Текст книги "Перевал Дятлова"

Автор книги: Алан Бейкер

Рассказывает доктор Басков
[7]

Сразу после беседы со Стругацким мне захотелось почитать что-нибудь о народности манси в уральском регионе. Должен признаться, меня удивило, что экспедицию Константинова в Юрте Анямова встретили доброжелательно – что манси вообще имели репутацию приветливого и дружелюбного народа. Если учесть, как обходилось с ними государство на протяжении двадцатого века, странно, что им удалось сохранить доброе отношение к пришлым людям.

Манси выпала незавидная судьба проживать в местности, где были обнаружены ценные природные ископаемые. Проблемы у них начались в 30–40-е годы двадцатого века – советскому правительству не нравились их народные обычаи и шаманская религия. В 1960-х, когда в Ханты-Мансийском округе были обнаружены залежи газа и нефти, манси пришлось смириться с развитием промышленности и строительством новых городов, с массовым притоком геологов, нефтяников и строителей. Все это сопровождалось катастрофическим загрязнением окружающей среды: только в 1960 году утечками нефти было отравлено шесть миллионов гектаров пастбищ и 200 тысяч гектаров воды, отчего количество рыбы сократилось на 90 %.

Разумеется, манси не получили никакой финансовой компенсации за этот промышленный бум. К 1990 году государство уже экспортировало из региона нефть и газ на более чем 20 миллионов долларов США. Из этих денег люди, веками жившие на этой земле, не получили ничего. На деле многих манси принудительно выселили из Ханты-Мансийского округа, а те, кто остался, испытывали невероятные трудности, пытаясь адаптироваться к изменившимся условиям жизни. Русификация, начавшаяся еще в начале 1970-х, прежде всего в школах, не сулила ничего хорошего для будущего народности манси. Около 1980 года меньше половины манси вели традиционный образ жизни, остальные перебивались случайными заработками или были безработными. Многие спивались или заканчивали самоубийством.

Как и говорил Константинов, большая часть женщин манси уезжали из родных мест в Москву и другие крупные города в поисках работы, подрывая демографическую ситуацию внутри своей народности.

В течение десятилетий и без того тяжелое положение манси усугублялось презрительным отношением русских. Поэтому часть манси отстаивает собственные традиции и язык, а другие слились с русским населением.

Но, несмотря ни на что, этот народ без всяких сомнений принял Стругацкого и его товарищей как гостей – их глава разделил с ними еду, словно они были его старыми, добрыми друзьями, которых он не видел много лет. Это действительно впечатляло – так я и сказал Стругацкому в начале нашей следующей встречи.

– Да, – ответил он, – они удивительные люди. Раньше я даже не подозревал о их существовании. Они отнеслись к нам с участием, хотя мы были для них чужаками. Их не должны были волновать ни мы, ни то, что с нами произошло, но они нам помогали, особенно Бахтияров.

– Вчера вы рассказали, что трагедия на перевале Дятлова вошла в их историю. Они знают, что произошло тогда в 1959 году?

– Они знают, что произошло ненормальное.

– Что вы хотите этим сказать?

– Хочу сказать, что люди, живущие в отдаленных уголках мира, понимают истинную природу вещей гораздо лучше нас. – Он ухмыльнулся. – Мы же считаем, что настолько умны, что знаем ответы на все вопросы, а если и не знаем, то у нас есть мозги, чтобы до всего додуматься.

– Но вы так не считаете?

– Касательно многих вещей, конечно, это правда. Но есть вещи, которые мы никогда не поймем, вещи, которые не предназначены для нашего понимания.

– Как трагедия на перевале?

– Да.

– И то, что произошло с вами в лесу?

– И это тоже, – произнес Стругацкий тихо и отрешенно.

Я решил, что пора действовать напрямую.

– Послушайте, Виктор, – обратился я к нему, – вы знаете, почему вы здесь и почему мы ведем эти беседы. Скоро мне нужно будет представить отчет о вашем психическом состоянии в уголовный отдел, чтобы они вынесли решение о возможности привлечь вас к суду за убийство. Вы же это понимаете, не так ли?

