Текст книги "Монтенегро"

Автор книги: Альберто Васкес-Фигероа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

10

Его превосходительство капитан Леон де Луна, виконт де Тегисе и владелец острова Гомера, однажды прекрасным летним утром познакомился с доньей Аной де Ибарра, утонченной дамой из высшего севильского общества. Огромные, мечтательные черные глаза и стройная фигурка юной девы заставили его на время забыть об опустошительной ярости, неустанно терзающей сердце.

Почти целый год жажда мести бывшей супруге дремала где-то на задворках его души, но когда осмотрительный дон Томас де Ибарра вежливо сообщил, что обручил дочь с молодым родственником, поскольку виконт, похоже, не намерен вести ее к алтарю, взбешенный капитан пришел к выводу, что воспоминания об Ингрид Грасс будут преследовать его, пока он не похоронит их под двухметровым слоем земли.

Как добропорядочный христианин, он понимал, что не имеет права просить руки доньи Аны, да и никакой другой Аны на земле, пока жива ненавистная немка. К тому же он знал, что родство с католическим королем Фердинандом лишает его всякой надежды получить от Папы Римского аннуляцию брака.

По этой причине в тот день, когда ворота особняка дона Ибарры окончательно захлопнулись за его спиной, виконт был так зол и хмур, что направился в постоялый двор «Красная птица», где когда-то состоялась его странная дуэль со знаменитым и всеми обожаемым искателем приключений Алонсо де Охедой.

После того безумного вечера он завел дружбу с хозяином постоялого двора, Перо Пинто, и тот шепнул по секрету, что корабли под предводительством командора Франсиско де Бобадильи отплывают в Санто-Доминго, чтобы сместить Христофора Колумба с должности губернатора Индий, и уже готовы поднять якоря.

– То есть как это? – поразился виконт. – Монархи и впрямь решили сместить Колумба?

– Это дело решенное после многочисленных беспорядков на Эспаньоле, – ответил трактирщик, словно речь шла о том, что не нуждается в доказательствах. – Вы что, так втюрились, что уже и не знаете, что происходит в мире?

– До меня доходили слухи, но об этом болтают уже столько времени, что я и не думал, будто слухи станут явью.

– Ну так теперь стали, – заявил трактирщик довольным тоном человека, знающего всё на свете. – Чашу терпения их величеств переполнили известия о том, что адмирал заключил договор с генуэзцами и готов отдать Эспаньолу им. Можете себе представить? Остров, за который отдали жизни многие храбрые кастильцы, эта свинья собиралась вручить генуэзцам.

– Ни за что не поверю, что адмирал – изменник! – возмутился виконт. – Во что угодно поверю, только не в это!

– Изменник? – негодующе воскликнул Перо Пинто. – Да ему и в голову не придет считать это изменой, ведь он же и сам генуэзец.

– Это не доказано.

– Доказано, – понизил голос трактирщик. – Я точно знаю, потому что кузен моей женушки служит помощником кондитера самого епископа Фонсеки, королевского советника по делам Индий, и в курсе всех дворцовых интриг. Вице-король – обращенный иудей и генуэзец!

– Да пусть бы и так, я все равно не верю, что его лишат всех привилегий. В конце концов, ведь это он открыл Новый Свет.

– Да, а вместе с ним еще сотни добрых христиан, – поспешил ответить собеседник. – Но большинство из них ныне повешены или нищенствуют, в то время как адмирал купается в золоте, наслаждается неограниченной властью и порабощает несчастных дикарей, которые мрут как мухи, стоит им сюда прибыть. Это как плохое вино – они не переносят плавание через океан, скисают, и приходится от них избавляться. Я купил одного, так он и двух месяцев не протянул.

– Сожалею.

– А уж я-то как сожалею! Видели бы вы, что осталось это этого птенчика, за которого я отдал столько мараведи! – он сплюнул было на пол, но попал себе на ногу, и тут же раздраженно растер плевок. – Да за эти деньги я мог бы купить превосходного сенегальца. Меня попросту надули! А виноват в этом не кто иной, как этот чертов «фараон», проклятый Богом генуэзец.

