Текст книги "Монтенегро"

Автор книги: Альберто Васкес-Фигероа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)

«Я должен сделать для этих людей нечто большее, чем научить их играть в карты или забивать им головы разными бреднями, – думал Сьенфуэгос. – Должен научить их читать и писать. Правда, я и сам не знаю, много ли я помню из того, чему меня учили... Да и на чем мы будем учиться, если здесь нет ни чернил, ни бумаги, ни самой завалящей книжонки...»

Он никак не мог решить, будет ли туземцам практическая польза от этих знаний, как в те далекие дни, когда в компании старика Стружки он превратил примитивное племя женщин-карибок в обезумевших потребительниц, но к счастью, Мауа не дала ему достаточно времени над этим поразмыслить, поскольку как раз в это мгновение положила перед ним сочную ногу пекари, зажаренную с травами, и серьезно заявила:

– Кимари-Аяпель прочитал след твоих рук на яите и теперь хочет с тобой встретиться.

– Кто такой Кимари-Аяпель? – спросил канарец. – И почему я должен к нему идти? Если он хочет меня видеть, пусть сам и приходит.

С этими словами он привалился потной спиной к стене хижины. Толстуха с силой встряхнула его, сердито глядя в упор маленькими блестящими глазками:

– Если Кимари-Аяпель велит, ты должен идти, иначе тебе нет места среди пакабуев.

– Это еще почему?

– Приказы Кимари-Аяпеля не подлежат обсуждению.

На миг Сьенфуэгос задумался, но потом покорно кивнул:

– Черт с тобой! Я пойду. Может, мне повезет, и я увижу, как изумруд растекается зеленой жижей.

– Кимари-Аяпелю нет необходимости совершать чудеса.

– И в чем же тогда его сила?

– Кимари-Аяпель и есть настоящее чудо.

Сьенфуэгос оглядел ее с любопытством.

– И что же это за чудо?

– Самое большое чудо, какое мог создать Мусо.

– Это ничего не объясняет.

– А больше тебе и не нужно ничего знать. Сам всё увидишь.

– И когда же?

– Завтра. На рассвете мы отправимся в путь.

3

Как только забрезжил рассвет, Мауа повела Сьенфуэгоса по тропке, то и дело теряющейся в чаще, словно хотела скрыть собственное существование. Толстуха частенько вставала как вкопанная и делала большой крюк, объясняя, что на пути скрывается ловушка, и если в нее упасть, то умрешь, потому что тело проткнут заточенные колья.

В остальном путешествие оказалось спокойным. Тропа привела к берегу широкого озера, которое скорее напоминало русло разлившейся реки, что затопила долину и оставила от нее лишь множество островков, большинство из них возвышались над водой не более чем на три ладони. Здесь путники остановились, чтобы пообедать.

– Расскажи мне еще о Кимари-Аяпель, – попросил канарец, ковыряя в зубах в попытке извлечь застрявшие в них волокна манго. – Должен же я знать, кого увижу. Он колдун или целитель?

– Сам увидишь, – упрямо отвечала старуха.

– Только предупреждаю, что если ты надеешься меня поразить, тебе это вряд ли удастся, – не без ехидства заметил он. – Я видел все чудеса этого мира: от адмирала Колумба до каннибалов, которые сожрали моих друзей. Видел, как из недр земли рвутся наружу струи огня, видел мертвецов, застывших во льду, видел гору, растекшуюся огромной грязной лужей, видел старую ведьму, что растворилась в воздухе... Я видел все чудеса этого мира!

– Все, кроме Кимари-Аяпеля.

– Надеюсь, у него нет рогов?

В скором времени Мауа велела ему раздвинуть ветви ближайших кустов, и то, что сперва выглядело как ствол поваленного дерева, оказалось двумя длинными пирогами, сложенными словно половинки целого ствола.

Сьенфугосу не стоило почти никаких усилий оторвать пироги от ствола, к которому они были прибиты, и он удивился, что весят они меньше бревна толщиной в три ладони.

– Что это? – спросил он. – Никогда не встречал такой легкой древесины. Из чего они сделаны?

