Текст книги "Седьмая жертва"

Автор книги: Алан Джекобсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц)

…четырнадцатая

Висящие над головой грязно-серые грозовые тучи грозили пролиться дождем, но пока что на землю не упало ни капли. У Карен в десять часов была назначена встреча с адвокатом, занимавшимся разводом, нопо дороге она решила заехать к Дикону. Если существовал какой-нибудь способ уладить дело об опеке полюбовно, миром – без привлечения тяжелой артиллерии в лице адвокатов, – она хотела найти его. Собственно, она ничего не имела против своего поверенного, но при этом отнюдь не горела желанием финансировать его отпуск на очередном пятизвездочном курорте.

Откровенно говоря, Карен не думала, что Дикон пойдет ей навстречу, но при этом она готова была сделать ему предложение в лучших традициях мафии… предложение, от которого он не сможет отказаться… предложение, в котором она уступит ему свои права на дом. Если и был хоть какой-нибудь способ достучаться до гранитного обломка, который Дикон некогда именовал своим сердцем, так только через его кошелек.

Карен стояла перед облупившейся серой деревянной дверью и чувствовала себя незваной гостьей. Прошло всего полтора года с тех пор, как она ушла отсюда, но ей казалось, что за это время она стала совершенно другим человеком. Человеком, который терпеть не может мужчину, владеющего домом, который она совсем недавно называла своим. Карен в задумчивости сунула руки в карманы брюк и качнулась с пятки на носок и обратно. Ей в самом деле нужно нажимать кнопку звонка? Действительно ли она хочет видеть Дикона?

Ведь она может передоверить все своему адвокату, действовать через него, и в этом случае никогда больше не увидит бывшего супруга. Но вдруг ей удастся воззвать к той стороне его натуры, которую она когда-то любила, достучаться до его доброй и трудолюбивой души, которая ныне растворилась в нетях, убедить его дать согласие…

Деревянная дверь распахнулась настежь, и перед нею предстал неухоженный и опустившийся мужчина сорока с чем-то лет, с вытянутым, обтянутым морщинистой пергаментной кожей лицом и растрепанными волосами цвета соли с перцем. Грязная белая футболка навыпуск и вылинявшие заношенные джинсы. Роста в нем было пять футов и одиннадцать дюймов, но теперь расплывшаяся фигура и обрюзгший живот делали его еще массивнее на вид. Он подошел к проволочной сетке на двери.

– Какого черта ты приперлась сюда?

Карен про себя поразилась тому, как быстро и низко может пасть человек, оказавшись на последнем круге ада, который так занимательно описал Данте.

– Ты стучала? Я ничего не слышал.

– Я собиралась позвонить.

– Ты не ответила. Какого хрена ты сюда приперлась?

– Я хочу поговорить с тобой о Джонатане.

– О чем именно?

– Я могу войти?

Дикон толкнул проволочную сетку на двери, едва не задев Карен по лицу, повернулся и зашагал в темноту. В гостиной стояла мебель, приобретенная на дешевой распродаже. Это была та же самая коллекция кресел и диванов, которую в свое время хотела выбросить еще Карен – от нее отказалась даже «Армия Спасения» и еще парочка благотворительных фондов, – но, оставшись без работы, Дикон не пожелал тратиться на новую обстановку. «Меня эта мебель вполне устраивает», – заявил он тогда, как будто был единственным обитателем дома.

Карен сразу же заметила обложки журналов «Пентхаус» и «Джагс», разбросанных по кофейному столику, и вздрогнула при мысли о том, что Джонатан видит их регулярно. Пожалуй, ей придется упомянуть об этом в суде, если до него дойдет дело, чтобы нарисовать картину домашнего «уюта», который готов был предложить сыну Дикон.

Ее бывший супруг наклонился к телевизору и выключил его.

– Итак?

– Джонатану здесь не нравится, Дикон. Насколько я могу судить, у тебя его присутствие тоже не вызывает положительных эмоций.

