Текст книги "Песня исцеления (СИ)"

Автор книги: Алана Инош

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 11 страниц)

   – Остынь, голубчик, – усмехнулась Светлана. – А то уж очень горяч, я погляжу.

   Тот опешил и встал столбом с разинутым ртом и растопыренными в стороны руками, весь мокрый до нитки, а волшебница, сложив губы, посреди весеннего дня дунула на него морозом и вьюгой. Его одежда, борода и волосы покрылись корочкой льда, с носа повисла сосулька, а шапка превратилась в маленький сугроб.

   – Говорю же – остынь! Ступай домой, пока всё себе не отморозил, – сказала Светлана, легонько ткнув его в спину.

   Захрустел лёд, и мужик неуклюже зашагал, нелепо переставляя плохо гнущиеся обледенелые ноги, а волшебница засмеялась с перезвоном светлых прозрачных сосулек в голосе.

   – Здорово ты его, – с восхищением проговорила Драгона, когда та поравнялась с ней. – Доброе утро, уважаемая Светлана!

   – Здравствуй, Драгона, – уже с летним теплом в улыбке сказала кудесница. – Что у вас тут творится, что это за безобразник был, чего ему надо?

   – Да негодяй один, жену свою искал, – ответила навья, снова чувствуя сердцем лёгкий вишнёвый хмель.

   – Не повезло ей с мужем, – нахмурилась Светлана. – Она здесь?

   – Да, – кивнула Драгона. – Она недавно родила, с ней два младенца. Пойдём внутрь, расскажу.

   Пока Светлана переодевалась в больничное облачение, навья вкратце поведала ей историю Будинки. Грязные следы, оставленные на полу сапогами буяна, уже смыли крепким раствором щёлока.

   – Здравствуй, Будинка, – ласково обратилась волшебница к молодой матери. – Меня зовут Светлана, я кудесница. Я помогаю людям, у которых случилось какое-либо горе.

   Её милое лицо, нежный околдовывающий голос и излучаемые ею вишнёвые добрые чары сразу расположили робкую Будинку к ней; Светлана улыбалась, и на лице беглянки неуверенно начала проклёвываться ответная улыбка. Хныкающие малыши тут же успокоились, как только палец волшебницы нарисовал в воздухе золотистый узор. Драгона поняла: Будинка в надёжных, умелых и ласковых руках. Если они с Бенедой и матушкой Рамут отвечали за её телесное благополучие, то Светлана взяла на себя заботу о её душевном состоянии. А оно было, без сомнения, непростым.

   Работы не убавлялось. Спустя несколько дней в больницу пришла скромно одетая женщина, держа за руку мальчика лет восьми с тяжёлым искривлением спины. Он еле ковылял. Одного взгляда Драгоне было достаточно, чтобы понять: случай очень непростой, искривление позвоночника плохо сказывалось и на общем состоянии здоровья ребёнка, его внутренности были не на своих местах, сдавливались в скрюченном теле. Мальчик был хрупкий, хилый и бледненький, с остреньким лицом и недетским, печальным взглядом огромных серых глаз. Его мать была когда-то очень хороша собой, но жизненные невзгоды состарили её прежде срока. Кроме того, она и сама была не вполне здорова: Драгона обратила внимание на её левую руку, усохшую и несколько скрюченную.

   – Здравствуй, как тебя зовут? – приветливо обратилась навья к мальчику.

   – Малко, – застенчиво ответил тот.

   Его мать звали Любицей, она уже пятый год вдовствовала с четырьмя детьми. Хорошо – семья брата им помогала, а то по миру бы пошли.

   – Я слыхала, тут у вас целительницы очень сильные, может, поможете сыночку моему? – утирая слезу, проговорила вдова тихо. – Мы уж всем семейством денег наскребём – коли надо, заплатим.

   Больницы содержались частично государственной казной, частично – пожертвованиями богатых людей и князей. Большой вклад вносили Белые горы. Впрочем, если исцелённый желал отблагодарить и предлагал вознаграждение в меру своих возможностей, целители не отказывались. С бедняков не брали ничего.

   – Посмотрим, – сказала Драгона.

