Текст книги "Столик у оркестра (сборник)"

Автор книги: Алан Александр Милн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 14 страниц)

Рождественский дед

На улице лил холодный дождь, зато в магазине игрушек было светло, сухо и тепло. Повсюду я видел счастливые молодые лица всех возрастов и, как только я перетупил порог, поток покупателей унес меня в Сказочную страну. Какое-то время спустя я случайно толкнул пожилого, седобородого джентльмена. Мгновенно шляпа оказалась у меня в руке.

– Прошу меня извинить, – я поклонился. – Я… О, простите, я думал, вы настоящий, – я выпрямился. Взглянул на ценник, прикидывая, стоит ли мне его купить.

– Что значит, настоящий?

Меня тряхнуло, как от удара электрическим током, я вновь снял шляпу.

– У меня с утра совсем плохо с головой. Дело в том, что я принял вас за игрушку. Глупая ошибка.

– Я – игрушка.

– В таком случае, – в моем голосе послышались нотки раздражения, – я не могу спорить с вами весь день. Счастливо оставаться, – и я в третий раз снял шляпу.

– Не уходите. Останьтесь и купите меня. Если не возьмете меня с собой, вы не найдете того, что вам действительно хочется купить. Я провел в этом месте много лет и точно знаю, где что продается. Кроме того, мне придется вручать за вас все подарки, поэтому будет справедливо, если…

Подошел продавец, вопросительно взглянул на меня.

– Сколько стоит эта вещь? – я ткнул в него пальцем.

– Рождественский Дед?

– Да. Думаю, я его куплю. И возьму с собой… заворачивать не надо.

Я протянул продавцу деньги и дальше мы отправились вместе.

– Слышал, как я тебя назвал? – обратился я к нему. – Вещью. Поэтому знай свое место.

Он скромненько поглядывал на меня изпод мышки.

– С чего начнем? – спросил он.

– С секции механической игрушки. Мне нужен локомотив. Пожалуй, целая железная дорога.

– Это внизу. Вы действительно хотите купить локомотив? Я хочу сказать, он такой большой и тяжелый. Почему бы…

Я хлопнул его по голове и мы спустились вниз.

Секция меня приятно удивила. Я увидел перед собой миниатюрную Великую западную железную дорогу, в точности копирующую настоящую.

– Локомотив, три пассажирских вагон, один вагон для охранников, перечислял я. – И, разумеется рельсы… Замолчи, а? – сердито добавил я, когда продавец отошел.

– Это же лишний вес, – вздохнул он. – Оленям не понравится. И эти современные трубы. Вы и представить себе не можете, сколь они занимают места. Кроме того…

– Какие блестящие рельсы, – прервал я его. – Надо взять целую милю. Три пенса и полпенни за фут? Нет, тогда миля мне не нужна.

Я остановился на тридцати футах, перешел к стрелкам, семафорам, фонарям и всему остальному, необходимому в железнодорожном хозяйстве. Накупил всего. Мне же не хотелось, чтобы на полу в детской случилась катастрофа изза того, что не хватило стрелки. Я бы никогда себе этого не простил.

Мы уже уходили из секции механической игрушки, когда я заметил маленький, удивительно красивый заводной торпедный катер. И уже потянулся к нему.

– Давайте без глупостей, – раздалось у меня изпод руки. – После такого подарка вам откажут от дома.

– Это еще почему?

– А вы подождите, пока дети раз или два во всей одежде свалятся в ванну, и спросите у мамы, почему.

– Понятно, – сухо ответил я и мы двинулись вверх по лестнице. – Теперь нам нужны кубики.

– Кубики, – повторил Рождественский Дед. – Кубики. Конечно, кубики. А почему бы остановить свой выбор на одном из этих мягких, пушистых кроликов…

– Где нам купить кубики?

– Кубики. Знаете, я не думаю, что мамы в восторге от всех этих кубиков.

– Маме я купил подарок вчера, можешь не беспокоиться. А кубики – для одного из детей.

Мне показали кубики, показали картинки сложенных из них зданий. Дворцы, просто дворцы. Простенькие домики и форты с больницами остались в моем детстве, уступив место величественным храмам и мавританским дворцам.

