Текст книги "Столик у оркестра (сборник)"

Автор книги: Алан Александр Милн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

– О, так вот почему вы строите этот огромный ящик? Знаешь, как назвал его Шоубол? «Ноев ковчег». Меткое– название. Он спросил меня: «Ты слышала о Ноевом ковчеге?» Так я не сразу поняла, о чем речь.

– Дорогая моя, – Ханна помрачнела, – для тебя и Шоубола это шутка, для меня – нет. Я должна запасти провизию для этого ящика на целый год.

– Мне помнится, ты упомянула сорок дней…

– Да, но потом вода должна сойти, а на этой уйдет чуть ли не год.

– Ханна! Это безумие!

– Естественно, но что я могу поделать?

– Когда я впервые узнала о Ковчеге, то сказала Шоуболу: «Наша дочь попала в сумасшедшую семью».

– К сожалению, ей не повезло, бедняжке. У нее такой хороший характер. Но, Тирза, каково нам будет в этом ящике, со всякой живностью, для которой хватит места? И нам придется просидеть в нем целый год!

– Ужасно, – Тирза содрогнулась. – Но, если дождь не пойдет, вы, разумеется…

– О, мы все равно полезем в ящик. Ной настроен очень решительно. Будем сидеть в ящике и ждать дождя. Потом будем ждать, пока он закончится. Потом еще целый год. А потом… О, Тирза, я так завидую тебе и Шоуболу, благоразумному Шоуболу, которого не осеняют такие странные идеи.

– Я думаю о Мерибол. Ей придется нелегко.

– Да, да. К счастью, она не видит дальше носа Иафета и счастлива. А вот мы, со всеми этими вонючими тварями… Ну ладно, дорогая, зачем обременять тебя нашими маленькими заботами. Я так рада, что повидалась с тобой.

Она встала, прижалась щекой к щеке Тирзы, двинулась к двери, но остановилась на полдороге, вспомнив о цели своего визита.

– Какая же я глупая! – Ханна рассмеялась. – Я совсем забыла о том, что просил передать мой муж. Мне даже стыдно повторять его слова. Ты еще подумаешь, что я смеюсь над тобой.

– Ну что ты, Ханна, такое– мне и в голову не придет.

– Заранее прости меня, дорогая, – Ханна помолчала, прежде чем продолжить. – Тирза, пусть это покажется тебе странным, но Ной приглашает вас, если вы того пожелаете, присоединиться к нам и просидеть в ящике весь год. Боюсь только, что о провизии вам придется позаботиться самим. Мужчины никогда об этом не думают, но тыто меня понимаешь? А мы с радостью возьмем вас с собой, – она шумно выдохнула и закончила. – Уф! Я все сказала.

– О, дорогая, – воскликнула Тирза. – Передай Ною нашу глубокую благодарность, гл… знаешь ли, у Шоубола столько дел на следующей неделе, да и мне врачи рекомендовали как можно больше бывать на свежем воздухе. Не волнуйся, ничего серьезного, но…

– Разумеется, Тирза. Не думай об этом. Но муж настаивал на том, чтобы я спросила тебя, и я не могла его ослушаться. До свидания, дорогая, передай Шоуболу мои наилучшие пожелания. До свидания.

* * *

– Мерибол, милая, у меня плохие новости, – сказала за ужином Ханна. Твои мать и отец не верят в потоп. Так опрометчиво с их стороны, – она поймала взгляд Керин и добавила. – Я сделала все, что могла.

– Я в этом не сомневаюсь, – улыбнулась Керин.

Слова «мать» и «отец» донеслись до Мерибол издалека. Она разглаживала брови Иафета.

* * *

Строительство близилось к завершению. Соседи насмотрелись на Ковчег, вдоволь насмеялись и потеряли интерес к гигантскому сооружению.

Както Керин вынесла из дома кувшин с молоком.

– Ты устал, – сказала она Симу, – и, наверное, хочешь пить. Посиди со мной. Нам надо поговорить.

Сим положил топор и распрямился.

– Я не устал, – но взял у нее кувшин и сел рядом.

– Сколько ты еще будешь строить?

– Осталось закончить крышу, – Сим отпил молока. – Вкусно. Думаю, за тричетыре дня управлюсь.

– А потом?

– О чем ты?