   Она отвела обоих в смотровую комнату и вызвала Бенеду. Та принялась обследовать мальчика, и по её лицу Драгона видела, что этот случай для сестры – серьёзный вызов, непростая задача, решить которую ей явно очень хотелось.

   – Дело нешуточное, – проговорила Бенеда наконец. – Здесь простого лечебного воздействия будет маловато, искривление очень жестокое. Но попробуем побороться. – Сестрица, – вскинула она взгляд на Драгону, – а ты чего стоишь без дела? Пока я мальцом занимаюсь, ты мать посмотри.

   В этом была вся Бенеда – за словами не очень-то следила, по шёрстке не гладила. За «стоишь без дела» хотелось отвесить ей подзатыльник – старшей сестре-то указывать! Но Драгона, решив отложить разборки на потом, предпочла заняться делом.

   – Ой, да я уж как-нибудь обойдусь, вы, главное, сыночку помогите, – начала было отказываться женщина.

   – Не спорь, голубушка, – строго проговорила Драгона, но в этой строгости звучала забота.

   Усыхание руки происходило из-за поражения суставов и сухожилий. Хрящи разрушались, связки укоротились, рука была сильно ограничена в движениях, бледная; мышцы – дряблые и сильно уменьшенные в объёме. Поражены были почти все суставы этой конечности. Страдала женщина уже несколько лет.

   Драгона направила в кости, хрящи и сухожилия целебное воздействие высокой плотности и силы. Её ладонь скользила, не касаясь кожи, но воздух между нею и рукой Любицы нагревался всё сильнее.

   – Ой, жаром жжёт, – испугалась та.

   – Всё так и должно быть, – успокоила навья. – Потерпи, это идёт лечение.

   А Бенеда тем временем бережно уложила мальчика на лежанку лицом вниз.

   – Вот так, молодец, – приговаривала она ласково. – Полежи так, дружок, мне надо посмотреть и подумать, что же с тобой делать.

   Драгона, занимаясь лечением женщины, порой поглядывала на сестру. Мысль Бенеды работала, глаза горели светом ума, который трудился над решением задачи.

   – Мне нужна бумага. Большой лист бумаги! – наконец объявила она.

   За бумагой послали в книжную лавку, и через полчаса Бенеда, разложив лист на столе, начала чертить и рисовать. Она изобразила позвоночник мальчика в натуральном размере, время от времени сверяясь с измерениями. Её пронизывающий взор видел кости внутри тела, а рука переносила их очертания на бумагу. Потом Бенеда принялась рисовать какое-то приспособление наподобие длинной толстой проволоки, которая крепилась к позвонкам заострёнными винтами в два ряда, с обеих сторон.

   – Вот, в общих чертах, – проговорила она наконец. – Нужна будет лучшая белогорская сталь с особой волшбой, которая позволила бы этому приспособлению находиться внутри живой плоти без отторжения и воспаления последней. И оказывать целительное воздействие на тело. Это непростая и новая задача для белогорских мастериц. Мы придадим позвоночнику положение, как можно более близкое к здоровому, а это приспособление будет удерживать его в нём.

   – Ну, ты, сестрица, и дело задумала! – озадаченно покачала головой Драгона.

   Вопрос был в том, кто оплатит труд оружейниц. Дело было сложным, требовало творческого и нового, изобретательного подхода как к работе с металлом, так и к волшбе. Но не существовало ничего неподвластного чудотворным и искусным рукам белогорских мастериц, наделённых земной силой Огуни в сочетании со светлой и целительной силой Лалады. Бенеда собиралась ещё над этим подумать и поработать, сделать более тщательный и подробный чертёж с самыми точными размерами и мельчайшими деталями, а то, что она сейчас изобразила, было пока лишь наброском.

   – Я покажу этот чертёж матушке Рамут, а она, возможно, обратится к государыне Огнеславе. Княгиня любит новшества. Возможно, ей это понравится, и она поможет с оплатой работы по созданию позвоночного крепежа.

   – Смелый замысел, – проговорила Драгона. – Знаешь, а в этом что-то есть.

