Текст книги "Чайки садятся на воду"

Автор книги: Альберт Беляев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 13 страниц)

– Руки вверх! Сдавайся! – кричал он.

– Сережа, это что же ты так встречаешь гостей? – Лена шутливо взъерошила волосы мальчугану. Но тот упрямо стряхнул руки Лены и, выскочив на площадку, грозно направил автомат на Андрея.

– Руки вверх! Сдавайтесь!

Андрей медленно поднял руки.

Мальчуган забежал за спину Андрея и скомандовал:

– Вперед! И не оглядывайтесь! Шагом марш в плен!

Так Андрей познакомился с Сережкой. Мальчуган был несказанно рад, что с этим дядей он мог вполне серьезно обсуждать достоинства своего оружия. Андрей отремонтировал поломавшийся заводной танк, и тот снова загремел по полу, сверкая искрами из длинного ствола пушки.

– А вы кто, дяденька? Танкист, да? – нетерпеливо спросил Сережка, преданно заглядывая в глаза Андрею.

– Нет, Сереженька, я не танкист. Я матрос.

– А где же у вас бескозырка? – недоверчиво спросил мальчик.

– На корабле осталась.

– Эх вы, я бы примерил, – вздохнул мальчик и добавил: – А мой папа летчик.

«А мой папа летчик» – эти слова не сразу дошли до сознания Андрея.

Новый звонок в дверь заставил мальчугана подскочить и с радостным криком «мама!» броситься в прихожую.

Андрей растерянно стоял посреди комнаты. Вошла молодая женщина, очень похожая на Лену. Сережа подбежал к Андрею и взял его за руку.

– Мама, а это дядя Андрей. Он моряк и мне танк починил.

– Тоня, – просто сказала молодая женщина, протягивая руку. – Мой сорванец, наверное, надоел вам? Он у меня непоседливый.

– Да нет, нисколько. Я с удовольствием с ним поиграл, – смущенно улыбнулся Андрей.

Тоня быстро увела Сережу в ванную. Андрей осторожно вышел в соседнюю комнату. Лена стояла у окна и смотрела на улицу.

– Лена, объясните мне, что все это значит?

– Что… все? – повернулась Лена.

– Ну, все это, – замялся Андрей. – Тоня, Сережа… выходит, он не ваш сын?

– Не мой. Сережка сын моей сестры. Муж у нее летчик, сейчас он в Арктике. А я живу у них. Вот и все. А почему вы подумали, что у меня есть ребенок? Постойте, постойте… Я догадываюсь. Это вам, наверно, Виктор про Сережку рассказал, да? Ну, теперь все ясно. То-то он совсем перестал заходить в библиотеку. А я и не знала, в чем тут дело.

Андрей помрачнел.

– Но это можно поправить. Я объясню ему.

Андрей решительно шагнул к выходу. Лена быстро подбежала и тронула его за рукав.

– Андрюша! Что с вами? Вы уходите уже?

– А что ж теперь мне тут делать? Все выяснилось.

– Что выяснилось?

– Ну, вот это… что Виктор ошибся.

– При чем тут Виктор?

Андрей рывком притянул Лену к себе и, глядя ей в глаза, сказал:

– Лена… не играйте такими вещами. Вы же знаете, что я все дни только о вас и думаю… Я люблю вас, Лена.

– Андрюша! – Лена вся потянулась к Андрею. – Ой, Андрей, какой же ты глупый! – Она счастливо рассмеялась и спрятала свое лицо на его груди. Андрей вдруг растерялся и стоял, не смея сказать ни слова. Потом он робко обнял Лену за плечи.

– Ого! Да тут, я вижу, интересные вещи! – весело закричала Тоня, входя в комнату. Сережа притих и с любопытством глазел на молодых людей.

– Это что же происходит в моем доме? – притворно строго шумела Тоня. – Ленка, как тебе не стыдно на шею мужчинам вешаться?

Андрей и Лена переглянулись, кивнули друг другу, стремглав выскочили из квартиры и с хохотом бросились вниз по лестнице.

