Текст книги "Монтенегро"

Автор книги: Альберто Васкес-Фигероа

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Пока Колумбы находились на пути в Севилью, а их напуганные сторонники затаились, образовавшаяся пустота власти поставила виконта в выгодное положение, и он пустился в путь по извилистой тропке интриг, к тому же мог спокойно осуществить свою месть под видом высочайшего приказа.

И теперь у могучей Сораиды, столько лет ублажавшей пьяных матросов и безбашенных солдат, которую ничем невозможно было испугать, внезапно скрутило желудок, когда она встретила капитана де Луну в таверне «Четыре ветра» и поняла, что этот мерзавец, не задумываясь, порежет ее на кусочки, если узнает, что она – из тех немногих, кому известно, где сейчас находится донья Мариана Монтенегро.

– Боюсь, если это дойдет до ушей моих двух матросов, они тут же разнесут новости по всему городу, – размышляла она вслух, лежа в постели. – И готова биться об заклад, что этот сукин сын тут же обо всем прознает, ведь он только и шляется по кабакам и борделям. Одним словом, чем скорее мы вернемся домой, тем лучше.

Она смогла уговорить пятерых девиц поехать вместе с ней, рассказав им, что корабль, приставший к берегам Ямайки, якобы принадлежит некоему выходцу с Майорки, решившему переждать сезон ураганов, чтобы потом вернуться к берегам Эспаньолы и заняться ловлей жемчуга. После того как лодка, нагруженная девицами и мешками с провизией, наконец вышла в море, она с облегчением вздохнула.

Санто-Доминго теперь стал настоящим змеиным гнездом, где на каждом шагу можно было ожидать любой подлости, и лишь когда последние крыши города исчезли вдали, Сораида окончательно успокоилась.

Два дня спустя они наконец увидели «Чудо», стоявшее с подветренной стороны скалистого острова.

Лишь когда донья Мариана вновь ступила на золотой песок одного из пляжей Ямайки, Сораида наконец-то рассказала подруге, что ей удалось разузнать.

– Снова Леон! – воскликнула немка, потрясенная этим известием. – До каких пор он будет меня преследовать?

– До тех пор, сеньора, пока не сдерет с вас кожу и не порежет ее на мелкие ленточки.

– Он и в самом деле настолько разъярен?

– Я бы даже сказала, что за эти годы месть стала единственной целью его существования.

– Печален же мой удел – я так люблю и в то же время меня так ненавидят.

Боль в голосе Ингрид тронула проститутку, и Сораида даже нежно похлопала ее по руке.

– Почему чувства так с нами играют? – грустно спросила донья Мариана.

– Именно потому, что это чувства. Только ради них и стоит жить.

Последующие дни оказались тяжким испытанием для доньи Марианы Монтенегро. Известия о том, что бывший муж так близко, ее встревожили, к тому же она уже начала опасаться за успех своего нелегкого предприятия – ведь дисциплинированная команда, которой она так гордилась, потихоньку стала превращаться в кучку отвратительных бездельников, большую часть времени они играли, бузили, пели, пьянствовали и предавались блуду.

Она распорядилась разместить «девочек» в построенных для них хижинах в дальнем конце пляжа, а сама осталась на борту «Чуда» в обществе Гаитике, капитана Соленого, Бонифасио Кабреры, дона Луиса де Торреса и парочки телохранителей. Нельзя сказать, что девицы ей так уж мешали, но, тем не менее, ее явно раздражало их присутствие, идущее вразрез с понятиями о приличиях.

– Вот и снова мы принесли в этот земной рай корысть и порок, – посетовала она в одну особенно жаркую ночь, прислушиваясь к приглушенным крикам очередного скандала, доносившегося со стороны борделя. Звуки едва долетали до корабля, почти заглушенные рокотом волн. – Игра, пьянство, шлюхи, болезни – все это мы несем с собой, где бы ни появились. Вспомните, как мы ругали за это Колумбов, а теперь и сами делаем почти то же самое.

– Дать людям пару месяцев заслуженного отдыха – еще не означает принести в рай корысть и порок, – возразил Луис де Торрес. – Когда мы отчалим, все здесь станет по-прежнему.

