Текст книги "Обычные приключение «олимпийца» Михаила Енохина"

Автор книги: Альберт Иванов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

Вторая неспортивная мечта Бориса

Это долгая история – как поймали кота. Потому что его ловили, пожалуй, часа полтора. Он прятался под бревнами, под крылечками, залезал на деревья и даже на телеграфные столбы. Ему, наверное, не нравилось, что трое мальчишек со зловещим видом и с растопыренными, как у садовых чучел, руками всякий раз заходят к нему с разных сторон, перемигиваются и громко шипят друг другу: «тсс-тсс», а ему, коту: «кис-кис». И просят: «Ну иди сюда, рыженький!» А может быть, он подумал, что они играют и решил доставить им удовольствие? Об этом знает только сам Барсик.

Когда кота поймали и освободили его от этой неудобной тряпки на шее, он никак не хотел уходить от ребят и все терся о ноги Бориса, пока тот развязывал носок. И Барсик, очевидно, недоумевал, зачем они его так долго ловили, а теперь гонят прочь:

– Пшел, пшел, рыжий!

Когда Борис доставал из носка записку, из нее выпали деньги.

– Десяточка, – зачарованно произнес Хихикало, наклоняясь. Борис оттолкнул его и положил десятку в карман.

«Нас тоже заперли, – прочитал он. – Если сумеете выйти, быстро купите трос капроновый, 50 метров. А не то разберут, и никакого «Вокруг света» не будет. Михаил Енохин».

– А? – поднял голову Борис. – Слыхали? Куда задумали? Вокруг света!

– Вот заливают! – захихикал Хихикало. – Вокруг журнала «Вокруг света» они поплывут!

Молчун хотел было кивнуть, но предусмотрительно взглянул на Бориса.

– Вокруг света! – с завистью сказал Борис. – Вся страна узнает!

– Да что там вся страна, – на ходу перестроился Хихикало. – Весь мир!

– Вокруг света мы, конечно, не поплывем, – задумчиво сказал Борис. – Кому это надо?

– Потонем,—согласился Хихикало.

– Захватим шлюпку, – продолжал Борис. – Спрячемся где-нибудь в тайной бухте. Месяцев на пять-шесть...

– Учиться в школе, значит, не будем, – широко улыбнулся Хихикало.

– ...А домой письма присылать будем с марками: Австралия, Чехословакия, Монгольская Народная Республика, – размечтался Борис.

– Постой, – перебил его такой же неуч Хихикало. – Ну, в Австралии и Чехословакии вроде бы есть какие-то моря или океаны. А в Монголии, кажись, нет, я ее недавно на карте случайно видел.

– Пустяки. Кто у меня дома разбираться станет? Лишь бы марки были заграничные, – заявил Борис и повторил: – Будем посылать письма... Вроде бы плывем. – Он зачарованно смотрел на голубое небо. – Уходим вначале налево от пристани, а через полгода подплывем справа. Все поверят, что мы земной шар обогнули! Вы только послушайте. Представляете, какая встреча будет!

И они послушали... И они представили...

Шлюпка под высоким парусом, зияющим дырами, гордо приближается к пристани в сопровождении военных кораблей, теплоходов и бесчисленного множества яхт, шлюпок и моторок!

На пристани – весь город от мала до велика! Даже все грудные в детских колясках и все древние старики в инвалидных колясках!

«А все отдыхающие в соломенных шляпах», – сказал Борис.

Иностранцы, увешанные сувенирными значками, с русской матрешкой в одной руке, с фотоаппаратом – в другой! С табличкой: «Родные и близкие» стоят родители Бориса, Молчуна и Хихикало, их близкие и дальние родственники! Шеренгу «родных и близких» замыкает пес Фантомас, увенчанный в честь Молчуна большим лавровым венком!

Другая табличка: «Товарищи и друзья!»С ней гордо стоят все те мальчики и девочки, которых обижали Борис и его компания!

Третья табличка: «Помощники»! Ее восторженно вздымают на палке Михаил, Женька и братья Мошкины!

Журналисты, кинохроника, радио и телевидение! Отдельно стоят Вицин, Моргунов, Никулин и Папанов с длиннющим плакатом: «Тоже обещаем никогда не хулиганить!»

В руках у советско-американского экипажа космонавтов «Союз– Аполлон» красочный транспарант: «Приветствуем на родной земле!»