Они бродили с Леной по самым дальним и пустынным улицам, не обращая внимания на прохожих, не замечая вокруг ничего. Они были вдвоем, и никто им не был нужен.

Когда Андрей проводил Лену домой, было уже два часа ночи. Он бежал по затихшим улицам города и не чувствовал усталости. Радость переполняла все его существо. Ему хотелось громко кричать, петь, плясать. Но город спал, и лишь постовые милиционеры долгим взглядом провожали бегущего в порт матроса.

Через день «Сосновка» уходила в очередной рейс. Андрей возился со швартовыми концами на палубе, когда вдруг увидел у причала знакомую фигурку девушки. «Сосновка» уже отдала концы и медленно двигалась к выходу из ковша. Андрей подбежал к релингам на полубаке. Поднял руку. Лена заметила его. Наблюдавший эту сцену боцман толкнул в бок Андрея и, подмигнув, протянул ему рупор.

– Попрощайся, – буркнул он.

– Жди через две недели, Лена! – крикнул Андрей.

Лена кивала головой и все махала и махала рукой.

Краем глаза Андрей видел, как под полубак тенью прошмыгнул Виктор. Больше он не появлялся на палубе. Андрей стоял и смотрел, как за кормой по правому борту быстро убегали назад причалы. Вскоре не стало видно и маленькой фигурки девушки с зажатым в руке платочком.

Андрей зачехлил швартовые вьюшки, закрепил по-походному якорь-цепи и, не торопясь, направился в кубрик. Через двадцать восемь морских вахт, и никак не раньше, он снова вернется на берег, который стал ему теперь желаннее, ближе, дороже.

Он не может не вернуться – сердце матроса всегда остается на берегу.

«ЧЕЛОВЕК ЗА БОРТОМ!»

После отхода судна из порта матросы работали всю ночь. Закрепив все по-походному и намертво задраив трюмы, на восходе солнца скатили из шлангов палубу. Влажный металл тускло заблестел под первыми лучами встающего из моря светила. Матросы собрались у первого трюма. Утомленные бессонной ночью, курили, изредка прерывая молчание короткими фразами.

– А Егор опять не вышел. Спит в своей каюте, и водкой от него разит за милю. «Фитиль» получит, – негромко произнес плотник Иван Рябов.

Матрос Николай Вышегородов, молодой и острый на язык парень, процедил сквозь зубы:

– Черт с ним. Так ему и надо, раз не умеет пить.

– Всем достанется. Опять, скажут, палубная команда отличается, – вздохнул пожилой матрос первого класса Усачев.

Боцман присел неподалеку и, деловито заклеивая разорвавшуюся папироску, прислушивался к разговору. Матрос Тихонов, рябоватый, добродушный парень, миролюбиво проговорил:

– И что вы, ребята, разнылись? Подумаешь, выпил парень лишку. С кем такое не случалось? Дайте человеку сначала проспаться.

Боцман неторопливо прикурил, подошел поближе.

– Ты его не защищай, Тихонов. Это с ним не первый раз. Сколько мы с ним нянчиться будем? Слава богу, не младенец. Я нынче рапорт на него подам, пусть убирают с судна куда хотят.

Все снова замолчали.

Матрос Егор Матыров проснулся лишь в полдень. В каюте было нестерпимо жарко и душно. Он оторвал голову от подушки и мутным взглядом обвел каюту. Страшно болела голова. Матыров стал припоминать вчерашний вечер. Что же произошло? Сначала он смотрел кино в Клубе моряков. Потом пошел погулять по городу. Встретил знакомого парня с другого парохода. Зашли в пивную. Выпили по кружке пива. Хотели уже уходить. Тут появились какие-то три давно не бритых человека. Хриплыми голосами попросили купить им по кружке пива. Матыров резко отказал. Те подняли шум. Кто-то из них толкнул матроса. Тот в ответ ударил. Вспыхнула драка. Потом пили «мировую». А дальше? Как же он попал на судно? Когда?