   А у матери мальчика уже после первого лечебного воздействия наметились улучшения в руке. Драгона направила её к кошкам-целительницам на лечение светом Лалады; конечно, за один раз недуг устранить не представлялось возможным, требовалось несколько раз прикладывать целебное воздействие, но главное – недуг поддавался, отступал. А значит, его можно было постепенно одолеть.

   Несмотря на свою занятость, княгиня Огнеслава приняла обеих навий, мать и дочь, с интересом рассмотрела усовершенствованный чертёж. Она сама была оружейницей и особо покровительствовала кузням. Белогорское кузнечное искусство не стояло на месте, осваивало новые области, новые задачи, появились новые виды волшбы. В последние несколько десятилетий в кузнях стали изготавливать ещё и различные инструменты и приспособления для врачевания. И вот – очередная задача, новый вызов для кошек-мастериц. Справятся ли они? Огнеслава верила в это.

   – Сестрице Светолике это понравилось бы, – задумчиво добавила она. – Я хоть и уступаю ей во многом, но стараюсь равняться на неё.

   Рамут с Бенедой вернулись с приёма у белогорской княгини довольные: та дала добро на изготовление позвоночного крепежа для мальчика и сама намеревалась оплатить труд оружейниц. Семье ребёнка это не должно было стоить ни гроша. Также белогорская владычица хотела своими глазами посмотреть на итог лечения. Возможно, мальчику помог бы и целебный камень, но Бенеда с Рамут понимали, что камень – один-единственный на всех, к нему и так стоит огромная очередь, и его носительница не могла разрываться сутками напролёт, без пищи и сна, исцеляя всех страждущих. Она и так уже долгие годы работала, не щадя себя, с шести утра до десяти вечера с одним выходным в десять-четырнадцать дней. Требовалось изобретать новые способы лечения, развивать врачебную науку. Если операция пройдёт успешно, быть может, тем же способом можно будет помогать многим «кривобоким» и «горбатым».

   Наряду с добрыми событиями случались и неприятные. Муж Будинки, Зрыка, тем временем не сдавался и решил отомстить навьям-врачам, потрепать им нервы и попить их крови. Скорее всего, он не сам до этого додумался, в суд обратиться его надоумила мать. Он обвинял Драгону и Рамут в том, что они украли у него жену и малых детушек и держали у себя, делая над ними какие-то бесчеловечные научные исследования. Сам Зрыка был туповат, в этом коварном измышлении чувствовался более изощрённый ум его родительницы. Рамут получила вызов в суд, в котором требовалось дать подробные объяснения и привести Будинку с детьми, дабы подтвердить, что они живы и здоровы.

   Будинка пока находилась в больнице: белогорское кольцо для неё и маленькие обручья для детей ещё были в работе. Узнав, что ей надлежит явиться в суд и снова увидеть ненавистную для неё семью, она затряслась, заплакала. Светлана её успокаивала:

   – Будинка, голубушка, никого не бойся, больше они тебе зла не сделают, мы не позволим! Никто тебя в обиду не даст! Мы все будем рядом с тобой и защитим тебя от них. Никто не сможет принудить тебя вернуться туда и не отнимет деток. Не бывать этому никогда! Правда ведь, Драгона?

   И она вскинула на навью серьёзный, глубокий взор, от которого та ощутила сладкое щемление сердца и волшебное чувство единства с прекрасной кудесницей. Её переполнила яростная готовность разорвать в клочья любого, кто хоть пальцем тронет эту бедную хрупкую девочку, растерзать всех её обидчиков. Рука об руку со Светланой она была готова на любые подвиги. Разумеется, она и без этого выступила бы в защиту Будинки, но призыв Светланы поднимал боевой дух Драгоны до небесных высот. Вместе с ней – хоть в воду, хоть в огонь! Лишь бы – вместе.

   – Вне всяких сомнений! – произнесла навья твёрдо.

   Светлана ответила ей тёплым взглядом, и Драгона воспарила на незримых крыльях воодушевления и блаженства.

