Текст книги "Седьмая жертва"

Автор книги: Алан Джекобсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 36 страниц)

…пятидесятая

Дом, в котором жил Чейз Хэнкок, представлял собой одноэтажный, хорошо ухоженный особнячок, который лет десять назад претерпел некоторую реставрацию и перестройку. Внутри появилась встроенная тиковая мебель, панель плазменного телевизора со стереофоническими колонками, обеспечивающими объемный звук, и отделанные рюшами занавески на окнах, во весь голос кричавшие о том, что к их выбору приложила руку женщина. Сейчас, впрочем, как и раньше, Хэнкок был холост. Жены у него не было никогда. Поневоле напрашивалось предположение, что он нанимал декоратора.

С полным правом также можно было предположить, что после увольнения из ФБР он не бедствовал. Отнюдь.

– И за что же он так невзлюбил Карен? – размышляя вслух, поинтересовался Робби.

– Уязвленное мужское самолюбие, – пояснил Бледсоу. – Она получила то, чего добивался он. Раны такого рода заживают очень нескоро.

Он остановился посреди гостиной и провел ладонью по кожаной обивке дивана, коих здесь было несколько.

– Дорогое удовольствие. Похоже на овчину, дубленку из которой носил мой отец. – Он обратился к одному из экспертов-криминалистов, широким жестом пригласив его входить и не стесняться. – Мы ищем все, что может иметь отношение к убийству. Волосы и волокна ткани, которые можно сравнить с теми, что мы обнаружили в домах жертв. Кровь. Тупые предметы, используемые в качестве оружия. Да что мне объяснять, вы и сами все прекрасно знаете!

– Для начала мы пройдемся по дому вакуумным пылесосом, – сказал эксперт. – Когда мы обработаем все комнаты, вы сможете войти и заняться своим делом.

– У Хэнкока было время навести порядок, – заметил Робби. – Ты думаешь, мы что-нибудь обнаружим? Он знает процедуру, знает, что и как мы станем искать. В конце концов, он же работал с нами.

Бледсоу пожал плечами.

– Никогда не видел идеального убийства, Эрнандес. Даже если он – мистер Совершенство, все равно должно остаться хоть что-нибудь.

Они вышли наружу, в сырой и промозглый зимний день. Футах в десяти от них на пронизывающем ветру, опершись спиной о «акуру» и скрестив руки на груди, стоял Чейз Хэнкок собственной персоной.

Робби повернулся к Бледсоу.

– Чем бы ни было это твое «что-нибудь», я надеюсь, мы найдем его.

…пятьдесят первая

Направляясь в клинику к Джонатану, Карен проверила с сотового телефона свою голосовую почту. Было зафиксировано тридцать новых сообщений, после чего автоответчик отказался принимать следующие. Прослушивая их, Карен поняла, что все они поступили от средств массовой информации со всей страны, включая парочку зарубежных изданий. Сгоряча она решила было удалить все сообщения одним махом, но потом передумала. Их стоит прослушать еще раз, более внимательно, на тот случай, если какое-нибудь из них имеет отношение к Эмме или Джонатану. Или к ней самой: с ней могли связаться СВР, Гиффорд или Джексон Паркер.

Прикрепив к уху гарнитуру «Bluetooth», Карен села за руль и принялась прослушивать сообщения сначала. Она переходила к следующему, как только убеждалась, что текущая запись не представляет интереса. Прослушав все сообщения до конца, она удалила их. Ничего важного.

Вскоре она подъехала к клинике и сразу же направилась в отделение реанимации. Здесь Карен ждал неприятный сюрприз: в коридоре ее встретил какой-то мужчина лет тридцати в брюках цвета хаки и рубашке из ткани типа «рогожки» с запонками на манжетах. Зажав в руке диктофон с микрокассетой, он сунул его Карен в лицо и принялся засыпать ее вопросами:

– Агент Вейл, как вы относитесь к тому, что вас считают жестоким убийцей по прозвищу Окулист?

Карен, не останавливаясь, отвела в сторону его руку с диктофоном.