Он с ворчанием удалился, чтобы обслужить нетерпеливого слепого, громко стучащего по столу с требованием обеда. А рассеянный виконт де Тегисе потихоньку напился до бесчувствия, хотя в его голове крутились мысли (правда, она и без того шла кругом) о только что услышанных новостях.

На следующий день в полдень, одурманенный изрядным количеством превосходного вина, которое в полном одиночестве, зато с большим энтузиазмом пил почти всю ночь, капитан де Луна облачился в лучший наряд, прицепил к поясу кинжал и шпагу, призванные во всеуслышание провозглашать статус благородного кабальеро и доблестного воина, и отправился прямиком в резиденцию командора Франсиско де Бобадильи, чтобы испросить у него аудиенции, ради чего, нисколько не смущаясь, представился как виконт и дальний родственник короля Фердинанда.

Он увидел перед собой человека неопределенного возраста, худого, даже истощенного, с желтоватым лицом, на котором ярко горели черные глаза; но даже огонь этих глаз не искупал непривлекательности – длинного острого носа и тонких поджатых губ, которые, очевидно, даже в детстве не знали, что такое улыбка. При виде гостя Бобадилья заговорил сухим деревянным голосом, больше подходящим инквизитору или палачу, нежели будущему губернатору Индий:

– Итак, чего же вы от меня хотите?

– Хочу поступить к вам на службу, чтобы помочь исполнить трудную миссию, с которой вас послали, – смиренно ответил виконт де Тегисе.

– В каком качестве?

– Капитана вашей личной охраны, если позволите. Мой клинок долго служил монархии, я совершил немало подвигов, которыми могу гордиться.

– Мне не нужна охрана.

– Нет, нужна, если, как утверждают, вас посылают для того, чтобы сместить вице-короля.

– Для подобной миссии мне хватит и письменного приказа их величеств.

– А если дон Христофор откажется подчиняться?

– Он тут же совершит государственную измену.

– И кто же заключит его в тюрьму? Вы лично?

Тощее лицо сурового и вечно хмурого командора вытянулось еще больше, а уродливый изгиб рта искривился так, что лицо превратилось в отвратительную театральную маску.

– Даже адмиралу не придет в голову не подчиниться королевскому приказу, – сказал он, почти не разжимая губ.

– В таком случае не вижу причин для вашего плавания, – насмешливо ответил виконт. – Разве Колумбам не шлют корабли с рабами взамен на золото с рудников? Разве не такие приказы он получил от монархов?

– Ваша наглость возмутительна!

– Но заставила вас задуматься. Ведь так?

– Возможно.

– Спросите себя, в каком вы окажетесь положении, если в Санто-Доминго, в сердце своей вотчины, где за его спиной стоят братья и приспешники, дон Христофор решит обойти вниманием королевские приказы.

– Он не посмеет!

– А как вы думали несколько лет назад – посмеет ли он пересечь Сумрачный океан?

– Думал, что не посмеет.

– Но он это сделал.

– Этого никто не станет отрицать.

– Так что же?

Невозмутимый командор, вечно складывающий руки как для молитвы – можно подумать, в детстве его убедили, будто этим жестом он заслужит место в раю – долго рассматривал висящую над камином картину «Страсти Христовы», словно только что обнаружил на ней нового персонажа, и наконец, когда уже можно было подумать, что его мысли пребывают где-то совсем в другом месте, сказал, обращаясь к картине:

– Скажите, капитан, а вам-то какая от этого польза? – теперь командор посмотрел виконту в глаза. – Только не пытайтесь меня убедить, что человек вашего положения станет рисковать жизнью ради незнакомца вроде меня без серьезных причин.

– Разумеется, нет.

– Тогда в чем же дело?

– Я лишь хочу, чтобы однажды вы отплатили за мои услуги, свершив правосудие.

– Видимо, дело грязное, раз его просят совершить в оплату долга. А это не в моем стиле.