Сводный (сведенный из всех городов страны!) духовой пионерский оркестр и детский хор Большого театра (недавно его выступление по радио передавали!) исполняют песню: «Капитан, капитан, улыбнитесь!» (На международных языках, чтоб все понимали!)

Борис улыбается в усы. Усы внезапно съезжают набок, он ловко и незаметно поправляет их. Неузнаваемо изменился и облик других «вокругморяплавателей»! Ветер треплет пышные бакенбарды Молчуна и Хихикало. (Обросли в долгом плавании!)

Шлюпка швартуется у причала. Тотчас же почитатели подхватывают шлюпку вместе с героями и несут к постаменту, специально сооруженному из гранита во славу небывалого путешествия! Постамент окружен цепями и якорями. По пути шествия Бориса, Молчуна и Хихикало осыпают живыми и синтетическими цветами. Кто-то (ошалев от восторга!) бросает им свой абонемент на будущий чемпионат мира по хоккею!

«Не деритесь из-за него, – говорит своей компании Борис, – всем по абонементу дадут. Сборная мира вручать будет! А этот лишний».

Шлюпка водружена на свое каменное ложе. Окончились бесконечные интервью, фото-киносъемки, объятия родных и близких, друзей, товарищей и помощников.

Начинается самое интересное! Тысячи мальчишек и тысячи девчонок выстроились в очередь за сувенирами. Очередь такая длинная и так хорошо продумана (охраняется конной милицией), что извивается по всем-всем площадям, проспектам, улицам и переулкам города, ни разу не пересекаясь. И каждый мальчишка, и каждая девчонка несут свои сокровища: духовое ружье, перочинный ли ножик, планер, футбольный мяч, голубей или щенка с длинной родословной... – всего не перечислить!

Снисходительно осмотрев каждое подношение, Борис кладет его в общую кучу, а взамен отламывает от борта шлюпки щепку или отрезает клочок от паруса – на память.

«Щедрый дурень» Хихикало в обмен на духовое ружье отдает штурвал какому-то мальчишке. (Тот с почтением целует легендарный штурвал!) Но скупой умница Молчун с криком: «Не дам!» (голос проявился!)– вырывает штурвал и отламывает от него только одну спицу.

Счастливчик прижимает к груди драгоценную спицу и идет вдоль очереди, провожаемый завистливыми взглядами.

Восторженно блестят глаза Бориса, Молчуна и Хихикало при виде высоченной горы богатых даров.

– Вот это да! – протянул Хихикало, когда Борис закончил свой удивительный рассказ. Молчун кивнул. Снова кивнул. А потом закивал очень часто.

– Ну, ясно, надо к ним обязательно втереться! Это мы и раньше решили! А вот как? Как? – загорелся Хихикало.

– А это видишь? – Борис сунул ему под нос Мишкину записку и деньги. – Говорил, надо следить! Мы – им, тогда и они – нам! Понял?

– Понял,– ахнул Хихикало.

– Сейчас или никогда! – воскликнул Борис.

– Сейчас! – как эхо откликнулся Хихикало. «Сейчас!» – быстро написал в блокноте Молчун.

– Пошли в «Спорттовары», – непререкаемо сказал Борис.

«На кошкины деньги»

Напрасно Михаил и Женька с секунды на секунду ожидали появления Мошкиных под своим окном с тугой бухтой капронового троса в руках. И напрасно ожидали, хоть на худой-то конец, появления кота Барсика у Мошкиных. Ну и, конечно же, напрасны были их ожидания, что тетя Клава, которая все время маячила во дворе, возьмет и смилостивится, освободит их из «темницы»: грянут праздничным барабанным боем ее шаги на лестнице, веселым звонком прозвенит замок, скрипкой зазвучит открываемая дверь, и тетя проникновенным баритоном воскликнет: «Темницы рухнут, и свобода вас встретит радостно у входа!» Нет, все это очень напрасные ожидания. Тетя Клава нашла себе уйму дел во дворе: чинила забор, подрезала кусты лавра, выбивала ковер – и ясно было, что эти занятия она себе придумала, чтоб не скучать на посту, как часовой.

Когда же темнота заставила ее покинуть двор, Михаил повторил свой рискованный спуск по телевизионному шнуру. Только на сей раз он благополучно добрался до земли. Женька с опаской следил за ним из окна, свет на мансарде у них был предусмотрительно потушен. Михаил заторопился к калитке, обо что-то споткнулся, и вдруг все кругом зазвенело, застучало, загрохотало. У тети Клавы сразу распахнулось окно.