– Потом мы войдем в Ковчег и останемся там? Все вместе?

Сим кивнул.

– Мы и так живем вместе.

– Разве я этого не знаю? Но пока нам удается хоть изредка побыть вдвоем. А теперь целый год…

– О, пустяки. Сначала, возможно, будет тесновато, но мы привыкнем.

– Целый год, – вздохнула Керин. – Мне кажется, я не… – она замолчала, неожиданно воскликнула. – Сим!

– Да?

– Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал.

– Все, что ты скажешь.

– Когда закончится потоп, ты уйдешь со мной?

– Куда?

– Куда глаза глядят, только подальше и чтоб мы были вдвоем.

Сим удивленно воззарился на жену.

– А в чем дело, Керин? Разве тебе плохо с нами?

– Я думаю, муж и жена должны жить отдельно.

– Да, дорогая, но с детьми. Как папа и мама.

– Нет, нет и нет! – с жаром выкрикнула Керин. – Без детей, если они уже выросли.

– Таков закон, – попытался возразить Сим.

– Неужели? Тогда почему Мерибол не живет с отцом и матерью? А ты хотел бы жить с моими родителями, будь они живы?

– С дочерьми дело обстоит иначе.

– С дочерьми дело обстоит иначе, – согласно повторила Керин. – Значит, дети не обязаны вечно жить с родителями. Святой закон этого не требует.

Сим почесал затылок, глотнул молока.

– А разве плохо жить вместе? Я чтото не понимаю. Тебя все любят. Кто мешает тебе быть счастливой? Я знаю, что мама любит тебя.

– И мне нравится твоя мать. Я восхищаюсь ей, и она часто забавляет меня.

– Забавляет? – удивился Сим. У него в голове понятия мать и забава както не складывались.

– И все, естественно, уважают твоего отца. Такой милый старичок. Иногда он тоже забавляет меня, – улыбнувшись, видно вспомнив о чемто, добавила Керин.

Опять это слово!

– Керин! – вскричал Сим. – О чем ты говоришь?

– Да, они оба мне нравятся. Мне хорошо в вашей семье. Но, видишь ли, я не люблю никого, кроме тебя.

Сим изо всех сил пытался понять, что она хотела этим сказать, но никак не находил правильного ответа. И смог лишь промямлить: «Я думал, мы все счастливы, живя под одной крышей», – но голосу его недоставало уверенности.

– Все! – фыркнула Керин. – Хам и Айша не разговаривают друг с другом. Иафет и Мерибол счастливы лишь потому, что ведут себя так, словно вокруг никого нет. То есть считают, что они уже ушли.

– Ты же не хочешь, чтобы мы вели себя, как Иафет и Мерибол?

– А ты бы этого не хотел? – мягко спросила Керин.

В изумлении Сим повернулся к жене, заглянул в глубину ее синих глаз и утонул в них. Протянул к Керин руки, сжал в объятьях так, что у нее перехватило дыхание, поцеловал.

– Хорошо, я обещаю. А теперь мне надо доделывать крышу.

Керин, напевая, пошла к дому с пустым кувшином в руке.

* * *

– Согласно гласу Божьему, – объявил Ной в тот же вечер, – Ковчег подплывет к вершине Арарата. Произойдет это не раньше семнадцатого дня седьмого месяца. Затем вода начнет постепенно убывать.

– А что мы будем делать? – спросил Иафет.

– Мы будем постепенно вылезать, дорогой, – хихикнула Мерибол.

– И окажемся на вершине Арарата, – добавил Хам. – Мама, ты сможешь спуститься с горы, высотой семнадцать тысяч футов?

– Даже не знаю, дорогой. В последнее время мне както не приходилось лазать по скалам. Но думаю, у меня получится лучше, чем у коров.

Ной дернул себя за бороду.

– Возможно, я не все понял насчет Арарата, – с неохотой признал он.

– Будем надеяться, дорогой, – улыбнулась мужу Ханна.

* * *

Хам вошел в комнату Айши. Та обернулась и холодно спросила: «Что тебе нужно?»

– Я не задержу тебя. И не сердись, во всяком случае до того, как я начну.

– Начнешь что?

– Говорить то, что хочу сказать.

– О, значит мы опять разговариваем друг с другом? – спросила Айша. Как приятно. Впервые за столько месяцев.