– Правосудие – всегда правосудие, ваше превосходительство. И я не прошу ничего противозаконного, – теперь капитан де Луна надолго замолчал, будто хотел придать своим словам больше значения. – К сожалению, сейчас в Индиях закон отправляют с мучительной медлительностью, так что до сих пор я не получил положенного.

– Расскажите мне о вашем деле.

Виконт коротко рассказал, как от него сбежала неверная жена – добавив при этом, что она якобы прихватила с собой фамильные драгоценности, которые ей не принадлежали, после чего сменила имя и, вопреки всем законам, божеским и человеческим, поселилась в недавно основанном городе на Эспаньоле, где и проживает до сих пор, бессовестно марая его доброе имя.

– Не понимаю, чем она пятнает ваше имя, тем более, как вы и сами сказали, она живет под другим, – лукаво заметил Бобадилья. – Вы сами себе противоречите.

– Если она называет себя Монтенегро, это еще не значит, будто никто не знает, что она моя жена.

– Но даже если и так, мне это кажется делом чести, а не закона.

– Любой закон должен уважать честь мужчины, точно так же, как любой человек чести обязан подчиняться закону, – виконт нетерпеливо подался вперед. – И что мне теперь прикажете делать? Я не могу создать новую семью, не могу заключить новый брак, как подобает доброму христианину, а эта потаскуха тем временем шляется по кабакам Санто-Доминго, и никто не может покарать ее должным образом, хотя бы посадить в тюрьму. Надеюсь, хоть вы меня поймете.

– Никто не имеет права брать исполнение закона в свои руки.

– Даже тот, кто устал дожидаться справедливости?

И снова картина над камином полностью завладела вниманием этого человека, похожего на ленивца из амазонской сельвы, которому еще предстояло многому научиться, прежде чем отправиться в путь. Когда он заговорил, то в его голосе звучали сомнения.

– Нужно набраться терпения. Всему свое время.

– Я жду уже почти восемь лет, ваше превосходительство. С такими темпами когда я смогу завести новую семью, придется начинать сразу со внуков.

И тень улыбки не тронула губ его собеседника; даже в глазах у него ничего не мелькнуло. Не случайно именно дона Франсиско де Бобадилью королева Изабелла и король Фердинанд лично выбрали для трудной задачи: разобраться с тираном вице-королем, злоупотребившим своим положением и позволившим себе слишком многое. Бобадилья представлял свою жизнь не иначе, как постоянной епитимьей; стоило жизни стать чуть легче, как он тут же заковывал себя в железный панцирь, и ничто не могло его пробить.

Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как монархи приняли решение послать его на Эспаньолу и подписали документ о назначении его первым лицом Нового Света. Тысячи нетерпеливых голосов взывали к Богу и дьяволу, умоляя покончить наконец с ненавистной диктатурой Колумбов, однако Бобадилья не торопился вписать свое имя в историю.

Возможно, он понимал, что в тот день, когда его корабли поднимут якоря, ничто уже не спасет его от того, что он останется в памяти многих поколений как серый человек без прошлого, унизивший одного из величайших гениев в человеческой истории. Потому он и не спешил сделать первый шаг, хотя все считали, что он просто собирает необходимые силы.

– Не думаю, что вице-король откажется подчиниться верховной власти, даровавшей ему этот титул, – произнес он наконец. – Поскольку в этом случае он поставит под угрозу и собственную власть. Но уж поверьте моему опыту, человеческая душа имеет свойство меняться, особенно если в ней укоренился такой грех, как гордыня. Итак, я собираюсь должным образом обдумать предстоящие действия и, возможно, рассмотрю ваше предложение, – закончил он, не пошевелившись. – Приходите через неделю, и мы все обсудим.

Едва виконт покинул зал после аудиенции, угодливый секретарь поспешил осведомиться, как прошла встреча с его превосходительством. Ответ настолько его озадачил, что секретарь в конце концов решил полностью пересмотреть свое отношение к суровому командору.

– О да, я весьма доволен! Такой приятный человек!

