Текст книги "1982, Жанин"

Автор книги: Аласдер Грей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Услышав это, я прочитал все истории о Шерлоке Холмсе, однако, когда я однажды процитировал что-то, он никак не отреагировал. Подозреваю, что он узнал про Холмса в глубоком детстве, из фильмов с Бэзилом Рэтбоуном.

Он умел разглядеть реальную силу вещей, в этом была основа его собственной силы. Он сразу распознавал инструменты или приспособления, привлекательные внешне, но неудобные в использовании, или места, где дизайнер добавил слишком много материала, стремясь к прочности, из-за чего конструкция в целом становилась слабее. Во время прогулки он внезапно останавливался, пристально глядя на офисное здание, и говорил:

– Если бы я был этим зданием, у меня бы все стены и перекрытия болели, особенно здесь, здесь и здесь.

И он хлопал себя по шее, груди и колену. Он мог ткнуть пальцем в диаграмму монтажного соединения или электрической схемы и сказать:

– Вот эта штука не нужна.

Я начинал терпеливо объяснять, почему эта штука жизненно необходима для всей схемы, а он рисовал упрощенный вариант, в котором она действительно оказывалась ненужной. Больше всего он смеялся, услышав по радио интервью с одним плотником, который делал копии старинных прялок и продавал их туристам в магазинчике на Уэст-Хайланд.

ИНТЕРВЬЮЕР: Вот прекрасный образец. Оригинальная форма. Безупречная работа.

ПЛОТНИК: Спасибо.

ИНТЕРВЬЮЕР: А она действует?

ПЛОТНИК: А как же, она прекрасно работает. Включаем в сеть, вворачиваем лампочку в патрон и получается отличная настольная лампа.

Целую неделю эта тема крутилась у нас на языке.

АЛАН (указывая на какие-нибудь переделки в автомобиле / здании муниципалитета Глазго / главном здании Технического колледжа): Вот прекрасный образец. Оригинальная форма. Безупречная работа.

Я: Да, конечно, а эта штука действует?

АЛАН: О, она прекрасно работает. Включаем в сеть, вворачиваем лампочку в патрон, и получается отличная настольная лампа.

Позже эта цитата сократилась. Если он сердился на кого-нибудь, он советовал ему ввернуть лампочку в свой патрон.

В интимной жизни он был самым удачливым из мужчин. Он любил девушку, которая любила его, и они постоянно расстраивали друг друга, хотя временами бывали несказанно счастливы. В те дни я был не менее удачлив, но едва ли осознавал это, ведь мне было восемнадцать. Я завидовал ему (впрочем, беззлобно) потому, что его девушка была более очаровательна, чем моя, и потому, что он мог наслаждаться множеством других женщин, особенно молоденьких, которым он казался высоким черноволосым неотразимым странником, пришедшим из снов. Он пользовался их вниманием или уклонялся от него игриво и доброжелательно. С высоты его роста они казались ему невероятно хрупкими, а он никогда не использовал свое преимущество по отношению к слабейшим. Он вообще никогда не пользовался своими несомненными преимуществами по отношению к окружающим. У него был только один недостаток.

Я вернулся домой с занятий поздно ночью и обнаружил, что потерял ключ. Окна были темными. Не желая тревожить соседей, я прошел на задний дворик и обнаружил, что рядом с моим приоткрытым окном проходит водосточная труба, а от нее ответвляются трубы ванной и кухни. Я влез на стену по трубам и буквально на полдюйма не смог дотянуться до подоконника. Мне пришло в голову, что Алану не составило бы никакого труда сделать это, жил он неподалеку, и его привычка работать по ночам, когда все спят, тоже была как нельзя кстати. Я сходил к нему и попросил о помощи. Без лишних вопросов он пошел со мной к общежитию, залез по трубе наверх и проник в окно, которое находилось на четвертом этаже. Поднявшись по лестнице, я ожидал увидеть центральную дверь открытой, но прошло не меньше минуты, прежде чем щелкнул замок и дверь открылась. На пороге стоял Алан, и вид его был страшен. Бледный как смерть, он не видел и не слышал меня. Я отвел его к себе и приготовил чай. Он вжался в кресло, вцепился в чашку обеими руками и уставился в нее, словно увидел там что-то ужасное. Постепенно к нему вернулся нормальный цвет лица и способность говорить. Он глотнул чаю, улыбнулся и сказал: «Теперь ты знаешь, что я боюсь высоты».