– Михаил, домой! – крикнула она в темноту. – Хочешь, чтоб я тебя назад в Москву отправила?!

И как она догадалась, что во дворе Михаил?! А у калитки по-прежнему что-то звенело и стучало!

– Миша! – повысила голос тетя Клава.

– Я выпутаться не могу... – жалобно ответил невидимый Михаил.

– Как запутался, так и выпутывайся, – посоветовала тетя Клава. Когда Михаил наконец-то оказался в комнате (тетя Клава все-таки ему помогла и отвела на мансарду за руку), он угрюмо спросил:

– Консервные банки?

– Консервные, – улыбнулась тетя Клава, затем ушла, позабыв пожелать племянникам «спокойной ночи», но не забыв запереть дверь.

– Какие еще... банки? – огорошено спросил Женька.

– Такие... Из-под тушенки, – насупился Михаил. – Опутала все кругом рыболовной жилкой, шагу ступить нельзя. И банок понавесила и в траве, и в кустах. Сигнализация, – протянул он. – И когда она успела?

– А как она тебя в темноте признала? – спросил Женька.

– Как... – передразнил Михаил. – Сам подумай. Кто же там мог быть, кроме меня. Не ты же.

Больше Михаил не пытался выйти, потому что слишком глубоко задумался над угрозой тети: « В Москву отправлю!»

Утром, когда тетя Клава принесла «заключенным» завтрак, Михаил твердо сказал:

– Не будем завтракать. Объявляем голодовку.

– Ах, объявляете... – протянула она.—Да я вас за это обеда лишу.

Женька озабоченно взглянул на Михаила.

– От ужина мы тоже отказываемся, – заявил тот.

– Да-да, – закивал Женька. – Отказываемся... Но не от компота. Правда, Миш? Тетя, ты не забудь побольше принести.

Наверное, это и решило дело. Тетя Клава расхохоталась и вышла, почему-то забыв запереть «узников».

– Эй, на берегу! – крикнула она из палисадника. – Насиделись? Будете знать! Выходите!

Михаил и Женька метнулись к двери.

Они примчались к воротам дома Мошкиных. За оградой выросла мать близнецов и сурово сообщила:

– Их дома нет.

– Я же их сейчас в окне видел, – невинно соврал Женька.

– Сказала: нет, – отрезала мать. – Они наказаны. Я гляжу, вы тоже в синяках, как жирафы.

– У жирафов темно-желтые пятна, – заметил Михаил.

– И у вас тоже. Значит, слава богу, проходят, – мать Мошкиных пошла к дому.

– Скажите, пожалуйста, – сказал Женька ей вслед, – вчера ваш кот прибегал? И во сколько?

Мать резко обернулась.

– Я сейчас милицию позову!

Пришлось уносить ноги, раз она правду за насмешку принимает!

– Как думаешь, купили они? – невесело спросил Женька Михаила.

– Как же, как же... Я теперь только на кота надеюсь, что он деньги не потерял.

Они решили проведать шлюпку, как она там, а потом опять наведаться к Мошкиным: как они там. Возможно, кот вернулся ночью, а Мошкины нашли записку и деньги только сейчас.

В «Спорттовары» Михаил даже не заглянул – расстраиваться только: денег нет, да и трос, наверное, весь разобрали. Лучше уж мучительная надежда, чем безнадежные мучения.

Когда они, миновав старую пристань, вышли к заброшенному пляжу, до них донесся какой-то непрерывный металлический стук.

– Это у нас! – встревожился Михаил.

Они бегом обогнули скалистую гряду и... остановились.

На берегу кипела работа! Молчун и Хихикало вовсю стучали молотками, отбивая на валуне ржавчину с якорной цепи. Рядом с ними сидел Борис и яростно полировал рашпилем зубья небольшого якоря, о котором так мечтал Михаил.

Работа сразу же прекратилась...

– Уходите отсюда! – пронзительно закричал Женька.

– Привет, – как ни в чем не бывало сказал Борис.

– Привет, – безмятежно сказал Хихикало. А Молчун поздоровался интеллигентным кивком головы.

– Уходите! Уходите! Уходите! – заверещал Женька.

Михаил стоял как столб, не врытый в землю. Казалось, качнет ветерком, и он упадет. Такой у него был вид неустойчивый.