После этого капитан Леон де Луна отправился в бордель, где неистово овладел чьим-то грязным потасканным телом, отчаянно пытаясь забыть то, другое, совершенное и неповторимое, что на несколько быстротечных лет превратило его жизнь в подлинный рай.

Часто он задавался вопросом, как бы сложилась жизнь, если бы хрупкая и невинная Ана де Ибарра ответила бы на его ухаживания – вспоминал бы он о своей вероломной жене в минуты близости с другой? Он знал, что никогда не получит ответа на этот вопрос, но в любом случае, скоро пришел к выводу, что если будет шляться по борделям, это принесет больше вреда, чем удовольствия.

Чтобы овладеть шлюхой, ему всякий раз приходилось до беспамятства напиваться, иначе ничего не получалось. Да и так близость выходила какой-то убогой и приносила одно лишь разочарование. Чтобы вновь почувствовать себя сильным и агрессивным мужчиной, ему приходилось избивать девушек, возбуждая этим себя, из-за чего возникали серьезные проблемы с их сутенерами.

Пять дней и ночей он беспробудно пил, блудил, играл, скандалил и в конце концов сам себе опротивел; на рассвете шестого дня виконт принял ванну, в которой давно нуждался, купил новый хубон и щегольские, хоть и слишком тесные сапоги, и предстал перед секретарем командора, который тут же провел его в сурово обставленный каминный зал с картиной «Страсти Христовы».

– Вот ваше назначение, – произнес дон Франсиско вместо приветствия, протягивая ему бумагу, на которой еще не просохли чернила. – Я навел о вас справки и вполне удовлетворен полученными сведениями. Будьте добры обеспечить мне личную охрану в двадцать человек, должным образом вооруженных.

– Обеспечить охрану? – переспросил виконт, выделяя каждое слово. – Полагаю, это значит, что я должен взять на себя все расходы?

– Разумеется.

– Проклятье! – раздраженно воскликнул виконт. – Я собирался поступить к вам на службу, а не финансировать рискованную экспедицию через океан.

– Даю слово, что после того, как мы завершим эту «рискованную экспедицию через океан», как вы изволили выразиться, и решим все вопросы относительно вице-короля, я освобожу вас от обязанности охранять мою персону, а это значит, что у вас будет личная гвардия, и перед вами откроются двери неисследованного Нового Света.

Капитан Леон де Луна глубоко задумался, стараясь понять, что же на самом деле кроется за этими словами, и наконец спросил:

– Итак, за свои услуги я могу рассчитывать на энкомьенду [1]1
  Энкомьенда – местные жители в колониях «поручались» энкомендеро (поручителю) и обязаны были платить налог и выполнять повинности (работать на рудниках). Изначально энкомьенда предполагала ряд мер, которые должны были проводиться колонистами по обращению индейцев в христианство и приобщению их к европейской культуре. Однако фактически она почти повсеместно выродилась в крепостное право.


[Закрыть] с правом извлекать выгоду из новых земель?

– Разумеется, вы получите энкомьенду.

– А что получите вы?

– Я? – непроницаемая физиономия командора в эту минуту больше чем когда-либо напоминала одну из каменных горгулий, украшающих двор. – Мне ничего не нужно, капитан, – сухо ответил он. – Ваша прибыль меня совершенно не волнует, так же как и ваши расходы. Я человек неприхотливый, мне вполне достаточно миски с едой и тюфяка.

– И у вас никогда не было амбиций?

– Никаких, я лишь хочу служить родине и монархии.

– У вас есть семья?

– Бог и моя совесть – единственная компания, в которой я нуждаюсь, – с этими словами Бобадилья поднял руку, давая понять, что разговор принимает нежелательный оборот, и поспешил заверить: – Через двенадцать дней мы уже будем в море.

Утро следующего дня капитан Леон де Луна потратил на то, чтобы выпросить у банкира Хуаното Берарди новый кредит под залог своих владений, а остаток недели – на то, чтобы выбрать среди завсегдатаев «Красной птицы», в большинстве своем солдат удачи, если не сказать попросту головорезов, тех отчаянных нарушителей закона, у которых земля уже горела под ногами, готовых на все, лишь бы получить возможность покинуть страну.