Этот человек был моим другом, и я буквально превратился в такого жечеловека. Эх, никогда больше не надо вспоминать Алана. Забыть его и забыть Дэнни, которая стоит за дверью и хочет войти сюда, чтобы УНИЧТОЖИТЬ меня своим печальным взглядом, который я никогда не мог выдержать и потому избегал его почти двадцать лет. Дэнни, милая, прошу тебя, оставь меня в покое. Будь умницей, уходи.

Вот кто меня спасет от нее – Хельга. Глоток. Хельга уведет мои мысли обратно, в веселые края. Глоток.

В тот вечер Алан увидел в чашке свою собственную смерть. А я сейчас вижу свою в этом стакане, могу попробовать ее на вкус, почувствовать ее в отупении, которое мягко окутывает мой мозг. Есть много вещей, о которых я раньше думал, от которых зависел, а сейчас уже не могу вспомнить. Наверняка у нас с Хелен было много приятных и тихих минут за эти десять или двенадцать лет совместной жизни, но я не помню ни одной из них. Вероятно, мы провели вместе много праздников и выходных. Ни одного не помню. Видимо, клетки мозга, в которых жили эти воспоминания, бесследно уничтожены. Там, где когда-то в моем мозгу был яркий свет, теперь – черная дыра, которая растет изо дня в день, поглощая все, что я помню и знаю, и так будет продолжаться, пока она не поглотит всего меня. Глоток. Глоток. Бедный Алан, вон как ты побледнел, увидев свою смерть. Должно быть, ты любил жизнь. Когда-то я любил жизнь, это правда, но сейчас я могу принимать ее, а могу расстаться с ней в любой момент.

Итак, Хельга сидит в домашнем кинотеатре и во второй раз смотрит фильм, в котором ее высокаястройнаякрасиваядлинноволосая героиня-блондинка, одетая в тесные джинсы и рубашку, разодранные колючей проволокой, пробирается через живую изгородь, почти голая, если не считать маленького килта из лохмотьев, едва прикрывающих ее зад и манду, и падает к ногам Хьюго и Купидона и т. п. А что на ней надето сейчас, в кинотеатре? Чтотоочень серьезное. Чрезвычайно важно придумать для нее достойную упаковку. На Хельге белая блузка из плотной ткани, подчеркивающая ее маленькие крепкие груди, и мешковатые джинсы, которые я видел на одной девчонке несколько дней или несколько лет назад. Они бледно-голубого цвета, собранные у лодыжек, как штаны наложниц в гареме. Кроме поясков на щиколотках и ремня на талии, есть еще одна линия, перечеркивающая ее тело, – шов между ног, который четко обозначает щель между ягодицами, когда штаны свободно болтаются на бедрах при ходьбе. Могут ли джинсы быть для женщины эротическим стимулятором? Во что была одета Хелен, когда я впервые увидел ее в институтском буфете? Не помню точно, но по стилю было ясно, что это студентка театрального или художественного колледжа. Выглядела она неотразимо. Она двигалась сквозь толпу мужчин, и оттого на лице ее было слегка высокомерное выражение. Это высокомерное лицо плыло над высоким, стройным, красивым телом с длинной шеей, чуть поворачиваясь из стороны в сторону в поисках знакомых.

Искала она Алана. Когда она нашла его взглядом, презрительное выражение испарилось с ее лица, и оно вдруг засветилось и ожило. Она решительно двинулась в нашу сторону, а Алан, заметив это, прошептал:

– Черт. – Но тут же любезно приветствовал ее: – Салют, Хелен. Что ты здесь делаешь?

– Готовлюсь к выступлению. Когда ты сможешь прийти? На этой неделе у нас каждый вечер репетиции, а премьера состоится через две недели.

– А, выступление. Действительно, выступление. Ну да, конечно, выступление. Сядь-ка и объясни толком, о чем речь.

Он выдвинул из-под стола рядом с собой стул, и Хелен уселась с подавленным и растерянным видом.