– Конечно, понимаю, – ответил он, даже не глядя на меня.

– И вы так хорошо до сих пор мне помогали. Меня впечатляли ваши воспоминания, ваше отзывчивое поведение. Но честно сказать, на данный момент я ни на йоту не приблизился к окончательному заключению, если сравнивать с днем нашей первой встречи.

Он бегло взглянул на меня и заметил:

– Но вы же прочитали досье Лишина. Вы знаете, что все, что я рассказал, правда.

– Согласен. Но наличие досье и его содержание ничего не говорят о тех событиях, что произошли с вами на Холат-Сяхыл.

Стругацкий поразмыслил немного. Затем, вздохнув, сказал:

– Ну, доктор, в таком случае, что бы я вам сейчас ни рассказал, это не исправит ситуации. Даже, скорее, убедит вас в том, что это я убил своих товарищей. Я расскажу обо всем, но только, когда я закончу, у вас не будет выбора, кроме как сказать, что я – псих.

Меня, честно говоря, ошеломило такое прямое заявление.

– Не уверен, что я правильно вас понял, Виктор. Еще вчера вы заявляли, что, если будете говорить обо всем по порядку, я все пойму. А сейчас утверждаете, что я буду вынужден признать вас психически невменяемым.

На самом деле я подумал: может, это всего лишь уловка – он хочет, чтобы я сделал такое заключение? Может, он считает меня своим последним шансом избежать тюремного наказания? Но это показалось мне неубедительным. Во-первых, у него не было явного мотива. В экспедицию отправились Стругацкий, Вадим Константинов, Вероника Ивашева и Алиса Черникова. А шаман Прокопий Анямов присоединился в самую последнюю минуту. Константинова, профессора антропологии, Стругацкий очень уважал. Ивашева была его девушкой, очевидно, что он все еще ее любит. Черникову он знал плохо, а Анямова и вовсе не знал. Какой смысл ему убивать этих людей?

– Наверное, я заслуживаю суда, – произнес он, – возможно, мне не нужно больше ничего вам рассказывать, просто позволить всему остаться как есть. Наверное, тюрьма для меня – лучшее место.

– Вы же сами не верите своим словам.

Он с укором посмотрел на меня:

– Да? Откуда вам знать, во что я верю!

– Думаю, вы обвиняете себя в смерти друзей – если они мертвы, конечно. Но, думаю, при этом в глубине души вы осознаете, что ничего не могли бы сделать, чтобы их спасти.

Стругацкий только рассмеялся.

Я придвинулся к нему:

– Скажите тогда, что я ошибаюсь. Скажите, Виктор.

– Скажу вам одну вещь, доктор. Если люди Комара найдут то, что они ищут, меня уже через час здесь не будет.

– Хорошо, если они найдут что-то, вас отпустят, дальше что?

– Вероятно, со мной произойдет трагедия.

– Хотите сказать, вас убьют?

Он только пожал плечами.

– Кто?

– Те, кто знает всю правду и всегда знал.

– Кремль? ФСБ? Проект «Сварог»?

– Мне жаль, что вы тоже ввязались в эту историю, доктор. Правда жаль.

– У меня такая работа – ввязываться.

– Не надо мне было ничего говорить с самого начала. Надо было держать рот на замке. Я не понимал тогда. Мне жаль, доктор, – повторил он.

– Вы правда думаете, что мне грозит опасность?

Хотя я скептически отнесся к его переживаниям за меня, но вдруг подумал о Наталье и почувствовал, как внутри шевельнулся сгусток страха.

– Надеюсь, что нет, но… – он замолчал и уставился в пол. Взгляд его был как у загнанного зверя – выражение отчаяния и беспомощности.

– Давайте продолжим, – предложил я. – Вчера вы рассказали, как приехали в поселение и встретились с Романом Бахтияровым. Что было дальше?

Стругацкий поднял на меня глаза, полные отчаяния, и подавил глубокий вздох.