На роль лейтенанта и доверенного лица он выбрал закаленного во многих передрягах солдата удачи Бальтасара Гарроте по прозвищу Турок – выходца из Ла-Алькаррии, на протяжении многих лет служившего королю Гранады, а потому намного лучше владеющего ятаганом, нежели шпагой, и джамбией [2]2
  Джамбия – арабский кинжал с широким загнутым клинком.


[Закрыть] – нежели кинжалом, а вместо шляпы он носил объемистый белый тюрбан.

О нем шептались, будто бы он – христианский шпион, хотя сам он хвастался, что в свое время был настолько предан свергнутому эмиру Гранады Боабдилю, что даже хотел сопровождать его в изгнание. Бывший эмир с трудом отговорил его от этой идеи, опасаясь, как бы в Марокко его не убили фанатики-мусульмане.

– Я служу лишь тому, кто мне платит, – предупредил он сразу, едва услышав предложение виконта де Тегисе. – А уж маврам или христианам – мне все едино, поскольку я не видел ни гроша от тех, кто исправно ходит к мессе.

– В таком случае, вы едва ли сможете поладить с командором, – заметил его новый начальник. – Он презирает деньги.

– В таком случае опасайтесь его, – честно предупредил Гарроте. – Тот, кто отказывается от золота, вина и женщин, лелеет куда худшие планы.

– Какие, например?

– Власть.

– Она и так у него есть.

– В этом-то и беда. Жажда власти – самая отвратительная болезнь, возникающая лишь у того, кто и так ей заражен. Она растет и растет, как зловредная опухоль, пожирая все другие чувства.

События, свидетелем которых он стал в последующие месяцы, не раз напомнили капитану де Луне о верности этих рассуждений, поскольку он всегда находился подле дона Франсиско де Бобадильи и мог оценить, какое невыносимое давление на этого безусловно честного человека, телом и душой преданного родине, оказал тот факт, что он стал, хотя и не по собственной воле, одним из самых могущественных людей на земле.

Во время долгого плавания через океан он еще оставался задумчивым и аскетичным слугой короля, молчаливо принимающим груз ответственности, возложенной на его плечи, как терпеливый бык, тянущий повозку, но стоило командору высадиться в Санто-Доминго, где туповатый младший брат вице-короля отказался признать его власть, как Бобадилья немедленно изменился. Можно было подумать, что его новая и агрессивная личность ждала тысячу лет, чтобы сбросить маску покорности.

24 августа 1500 года, на следующий день после того как они прибыли в Санто-Доминго, командор Бобадилья отправился слушать мессу в сопровождении людей капитана Леона де Луны, после чего созвал всех знатных горожан и, как исполнитель высочайшей воли монархов, зачитал в их присутствии первый из королевских указов относительно положения дел на острове, лично подписанный их величествами.

Дон Диего, исполнявший обязанности губернатора в отсутствие братьев, поскольку Христофор находился в Ла-Консепсьоне, а Бартоломео в Харагуа вел борьбу с Франсиско Рольданом, пытался найти поддержку у нового алькальда, Родриго Переса, и наотрез отказался подчиниться требованию освободить заключенных.

Капитан Леон де Луна был одним из немногих присутствующих, кто под полной невозмутимостью дона Франсиско де Бобадильи смог уловить ярость, которая позже самым трагическим образом отразится на судьбе Колумбов. Однако он не сказал об этом ни слова.

На следующий день вчерашняя сцена после мессы повторилась с точностью до мельчайших деталей. Правда, на сей раз королевский посланник пустил в ход тяжелую артиллерию, зачитав письмо монархов, в котором он назначался новым губернатором Эспаньолы, после чего принял соответствующую присягу, а затем снова потребовал освободить заключенных.

Последовал новый отказ дона Диего, и командор, не дав ему времени что-либо предпринять, огласил новое письмо: монархи приказывали своим подданным отдать под его командование все силы, оружие и крепостные сооружения острова. И, наконец, последнее и самое впечатляющее письмо, в котором братьев Колумбов обязывали из собственных средств оплатить жалованье и расходы войск.