– Возможно, больше нам говорить не придется. Или я выбрал неудачный момент? Ты, я вижу, собираешь вещи, – Хам прошел к туалетному столику, сел перед ним, взял деревянный гребень. – Я сам вырезал его для тебя. Ты помнишь? Получилось неплохо.

Айша вырвала гребень из его руки.

– Пожалуйста, не мути воду. И не пора ли тебе начать собираться? Вечером мы должны войти в Ковчег.

– Выто войдете. А я – нет.

Она резко повернулась к Хаму.

– Что ты хочешь этим сказать? – Айша положила гребень на туалетный столик.

Хам встал.

– Присядь и расчеши волосы. Если не захочешь меня выслушать, все равно не потеряешь время даром, – он протянул гребень Айше, та села. – Раньше мне нравилось наблюдать, как ты расчесываешь волосы, смотреть на твое серьезное, отрешенное лицо, следить за плавными движениями рук. Но теперь все изменилось. Ты одна, я один и… О чем ты спрашивала меня? О, насчет того, собрал ли я вещи. Спешить с этим нет нужды. Видишь ли, я не собираюсь в Ковчег.

– Ты что, не веришь в Потоп? Конечно, не веришь.

– Иногда верю, иногда – нет. Но я не верю в то, что имею право на спасение. Я не могу не спросить себя: «Почему Хам?» Я понимаю, почему Яхве выбрал отца и мать, Сима и Керин. Они хорошие люди. Я не уверен насчет Иафета и Мерибол. Они счастливы, и мен кажется, что трудно найти лучшее время для смерти. С другой стороны, они – милые дети и никому не причинили вреда. Все ясно мне и с Айшей. Разве можно уничтожать истинную красоту? Но когда я думаю о Хаме, меня гложут сомнения. И мне кажется, что нелепо выделять четырех мужчин и четырех женщин из всего человечества, доказывать, что они лучше всех остальных. На Земле есть плохие люди, смею сказать, я один из них, но только не дети, только не младенцы. Я не могу поверить в такого Бога.

– Значит, ты хочешь рискнуть?

– Да… Айша, я хочу, чтобы ты пошла со мной.

– Сейчас?

– Да.

– Почему?

Хам говорил медленно, словно рассуждал вслух.

– Я никогда не решился бы попросить тебя. Но когда ты воскликнула: «Да утонуть бы нам всем и покончить с этим!» – я понял, что ты так же несчастна, как и я, и значит, у нас есть шанс начать все сначала. Мы используем этот шанс, если уйдем вместе. Другими словами, – продолжил он более уверенно, – я не хочу целый год жить с тобой в этом чертовом Ковчеге и наблюдать за Иафетом и Мерибол, зная, что люблю тебя в сто раз больше, чем он – свою жену, но не имея мужества первым шагнуть тебе навстречу.

Рука Айши с деревянным гребнем застыла в воздухе. В наступившей тишине она вновь начала расчесывать волосы, затем попросила: «Встань так, чтобы я могла тебя видеть».

Хам подошел к ней, встал сзади и чуть сбоку. Они смотрели на свои отражения в зеркале.

– Так ты стоял и раньше, когда тебе нравилось наблюдать, как я расчесываю волосы?

– Да.

– Мне кажется, ты никогда не говорил мне об этом.

– Я думал, ты знала.

– И напрасно. Не надо гадать, что я знаю, а чего – нет.

– Теперь ты знаешь.

– Да. И всетаки я считаю, что мы вместе должны войти в Ковчег. На всякий случай. Ты не возражаешь?

– Теперь нет.

– Возможно, – Айша улыбнулась, – Иафет и Мерибол смогут подсказать нам, как стать счастливыми.

– Мы обойдемся без них. У меня очень хорошая память.

– У меня тоже. О, у меня тоже.

– Айша!

– Когда все закончится, я обещаю тебе, что мы уйдем вдвоем, далекодалеко, и у нас будет настоящая семья.

– Спасибо тебе, любимая моя.

– Мужество возвращается к тебя?

– Да, – кивнул хам.

Она повернулась к мужу.

– Докажи мне.

* * *

Под безоблачным небом они вошли в Ковчег, накормили животных и собрались в жилой комнате.