Егор встал, добрел до умывальника и сунул голову под кран. Но теплая вода нисколько не освежала. Он повернулся и снова лег на койку.

В каюту без стука вошел Тихонов. Матыров вздрогнул и быстро сел. Тихонов усмехнулся.

– Не бойся, я сам боюсь. Иди к старпому, вызывает.

– Зачем?

– Ясно зачем. Баня тебе будет такая, что не позавидуешь!

Матыров равнодушно махнул рукой.

– Все равно теперь. Это первый раз страшно. Переживем…

К вечеру появился приказ капитана. Матросу Егору Матырову объявлялся строгий выговор. С приходом в порт он будет списан с судна. Капитан ходатайствует об увольнении Матырова из пароходства.

*

Никто из экипажа не знал, что после приказа Егор ночью ходил к капитану просить, чтобы тот не настаивал на его увольнении из флота: «Мне некуда будет пойти, товарищ капитан. Ни родных, ни знакомых на берегу у меня нет».

Последовал сухой ответ, что об этом подумать следовало раньше. Матыров потоптался на месте и глухо добавил:

– Я вырос на судне… Поймите, товарищ капитан.

Капитан покачал головой и повторил:

– Изменений в приказе не будет.

Егору хотелось рассказать капитану о своей жизни, о том, что он вовсе не пьяница. Все эта происходит от какого-то непонятного ему самому желания казаться на берегу этаким морским волком, которому все нипочем.

Многое хотелось рассказать в тот вечер Егору, но глаза капитана смотрели так холодно и отчужденно, что Егор запнулся, пробормотал «извините» и вышел из каюты.

Как будто холодный и тяжелый камень лег Матырову на душу. Только сейчас он ясно понял, что в его жизни наступает крутой поворот. Он не нужен флоту! И никто не понимает его. Всю ночь Егор думал о своей печальной судьбе, и сердце его все более и более озлоблялось против людей, которые так безжалостно решили его участь.

Матыров стал сторониться товарищей по работе. Ему казалось, что после приказа капитана он стал для всех на судне лишним человеком. Судовая жизнь перестала интересовать Матырова, и он всячески старался подчеркнуть, что ему совершенно безразличны и судно и люди на нем.

Сменившись с вахты, Матыров подолгу лежал в постели, закинув руки за голову, и о чем-то думал. Обычно разговорчивый, веселый, он теперь больше отмалчивался. И его оставили в покое.

*

К концу второй недели пути «Орел» обогнул Новую Землю с севера и, оставив ее слева, вошел в Баренцево море. До Мурманска оставалось несколько дней ходу. Команда заметно повеселела. В каютах только и слышны были разговоры о предстоящем приходе в родной порт.

Баренцево море встретило «Орел» свежей штормовой погодой. А через сутки северо-западный ветер достиг силы десяти баллов. Длинные водяные валы на глазах превращались в косматые горы и с протяжным гулом разбивались о железный корпус парохода.

В полночь Матыров и Тихонов заступили на вахту. В кромешной темноте, не ослабевая ни на минуту, ревел ветер. Пароход шел под острым углом к волне, и сильная бортовая качка легко перекладывала судно с одного борта на другой; порой пароход тяжело содрогался, и крупная дрожь пробегала по всему корпусу от носа до кормы – это очередной девятый вал мощным ударом сбивал нос парохода в сторону от курса. Но вал прокатывался дальше, и рулевой торопливо выводил судно на заданный курс.

Егор стоял на крыле мостика. Крепко вцепившись в поручни, он напряженно всматривался вперед. А волны били по судну все крепче и крепче. Но каждый раз, с гулом отряхнув с себя воду, пароход неторопливо взбирался на очередной водяной холм и снова принимал на себя удары разъяренного моря.

Вверх-вниз, вверх-вниз равномерно качался Матыров, стараясь удержать равновесие. Главное – это приспособиться к ритму. Тогда пропадает неприятное ощущение в желудке и ноги сами регулируют положение тела.