– Не ори, – попенял Борис.

– Чего орешь? – тоже мягко сказал Хихикало. А Молчун снисходительно посмотрел на Женьку, будто укоряя: ну чего ты тут разорался?

– Вступаем в твою команду – нахально заявил Борис. Важно достал из шлюпки какой-то пухлый полотняный тючок и гордо швырнул Михаилу под ноги. Тючок развернулся – в нем была связка капронового троса.

– На кошкины деньги,—сказал Борис.

– Кота перехватили, – захихикал Хихикало и умолк.

Михаил, не веря самому себе, не мог оторвать глаз от сокровища у ног.

– Миша, – умоляюще начал Хихикало, – ну, прими нас... Ну, чего ты?

А Молчун понурился и, словно плача, начал тереть кулаками глаза.

– Последний. Еле-еле успели купить,—сообщил Борис. Михаил молчал.

– Для себя все, да? – запсиховал Борис.

– Жилы, – поддакнул Хихикало, а Молчун кивнул.

– Мы не жилы, – обиделся Женька.

– А еще пионеры, – протянул Борис. – Настоящие пионеры так не поступают.

Михаил по-прежнему смотрел вниз. Но уже не на трос. А на башмак Бориса с развязанным шнурком. Перехватив его взгляд, Борис понимающе подмигнул, наклонился и завязал шнурок.

– Эй, эй! Меня выпустили! – донеслось издали. Весело подпрыгивая, к ним бежали братья Мошкины.

– Ладно,—сдался Михаил, сурово оглядел Бориса и компанию,– Только уговор – не выдержите наше новое «спортивное» испытание, не примем.

– Испытывай,—с готовностью сказал Борис. – Все выдержим.

– Говори – что, – потребовал Хихикало. Молчун кивнул.

– Я еще не придумал, – признался Михаил. – Испытание должно быть самым тяжелым.

Новое «спортивное» испытание

На следующий день все собрались у шлюпки. Каждый должен был предложить самое трудное испытание.

– Сад поливать, – уныло сказали Мошкины.

– Землю копать, – тяжело сказал Хихикало.

– Яблоки продавать, – хмуро сказал Борис.

«Белье стирать», – написал Молчун на листке в блокноте.

– Да, – согласился Михаил. – Это уже кое-что. Хорошо бы найти какие-нибудь детские ясли и все там перестирать, до единой пеленки. Вот тогда бы мы точно увидели, кто из нас отсеется!

– Придумал на нашу голову, – зашипел Борис, толкнув Хихикало локтем.

– Но нам не доверят, – продолжал Михаил. И все повеселели. – А жаль, трудное это дело...

– Полы мыть не легче, – сказал Женька, еще ничего не предлагавший. – Вот в школе мыть полы заставляют дежурных. Хорошо еще, что только свой класс, а не всю школу до чердака! Надорваться можно!

Михаил встал:

– Решено. В какой вы школе учитесь?

– В пятой приморской, – нехотя ответил Борис.

Женька насупился, предчувствуя, что сболтнул что-то лишнее.

– Сколько там этажей? – спросил Михаил.

– Пять, – буркнул Хихикало. – А может, выберем другую, какую пониже? – он сразу все понял.

– Это на нас семерых-то, – заметил Михаил, – пять этажей?!

– А две лестницы! – рассердился Борис. – Шутка? По сто десять ступеней каждая!

– Отлично! Про лестницы-то я и забыл! – обрадовался Михаил.– Нас же семеро. Пять этажей и две лестницы – то что нужно!

– И вовсе не нужно, – заныл Женька. – Почему это нам с Мошкиными тоже испытание? Мы уже давно в команде! Это вот им – испытание! Вымоют школу – тогда их и примем!

– Нечестно! – сказал Михаил. – Как мы можем другим испытание давать, если не знаем: выдержим ли сами!

– Верно! – горячо подтвердили Борис и Хихикало. А Молчун кивнул. Мыть всю школу одним им явно не хотелось.

– А классы тоже надо или одни коридоры? – поднял руку Хихикало и тут же схватил подзатыльник от Бориса.

– Конечно, и классы, – простодушно ответил Михаил.

– Идем к завхозу проситься школу мыть? – дружно сказали Мошкины.

– Проситься не будем. Это неинтересно, – отчеканил Михаил. – Тайно начнем, когда стемнеет.