– Давайте обратимся к Господу нашему и попросим его благословить наше начинание, – сказал Ной. – Давайте помолимся, чтобы мудрость Его сияла для нас вечным маяком, а наша вера в Него стала крепким щитом, о который разобьются все опасности, подстерегающие нас на пути.

Молодые и старые, умудренные и легкомысленные, верующие и неверующие, они упали на колени, ощущая беспомощность перед грядущим, не ведая, что ждет их впереди. Ной молился, и их сердца, казалось, бились в такт его словам, но постепенно все нарастающий монотонный звук заглушил его голос… И они поняли, что слышат, как по крыше Ковчега барабанят первые капли дождя.

In Vino Veritas

Я оказался в чудовищной ситуации, как вы сейчас убедитесь сами. Я не знаю, что делать…

– Один из принципов, который, по моему разумению, наиболее способствовал моему продвижению по службе, помимо, разумеется, удачного выбора пресс-секретаря, – говорил суперинтендант, – состоит в том, что первое впечатление не всегда обманчиво. Случается, что преступление совершается именно так, как оно совершено, и при этом в полном соответствии с задуманным, – он наполнил бокал и передал мне бутылку.

– Что-то я не улавливаю ход твоих мыслей, – ответил я, надеясь услышать поучительную историю.

Я пишу детективы. Если вы не слышали обо мне, то лишь потому, что не читаете их. Я – автор «Убийства на черной лестнице» и «Тайна сломанной розы». Это всего лишь две из моих удач. Думаю, благодаря моим детективам суперинтендант Фредерик Мортимер поначалу заинтересовался моей персоной, а уж для меня он стал кладезем информации. Мужчина он крупный, с лицом римского императора, у меня же кость тонкая, рост небольшой. Со временем мы подружились, у нас вошло в привычку раз в месяц обедать вместе, поочередно в его и моей квартирах. Он любил говорить о преступлениях, которые ему довелось расследовать, и во мне он находил самого внимательного слушателя. Должен признать, что сюжет романа «Кровь на пуховом одеяле» основан на действительном случае, с которым ему довелось столкнуться в Кроуч-Энд. Он также обожал указывать мне на ошибки, свойственным многим писателям: мы и впрямь плаваем, описывая технические подробности, вроде отпечатков пальцев или процедур, принятых в Скотленд-ярде. Скажем, я всегда полагал, что с куска масла можно получить хорошие отпечатки. Выяснилось, что это не так. Масляные мальцы оставляют превосходные отпечатки на других предметах, но на самом масле не остается ничего, особенно в жаркую погоду. Ошибка более чем глупая, потому что по жизни леди ни в кое-м разе не схватилась бы за кусок масла голыми руками, а вот мой детектив увидел леди Сайбил с куском масла в руках. Между прочим, зовут моего детектива Шерман Флэгг, и теперь он широко известен. Впрочем, к этой истории сие не имеет ни малейшего отношения.

– Что-то я не улавливаю ход твоих мыслей, – ответил я.

– Я хочу сказать, простейший путь совершения убийства зачастую дает наилучшие результаты. И речь не о том, что убийца – простак. Наоборот. Ему хватает ума понять, что простое решение слишком просто, чтобы броситься в глаза.

Простотой тут, однако, и не пахло, вот я и попросил: «Приведи, пожалуйста, пример».

– Ну, возьмем, скажем, дело о бутылке «Токая», присланной маркизу Гедингхэму на его день рождения. Я никогда тебе о нем не рассказывал?

– Нет, – я наполнил свой бокал и вернул ему бутылку.

Он последовал моему примеру, задумался.

– Надо вспомнить… Случилось-то все давным-давно, – он закрыл глаза, углубившись в прошлое, а я поставил на стол новую бутылку «шате латур» урожая семьдесят восьмого года, каких в этой стране осталось совсем ничего.

– Да, – Мортимер открыл глаза. – Вспомнил.

Я наклонился вперед, приготовившись внимать. И вот что он мне рассказал.