– Не смей говорить от моего имени. Он – мой мальчик, а мужчине нужен сын. Точно так же, как ребенку нужен отец.

В обычных обстоятельствах Карен согласилась бы с такими доводами. Но поскольку Дикон был отцом…

– Так что если это все, ради чего ты пришла, давай на этом и закончим.

Однако Карен не любила, когда ей указывали, что она должна делать и как себя вести. Кроме того, хамская беспечность Дикона изрядно раздражала ее. Сердце учащенно забилось, и она почувствовала, как в душе у нее поднимается гнев. Нет, не просто гнев. Ненависть. Куда подевался мужчина, которого она любила много лет тому назад?

– Я пришла предложить тебе кое-что, – сказала она. – За Джонатана. Предоставь мне полную опеку над ним, и я откажусь от своих прав на дом.

Дикон подошел к ней вплотную и остановился, так что лицо его оказалось в трех дюймах от ее собственного. Стандартная тактика устрашения, применяемая во время допросов, как раз и состояла в том, чтобы вторгнуться в личное жизненное пространство подозреваемого. Ее искусство преподал Карен ветеран полицейского управления Нью-Йорка. Однако для Дикона подобное поведение было естественным.

Но Карен не собиралась отступать. Она знала правила игры, потому осталась на месте, глядя в темные глаза бывшего мужа и задыхаясь от зловонного перегара, исходившего от него.

Он упер руки в бока и взглянул на нее сверху вниз.

– Смотрю, у тебя хватило наглости явиться сюда и предложить мне отступные за моего же сына.

– Ему здесь не нравится, Дикон. Если ты действительно желаешь ему добра, соглашайся с моим предложением. Я получаю полную опеку, а дом остается в твоем распоряжении. Без всяких условий.

Дикон стиснул зубы.

– Мне кажется, ты не расслышала, Карен. Мой ответ «нет».

– Да зачем он тебе здесь нужен, если ты только и делаешь, что оскорбляешь и унижаешь его?

– Ага, это он, значит, так говорит? – Дикон тряхнул головой. – Чертовы детки! Никто из них не способен сказать правду. Это похоже на болезнь.

– Я верю ему, Дикон. У Джонатана нет причин лгать мне.

– Нет, мисс Идеальная Мамаша!

– Если ты не согласишься на мое предложение, я снова подам иск, и пусть уже судья решает, как нам быть.

Лицо Дикона скривилось в злобной ухмылке.

– Сука! Только попробуй, и ты пожалеешь об этом.

Карен презрительно фыркнула и откинула голову.

– Больше я не реагирую на твои угрозы, Дикон. Ты ничего не можешь мне сделать.

Не успела Карен произнести эти слова, как почувствовала, как что-то зацепило ее правую лодыжку, а потом правая рука Дикона грубо толкнула ее в грудь. Нападение было таким внезапным и быстрым, что она не успела среагировать, а мгновением позже ее голова с глухим стуком ударилась о деревянный пол. Мир взорвался ослепительной вспышкой боли.

…пятнадцатая

Вздрогнув, я испуганно вскакиваю на кровати и понимаю, что заснул в своей комнате. Проклятье! Он идет. Я слышу, как скрипят половицы под его шагами. Тяжелыми шагами.

…Перед тем как уснуть, я видел, как он привел себе шлюху. Я знаю ее, она уже бывала здесь раньше. Я вижу ее глаза, то, как она смотрит на него. Это подлые глаза и злой, неприятный взгляд.

Дверь распахивается, и на пороге стоит мой отец. Ворот его комбинезона расстегнут, лямки свисают по бокам.

– Там кто-то был.

Он ухмыляется.

– Она – настоящая сука, но я избавился от нее.

– Она мне не нравится.

– Ха, знаешь, ты тоже ей не понравился. Она сказала, что ты – плохой мальчик. Если помнишь, точно так же называла тебя и твоя мамочка.