– Я лично не верю в то, что вы – убийца, – продолжал ушлый репортер, – но какие чувства испытываете вы, зная, что ваша фотография появилась на первых страницах всех газет страны?

Карен остановилась и развернулась к нему. Он оказался намного моложе, чем она решила, мельком глянув на него при встрече. – Давно подвизаешься в своей профессии, малыш? Еще не сбил ноги, а? У тебя одного из всей вашей пишущей братии хватило ума пробраться на этот этаж, и что же? Ты задаешь те же самые убогие вопросы, что и все они. Даже если бы мне вдруг приспичило поговорить, чего мне совершенно не хочется, скажу откровенно, ты не заслужил услышать ответ!

Репортер настолько опешил, что даже не нашелся, что сказать, рука с диктофоном опустилась. Карен повернулась и зашагала по коридору.

– Как насчет того, чтобы дать мне еще один шанс? – крикнул он. – Мы могли бы встретиться за обедом, я угощаю…

Еще издали Карен заметила мужчину лет двадцати пяти, в хирургическом халате и брюках, переминавшегося с нош на ногу у дверей палаты Джонатана. Шестое чувство подсказало ей, что это детектив, которого прислал Бледсоу, и действует он под прикрытием. Глаза их. встретились, и мужчина коротко и незаметно кивнул, приветствуя ее. Карен поняла, что его должным образом проинструктировали и он знает ее в лицо… или же он услышал достаточно из ее недолгого разговора с репортером, чтобы сделать правильные выводы.

Остановившись у стола дежурной медсестры, Карен попросила найти по внутренней связи доктора Альтмана. Женщина с опаской взглянула на нее, слегка отодвинулась вместе со стулом и потянулась к телефону. Набирая номер, она не спускала глаз с Карен.

– Это просто невероятно, – пробормотала себе под нос Карен, повернулась и толкнула дверь, ведущую в палату Джонатана.

Она остановилась у кровати сына в ожидании доктора Альтмана. Ее не покидало ощущение, что невропатологи боятся и не любят таких вот случаев, где им только и остается, что совершать ежедневный обход, то есть выполнять однообразные, рутинные и предписанные инструкциями действия: осматривать пациента, пробегать взглядом листок с назначениями и показаниями, разговаривать с безутешными родителями… не зная, что еще им сказать. Разумеется, бывали и радостные моменты, когда ребенок выходил из комы. Вполне может быть, что только благодаря им врачи держались, и это позволяло им заниматься пациентами, сознание к которым так и не возвращалось. Немногие громкие победы и счастливые исходы делали неизбежные поражения более Терпимыми, что ли. Иногда. По крайней мере, в теории.

Карен прижалась губами ко лбу Джонатана и взяла его за руку. Слеза соскользнула по ее щеке и упала ему на лицо. Она осторожно вытерла ее и замерла, глядя на сына и вслушиваясь в его размеренное дыхание. Она сказала, что пришла навестить его. В остальном она чувствовала себя столь же беспомощной, как и в ее представлении доктор Альтман. В эту минуту врач просунул голову в дверь и улыбнулся, увидев Карен. Он вошел в палату, тепло поздоровался с ней за руку и взял карту Джонатана, чтобы просмотреть записи сделанные медсестрой.

– Полагаю, вы хотите знать, как дела у вашего сына, – рассеянно обронил он.

– Я пришла сюда не для того, чтобы продавать пирожки, испеченные герлскаутами.

Альтман поднял на нее глаза. На лице его было раскаяние: он сообразил, что задал дурацкий вопрос.

– Нет, разумеется, нет, – спохватился он и положил на ночной столик металлическую дощечку с картой Джонатана.

– Простите меня, – сказала Карен.

Альтман пожал плечами.

– Не стоит извиняться. Я читаю газеты и понимаю, какой стресс вы испытываете. Но у меня есть для вас хорошие новости. Смотрите.

Он склонился над мальчиком и хлопнул в ладоши перед его лицом. Глаза Джонатана дрогнули и на мгновение открылись. Альтман оглянулся на Карен с таким видом, словно ожидал услышать крики восторга по поводу столь несомненно чудесного действа.