Как можно было ожидать, последнее письмо вызвало бурю восторга у голодной солдатни, и капитан де Луна воспользовался моментом, чтобы послать своих людей на городские улицы с призывом присоединиться к ним и обещая быстрые деньги и королевское покровительство.

Любой другой человек на его месте уже давно признал бы свое поражение и сдался, но дон Диего Колумб был настолько туп и медлителен и так боялся гнева братьев, что, вопреки здравому смыслу, никак не желал признать сопротивление бессмысленным, и люди виконта де Тегисе, которых с готовностью поддержали недовольные, с боем взяли крепость, захватили дворец, тюрьму, освободили заключенных и овладели городом Санто-Доминго от имени католических монархов.

11

– Я уехал, когда до меня дошли слухи, что вице-король готовит восстание индейцев против командора. У меня возникло серьезное подозрение, что дело может вылиться в гражданскую войну, а поскольку я отнюдь не сторонник военных переворотов, то уговорил Сораиду, мы с ней сели в шлюпку и взяли курс на Ямайку... – с этими словами толстяк Хуан де Болас осушил очередной кубок вина. – А ну их всех к чертям собачьим вместе с их дрязгами и амбициями! – закончил он.

– Как вы думаете, чем все это кончится? – спросила донья Мариана.

– Понятия не имею, да меня это не слишком-то и волнует, ответил толстяк по прозвищу Серебряные Ручки. – По мне что Колумб, что Бобадилья – хрен редьки не слаще. Оба умеют только приказывать, а я уже устал подчиняться. А здесь я сам себе хозяин.

– Несомненно, это очень красивое место, – согласилась немка. – Надеюсь, вы не станете возражать, если мы составим вам компанию, пока не пройдут ураганы?

– Разумеется. Остров достаточно велик, а этот залив – лучшее укрытие от волн и ветра. Всем, кто пришел сюда с миром, мы только рады, и я надеюсь, что когда-нибудь здесь вырастет город под названием Пуэрто-Болас.

Так они нашли безопасное укрытие от штормов и бурь, но команда все равно страдала от скудости провизии и отсутствия на острове женщин, поэтому капитан Соленый предложил отправиться на соседний остров и привезти оттуда недостающее, чтобы обеспечить морякам полноценный отдых.

– Я не для того строила «Чудо», чтобы возить на нем проституток, – негодующе воскликнула донья Мариана. – И не хочу попасть в руки Бобадильи, Колумба, Рольдана, или кто там сейчас правит в Санто-Доминго.

– Я тоже, – поспешил ответить моряк.

– И что же в таком случае вы предлагаете?

– Встать на якорь возле Навасы, пока кто-нибудь сплавает на баркасе в Санто-Доминго.

Остров Наваса являл собой не более чем одинокую скалу посреди моря, примерно в восьми милях от западной оконечности Гаити и в тридцати – от восточного побережья Ямайки, и пусть даже он представлял собой неважное укрытие на случай шторма, но с вершины скалы можно было издалека увидеть вражеский корабль, а уж уйти от него на таком быстром корабле, как «Чудо», не составило бы ни малейшего труда.

План Балабола состоял в том, чтобы отправить троих человек на лодке Хуана де Боласа к берегам Эспаньолы, а остальные дожидались бы возле Навасы их возвращения. Этот план на первый взгляд казался вполне разумным, поскольку сводил риск к минимуму, как для корабля, так и для команды.

Проблема заключалась в том, чтобы подобрать отважных и при этом абсолютно надежных людей, которые смогут не только высадиться на большом острове, но и благополучно вернуться назад с провизией и женщинами. Хромой Бонифасио вызвался одним из первых, но донья Мариана наотрез отказалась от его услуг, напомнив, что в Санто-Доминго его слишком хорошо знают, и он не может вновь показаться на улицах и площадях города.