– При свете луны? – поинтересовался Борис, подумав что так даже лучше: не различишь потом, где вымыто, а где – нет.

– Я потом с фонариком проверю, – словно угадав его мысли, ответил Михаил.

...В этот раз не охраняли дома ни Михаила с Женькой, ни братьев Мошкиных, и они смогли поздно вечером улизнуть, хоть и боялись, что их отсутствие вдруг обнаружат. Но кто же мог подумать, что они способны даже дойти до мысли такой: удрать куда-то так поздно, раз этого им никто не запрещал и не запирал на ключ.

Ну, а Борис, Молчун и Хихикало ушли из дому совершенно спокойно. Каждый, во-первых, спал в саду. Во-вторых, никогда не задумывался о каком-то распорядке дня, по которому почему-то полагается детям ночью спать. А в-третьих, они в любой момент могли сказать (Молчун письменно), что сговорились пойти на ночную рыбалку. Словом, это не было для них проблемой. Они жили летом вольготно: домой приходили только есть и спать, да и то в любое время. Родители давно махнули на них рукой. А если и покрикивали на них, то для порядка, в который не верили. Отец Бориса, например, вообще гордился самостоятельностью сына. «Он у меня не лопух. Может за себя постоять», – говаривал он своим соседям по базарному прилавку. В одном только он был подчас неумолим: хочешь не хочешь, а торгуй фруктами тогда, когда он, отец, никак не может по какой-нибудь причине. «Помогай семье, не обижай, и семья тебя не обидит, поможет»,– изрекал он, вручая сыну трояк или пятерку с принесенной им, сыном, выручки. Когда школа жаловалась на Бориса, на его плохое поведение и не менее плохую учебу, отец отвечал: «А вот Валерий Чкалов – он тоже был не Сахар Медович. И в школе хулиганил, и в последующей жизни – кино такое видели?! А вышел в большие люди – дай бог всякому!»– «Какое ж это у Чкалова хулиганство? – возражали ему. – Неоправданный риск, безрассудная отвага – такое у него бывало. Но зато потом...» – «И у моего будет ПОТОМ, откуда вы знаете? А что мой отчаянный – для этого тоже нужны риск и отвага! И вобче он у нас долго не задержится – в морское училище определю на главного механика пароходов! Там ух как зарабатывают!» Вот и попробуй с ним поговори.

...У школы собрались в одиннадцать вечера. Все пришли с тряпками, с ведрами, а Хихикало – с чайником. #

– А чайник зачем? – спросил Михаил. – Чаи гонять?

– Не гонять, а брызгать,—сдержанно ответил Хихикало.—Полы брызгать, а потом тряпкой размазывать.

– Не размазывать, а мыть, – строго поправил его Михаил.– Только неудобно с чайником-то. А ты подумал, где будешь тряпку выжимать?

– Выжимать, – хихикнул Хихикало. – Что она – штанга или гиря?

– Сам ты... гиря,—рассердился Михаил.

– Чайник, – уточнил Борис.

– Он же удобный, большой, – неуверенно защищался Хихикало.

– А я разве говорю, что ты – маленький чайник?! – усмехнулся Борис. – Большой чайник.

– Шутишь, – наконец, понял иронию Хихикало и надулся. Видно было, что в школе совсем недавно провели ремонт. Во дворе стояли верстаки, трубогибочный стол и подмостья для штукатуров, заляпанные известкой.

– А там, внутри, все наверное, чисто после ремонта, – обрадовано намекнул Хихикало на то, что они не перетрудятся.

Михаил дернул ручку двери. Дверь была заперта.

– Я сейчас, – он пошел вдоль школы, приглядываясь к окнам.

– Интересно, когда ты после ремонта чистоту видел? – огорошил Хихикало Женька.

– Значит, вдвое трудней придется, – вздохнул Борис.

– Втрое, – мстительно заметил «чайник»-Хихикало.

– Придумал работенку, – угрожающе зашептал Борис на ухо Женьке. – Полегче не мог сочинить?

– Случайно с языка сорвалось, – сконфузился тот.

– Жаль, что не вместе с языком, – пожалел Борис.

– Кончайте ругаться. Давайте дело делать, я спать хочу, – заныли братья Мошкины.

Михаил, обогнувший школу, вновь появился около «бригады уборщиков»:

– Вот там форточка открыта.