Мать. Она понятия не имела, что это такое – быть матерью. Да и откуда ей знать об этом? Она была патентованной сукой, совсем как те, которых он приводит домой.

– Вот что я тебе скажу. Этим сукам палец в рот не клади, откусят и не поморщатся. Они считают тебя мусором. Вонючим, гнилым мусором. Шлюхи всегда говорят о тебе всякие гадости. Они называют тебя уродом, но при этом считают, что тебе крупно повезло, раз у тебя есть такой отец, как я, который заботится о тебе.

Везение – не то слово, которое я употребляю применительно к своей жизни.

Он подходит к моей кровати, и я с замиранием сердца жду, что вот сейчас ремень со свистом вопьется в мое тело. я отодвигаюсь от него и жду…

– Это твоя шлюха мать виновата в том, что ты такой урод. Это она сделала тебя таким.

Я медленно приподнимаю голову, все еще ожидая, что прикосновение ремня обожжет мою кожу. Но тут я замечаю, что ремня на нем сегодня нет.

– Пора стричься, твои патлы слишком отросли! Пойдем, подстрижем тебя!

Он хватает меня и стаскивает с постели…

Блестящий образчик эпистолярного творчества!Он вдруг понял что должен что-нибудь сделать с тем, что только что написал. Пожалуй, стоит опубликовать его где-нибудь. И сделать это можно под чужим именем, чтобы никто не догадался, что он имеет к этому материалу самое непосредственное отношение. Хотя, быть может, я хочу, чтобы люди узнали о том, что мне пришлось пережить.Правда жизни или художественный вымысел? Разумеется, все,что он написал, – чистая правда, но кто этому поверит? Люди будут смотреть на него как на прокаженного, потому что кто же захочет иметь дело с человеком, с которым обращались так жестоко и бесцеремонно?

Нет, люди, которых заинтересует то, что он написал, найдутся обязательно.Люди, которые прочтут его рассказ запоем, не отрываясь, и сочтут его гением. Они будут читать и перечитывать его, показывать другим людям, изучать и толковать каждое слово, пока не разложат по полочкам, не навесят нужные ярлыки и таблички и всякие прочие глупости, которыми пользуются для оценки художественного произведения.

И копы тоже будут анализировать его рассказ.

Да пусть они рассматривают его хоть под микроскопом, они все равно ничего не найдут.Разумеется, это означает, что ему придется тщательно замести следы. Ничего, не страшно. Итак, решено: надо опубликовать написанное и посмотреть на реакцию читателей. Если проба пера пройдет удачно, он подумает о том, чтобы расширить свою аудиторию.

Он закрыл крышку портативного компьютера и сладко зевнул во весь рот, но тут же скривился от острой боли. «Мое лицо когда-нибудь убьет меня», – подумал он. Последняя сучка все-таки подловила его и врезала по голове так, что он на мгновение потерял ориентировку и поплыл, как говорят боксеры. Она впустила его в дом, но затем, должно быть, он чем-то выдал себя, потому что не говоря ни слова, она встретила его прямым ударом в лицо. Но его стремление убить оказалось сильнее ее желания выжить, потому что, ударив его, она повернулась и бросилась бежать. Он схватил ее за руку, развернул к себе и врезал в ответ, сначала левой, а затем и правой рукой. Быстро и чисто. Краешком сознания он отметил, что у него даже заныли костяшки пальцев. Но зато она рухнула как подкошенная, а потом он достал свою трубу, и все было кончено.

В детстве его били слишком часто, он получил необходимую закалку, и теперь никогда не бежал от драки. Он знал все запрещенные приемы, потому что испытал их на себе.

Он приложил пакет со льдом к шишке на лбу. Левая сторона лица и челюсть тоже припухли, но, к счастью, синяк был почти незаметен, и его можно будет легко скрыть макияжем. Агент ФБР с синяком под глазом и пурпурной шишкой на лбу неизбежно привлечет к себе внимание, а этого он пока что всеми силами стремился избежать.