* * *

Впервые мы услышали об этом в Ярде (цитирую Мортимера) по телефону. Нам доложили, что дворецкий маркиза Гедингхэма внезапно умер в доме его светлости на Брук-стрит, вроде бы отравившись. Мы тут же взяли это дело в работу. Руководство расследованием возложили на инспектора Тотмана. Я тогда дослужился лишь до детектив-сержанта и обычно помогал Тотману. Тот скорее напоминал армейского офицера, чем сыщика: сухощавый, подтянутый, с щеточкой рыжеватых усов, педантичный, но начисто лишенный воображения. А главное, его ни на секунду не покидала мысль, а что будет иметь от этого инспектор Тотман? Откровенно говоря, я его не любил. Но старался держаться с ним дружески: ссорится с начальством – себе дороже. В своем тщеславии он, похоже, думал, что я питаю к нему безмерное уважение, но я знал, что он использует меня в своих интересах, и не без оснований подозревал, что очередное звание не присваивается мне из-за его нежелания терять умного помощника.

Мы нашли дворецкого в кладовой, распростертого на полу. Открытая бутылка «токая», разбитый бокал с капельками вина в нем, результаты экспресс-экспертизы, свидетельствующие об отравлении, позволили нам восстановить картину случившегося. Вино принесли часом раньше, с визиткой сэра Уильяма Келсо. Отпечатанное на визитке послание гласило: «Да благословит тебя Господь, Томми, а это можно выпить за твое здоровье». По случаю дня рождения его светлость давал обед. Компания собиралась небольшая, шесть человек. Сэр Уильям Келсо с давних пор дружил с маркизом Гедингхэмом, и, к тому же приходился ему родственником: маркиз женился на его сестре. Кстати, он тоже сидел бы за праздничным столом. Холостяк лет пятидесяти, души не чаявший в своем племяннике и племянницах.

Около шести часов дворецкий принес бутылку и визитную карточку его светлости, и маркиз Гедингхэм, как он рассказывал нам, взял визитку, прочитал написанное на ней поздравление и сказал: «Старина Билл, мы выпьем это вино сегодня, Перкинс.» На что дворецкий ответил: «Как вам будет угодно, мой господин». И ушел с бутылкой, оставив визитку на столе. Затем произошло следующее. Перкинс открыл бутылку, чтобы перелить ее содержимое в графин, но не мог устоять перед искушением снять пробу. Подозреваю, что он регулярно пробовал вина его светлости, но никогда прежде не имел дела с таким отменным «токаем». Вот он и налил себе полный бокал, выпил и мгновенно умер.

– Святой Боже! – прервал я суперинтенданта. – Как тут не усмотреть руку провидения… Я хочу сказать, он спас маркиза Гедингхэма и его гостей.

– Именно так, – кивнул мой собеседник.

Содержимое бутылки отправили в лабораторию (продолжил он) и анализ обнаружил в вине синильную кислоту. Ее покупка особых сложностей не вызывала, так что идентификация яда нам ничем не помогла. Разумеется, мы проделали все необходимое, я и молодой Робертс, милейший юноша, который работал с нами по этому делу. Обошли все окрестные магазины химических реактивов, показали бутылку всем виноторговцам. Тотман тем временем допросил маркиза Гедингхэма, сэра Уильяма и остальных гостей. И вот что мы могли сказать к концу недели:

1. Убийца намеревался убить маркиза Гедингхэма или, возможно, кого-то из его гостей, или, возможно, всех сидящих за праздничным столом. Мы узнали, что по обычаю его светлость всегда первым пробовал вино. Маленький глоток не содержал смертельной дозы синильной кислоты, в роскошном букете «токая» ее привкус растворился без остатка, и тогда бы все гости выпили бы отраву за здоровье маркиза. С другой стороны, его светлость мог сразу выпить и поболе глоточка. Тогда умер бы только он. Метод дедукции подсказывал мне, что преступником движила исключительно месть, а не стремление получить какую-то выгоду. Если преступник хотел за что-то отомстить маркизу, для него не имело значения, кого он отравит, самого маркиза, кого-то из его ближайших родственников или всех вместе. А вот выгоду он мог получить, лишь в случае смерти конкретного человека. С моими выводами согласился и Тотман, после того, как я ему все разжевал.