– Вы видели?

– Видела что? Да, он моргнул, ну и что?

– Как это что? Раньше подобной реакции у него не наблюдалось. У него восстанавливается ментальная психическая функция. Его мозг приходит в себя, если можно так сказать.

Карен удивленно приподняла брови, а потом негромко выдохнула сквозь сжатые губы.

– Да, похоже, это действительно очередной маленький шаг на пути к выздоровлению.

– В этом и заключается природа его состояния. Маленькие шаги приводят к значительному улучшению. Скажу вам откровенно, меня очень радует прогресс Джонатана.

– Ради этого вы и живете, верно? Я хочу сказать, на мой взгляд, ваша работа похожа на расследование, на поиск убийцы. Незначительные улики, собранные на каждом месте преступления, постепенно, с течением времени, складываются в общую картину. И маленькие шаги имеют очень большое значение.

Альтман улыбнулся.

– Это точно. Конечно, ежедневное улучшение может показаться вам чудовищно медленным, но я отношусь к этому, как к составлению головоломки. Я ищу следующий фрагмент, а потом еще один, и еще, и так далее. Кусочек к кусочку, пока вся головоломка не оказывается сложенной. Это к тому, что ответ на ваш вопрос, ради чего я живу, звучит следующим образом: «Чтобы сложить головоломку».

Карен кивнула. Такая новая для нее перспектива и взгляд на вещи придавали сил.

Аналогия с охраной правопорядка была для нее проста и понятна. Если улики накапливались и накапливались, если в ходе расследования появлялись все новые и новые следы и ниточки, она непременно раскроет дело. Применительно к Джонатану это означало, что она смирится с медленным, но неуклонным прогрессом в его состоянии.

Она поблагодарила врача, который кивнул на прощание и вышел из палаты.

Мало-помалу, подумала она, шаг за шагом. Карен поцеловала сына в щеку и прошептала ему на ухо:

– Держись, Джонатан! Помнишь, как ты был совсем маленьким и только начинал учиться ходить? Одну ножку перед другой, один маленький шажок за другим. Ты справишься, я знаю. Слышишь, родной мой?

Она ждала, надеясь, что у него откроются глаза или дрогнут уголки губ… но не дождалась.

Вытирая слезы, она вышла из палаты и спустилась вниз, пройдя сквозь строй столпившихся у входа репортеров и на ходу бросив им:

– Никаких комментариев.

Больше всего сейчас ей нужен был пусть медленный, но неуклонный прогресс в деле Окулиста. Словно подслушав ее мысли, зазвонил сотовый телефон: у кого-то в ДПН, Департаменте поведенческих наук, появилась информация для нее.

… пятьдесят вторая

Уэйн Рудник из ДПН явно осторожничал. Он уклончиво заявил, что, разумеется, не стоит переоценивать обнаруженные им новые подробности в деле Окулиста, но ему не терпится поговорить с ней на эту тему. Когда Карен сможет подъехать к нему в Академию? К сожалению, у него дьявольски разболелся зуб, и сейчас он направляется к зубному врачу с экстренным и неотложным визитом. Поэтому будет лучше, если они встретятся, скажем, завтра утром. На том и порешили.

Карен приехала к Робби и застала его в кухне. Нацепив фартук, он орудовал деревянной ложкой, помешивая томатный соус. На плите в кастрюле кипела вода, ожидая, пока он бросит в нее твердые соломинки спагетти. Когда он опустил в кастрюлю вермишель, поверхность воды мгновенно успокоилась – подобно больному желудку, получившему таблетку антацида. [45]45
  Нейтрализующее кислоту средство.


[Закрыть]

– Пахнет очень недурно, – заметила она, входя в кухню.

В доме Робби, который он унаследовал несколько лет назад после смерти матери, безошибочно ощущался преклонный возраст жилища. В стенах виднелись трещины, гвозди и дранка, закрашенные бесконечными слоями краски. Из старых створчатых французских окон тянуло сквозняком – откровенно говоря, их давно следовало заменить. Впрочем, на полу появился новый ковер, который выглядел так, словно Робби предпринял попытку украсить и обновить интерьер. Но, следовало сказать, попытка не удалась. Уюта и тепла в доме по-прежнему не ощущалось.