– Господи, как бы понравился мне такой подарок. Я хочу сказать, понравился бы ему. Для такого дома требуется много места? По моим прикидкам, его удастся построить в детской. А если нет, развернем стройку в коридоре, что ведет в бильярдную.

Мы заплатили и продолжили наше путешествие.

– Что ты там бубнишь? – спросил я.

– Я сказал, что вы вызовите у ребенка неприязнь к собственному дому, если научите его строить только замки да разрушенные аббатства. И вы перегрузили сани. Для подарка хватило бы и половины купленных вами кубиков.

– Да, а если в замок приедет погостить особа королевской крови, куда мы ее поселим? В чулан? Если уж мы строим дворец, он должен быть как настоящий.

– Очень хорошо. Что оставляют ваши дети для подарков? Чулки или наволочки?

Мы вновь спустились вниз.

– Об инженере и архитекторе мы позаботились, – сказал я. – Теперь займемся молочником. Мне нужна тележка для развозки молока.

– Ему нужна телега для развозки молока! Ему нужна тележка для развозки молока! Ему нужна… А почему бы не взять грузовую подводу. Олени возражать не будут. Они всю эту неделю не знают отдыха, но им это нравится. Как насчет очень милого катка? Или…

Я сунул его голову в карман и подошел к продавцу.

– У вас есть тележки для развозки молока? – робно спросил я.

Продавец скорчил гримаску, задумался.

– Я могу найти вам одну.

– Я не хочу, чтобы вы собирали ее специально для меня. Если из не изготовляют, значит, они не нравятся мамам. Просто у меня возникла такая идея…

– Да нет, их изготовляют. Я могу показать вам такую тележку в нашем каталоге.

Он показал. Размером с детскую коляску, с полным набором бутылок, банок, бидонов. Мне просто пришлось достать из кармана Рождественского Деда, чтобы и он полюбовался на это чудо.

– Ты только посмотри! – радостно воскликнул я.

– Господи! – охнул он и вновь нырнул в карман. Там и остался, пока я рассчитывался с продавцом.

С того момента Рождественский Дед не произнес ни слова. Иной раз я гадаю, а говорил ли он вообще, или для человека, попавшего в магазин детских игрушек, фантазии становятся реальностью. Сейчас он стоит на моем письменном столе и дружелюбно мне улыбается. Улыбается с тех самых пор, как я принес его домой.

Истории счастливых судеб

Солиситор

Пятница, вторая половина дня, самое напряженное время в конторе. Джон Блант, откинувшись на спинку удобного кресла, играл ключами от сейфа, привыкая к своему новому положению. Он, Джон Блант, младший партнер известной на весь Лондон юридической фирмы «Макнотон, Макнотон, Макнотон и Макнотон».

Он закрыл глаза, и мысли его устремились к тому дню, когда он впервые вошел в двери фирмы, один из двухсот семидесяти восьми кандидатов на место курьера. Их разделили на группы, и с той, в которую входил он, проводил собеседование мистер Сандерсон, старший партнер.

– Мне нравится твое лицо, мальчик, – искренне признался он Джону.

– И мне ваше нравится, – ответил тот, дабы не уступить в вежливости пожилому джентльмену.

– Я бы хотел знать, как ты напишешь слово «закладная».

– С одним «ка»? – осторожно предположил Джон.

Мистера Сандерсона порадовала эрудиция мальчика, и его тут же взяли на работу.

Три года Джон честно выполнял возложенные на него обязанности. За этот период его находчивость неоднократно спасала репутацию фирмы, особенно в одном случае, когда он обратил внимание мистера Сандерсона на его подпись биржевым маклерам: «Твой любящий муж Макнотон, Макнотон, Макнотон и Макнотон». Мистер Сандерсон, всегда немного рассеянный, исправил ошибку и пообещал мальчику, что пошлет его учиться. Пять лет спустя Джон Блант стал солиситором.

И вот он – младший партнер фирмы, той самой фирмы, о которой в Сити говорили: «Если за тобой стоит „Макнотон, Макнотон, Макнотон и Макнотон“, все будет в полном порядке». Сити славился такими милыми остротами…

В дверь приемной постучали. Вошел респектабельный джентльмен.

– Могу я видеть мистера Макнотона? – вежливо осведомился он у курьера.

– У нас нет мистера Макнотона, – ответил мальчик. – Все они умерли много лет тому назад.