– Пока сюда не придут другие, и тогда опять начнется все то же самое. И однажды настанет день, когда новый мир ничем не будет отличаться от того старого, на пороки которого мы не устаем жаловаться... – она долго молчала, глубоко задумавшись, а потом, наконец, решилась спросить: – Как вы думаете, что будет, когда закованный в цепи адмирал предстанет перед королевой?

– Понятия не имею, но хотелось бы мне посмотреть на это зрелище.

– Почему?

– Потому что адмирал принадлежит к тому сорту людей, которых я больше всего ненавижу: пресмыкается перед сильными мира сего и вытирает ноги о нижестоящих. Он попытается представить себя невинной жертвой козней завистников, но при этом честолюбие будет толкать его к бунту. А король с королевой не из тех, кто миндальничает с мятежниками.

– Он вернется на Эспаньолу?

– Сомневаюсь. Когда правителю предстоит принять трудное решение, он обязан сделать правильный выбор, даже порой вопреки личным симпатиям. Возможно, Изабелла и Фердинанд и простили бы адмирала, но король и королева – никогда.

– Как же, наверное, трудно быть монархом и при этом оставаться человеком!

– Как говорил мой старый учитель Флориан де Толоса, «корона не только давит на лоб, но и сжимает сердце... если оно есть, конечно».

– У доньи Изабеллы есть сердце, – заявила немка.

– Может быть, – согласился Луис. – Но это, прежде всего – сердце христианки, и единственная любовь, которую оно признает – любовь и сострадание к христианам. Евреям в этом сердце нет места.

– Вы судите слишком сурово. Как всегда.

– Слишком сурово? – удивился Луис. – А вас не удивляет, что дикари-идолопоклонники, о которых она до недавнего времени ничего не слышала, ей дороже, чем люди, которые неоднократно доказывали на деле свою безмерную любовь к Кастилии и во многом способствовали ее величию – как мы, евреи? В чем, скажите, разница между язычником и евреем? В том, что первый поклоняется каким-то деревяшкам, а второй – Богу своих предков? И этой причины оказалось достаточно для столь несправедливого отношения? Чтобы одних принимать с распростертыми объятиями, а других чуть ли не с собаками гнать с родной земли?

– Вы ведь прекрасно знаете, что дело не только в каких-то деревяшках или древних богах. Корни этой проблемы уходят намного глубже. В первую очередь, здесь замешаны экономика и политика.

– Как же был прав мастер Флориан де Толоса: «Корона сжимает сердце». Видно, она сжала его с такой силой, что превратила в камень.

Донья Мариана долго раздумывала, что же ответить, и указала в конец пляжа, в сторону огней борделя, сказав:

– Если даже мне, всего лишь владелице небольшого корабля с горсткой людей под командованием, и то приходится принимать решения, идущие вразрез с моими убеждениями, то как я могу осуждать ту, что правит огромной империей и несет на своих плечах столь тяжкий груз? Мне остается лишь ее пожалеть.

– Пожалеть королеву? – поразился дон Луис де Торрес. – Сколько лет я вас знаю, и вы не перестаете меня удивлять. Вы просто непостижимы!

– Почему же?

– Потому что вам, затравленной злобным мужем, приходится скрываться на этом Богом забытом острове, в обществе шлюх и пьяниц, даже не зная при этом, жив ли еще человек, которого вы любите. А вы заявляете, что вам жаль королеву Испании! Разве это не удивительно?

Ингрид Грасс, бывшая виконтесса де Тегисе и владелица острова Гомера, недоуменно взглянула на собеседника и неожиданно коротко рассмеялась.

– Да, это и впрямь невероятно, – согласилась она. – Но вы знаете, почему я на самом деле жалею королеву? – она лукаво прищурилась. – Потому что у нее никогда не было и не будет возможности встретить Сьенфуэгоса.

12

– Море!

– Это и есть море?

Сьенфуэгоса удивил презрительный тон старухи.

– А что такое? Тебе не нравится?

– Я ожидала чего-то другого, – Ку задумчиво почесала жидкие седые волосы и нехотя добавила: – Я столько лет слышала о море, а оказалось, что это просто вода.