Вдруг откуда-то снизу до Егора донесся крик. Он насторожился: «Послышалось? Или действительно кто кричал?» Он повернулся назад, к корме, глянул вниз на палубу и похолодел: там, между двух закрепленных наглухо шлюпок, бурлящий поток воды тащил с собой человека. Крен парохода увеличился, поток хлынул за борт. Еще секунда – и человек забарахтался на гребне волны, быстро откатывающейся от судна.

Стряхнув оцепенение, Матыров выхватил из гнезда на крыле мостика спасательный круг и бросил его за борт. Сработал автоматический буй, и яркий красный снопик света замерцал среди волн.

Тут же Матыров, рванув дверь ходовой рубки, крикнул: «Человек за бортом!» – и бросился с мостика. На ходу срывая с себя громоздкий резиновый плащ и тяжелые резиновые сапоги, он подбежал к борту, поймал глазами пляшущий на волнах огонек и прыгнул в волны.

Ледяная вода ножом резанула по телу. Вынырнув, Матыров попал под удар набежавшей волны, захлебнулся и снова ушел под воду. Волны крутили и захлестывали матроса, холод сводил ноги судорогой. Он потерял из виду красный огонек спасательного круга, и на мгновение его охватил страх. Белые огни парохода, казалось, стремительно убегали от него. Матыров закричал. Но вот неподалеку шлепнулось на воду что-то тяжелое, вспыхнул красный огонек, и в его мерцающем свете Матыров увидел спасательный круг. В тот же миг темноту прорезал луч прожектора. Скользнув по Матырову, луч ушел в сторону и остановился. Матыров понял: ему надо плыть туда.

Он быстро добрался до спасательного круга, и радостное чувство шевельнулось в груди – от круга к судну тянулся тонкий и прочный линь. Матыров поспешно надел круг на плечи и сильными рывками поплыл к застывшему на одном месте лучу прожектора. Волны били в лицо, накрывали с головой, неожиданно отбрасывали далеко в сторону, но Матыров упрямо пробивался вперед. Вот мелькнуло темное пятно на воде; луч прожектора подвинулся, и Матыров увидел, как беспомощно взмахнул руками и ушел под воду человек.

Прокатилась новая волна, и совсем рядом Егор увидел в водовороте пены утопающего. Егор рванулся вперед, схватил его, подтянул к себе и при мертвенном свете прожектора узнал боцмана. Тот уже выбился из сил и был без сознания. Матыров перевернул боцмана на спину, ухватил его покрепче за ворот куртки и начал пробиваться навстречу желтому пятну прожектора. Тонкий линь, прикрепленный к спасательному кругу, натянулся, и Матыров догадался, что с судна подтягивают его к борту.

Уже у самого борта огромная волна догнала Матырова с боцманом. Косматым чудовищем нависнув над ними, она взнесла их на свой гребень и бросила на железные листы обшивки.

*

Их так и вытащили на палубу вместе и положили в лоцманской каюте, спешно приспособленной под лазарет. К полудню Матыров пришел в сознание. Боцман, лежавший на койке рядом, приподнялся, осторожно взял руку Матырова и глухим от волнения голосом проговорил:

– Ну, Егор, всю жизнь буду помнить. Спасибо.

Матыров слабо улыбнулся в ответ.

Пришел старпом, запретил всякие разговоры и посоветовал спать. То и дело заходили свободные от вахты ребята.

Матыров крепко заснул.

Потом пришел капитан. Он долго молча сидел у койки Егора, пристально всматривался в его лицо и о чем-то думал. Потом встал, прислушался к дыханию спящего и, погасив свет настольной лампы, вышел.

Вечером капитан зашел в каюту старпома. Они долго обсуждали последние события на судне, перелистывали книгу приказов, в которой четким почерком старпома были записаны выговоры, объявленные матросу Матырову за нарушения дисциплины. Наконец капитан захлопнул книгу и задумчиво проговорил:

– Я все-таки думаю, что Матырова надо представить к награде. А выговоры – что ж, это для него теперь пройденный этап. – И, помолчав, твердо закончил: – Пишите приказ. Полагаю, в пароходстве нас поддержат.