– Ее доставляют оттуда, с той стороны реки. Говорят, что, когда Мусо создал леса, он с таким удовлетворением вздохнул, что от этого вздоха в земле образовалась дыра, из которой и выросло невесомое дерево. Тащи их в воду! – приказала Мауа.

Канарец подчинился, вновь подивившись, сколь легки на плаву оказались эти лодки из почти белой древесины; они так раскачивались под легким ветерком, что грозили вот-вот перевернуться или зачерпнуть воды через край.

Весло, тем не менее, было из темной и крепкой древесины пальмы чонта. Когда они проплыли примерно лигу по лабиринту островков и деревьев, растущих прямо в озере, впереди показался прекрасный остров, покрытый цветами и пальмами, так что напоминал настоящий сад посреди джунглей.

Искусно лавируя между мелкими островками, они стали огибать его по дуге, пока, наконец, не добрались до пляжа с золотым песком, прямо за которым открывалась широкая луговина, а на ней стояла хижина с большими окнами. Когда Сьенфуэгос выскочил из лодки на берег и протянул руку старухе, чтобы помочь ей выйти, так лишь покачала головой и вновь взяла в руки весло, оставшееся на дне пироги.

– Дальше ты пойдешь один, – сказал она. – Мне пора возвращаться.

Не дожидаясь ответа, она уплыла с проворством, совершенно неожиданным для женщины ее габаритов. Сьенфуэгос не успел даже моргнуть глазом, как она исчезла среди деревьев.

– Мне это не нравится, – произнес он, глядя ей вслед. – Совсем не нравится.

Он снова повернулся лицом к дому и вдруг заметил, что кто-то наблюдает за ним из окна. Подойдя ближе, он увидел, что это довольно молодая женщина, среднего роста, с очень светлой кожей и плоским лицом, на котором выделялись темные выразительные глаза.

– Привет! – сказал он, стараясь казаться любезным, хотя в душе ощутил глубокое разочарование, потому что ожидал увидеть нечто большее, нежели малопривлекательная индианка. – Так значит, ты и есть Кимари-Аяпель?

– Я Кимари, – ответила девушка неожиданно нежным голоском. – А Аяпель – она.

Только сейчас канарец обнаружил, что слева от нее, за косяком окна, стоит еще один человек. Приглядевшись, он понял, что это тоже девушка, как две капли воды похожая на первую.

– Вот это да! – воскликнул он, немного сбитый с толку. – Этого уж я точно не ожидал! Так я могу войти?

– Разумеется, – уверенно произнесла Аяпель чуть хриплым и решительным голосом. – Ты забрался так далеко не для того, чтобы торчать снаружи. Скоро пойдет дождь.

– Думаешь? – глупо спросил канарец, чувствуя себя одураченным, ведь он шел сюда в надежде отыскать несуществующее чудо. – А на заре была чудесная погода.

Он вошел в хижину, постояв на пороге, пока глаза не привыкли к темноте. Первым делом его внимание привлекло несметное количество великолепных изумрудов, целые груды которых высились на некоем подобии широкого стола, что тянулся вдоль трех стен хижины.

– Вот черт! – воскликнул он, завороженный сиянием изумрудов. – Если это действительно те самые камни, за которые в Европе платят огромные деньги, то вы, несомненно, богатейшие женщины на планете.

– Они не наши, – покачала головой Аяпель. – Мы лишь охраняем их. Они принадлежат нашему племени.

– А это правда, что вы можете превращать их в воду?

– Да, иногда. Но сейчас не время для этого.

– Понятно. Надеюсь, что я доживу до этого времени.

Сьенфуэгос заметил, что они так и не двинулись с места: Кимари по-прежнему стояла возле окна, а Аяпель рядом с ней. Он обратил внимание, что обе одеты в одинаковые длинные белые туники с зелеными полосами, скрывающие тела от шеи до щиколоток. Пока Сьенфуэгос пытался подобрать слова, чтобы как-то сгладить возникшую неловкость, обе женщины разом шагнули ему навстречу, и тут он увидел нечто такое, от чего едва не свалился от неожиданности.

