтобы я вошел в ее жизнь. Она мне доверилась. Хотелось остановить это прекрасное мгновение – казалось невозможным, что я когда-нибудь смогу почувствовать себя более счастливым.

Я развернул тонкую оберточную бумагу, и из нее прямо мне в руки выскользнуло что-то черное и блестящее на серебряной цепочке. Это было вырезанное из черного оникса распятие, сверкающее крошечными вкраплениями золота. Оно восхитило меня. Уверен, такой замечательный подарок Ники никогда бы не сумела мне сделать.

– Я раздобыла это на рождественском базаре на площади Воросмарти, – сообщила Кейси. – Считается, что распятие оберегает людей от зла. Наверное, вам это покажется смешным, но… может, вы не откажетесь носить его? Я понимаю, это, наверное, глупо, но у меня будет легче на душе, если я буду знать, что вы его носите.

Я смотрел на нее, чувствуя на своем лице глупую улыбку.

– Ты беспокоишься обо мне?

Почему меня так радовало это?

– Конечно, Габриель, я о вас беспокоюсь. Мы же оба во всем этом по самое горло, не так ли? Разве вам не бывает иногда страшно?

За себя – нет. Ясно, что моя собственная жизнь закончилась, когда погибла моя семья. Но теперь, вот здесь, началось, кажется, нечто большее, чем дружба.

– Каждый из нас – это все, что осталось от наших семей, – тихо продолжала Кейси. – Я боюсь, что с вами может что-нибудь случиться. Поберегите себя, Габриель, пожалуйста! И не делайте глупостей. Не ввязывайтесь ни в какие потасовки или во что-либо подобное. Просто… оставайтесь здесь со мной. Меня постоянно беспокоит предчувствие, что с вами может произойти нечто такое, что разлучит нас, а справиться со всем этим одна я не смогу.

– Кейси, ведь я уже обещал быть рядом с тобой всегда, когда тебе это понадобится, – сказал я, не в силах сдержать улыбки.

– А что, если однажды у вас восстановится память и вы вернетесь к вашей прежней жизни?

– У меня нет ее, ты же знаешь.

– Значит, независимо от того, что вы вспомните, вы не оставите меня?

– Нет, я обещаю.

– Не давайте обещаний легко, Габриель. Так можно навредить людям.

– Я обещаю, – повторил я, всей душой уверенный в исполнении своего обещания.

От Стефоми мне было известно, что в прошлой жизни у меня не осталось ничего ценного, того, к чему стоило бы возвращаться, – все, кто был мне дорог, умерли. Но независимо от рассказов Стефоми я знал: что бы я ни вспомнил или услышал от кого-нибудь, ничто не сможет разлучить меня с Кейси. Существует предел того, насколько один человек может любить другого, и я знаю, что не мог бы заботиться о ком-либо больше, чем забочусь о ней. Но если, допустим, мне все же пришлось бы куда-то уехать по какому-нибудь делу, я взял бы Кейси с собой, а если бы это оказалось невозможным, то я просто-напросто никуда бы не поехал. Я сказал ей это, чтобы она поняла, насколько мои намерения в отношении ее серьезны и искренни.

– И тебе не нужно беспокоиться обо мне, – добавил я. – Ты ведь знаешь, я умею позаботиться о себе. А это распятие просто великолепно, спасибо тебе, Кейси. И я, конечно же, буду его носить. Да я прямо сейчас его и надену. Ну вот, ты убедилась?

Она кивнула и посмотрела на меня с благодарной улыбкой. А когда я вынул из сумки свой подарок и отдал его ей, ее улыбка стала еще шире, и она сказала, что считала рождественским подарком для себя те покупки, которые мы сделали в «Люксе».

– Нет, это было для малыша, – возразил я. – И потом, я не думаю, чтобы эти пушистые чепчики оказались бы тебе впору.

Когда Кейси развернула пакет с моим подарком, по ее лицу я понял, как она довольна тем, что увидела.

– Габриель, это само совершенство! – воскликнула она, радостно улыбаясь.