– А чего еще ты ожидала?

Туземка села на камень и стала наблюдать, как маленькая Арайя бегает по мягким волнам, отдающим ей почтительную дань, а когда освободилась от груза почти пустой корзины, подняла голову и посмотрела на Сьенфуэгоса.

– Я думала, что увижу черепах. Много черепах!

– Они здесь, под водой.

– И на кой мне черепаха под водой? – спросила старуха. – Над моим гамаком висело три панциря. Проснувшись, я смотрела на них и вспоминала троих своих мужей. Но черепаха под водой, которую я не вижу, ни о чем не напомнит.

– Может, ночью они выползут на берег откладывать яйца... – слегка раздраженно предположил канарец.

– По ночам я сплю. Не нравится мне ночь. Если они выходят по ночам, для меня это всё равно, что вообще не выходят, – она немного помолчала и спросила: – А где горы?

– Какие горы?

– Морские.

– В море нет гор.

– Так пусть это море катится куда подальше! – воскликнула она. – И гор здесь нет, и черепах не видно. Какой в нем вообще прок?

– Можно рыбу ловить. И плавать.

– Я могу поплавать и в ручье у дома. И рыбы там полно... – она снова поскребла голову и нехотя добавила: – Так много воды в одном месте мне кажется бесполезной растратой.

– И что, оно совсем тебе не нравится, не кажется красивым?

– Мне больше нравятся цветущая табебуйя, олени или высокие горы. А тебе разве нет?

Сбитый с толку Сьенфуэгос пришел к выводу, что бесполезно пытаться убедить человека, который этого не желает, и когда он уже собрался забыть про этот бессмысленный спор, голос Арайи окончательно его добил.

– Оно же соленое! – вскрикнула девочка, сплевывая воду изо рта. – Какая гадость!

– Ну да.

– Соленое? – в замешательстве повторила Ку. – Так что же, из него еще и пить нельзя?

– Видишь ли...

– Ни слова больше, – уверенно произнесла старуха. – Что есть, то есть... Идем?

– Куда?

– Как это куда? Боги заверили, что мы придем к морю, а потом Арайя отправится в дальние страны, где станет важной персоной, – она снова схватила корзину. – Ну вот, мы у моря. Идем дальше.

– Но как? По воде нельзя ходить.

– А мы пойдем по камням.

– Ты что, не понимаешь? Это не ручей в твоей деревне. Море гораздо глубже. Мы утонем.

– Глупости!

– Ах, глупости? Так иди и убедись сама!

Недоверчивой и упрямой старухе не понадобилось повторять приглашение, она твердой поступью направилась по широкому пляжу, решительно шагнула в воду и продолжала идти, пока не скрылась в волнах.

Сьенфуэгосу пришлось броситься ей на помощь, он схватил кашляющую и плюющуюся старуху под руки и вытащил на песок.

– Ну что, теперь ты мне веришь?

– Вот ведь вляпались! – возмутилась она. – И Арайя права – вкус у него отвратный.

Сьенфуэгос не знал – то ли сердиться, то ли смеяться, и в конце концов просто улегся рядом со старухой.

– Ты тоже не подарок! – бросил он. – И что теперь будем делать?

– Делай, что хочешь, – спокойно ответила она. – И Арайя тоже. А я возвращаюсь домой.

– Домой? – удивился Сьенфуэгос. – Мы шли почти целую неделю, а ты хочешь вернуться домой! Да ты свихнулась!

– Свихнулся тот, кто хочет пересечь такие глубокие воды... – заявила Ку. – Я уже стара, и лучше мне закончить жизнь там же, где она началась... – она немного помолчала и с горечью добавила, чуть не расплакавшись: – Может, ты и прав, и однажды мой народ вернется. А если не вернется, то я по крайней мере буду знать, что осталась последней и до самого конца не теряла надежду.

Сьенфуэгос кивнул в сторону девочки.

– А она? – поинтересовался он.

– Ты о ней позаботишься.

– С какой это стати?

– Потому что так велели боги.

– Твои мелкие бесполезные божки?