Впрочем, кое-чему эта сучка его все-таки научила. Он должен тщательнее следить за собой и вырубать их быстрее, прежде чем они успеют ударить в ответ. Потому что в следующий раз в руках очередной сучки может оказаться нож или горлышко бутылки.

Он мысленно составил список возможных способов решения этой проблемы, но все они подразумевали определенный риск, самый большой из которых заключался в том, что ему придется открыто купить оружие. С другой стороны, Интернет позволял ему отправиться куда угодно и сделать что угодно, без того чтобы продавец внимательно вглядывался в его лицо или задавал ему вопросы о том, зачем ему понадобилось вооружиться.

Так что он может запросто приобрести любое оружие и без всяких объяснений. Первая же поисковая машина выдала ему список множества веб-сайтов, на которых продавались шокеры, способные вырубить любую сучку на несколько минут. Все, что он должен сделать, – это прикоснуться контактом к ее телу. Черт, да хотя бы к одежде. Чем продолжительнее прикосновение, тем дольше длится беспамятство.

Он щелкнул по ссылке «Часто задаваемые вопросы» и прочел: «…используя высокочастотные импульсы, шокеры возбуждают нервную систему и заставляют мышечные ткани сокращаться столь быстро, что их источник энергии моментально превращается в молочную кислоту, истощая и обездвиживая мышцы. Одновременно импульсы шокера прерывают прохождение сигналов от нервных окончаний в мозгу, что приводит к потере ориентации и контроля над телом. Состояние заторможенности и помрачения сознания длится от двух до пяти минут в зависимости от массы тела и…»

Минут! Да ему хватит и нескольких секунд. Нескольких секунд, чтобы схватить суку за шею и по капле выдавить из нее жизнь. Две руки, два глаза. Два выпученных глаза, в которых от внутреннего давления лопаются капилляры…

Он быстро просмотрел содержание веб-сайта, ввел номер своей кредитной карточки, после чего выключил компьютер. Пакет он получит завтра.

Ему казалось, что все идет слишком хорошо, чтобы быть правдой.

…шестнадцатая

Комната закружилась у нее перед глазами, но постепенно окружающие предметы вновь обрели резкость. Карен растерянно поморгала и обнаружила, что смотрит на люстру на своем потолке. Нет, не на своем потолке, он перестал быть еепотолком. Это потолок Дикона. И дом Дикона.

Телевизор был включен, и из его динамиков доносился безошибочно узнаваемый рев моторов машин, мчащихся по треку. Рядом с глубоким креслом Дикона на краю пепельницы лежал дымящийся окурок. И – какого черта? – молния на ее джинсах оказалась расстегнута.

Который час?

Почему я лежу на полу?

Почему у меня раскалывается от боли голова?

Карен перевернулась на бок и увидела, что любимое кресло Дикона пустует.

Проклятье, где же он сам?

Она чувствовала себя так, словно ее сунули в барабан стиральной машины. Протянув руку, Карен нащупала вмятину, какая бывает у подгнившего плода. Но что бы с ней ни случилось, к этому приложил руку Дикон. Значит, случилось нечто плохое.

Она с огромным трудом поднялась на ноги и огляделась. Она стояла посреди гостиной, которая раскачивалась взад и вперед, как маятник. Голова у Карен закружилась, и она пошатнулась, согнувшись пополам и расставив руки в стороны, как канатоходец над пропастью арены. Немного придя в себя, она нетвердыми шагами направилась к своей машине.

Нашарив в кармане ключи, она открыла дверцу и села за руль. В голове по-прежнему стоял туман, перед глазами все плыло, и она ехала в буквальном смысле на автопилоте. Впрочем, до своего офиса она могла добраться и с закрытыми глазами, что было очень кстати, поскольку мыслительный процесс в ее-то состоянии представлялся весьма затруднительным.

Направляясь к федеральной автостраде, Карен отчаянно пыталась вспомнить, что же случилось у Дикона. Часы на приборной панели ее машины показывали 10:36. Десять тридцать шесть… получается она пробыла в доме бывшего супруга целых полтора часа. Что бы она там ни делала, это заняло у нее чертовски много времени.