– Боже благословенный! – воскликнул он. – Но это невозможно!

Ему потребовалось время, чтобы вновь овладеть собой и своими мыслями; ему вдруг показалось, что либо собственные глаза его обманывают, либо перед ним действительно не две разные женщины, а скорее одно существо с двумя головами, но при этом лишь с двумя руками, хотя было ясно, что ног все же четыре.

– Что это? – ужаснулся он. – Я сошел с ума?

Он прислонился к толстому столбу, поддерживающему крышу, и соскользнул вниз, на тонкую циновку, силы совершенно его покинули, как будто ему и впрямь перерезали сухожилия.

В свою очередь, Кимари-Аяпель – кем бы ни было это существо – остановилась в пяти шагах от него. Казалось, ее – или все же их? – немного позабавило, что они произвели на него столь ужасающее впечатление.

– Не пугайся, – прошептала первая – робко и тихо. – Мы вовсе не адское чудовище, а всего лишь два человека, которые родились сросшимися вместе.

– С-с-сросшимися? – переспросил канарец, – Но как такое возможно?

– Никто не знает, – просто ответила она. – Мусо пожелал, чтобы это случилось, и это произошло.

Бедолаге Сьенфуэгосу потребовалось несколько минут, чтобы убедиться, что это не глупый розыгрыш, а действительно два разных человека, каким-то непостижимым образом сросшиеся вместе в области груди, что трудно было заметить сразу благодаря длинной просторной тунике, скрывающей тела.

Они двигались с такой синхронностью, что ее можно было бы назвать поистине чудесной; а когда уселись на широкую скамью, покрытую мягкой красной тканью, то проделали это с таким изяществом, как будто были единым существом.

– Мне жаль, – только и смог пробормотать Сьенфуэхгос. – Мне правда очень жаль...

– И почему же тебе жаль? – поинтересовалась Аяпель. – Что мы такие, как есть? Не бери в голову, нас это совершенно не беспокоит.

– Не беспокоит? – изумился канарец.

– Вот скажи: тебя беспокоит, что ты такой чудовищно огромный, рыжий, волосатый и вонючий?

Этот неожиданный вопрос настолько смутил Сьенфуэгоса, что он невольно поднял руку и понюхал подмышку.

– Я не вонючий, – растерянно ответил он. – Сегодня утром я купался в реке.

– Что-то незаметно, – отрезала Аяпель, оказавшаяся довольно-таки агрессивной и бесцеремонной особой. – Воняешь, как ягуар во время гона.

– Сомневаюсь, что тебе когда-нибудь доводилось нюхать ягуара во время гона, – раздраженно проворчал канарец. – Но не хотелось бы тратить время на подобную ерунду. Я не хотел тебя обидеть, просто мне кажется, что очень неудобно так жить.

– Почему же? – спросила Кимари, которой, видимо, потребовалось немало усилий, чтобы решиться высказать свое мнение. – Мы такими родились и никогда не чувствовали себя неудобно.

Сьенфуэгос ничего не ответил, но в памяти у него всплыл давний разговор с одним деревенским слепым на родном острове, который тоже говорил, что вовсе не сожалеет о своей слепоте, поскольку никогда не знал, что такое свет или цвет.

– Я думал, что повидал все чудеса на свете, и вот теперь вижу перед собой величайшее в мире чудо, – произнес он наконец. Затем он медленно встал и подошел к окну, чтобы полюбоваться великолепным закатом, занимающимся над рекой и озером. – Теперь даже ящерицы, оказавшиеся свирепыми кайманами, и трупы, замерзшие во льду, мне кажутся просто нелепой шуткой. Скажите, много ли еще здесь таких, как вы?

– Других таких, как мы, больше нет, – заявила Аяпель. – Никто не помнит другого такого случая. Возможно, именно поэтому нас и назначили хранительницами крови Мусо.

– Как если бы вы были богинями? – спросил Сьенфуэгос с явным интересом.