– Ты все-таки забыл. А ведь обещал, что не забудешь! Мы познакомились на вечеринке в драматической школе три недели назад. Ты сказал, что поможешь нам со светом для постановки, которую мы с друзьями готовим к Эдинбургскому театральному фестивалю.

– Прекрасно помню, – заявил Алан. – И, разумеется, помогу вам со светом. Где все это будет происходить?

– В Эдинбурге, где же еще? На фестивале. Мы вместе с другими участниками арендовали потрясающее место – заброшенную конфетную фабрику, которую собираются сносить. Прямо в центре города. Можем переехать туда в любой момент. Места навалом! Будем спать в пристройках. Там будет все: джазовые и фолковые группы, танцы, круглосуточное кафе. Студенты-художники сейчас оформляют помещение. Ты долженпринять участие. Во-первых, тебе самому понравится, а во-вторых, все будут рады тебя видеть.

– Очень жаль, – вздохнул Алан, – но до Эдинбурга я в ближайшее время доехать не смогу. Мне поручили изучить инженерные сооружения девяти коптских прелатов. К счастью, вы и без меня обойдетесь. Я, конечно, замечательный, но катастрофически ненадежный. А вот человек, который вам действительно необходим, находится прямо перед тобой.

Хелен с сомнением посмотрела на меня. Потом расстроенно спросила:

– Ты уверен, что никак не сможешь выбраться?

Он по-отечески положил ей руку на плечо:

– Ты такая славная, Хелен, но тебе все же стоит включить свой штепсель в розетку. Вот этот прекрасно сложенный невысокий тип, которого я тебе предлагаю, – совершенно уникальный человек. На него почти никто не обращает внимания, потому что он слишком ненавязчив. Они все – сборище идиотов. Ведь он настоящий волшебник. Опиши ему, что должно быть сделано, и он сделает это спокойно и профессионально, а если его разогреть немного, то еще и быстро. Не предлагаю тебе соблазнять его. Ибо секса ему вполне хватает. Но он сбит с толку кое-какими фильмами и рекламой нижнего белья. Поэтому его тянет к высшему обществу и шарму. Взамен на твое внимание и несколько жгучих взглядов (понимаешь, что я имею в виду) получишь в свое распоряжение первоклассного работника. Он обладает удивительным свойством делать дело, не вступая ни с кем в пререкания.

Пришлось Хелен опять на меня взглянуть. Я сказал жестко:

– Я ничего не смыслю в сценическом освещении.

– Прекрасно! – закричал Алан. – Заодно овладеешь славным ремеслом. Ты знаешь мои методы. Воспользуйся ими, и скоро девочки вроде Хелен будут порхать вокруг тебя в самых сногсшибательных костюмах. Жаждущие любви и внимания публики, они будут маячить беспомощными тенями в пустоте, шептать в темном небытии, пока ты не повернешь нужный выключатель. Только подумай, какая власть окажется в твоих руках! Вокруг будет столько красоты – только руку протяни, но у тебя даже не будет времени почувствовать, что ты ее упускаешь, потому что ШОУ ДОЛЖНО ПРОДОЛЖАТЬСЯ.

В гулких, похожих на пещеры залах старой фабрики, под сенью древнего замка я видел Хелен в джинсах, обтягивающих эти чудные ножки, между которыми в один прекрасный день перестала течь кровь, и тогда через шесть недель мы поженились, так что, давай, Дэнни, проваливай, шоу ДОЛЖНО продолжаться, но только если джинсы Хельги эротично потирают ей манду. О, идея! Оргазм с помощью фена для сушки волос.