ПОСЛЕДНЕЕ ТРАЛЕНИЕ

Норд-вест задул еще с вечера. Багровый сплюснутый диск солнца так и не добрался до воды – высоко над горизонтом он спрятался за лохматые серые тучи.

Быть шторму. Это уж Венцель знает наверняка. Не первый год в море. Вот и покачивать начало изрядно. Что ж, не удивительно – траулер пуст, как барабан. Три недели цедили впустую воду – рыбы все не было. Смешно сказать, но после двухчасового траления огромный новенький трал выволакивался из темной глубины Северной Атлантики почти пустым.

Не везет «Герде», что там ни говори. Да, мало приятного будет в Гамбурге, когда «Герда» вернется без рыбы. Опять попадет ему, Венцелю, хоть он всего лишь старший помощник капитана. Жилы тянуть хозяин фирмы Штиммель умеет. «Почему, – закричит, – не подсказал молодому капитану рыбные места? Почему опять без рыбы пришли?»

Попробуй подскажи этому мальчишке – не рад будешь. Венцель пробовал. И всегда оставался оплеванным. Гонора у молодого Штиммеля еще побольше, чем у его папаши.

В прошлом рейсе молодой Штиммель прямо сказал Венцелю, что, если тот будет соваться в дела капитана, им придется расстаться. И теперь Венцель молчит.

Старпом Эрих Венцель, тощий, сутулый пожилой человек с потухшими усталыми глазами, понуро стоял на капитанском мостике траулера и равнодушно смотрел вниз на палубу, где суетились матросы.

Невеселые мысли бродили в его голове. Хозяин предупреждал Венцеля, что, если и впредь траулер будет возвращаться без рыбы, фирма откажется от его услуг. «Хорошенько это поймите, Венцель», – пригрозил тогда хозяин.

Да, конечно, он хорошо понял. Но не в кармане же он прячет рыбу! Море есть море, и черт его знает, куда подевалась эта проклятая треска!

Венцель всегда хорошо ловил рыбу. Правда, он был раньше капитаном. А потом вот пришел этот молокосос Курт Штиммель – и все, удача кончилась. И трал у них новый, капроновый, вдвое больше обычного по размерам, а рыбы нет. Говорят, что придумал этот трал сам Курт Штиммель. Трал-то новый, а, видно, в порт опять придем без рыбы.

Нет, нет, только не это! Не может же так бесконечно не везти человеку! Ведь у каждого есть свой кусочек счастья, и оно должно, наконец, улыбнуться и ему, бывшему капитану, а теперь старпому Эриху Венцелю.

Венцель очнулся, неторопливо раскурил коротенькую прямую трубку, медленно обвел взглядом пустынный горизонт и снова ушел в свои невеселые думы.

Да, тяжелый оказался для него этот год. Всего месяц назад схоронил он жену Марту. Полгода она, бедняжка, мучилась. А уж сколько денег сожрали эти проклятые доктора – страшно вымолвить. Когда-то удастся Венцелю расплатиться с долгом? И все деньги пошли впустую, не помогли доктора. Доброй души была женщина, царство ей небесное! Венцель вынул трубку изо рта и набожно перекрестился.

Да, что и говорить, невесело сложилась жизнь. А вот возьми того же Ганса Штиммеля. Кто бы мог подумать, что после войны он взлетит так высоко? Уж у кого руки по локоть в крови, так это у него, у Штиммеля. Венцель помнит, как в первые месяцы после войны газеты кричали: «Ганс Штиммель – убийца поляков и русских!», «Гестаповца – на виселицу!» Судили тогда Штиммеля, дали пятнадцать лет каторги. А что получилось? Через три года он уже гулял на свободе. Теперь поди достань его – Ганс Штиммель уважаемый человек, он совладелец крупной рыбопромышленной фирмы. С ним считаются в Бонне. Говорят, будто в этом году его даже изберут в бундестаг. Что ж, видно, каждому свое.