– Лучше уж мелкий бесполезный божок, чем большой и умелый демон, – ответила старуха, к которой явно вернулась прежняя выдержка. – Арайе предсказано величие. Будь с ней рядом, тогда, может, и на тебя упадет свет от ее звезды.

– Мне бы он пригодился, – признался канарец, бросив долгий взгляд на девушку, помчавшуюся вдогонку за юрким крабом. – Моей звезде, если она вообще светит, не следовало позволять мне путешествовать, надо мне было навсегда остаться на Гомере.

– А моя всегда светит над домом, – сказала Ку и с трудом поднялась на ноги. – Я ухожу.

– Вот так просто?

– А что еще нужно, чтобы принять решение уйти?

Она махнула на прощанье рукой девочке, с которой провела последние несколько лет, а та ответила, совершенно не удивившись. Согбенная индианка закинула корзину за спину и скрылась в густой чаще, обрамляющей пляж.

– Никогда не мог понять этих людей... – пробормотал Сьенфуэгос, почему-то разозлившись на самого себя. – Я могу с ними жить, выучить их язык, но так никогда и не пойму, о чем они думают. – Он повернулся к девочке. – И что будем делать? – громко спросил он.

– Ловить этих зверей, – просто ответила она. – Они бегают задом наперед, вот чокнутые!

– Прямо как канарцы...

Больше часа они ловили крабов, а когда наконец сели на песок и стали смотреть, как добыча варится в глиняном горшке, канарец спросил:

– И тебя не волнует, что Ку ушла?

– Волнует, – призналась девочка. – Но так лучше. Она скоро умрет, и ей хочется умереть дома.

– Ты будешь по ней скучать?

Та резко покачала головой.

– Она научила меня не скучать. Всегда твердила, что я последняя из своего племени и должна привыкнуть ни в ком не нуждаться и никогда не оглядываться назад.

– Понятно... – протянул Сьенфуэгос, хотя на самом деле ему было совсем не понятно, что же девчонка имела в виду, а потому он лишь молча поглядел на прекрасный залив, обрамленным высокими пальмами, прежде чем решился вновь заговорить. – Не нравится мне это место, – признался он. – Когда-то давно, на таком же пляже, каннибалы сожрали двоих моих товарищей. Так что лучше нам поискать более укромное местечко.

– И куда же мы пойдем?

Он лишь пожал плечами:

– Мы пришли с юга. На севере – море, на востоке – река с болотами и «зелеными тенями». Так что у нас остается только один путь: на запад.

Они двинулись вдоль берега, углубившись в прибрежные заросли – недалеко, всего лишь на несколько метров, чтобы все время держать в поле зрения пляж и залив, питаясь фруктами, крабами и черепашьими яйцами. Вокруг было безлюдно; лишь однажды они заметили вдали лодку с тремя рыбаками, да маленькую хижину, полускрытую зарослями. Судя по всему, обитатели хижины покинули ее совсем недавно.

Два дня спустя они добрались до высокого мыса, уходящего далеко в море, с вершины которого разглядели вдали три крошечных островка. Однако спуститься вниз по отвесным склонам оказалось невозможно, а потому пришлось вернуться назад по своим следам, а потом идти низом по кромке моря до самого конца мыса – скорее даже длинного узкого полуострова. Здесь они внезапно обнаружили странный рисунок, оставленную кем-то с южной стороны гладкой скалы, при виде которого у Сьенфуэгоса сжалось сердце.

– И что это значит? – спросила Арайя.

– Не знаю.

– Может, знак от богов?

– Нет.

– Почему ты так в этом уверен?

– Потому что боги опалили бы камень, а это рисунок, простой рисунок, и он находится здесь уже несколько месяцев. Дождь уже начал его стирать. Это сделали люди.

– Какие люди?

– Цивилизованные, – убежденно ответил канарец. – Видимо, испанцы.

– Но что он означает? – упорно допытывалась девочка.

– Пока не знаю, – нетерпеливо бросил канарец. – Иди поищи что-нибудь на ужин и дай мне подумать.