Во время одной из своих прогулок по городу я набрел на принадлежащий пожилому венгру маленький уютный магазинчик. Он весь был заставлен вырезанными из дерева фигурками. Старик рассказал, что все это он делает сам, а помогают ему брат и племянник. Некоторые из резных фигурок были окрашены, другие имели природный, бледно-золотистый цвет дерева. Все здесь стоило довольно дорого, ведь для изготовления даже самой крохотной вещицы требовались высокое мастерство и большое количество времени.

Я выбрал для Кейси маленькую неокрашенную статуэтку Девы Марии со смиренно опущенной головой. Ее плечи окутывал длинный плат, изящно ниспадающий до самых ступней. Это было действительно прекрасное творение мастера и представлялось как нельзя более подходящим для Кейси, ведь и у ее ребенка нет отца, а кроме того, она как-то говорила мне, что, оказывается, изображения Матери-Девы действуют на нее успокаивающе.

– Что это у тебя на руке? – резко спросил я, увидев тоненькие алые струйки, текущие по ее ладони.

– Что? – не поняла она и недоуменно посмотрела на меня.

Взглянув на стол, где лежала белая оберточная бумага, в которую была упакована фигурка, я увидел и там красные пятна.

– Можно я возьму ее на минутку, чтобы посмотреть? – попросил я, хватая статуэтку с раскрытой ладони Кейси.

В следующий момент меня охватил ужас: крошечная фигурка плакала кровавыми слезами. Они покрывали алыми пятнами мягкое дерево, впитывались в него и стекали мне на пальцы, которыми я сжимал статуэтку.

– Что случилось? – встревожилась Кейси.

Я взглянул на нее и протянул ей фигурку:

– Что ты об этом думаешь?

– Я действительно полюбила ее, Габриель. Она чудесная.

Мне стало ясно, что Кейси не видит кровавых слез. Для выхода из ситуации нужно было срочно придумать предлог. Нельзя же оставлять такую вещь у нее. Это может стать опасным.

– Мне очень жаль, Кейси, но, похоже, они подсунули мне совсем другую статуэтку, – произнес я извиняющимся тоном. – Та, которую я выбрал для тебя, была гораздо лучше. Я отнесу ее обратно в магазин, как только он откроется после рождественских праздников, и потребую заменить.

Кейси пыталась протестовать, выражала восхищение отобранной у нее статуэткой, но я был непреклонен. Тонкие черты лица резной фигурки стали теперь почти неразличимыми, поскольку были скрыты ярко-красными слезами. Тут я случайно взглянул на полку над разделочным столом и увидел, что стоящая там ненавистная мне Черная Мадонна тоже плачет кровавыми слезами. Тогда я понял: мне нужно уходить отсюда, и как можно скорее. Потому что от вида этой капающей и расплывающейся крови во мне стало расти уже знакомое, непреодолимое отвращение, такое же сильное, как в тот день, когда я воткнул нож в непрожаренный кусок мяса. Мне пришлось собрать все силы, чтобы не вскрикнуть от ужаса и, вскочив на ноги, не броситься бежать из квартиры Кейси.

С кружкой в руке я стремительно поднялся из-за стола, обошел его, оказавшись позади Кейси, и, ставя кружку в раковину, одновременно схватил Черную Мадонну и сунул ее в карман. Кейси ничего не заметила. Мне кое-как удалось высказать моей юной соседке слова благодарности за отлично проведенный день и за ее прекрасный подарок. Потом я пожелал ей спокойной ночи и вернулся в свою квартиру, где швырнул Деву Марию и ее черного двойника на кухонный стол, а затем, дрожа от страха, уставился на свои залитые кровью ладони. Это зрелище что-то всколыхнуло во мне. Оно взывало к моей памяти, отказывавшейся подняться из глубин подсознания, и я был благодарен ей за это. Но в этот момент я уже знал, что не в первый раз мои руки оказались в крови. Это случилось не впервые. Такое происходило и прежде. Нечто подлинно ужасное…

То, что я нахожусь в квартире не один, я понял лишь тогда, когда услышал голос Стефоми.