– Хэлло, чиф! Вы что, заснули там? – вдруг раздался грубый окрик.

Венцель вздрогнул и поспешно оглянулся. На него в упор смотрели колючие глаза капитана Курта Штиммеля. Краснолицый здоровяк был весь в отца. И ничего не сделаешь, надо подчиняться, надо смеяться его шуткам, надо угождать. Не так-то легко найти сейчас работу. Разве что наняться в военный флот бундесвера? Нет уж, с него хватит, Венцель больше не желает подставлять свою грудь под пули. Да и не возьмут его – стар стал, и заслуг особых нет. В нацистской партии он не состоял, подвигов во имя фюрера не совершал. А теперь на таких опять стали косо смотреть.

Венцель горестно вздохнул, и жалкая улыбка появилась на его лице.

– Никак нет, герр мастер. Задумался.

– Сколько времени трал в воде?

– Час пятнадцать, герр мастер.

– Маловато. Потралим еще.

Венцель покорно кивнул.

Между тем ветер дул все сильней и сильней. Море сначала непривычно потемнело, покрылось мелкой рябью, затем побежали редкие белые барашки. И вот уже всюду видны крупные гривастые волны. Они тяжело бьются о корпус траулера и то и дело заливают палубу.

Матросы скучились под полубаком. Они смотрели на мостик, ожидая команды выбирать трал.

Капитан не торопился. Он важно шагал по мостику и громко говорил:

– Вы понимаете, Венцель, этот трал мой. Его придумал лично я. Ни у кого нет такого трала. У нас должны быть огромные уловы, десять-пятнадцать тонн за траление. Другие фирмы лопнут от зависти. Но я своего не отдам никому. Этот трал принесет мне деньги и славу. Мы будем тралить день и ночь, в любую погоду, но из рейсов мы будем привозить полные трюмы рыбы.

Венцель молчал и покорно кивал головой. Что мог он сказать? Что в семибалльный шторм даже русские – а уж до чего они заядлые рыбаки! – ложатся в дрейф? Это капитан и сам знает. Что в такую погоду опасно работать с тралом? Что ж, в конце концов не Венцель здесь хозяин.

Выдержав точно два часа, Штиммель приказал выбирать трал. Сбавив ход, траулер медленно описывал огромную циркуляцию, пока мощные лебедки, грохоча, тащили из глубины тяжелый трал. Толстые стальные ваера плотными кольцами ложились на барабан лебедки.

И когда море за кормой вдруг яростно запенилось и стаи чаек с дикими криками бросились к траулеру, Курт Штиммель довольно засмеялся и хлопнул Венцеля по плечу.

– Ну, что я вам говорил? Вот он, мой час. Пожалуй, все пятнадцать тонн зачерпнули.

Огромный мешок трала был битком набит рыбой. Застопорили машину, и лебедки осторожно начали подтаскивать трал к борту.

Бортовая качка стала такой сильной, что трудно было устоять – палуба то вдруг проваливалась под ногами, то стремительно взлетала вверх, а сверху, казалось с самого неба, лились тяжелые потоки ледяной воды.

Вот показались и медленно поплыли к борту тяжелые, кованые железом траловые доски. Приготовившись закрепить их, два матроса стали у борта рядом с толстыми, гудящими от напряжения ваерами – стальными канатами, тянущими трал.

Удар волны был не сильнее прежних, это Венцель хорошо помнит. Правда, слишком уж много попало на палубу воды, но ведь это случалось и раньше. А тут только прокатилась волна, как внизу на палубе дико заорал тралмейстер Бауэр:

– Фишера смыло! Человек за бортом!

В ту же секунду Венцель увидел, как с подветренного борта в волне забарахтался человек.