Карен подошла и плите и принюхалась.

– Пахнет лучше, чем выглядит. Что это, рагу или «Прего»?

Эй, – Робби, размахивая деревянной ложкой, поднял голову. – Это что, оскорбление?

Карен снова заглянула в кастрюльку.

– Всего лишь озвучиваю свои наблюдения. Если не ошибаюсь…

– Это «Прего».

– Ага, понятно. Кажется, тебе нужна помощь. С готовкой, я имею в виду.

– Нет, ты определенно меня оскорбляешь.

Карен прошла в гостиную и устало опустилась на диван.

– У Джонатана наблюдаются признаки улучшения состояния.

Робби уменьшил огонь и присел на краешек дивана рядом с ней.

– Вот и отлично, – осторожно заметил он и взял ее за руку. – Что говорят врачи?

– Его лечащий врач полон энтузиазма. Он сказал, что пока все идет так, как он и ожидал. Маленькие шажки, незначительное улучшение. – Она сбросила туфли и вытянулась на диване, положив голову Робби на колени. – Как же трудно воспитывать ребенка! А вот последствия своих ошибок ощущаешь легко и быстро.

– Что ты имеешь в виду?

– Когда я ехала сюда, к тебе, то думала о Диконе и о том, какое плохое влияние он оказывал на Джонатана в последние год-два. Именно подобные вещи и приводят к развитию извращенной, испорченной личности, из которых в дальнейшем вырастает преступник.

– Да ладно тебе! Неужели ты боишься, что твой ребенок станет убийцей?

– Звучит глупо, правда? Но я не могу не думать об этом. Хотя бы иногда, по крайней мере. Если бы не Дикон, такие мысли мне и в голову бы не приходили. Но он очень плохо влияет на мальчика. Когда долго живешь с кем-то и видишь, что ему приходится нелегко, ты пытаешься помочь ему пережить трудные времена… – Она сокрушенно покачала головой. – Я не замечала слишком многого. Мне понадобилось несколько месяцев, чтобы отойти в сторону и убедиться, что я больше ничего не могу сделать, что ему уже ничем не поможешь. Сейчас я это понимаю. А вдруг он сделал что-нибудь такое, о чем я не знаю, когда Джонатан был совсем маленьким? – Она вздрогнула и оцепенела. – Зачастую убийцы еще в детстве уходят в себя. Они не любят рассказывать о том, что случилось с ними, когда они были детьми. И мне невыносима мысль о том, что нечто подобное могло произойти и с Джонатаном. – Карен немного помолчала, потом продолжила: – Я все время прокручиваю в голове воспоминания, нюансы в поведении Джонатана, которые подмечала раньше. Ищу предупредительные сигналы и настораживающие признаки.

– Что еще за предупредительные сигналы?

– Например, симптомы поведения, которые свидетельствуют о том, что он думает только о себе и не заботится об окружающих. – Карен села на диване и подобрала ноги под себя, но, поморщившись от боли в колене, поспешила занять прежнее положение. – Когда первые психологи-криминалисты допрашивали серийных убийц, они обнаружили, что внутренний мир преступников переполнен мыслями о доминировании над другими людьми, о жестокости по отношению к детям и животным. Они устраивали поджоги, воровали, портили чужую собственность. Одно время я не знала, что делать с Джонатаном, когда он начал драться в школе. В третьем классе. Он задирал и третировал одноклассников. Я пыталась поговорить с ним и он, похоже, перестал это делать. Но меня беспокоило, что близких друзей у него не было. Я работала с ним, старалась развить у него навыки социального общения, и вскоре мне стало казаться, что кризис остался позади. Но у него снова появились проблемы. Это случилось тогда, когда наши с Диконом отношения дали трещину.

– Наверное, это обычное и даже нормальное явление.