Хельга, Большая Мамочка, Роскошная и Жанин, все в очень тесных джинсах, стоят в ряд. Кисти их связаны веревкой, проходящей у них над головами. Они не висят на ней, но непременно повисли бы, если бы кто-нибудь выбил из-под них босоножки на восьмидюймовых каблуках. Благодаря этим открытым босоножкам я могу ясно представить себе их ногти, покрытые красным лаком. На каждой лодыжке – ремешок с небольшим колокольчиком, вроде тех, что надевают на шею избалованным кошкам. Колокольчики позвякивают. Какой приятный звук, уахааахау, зевнул. Я чертовски устал. Где же это я был? У женщин на восьмидюймовых каблуках чудно оттопырились задницы, но, поскольку запястья привязаны сверху, все их конечности вытянуты, словно гитарные струны. И стоят они, широко раздвинув расставив раздвинув расставив ноги, потому что ступни их упираются не в пол, а в высокие двенадцатидюймовые блоки, установленные на большом расстоянии друг от друга. Каждая в отдельности похожа на перевернутую заглавную Y, a вместе они выглядят как короткий ряд, да, именно только не увлекайся. Они уже давно так стоят, они очень устали, уахааахау. Их белые рубашки (никаких лифчиков) разверсты, но у каждой по-своему. У Хельги расстегнутая рубашка все еще заправлена в джинсы. Белая шелковая уахааахау Большой Мамочки, я хотел сказать, белая блузка разодрана надвое вдоль, и каждая часть с рваными краями надета на руку. У двух оставшихся блузки навыпуск, свободно висят над джинсами. Ух, какая мягкая подушка. Уахааахау, ах, мои девочки, все вы одеты в одинаковые белые блузки, разверстые у каждой по-своему, у всех моих мумий одинаковые грязные, дерьмовые, извращенные мысли, ззрасстегнутые шлюхи, жестко растянутые как ау, дорогие,

Ну ты и животное, Y Y Y Yaxaaaxay, опять этот сон. Двадцать пять лет не видел этого сна. Лучше бы я видел его все время.

Это было летом в Глазго. Улицы казались непривычно пустынными. Может быть, как раз начинался двухнедельный фестиваль. Я шел по улице Св. Джорджа и вдруг увидел Алана, шатающего мне навстречу со скрещенными на груди руками. Он смотрел на белые облака, огибая квартал Чаринг-Кросс. Мне стало так свободно и легко, я засмеялся и побежал к нему с криком:

– Так ты жив! Ты все-таки не умер!

– Конечно нет, – ответил он с улыбкой, – это была шутка.

И тут я вдруг страшно на него разозлился за эту жестокую шутку. И проснулся, к несчастью.

Глава 8

Рассказ интернационального благотворителя прерван звонком из Йоханнесбурга и сенной лихорадкой. Приезжает Дэнни. Я молюсь Богу и младенцу. После трех войн забытых детей я прошу о помиловании. Помилован.

8. Как я рад, что успел уснуть, не досочинив эпизод о состязании по достижению оргазма.Если в нем участвуют все мои героини, стоящие в ряд как перевернутые Y, и мерзкий Доктор с его лекарствами, трубкой и фенами, Макс, Страуд, Чарли, Холлис и команда официанток в узких атласных платьях со сквозными разрезами на кнопках, тогда совершенно очевидно, что этот эпизод будет финальным событием, к которому сегодня вечером устремляются все сюжеты в моей голове. Это должно произойти за секунду до последнего великого взрыва, который опустошит меня и лишит сознания. Во всяком случае, я надеюсь на это. Лишь однажды у меня хватило самообладания (помогла бессонница) свести все свои фантазии к высшей точке, и кончилось все это страшным приступом сенной лихорадки. Но в те дни наша организация была еще совсем маленькой – четыре нищих сотрудника да лачуга в горах.

Купидон, Хьюго и Большая Мамочка (одному богу известно, что свело вместе этих негодяев) совершили разбойное нападение на супермаркет, погрузились в красную машину с откидным верхом и направились в горы, собираясь залечь на дно, пока шум не утихнет. Купидон был ребенком. Хьюго пьянствовал, кое-как поддерживая себя в форме. Мамочка – пятидесятилетняя толстуха – руководила ими. В те дни я легко изъяснялся на их жаргоне. В те дни телевидение было не более чем бликом в глазу Джона Лоджи Бэйрда. [9]9
  Шотландский изобретатель, в 1926 г. продемонстрировавший прототип телевизора, сделанный из умывальника, чайной коробки, линзы и противня для печенья, на котором размещалась прожекторная лампа.


[Закрыть]Книжка «Никаких орхидей для мисс Блэндиш» [10]10
  Детектив Дж. X. Чейза.