2. Убийца смог раздобыть визитную карточку сэра Уильяма Келсо, и знал, что Джона Ричарда Мервина Плантаганета Карлоу, десятого маркиза Гедингхэма друзья зовут Томми. Тотман предположил, что убийца – один из ближайших друзей или родственников Гедингхэма-Келсо. Я оспорил этот вывод, указав, что: а) визитки раздают скорее незнакомцам, чем близким друзьям; при официальных визитах их часто оставляют на подносе в холле, откуда их может украсть любой; б) информация о том, что маркиза друзья называют Томми могла проскочить в светской хронике, а потому стать достоянием широкого круга лиц; и, самое убедительное, в) убийца не знал, что сэр Уильям Келсо в тот вечер будет сидеть за праздничным столом. По очевидным причинам о подарке были бы сказано какие-то слова, то ли по его прибытию, то ли в момент, когда его поставили бы на стол. Сэр Уильям наверняка заявил бы, что ничего не посыла маркизу, а потому из подозрительной бутылки никто бы не выпил ни капли. Перкинс, разумеется, приложился к бутылке до прибытия сэра Уильяма. И сэр Уильям, и маркиз Гедингхэм заверили нас, что в день рождения каждого они всегда обедают вместе, и убеждены, что об этом известно всем их близким друзьям и родственникам. Я уговорил Тотмана поспрашивать их об этом, и потом он признал мою правоту.

3. Не удалось доказать, что вино в бутылке полностью соответствует этикетке. Эксперты, естественно, отказывались его попробовать. Могли лишь сказать, что по запаху оно напоминает «токай». Сие, усложнило нам работу. Признаюсь честно, мы не смогли протянуть ниточку к преступнику ни от винного магазина, ни от магазина химических реактивов, где он приобрел яд.

Однако, мы составили психологический портрет убийцы. По какой-то причине, реальной или воображаемой, он затаил зло на маркиза Гедингхэма, и решился на страшную месть, чтобы там ни говорила ему совесть. Он знал, что сэр Уильям Келсо – друг его светлости, зовет маркиза Томми и может прислать ему на день рожденья бутылку хорошего вина. Он не знал, что сэр Уильям в тот день будет обедать с маркизом, точнее, он не знал этого до шести часов вечера. Следовательно, этот человек не входил в число проживающих в доме маркиза, как слуг, так и членов его семьи. И, наконец, у него была возможность заполучить визитную карточку сэра Уильяма.

Так уж получилось, что нашелся человек, полностью соответствующий нарисованному нами образу убийцы. Фамилия у него… сейчас вспомню… Мерривейл, Медли… это и не важно, ага, Мертон. Точно, Мертон. Шесть месяцев он прослужил у его светлости камердинером, но его заподозрили в воровстве и уволили без рекомендательного письма. Именно такой человек и мог пойти на убийство. Поиски Мертона продолжались полмесяца. Когда же мы его нашли, выяснилось, что у него стопроцентное алиби (суперинтендант поднял руку, мне подумалось, что таким вот жестом в молодости он останавливал транспортный поток). Да, я знаю, что ты хочешь сказать. Авторы детективов всегда так говорят – чем лучше алиби, тем выше вероятность того, что оно липовое. Действительно, такое– случается, но не в нашем конкретном случае. Ибо Мертон уже два месяца сидел в тюрьме, пусть и под другой фамилией. И в чем его обвиняли, за что должны были судить? Да, конечно, ты уже догадался, ума тебе не занимать. Посадили его по подозрению в убийстве, а умерла жертва от отравления.

– Святой Боже, – воскликнул я и воспользовался паузой, чтобы наполнить бокал моего приятеля.

– Именно так, – он отпил вина. Мне подумалось, что он заливает вином горькое– разочарование, испытанное много лет тому назад.

Можешь представить себе (продолжил он), какое– мы испытали потрясение. Посуди сам, убийство совершено определенным способом, мы вычислили преступника, не зная наверняка, способен ли он на такое– преступление. И вот, доказав на сто процентов, что способен, одновременно доказали, что преступления, которое расследовали мы, он не совершал. То есть мы получили доказательства собственной компетенции, но ни на шаг не продвинулись в нашем расследовании.

Вот я и сказал Тотману: «Давайте возьмем пару выходных, все продумаем, а потом обменяемся идеями и начнем заново».

Тотман пощипал усики, а затем самодовольно рассмеялся.

