Текст книги "Монтенегро"

Автор книги: Альберто Васкес-Фигероа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 12 страниц)

– Ошибаетесь... – убежденно ответил Бальтасар Гарроте. – Виконт – человек слова, и честь для него стоит больше жизни, так что он не подпишет, и мы его повесим, – улыбнулся он. – Но если все-таки подпишет, то непременно исполнит клятву, чего бы ему это ни стоило.

– Я не стану подписывать, – сказал виконт.

– Что ж, тогда ладно! – обратился Турок к морякам в шлюпке. – На борту случайно не завалялось веревки?

Один из гребцов наклонился и показал на моток каната на носу:

– Подойдет?

– Вполне.

Веревку кинули на землю, и два человека быстро соорудили петлю и перебросили ее через толстую ветку ближайшего дерева, а в это время Гарроте махнул рукой виконту, велев приблизиться.

– Как вы желаете, сеньор!

– Вы не осмелитесь!

– Дело не во мне, а в вас, раз уж вы решили предпочесть смерть бесчестью.

– Вот подлецы! Мерзавцы! – Капитан повернулся к Фермине Константе. – А ты что собираешься делать? – спросил он.

– Избавлюсь от ребенка, – спокойно призналась она. – Детей повешенных ждет дрянная судьба.

– Мне тоже кажется, что это лучшее решение, – согласился Турок и подтолкнул приговоренного к дереву. – Представляете, каково это – с позором вернуться в Санто-Доминго?

– Хватит! – вмешался Луис де Торрес, явно обескураженный таким поворотом дел. – Надеюсь, что хотя бы на этот раз вы поступите разумно, сеньор... Подписывайте бумагу!

Прикосновение веревки к шее, когда ее слегка потянули двое мужчин, заставило виконта встать на цыпочки и, похоже, вернуло в реальность. Он не сводил взгляда с «Чуда», откуда, без сомнения, наблюдали за этой сценой.

– Секунду! – вдруг попросил он. – Одну лишь секунду! – повернулся он к Луис де Торресу. – Скажите... Вам удалось отыскать этого проклятого пастуха?

– Уже месяц назад.

– Так это он вон там, глядит на меня?

– Надо полагать, что да.

– До чего ж удивительные сюрпризы подкидывает судьба! – вздохнул виконт. – Он был недостаточно хорош даже для того, чтобы ухаживать за моими лошадьми, а лишил меня всего, включая жизнь.

– Сьенфуэгос не хотел вас ничего лишать, сеньор. Так уж сложились обстоятельства.

– Сьенфуэгос! – воскликнул виконт. – По правде говоря, ночью я как раз вспоминал его имя и жалел о том, что не могу с ним рассчитаться... – он задумчиво замолчал. – А в этом документе ничего не говорится о Сьенфуэгосе, верно?

– Верно, сеньор, – ответил бывший королевский толмач. – Он не нуждается ни в чьей защите. Он уже доказал, что сам может о себе позаботиться.

Капитан де Луна стянул сжимающую его шею петлю.

– В таком случае я подпишу, – сказал он. – Торжественно клянусь, что никогда больше не побеспокою виконтессу, но предупреждаю этого чертова пастуха, что отыщу его, чтобы встретиться лицом к лицу со шпагой в руках.

– Лицом к лицу, честь по чести?

– Лицом к лицу, честь по чести!

18

Фермина Константе и трое раненых поднялись на корабль, затем с него выгрузили большую часть припасов, и уже к вечеру «Чудо» снялось с якоря и, подняв паруса, не спеша двинулось через узкий пролив, где все еще плавали обломки «Дракона».

Бальтасар Гарроте и большая часть команды несчастного «Дракона» наблюдали с берега, как уходит прочь единственная надежда вернуться в цивилизованный мир, а капитан де Луна в гордом одиночестве лениво покачивался в гамаке на вершине холма, не желая даже смотреть в сторону корабля. На капитанском мостике еще можно было различить силуэты двух человек, которых он ненавидел сильнее, чем кого-либо на свете.

Поражение сломило виконта, он не переставал задаваться вопросом, почему выбрал жизнь, ведь гораздо лучше было бы позволить им его повесить, так он избежал бы страданий и стыда, которые отныне будут сопровождать его до конца дней.