– Никто не считает нас богинями, – честно ответила та. – Хотя с тех пор как мы родились, Мусо ни разу не сражался с Акаром, земля не дрожала, урожаи из года в год были все лучше, а извечные наши враги, чиригуаны, не переступали наших границ. Разве всего этого недостаточно для того, чтобы мы могли гордиться тем, какие мы есть?

– Думаю, что да, – согласился канарец. – Особенно если учесть, что вы выглядите вполне счастливыми.

– А почему бы нам и не быть счастливыми? – с неизменной нежностью в голосе вмешалась Кимари. – Мы всегда вместе, и когда смотрим на тебя, обреченного вечно жить в одиночестве, задаемся вопросом: как ты можешь вынести подобную пытку? Ведь на свете нет ничего страшнее одиночества.

4

«Чудо».

Корабль вполне соответствовал своему имени, не только потому, что его построили в рекордные сроки, но в особенности потому, что был и впрямь чудом красоты и изящества, его очертания заставляли забыть об архаичной архитектуре старых каравелл и каракк, часто навещающих порт на реке Осама. Такие обводы несколько столетий спустя были характерны для пиратских кораблей, за счет дьявольской скорости и маневренности ставшими кошмаром Карибского моря.

– Натиска настоящего бискайского шторма он не выдержит, – убежденно заявил Сиксто Вискайно. – Там, у себя дома, я бы не осмелился спустить такой корабль на воду, но не думаю, что какой-либо другой будет лучше двигаться между этими островами или больше подойдет для вашей миссии.

– Это настоящее произведение искусства, – восхитилась немка.

– Это плод вашего вдохновения, моего труда и бесконечных придирок капитана Соленого, – с усмешкой ответил плотник. – Как ни жаль, но я вынужден признать, что без вашего энтузиазма «Чудо» никогда бы не появилось на свет. Когда вы намерены отплыть?

– Как только получу разрешение вице-короля.

Но оказалось, что одно дело – построить корабль, это было лишь вопросом времени и денег, и совсем другое – добиться от дона Христофора Колумба подписи под простым документом, разрешающим донье Мариане Монтенегро отправиться к берегам Твердой Земли в поисках человека, предположительно пережившего резню в форте Рождества, поскольку адмирал отрицал само существование Твердой Земли, не говоря уже о выжившем в резне.

Он все еще отчаянно цеплялся за свою идею, что находится у самых ворот Катая и совсем скоро отыщет пролив между островами и достигнет золотых дворцов Великого хана, а потому ему совсем не хотелось, чтобы его опередила какая-то авантюристка с сомнительным прошлым, чей умопомрачительный корабль уже качался на волнах менее чем в полулиге от его темной крепости на берегу Осамы.

– Кто на самом деле эта Мариана Монтенегро? – раздраженно бросил он. – И как ей удалось за столь короткое время скопить такие богатства?

– Она имеет небольшой процент от прибыли за посредничество в деле о золотых рудниках, – напомнил брату Бартоломео. – Кстати, Мигель Диас тоже получил свою часть.

– И теперь она хочет воспользоваться нашим же золотом, чтобы раньше нас добраться до Катая и украсть всю славу! – рассвирепел вице-король. – Нам следует ее повесить!

– Она всего лишь ищет какого-то человека.

– Вздор! – заявил адмирал. – Ни одна женщина не станет тратить время и деньги на поиски какого-то мужика, если под боком полно других.

– Но она необычная женщина.

Для человека, считающего себя самым необычным на планете, это была худшая рекомендация, и хотя он отверг мысль о ее наказании, Христофор Колумб, вице-король Индий, ограничился тем, что не дал хода прошению, и прекрасный корабль по-прежнему стоял на верфи, а его хозяйка сгорала от нетерпения.

– Итак, единственный выход, который вам остался – просить личного разрешения королевы, – объявил дон Луис де Торрес. – Она, как женщина, сможет понять ваши мотивы.

– Вы действительно полагаете, что королева, которая всегда была столь ревностной католичкой, сможет понять женщину, ради молодого любовника бросившую мужа, к тому же дальнего родственника короля Фердинанда? – усмехнулась донья Мариана.– Неужели вы и впрямь на это надеетесь?