– Вот и я говорю себе то же самое. Но такое поведение, если его вовремя не заметить и не изменить, может привести и к другим вещам, намного хуже. Вещам, которые я не заметила. Если он когда-нибудь убил кошку, или собаку, или воробья, то я так никогда и не узнала об этом. Во время допросов убийцы почти всегда рассказывали о том, как они издевались над животными, мучили их и убивали. Это позволяло им выплеснуть ярость, и преступники часто прибегали к этому способу, поскольку он не грозил никакими последствиями. Никто ведь не знал, что именно они сделали. Но такое поведение еще больше отдаляло их от остальных членов семьи или сверстников. В конце концов они осознавали свое отличие от других людей и еще глубже замыкались в себе. Они считали, что имеют право поступать так, потому что никто не говорил им обратного.

– Знаешь, что я думаю?

Карен подняла на него глаза, приглашая к разговору.

– Я думаю, что ты так часто и настолько глубоко пыталась проникнуть в мозг серийного убийцы, делая это двадцать четыре часа в сутки, семь дней в неделю и двенадцать месяцев в году, что начала видеть то, чего на самом деле нет. Ты постоянно живешь в окопах, по колено в грязи и крови, и такая жизнь пожирает тебя заживо. По-моему, тебе пора сделать перерыв, отдохнуть и отвлечься. – Помолчав, Робби добавил: – Может быть, покончить с этим навсегда.

Карен посмотрела на него и вдруг поняла, что он прав. Но признаваться в этом ей не хотелось. Она встала с дивана, обхватила себя руками за плечи и принялась в одних колготках расхаживать по комнате.

– Нет, бросить, уйти и сдаться – это не для меня. Но ты прав, мне действительно надо отдохнуть. Как только мы поймаем Окулиста, я уйду в отпуск на целый месяц – при условии, что этому не помешает судебное разбирательство. Мне нужно время, чтобы устроить мать в лечебницу и продать ее дом.

– Думаю, такая передышка пойдет тебе на пользу. Тебе надо сменить обстановку. А я буду приезжать к тебе в гости на выходные.

Карен закусила губу.

– А если я проиграю дело? Если суд выиграет Дикон? Меня ведь взашей выгонят из Бюро. И я больше никогда не смогу носить значок агента.

Робби поднялся на ноги и загородил ей дорогу, заставляя остановиться.

– Он не выиграет. Но если по странной прихоти судьбы ему вдруг повезет, то я буду рядом и встану на твою защиту. Мы пройдем через это испытание вместе и победим.

Карен выдавила улыбку.

– Я ведь могу заняться консультированием, правильно? Или написать книгу. Или даже несколько.

– Точно. Совсем как этот парень, один из ваших пионеров, Томас Андервуд.

– Я буду ездить по миру, составлять психологические портреты, помогать местным специалистам. Я смогу побывать в разных экзотических местах.

– Во всяком случае, звучит неплохо. Как ты считаешь?

Карен на мгновение задумалась.

– Я хочу вернуться на свою работу, Робби. В Бюро. Я хочу смотреть на отвратительные фотографии и бороться с мужским шовинизмом.

Робби взглянул на нее, помолчал, потом кивнул.

– Договорились. Будем стремиться к этой цели.

Она кивнула в ответ.

– Но сначала давай поедим. – Он взял ее за руку. – Поверь мне на слово, «Прего» лучше подавать горячим.

…пятьдесят третья

Карен и Робби припарковали автомобиль на главной стоянке Академии и вошли через холл Джефферсона. Зарегистрировавши у стойки бюро пропусков, они углубились в переплетение корил ров и переходов. Карен взяла на себя роль проводника, показывая своему спутнику памятные и знаменитые места и аудитории. Он прошли через оружейную комнату и стрелковый тир, после чего опустились на лифте в подвальные помещения Департамента поведенческих наук.

Отдел обеспечения и поддержки проведения расследований Департамента привлек к себе внимание тем, что в семидесятые и восьмидесятые годы несколько его психологов-криминалистов оказали неоценимую помощь в раскрытии ряда громких серийных убийств. Но всемирную известность он обрел после своего появления в нашумевшем фильме «Молчание ягнят», за которым последовали несколько романов.