Она помнила, что ехала туда, чтобы обсудить возможные изменения в опеке над Джонатаном, и что Дикон наотрез отказался пойти ей навстречу. Память постепенно возвращалась, но и провалов было предостаточно.

Десять тридцать. А ровно в десять часов она должна была что-то сделать. Но что именно?

Остановившись на светофоре, она огляделась по сторонам. Это «что-то» связано с работой? Может, она должна была принять участие в совещании оперативной группы? Она зевнула, и челюсть отозвалась острой болью. Взглянув на себя в зеркало заднего вида, она побыстрее отвернулась, иначе от вида растрепанных волос и затуманенных глаз ее опять начнет подташнивать. Что же, черт возьми, с ней случилось?

Ну же, Карен, думай! На светофоре загорелся зеленый свет, и мысли ее немного прояснились. Из кусочков того, что ей было известно, Карен попыталась сложить более-менее правдоподобную мозаику, и выходило, что они с Диконом поругались из-за опеки над Джонатаном. Итог был ей известен: она пришла в себя на полу у Дикона, головокружение, тошнота и дьявольская головная боль. Должно быть, он хорошенько приложил ее чем-то тяжелым, потому что подробностей она до сих пор так и не могла вспомнить. Но кровоподтеков и синяков на лице у нее не обнаружилось.

Как бы то ни было, она надеялась, что дала ему сдачи. Хотя, судя по включенному телевизору и сигарете, дымившейся на краю пепельницы, она оказалась проигравшей стороной.

По ветровому стеклу ударили первые капли дождя. Потянувшись, чтобы включить дворники, она локтем задела кобуру под мышкой и… О черт!

Карен вдавила педаль тормоза в пол. Машину занесло, и она с трудом удержала ее на скользкой дороге. Стопка бумаг и пластиковых папок, лежавших на заднем сиденье, рассыпалась и полетела на пол.

Пусть она не помнит, что случилось у Дикона, но ее оружие исчезло, и меньше всего ей хотелось давать объяснения по этому поводу – кому угодно, включая Гиффорда и придурков из Службы внутреннего расследования.

… семнадцатая

Бросив машину в полицейский разворот, Карен помчалась обратно к дому Дикона, стараясь соблюдать правила дорожного движения, хотя на мокрой дороге автомобиль швыряло из стороны в сторону. Господи Иисусе… Она непременно должна успеть раньше, чем он уйдет с ее «Глоком» в кармане. Зная характер бывшего супруга, Карен не сомневалась, что оружие запросто может обнаружиться подброшенным в самом неподходящем месте… или он вообще продаст его какому-нибудь наркоману, а тот совершит преступление. В Бюро за это по головке не погладят. Репортеры и газетчики непременно поднимут шум, и она превратится в изгоя. Если же, не дай бог, из ее пистолета кого-нибудь убьют… как она будет жить с этим?

Чтобы вернуться к дому Дикона, Карен понадобилось немногим более пяти минут. Его машина по-прежнему стояла на подъездной дорожке. Подбежав к входной двери, она рванула ее на себя. Дикон был внутри и даже что-то напевал.

Он поет? Почему, черт бы его побрал, он поет?

Она быстрым взглядом окинула комнату. «Глока» нигде не было видно. Опустившись на колени, Карен заглянула под диван и кофейный столик. Ничего. И тут за спиной она услышала шаги…

– Ищешь вот это?

Она резко развернулась к нему, все еще не поднимаясь с колен. Дикон стоял в нескольких шагах от нее, держа пистолет в поднятой, руке с таким видом, словно предлагал ей отнять его.

– Отдай его мне…

Он опустил ствол и прицелился в нее.

– Минуточку терпения, Карен. Что-то мне не нравится твой тон. Или ты не видишь, что я держу в руке твою проклятую пушку? Понимаешь, что это значит?