– По правде говоря, не слишком, – ответил Луис, немного смутившись. – Но не вижу другого выхода.

– Он есть, – заявил капитан Моисей Соленый со свойственной ему лаконичностью.

– И какой?

– Отчалить.

– Отчалить?

– Отчалить.

– И что это означает, черт подери?

– Поднять якорь.

– Да знаю я, что отчалить означает поднять якорь и выйти в море! – вышел из себя Луис де Торрес. – Я хочу понять, что вы предлагаете, четко и ясно. Покинуть порт без разрешения вице-короля?

– Именно так.

– Это нас доведет до виселицы.

– Если поймают.

– Вы совсем спятили?

– Возможно.

– Донья Мариана... – продолжил бывший королевский толмач, бросив укоризненный взгляд на невозмутимого моряка. – Подумайте, какой опасности вы себя подвергаете в руках столь безответственного человека, даже если вам и удастся получить это проклятое разрешение. Я уже начинаю сомневаться, что этот замечательный корабль переживет и первую волну в открытом море.

– Наше «Чудо» втрое быстрее, чем любой корабль адмирала, – ответил Балабол, с трудом переведя дыхание после такой длинной фразы. – И гораздо надежнее.

– Это только слова!

– Раз он их произнес, значит в них уверен, – иронично ответила немка. – Он никогда не любил слова.

– Не стоит шутить, когда речь идет об адмирале, – заметил Луис. – На его счету уже столько мертвецов, что если если бы они встали друг за другом, до это цепочка протянулась бы до другого берега океана. – И серьезным тоном он добавил: – Я сопровождал его в первом плавании и хорошо знаю, он и глазом не моргнет, отдавая приказ повесить вас на рее «Чуда».

– И что, по-вашему, мы должны делать? Сидеть и любоваться, пока чайки загадят всю палубу?

– Ждать.

– Чего ждать, дон Луис? Пока однажды мой муж не вернется, чтобы снести мне голову? Вы прекрасно знаете, что здесь для меня небезопасно. Какая разница, виселица или нож? Я уже потеряла всякую надежду и решила уехать домой, но наблюдение за тем, как строится корабль, вдохнуло в меня новые силы. Если я сейчас останусь, то просто утону.

– Но вице-король...

– К черту вице-короля! – взорвалась немка. – Это его нужно повесить на рее! – с этими словами она повернулась к Моисею Соленому: – Решено, капитан: мы отплываем!

На пятый день ближе к ночи они воспользовались тем, что в гавани больше не было кораблей, швартовы «Чуда» по какой-то неведомой причине порвались, и корабль понесло по течению Осамы в открытое море, где он исчез из вида. С первыми лучами зари приспешники адмирала отказались признать очевидную демонстрацию презрения к высшей власти.

– Немедленно доставьте сюда донью Мариану! – заорал губернатор дон Бартоломео Колумб.

– Ее нет дома, – сухо ответил алькальд Мигель Диас, по-прежнему остающийся верным другом и защитником той женщины, что вытребовала для него королевское помилование. – Но ее никак не может быть на борту. Поскольку был отдан строжайший приказ, что лишь капитан Соленый и трое его людей имеют право взойти на корабль.

– Да, это так, ваше превосходительство, – поддержал его лейтенант Педраса, офицер с огромными усами, человек, по всеобщему признанию, серьезный и основательный. – Никто кроме них не мог подняться на корабль, но в ее доме нет никого, кроме слуг.

– Тогда найдите мне дона Луиса де Торреса.

– Уже искали, ваше превосходительство. Его тоже нигде нет.

– И куда же он мог запропаститься?

– Не могу знать, ваше превосходительство. Единственное, что мне удалось выяснить – это то, что несколько повозок выехали в сумерках в направлении Сан-Педро.

– То есть на восток? – удивился дон Бартоломео Колумб, прекрасно знакомый с побережьем острова. – Очень интересно. Если они и в самом деле хотят снарядить корабль к отплытию, то гораздо удобнее было бы сделать это в какой-нибудь тихой бухте на западном берегу, где-нибудь в районе мыса Салинас или Бараоны.