– Понятно, тогда кого-нибудь из старших партнеров?

– Мистер Сандерсон не может вас принять, потому что у него перерыв на ланч, – последовал ответ. – Мистер Торп еще не вернулся с ланча, мистер Петерс только что ушел на ланч, мистера Уильямса ждут с минуты на минуту, мистер Горлей отбыл на ланч час тому назад, мистер Бимиш…

– Довольно, довольно! Хоть кто-нибудь остался?

– Мистер Блант, – кивнул курьер. – Если вы подождете, я узнаю, не спит ли он.

Полчаса спустя мистера Мастерса пригласили в кабинет Джона Бланта.

– Простите, не смог принять вас раньше, – виновато улыбнулся Джон. – Очень важный клиент. Так чем я могу вам помочь, мистер… э… Мастерс?

– Я хочу составить завещание.

– Я к вашим услугам. – Джон был само радушие.

– У меня только один ребенок, и я все хочу оставить ему.

– Ага! – Джон нахмурился. – Это сложная и долгая процедура.

– Но вы возьметесь за это дело? – озабоченно спросил мистер Мастерс. – В парикмахерской мне сказали, что фирме «Макнотон, Макнотон, Макнотон и Макнотон» все по плечу.

– Мы возьмемся, – решительно ответил Джон, – но составление завещания потребует от нас полной отдачи и напряжения всех сил. Думаю, будет лучше, если я поеду к вам на уик-энд. Тогда мы сможем досконально и без суеты во всем разобраться.

– Благодарю вас! – Мистер Мастерс крепко пожал руку Джона. – Я как раз хотел предложить вам то же самое. Мой автомобиль у подъезда. Давайте отправимся прямо сейчас.

– Я спущусь ровно через минуту. – Джон задержался, только чтобы достать из сейфа пачку банкнот на случай непредвиденных расходов, предупредил курьера, что вернется в понедельник, подхватил саквояж с пижамой и туалетными принадлежностями, всегда стоящий наготове, и поспешил за клиентом.

– Моя дочь, – доверительно сообщил мистер Мастерс, когда автомобиль тронулся с места, – завтра станет совершеннолетней.

– О, так у вас дочь? – изумился Джон. – Она красивая?

– Ее считают первой красавицей графства.

– Неужели? – Джон на мгновение задумался, потом добавил: – Мы можем остановиться у почтового отделения? Я должен послать важную деловую телеграмму. – Он вытащил из кармана телеграфный бланк и написал:

«Лондон. Макмакмакмак. Не вернусь до среды. Блант».

Машина затормозила у почтового отделения, затем поехала дальше.

– Эми никогда не доставляла мне никаких хлопот, – продолжил мистер Мастере, – но я старею и отдал бы тысячу фунтов, чтобы увидеть, как она счастливо выйдет замуж.

– Кому вы хотите отдать эти деньги? – спросил Джон, машинально достав записную книжку.

– Ну, что вы, что вы, я пошутил. Но в день свадьбы она получит от меня сто тысяч фунтов.

– Правда? – задумчиво спросил Джон. – Мы можем остановиться у следующего почтового отделения? – Он вновь достал ручку и на втором телеграфном бланке написал:

«Лондон. Макмакмакмак. Не вернусь до пятницы. Блант».

Автомобиль рванулся вперед и через час прибыл к большому особняку, окруженному несколькими ухоженными акрами поместья. У парадной двери их встретила грациозная дочь мистера Мастерса.

– Мой солиситор, дорогая, мистер Блант, – представил его мистер Мастере.

– Как мило с вашей стороны приехать к нам, чтобы заняться делами моего отца, – застенчиво улыбнулась девушка.

– Пустяки, – ответил Джон. – Неделя или… или полмесяца… – Он вновь взглянул на Эми. – Максимум три недели, и все будет устроено.

– Неужели так трудно составить завещание?

– Это действительно очень мудреное и путаное дело. Тем не менее я уверен, что нам удастся с ним справиться. Э… я могу послать важную деловую телеграмму?

«Лондон. Макмакмакмак, – писал Джон. – Совершенно необычный случай. Когда вернусь, не знаю. Пожалуйста, вышлите деньги, возможны непредвиденные расходы».