О да, она прекрасно понимала. И еще она поняла, что ненавидит этого мужчину всеми фибрами души. Она ненавидела его так сильно, что легко представила, как берет свой кухонный нож для резки мяса и вонзает ему в глаз.

– Оставайся на месте. На колени! – В деланном изумлении он приподнял брови. – М-м… Душещипательное зрелище.

Нет, напротив, ее это привело в ярость. Но что же делать? Броситься на него? Слишком рискованно. Еще рано.Пожалуй, стоит немного подождать и посмотреть, как станут развиваться события. Хуже, чем сейчас, уже не будет, так что, ожидая более удобного случая, она ничего не потеряет.

Левой рукой он расстегнул молнию на джинсах, а правую, в которой был зажат пистолет, вытянул вперед.

Она хрипло рассмеялась.

– Помечтай, Дикон, помечтай. Ни хрена тебе не обломится. Ни за что на свете.

– Никогда не слышал от тебя столь вульгарных слов. Помнишь такие разовые полоски бумаги, которыми пользуются в конторах? На них еще написано: «Пока вас не было на рабочем месте»? – Он гнусно захихикал. – Ну так вот, пока тебя не было здесь… Я имею в виду, пока ты валялась без чувств, я немного поразвлекся.

Он ее изнасиловал? Нет, этого не может быть. Или все-таки может?Она едва сдержалась, чтобы не сунуть руку между ног и не проверить, мокро ли там. Но нет, она не доставит ему такого удовольствия. Насколько она могла понять, никакого жжения или иных болезненных ощущений она не чувствовала.

– Снова мимо, умник. Я бы знала, если бы ты меня изнасиловал.

– Изнасиловал? Фу, какое грубое слово, тебе не кажется? Мы же с тобой до сих пормуж и жена…

– Только в твоем извращенном мозгу. Развод практически состоялся.

– В таком случае, может быть, я действительноизнасиловал тебя. А может, и нет.

Она с отвращением покачала головой.

– Когда ты успел превратиться в такое злое и желчное ничтожество?

– Ты грубишь мне, Карен. С чего бы это? Я полагал, что тебе приходилось видеть кое-что и похуже.

– Все относительно. Но, можешь мне поверить, разница между тобой и теми ублюдками, которых мы ловим, не так уж и велика. Ты намного ближе к этим чудовищам, чем думаешь.

Дикон подошел ближе, по-прежнему угрожая ей пистолетом.

– Как поживает твоя голова? Ведь я ударил тебя довольно сильно.

«Вот, значит, как я очутилась на полу. Он ударил меня». Но на лице у себя Карен не заметила никаких следов – а они обязательно бы появились, если бы он ее ударил. Она подняла на него глаза.

– Сейчас я встану, Дикон, и ты отдашь мне пистолет.

– Ладно, можешь встать. Начнем с этого, а там видно будет.

Она поднялась с пола одним слитным движением и, опершись на пятку, левой ногой нанесла неожиданный удар с разворотом, выбив «Глок» из руки Дикона. Пистолет со стуком упал на пол и заскользил в дальний угол комнаты.

Карен в прыжке рванулась за ним – как и Дикон, кстати, – подобно защитнику, преследующему зазевавшегося нападающего. Они больно стукнулись головами, но Карен успела-таки схватить оружие вытянутой вперед правой рукой. Она тут же развернулась и, по-прежнему лежа на боку, изо всех сил ударила Дикона рукояткой в лицо.

– Вонючий сукин сын! Кажется, ты собирался нажать на курок, а?

Глаза у него сошлись на переносице, когда он уставился в черную дыру ствола.

– Ты, бесполезный кусок дерьма, сейчас я вышибу тебе мозги!

– Давай, Карен, – невозмутимо ответил он. – Нажимай на курок. – Он перевел взгляд на ее лицо. – Швырни свою карьеру в сточную канаву. Оставь Джонатана одного, без родителей. Давай же, прошу тебя!