Глава тринадцатая

После обеда Бахтияров пригласил гостей послушать призывную песню, которую должен был исполнить в их честь шаман Прокопий Анямов. Виктор заметил, что Константинов удивился и обрадовался, и спросил его, когда они вышли из дома, что бы это значило. Тот рассказал, что этими песнями манси призывают духов и богов на землю и просят о защите.

Бахтияров провел их к другому дому, который был больше его собственного. Внутри собралось много народу, наверное, вся деревня; они сидели на полу и терпеливо ждали. Все заулыбались вошедшим, особенно дети, во все глаза смотревшие на гостей. Те тоже улыбнулись в ответ и расселись по местам, которые были оставлены для них.

Один из деревенских встал и вышел в центр комнаты. Это был тот самый древний старик с лицом, напоминавшим замшелый камень, которого Виктор заметил в деревне раньше. Мощным голосом старик запел – его резонирующие в нос завывания пересиливали громкий вой ветра среди деревьев. Он пел по-русски, и Константинов заметил своим спутникам, что это очень большая честь для них.

Шаман продолжал петь, и Виктор чувствовал, как слова песни проникают в мозг, искушают, заманивают в ловушку создаваемых образов:

 
Выросший под утро
На далеком мысе, выросший у золотой травы
Выросший под вечер
На далеком мысе, выросший у золотой травы
На весенних холмах, осыпанных перьями тетерева
На осенних холмах, осыпанных перьями тетерева
На высоте бегущего облака
На высоте летящего облака
Мой дом священный в свете красок солнца
Мой дом священный в свете красок солнца
На драгоценном золоте цепи висит
На драгоценном серебре цепи висит
Когда подует хриплый ветер
Из южного из горла
Услышим тонкий звук малого серебра
Подует к водам северной Оби
Он улетит туда
Услышим громкий звук большого серебра
Подует к водам северной Оби
Он улетит туда
Внутри
Священного дома всех цветов луны
Священного дома всех цветов солнца
Рядом со столом на золотых копытах
И на столе на золотых копытах
Белка прячется в священную книгу весны
Белка прячется в священную книгу осени
Мастер пишет
Семь золотых букв
Мастер пишет там
Шесть золотых букв.
 

Прокопий закончил петь, и Виктор сказал Константинову, что это была одна из самых красивых песен, которые ему доводилось слышать.

– Хотя я не уверен, что понял ее значение, – добавил он.

– Эта песня адресована божеству Мир-суснэ-хуму, чье имя переводится как «смотрящий за миром», – ответил Константинов шепотом, – в песне описывается его жилище рядом с рекой Обь. Шаман просит Смотрящего за миром защитить нас.

Бахтияров сказал что-то на своем языке человеку, который сидел рядом с ним, и тот достал большой глиняный кувшин и начал разливать белую жидкость по чашкам, которые он раздал по кругу.

– Что это? – спросила шепотом Вероника у Константинова.

– Это перебродившее молоко кобылицы. Но предупреждаю: к этому вкусу надо привыкнуть.

– Похоже на то, – пробормотала Алиса, принимая чашку с кислой улыбкой.

Оно оказалось не так плохо на вкус, как опасался Виктор, хотя рецепта он бы просить не стал. Кислая улыбка Алисы тоже исчезла, когда она отпила глоток. Напиток был к тому же очень крепким, так что Виктор, выпив до дна, захотел выйти подышать свежим воздухом.

Когда он начал извиняться, деревенские снова заулыбались, кое-кто даже громко рассмеялся.

– Может, вам не стоило пить? – сказал Бахтияров, что вызвало еще больший смех.

– Думаю, да, – ответил Виктор, поднимаясь на ноги и пошатываясь. – Прошу меня извинить…

«Боже мой, зелье какое-то!» – подумал он, выйдя из дома и глотнув морозного вечернего воздуха. Несколько минут он ходил взад-вперед, пытаясь освежить голову и рассматривая деревянные домики, которые жались друг к другу, словно лесные обитатели, сбившиеся в стаю, чтобы согреться. Ветер стих совсем, и деревья вокруг в своих меховых шубах из инея и снега стояли не шелохнувшись.