Судьба превратила его в посмешище, а принесенная клятва мешала восстановить поруганную честь. Он понимал, что теперь все будут тыкать в него пальцем, как в тупого рогоносца, который согласился с такой участью, чтобы уберечь свою шею.

Восемь долгих лет он жаждал мести, и в результате потерпел череду смехотворных неудач. А неудача прошлой ночи, причину которой он так и не мог понять, когда вода загорелась и превратила заведомую победу в поражение, привела его к выводу, что Бог избрал его в качестве примера бесконечных несчастий, собрав их все в одном человеке.

Благородный сын благородных родителей, храбрый и образованный, капитан Леон де Луна, виконт де Тегисе, спрашивал себя, что он такого сделал, почему однажды повстречал на своем пути эту женщину и навлек на свою голову гнев всех богов.

Он любил ее и уважал, как немногие, он женился на ней, положил к ее ногам всё, что имел, мечтал состариться рядом с ней, а за это получил лишь горе и страдания. Иногда он удивлялся, как его сердце до сих пор не разорвалось от злости и печали.

И вот он сидит здесь, побежденный, униженный и одинокий, предоставленный собственной судьбе в сердце неизвестного континента, в обществе полусотни недовольных наемников, которые не задумываясь вздернули бы его, чтобы спасти свою шкуру.

Он задавался вопросом, кто дергает за ниточки этой бессмысленной трагикомедии, и не находил ответа, ведь никому не могло прийти в голову, что тихое озеро вдруг превратится в ад, а волны огня захлестнут корабль, выдержавший столько штормов.

Что это за магия?

Какую сделку с дьяволом заключила Ингрид, чтобы вода загорелась?

Какой алхимик или колдун обладает властью изменять сущность самых простых веществ?

Вода, земля, огонь, воздух...

Его еще в детве выучили, что мир устроен именно так, и почему же в прошлую ночь пришлось узнать, да еще таким болезненным образом, что всё по-другому?

Разве земля может дышать?

И разве так бывает, чтобы прямо из воды извергалось пламя?

В его мозгу смешались непонимание и ярость, гнев и бессилие, ревность и стыд...

И возможно, страх оттого, что он вступил в борьбу с соратниками Ангела Тьмы.

А «Чудо» – до чего же ироничное имя для этого корабля, будь он проклят, – удалялось, увозя виновников всех несчастий виконта, и всю ночь они будут молиться дьяволу и смеяться над тем, кто не имел иного богобоязненного намерения, как восстановить поруганную честь и доброе имя.

Людей часто удивляют совершенные другими людьми несправедливые поступки, но он – образец самой чудовищной несправедливости, совершенной самими богами.

Виконт уже миллион раз проанализировал события, начиная с первой неудачи, и не находил ответов. Он дрался с дикарями-гуанчами, исполняя свой долг вассала и солдата, и оставил молодую жену на попечение дуэний и слуг, а по возвращении обнаружил, что она стала любовницей самого жалкого из его пастухов, грязного, вонючего и неграмотного мальчишки.

Нужно было сразу ее убить, позволить гневу ослепить его, в ярости ворваться в спальню жены и сломать ей шею прямо в постели.

Все бы рукоплескали этому жестокому поступку... Но он так ее любил!

Ему хотелось быть великодушным и простить ошибку, которую любой другой на его месте не простил бы, и в качестве награды он оказался теперь в одиночестве посреди сельвы, а любовники тем временем удаляются.

Когда настала ночь и свет растущей луны стал вычерчивать на полу жалкой хижины без стен странные фигуры, виконт де Тегисе устало поднялся на ноги, разделся донага, раскинул руки в жесте покорности судьбе и хрипло воскликнул:

– Если ты хочешь мою душу, то вручаю ее тебе, если эта сучка поклялась тебе в верности, то и я клянусь, если своей властью ты поджег воды озера, то признаю твою власть, если должен проклясть себя, чтобы обрести покой, то проклинаю... Стань моим господином, кто бы ты ни был, но освободи от этой пытки!