– Думаете, они пытаются нас одурачить? – недоверчиво спросил лейтенант Педраса.

– Готов поспорить, что это уловка, – настаивал губернатор. – Эта женщина хитра, как черт, но в одиночку она не решилась бы сбежать, – с этими словами он ткнул пальцем в лейтенанта. – Соберите лучших людей, скачите на запад во весь опор и задержите ее.

– Как прикажете, ваше превосходительство...

Усатый военный развернулся и уже собирался сбежать вниз по лестнице, но не успел спуститься и на десяток ступеней, как его остановил дон Бартоломео.

– Постойте! – крикнул он. – Задержитесь на минутку, лейтенант. Отправьте на всякий случай несколько ваших людей на восток, а то вдруг донья Мариана оказалась умнее, чем я о ней думал?

Но донья Мариана Монтенегро была еще умнее, чем он воображал, а может, просто достаточно хорошо его знала, и потому понимала, что недостаточно просто увести корабль из-под носа у Колумба, нужно еще его снарядить, а это уже гораздо сложнее.

– На север!

Таким был приказ, когда капитан Соленый поинтересовался о курсе, который следует взять в открытом море.

– Пересечете пролив Мона и ждите нас в заливе Самана.

– Хорошо.

– А вы точно сможете управлять почти неоснащенным судном, имея в распоряжении лишь троих людей? – усомнилась донья Мариана.

– Я постараюсь.

– Не забывайте, что если вы туда не прибудете, нас всех повесят.

– Не забывайте, что если я туда не прибуду, значит меня сожрали акулы.

Только с двумя кливерами и бизанью, при боковом ветре и обладая превосходными знаниями моря и своего корабля, капитан Моисей Соленый сумел доказать, что «Чудо» – и в самом деле настоящее чудо инженерной мыли, поскольку меньше чем через тридцать шесть часов плавания бросил якорь в чистый песок тихой бухточки огромного залива Самана.

Для остальной команды путешествие оказалось гораздо сложнее: они пробивали себе путь с помощью мачете через чащобы широкого полуострова. К счастью, эту малоизведанную территорию покинули индейцы в поисках более безопасного места обитания среди обрывистых круч и густой сельвы на западе острова, и единственным врагами остались удушающая жара, пауки, змеи и тучи злобных москитов, налетающие на участников похода, как голодные волки.

Удивительно, но маленький Гаитике был единственным членом группы, не страдающим от миллионов крылатых врагов, собирающихся на закате густыми тучами. Когда с приходом ночи большинство падало без сил, расчесывая укусы, он ухаживал за остальными, поскольку на его теле не было ни следа укусов.

Когда мальчик узнал, что поплывет на борту корабля, за строительством которого так пристально следил, он пришел в восторг, поскольку сбылись его мечты, хотя он и понимал, что предстоят опасные приключения и от их исхода зависит его собственная судьба, а также судьбы его приемной матери и незнакомого отца.

Для Гаитике Сьенфуэгос всегда оставался бесконечно загадочной фигурой, сведения о нем были неясными, поскольку никто так и не смог четко объяснить, идет ли речь о живом человеке, скитающемся по неизвестным землям, или лишь о воспоминаниях, которые безмерная любовь доньи Марианы превратила в легенду.

Отношения мальчика с немкой по-прежнему оставались в некотором смысле неясными. Хотя она и пыталась любить его как сына, которого хотела бы родить от юного возлюбленного, черты метиса, а в особенности замкнутый характер постоянно напоминали ей, что Гаитике принадлежит к другой расе, а его матерью была дикарка.

Она сосредоточилась на том, чтобы дать ему образование согласно обычаям благородных европейцев того времени, ему нашли лучшего на острове учителя, но в глубине души донья Мариана понимала, что имеет дело с совершенно особенным созданием, в характере Гаитике было множество черт, не имеющих ничего общего ни с характером испанцев, ни с характером индейцев.

В какой-то степени Ингрид Грасс чувствовала, что присутствует при рождении новой расы, чьи самые характерные черты проявились в этом замкнутом и скрытном мальчике. Его избегали даже москиты! Временами она спрашивала себя, какой будет жизнь в мире, населенном подобными людьми.