   Ночью перед походом в суд Будинка не могла уснуть от тревоги, и Светлане пришлось погрузить её в сон волшбой. Малышей, чтоб не беспокоили мать и дали ей как следует отдохнуть, она тоже ласково и бережно усыпила.

   В качестве своих свидетелей Драгона с матушкой призвали нескольких врачей из больницы, на глазах которых Будинка пришла туда. Все они могли подтвердить, в каком она была состоянии. Пришла и Радимира, готовая своей честью поручиться за безукоризненную порядочность супруги, которая никаких жестоких опытов над людьми никогда не ставила. Светлана ни на шаг не отходила от съёжившейся Будинки, прижимавшей к себе завёрнутых в одеяльца младенцев. Волшебница обнимала её за плечи оберегающим движением, будто крыльями её укутывала. Своим посохом она могла остановить любого, кто посмел бы покуситься на её подопечную, но для дополнительной защиты с обеих сторон стояли Драгона и Рамут. Драгона прикрывала Светлану, а её родительница – Будинку. Радимира держалась около супруги, тоже исполненная готовности защищать.

   Тыл Драгоны никто не прикрывал, но решимость её от этого не уменьшалась. Она чувствовала, что правда на их стороне. И вдруг она ощутила лёгкий дружеский хлопок по плечу. Это Бенеда, вырвавшись с работы, встала рядом. Она сейчас была очень занята мальчиком с искривлением позвоночника и погружена в ход изготовления костного крепежа, тесно общаясь с оружейницами, поэтому на её присутствии в суде не настаивали, но она всё же пришла в последний миг.

   – Ничего, сестрица, прорвёмся, – ободряюще сказала она и подмигнула.

   Сердце Драгоны согрелось, все мелкие недоразумения между ней и младшей сестрой ушли в тень и растворились, ненужные и ничего не значащие. Она подняла раскрытую ладонь, и Бенеда стиснула её крепким пожатием поддержки и единства. Ничего драгоценнее этого не существовало на свете.

   Едва завидев Будинку с детьми, свекровь запричитала:

   – Ох, ох, детушки, ох, кровинушки мои родные! Что же с вами эти нелюди, эти оборотни сделали?! Ой, ой, ой, люди добрые, что же это делается?!

   Суд был открытым, посмотреть мог любой. Народ, не знакомый с истинным положением вещей, сочувственно поглядывал на безутешную женщину, у которой отняли маленьких внуков, а на ответчиц – с осуждением и враждебностью. Впрочем, нахождение кудесницы Светланы именно рядом с ответчицами людей удивляло. Волшебница славилась своей справедливостью и добротой, она не могла принять неправильную сторону. Что же это могло значить? Кто же прав?

   Сначала судья, величавый бородатый муж в высокой шапке и с округлым сытым животом, велел говорить истцу. Зрыка повёл речь сперва бодро и напористо, но потом начал спотыкаться, мямлить, забывать нужные слова. Его слушали внимательно, но его пыканье и мыканье уже вызывало нетерпение, хотя добросердечные слушатели и склонны были списывать это на волнение: всё-таки человека с женой и детьми разлучили. Произнесение речей явно не было его коньком, и слово взяла его мать. У неё язык был гораздо лучше подвешен, и она наплела такого, что народ только изумлялся и ахал. Она поведала жуткую историю о том, как навья, главная целительница, отнимала у них Будинку с детьми целых два раза. В первый раз они привели её в больницу с каким-то пустяковым недомоганием, а там Будинке аж череп вскрыли и в мозгах ковырялись, у неё на голове от этого проплешина осталась. Судья велел Будинке снять платок и повойник и показать, правда ли это. С этим ей помогла Светлана, так как руки Будинки были заняты детьми. Народ ахнул: действительно, сбоку в пышных волосах у Будинки красовалась область, покрытая отросшим ёжиком. Выходит, и впрямь у неё в голове ковырялись!

   Далее языкастая свекровушка в красках поведала о том, что после того вмешательства Будинка стала сама не своя – не иначе, из-за того, что в мозгах у неё навьи ковырялись и что-то там изменили. Стала невестка совсем другая – не покладистая, добрая и хозяйственная, как раньше, а дерзкая, непокорная, своенравная. И мужа она разлюбила, из повиновения вышла, стала ему прекословить и на ссоры нарываться. Это всё оборотни виноваты, мозги ей свернули набекрень!