Он так и рухнул на землю, раскинув руки крестом, и ненадолго заснул, но когда лучи жестокого тропического солнца обожгли его лицо, виконт открыл глаза и, осознав, в какой позе находится, пожалел о том, что ночью с такой легкостью призывал дьявола.

Он не только боялся, что в результате может попасть в ад, это его как раз не особо беспокоило, но боялся тех последствий, которые это может возыметь на земле, если вдруг кто-то из команды несчастного корабля застал его в ту минуту.

Он до сих пор помнил жестокие пытки и кошмарную агонию тех, кто, по мнению последователей брата Томаса де Торквемады, хоть на йоту отклонился от наставлений святой церкви, он впомнил также, пункт за пунктом, каждый из пятидесяти четырех параграфов знаменитых «Предписаний инквизиторам», призванных бороться с «обращенными иудеями», которые пытались разрушить зарождающуюся империю Кастилии и Арагона, но на деле инквизиторы превратились в могучее оружие политических репрессий на службе короне.

Всего за десятую долю того, что он произнес в минуту отчаяния, многие еретики расстались с жизнью на костре, и при мысли о том, что слухи об этом приступе безумия достигнут ушей святой Инквизиции, на теле виконта проступил холодный пот.

Он воткнул шпагу в землю, опустился на колени перед крестом, образованном ее эфесом, и стал пылко молиться, выпрашивая прощение за страшный грех. Скептика Бальтасара Гарроте удивило такое поведение, когда он принес виконту его скудную порцию еды.

– Шпага – это не крест, а крест – не шпага, – заметил он, садясь на деревянную скамью. – И не стоит смешивать эти вещи.

– Что может знать проклятый предатель и отступник?

– Отступники всегда много чего знают, – спокойно ответил тот. – В противном случае для нас обоих все кончилось бы намного хуже...

– Для нас и так все уже кончено.

– Ошибаетесь... – откликнулся Турок уже другим тоном, более суровым. – Или вы думаете, что мне по нраву, когда мне надирают задницу? Если б я вовремя не очухался, эта сучка-виконтесса сделала бы из меня жаркое, а Бальтасар Гарроте не из тех, кто оставляет подобные выходки без последствий.

– Что вы хотите этим сказать?

– Что вас-то заставили подписать клятву, и вы ее выполните, а я ничего не подписывал и оставляю за собой право отомстить за ужасную смерть моего друга Хусто Волосатого и остальных товарищей.

– Вы прекрасно знаете, что я не смогу вам помочь, ни даже поощрить.

– Знаю. И понимаю это, – усмехнулся Турок. – Но я понимаю также, что когда эта история позабудется, вы могли бы передать мне права на энкомьенду в Тринидаде и Парии, вам-то она без надобности.

Капитану де Луне показалось, что их подслушивают, и он сделал глубокий вздох и громко произнес:

– И в самом деле, когда все это позабудется, энкомьенда мне будет ни к чему.

Вот так, без лишних слов и обещаний, они заключили странный договор, хотя сейчас им нужно было просто выжить, пока ненавистная обоим женщина не пришлет за ними корабль.

Донья Мариана предприняла все меры предосторожности, чтобы избежать неприятных сюрпризов при возвращении в Санто-Доминго, но ни на секунду не забывала о том, что нужно отправить спасительный корабль.

Плавание по Венесуэльскому заливу и далее прошло благополучно, при спокойном море и мягком северо-западном ветре, и потому «Чудо» слегка сошло с курса, отправившись на Боринкен, а оттуда уже к берегам Эспаньолы.

Там они встали на якорь с подветренной стороны острова Каталина, и немка отправила в столицу Луиса де Торреса на шлюпке, поскольку тот всегда преуспевал в ведении сложных переговоров.

А разговор с суровым и могущественным губернатором Франсиско де Бобадильей и впрямь был не из легких. Сначала пришлось прождать десять дней, чтобы получить аудиенцию, хотя люди губернатора прекрасно знали, что пятьдесят человек находятся в серьезной опасности в Маракайбо. А потом губернатору потребовалось еще две недели, чтобы принять решение.

– Ваша просьба довольно необычна, – сказал он со свойственной ему суровостью, когда в конце концов во второй раз пригласил Луиса де Торреса на беседу. – Редко когда милуют того, кто вопреки всем правилам украл корабль и тайно вышел в море...