[Закрыть]была бестселлером во всех рейтингах. Но никто из этой тройки не читал книг, поэтому по пути в свою лачугу они, желая поразвлечься, прихватили с собой Жанин, которая ехала куда-то автостопом. Поскольку Большая Мамочка была лесбиянкой, Жанин на всех не хватило. Купидон с Хьюго объединили усилия и принудили Мамочку удовлетворять их самыми разными способами, в то время как Жанин крутилась поблизости голая, поднося им чай. Я хотел сказать, кофе. Американцы ведь не пьют чай.

Однако все это не могло удовлетворить мои амбиции. Ни Купидон, ни Хьюго понятия не имели, как управлять большой организацией, так что я их сместил. Недавно я узнал, что они работают дублерами в каких-то фильмах про голубых. Я оставил только Мамочку и Жанин и нашел себе бухгалтера, сообразительного адвоката и доктора, торговавшего наркотиками и делавшего аборты в высшем свете, а также продажного начальника полиции. Это был Макс. Вместе мы воровали жен и дочерей богатых бизнесменов и устраивали с ними оргии, которые длились неделями. Эх, где теперь моя молодецкая сила? Мы добивались денег, посылая мужьям и отцам жертв фотографии их крошек в крайне печальном виде, с подробным описанием того, что будет сделано с ними, если мы не получим денег. Как правило, мы получали деньги, а потом проделывали с ними все это. В конце концов дамы выходили на свободу, но во взгляде у них теперь читался жизненный опыт, а под скромными маленькими платьями было выжжено клеймо. Они не могли узнать нас впоследствии, поскольку, развлекаясь с ними, мы завязывали им глаза или сами надевали маски, затыкали им уши или сами говорили шепотом. Последнее время я часто бываю на вечеринках у знаменитостей. Порой хозяйка дома, кинозвезда или фотомодель, на чьем лице я читаю выражение неудовлетворенности, подходит ко мне и спрашивает: «Мы не могли с вами встречаться раньше?»

И я неизменно отвечаю: «Не думаю». Позже танцуя с ней, я ласково глажу ту часть ее спины, где выжег свои инициалы. Она бледнеет, чуть не падая в обморок, но я обнимаю ее покрепче и увлекаю ее тело в сложные лабиринты танго. (Что ты несешь, ты же даже танцевать не умеешь!) Она приходит в себя и шепчет:

– О боже, так это были вы!

Я улыбаюсь и мурлыкаю в ответ:

– Докажите.

Задыхаясь, она говорит:

– Послушайте, я… Мне нужно увидеться с вами, как можно скорее, в каком-нибудь укромном месте, где угодно… пожалуйста!

– Зачем?

– Я должна кое-что сказать вам, непременно должна, неужели вы не догадываетесь, что именно?

– К сожалению, я полностью занят работой в ближайшие дни. Вы знаете, что это за работа. Позвоните мне через месяц или два, может быть, я найду для вас время.

В сороковых и пятидесятых такой ответ не был кокетством – организация стремительно развивалась.

Я поймал себя на мысли, что соревнуюсь сам с собой. Академики/бухгалтеры/ архитекторы/рекламные директора/банкиры/брокеры/бизнесмены/конгрессмены/доктора/чиновники/владельцы заводов/представители власти/главы департаментов/импресарио/судьи/журналисты/адвокаты и работники СМИ, на чьих женщин и имущество я покушаюсь, имеют такие же пристрастия, как и я сам, если только они не гомосексуалисты или не помешаны на искусстве, или еще каком-нибудь безумном увлечении. Они нажили свое состояние тяжелой работой и социальным приспособленчеством, а что толку? Немного престижа, комфорта, эпизодические выезды в Акапулько. Нельзя сказать, чтобы их жены и дети были очень довольны, а их сексуальная жизнь оставляет желать лучшего. Всем им нужно то же, что и мне, – женские влагалища, и чем больше, тем лучше, которые в любой момент готовы были бы услужить в какой угодно позе. Эти мужчины – мои братья. Если бы мы объединили усилия, мы могли бы славно поразвлечься. У нас есть деньги, и ничего не стоит создать и протолкнуть на законодательном уровне мировую сеть вполне законных веселых салонов. Тюрьмы и дома для душевнобольных переполнены сексуально неудовлетворенными женщинами, попавшими туда потому, что они были чересчур ненасытны, активны, эксцентричны и глупы, чтобы подчиняться правилам общества или искусно обходить их. Моя организация отбирает этих женщин и использует их примерно как в кино, которое Страуд показал Хельге, но главная мысль состоит в следующем: мужчины-победители чертовски славно проводят время с женщинами-побежденными. Борцы за права женщин обвиняют меня в сексуальном шовинизме. На это я отвечаю, что если женщины-профессионалки будут работать бок о бок с богатыми наследницами, разведенными и вдовами (на свете больше вдов, чем вдовцов, – мужчины умирают раньше, даже в мирное время), то у них будет достаточно власти, чтобы превратить половину мужских тюрем в фермы для разведения племенных самцов со специальными лесбийскими резервациями для тех, кто не желает путаться с нами, мужчинами. Если мы внимательно разберемся, как победители третируют побежденных, сильные – слабых, а богатые – бедных, то любые обвинения в сексуальной дискриминации вообще потеряют смысл. Большинство мужчин – слабые бедные неудачники. А про многих женщин этого не скажешь.