   Народ слушал и ахал, ужасаясь.

   Второй случай свекровь описала ещё более красочно и душераздирающе. После вмешательства в мозги Будинка стала покорна оборотням, они её приручили, как щеночка. По их зову она среди ночи и побежала к ним из дома, забрав с собой двух сыночков, дабы собственноручно отдать невинных малюток на растерзание этим нелюдям, чтоб они их выпотрошили и всю кровушку высосали!

   Бабы охали, мужики качали головами. Судья крякнул, почесав бороду.

   – Но ведь вот же они, живые! – воскликнул кто-то.

   – А кто их знает, может, уже и не живые кровинушки мои! – дрожащим от слёз голосом сказала свекровь.

   Судья пожелал сам удостовериться, что оба ребёнка живы, и поманил Будинку к себе. Та, уже подвергнутая унизительному показу своей проплешины на месте операции, восприняла это как новое издевательство, обхватила детей и замотала головой.

   – Не дам! Не заберёте их у меня!

   – Да успокойся, жёнка! – прикрикнул на неё судья. – Никто у тебя детей не отбирает, покажи только, что они живые!

   – Пойдём вместе, голубушка, ничего не бойся, – ласково зашептала ей Светлана и взглядом пригласила Драгону сопроводить их к столу судьи.

   Будинка двинулась еле-еле, поддерживаемая с обеих сторон кудесницей и Драгоной, слабея с каждым шагом. Судья велел поднести детей поближе и показать ему их личики. Тут оба малыша проснулись, и на всю палату раздался детский плач на два голоса.

   – Живые!.. Живые! – прокатилось среди слушателей.

   А Будинка, пребывавшая на пределе нервного напряжения, обмякла и начала оседать. Светлана едва успела поймать детей из её ослабевших объятий, а Драгона подхватила Будинку на руки.

   – Она просто переволновалась, – объяснила она.

   – Хорошо, сажайте её на место, – разрешил судья. – И приведите в чувство.

   Драгона отнесла Будинку и усадила на лавку, детей временно взяла Радимира и принялась убаюкивать мурлыканьем, а Светлана своими колдовскими пальчиками сплела золотой узор волшбы, и тот сеточкой лёг на лицо Будинки. Та открыла глаза.

   – Всё хорошо, моя милая, всё хорошо, – ласково приговаривала волшебница.

   – Мои деточки, – простонала Будинка, осознав, что её объятия опустели.

   – Не пугайся, вон они, у госпожи Радимиры, – показала Светлана. – Смотри, как они сладко уснули под мурчание-то!

   – Дайте их мне... дайте...

   Малышей вернули матери, и она судорожно прижала их к себе. Они снова спали, как маленькие котята.

   – Ну, что ты скажешь, жёнка? – обратился к Будинке судья. – Всё ли, что твой муж и свекровь поведали, правда?

   Та обмерла, не в силах сказать и слово. Светлана снова зажурчала ей на ушко успокоительной речью:

   – Крепись, крепись, моя хорошая... Скажи всё как есть, ничего не бойся. За правду тебя никто не осудит. Я с тобою.

   Будинка собралась с силами и произнесла:

   – Досточтимый суд... И вы, люди добрые... Не верьте ни одному слову моей свекровушки. Нет правды в том, что она тут наговорила.

   – Да как же нет, как же нет правды-то?! – оборвала её та, вскакивая со своего места и упирая руки в толстые бока, раздувая свой нос-бульбочку и возмущённо сопя ноздрями. – Люди добрые, это оборотни проклятые всё ей внушили, не свои мысли она говорит, а ихними волчьими словами её уста брешут!

   – Помолчи, мать, – строго осадил её судья. – Когда ты говорила, тебя слушали и не перебивали. Теперь и ты послушай, когда другие говорят! – И кивнул Будинке: – Говори далее, жёнка.