– Как только они тебя увидят, – сказала она, – то сразу поймут, что я и «Чудо» где-то поблизости, и мы все окажемся в опасности.

– Тогда кто же поедет?

– Я, – вызвалась Сораида Ла Морса. – Никому не придет в голову меня заподозрить, к тому же мало кому известно, что я уехала. А кроме того, только я смогу уговорить девочек отправиться со мной. Уж поверьте, я их лучше знаю.

В этом, бесспорно, была своя логика, поскольку и в самом деле маловероятно, что самые востребованные шлюхи, к тому же европейки, согласятся оставить выгодную клиентуру, чтобы обслуживать команду одного-единственного корабля на каком-то пустынном острове, если им не показать несомненные преимущества подобных перемен. А кто сможет это сделать лучше, нежели их прежняя «коллега»?

– С какой стати тебе рисковать из-за нас? – спросила донья Мариана с легким оттенком недоверия.

– Здесь я счастлива, – ответила та. – Но иногда мне очень хочется, чтобы рядом был кто-то, с кем можно было бы поболтать и посплетничать. Вдруг кто-то из девочек захочет остаться, и тогда наши мечты о новом городе вполне могут стать реальностью.

– А ты не боишься?

– Я столько лет спала с пьяными и полубезумными солдатами и матросами, что меня мало чем можно испугать, – с улыбкой ответила толстуха. – Я быстро вернусь, никто и не заподозрит, что вы на Ямайке.

Итак, тихим октябрьским утром пышногрудая Сораида и двое крепких матросов высадились в устье реки Осамы и пробрались в охваченный восстанием город, жители которого по-прежнему не желали признавать власть командора Франсиско де Бобадильи, заключившего в тюрьму некогда всесильных братьев Колумбов.

– Так вице-король в тюрьме? – изумилась Ла Морса.

– Не только в тюрьме, а еще и закован в цепи, – ответила Фермина Константе, одна из самых красивых и разнузданных девиц. – Ты помнишь Серафина, повара – того грязного блохастого типа, с которым ты как-то отказалась иметь дело? Так вот, он оказался единственным человеком во всем городе, который согласился исполнить приказ нового губернатора и заковать в цепи адмирала. Больше никто не хотел, вплоть до самого последнего солдата.

– Вот уж никогда бы не подумала!

– Слово честной женщины! – поклялась та, чем весьма рассмешила собеседницу. – Вот скажи: что ты чувствуешь, если всю ночь ублажала клиента, а он тебе за это не заплатил?

– Мне всегда платят, – ответила Сораида. – И очень хорошо платят. Да еще и приплачивают в знак уважения, любви и дружбы.

– И в каких же тайниках ты хранишь заработанное?

Сораида Ла Морса ткнула пальцем в свою необъятную грудь.

– Вот здесь. Уж сюда-то никто не посмеет залезть, можешь мне поверить... Так ты едешь со мной?

– Я не могу, – ответила Фермина. – У меня сейчас такой чудный клиент, капитан гвардии. Так меня любит... Это он подбил мне глаз, когда узнал, что я занималась «этим» с одним славным парнем с Майорки.

– Эх, невеселые были времена, когда я измеряла любовь твердостью кулака, – вздохнула Сораида. – Мой толстячок никогда не поднимает на меня руку... – тут она игриво рассмеялась. – Гораздо чаще он ее опускает и, скажу тебе, он знает, как мне угодить. Надо же, как изменилась моя жизнь! – произнесла она, крепко сжимая руку подруги. – Не отправься я за океан, так бы и закончила свою жизнь старой шлюхой. Поезжай со мной на Ямайку, там и ты сможешь встретить хорошего человека.

– Ни один «хороший человек» не сможет дать мне то, о чем я мечтаю, – нахально ответила Константе. – Зато если мой капитан перережет глотку этой немецкой сучке, я смогу это получить.