Вдруг приглушенные голоса за его спиной сделались громче – это открылась дверь, и из нее вышла Алиса, закуривая сигарету.

– Лучше возвращайтесь, а то пропустите следующий круг, – сказала она.

– Да ни за что! – рассмеялся он.

Алиса глубоко затянулась, глядя на него сквозь дым. Она улыбалась ему, но улыбка ее была скорее насмешливой, чем добродушной. На ее красивом лице подобное выражение выглядело потрясающе, и Виктор в смущении отвернулся, чувствуя, что сердце начинает биться чаще.

– Виктор, а как вы стали репортером в газете?

– Почему вы интересуетесь?

Она пожала плечами:

– Если всю следующую неделю нам предстоит работать бок о бок, было бы неплохо узнать вас получше.

– Ну… я по натуре любопытный, мне нравится писать. Думаю, что в идеале мне хотелось бы стать писателем…

– А вы пробовали?

– Конечно! Долго пробовал. Но однажды понял, что не дано. Но совсем бросать не хотелось, а журналистика показалась самым приемлемым вариантом.

Она рассеянно кивнула в ответ, делая очередную затяжку.

– А как вы стали физиком?

– Почему вас это интересует?

Он отметил про себя, что усмешка ее сделалась более дружелюбной.

– По той же самой причине.

– Я тоже любопытна – в отношении Вселенной: как она зародилась, почему… Отец у меня биолог, так что я, можно сказать, выросла на уважении к научным принципам и рациональному мышлению. – При этом Алиса оглянулась на дом.

– Поэтому вы считаете, что сейчас мы зря теряем время, – заметил он.

Она не ответила.

– А почему вы не занялись биологией?

– Полагаю, мне хотелось глубже заглянуть в тайны реальности, ответить на самые фундаментальные вопросы. – Она снова улыбнулась. – Проще говоря, атомы меня всегда интересовали больше, чем животные. – Она докурила, но не бросила окурок на землю, аккуратно засунула его обратно в пачку. – А что у вас с Вероникой?

– Что вы имеете в виду? – спросил он, слегка растерявшись.

– Вы все еще встречаетесь?

– Почему вы думаете, что мы вообщевстречались?

– Виктор, моя работа – наблюдать. Я хорошо с этим справляюсь.

Он потер виски, пытаясь избавиться от боли, которая начала пульсировать в глаза:

– Мы… у нас ничего не получилось. Мы просто друзья.

– Думаю, она до сих пор хочет большего.

Внезапно Виктору надоел этот разговор. Он не понимал, то ли Алиса заигрывает с ним, то ли просто болтает, да и как-то не хотелось в этом разбираться в тот момент. А выражение лица, разумеется, ничем ее не выдавало.

– Пойдемте в дом, – сказал он.

– Пожалуй, я еще чуть-чуть постою, – ответила она, доставая следующую сигарету.

– Тогда увидимся.

Он уже развернулся было, но Алиса вдруг нахмурилась и схватила его за руку.

– Послушайте, Алиса, я не хочу…

– Тссс! Прислушайтесь!

Он не понял, о чем она, и только собрался спросить, как вдруг услышал что-то в воздухе – слабый звук, который постепенно становился громче. Он посмотрел на Алису:

– Что это?

Она прошептала:

– Откуда я знаю?

Звук, казалось, исходил отовсюду, это был низкочастотный гул, который пронизывал не только слух, но и тело до самых костей. Он рос и стихал в медленной, непрекращающейся пульсации, как биение сердца или дыхание какого-то огромного живого существа.

Виктор посмотрел в облачное небо, где закатное солнце цвета тлеющей золы окрасилось в темно-багровый цвет. Ему казалось, что источник звука находится одновременно рядом и далеко.

– Похоже на трансформатор или генератор, – сказал он. – Что за чертовщина?