Он уселся на камень, прямо перед странным рисунком, достигающим почти трех метров в высоту и двух в длину, и долгие часы пытался понять, что это за послание, поскольку ему казалось непреложным фактом, что никто не стал бы тратить время и рисовать на отдаленном утесе, не имея на то причины.

Когда Арайя вернулась с двумя отличными рыбинами и положила их к ногам Сьенфуэгоса, он с улыбкой посмотрел на нее и довольно заявил:

– Понял! Речь о корабле.

– О корабле?

– Мы используем их, чтобы перемещаться по морю. Я прибыл на одном из них.

– И почему же ты так долго не мог его признать?

– Потому что он нарисован задом наперед.

– Задом наперед? – удивилась девочка, повернув голову, чтобы попытаться понять, о чем речь.

– Именно так, – ответил Сьенфуэгос. – Впереди киль, а сзади паруса. Всё наоборот!

– Что за глупость? Зачем кому-то рисовать задом наперед?

– Чтобы привлечь внимание и заставить задуматься о том послании, которое этот человек оставил... – канарца явно воодушевили собственные мысли. – Если бы мы обнаружили правильно нарисованный корабль, то я бы решил, что кто-то просто учится рисовать корабль. Но сейчас мне дали понять, что это послание.

– Но о чем?

– О том, что они вернутся. Чтобы увидеть корабль, каким он должен быть, нужно дождаться его возвращения. Понимаешь?

– Нет.

– Но это же просто.

Сьенфуэгос ни минуты не сомневался, что всё понял правильно, и ему было безразлично, поймет ли это девочка.

– Здесь прекрасная бухта, и корабль стоял здесь на якоре. Наверное, они хотели сообщить другим кораблям, что однажды вернутся.

– Когда?

– Этого я не знаю.

– Может, через год... Или три... Или пять!

– Вряд ли. Тот, кто это нарисовал, знал, что дождь и ветер сотрут надпись за несколько месяцев, а значит, собирается вернуться раньше.

Арайя окинула его долгим взглядом и в конце концов невинно поинтересовалась:

– «Цивилизованные» люди всегда устраивают такие сложности?

– Только когда хотят показать свою сообразительность.

– И что будем делать?

– Ждать.

– А если ты ошибся, и он никогда не вернется?

– Вернется!

Канарец был настолько в этом убежден, что остаток дня посвятил поискам укромной пещеры, до которой было бы трудно добраться, и наконец нашел такую почти на вершине скалы. В последующие дни он тщательно обшарил все окрестности, убедившись, что полуостров совершенно необитаем и им не грозят неожиданные визиты каких-нибудь докучливых соседей.

Так, в покое и безопасности, он проводил время, любуясь морем и тихой бухтой и обучая кастильскому языку малышку, так неожиданно ставшую неотъемлемой частью его жизни.

Море, высокие пальмы и близкая сельва давали им необходимое пропитание. Арайя, как и он, привыкла сама добывать себе пищу. Они по очереди охотились, ловили рыбу и крабов, а в это время другой наблюдал с вершины сколы, не приближается ли корабль христиан или злобные аборигены.

Туземцы, кстати, дважды приплывали на длинных пирогах и внимательно изучали оставленный кем-то на скале загадочный рисунок, но не обнаружили ни Арайю, ни Сьенфуэгоса и вскоре уплыли, так и не сойдя на берег. Так что жизнь в этом затерянном уголке Вселенной протекала столь же спокойно и безмятежно, как если бы они проводили время на одном из европейских курортов.

Частые проливные дожди превратили изображение корабля в мутное пятно, но однажды тихим вечером, когда солнце садилось за далекими островами на западе, незадолго до того, как рисунок полностью исчез, Арайя подбежала к Сьенфуэгосу, тяжело дыша, и указала куда-то вдаль.

– Смотри, вон он! – сообщила она.

Поспешно взобравшись на вершину скалы, они и в самом деле разглядели вдали корабль – крошечную белую точку на горизонте. Она медленно приближалась, словно не решаясь подойти к берегу, и вскоре исчезла среди скал, видимо, укрывшись в одной из маленьких бухточек..