– Корабль не был украден, поскольку его построила сама донья Мариана Монтенегро, – напомнил ему де Торрес. – И никто не нарушал привил, лишь несправедливые приказы деспотичного вице-короля, которого вы сами сместили.

– Это верно, но пока дон Христофор был вице-королем, он представлял корону, и тот, кто не подчинялся ему, не подчинялся и монархам.

– Неужели нам следовало подчиниться, даже если бы он потребовал присягнуть генуэзцам?

– Это совсем другое, и вы это прекрасно знаете, – губернатор заерзал на кресле, показывая свое легкое раздражение. – Но я не собираюсь тратить время на пустые споры. Объявлена всеобщая амнистия, и этот случай под нее подпадает, к тому же существует письмо виконта, отзывающее все его обвинения против супруги, и я склоняюсь проявить милость... – он надолго замолчал, разглядывая свои пальцы, как всегда сложенные как для молитвы, и наконец поднял невинный взгляд и сказал: – Если донья Мариана Монтенегро покроет траты на спасение виконта и предложит компенсацию в пятьдесят тысяч мараведи, эта досадная проблема будет решена.

Пораженный собеседник не мог удержаться от громкого восклицания:

– Пятьдесят тысяч мараведи! – эхом повторил он. – Боже ты мой! Да это же целое состояние!

– Но стоит того, чтобы обрести свободу.

– И кому мне вручить эту сумму?

– Разумеется, мне. А я доставлю ее виконту в качестве возмещения нанесенных оскорблений.

Дон Луис де Торрес несколько минут поразмыслил над предложением и в конце концов осведомился:

– Значит ли это, что донье Мариане вернут ее дом и остальное имущество?

– Разумеется, – губернатор снова замолчал и выглядел так, словно внутренне улыбался, хотя, конечно, внешне оставался бесстрастным. – Но о золотых рудниках ей придется забыть.

– Но почему?

– Потому что это право было ей дано братьями Колумбами, а большая часть их распоряжений нынче отменена.

– И кто же их отменил?

– Я.

Дон Луис де Торрес решил не спрашивать, кто станет новым владельцем прав на рудники, поскольку было очевидно, что смиренный и аскетичный командор не только превратился во властного губернатора, но и из простого вассала, довольствующегося тюфяком и тарелкой еды, стал человеком, жаждущим славы и богатств.

Несомненно, власть развращает, а абсолютная власть развращает абсолютно, и дон Франсиско де Бобадилья, никогда не желавший быть правителем, а тем более правителем авторитарным, попал в лапы чудовища, пожирающего всех политиков, каковы бы ни были их происхождение и характер.

Он уже не довольствовался тем, что получил должность и дворец человека, рискнувшего жизнью ради открытия Нового Света, а теперь закованного в кандалы, как преступник. Он также понял, что богатство – лучший способ остаться влиятельным, когда те, кто по своему капризу возвели его на пьедестал, решат вернуть его в ту темную берлогу, откуда вытащили.

Ему не приходило в голову остаться на острове, когда он уже не будет обладать верховной властью, он не стремился приобрести ни земли, которые так щедро раздавал от имени короны, ни дворцы, реквизированные у сторонников адмирала, ни войска и корабли, на которые имел право по должности. Но он всячески старался наполнить подвалы своей крепости золотом из знаменитых рудников неподалеку от Санто-Доминго и прекрасным жемчугом с Маргариты и Кубагуа.

Если бы он только подозревал, какая печальная судьба ждет эти сокровища, то не стал бы пачкать ими свое доброе имя, но той жаркой весной 1501 года дон Франсиско де Бобадилья заботился лишь об одном – как бы наложить руку на все ценное, до чего он мог дотянуться.

Спорный указ о том, что все испанцы могут свободно добывать на острове золото, на самом деле был ни чем иным, как хитроумным способом получать свою долю, не отчитываясь об этом короне. Так и доходы от рудников, принадлежавшие Мигелю Диасу и донье Мариане Монтенегро, не пополнили королевскую казну, а обогатили лишь губернатора.