– Время и смешение кровей смягчат контрасты, – заметил дон Луис де Торрес как-то вечером, когда они беседовали о том, как трудно понять мальчика. – Через несколько поколений появится новая раса, более уравновешенная и, вероятно, очень красивая, но не стоит забывать, что первое столкновение двух таких разных и противоположных форм жизни всегда заканчивается драматически.

– Вы действительно верите, что туземцы и европейцы в конце концов друг друга поймут? – спросила немка, которую уже давно волновал этот вопрос. – Они ведь такие разные...

– Действительно разные, – ответил Луис. – И честно говоря, я сильно сомневаюсь, что они смогут понять друг друга, пока остаются, как вы говорите, «туземцами» и «европейцами» в чистом виде. Но, возможно, все переменится, стоит им слиться воедино.

– Слиться воедино? – переспросила она, пораженная точностью этого слова. – Но почему именно слиться?

– Потому что боюсь, сколько бы они не смешивались, всегда будет возможно различить, какое происхождение имеют те или иные черты человека. Уж больно они разные, даже менее похожи, чем шведы и негры.

– Очень интересно!

– Но у вас нет причин для беспокойства. Не думаю, что с Гаитике будут проблемы. Проблемы возникнут у него самого, и гораздо позже. А сейчас для нас самое важное – достичь Саманы прежде, чем нас догонят солдаты.

– Думаете, нас будут преследовать?

– Уверен.

К сожалению, дон Луис оказался прав: один из отрядов лейтенанта Педрасы уже вернулся с востока, добравшись до самого Сан-Педро и никого не обнаружив, а другой – с запада, и теперь лейтенант, обливаясь холодным потом, стоял перед доном Бартоломео Колумбом и докладывал, что его разведчики обнаружили следы повозок доньи Марианы Монтенегро, которые определенно поворачивают на север, то есть к заливу Самана.

– Вы сможете их догнать?

– На хороших отдохнувших конях – запросто, ваше превосходительство, – убежденно ответил лейтенант. – Эти повозки тащатся, как черепахи.

Брат адмирала приказал алькальду забрать всех лучших в городе лошадей и предоставить их лейтенанту и его людям, чтобы они пустились в погоню за беглецами, после чего прекрасную немку предполагалось повесить на главной площади в назидание всем прочим ослушникам, дабы неповадно было оспаривать приказы вице-короля.

Бедный Мигель Диас, в чьем сердце еще жива была привязанность к донье Мариане, погрузился в глубокую печаль и решил обратиться за советом к своей супруге, индианке Исабель, прежней владелице земли, где теперь основали новую столицу, Санто-Доминго, она-то и сообщила о богатейших золотых рудниках.

– Откажись повиноваться, – только и сказала ему индианка.

– В таком случае на виселицу вздернут нас, – убежденно ответил бедняга. – Братья Колумбы и так давно уже хотят отобрать мою долю, – он безнадежно покачал головой и сокрушенно добавил: – Нет, я не могу отказаться, но и не хочу, чтобы ее повесили. Она всегда была так добра к нам!

Добрая индианка – здоровенная бабища, для которой родить очередного младенца было не сложнее, чем сплюнуть сквозь зубы, сначала долго раздумывала, потом задала мужу несколько вопросов, после чего посоветовала не беспокоиться насчет немки: пусть солдаты отправляются за ней в погоню, и чем скорее, тем лучше.

– На пути у зла частенько возникают преграды, – таинственно сказала она. – Кто знает, вдруг боги решат ей помочь.

– Но как? – в отчаянии воскликнул алькальд. – Повозкам потребуется по меньшей мере три дня, чтобы добраться до места, а всадники Педрасы покроют это расстояние за день.

– Не теряй веры! Не теряй веры!

Но он никак не мог убедить себя в возможности чуда. Когда вооруженные всадники, отчаянные головорезы ветераны множества битв с «голыми дикарями», на чьих желтых лицах застыла хищная решимость, пустились в погоню, дон Мигель не сомневался, что судьба доброй Марианы Монтенегро решена, и ее ждет виселица на главной площади.