После разделения (но не переподчинения) Департамента Отдел обеспечения и поддержки проведения расследований был переименован и переехал в другое здание, расположенное на той же улице, но в нескольких кварталах ниже. Психологи-криминалисты вместе с новыми рабочими кабинетами заполучили наконец большие окна и более жизнерадостную атмосферу и обстановку. А криминалисты ДПН, оставшиеся в подвале, расширили свои рабочие владения. Карен провела Робби по коридорам из шлакоблоков, стены в которых были выкрашены в кремовый цвет, в кабинет Уэйна Рудника, комнату размером восемь на десять, освещенную четырьмя лампами накаливания, стоявшими на подставках разной высоты. Попытка преобразить мрачноватое помещение и сделать его более жизнерадостным с треском провалилась, констатировала про себя Карен; тем не менее уже то, что она была предпринята, можно было считать большим успехом. В конце концов, общий вид и атмосфера несколько улучшились, этого нельзя было отрицать.

– Что-то мне здесь не по себе, прямо мурашки по коже, – вполголоса заметил Робби.

– Скоро привыкнешь. Можешь считать, что тебе невероятно повезло: ты увидишь историческое помещение, в котором работали легендарные личности.

Рудник, ветеран отдела, пришедший в него шестнадцать лет назад, провел все эти годы в полуподвальной каморке, ставшей ныне знаменитой на весь мир. На двери его кабинета висела табличка с надписью, небрежно выполненной черным маркером:

Добро пожаловать в ДПН -

на глубину в шестьдесят футов,

что в десять раз глубже самой глубокой могилы на кладбище

Карен постучала в приоткрытую дверь владений Рудника и подождала, но ответа не получила. Тогда, пожав плечами, она легонько толкнула дверь, и та со скрипом отворилась.

Рудник восседал за письменным столом, подбрасывая гелевый мячик для снятия стресса. Он проделывал это упражнение уже много лет подряд, уверяя, что оно помогает сосредоточиться и мыслить связно. Однажды он даже организовал в отделе нечто вроде первенства, чтобы определить победителя, который сумеет подбросить мячик как можно выше к потолку, не задев его. Рудник выиграл этот мини-чемпионат, но один из коллег втихаря поколдовал над его офисным креслом и, к восторгу всех присутствующих, Рудник принялся жаловаться, что теперь «как-то не так ощущает его под собой». Он пришел в бешенство и не мог успокоиться очень долго, когда узнал, что над ним подшутил его ближайший друг, старший специальный агент ФБР.

– Будь я проклят, если это не «рыжеволосый экспресс»! – Рудник выскочил из-за стола и расставил руки в стороны, готовясь обнять Карен.

Она ответила на его приветствие и представила Робби.

Рудник пригладил встрепанную шевелюру в стиле Альберта Эйнштейна и крепко пожал Робби руку.

– Вы ведь пришли сюда по делу, правда? – осведомился он и, вернувшись к столу, принялся перебирать папки и бумаги, как будто искал что-то.

– Да, я работаю по делу Окулиста, – ответил Робби. – Карен переслала вам некоторые материалы, рассчитывая на помощь. – Он взглянул на Карен, ища у нее подтверждения. – Когда это было?

– Окулист… Окулист… Что-то знакомое. Ах да, конечно.

Рудник продолжал рыться в залежах на столе, причем порхали все более хаотично.

Карен скрестила руки на груди и, усмехнувшись, покачал головой.

– Что, возникли проблемы? – поинтересовался Робби.

– Он издевается над тобой, – заметила Карен. – Ему прекрасно известно, где лежат нужные документы.

Наконец Рудник лег животом на стол и выхватил папку-скоросшиватель из стопки бумаг, лежавших на дальнем его конце.

– Вот она.

– Видишь? Он без конца повторяет этот фокус. Ему кажется что это очень смешно.

– Мне нравится испытывать терпение новых агентов.

Робби шагнул вперед и остановился только тогда, когда край стола уперся ему в ногу. Он взглянул на маленького Рудника сверху вниз.

– Я не новый агент.