Луис де Торрес был уверен, что деньги, потребованные губернатором в качестве компенсации, тоже никогда не перейдут в руки виконта, но раз уж он взялся вести переговоры о помиловании для немки и ее команды, то решил, что цена за возможность оставить себе корабль и дом не так уж велика.

– Согласен, – сказал он голосом побежденного. – Пятьдесят тысяч мараведи и отказ от прав на доходы с рудника. Когда она может вернуться в город?

– Немедленно, если обещает, что корабль на помощь виконту отплывет через две недели.

Чтобы снарядить корабль, потребовалось еще десять дней, а к тому времени поднялся сильный восточный ветер, задержавший возвращение Луиса де Торреса к ожидающему его «Чуду». Когда он наконец ступил на палубу корабля, все на борту уверились, что его миссия провалилась и вскоре всех повесят на площади Оружия.

– Пятьдесят тысяч мараведи! – воскликнула немка, услышав, какая назначена цена за ее свободу. – Он что, считает нас пиратами?

– Не имеет значения, что считает губернатор, главное – можете ли вы исполнить его требования.

– Могу, – призналась она. – Разумеется, могу, но если меня лишат главного источника дохода, то я окажусь на грани банкротства. Я почти всё вложила в корабль... – донья Мариана глубоко вздохнула и слегка улыбнулась. – Но в конце концов, худшее позади.

– У вас остался дом, – заметил бывший королевский толмач. – И вы можете торговать на своем корабле.

– Он сделан не для этого, – подмигнула ему немка. – Хотя мы могли бы неплохо зарабатывать, поставляя мене в Санто-Доминго.

– Поставляя что?

– «Мене»... То самое, что горело в Маракайбо.

– И для чего кому-то может понадобиться это дерьмо?

– Для того, чтобы жечь.

– Что за чушь! Кто станет покупать жидкость, которая только горит и воняет, даже дым нельзя глотать, как у табака?

– Тоже верно, – ответила она и повернулась к Сьенфуэгосу, молчаливому свидетелю этого странного разговора. – А у тебя есть какие-нибудь идеи, как заработать? – с улыбкой спросила Ингрид.

– Лишь бы не пасти коз!

В то время на Эспаньоле коз и не было, да и Ингрид Грасс мечтала не о таком будущем для своего любимого. Теперь она беспокоилась только о том, как найти занятие для такого активного человека как Сьенфуэгос, чтобы он не чувствовал себя бесполезным и не скучал, когда они устроятся в ее чудесном каменном доме с ухоженным садом.

Для выросшего на свободе в горах Гомеры и проведшего большую часть жизни в скитаниях по неизведанным землям Сьенфуэгоса тихая жизнь в таком спокойном месте как Санто-Доминго могла вскоре стать злейшим врагом.

Яркий и уютный город на берегах реки Осама стал воротами между Старым и Новым светом и готовился в грандиозной кампании по открытию и покорению огромного континента. В его порт прибывали Бастида, Лепе, Охеда, Нуньес де Бальбоа, Кортес, Орельяна, Писарро и многие другие, кто в последующие десятилетия совершили немыслимые подвиги, но тем жарким летом монотонность жизни время от времени нарушало лишь неизбежное недовольство властью в каком-нибудь отдаленном уголке острова или скрытое сопротивление туземных вождей, отказывающихся от новой роли третьестепенных вассалов.

Для Ингрид Грасс это лето стало самым счастливым временем, настоящим медовым месяцем. Она наслаждалась каждым часом, проведенным с мужчиной, о котором столько мечтала, и никак не могла насытиться. А когда поняла, что носит долгожданного ребенка, решила найти для Сьенфуэгоса занятие, которому он мог бы отдать остаток своих жизненных сил.

– Чем бы ты хотел заниматься? – спросила она.

– Охотиться.

– Охотиться? – переспросила немка, слегка озадаченная. – На кого?

– Не знаю... – честно ответил Сьенфуэгос. – Просто мне нужно время от времени возвращаться в сельву, – канарец глубоко вздохнул. – Жизнь в четырех стенах меня угнетает.

– Я знаю. Именно поэтому ты и предпочитаешь спать в саду. Вовсе не потому, что тебе жарко, просто тебе по-прежнему нужно спать на свежем воздухе.

– Я всегда спал под открытым небом.