– Звук искусственный, – согласилась с ним Алиса, потом посмотрела под ноги. – Он из земли тоже идет.

И правда, Виктор чувствовал пульс, который бил в подошвы его тяжелых ботинок откуда-то снизу. Это легкое вибрирование отдавалось мурашками по всему телу.

– Надо сказать Вадиму, – предложил он.

– Я уже слышу, – раздался голос из-за спины.

Виктор обернулся и увидел в дверях Константинова и Бахтиярова.

– Мы из дома услышали.

– Вы знаете, что это такое? – спросил Виктор, обращаясь к ним обоим.

Бахтияров вышел вперед.

– Иногда я говорю себе, что это звук Смотрящего за миром – сына Нуми-Торума, бога неба. А иногда я верю, что это сам Нуми-Торум, который наблюдает за нами. Но в душе я знаю, что это не так.

– Значит, вы слышали это и раньше? – спросила Алиса.

– Да… мы слышали несколько раз.

– Похоже на искусственный звук какого-то механизма. Вы знаете, откуда он?

Бахтияров показал на север:

– Отортен и Холат-Сяхыл. Отсюда гор не видно… Но, иногда мы их слышим по вечерам. Поэтому со времен наших далеких предков их всегда боятся. Поэтому Отортен – «не ходи туда», а Холат-Сяхьит – «гора мертвецов». Мы держимся от них подальше.

Как бы в подтверждение слов Бахтиярова северный горизонт озарился светом, похожим на вспышку молнии. Все напряглись в ожидании раската грома, но его не последовало. Воздух оставался тихим и спокойным, если не считать странно пульсировавшего гула.

Константинов и Вероника подошли к Алисе и Виктору, теперь все стояли рядом и вместе всматривались вдаль и прислушивались. В этот момент Виктор заметил, что Бахтияров наблюдает за ними.

Небо снова озарила вспышка, на секунду отогнав приближавшуюся ночь и превратив облака в светящиеся серые в крапинку полотна.

– Что это, как ты думаешь, Алиса? – спросил Константинов.

– Думаю, это какой-то энергетический выброс, – ответила она спокойным и твердым голосом. Очевидно, что ее первоначальному шоку пришел на смену уверенный рационализм ученого.

– Согласен, и, должно быть, очень сильный… но я не понимаю, почему нет сопровождающего его звука.

Виктор обернулся на Бахтиярова и увидел рядом с ним шамана Прокопия, который тоже вышел из дома. Оба смотрели друг на друга, и Виктор пытался угадать, что означало выражение на их лицах.

Шаман подошел к приезжим.

– Вы все еще хотите туда идти? – спросил он. Его голос звучал мягко и, пожалуй, слишком звонко для человека его возраста.

Константинов кинул на него взгляд:

– Да, мы все еще хотим идти.

Ему никто не возразил, хотя Вероника выглядела так, словно с удовольствием бы поддержала любого, кто выступил бы против. Она заметила, что Виктор смотрит на нее, и слабо улыбнулась. В ее глазах он прочитал страх. Она наверняка спрашивала себя, какого черта они лезут на рожон.

В этот момент Виктор мог бы отозвать ее в сторону. Мог бы спросить, хочет ли она идти до конца или останется здесь, в поселении, пока экспедиция не вернется за ней. Ждала ли она от него такого шага? Надеялась ли, что он предложит ей такой выбор?

Но Виктор ничего не сказал. Он просто улыбнулся ей в ответ, чувствуя себя таким же слабым, нерешительным и испуганным, как и она сама.

Прокопий Анямов выступил вперед.

– Тогда я иду с вами, – произнес он.

Все посмотрели на него, даже Бахтияров, который покачал головой и сказал:

– Нет, Прокопий.

Шаман улыбнулся и закивал:

– Роман, им будет нужен кто-то, кто о них позаботится, кто покажет им путь, расскажет, куда можно идти, куда нельзя… где опасно. Я знаю эту землю лучше, чем кто-либо в Юрте Анямова, даже лучше тебя. Правильно будет, если я отправлюсь с ними, защищу их как сумею.