Венцель метнулся из рубки на крыло мостика, схватил спасательный круг и сильным махом бросил его в воду. С палубы полетело вслед еще несколько кругов. Фишер успел поймать один из них и поднял кверху белое, искаженное ужасом лицо. Длинные льняные волосы закрывали его глаза, и с мостика был виден лишь широко раскрытый в смертельном страхе рот.

– А-о-о! – чуть слышно донеслось сквозь рев ветра.

Сейчас спасти матроса можно было, лишь обрубив ваера и пустив трал на дно. Шлюпки спускать в такую волну бесполезно.

Венцель срывающимся голосом крикнул на палубу:

– Рубить ваера!

Сильный рывок отбросил его назад, и капитан, схватив Венцеля за плечи, злобно прошипел:

– Вы с ума сошли! Вам потом всей вашей жизни не хватит, чтобы расплатиться за этот трал!

Он оттолкнул Венцеля и зычно скомандовал:

– Отставить рубить ваера! Вира трал! Не зевать на лебедках!

Венцель ошеломленно смотрел на капитана.

– Ведь он утонет!

Капитан повернулся и отчеканил:

– Не будьте слюнтяем, Венцель. Матросу ничего не сделается, если он полчаса поболтается в воде. Установите за ним наблюдение. Как только выберем трал – сразу и подберем его. Действуйте!

– Есть, – подавленно ответил Венцель.

На палубе бешено грохотали лебедки, и из мешка трала живой струей текла на палубу рыба. Какая это была рыба! Двухметровые пятнистые зубатки змеями крутились среди пудовых туш трески, оранжевые окуни выпученными глазами ошалело смотрели в небо, там и тут мелькали плоские круглые палтусы… Да, это был прекрасный улов, редкий улов.

– Что я вам говорил, Венцель? – раздался бодрый голос капитана. – Верных пятнадцать тонн взяли, а? – Он повернулся и крикнул на палубу: – Шевелитесь, шевелитесь, ребятки, Фишер ждет нас. Как бы он не обиделся на вашу медлительность, – и Штиммель деланно захохотал.

Но матросов нечего было подгонять. Балансируя среди потоков скользкой рыбы, они выжимали из машин и из себя все, на что были способны. А сверху все рокотал бас Штиммеля:

– Быстрее, быстрее! Черт возьми, из-за вашей нерасторопности мы можем опоздать к Фишеру!

Венцель стоял на крыле мостика и до боли в глазах всматривался в даль – туда, где затерялся в волнах Фишер, Он смотрел, и горькое чувство жалости к упавшему за борт матросу, горькое сознание своего бессилия охватили его.

Через полчаса трал выбрали из воды. Штиммель развернул траулер и направил его на поиски матроса. Палубная команда сгрудилась на полубаке и напряженно смотрела вокруг, выискивая затерявшегося среди волн человека. Траулер прошел вперед, затем вернулся обратно, еще раз прошел вперед, опять вернулся. Фишера никто не увидел. На третьем заходе подобрали багром один из спасательных кругов, и это было все.

Штиммель скомандовал рулевому новый курс. Подойдя к Венцелю, он бодро похлопал его по плечу.

– Ну-ну, старина, выше голову. Таких уловов у нас еще не было. Мы хорошо заработаем на этот раз, а? Жаль матроса, но вы же видели, его и нельзя было спасти.

Венцель, не понимая, взглянул на капитана.

– Как… нельзя было?

Холодные глаза Штиммеля не мигая смотрели на Венцеля.

– А так, что он камнем пошел на дно, прежде чем мы успели развернуться. Видно, совсем не умел плавать. Надо разъяснить это людям, чтобы не было лишних разговоров. Идемте к ним.

Венцель молча повиновался.

Они подошли к угрюмо сидевшим матросам. Штиммель снял фуражку, поднял глаза к небу и старательно перекрестился.

– Да упокоит господь душу моряка. Он был хорошим матросом. Но видит бог, мы сделали все, что могли, и не наша вина, если не удалось спасти Фишера. На море бывает всякое. Помянем его душу. – Он повернулся к Венцелю: – Чиф, выдайте сегодня к ужину по доброй чарке виски каждому за мой счет. Они заслужили это сегодня. Если бы Фишер умел плавать хоть немного, мы спасли бы его.