Рудник покосился на Робби поверх очков с толстыми стеклами.

– Но вы – представитель власти. Я это чувствую.

– Детектив полицейского управления Вены.

– Вена! Чудесное местечко в северо-западной части штата. Стоит неосторожно высунуть голову из окна, и ты окажешься за городской чертой.

– Да, городок у нас маленький, верно подмечено. Размерами похож на вас.

– О-о-о… Ладно, поваляли дурака, и будет. Вернемся к делам нашим скорбным.

Рудник опустился в кресло и раскрыл перед собой папку.

– Как твой зуб? – полюбопытствовала Карен.

– Нужно прочистить и запломбировать канал. Знаешь, по-моему, надо априори включать дантистов в число подозреваемых при каждом расследовании. Они настоящие садисты, все до одного, клянусь честью!

– Окулист, – многозначительно напомнил Робби.

– Да, конечно. Разумеется. Окулист… серийный убийца, вторгшийся на информационную автостраду высшего класса.

– Информационная автострада высшего класса? – переспросила Карей. – Что, это выражение еще в ходу? Неужели кто-то им до сих пор пользуется?

Рудник снисходительно посмотрел на нее поверх очков.

– Я пользуюсь, разве не ясно? – Он перевернул несколько страниц и уставился на документ, оказавшийся с левой стороны. – Итак, как я уже говорил, этот парень недурственно разбирается в высоких технологиях. Или, по крайней мере, знает, как получить информацию, необходимую для того, чтобы выглядеть специалистом высшего разряда. – Рудник перевел взгляд с Робби на Карен и, очевидно, понял, что их терпение на исходе. – Позвольте мне объяснить, что я имею в виду. Если верить вашим кибернетическим заклинателям змей…

– Ты получил результаты из лаборатории?

От удивления брови у Рудника полезли на лоб.

– А ты разве нет?

Карен нахмурилась.

– Не имеет значения. Продолжай.

– Да, конечно. Словом, как я говорил, ваши компьютерные гении утверждают, что преступник воспользовался технологией, благодаря которой сообщение, отправленное по электронной почте, распадается на составляющие – нули и единицы, цифровой эквивалент крови и плоти, – чтобы помешать нам проследить его назад, до отправителя. Здесь есть несколько интересных моментов. Во-первых, ваши спецы говорят, что сведения о том, как это можно сделать, хранятся на информационной автостраде… прошу прощения, в Интернете. То есть остается неясным, то ли он сам знал это, то ли просто следовал инструкциям, полученный он-лайн, в режиме реального времени. Принимая во внимание то, что вы сообщили мне дополнительно, я склоняюсь к последнему варианту. Следовательно, ваш преступник похож на фанатика, который сооружает бомбу по рецепту, размещенному на веб-страничке какой-нибудь воинствующей группировки.

– Согласна, – заметила Карен. – Наш убийца – отнюдь не компьютерный гений. Но он далеко не глуп и способен выяснить, как сделать то, что ему требуется.

– Во-вторых – и это, пожалуй, самое важное, – акт исчезновения письма, который он разыграл перед нами, означает, что ему нужно одностороннее общение. Монолог, если хотите. Или ему неинтересно, что вы можете сказать по этому поводу, или же его больше занимает, что вы можете сделать.

Карен кивнула, обдумывая услышанное и сравнивая его с тем что ей уже было известно.

– А содержание? – задал вопрос Робби.

– Да, содержание письма. Индекс Флеша-Кинкейда [46]46
  Тест на легкость чтения. Показывает соответствие развития пи ууровню классовамериканской средней школы.


[Закрыть]пометает его на уровень шестого класса, но я сомневаюсь, что это даст нам что-нибудь, поскольку он пишет в манере, свойственной ребенка. На мой взгляд, более важно для нас то, что за его письменные навыки отвечает другая часть мозга, не та, что заставляет его пачкать стены кровавыми рисунками, о которых мы поговорим чуть позже. В отличие от рисунков, которые навеяны, скорее всего, неким подсознательным выражением его чувств, текст построен вполне сознательно и осознанно. Он приложил недюжинные усилия для того, чтобы вы не смогли отследить его письмо. Он не хочет, чтобы его поймали, но при этом вынужден делиться с вами своими переживаниями. То, что он пишет от первого лица, очень важно – у него есть на это веская причина, которая заключается в том, что он предлагает вам личные воспоминания о действительных событиях.