– Сумеешь ли ты защитить их, Прокопий? – спросил Бахтияров.

Анямов положил руку ему на плечо:

– Я должен попытаться.

Когда Бахтияров обернулся к гостям, Виктор увидел злость в его глазах:

– Вам не нужно было сюда приезжать. Лучше бы вы вернулись обратно в свой город и никогда сюда не возвращались. Лучше бы вы оставили нас в покое!

Никто ничего не ответил.

И только небо снова беззвучно полыхнуло. Странный необъяснимый гул постепенно сошел на нет, и в лесу воцарилась тишина.

* * *

Роман Бахтияров, хоть и был сердит, предложил экспедиции переночевать у себя в доме. Всё же они оставались гостями, пусть и непрошеными, и его долгом было дать им пристанище.

Виктор плохо спал в ту ночь. Его тревожили воспоминания о непонятном шуме, который они слышали, и вспышках света – откуда и что они такое. Вероника лежала рядом, и по ее дыханию он чувствовал, что ей тоже не спится.

Ты можешь еще вернуться, думалось ему. Тебе и Нике незачем туда идти. Но он лежал молча, не шевелясь, слушая тишину, пытаясь уловить гул, сошедший вечером с далеких гор.

Но звук не повторился. По крайней мере, не той ночью.

Глубоко за полночь он забылся неглубоким и тревожным сном, и когда в окна просочился рассвет и Бахтияров зашевелился, он возблагодарил бога, хотя чувствовал себя совершенно разбитым.

Пока они поднимались и собирались в дорогу, Бахтияров говорил очень мало. Но Виктор читал на его лице смешанные чувства злости и жалости, которые не смягчились, даже когда он открыл дверь и увидел поджидавшего их снаружи Прокопия Анямова.

Старик слегка улыбнулся. Он был одет в толстую меховую шубу, в которой не был бы страшен лютый мороз, в руках держал сумку из звериной шкуры и круглый предмет – свой шаманский барабан.

Бахтияров вышел на улицу, закрыв за собой дверь, и оставшимся в доме было слышно, как эти двое разговаривали между собой на своем языке – один голос был печальным, другой – спокойным и решительным. Виктор взглянул на Константинова – тот тоже смотрел на дверь и прислушивался. И хотя Виктор уже знал ответ на свой вопрос, он все равно спросил, о чем те говорят.

– Бахтияров пытается отговорить Анямова идти с нами… и, похоже, у него это плохо получается.

– Вадим, а он нам действительно нужен? – спросила Алиса. – Мы же не духов идем вызывать…

Константинов повернулся к ней:

– Разве нет?

Алиса возмущенно фыркнула:

– Конечно же нет! Это научная экспедиция. Я удивляюсь тебе. Если бы мы не сделали этот дурацкий крюк и не остановились здесь на ночь, то уже давно были бы на месте.

– Научная экспедиция, говоришь? – переспросил Константинов. – Да, предположительно… но не уверен, что она такой будет.

– О чем, черт возьми, ты говоришь? – выдохнула Алиса.

– Только о том, что, возможно, мы обнаружим нечто не из разряда научных явлений.

– Чушь! Любоеявление научно.

– По-моему, вы очень самоуверенны, – сказала Вероника. Это были ее первые слова за все утро. – А как же звук, который мы слышали вчера вечером? Или вспышки в небе?

– Я уже сказала, это какой-то энергетический выброс, – ответила Алиса, даже не взглянув на нее. – Он похож на молнию. А звук мог быть всего лишь проявлением сейсмической активности.

– Сейсмическая активность тут ни при чем, – вмешался Виктор.

Алиса повернулась к нему:

– Правда? И чем вы докажете? Вы что, сейсмолог?

Он почувствовал раздражение:

– Нет. Но ведь и вы тоже. В любом случае, вы сами говорили, что это похоже на звук какого-то устройства.

– Просто первое впечатление, Виктор. Но это только подтверждает мою точку зрения, не так ли?