– Ты чувствуешь себя пленником?

– Пленником? Нет. Скорее я чувствую себя бесполезным, – с величайшей нежностью он положил руку ей на живот, который еще не начал расти. – Я люблю тебя. Люблю тебя больше всего на свете, но ведь это ты работаешь, ты скопила столько денег, ты читаешь книги, а теперь еще и собираешься дать жизнь нашему сыну... – он медленно покачал головой. – А что делаю я? Для чего я годен, кроме того, чтобы развлекать Арайю и Гаитике? Так я уже сто раз им рассказывал, как сбежал от карибов или как Кимари и Аяпель расплавляли изумруды... Это что, и есть мое единственное предназначение? Рассказывать старые байки и делать тебе детей?

– Нет, – поспешила ответить она. – Конечно же, нет. Поэтому и я спросила, чем ты хотел бы заниматься.

– Мне бы хотелось заниматься тем, что я лучше всего умею, – просто ответил он. – Охотиться, ловить рыбу; исследовать сельву, пустыни и горы; разговаривать с местными жителями, изучать их обычаи, наблюдать за повадками животных... – он с бесконечной нежностью погладил Ингрид по щеке. – Когда-то у меня все это было; но тогда со мной не было тебя, – добавил он. – А сейчас ты рядом, но мне немножко не хватает всего этого. Совсем немножко, – улыбнулся он.

– Понимаю, – ответила Ингрид, играя его рыжим локоном. – Прекрасно понимаю, и ты не должен себя в этом винить. Ты не рожден для жизни в клетке, даже золотой, – она махнула рукой на восток. – Там, в трех лигах от последнего дома, начинается сельва. Отправляйся туда, когда будешь по ней скучать, и возвращайся, когда заскучаешь по мне. А я всегда буду ждать тебя здесь.

Так они и сделали, а их любовь стала еще более глубокой и полной, поскольку состояла и из расставаний, чего так не хватает многим парам, и в результате их отношения превращаются в утомительные и скучные.

Ингрид Грасс была достаточно мудрой и зрелой, чтобы позволить Сьенфуэгосу на пару недель оживить тот тяжелый, но запоминающийся этап его жизни, этим он не отдалялся от нее, а всегда возвращался, и Ингрид не нужно было делить его ни с кем и ни с чем, даже с ностальгией.

Выросшая в городе Ингрид тем не менее уважала то восхищение, которое питают к природе люди, выросшие на свежем воздухе, и в глубине души она могла лишь радоваться, что соперничает только с деревьями, реками и зверушками.

Она ждала ребенка, и для полного счастья ей хватало ощущать, как он растет в ее утробе. Долгие часы Ингрид посвящала хозяйству и дому, заботам о странной семье, к которой теперь присоединилась Арайя, и размышлениям о любимом. Теперь эти мысли не были наполнены тревогой, как прежде, а лишь умиротворением от понимания, что он в любой день может появиться у порога – высокий, сильный, загорелый и с бьющей через край энергией, сделавшей его одним из самых прекрасных созданий на земле.

Годы неопределенности, боли и разлуки стерлись в ее памяти, как по волшебству, до того бесконечным было счастье, до того чудесной казалась жизнь, что все горести отступили. Хотя дорога к раю полнилась опасностями и шипами, он был вполне заслужен.

Ингрид никогда не была особо набожной, но счастье прямо-таки призывало ее отблагодарить Бога за все его милости, и однажды октябрьским днем она как раз выходила из церкви, когда путь ей преградили солдаты, а суровый чиновник сухо спросил:

– Донья Мариана Монтенегро? Вы арестованы именем святой Инквизиции.

– Святой Инквизиции? – пробормотала она, оперевшись на плечо Арайи, чтобы не упасть, такой страх внушали эти жуткие слова. – Но это невозможно

– Возможно. И прошу, не противьтесь, следуйте за мной.

– Но в чем меня обвиняют?

– В сделке с дьяволом.

– В сделке с дьяволом? – ужаснулась донья Мариана. – Какой еще сделке?

– Вы зажгли воды озера, и в результате погибли девять христиан... – суровый чиновник ненадолго замолчал, словно чтобы подчеркнуть свои слова. – Короче говоря... В колдовстве.