Дыхание с хрипом вырывалось из груди, а сердце стучало так громко, что у Карен заложило уши. Успокойся. Подумай.Она взглянула ему в глаза и увидела в них злорадство и ненависть, которые часто подмечала в преступниках во время допросов. Она даже не могла подобрать точного определения тому, что увидела, лишь знала, что перед ней разверзлась холодная и зловещая бездна.

Карен поднялась на ноги, по-прежнему держа Дикона на прицеле. Руки у нее дрожали, но не от страха, нет. Она боялась, что не выдержит и нажмет на спусковой крючок, с удовольствием всаживая в него пулю за пулей. Дикон был прав – по сравнению с ним она рисковала несравненно большим. Учитывая то, как он жил до сих пор, Дикон, пожалуй, даже приветствовал бы самоубийство, если бы только у него хватило духу совершить его.

Осторожно пятясь, Карен вышла из дома и спрятала «Глок» в кобуру только тогда, когда оказалась за рулем автомобиля, после чего рванула машину с места. Остановившись на светофоре, она глубоко вздохнула, сбрасывая невероятное напряжение последних минут. Она чувствовала себя грязной. Ей казалось, что в доме Дикона она вдохнула горького яда, который отравил ей жизнь. «Он не мог меня изнасиловать, – сказала она себе. – Он просто компостировал мне мозги».

Карен вдруг ощутила, что ее переполняют невыносимая тоска уныние и… дурные предчувствия. Загорелся зеленый свет, и она поехала в сторону штаб-квартиры оперативной группы. Она чувствовала, что должна переключиться на следствие по делу Окулиста, сделать что-то нужное, отогнать от себя мысли о Диконе и о том, что случилось у него дома.

Подъехав к месту сбора, она увидела, что перед домом припаркован фургончик компании «Веризон комъюникейшнз» – связисты, должно быть, прокладывали телефонные линии, которые накануне пообещал Бледсоу. Карен едва не столкнулась с техником, который спешил обратно в свой грузовик.

Завидев ее, Бледсоу задал вопрос, который представлялся единственно уместным при данных обстоятельствах. Карен настолько погрузилась в переживания, что забыла хотя бы причесаться или нанести немного макияжа. «Боже, на кого я похожа!» Бледсоу обнял ее за плечи и увлек в комнату, которую с некоторой натяжкой можно было счесть старинной кухней. Он усадил Карен на стул и встал рядом, глядя на нее сверху вниз. Детектив пребывал в явной растерянности и не знал, что делать.

Прошло несколько секунд, прежде чем он наконец уселся на стул к ней лицом. Карен поняла, что сейчас Бледсоу выступает в роли полицейского, а не друга, и для этого ему необходима некоторая дистанция между ними.

Он не стал терять времени.

– Что стряслось?

Карен не знала, с чего начать.

– Тут есть еще кто-нибудь из наших? Манетт, Хэнкок?

– Они приходили и уже ушли. Так что здесь больше никого нет. Только мы с тобой.

Бледсоу сделал паузу, давая ей возможность ответить, но она по-прежнему молчала.

Она заметила, как в глазах его вспыхнула догадка. Бледсоу работал в тесном контакте с Карен над первыми убийствами, поэтому прекрасно знал, чего ей стоила битва за опеку над Джонатаном и развод с Диконом.

– Этот твой бывший муж… Он опять что-нибудь выкинул?

Она только кивнула в ответ.

– Он дотронулся до тебя хоть пальцем?

Бледсоу помолчал секунду-другую, ожидая ответа, и, не получив его, сжал кулаки, вскочил со стула и принялся расхаживать по комнате.

– Ты собираешься подать жалобу? Напиши заявление о том, что он напал на тебя, и я отправлю его в каталажку. А там из него быстренько выбьют дурь.

Карен на мгновение задумалась, потом решительно покачала головой.