– Будь что будет, – сказал Константинов, – думаю, мы должны положиться на помощь Анямова. Я вам еще в Екатеринбурге говорил: манси знают эти места – эти горы и лес. И повторюсь, что любая информация от них может нам помочь.

– А я тебе повторяю, – продолжала протестовать Алиса, – что все это хорошо до тех пор, пока факты не подменяются мифами.

– Я не хочу больше с тобой спорить, Алиса.

Она готова была возразить, но в тоне Константинова было что-то, что заставило ее промолчать.

В этот момент открылась дверь.

– Вы готовы? – спросил их Бахтияров.

– Готовы, – ответил Константинов.

Бахтияров не стал заходить в дом, как будто бы хотел вернуться в свое жилище лишь после того, как они его освободят. Виктор не знал, правильно ли растолковал его поведение, но от самой этой мысли уже был зол. Чумные они, что ли, или проклятые? Он уже мысленно представлял, как Бахтияров открывает все окна, чтобы проветрить дом после них.

И перестав чувствовать себя желанным гостем, Виктор вдруг захотел оказаться как можно дальше отсюда. В тот момент он самому себе напоминал Алису – ему крайне не нравился ни страх, обуявший всю деревню, ни отношение ко всему этому Бахтиярова. Было обидно и унизительно, что их считают бестолковыми городскими, которые по своей глупой наивности не могут понять, куда суют голову. То, что Бахтияров беспокоится за Прокопия Анямова, это было понятно, но то, что он их самих считает опасными, – это злило Виктора еще больше.

«Он винит нас в том, что старик захотел идти с нами, – думал он, – но мне наплевать, как бы то ни было, наплевать. Это было его решение, а не наше!»

Бахтияров мерил их суровым взглядом, когда они один за другим выходили из дома, словно шайка воров, пойманных на месте преступления. Константинов скупо поблагодарил его за все. Тот лишь молча кивнул.

Пока они шли через деревню к своему внедорожнику, Виктор не увидел ни одного человека. Что-то подсказывало ему, что деревенские уже давно не спали – просто не хотели их видеть. Возможно, Бахтияров запретил им выходить наружу…

Бахтияров проводил их до машины, постоял рядом, пока они рассаживались по местам, и, когда Константинов захлопнул дверцу и взялся за руль, попросил его жестом открыть окно.

– На сколько вы едете?

– Примерно на неделю, – ответил Константинов.

– И привезете Прокопия обратно? – Это прозвучало скорее как утверждение, нежели вопрос.

– Конечно. Даю слово: мы все вернемся, и с хорошими новостями.

Алиса, снова севшая на переднее сиденье, потянулась через него и сказала:

– Может быть, вы еще потом и песню про это напишете.

Константинов бросил на нее испепеляющий взгляд и завел мотор.

– Не думаю, что нас снова пригласят пообедать, если мы все-таки вернемся, – сказала она, когда они отъехали.

– Если он захочет, чтобы ноги твоей больше не было в Юрте Анямова, я его упрекать не стану, – съязвил Константинов.

Алиса покачала головой, но ничего не добавила. Она уже сказала все, что хотела, и хотя Виктор был согласен с ней, что им не стоило сюда заезжать, ему было жалко Константинова. Ведь тот лучше всех понимал, насколько странным и ужасным может быть то, что ожидает их в лесу, поэтому хотел быть во всеоружии, хотел защитить своих спутников любыми средствами – в том числе и древними знаниями шамана.

Они ехали в самое сердце дремучего леса. Виктор поглядывал на Прокопия, зажатого на сиденье между ним и Вероникой: тот смотрел вперед на медленно проплывающие мимо деревья все с той же тихой улыбкой на губах.

Ника первой заговорила с ним – надо отдать ей должное. Представив ему всех, она сказала, что очень рада, что у них появился проводник. Но шаман ничего не ответил, просто улыбнулся шире, и глаза его заблестели, как у обрадованного ребенка.

И до самой Холат-Сяхыл он не обмолвился ни словом.