– Только не надейся, что я признаю допущенную ошибку, поскольку я только что доказал свою правоту, – Тотман всегда говорил «я», хотя идеи черпал исключительно у меня. – Мертон – убийца! Он заготовил бутылку, а потом попросил кого-то принести ее маркизу. Вот и все. Он ждал дня рождения его светлости, но сам попал к этому времени в тюрьму, а потому его жена или кто-то еще…

– Принес бутылку с аккуратненькой биркой: «Яд, не вручать до Рождества», – вырвалось у меня, так я на него разозлился.

– Дурость свою оставь при себе, так же, как и наглость, – прорычал он. – Пользы тебе от этого не будет.

Я смиренно извинился, заверил его, что лучшего начальника мне не найти. Он меня простил… и мы снова стали друзьями. Он даже похлопал меня по плечу.

– Возьми выходной, ты слишком много работал в последнее время. Поезжай на природу, погуляй и возвращайся с достоверной версией. О том, откуда взялась эта бутылка и каким образом она попала на Брук-стрит. Кто ее принес и почему. Понятно, это не подарок, но бутылку-то маркизу принесли, и от этого никуда не деться. Я поеду в Литерхед. Жду тебя в пятницу утром. Посмотрим, какие у нас появятся мысли. Между прочим, мой день рождения, и я чувствую, что получу хороший подарок, – старуха, которую отравил Мертон, жила в Литерхеде. И уже третий раз за неделю он упомянул о грядущем дне рождения. Как будто меня это интересовало.

Я сел в автобус и поехал в Хэмпстид-Хет. Двадцать раз обошел пруд «Баранья нога». И с каждым кругом идея Тотмана представлялась мне все более глупой. И каждый раз я все отчетливее осознавал, что нас заставляют искать не там, где следует. Звучит фантастично, я понимаю, но я буквально кожей ощущал, что убийца стоит позади и толкает нас на выбранную им дорогу.

Я сел на скамью, раскурил трубку и сказал себе:

«Хорошо! У меня в голове сложилась некая последовательность событий, и убийца хочет, чтобы я и в дальнейшем исходил из этой посылки. Я убедил себя, что убийца намеревался сделать то-то и то-то, убийца хотел, чтобы я в это верил, а следовательно, на самом деле таких намерений у него не было и в помине». И когда я сказал себе, что убийца хочет направить меня по ложному пути, но ему не хочется, чтобы я об этом догадался, я понял, что правда должна лежать на поверхности. И получилось, Фред, что, начиная все сначала, надо видеть то, что действительно перед тобой, и особо не мудрить. Убийца-то ждал, что мы постараемся показать свой ум, рассчитывал, что мы копнем как можно глубже, не задерживаясь на поверхности, а вот тут я взбрыкнул и решил, что больше не пойду на поводу у убийцы.

И, разумеется, первой мне пришла мысль о том, что убийца хотел убить именно дворецкого.

Просто невероятно, как мы могли это упустить. Ведь дворецкие завсегда пробуют вина своих хозяев. Отсюда и абсолютная уверенность убийцы в том, что Перкинс станет первой жертвой отравленного вина. Какой дворецкий откажет себе в удовольствии продегустировать отменное вино, переливая его в графин?

Подожди, одернул я себя. Не торопись. Два подводных камня. Первый: возможно, Перкинс тот единственный из тысячи дворецких, который не пьет вина. Второй: даже если бы он в принципе, и пил хозяйское– вино, в тот вечер он мог страдать, к примеру, изжогой, и отложить удовольствие на потом. НЕ слишком ли рисковано для убийцы, который хотел уничтожить одного Перкинса, подвергать опасности всю семью маркиза Гедингхэма. Ведь убийца исходил из того, что дворецкий обязательно выпьет вино первым.

Казалось бы, я вновь забрел в тупик. Но нет, внезапно мне открылась истина.

Риска не было никакого, если: а) убийца знал о привычках дворецкого; и, б) мог, при необходимости, в последний момент, не допустить, чтобы родственники и друзья маркиза выпили вина. Другими словами, убийца, если он был вхож в дом и присутствовал на праздничному обеде, мог отвести подозрения от себя, перенеся их на вино.

И круг подозреваемых сразу сузился до одного человека – сэра Уильяма Келсо. Во всем мире только сэр Уильям мог сказать: «Не пейте это вино. По твоим словам, его прислал я, но я его не посылал, и не следует нам пить непонятно какое– вино». Такое– мог сказать он и только он.