Если эти слова кажутся вам немного грубоватыми, позвольте рассказать вам о тех оригинально оформленных зданиях с белыми стенами и застекленными крышами, которые появляются поблизости от всех больших и некоторых маленьких городков и расположены обычно в лесистой местности за высоким забором с электронной системой безопасности. Женщины, которых там содержат, – не только более счастливые и здоровые, чем обитательницы тюрем и сумасшедших домов (а больше им негде быть), но и чем большинство женщин во внешнем мире. Они спят в комфортных, просторных, богато отделанных будуарах, у них прекрасные гардеробы, есть возможность употреблять легкие наркотики, загорать, пользоваться сауной и бассейном, заказывать себе любые блюда, какие только душа пожелает. Мы не собираемся раскармливать их до ожирения, при первых же симптомах применяются специальные упражнения, которые быстро возвращают им оптимальную форму. Поскольку их в десять раз больше, чем мужчин, которые приходят их навещать, лесбийские отношения между ними не возбраняются. Такие отношения вызывают очаги напряжения, которые, вкупе с их социальным прошлым, создают внутренний социальный капитал. Структура этих взаимоотношений более сложная, чем описанная мной система королев и рабынь в арабском гареме. Здесь у нас есть фаворитки, артистки, официантки и велосипедистки. Фаворитки носят все, что им заблагорассудится, артистки – то, что прикажут фаворитки, официантки – атласные платья или юбки с разрезами на кнопках, а велосипедистки – тесные джинсы, рабочие комбинезоны или короткие-короткие шорты. Фаворитки получают достаточно высокую еженедельную зарплату, артистки вознаграждаются в зависимости от степени профессионализма, официанткам платят чаевые, а велосипедистки ничего не зарабатывают. Но никто не может быть принужден быть велосипедисткой в течение более чем трех недель в году, доктор запрещает это. Понижение и повышения происходят на основе случайного выбора. Некоторые годами остаются в фаворитках, некоторым удается пройти все позиции за месяц. Деньги выдаются на руки новенькими хрустящими банкнотами. Те, что поумнее, просят менеджеров класть деньги на их банковские счета, но некоторым необходимо видеть живые деньга, пачки которых копятся с годами, – у таких в будуарах стоят сейфы, код которых известен только им. Менее рассудительные барышни порой хотят поиграть, отсюда моя идея устроить этакий волнующий покер на раздевание, так, заткнись и вернись обратно. Менее рассудительные барышни порой хотят поиграть, что дает почву для некоторой коррупции. Самонадеянные фаворитки могут невзлюбить кого-нибудь из артисток или официанток, и тогда жизнь бедняжек становится сущим адом, но они могут снискать расположение фавориток, намеренно проигрывая им в карты. Впрочем, каждая комната находится под постоянным видеонаблюдением, записывающимся на пленку, так что затянувшаяся несправедливость всегда пресекается. Есть мнение, что в небольших дозах несправедливость стимулирует общение, но избыток ее делает женщин неопрятными, унылыми и непривлекательными. Все наши дамы знают, что к моменту выхода на пенсию они обеспечат себе своими сбережениями долгую безбедную старость.