Зычный голос Штиммеля назойливо бился в ушах Венцеля. Он слушал, и в груди его вскипал гнев. Гнев на Штиммеля, нагло внушающего всем нужную ему версию, гнев на себя, на свою беспомощность.

Матросы недобрым взглядом смотрели на Штиммеля и молчали.

Венцелю стало жутко.

А Штиммель как ни в чем не бывало кивнул старпому и направился обратно на мостик.

Венцель явственно слышал, как вслед им кто-то злобно крикнул: «Собаки! Фишера на трал променяли!»

Он вздрогнул. Несомненно, Штиммель тоже слышал. Но даже не оглянулся.

Венцель плелся за ним, и горькие мысли роились в его усталой голове. «Боже, но я-то при чем здесь? Я же не хозяин». Он с ненавистью смотрел на затылок капитана, а в голове настойчиво сверлила мысль: «Трус, ты просто трус, Венцель, ты боишься потерять место…»

На мостике капитан вытер мокрое лицо и с кривой усмешкой сказал Венцелю:

– Знаете, я все ждал, что они чем-нибудь запустят в нас. От этого сброда можно всего ожидать. Но, кажется, все обошлось. А теперь берите перо и записывайте в вахтенном журнале. – Он подумал немного и стал диктовать: – «В четыре часа пополудни, после того, как трал был полностью выбран на палубу, волной смыло за борт матроса Фишера. Немедленно приняли меры к его спасению. Однако обнаружить Фишера не удалось. Как выяснилось, Фишер не умел плавать». Записали? Давайте посмотрим, что получилось.

Штиммель взял журнал и начал читать. И вдруг быстро бегавшие по строчкам глаза его засверкали, и он в бешенстве грохнул кулаком по столу.

– Вы отдаете себе отчет в том, что здесь записали? Вы что, больной? Сумасшедший?

– Нет, не больной и не сумасшедший. – Венцель стоял весь подобравшийся и, не отводя глаз, твердо смотрел на разгневанного капитана. – Я записал так, как это было на самом деле. Вы же все видели сами. Я записал правду.

– Что? – взревел Штиммель. – Правду? Плевал я на вашу правду! Здесь правда моя, зарубите это себе на носу. Вот вам ваша правда… вот… вот…

Он неистово рвал листы вахтенного журнала, и белые клочки бумаги разлетались по штурманской рубке.

– Видели? Я заведу десять новых журналов, но будет по-моему, поняли, а? Будет так, как хочу я!

– Фишер погиб по вашей вине, и вы должны отвечать за это, – упрямо твердил Венцель.

– Ах вот как? Хорошо. Я давно подозревал, что вы красный. Но теперь хватит. С этой минуты вы уволены, Венцель, вы поняли меня?

– Да, герр Штиммель, понял.

– Но это еще не все. Я позабочусь о том, чтобы ни один хозяин на всем побережье Германии не брал вас на работу. Поняли? Я позабочусь об этом особо. Вы подохнете с голоду.

– Я понял и это.

Венцель спокойно смотрел на дергающиеся губы капитана, на его выпученные глаза и вдруг подумал: «А ведь он боится!»

– Вон с мостика! – взревел капитан и ткнул пальцем на выход из рубки.

Венцель медленно вышел. Он спустился на палубу и, обессиленный, прислонился к переборке. «Ух, как я боялся, что он ударит меня своим кулачищем… – Рукавом кителя он вытер пот со лба. – Я же совсем не переношу боли…»

– Что с вами, чиф? Вы заболели? – стармех заботливо поддерживал Венцеля под руку.

– Нет, нет, – поспешно ответил Венцель. – Я просто задумался. Спасибо. – Он высвободился из рук стармеха и заторопился в свою каюту. Ему надо было побыть сейчас одному.