– Что-то ты поздно, Габриель. Я уже несколько часов жду тебя.

Вскрикнув от неожиданности, я обернулся, при этом вздрогнул и Стефоми.

– Как ты попал сюда? – хрипло спросил я.

– Надеюсь, ты не в претензии. Я пришел специально для того, чтобы сказать тебе, предостеречь тебя… Но, вижу, ты уже знаешь…

– Знаю что? – удалось мне выдавить из себя вопрос с одновременной попыткой унять дрожь, охватившую все тело.

Такое состояние вызвало у меня большую тревогу, потому что, если какие-то следы событий в глубинах подсознания и сохранялись, вспомнить что-либо конкретное, нагоняющее на меня такой страх, я не мог.

– Оно началось, – произнес мрачным тоном Стефоми, кивком указывая на противоположную стену комнаты. Там висела картина, изображающая Иисуса Христа, и даже отсюда мне было видно, что Он плачет. Кровавые слезы стекали по холсту, расплываясь и покрывая картину отвратительными пятнами. – Твоя соседка родит в воскресенье, через шесть дней. В городе все картины и скульптуры на религиозные сюжеты плачут точно так же. Жуткое зрелище, правда? – спросил Стефоми, с отвращением окинув взглядом резные статуэтки на кухонном столе, уже окруженные лужицами крови.

– Что это такое? – спросил я, протягивая к нему свои окровавленные ладони.

– Я только что сказал тебе, – нахмурившись, отвечал Стефоми, – что каждая картина и…

– Нет-нет, что означает это? – снова спросил я, жестикулируя окровавленными руками. – Почему я помню это?

– Что конкретно ты имеешь в виду? – удивленно спросил Стефоми. – С тобой все в порядке?

– Я покалечил кого-нибудь? – спросил я, заранее боясь ответа. – Я совершил что-то ужасное, да? Я, наверное, сделал кому-то что-то очень, очень страшное.

Что-то шевельнулось у меня в душе. Мне необходимо было вспомнить что-то происшедшее всего несколько недель назад. Что-то неправильное, хотя в тот момент я не осознавал этого… Что-то из того, что говорил мне Стефоми и что не было правдой… Он противоречил себе. Он лгал мне… Если бы я смог сейчас вспомнить, что это было, то воспроизвел бы его слова, и ему пришлось бы дать им логическое объяснение, которое, я уверен, должно существовать. Я снова посмотрел на плачущие статуэтки и картину, теперь уже с ненавистью. Это они приводят меня в такое состояние! Вместе с дьяволами, что вторгаются в мое сознание.

– Заставь их прекратить это! – взмолился я. – Они же ненавидят меня. Они хотят, чтобы я стал таким же безумцем, как и они! Разве ты не понимаешь? Они пытаются уничтожить меня! Они хотят, чтобы я снова забыл все!

Стефоми, оставаясь совершенно спокойным, взял кухонное полотенце и подал его мне.

– Вытри эту кровь с рук, – приказал он.

Я сделал это, обрадовавшись, что рядом есть человек, знающий, что мне надо делать. Одновременно Стефоми перевернул лицом к стене картину с изображением Христа, потом взял у меня из рук полотенце и набросил его на окровавленные фигурки, стоящие на столе.

– Хватит, нет больше крови, – сказал он. – Ну, все в порядке? Теперь тебе лучше?

–  «Там были и другие твои родственники…»– произнес я то, что сумел наконец вспомнить.

– Что?

– Когда я спросил тебя, был ли ты на похоронах Ники и Люка, ты ответил, что был.

– Верно.

– А потом ты сказал, что и другие мои родственники тоже пришли, чтобы поддержать меня.

– Ну и что?

– А то, что у меня нетникаких других родственников. Об этом сказано в моем письме, которое я написал своей тетушке, перед тем как она умерла. У меня не было никого, кроме Ники и Люка. Ты ведь больше не обманываешь меня, Стефоми, или это не так? – Я уже почти упрашивал его.