– С них станется пустить ее по кругу и замучить до смерти, а потом бросить тело собакам! – простонал он в отчаянии. – Это настоящая банда головорезов!

Возможно, сами они и не считали себя бандой головорезов, но, вне всяких сомнений, настроены были весьма решительно. Неутомимые наездники мчались во весь опор до полудня, не останавливаясь по дороге ни на минуту, пока лейтенант Педраса не объявил привал, чтобы передохнуть и перекусить в тени раскидистого каштана, благо добрая индианка Исабель снабдила их в дорогу роскошными яствами и крепким дешевым вином.

– Такими темпами мы догоним их еще до вечера, – заявил он самодовольно. – А если захватим и корабль, будьте уверены, мы можем рассчитывать на повышение и достойное вознаграждение.

– Такими темпами – разумеется, – заметил андалузец из Убеды по имени Молина, снискавший славу отчаянного скандалиста и ловеласа. – Скажу честно, я не мечтаю о лучшей награде, чем провести часок с доньей Марианой где-нибудь под кустом.

– Тогда вперед! – ответил лейтенант. – Быть может, уже вечером ты получишь свою награду.

Они снова взобрались по седлам, слегка отяжелев от обильной еды и вина, и помчались по широкой колее, оставленной колесами повозок. Однако, проскакав три или четыре лиги, Молина нервно окликнул Педрасу:

– Постойте, лейтенант! Мне нужно остановиться.

– И речи быть не может, – отрезал тот. – Никто не должен отставать от отряда.

– Но я должен остановиться!

– Попробуй только – и я тебя пристрелю.

– Пристрелите? За что?

– За дезертирство.

– Но я не собираюсь дезертировать, – страдальчески простонал Молина. – У меня живот схватило... Мне позарез нужно облегчиться...

– Ничего, потерпишь! Вперед!

Грозный рев лейтенанта заставил лошадь Молины прибавить ходу, но не прошло и пяти минут, как огромный баск, чье лицо пересекал красный шрам, громко простонал:

– Боже! Теперь и у меня схватило живот!

– Молчать – и вперед! – рявкнул лейтенант.

Они успели проскакать еще две лиги, но, едва они достигли небольшой рощи акаций, как сам Педраса поднял руку и спрыгнул наземь, грозно рявкнув:

– Всем стоять! Спешиться – и по кустам!

– Ну наконец-то! – буркнул андалузец. – Да только я уже обделался.

Но, остальные, казалось, его даже не слышали: все были озабочены лишь тем, как бы поскорее спешиться, найти укромное местечко среди деревьев и успеть вовремя снять штаны. В скором времени лошади принялись беспокойно ржать и вздрагивать, поскольку из чащи донеслись характерные звуки, к которым вскоре добавилось такое зловоние, что, казалось, весь мир вокруг заживо разлагается.

– Все эта чертова фасоль! – пробормотал кто-то сквозь стоны. – Что-то такое в нее добавили, и мы все отравились...

– А может, вино было кислым?

– Тупица, от вина, наоборот, случаются запоры, а тут из меня словно днище выпало!

– Убью того, кто это сделал!

– А я кишки из него выпущу...!

Они просидели под кустами с добрую четверть часа; когда же, наконец, смогли вновь забраться в седла, то уже не были столь свирепыми и неустрашимыми вояками, превратившись в измученных и бледных типов, покрытых холодным потом, которым едва хватило сил держаться в седле, когда лошади вновь пустились в галоп.

Тряска, разумеется, не пошла на пользу их и без того пострадавшим желудкам, так что неудивительно, что время от времени им снова приходилось останавливаться. Уже и речи не было о том, чтобы в ближайшее время догнать беглецов.

– Это бунт! – снова и снова повторял разъяренный Педраса. – Несомненно, грязный бунт!

– И не говорите, лейтенант! – ответил выходец из Убеды, не утративший чувства юмора. – Самый грязный и вонючий бунт, какой только случался на моей памяти. Я по самые уши в дерьме!

– Молчать, или пристрелю!