Приведу еще один любопытный факт для критиков. Наши женщины ведут не только более разнообразную сексуальную жизнь, они живут ею гораздо дольше, чем женщины во внешнем мире. Известны очень привлекательные артистки в возрасте шестидесяти лет. Не удивительно, что они покидают нас со слезами на глазах. В конце концов, неужели им было плохо здесь? Подумаешь, подневольное состояние и изредка телесные наказания. Но ведь в любой жизни бывают пасмурные дни. Поразительно, что большинство наших клиентов – мазохисты.

Я почти уверен, что, если женщины средних и высших классов получат в свое распоряжение тюрьму-ферму по разведению самцов, обитателям ее будут заказывать крайне агрессивные программы. Существует закономерность: людям с высоким положением, достигшим большого успеха в социуме, иногда хочется быть униженными в своей супружеской спальне. Одна из великих трагедий нашего времени – то, что эти люди обычно вступают в брак друг с другом. Между тем теперь уже очевидно, что я превратился из мелкого жулика в общественного благодетеля. Зонтаг, конечно, заявила бы, что сначала я был мелким жуликом, обворовывающим маленьких людей, потом стал более крупным мошенником и взялся за больших людей, а теперь присоединился к большим людям, чтобы снова обирать маленьких людей, но в больших масштабах. Не сомневаюсь, что мистер Карл Маркс согласился бы с Зонтаг, однако я не марксист. Как я скажу, так и будет.

Возможно, сейчас вы уже готовы признать меня. Будучи главой гигантского транснационального Синдиката судебных взысканий и сексуального удовлетворения, я вездесущ и непобедим. Ни одно правительство мира не выступит против меня, потому что все правительства являются членами моего комитета. Лидеры всех крупных движений владеют акциями учредителей. Если бы широкой общественности стало известно, что вся эта сеть тянется, подобно паутине, из одной точки – моего мозга, – моя жизнь оказалась бы в серьезной опасности со стороны левых экстремистов. Но никто не сможет узнать меня под маской. Люди знают меня как скромного и рассудительного шотландского электрика, который порою останавливается в небольших семейных отелях в Тилликоултри, Грэнджмаусе или Нэрне. Самые близкие агенты знают еще меньше. Для них я просто голос в телефонной трубке.

ДЗЫНЬ. ДЗЫНЬ.

Вам звонят из Йоханнесбурга.

– Слушаю.

– Агент Ноль-ПРСТ докладывает из Йоханнесбурга, сэр.

– Говорите.

– Поступила свежая партия черной патоки, сэр.

– Сколько?

– Двадцать килограммов.

– Как насчет свежести?

– Четыре десятки, четыре двадцатки, четыре тридцатки, четыре сороковых, четыре пятидесятых.

– Четыре пятидесятых, Ноль-ПРСТ?

– Они спелые, сэр.

– Хорошо. Разделите всю партию на пять частей между Чикаго, Сиднеем, Берлином, Парижем и Гленротом.

– Гленротом, сэр?

– Вы меня хорошо слышите.

– Как распределить по свежести, сэр?

– Решите сами. Проконсультируйтесь с местными инспекторами.

– Так точно, сэр. Сэр, а где находится Гленрот?

– Посмотрите по карте. Ближайший порт – Метхил.

– Спасибо, сэр. Спокойной ночи, сэр.

Отбой.

Агент Ноль-ПРСТ, наверное, думает, что я старею и хватка моя все слабее.

Вообще-то нашему центру в Гленроте не нужны четыре новеньких, но нужны новые цвета, нужна сладость нежной черной патоки. Я еду в Гленрот на следующей неделе, якобы за тем, чтобы проверить установку продукта национальной компании в какой-то церкви – теперь даже церкви начали беспокоиться о своей безопасности. Черт, приятель моей матери родом из Гленрота! Могу я иногда позволить себе быть щедрым, могу я побаловать себя? Я добываю деньги тяжелым трудом, и акционеры не жалуются. (Перестань строить из себя дурачка.)

Лучше быть счастливым дураком, чем инспектором систем безопасности на грани самоубийства. (Ты не счастливый.)

Заткнись-ка, ты, тихий, еле слышный, вонючий голосок.

Глоток.

Вот тебе, глупый вонючий экскремент интеллигентского сознания.

Глоток. Еще глоток.

С такими темпами я тебя уничтожу, не пройдет и года.