В эту ночь они спали на вершине скалы, им даже в голову не пришло укрыться в пещере, несмотря на страшный ливень, разразившийся в полночь. Они с нетерпением ожидали рассвета.

А рассвет всё никак не наступал.

Солнце за их спинами явно не торопилось выполнить свои обязательства одарить землю светом, а когда наконец-то бросило первые лучи на тихие воды, то высветило парус, поднимающийся на огромном корабле, который всю ночь провел в дрейфе, а теперь стремился поймать ветер, чтобы спокойно подойти к берегу.

Сьенфуэгос беспокойно разглядывал корабль.

13

Капитан Леон де Луна все же сумел уговорить прекрасную Фермину Константе сопровождать его в его плавании к побережью Парии и острову Тринидад согласно энкомьенде, которую ему удалось-таки выпросить у сурового губернатора Бобадильи, ведь тому совсем не хотелось расставаться с верным помощником, так хорошо себя зарекомендовавшим.

– На острове все спокойно, – выдвинул свой последний аргумент виконт де Тегисе, стремясь вырваться из цепких лап наместника. – Все Колумбы в Испании, и вашей личной гвардии не составит труда призвать к порядку их немногочисленных сторонников.

– А Франсиско Рольдан?

– А это уже не моя проблема, ваше превосходительство. Я прибыл в Индии не для того, чтобы охранять вас от всяких мятежников и сторонников адмирала. Каждый человек обходится мне в изрядную сумму, и я хочу, чтобы они нашли одного человека, а не сражались с мятежниками, – твердо заявил он. – Вспомните условия нашей сделки.

Командор, превратившийся в непререкаемого хозяина острова, на удивление быстро привык к тому, что его приказы незамедлительно исполняются и почувствовал, как по спине пробежали мурашки от ярости, но он понимал, что капитан де Луна не из тех, кого можно лишить обещанного.

– Ладно, – неохотно согласился он. – Вы получите свою энкомьенду. Когда собираетесь отплыть?

– Как только подготовлю «Дракон».

– И что это за корабль?

– Фламандский. Уже не новый, но крепкий, я купил его у одного торговца с Менорки. Оснащу его фальконетами и бомбардами и тут же выйду в море.

– Вы уже не требуете правосудия?

– Вряд ли можно призвать к ответу человека, которого нет на острове, – ответил капитан де Луна. – Теперь моего внимания требуют Пария и Тринидад.

Если губернатор Франсиско де Бобадилья и подозревал, что виконт лжет, а его истинные намерения заключаются в том, чтобы найти сбежавшую жену, то сделал вид, будто ничего не знает. Как хитрый политик он предпочитал поддерживать хорошие отношения с человеком, на которого можно положиться в случае нужды.

– Ступайте с Богом, – лишь сказал он. – И держите меня в курсе ваших действий.

Итак, получив разрешение, виконт оснастил корабль более чем десятком орудий и нанял сорок моряков, которые добавились к тем двум десяткам головорезов, что прибыли вместе с ним из Севильи. Теперь оставалось лишь оговорить цену услуг честолюбивой потаскушки, которая рассчитывала получить гораздо большую выгоду, отправившись вместе с виконтом, чем оставшись на острове и по-прежнему обслуживая клиентов в Санто-Доминго.

– Не дело вы затеяли, вот что я вам скажу, – предупредил хозяина Бальтасар Гарроте. – Выйти в море, имея на борту шестьдесят мужчин и лишь одну шлюху – это, знаете ли, все равно что держать бочку с порохом возле пылающего очага. Рано или поздно взорвется!

– Я – хозяин корабля, командир и первое лицо на борту, – напомнил виконт. – И тот факт, что я – еще и единственный на борту человек, имеющий в своем распоряжении женщину, лишь еще больше укрепит мое положение, как первого жеребца в табуне.

Непроницаемый Турок, который провел большую часть жизни среди мавров, но прекрасно изучил непростой характер кастильцев, придерживался той точки зрения, что авторитет не стоит поддерживать таким извращенным способом – с помощью провокаций и высокомерия, но раз он поклялся в верности человеку, платившему за то, чтобы его приказы не обсуждались, то лишь поправил громадный тюрбан и забыл об этой теме до того дня, когда события заставили его о ней вспомнить.