Почему мы не заподозрили его с самого начала? Одна из причин – мы полагали, что вино предназначалось маркизу Гедингхэму и членам его семьи, а привязанность сэра Уильяма к своей сестре, ее мужу, племяннику и племянницам никогда не ставилась под сомнение. Но основная заключалась в другом: нам и в голову не могла прийти, что убийца полностью изобличит себя, послав с бутылкой отравленного вина свою визитку. «Последнее, что мог бы сделать убийца» на деле оказалось первым, что убийца сделал. И речь шла не об «одной ошибке, который допускает каждый убийца». Визитку свою он приложил к бутылке не случайно. «Невозможно», – утверждали мы, и представить себе нельзя, чтобы он сделал это сознательно! А он сделал, и провел нас вокруг пальца. Тонкий, тщательно продуманный ход.

Для того, чтобы окончательно убедить себя в собственной правоте, надежды на то, что удастся убедить Тотмана, не было никакой, недоставало мотива. С чего у сэра Уильяма могло возникнуть желание убить Перкинса? И во второй половине того же дня я доставил себе удовольствие выпить чай с домоправительницей маркиза Гедингхэма. Мы несколько раз переглядывались, когда я бывал у маркиза дома и, теперь в этом уже можно признаваться, в те дни я умел найти подход к женщинам. И ушел не с пустыми руками. Выяснилось, что Перкинса не любили не только слуги, но и господа («просто удивительно, почему они держали его»), а ее светлость в последнее время «разительно переменилась».

– В каком смысле? – полюбопытствовал я.

– Помолодела, расцвела, если вы понимаете, что я имею в виду, сержант Мортимер. Стала ну прямо девушкой, благослови ее Господь.

Я понимал. Что тут понимать? Шантаж.

И что я мог предпринять? Какие у меня были доказательства?

Никаких? Только умозаключения. Если бы Келсо где-то просчитался, если бы оставил хоть одну вещественную улику, тогда моя версия убедила бы любой состав присяжных. А пока единственная улика, его визитная карточка, для присяжных была прямым доказательством его невиновности. Тотман поднял бы меня на смех.

А выглядеть посмешищем заботами Тотмана мне совсем не хотелось. И я решил найти способ посмеяться над ним. Поехал на автобусе на Бейкер-стрит, пошел в Реджент-парк, погулять, подумать. И, проходя мимо Гановер-Террас, увидел… юного Робертса.

– Привет, молодой человек, что вы тут поделываете?

– Привет, сержант, – улыбнулся он. – Заезжал к сэру Уильяму Келсо, вернее к его камердинеру. Тотти думает, что он, возможно, знал Мертона. Камердинер камердинеру – друг, что-то в этом роде.

– Инспектор Тотман вернулся? – спросил я.

Робертс вытянулся в струнку.

– Никак нет, сержант Мортимер. Инспектор Тотман должен вернуться из Литерхеда, графство Сурри, не раньше позднего вечера.

Ну как рассердишься на такого милого юношу? У меня не получалось. Старших он не уважал, но сердце у него было доброе. И глаз орла. Видел все и ничего не забывал.

– Я не знал, что сэр Уильям Келсо живет в этом районе.

Робертс указал на противоположную сторону улицы.

– Видите тот особняк. Пять минут тому назад, на первом этаже, я разговаривал с тамошним обитателем, который полагал, что Мертон в Сурри. Разумеется, так оно и есть.

Тут меня осенило.

– Что ж, придется тебе прогуляться туда еще раз. Я как раз собирался навестить сэра Уильяма и хочу, чтобы ты был под рукой. Тебя пустят в дом или ты им уже надоел?

– Сержант, они от меня без ума. Когда я уходил, меня спросили: «А вам уже пора?»

У нас в Ярде есть присказка: Единожды убийца – всегда убийца. Может, поэтому я и решил, что присутствие юного Робертса мне не повредит. Потому что я намеревался изложить сэру Уильяму Келсо соображения, пришедшие мне в голову во время прогулки у пруда «Баранья ножка». Я видел его только однажды, и у меня сложилось впечатление, что убийство его не остановит, а вот лгать он не любил. Я подумал, если он выдаст себя, тогда… могли возникнуть осложнения и Робертс оказался бы как нельзя кстати.