...Хихикало, как ни странно, оказался прав. В школе после ремонта было чисто. Даже при свете Мишкиного фонаря, а не то что луны, заглядывающей в большие окна, было видно, что полы так и сверкают! Но Михаил сказал:

– Абсолютной чистоты не бывает. Даже в космосе полным-полно космической пыли. Вот, – он провел чистым носовым платком по новеньким керамическим плиткам в коридоре. Платок сразу посерел.

– Начали! – воскликнул Михаил.

Ребята наполнили ведра и чайник водой в рукомойниках и разбрелись по этажам. Михаилу достался пятый, Женьке – четвертый, Мошкиным – третий и второй, Молчуну – первый, а Борису и Хихикало – две лестницы.

Хорошо, что были закрыты на ключ учительская, библиотека, актовый и спортивный залы, химический, биологический, физический и лингофонный кабинеты. Иначе бы, как сказал потом Борис: «Мы принесли бы домой по скелету». – «Как так? – засомневался Хихикало. – Он у нас всего один в школе. А биологический кабинет закрыт!» «По своему. Каждый по своему скелету, чайник», – растолковал Борис.

Да, Михаил убедился, что полы мыть – не чай пить. Этаж казался бесконечным, хотя и было там всего-то четыре класса и коридор. К счастью, ни в одном из классов не стояли парты – пусто. Попробуй подвигать их для уборки взад и вперед и снова после уборки взад и вперед! Вероятно, старые парты вывезли, чтобы заменить новыми – современными, похожими на столики.

На весь этаж у Михаила ушло два с половиной часа – он нет-нет, да и посматривал на светящиеся уличные часы за окном.

Закончив работу, Михаил бросил тряпку в пустое ведро и, постанывая от изнеможения, сделал как бы «производственную гимнастику», сгибая и разгибая корпус, пока не почувствовал, что позвоночник вновь стал прямым.

Затем, посвечивая фонариком, пошел проведать остальных. Лестница, по которой он спускался, была на редкость чистая.

«Молодец Борис!» – сказал про себя Михаил.

Но лестница оказалась чистой лишь до четвертого этажа. Не слышно было ни позвякивания ведра, ни шороха, ни звука.

Бориса он обнаружил в одном из классов. Положив руку под голову, он сладко спал в уголке.

Михаил его разбудил, свирепо тряхнув за плечо. Вначале Борис бессмысленно хлопал глазами, не узнавая. А когда вспомнил, схватил ведро, тряпку и, ни слова не говоря, умчался к своей лестнице.

Женька спал в другом классе на том же четвертом этаже. Мошкины – вдвоем! – на третьем. Молчун – на первом. А Хихикало – на верхней площадке второй лестницы. Всех приходилось тормошить, и все беспрекословно, кроме Женьки, страшась гнева «капитана», стремительно продолжали прерванное дело. Один Женька по обычаю начал ныть:

– Я устал. Я давно не высыпаюсь, потому что ты по ночам храпишь. У тети Клавы спроси, ну, спроси!

Но Михаил был не такой дурак, чтобы бежать и спрашивать у тети Клавы: храпит ли он по ночам. Он молча взял Женькину тряпку и начал сам мыть класс.

– Шуток не понимает! – пробудился к действию Женька и выхватил у него тряпку. – У тебя своя есть!

Еще с час Михаил как дозорный ходил по лестницам и по этажам. Пытался помочь, но все его гнали, опасаясь: «Не хитрит ли? А потом вдруг скажет: ты не выдержал испытания, тебе помогали!»

Неразлучные близнецы Мошкины так и вымыли вдвоем свои два этажа.

– Третий лишний, – заявили и они Михаилу, когда он напрашивался им в помощь.

Всеобщий труд Михаил оценил на «четверку с плюсом». Самому нерадивому – Женьке он поставил «тройку». Ему-таки пришлось помогать, иначе бы он и до утра не успел.

Когда они под утро вылезли во двор школы и закрыли за собой форточку, Борис внезапно схватился за Женькино плечо.

– Я не меньше твоего устал, – запричитал тот, вырываясь.

– В плавании будет тяжелее, – привычно произнес Михаил.

– Не будет, – уверенно ответил Борис.

Они добрели до перекрестка, вяло пожали друг другу руки и разошлись в разные стороны.

Мошкины уходили, по-братски поддерживая брат брата. Михаил заботливо вел Женьку. А Борис, Молчун и Хихикало ковыляли, повиснув от усталости друг на друге, один на другом и другой на других.