Глоток. Еще глоток. И еще один.

Да, су-ударь, когда я оглядываюсь на пройденный путь, на десятки лет, отданные службе обществу, мне иногда кажется, что самыми счастливыми были дни, проведенные в сырой горной хижине, после того как мы с Купидоном объединились против Большой Мамочки. Там не было даже электричества, но моих скромных знаний хватило, чтобы переоборудовать старый велосипед в генератор. Когда он был готов, Мамочка захихикала и сказала Жанин:

– Тебе предстоит долгая дорога. Зато ночью будешь хорошо спать, крошка моя.

Я ухмыльнулся и покачал головой.

– Ты неправильно поняла, Мамочка. У этой девочки не хватит здоровья. А вот у тебя проблемы с лишним весом. Так что залазь в седло.

Она посмотрела на меня с надеждой, уверенная, что я шучу. И я действительно шутил, но шутил как раз над ней. Я медленно снял свой толстый кожаный ремень и несколько раз хорошенько хлестнул ее по заднице, пока она сама не попросилась в седло. Когда за окном стемнело, Мамочка генерировала электричество – светилась лампочка, а Купидон, Жанин и я долго с удовольствием играли в покер на раздевание. (Разве в покере должно быть не четыре игрока?) Заткнись. Здесь я устанавливаю правила. Жанин проигрывала медленно, мы специально давали ей это почувствовать. Следующий день выдался жарким и солнечным. Большая Мамочка была слишком утомлена, поэтому мы позволили ей отдохнуть на солнышке, чтобы с нее сошло еще несколько унций веса. Мы разложили ее голую в форме морской звезды и мучили на все лады, а в какой-то момент Купидон додумался натереть ей сиськи коричневым сахаром, нет, маслом, чтобы потешить комаров. Вот тогда она запела по-другому. (Разве в Америке есть комары?) Остолоп, комары есть ВЕЗДЕ, они неискоренимы, если их уничтожить, нарушится вся экологическая цепь, которая связывает птиц со зверями, цветы с фруктами, травы и мхи с деревьями и тундрой и со всеми, кто бродит по земле со времен потопа, комары НЕ МОГУТ быть уничтожены, ибо вместе с ними будет уничтожен и САМ ЧЕЛОВЕК, что это за бред я несу? Откуда у меня в голове эта научно-библейская галиматья? По радио услышал, что ли? Ничего не хочу, кроме, да…

Большая Мамочка, блестящая от масла и такая доступная, вся мокрая от слез, от пота, вся дрожит и стонет, потому что Купидон делает татуировки на ее заднице (мы ее перевернули), изображая вязь из всевозможных непристойностей и мерзостей, которые он отыскал в моем мозгу. Будучи Купидоном, я продолжаю уродовать ее зад, а будучи Хьюго, переворачиваю ее и затыкаю ей рот поцелуем, а манду – своим членом. На какое-то время я становлюсь для нее всем – единственным мужчиной во Вселенной. Я хочу и всегда хотел вообразить, что и ей гоже все это нравится. Но вот я кончил трижды, полностью освободив свои семенные железы в презерватив «Дюрекс», на который надет нейлоновый носок, а на него – шерстяной носок. Я никогда не оставлял пятен на пижаме или постельном белье, поэтому Хелен ни о чем не догадывалась. Слава богу, она всегда спала крепким здоровым сном. Тут у меня и случился приступ сенной лихорадки. Мое хрипение и бред разбудили ее, она сходила на кухню и приготовила мне чай с лимонным соком и коричневым сахаром. Я воспользовался ее отсутствием, чтобы избавиться от «Дюрекса» и сунуть слегка намокшие носки в корзину для стирки. Хелен всегда действовала безупречно в экстремальных ситуациях, делая все быстро и спокойно. Больше всего ее пугали банальности, а может, ей просто становилось скучно. Я так и не смог понять этого. Конечно, она испытывала постоянное напряжение. У нее было гораздо меньше реального секса, чем у меня, если только она не мастурбировала втихомолку. Хотя я сильно в этом сомневаюсь. Однажды я попытался завести с ней разговор на эту тему, но она тут же за ткнула уши. Мне до сих пор бывает жаль, что мы расстались. Забыть ее.