В первую минуту доброй Сораиде даже в голову не пришло, что эти слова могут иметь какое-то отношение к донье Мариане Монтенегро. Лишь неделю спустя, когда она увидела, как закованные в цепи братья Колумбы поднимаются на «Толстуху» – грязное суденышко, что вскоре навсегда увезет их от берегов Эспаньолы, она догадалась, что женщина, которую капитан де Луна разыскивает с таким упорством – не кто иная, как владелица корабля, дожидающегося ее в Навасе.

Ей с первого взгляда не понравился человек, командующий отрядом конвоиров адмирала, как и презрительное высокомерие, с которым он обращался с ней, когда Фермина их познакомила. А чуть позже, когда они сидели за кувшином вина в таверне «Четыре ветра» и высокородный виконт провозгласил, что возглавляет гвардию нового губернатора, Сораида пришла к выводу, что этот самодовольный кабальеро никогда в жизни не соединит судьбу с известной шлюхой, какой бы они ни была красавицей.

«Он совсем из другого теста, чем мой толстячок, – думала она. – А злющий какой: словно сотни голодных котов день и ночь грызут его печень».

И она была права, поскольку неуемная ярость и жажда мести и в самом деле неустанно пожирали капитана де Луну изнутри – с той самой минуты, как он узнал, что его бывшая супруга покинула остров.

Ему рассказали, как хитроумно она ушла от погони, прежде чем выйти в море и отправиться к Твердой Земле в поисках давно пропавшего возлюбленного. А когда он узнал, что ненавистный Сьенфуэгос, которого он считал давно погибшим, возможно, еще жив, ненависть виконта вскипела с новой силой. Перед его глазами встала картина, как проклятый Сьенфуэгос насмехается над ним, стоя на вершине скалы на далекой Гомере, словно и не прошло этих восьми лет.

– Я даже рад, что он жив, – признался однажды ночью мертвецки пьяный виконт своей любовнице Фермине. – По крайней мере, я смогу лично вырезать ему сердце. Когда кончится вся эта свистопляска вокруг адмирала, губернатор предоставит мне энкомьенду. Я найму корабль с двадцатью пушками и отправлюсь на поиски этих свиней.

– Море большое, – заметила Фермина.

– Не больше, чем моя жажда мести.

Теперь, когда с адмиралом было покончено благодаря неожиданной твердости, проявленной доном Франсиско де Бобадильей, которой никто от него не ждал, ведь в Севилье с самого начала своей карьеры он показывал слабость характера, так что возникали даже сомнения относительно его назначения. Но стоило ему только принести присягу в качестве губернатора Эспаньолы, как он не давал противникам передышки и преследовал их с таким пылом, что многие стали даже подозревать, не заинтересован ли он в этом лично.

Дело в том, что в глубине души этот мрачный и аскетичный человек жаждал свершить правосудие, поскольку неизбежно завидовал тем, кто, как Христофор Колумб, смог достичь величия, несмотря на все недостатки, и превратить свои мечты в реальность.

Как и большинству людей, принимающих себя слишком серьезно, командору недоставало воображения, и потому он ненавидел и презирал всё то, что выходило за рамки тех добродетелей, которые его приучили уважать в детстве. К тому же ему внушили, что жизнь – это нечто не поддающееся познанию.

Для Бобадильи адмирал всегда был еретиком, осмелившимся подвергнуть сомнению сложившийся космографический порядок, и вдвойне еретиком, поскольку доказал, что он был прав.

Будь Бобадилья инквизитором, он без малейшего сомнения сжег бы Колумба на костре, и в качестве королевского обвинителя также не сомневался, когда заковал его в кандалы и поместил в тюрьму.

Его ненависть, злость, обида и зависть отразились эхом во многих других людях без воображения, которые, подобно капитану Леону де Луне, признавали Христофора Колумба человеком высшего порядка, в чей тени они никогда не смогут процветать.

Виконт всячески поддерживал командора, хотя в глубине души его презирал, и проницательно разжигал в новом губернаторе самые низменные инстинкты, плел интриги и внушал ему страхи перед несуществующими опасностями. Капитан де Луна ждал, пока человек, чьи слабости он успел досконально изучить, воцарится на острове, а он сам получит бесчисленные привилегии.