   Будинке стоило больших усилий снова собраться после наскока свекрови. Светлана её приободрила ласковыми словами, и та опять заговорила:

   – Так вот, люд добрый... Взял меня муж бесприданницей, и были счастливы мои матушка и батюшка, что замуж меня сбыли. Небогаты мы, а детей много, тяжело столько ртов кормить. Считали мои родители свекровушку и мужа моего за благодетелей, оттого что теперь те меня кормить станут. А люди они оказались недобрые, помыкали мною, как рабыней, слова ласкового я от них не слышала. Всю работу на меня взвалили. И когда детушек под сердцем понесла, послабления мне не было. День-деньской спину гнула, как холопка, а им всё не то, всё не так. Иди, переделывай! А у меня уж ноженьки подламываются... Ну и получу колотушку. Муж – плёткой или кулаком, свекровушка скалкой ударить могла, за волосы таскала.

   – Да когда ж я на тебя, негодница, глаза твои бесстыжие, руку-то поднимала?! – опять вскочила свекровь. – Люди добрые, не верьте, врёт она как дышит, бровью не ведёт!

   – Так, мать! – прикрикнул судья. – Ежели ты перебивать станешь, велю тебя из судебной палаты вывести!

   – Всё, молчу-молчу, боярин-батюшка, – покорно откликнулась свекровь, садясь на место.

   Эти нападки действовали на Будинку подобно ударам, сбивали с мысли, пугали, лишали решимости. Светлане пришлось снова пустить в ход всё своё искусство, чтобы вернуть ей способность говорить. Она рассказала о том, как донашивала детей последние деньки, была нерасторопна и неповоротлива из-за большого живота. Не угодила мужу тем, что кашу замешкалась подать. Он закричал на неё, она сказала «погоди!», а ему показалось, что грубо она ему ответила, непочтительно. Разозлился и пихнул её, она упала, ударилась головой и впала в беспамятство. А очнулась уже в больнице, где её вылечили и помогли разродиться. Сперва хотела она вернуться к родителям, но те сказали, что обратно не возьмут, прокормить её с детьми не смогут, велели идти обратно к мужу. Делать нечего, пошла она снова к своим благодетелям-мучителям – теперь уже с малыми детушками. И всё началось сызнова. Детушки плачут, кушать просят, спать не дают, а муж своё требует. Хоть разорвись между ними! И никаких поблажек из-за детей, изволь всё успевать, иначе – быть битой. Уж думала Будинка, что либо рассудком тронется, либо пойдёт и с отчаянья в речку кинется. Но пожалела детушек малых, ведь без матушки останутся... Опять оплошала она, из-за недосыпа вечного кашу пересолила. Муж опять разгневался и принялся наказывать. Бил по голове, в глаз сковородкой со всей силы звезданул, и что-то внутри треснуло. А он ещё и ещё бил. Опять она чувств лишилась. Потом кое-как поднялась – всё болит нестерпимо, лицо опухло, глаз кровью заплыл, зрение мутиться начало. Думала, хоть теперь пожалеют, ан нет – работай, как ни в чём не бывало! Да ещё покрикивают, недовольные, что Будинка как муха сонная ползает. А ей всё хуже и хуже. Дождалась, когда все заснут, детей взяла и в больницу ушла – туда же, где её в первый раз вылечили. Там уже без памяти упала и не чувствовала, как целительницы ей всё побитое и поломанное исправили и снова целым сделали. Да, остаться в больнице она сама пожелала и возвращаться к мужу не намерена, потому что убьёт он её однажды. Устала терпеть злобу да брань, побои да попрёки, хватит, нахлебалась!

   – Ах ты, дрянь неблагодарная, тебя поили-кормили, в семью приняли, а ты нас теперь ругаешь да перед людьми поносишь, поклёп на нас возводишь! – взвилась свекровь.

   – Так, моё терпение лопнуло! – ударил судья кулаком по столу. – Выведите её вон из палаты судебной!

   Как ни причитала, как ни просила прощенья свекровь, но два дюжих молодца крепко взяли её под белы рученьки и выволокли вон. Остался её сын один в качестве истца. Народ загудел, зашушукался.