– Слишком хороша для такого осла, – пробормотал он себе под нос, глядя как Фермина Константе шествует по палубе, провожаемая сотней голодных глаз. – Клянусь своей задницей, она надеется получить от него нечто большее, чем дряблый конец.

Вонючий капитан «Без руля и ветрил» – этим прозвищем виконт де Тегисе ясно дал понять, что капитан корабля находится под его командованием – был похожим на медведя коротышкой и откликался на имя Хусто Волосатый. Он придерживался аналогичной точки зрения, что портовая шлюха на корабле вызовет только раздрай, но раз его единственной задачей было вести хлипкий корабль по нужному курсу, а он по опыту знал, что лучше не будить спящего зверя, то он только обменялся с Бальтасаром Гарроте понимающими взглядами и спокойно спросил:

– Отчаливаем и держим курс на Парию, сеньор?

– Отчаливаем и идем без определенного курса, – ответил де Луна.

– Как это понимать?

– Мы ищем один корабль... Он называется «Чудо».

Хусто Волосатый снова взглянул на Турка, затем с подчеркнутым равнодушием поскреб бороду, которая начиналась почти от самых глаз, и небрежно бросил рулевому:

– Держать курс на юг!

Фламандский корабль, в чьих трюмах до сих пор висела вонь невольничьего судна, которую ни с чем не спутаешь, стоит предпринять хоть одно такое плавание, вышел из устья реки Осама и тяжело двинулся вперед с неуклюжестью старого корабля с мелкой осадкой, громоздким корпусом и избыточными парусами.

Для его капитана, несколько месяцев назад наблюдавшего за спуском на воду «Чуда», даже сама мысль о том, чтобы это тяжелая посудина водоизмещением в четыреста тонн и с плохой маневренностью догнала «Чудо», казалась безумием, все равно что преследовать газель верхом на носороге. Но раз ему заплатили за несколько месяцев плавания, а не за поимку корабля, он решил держать рот на замке и заботился только о том, чтобы старый «Дракон» не дремал.

Февраль 1501 года был на исходе, и хотя сезон ураганов почти закончился, море было далеко не столь спокойно, как хотелось бы капитану де Луне, а потому первые дни плавания он не покидал своей каюты, где его без конца рвало молоком, которое давала ему любовница. Капитан осыпал проклятиями ненавистную жену и тот день, когда он решил броситься за ней в погоню.

А переполнило его чашу терпения то, что на Фермину Константе, казалось, совершенно не повлияла ни качка, ни вонь, вероятно потому, что она привыкла к тряске и вони бесчисленных клиентов и вела себя вызывающе под полными молчаливого желания взглядами тех, кому прежде уже довелось познать ее упругое тело и бесспорное качество услуг.

– Если «главный жеребец табуна» не может дать своей кобыле того, что ей нужно, значит, что-то с ним не так, – раздумчиво протянул Турок. – Так что жди беды!

– А это уж ваша забота – держать людей в рамках, – хмуро пробурчал Волосатый. – А мое дело – управлять кораблем. Если шлюшка решит тайком подработать, я не собираюсь ей в этом мешать. Я здесь капитан «Без руля и ветрил» и не собираюсь становиться еще и сутенером.

Прошла неделя, прежде чем пожелтевший и изможденный капитан Леон де Луна собрался с силами и выбрался на палубу. И хотя все знали, что к тому времени Фермина заметно увеличила свои сбережения, никто, казалось, не проявлял к ней ни малейшего интереса, и «высший авторитет на борту» мог всласть покрасоваться, пройдя с ней в обнимку и потискав у всех на глазах.

Два дня спустя ветер пришел на помощь «Дракону», мягко задув с северо-запада, море успокоилось, и после легкого перекуса к капитану де Луне наконец-то вернулась прежняя энергия.

– Итак, вот что мне удалось выяснить, – начал он. – «Чудо» ищет одного человека в том самом районе, который Охеда окрестил «маленькой Венецией»... Мы направляемся туда.