– Как мы можем исключить вероятность того, что он предлагает нам всего лишь художественный вымысел?

– Действительно, учитывая его творческие способности, такая возможность не исключена. Но я полагаю, что мы имеем дело не просто с неудавшимся писателем-графоманом. Я склонен полагать, что письмо имеет для него самого глубоко личный смысл. Именно поэтому он показывает его тебе. Для него это единственная возможность выплеснуть эмоции относительно событий, которые случились с ним в детстве или юности. И еще я думаю, что его послание тесно связано с тем, что он проделывает с телами своих жертв. Он унижает и оскорбляет их так же, как унижали и оскорбляли его самого, когда он был маленьким. Преступник рассказывает о том, каким было его детство, о событиях, которые сделали его тем, в кого он превратился сейчас. Быть может, таким образом он пытается объяснить свои поступки, чтобы вы не думали о нем плохо.

Робби прищурился.

– Вы хотите сказать, преступнику небезразлично, что мы о не думаем?

– Я полагаю, что ему действительно не все равно, как его в принимают. Но не в том смысле, в каком мы беспокоимся о какими нас видят другие люди. – Рудник покачал головой, хотел было добавить что-то еще, но промолчал.

– В чем дело? Выкладывай! – распорядилась Карен.

– Здесь кроется что-то важное. – Он надел очки для чтения и уткнулся в раскрытую папку. – Просто я не сумел пока разобраться, что именно.

Несколько минут Карен смотрела, как Рудник в отчаянии качает головой, не сводя глаз с документа, потом спросила:

– Что ты можешь сказать по поводу кровавых рисунков на стенах?

Лицо Рудника просветлело.

– А-а, да, вот их объяснить не в пример легче. Давайте поговорим на общие темы. Насколько я помню, кто-то из вас поднял вопрос об импрессионизме. – Дождавшись согласного кивка Карен, он продолжил: – В общем, импрессионизм представляет собой течение в изобразительном искусстве, зародившееся во Франции. Наибольший его расцвет пришелся на период с тысяча восемьсот шестидесятого по тысяча восемьсот восемьдесят шестой годы. Основу его составляли художники, разделявшие некоторые общие подходы к технике изображения…

– Я получила степень бакалавра по искусствоведению, Уэйн. Так что кое-что о возникновении импрессионизма мне известно.

– В таком случае это полезно для твоего внушительного и грозного коллеги, поскольку все говорит о том, что уж у него-то степени бакалавра по искусствоведению нет.

– Верно подмечено, – согласился Робби.

Рудник подмигнул Карен, бросил взгляд на свои заметки и продолжил:

– Импрессионизм считался крайним отходом от предыдущих течений в развитии искусства в эпоху Возрождения. Эти художники полностью отвергали концепцию перспективы, идеализированной фигуры и светотени – чередование стилизованных светлых и темных пятен…

Карей подняла руку.

– Меня интересует, не использует ли Окулист, сознательно или бессознательно, художественные приемы импрессионизма в качестве символа. Как следствие неприятия чего-то в обществе и способа самовыражения.

Рудник с важным видом кивнул.

– Конечно, такую возможность исключать нельзя. Мысль об этом приходила мне в голову, но у меня не было времени прогнать ее через мои старые клетки серого вещества – Он постучал себя по лбу и, повернувшись к Робби, заявил: – Художники, полагавшие себя импрессионистами, главное внимание уделяли игре света. При взгляде в упор их картины напоминали бессмысленные пятна и брызги цвета. Собственно, и картинами их можно назвать лишь тогда когда вы смотрите на них с некоторого расстояния. – Он перевел взгляд на Карен. – Я всего лишь озвучиваю то, что мне рассказали другие, так что если у тебя есть какие-то замечания, не стесняйся.