   – Тихо! К порядку! – гулко пробасил судья. – Продолжаем суд! Пусть теперь навьи-целительницы ответят, что, как и зачем делали, лечили жёнку или калечили, правда ли то, в чём истцы их обвиняют. Да говорите всё как есть, ни слова лжи!

   Драгона ощутила лёгкий холодок. Летнее вишнёвое тепло взгляда Светланы укрепило её дух, и она вышла вперёд. Чётко, спокойно и как можно более простым языком, понятным для несведущих во врачебных делах людей, она рассказала о двух операциях. Навья подчеркнула, что вмешательства не направлены на то, чтобы менять нрав, мысли и поступки людей, они только лечат телесные повреждения и недуги. Также она попросила судью выслушать свидетелей – других врачей из больницы, которые видели, в каком состоянии пришла Будинка. Судья согласился, свидетелей выслушали. Среди них были и женщины-кошки, которые издавна пользовались большим доверием и уважением у людей. Коротко выступила Бенеда, которая проводила вторую операцию; она подтвердила, что такие повреждения можно было получить только от сильных ударов. Подытожила выступление стороны ответчика Рамут, которая рассказала о том, что её целью всегда было улучшение человеческой жизни и борьба с недугами, для того она и трудилась все эти годы, открывая лечебницы и обучая новых врачей.

   Радимира подтвердила её слова, а уж она-то, как одна из самых влиятельных женщин-кошек, без которой не обходилось ни одно государственное дело на самом высоком уровне, не могла не знать, вредна или полезна деятельность её супруги. Радимира как раз ведала вопросами безопасности и всегда всё проверяла самым тщательным образом. Если бы дела известной целительницы приносили вред, ей не позволили бы делать то, что она делает, и с немалым успехом. Также досточтимому судье должно быть хорошо известно, что добро на эту деятельность дала сама княгиня Огнеслава, а князья Воронецкого и Светлореченского княжеств её в этом поддержали.

   Вдруг раздался изумлённый и почтительный гул. Народ в передних рядах оборачивался, чтобы разглядеть, что происходило сзади.

   – Огнеслава... Белогорская княгиня, – передавалось из уст в уста.

   Раздалось громогласное:

   – Дорогу княгине Огнеславе!

   Те из зрителей, которым не хватило сидячих мест, поспешно расступались, отодвигаемые кошками-дружинницами, а по образовавшемуся проходу, сверкая золотой вышивкой на красном корзне (плаще – прим. авт.) и бисером на чёрных сапогах с кисточками, величаво и с достоинством шествовала правительница Белых гор. Драгоценный княжеский венец сверкал на её гладкой голове оружейницы, а с темени спускалась на грудь длинная косица с яхонтовым накосником на конце. Погода была ещё прохладная, и под плащом Огнеслава носила чёрный белогорский кафтан с золотой вышивкой. Вышивки не было слишком много – в основном по нижнему краю одежды и рукавов, а также на груди.

   От Драгоны не укрылось, какой изумлённый взгляд устремила матушка Рамут на супругу. Радимира чуть улыбнулась: видимо, это она известила княгиню о суде. Огнеслава не могла оставить его без внимания: всё-таки обвинения выдвигались против самой известной целительницы, которая возглавляла всё врачебное дело в Белых горах и прилегающих княжествах.

   Сам судья встал навстречу Огнеславе, все в судебной палате тоже поднялись на ноги. Княгиня нашла глазами ответчиц, улыбнулась и кивнула, те почтительно поклонились.

   – Нет нужды докладывать, – сказала белогорская правительница, – я знаю суть дела. И скажу следующее: все обвинения, которые этот голубчик и его матушка выдвигают против госпожи Рамут и её дочери Драгоны – полная чушь и клевета. Это просто смехотворно. Госпожу Рамут я знаю много лет, уважаю и ценю, восхищаюсь её добрыми и полезными делами и той неутомимостью, с которой она трудится на благо людей, во имя их здравия. Её дочери выросли также достойными уважения труженицами врачебного дела и искусными целительницами. А вот поведение истца, из-за которого его супруга тяжело пострадала и вынуждена была бежать из дома, вызывает у меня гнев и отвращение. Человек, поднимающий руку на хрупкую женщину, мать, носящую во чреве его собственных детей – негодяй и мерзавец. Подобная жестокость не может быть ничем оправдана. Думаю, уважаемый судья согласится с моим предложением взять этого человека под стражу незамедлительно. Ну а меру наказания для него следует избрать по всей строгости.