– Но с тех про прошло больше шести месяцев, – напомнил Хусто Волосатый. – Сомневаюсь, что они все еще там.

– Я тоже, – невозмутимо ответил виконт. – Но это только начало. К счастью, далеко не каждый день корабли бороздят эти воды, так что местные их наверняка запомнили. Мы пойдем по их следам и, если они по-прежнему в этих водах, рано или поздно их найдем.

Капитану де Луне даже в голову не могло прийти, что в эту минуту «Чудо» находилось всего в двухстах милях от его корабля, и если бы они вместо того, чтобы лениво тащиться, прибавили бы ходу, чуть изменив курс на несколько градусов к западу, то уже на рассвете четвертого дня впередсмотрящий не замедлил бы возвестить: «Корабль на горизонте!».

А впрочем, донья Мариана тоже не подозревала, что враг совсем близко, поскольку все ее мысли были поглощены тем, сможет ли любимый Сьенфуэгос разгадать смысл ее многочисленных сообщений, оставленных на скалах на всем побережье Твердой Земли, от полуострова Гуахира до залива Ураба.

– Если мы его не найдем, – обещала она своим людям, – если нас снова постигнет неудача, то через три месяца мы вернемся на Эспаньолу. Там мы высадим тех, кто захочет остаться, а я отправлюсь в Лиссабон, где продам корабль и навсегда вернусь в Баварию.

Мало кто на корабле сомневался, что именно таким и будет финал этой странной авантюры, но все были уверены, что больше нигде не получат лучшего обращения, и со временем стали уважать и любить свою храбрую хозяйку. Жалела команда лишь об одном: что поиски не продлятся еще год, включая новую продолжительную стоянку на прекрасных пляжах Ямайки.

Трое моряков и три шлюхи решили последовать примеру Сораиды и Хуана де Боласа и создать новые семьи, поселившись неподалеку от их хижины, а две оставшиеся потаскушки должны были в ближайшее время вернуться в Санто-Доминго, торжественно поклявшись никому не рассказывать, где и с кем они так долго «отдыхали», поскольку чем меньше будет об этом знать бывший муж их благодетельницы-немки, тем лучше.

С того дня, как она узнала о том, что Леон де Луна снова оказался по эту сторону океана, да к тому же, по всей видимости, превратился во влиятельного человека в свите недавно назначенного губернатора, донья Мариана пришла к выводу, что ее пребывание в Индиях подошло к концу – пускай Колумбы и назначили цену за ее голову, но гораздо хуже быть преследуемой человеком, от которого не стоит ждать пощады.

– Как жаль покидать эту землю, – призналась она дону Луису во время одной из прогулок по золотым пляжам Ямайки. – А еще печальнее увозить отсюда Гаитике. Но что делать: у меня здесь слишком много врагов, хотя я вовсе не хотела ни с кем ссориться.

– А как же Сьенфуэгос?

– Мне следует о нем забыть... – улыбнулась она. – Вы знаете, как его имя произносится по-немецки?

Бывший королевский толмач слегка задумался.

– Думаю, Хундертфёйер, – ответил он.

– Сложновато, вам не кажется? Всю жизнь грезить о человеке по имени Хундертфёйер – совершенно непрактично. Мне стоит найти Ганса.

– Или Луиса... – осмелился предложить он. – Хотя я говорил не об этом, а лишь о том, что произойдет, если мы его найдем. Вы представляете его в Баварии?

– Козопаса Хундертфёйера? Нет, не представляю. Я не могу представить его ни в Баварии, ни в каком-либо другом месте, кроме гор Гомеры. Но если произойдет невероятное, и мы его найдем, то лишь он будет решать, где хочет жить, – она сделала многозначительную паузу. – И с кем.

– С кем?

– Я вас умоляю! – воскликнула она. – Или вы думаете, что, если я была верна ему на протяжении стольких лет, это дает мне право превращать его в своего раба на всю оставшуюся жизнь? Вы считаете, что можно силой заставить любить? – Она решительно покачала головой. – Быть может, он полюбил другую. В таком случае, я сделаю все, чтобы тоже его разлюбить. Я в ответе лишь за свои чувства, а никак не за его.