– По правде говоря, я не знаю, что именно случилось. Я приехала к нему, чтобы договориться об изменении условий опеки, а часом позже очнулась на полу в его гостиной. – Она колебалась, не будучи уверенной в том, стоит ли продолжать.

Бледсоу перестал метаться по комнате, взял стул и уселся рядом с Карен. Он уперся локтями в колени, положил подбородок на скрещенные руки и заглянул ей в глаза.

– Ты знаешь, что произошло. Этого достаточно, чтобы подать жалобу и составить протокол. Пусть против него возбудят дело.

– Бледсоу, я не знаю,что произошло. Я могу сложить отдельные кусочки воедино, высказать правдоподобные догадки… Но все это не то же самое, что знать наверняка.Кроме того, тот факт, что я вообще поехала к нему, выглядит нехорошо. Он может заявить, что это я затеяла ссору.

Бледсоу сидел и смотрел на нее. Наконец он спросил:

– Ты думаешь, он тебя изнасиловал?

– Нет.

Карен знала, что Бледсоу – очень хороший полицейский, но ей еще ни разу не доводилось испытывать на себе его способность безукоризненно проводить допросы. Он с легкостью сложил два и два – вероятно, ее жестикуляция и мимика подсказали ему правильный вывод. На своем веку он перевидал достаточно жертв сексуального насилия, чтобы понимать, что к чему.

– Но если ты не помнишь, что произошло, как ты можешь быт уверена?

Карен нахмурилась и метнула на него неприязненный взгляд:

– Я бы знала, если… если бы он входил в меня.

Бледсоу встал и уставился на стену с таким видом, словно его чрезвычайно заинтересовали пятна сырости и потеки краски. Потом он снова повернулся к ней.

– Мы должны прижать этого малого к ногтю, Карен. Прошу тебя, подай жалобу.

– Ага, ты здорово придумал, ничего не скажешь! Представляешь, как я буду выглядеть, когда ко мне придет коп, достанет свой блокнот и скажет: «Итак, агент Вейл, расскажите мне, что произошло». А я ему отвечу: «Будь я проклята, детектив, но я не знаю, что случилось! Я ничего не помню». Даже если он не забудет о чести мундира и привлечет Дикона к ответственности, в суде дело рассыплется, как карточный домик. Адвокат защиты просто разорвет меня на куски. «Вы хотите сказать, агент Вейл, что вы подали заявление в полицию о том, что на вас напали, хотя не помните даже того, ударил вас кто-нибудь или нет? Может быть, вы всего лишь споткнулись, упали и ударились головой. В сущности, о том, что произошло, вы не помните ровным счетом ничего, не так ли?»

Не говоря уже о том, что я оставила свой «Глок» в доме Дикона, а потом угрожала вышибить ему мозги.

Карен раздраженно отмахнулась.

– Дела не будет.

И тут ее как громом поразило.

–  Дело,будь оно все проклято! Вот что я должна была сделать в десятьчасов утра. У меня была назначена встреча с адвокатом по поводу Джонатана.

Карен схватила свой сотовый телефон, договорилась о переносе встречи и перезвонила в школу Джонатана, чтобы ему передали, почему она не заехала за ним.

Закончив разговор, Карен повернулась к Бледсоу и заметила, что он по-прежнему недовольно хмурится.

– Мы можем взять его, посадить в камеру, а потом я надавлю на него и он сделает признание. Я уверен, что смогу этого добиться, Карен. А даже если и не смогу, то все равно стоит попытаться хотя бы ради того, чтобы посмотреть, как он будет корчиться и изворачиваться.

Карен устало откинулась на спинку стула.

– Нет, я сама разберусь с ним. Но все равно спасибо. Я благодарна тебе за помощь и сочувствие.

Бледсоу еще несколько мгновений разглядывал ее.

– Смотри только, не сделай чего-нибудь такого, о чем после будешь жалеть.

– Пусть этим займется мой адвокат, ладно? – Она с трудом выдавила улыбку. – Но я пожалею о своем решении, когда получу от него счет за услуги.