   Под вопросительно-выжидающим взглядом Огнеславы судья вытянулся, руки по швам.

   – Справедливейшая и мудрейшая из государынь! – гаркнул он. И крикнул страже, указывая на побелевшего Зрыку: – Ребята! Взять его!

   Крепкие добрые молодцы, опоясанные мечами, подступили к Зрыке с обеих сторон и взяли под руки. Тот затрясся, забормотал:

   – Не губи, государыня... Не губи, судья-боярин-батюшка! Всю вину признаю, бил, обижал жёнку по пустякам! Только не губите, головушку мою бедную не рубите!

   Судья распорядился:

   – В темницу его, на хлеб и воду! Через две седмицы – сечь прилюдно на площади кнутами, сорок ударов, пока шкура на спине не лопнет! И лицо его народу показать и имя с позором огласить, дабы запомнили и других девок ему в жёны не отдавали, коли свататься придёт. Пусть бобылём живёт, ежели не умеет достойным образом с жёнкой обращаться. А сия жёнка, коли желает, вольна с ним долее не оставаться и детей себе оставить.

   Зрыку увели под одобрительный гул народа, а Будинка, никак не ожидавшая, что ради её дела в суд придёт сама белогорская повелительница, опять ослабела – от потрясения. У неё затряслись и подкосились колени, когда она услышала приговор своему мужу. Она побледнела и начала заваливаться назад, и Светлане с Драгоной опять пришлось её поддержать с двух сторон. Огнеслава, заметив это, воскликнула участливо:

   – Да усадите вы бедняжку! – И добавила мягко, обращаясь к самой Будинке: – Ничего, голубушка, сиди, сиди. Всё закончилось, больше тебя никто не обидит. Слышала я, ты хочешь к нам в Белогорскую землю перебраться... Ну, добро, примем тебя.

   Будинка уже заливалась слезами от облегчения, счастья и благодарности ко всем, кто проявил к ней такое участие, заботился и защищал. Она чуть не сползла на пол, чтоб поклониться Огнеславе в ноги, но княгиня не позволила.

   – Ну, ну, это лишнее, милая.

   – Благодарю тебя, государыня, – всхлипывала Будинка.

   – Не меня благодари, а госпожу Рамут, которая встала на твою защиту, – улыбнулась Огнеслава.

   – И ей я благодарна от всего сердца, – воскликнула Будинка сквозь рыдания. – От меня родные матушка с батюшкой отказались, а она приняла, исцелила, помогла... Теперь она мне вместо матушки!

   – Вот и обними свою вторую матушку, – добродушно молвила княгиня.

   Та неловко ткнулась головой в плечо Рамут, припала щекой, а Светлана временно взяла у неё детей, чтоб объятия получились как следовало. Будинка прильнула всем телом и опять зашлась в счастливом плаче, сотрясалась, обнимаемая руками целительницы, и сама обнимала её что было сил. Драгона улыбалась, видя матушку смущённой и растроганной, и они со Светланой обменялись тёплым взглядом, от которого у молодой навьи снова стало сладко и светло на сердце. А в следующий миг она заметила, что Бенеда смотрит на них, многозначительно поигрывая бровями – мол, всё вижу, совет да любовь! Сердиться совсем не хотелось, напротив, Драгона протянула сестре руку, а та её сердечно пожала. Пожатие у неё было могучее.

   – Благодарю, что пришла, сестрица, – сказала Драгона.

   – Да не за что! – беззаботно отозвалась та. – Ну, вот и славно, что всё так закончилось. А теперь я, с вашего позволения, побегу на работу. Надо моего мальца проведать.

   Она всё пеклась о Малко, готовила его, воздействуя на его позвоночник, чтобы ко времени операции тот был достаточно податлив.