Да, вы уже догадались, что за этим последовало. У солиситоров такое– случается чуть ли не каждый день. В прошлом мае Джон Блант и Эми Мастере обвенчались в церкви Святого Георгия. Свадьбу справили скромно, в связи с трауром в семье новобрачной. Сердце ее отца не выдержало, когда он изучал счет, присланный фирмой «Макнотон, Макнотон, Макнотон и Макнотон». Как сказал, умирая, мистер Мастерс, он согласился бы оплатить квалифицированные услуги мистера Бланта, его драгоценное время, ушедшее главным образом на ухаживания за Эми, его чаевые слугам, но только не проставленную в счете стоимость проезда по железной дороге в вагоне первого класса в оба конца, потому что мистера Бланта и в поместье, и в Лондон доставили на автомобиле. Так что, возможно, мне следует упомянуть об одном недостатке этой уважаемой профессии: ее представители очень часто сталкиваются с непониманием.

Художник

Мистер Пол Сэмюэйз пребывал в скверном расположении духа. Творческие натуры особенно подвержены таким настроениям, однако Пол печалился не без причины. Его шедевр «Вид на замок Шот с моста Баттерси» вместе с зеркальной картиной «Вид на мост Баттерси из замка Шот» принесли ему семнадцать шиллингов и шесть пенсов. За карандашный рисунок ему дали расписку на пять шиллингов. Этим и ограничивались его заработки за последние шесть недель, и на пороге уже маячил голод.

– Если бы у меня были деньги! – в отчаянии воскликнул Пол. – Тогда я смог бы дописать картину для выставки в Академии.

Картина эта – еще эскиз – называлась «Волнуется синее море», но Сэмюэйзу пришлось остановиться на середине пролива по самой прозаичной причине: у него закончился аквамарин.

Часы пробили дважды, напоминая, что подошло время ланча. Тяжело поднявшись, он шагнул к буфету, служившему одновременно и кладовой. Едва ли он мог насытиться тем, что лежало на полках: краюхой хлеба, корочкой сыра, тюбиком белой краски. Машинально он достал хлеб и сыр.

Пол уже убирал со стола, когда в дверь постучали. Уборщица, раз в неделю промывавшая его кисти, вошла в мастерскую с визитной карточкой в руке.

– К вам дама, – сообщила она.

Пол изумленно уставился на визитную карточку.

– Герцогиня Винчестерская! – воскликнул он. – Каким ветром… Пожалуйста, пригласите ее. – Он торопливо схватил кисть, первый попавшийся под руку тюбик и занял классическую позу перед мольбертом, изготовившись рисовать.

– Добрый день, мистер Сэмюэйз, – поздоровалась с ним герцогиня.

– Д…добрый день, – запинаясь, откликнулся Пол. Во-первых, его смутило появление в мастерской настоящей герцогини. Во-вторых, он вдруг обнаружил, чтобы пытается нанести последние мазки заката карболовой зубной пастой.

– Наш общий друг, лорд Эрнест Топвуд, порекомендовал мне обратиться к вам.

Пол, никогда ранее не встречавшийся с лордом Эрнестом, хотя однажды и видел это имя в дешевой газетенке под фотографией Арнольда Беннетта, молча поклонился.

– Как вы, возможно, догадались, я хочу попросить вас нарисовать портрет моей дочери.

Пол уже раскрыл рот, чтобы сказать, что он пейзажист, но вовремя закрыл его. В конце концов, стоило ли обременять Ее Высочество подобными мелочами!

– Я надеюсь, вы сможете взяться за этот заказ. – В голосе герцогини слышалась мольба.

– Безусловно, – закивал Пол. – Сейчас я, правда, занят, но мы можем начать в понедельник, в два часа дня.

– Прекрасно! – воскликнула герцогиня. – Тогда до понедельника!

И Пол, зажав в руке тюбик зубной пасты, проводил ее до кареты.

В понедельник, точно в четверть четвертого, появилась леди Гермиона. Едва Пол увидел девушку, у него перехватило дыхание от ее несравненной красоты. И он сразу понял, что потребуется все его мастерство пейзажиста, чтобы портрет ни в чем не уступил оригиналу. Не теряя времени, Пол усадил девушку перед мольбертом и приступил к делу.

– Могу я пошевелиться? – спросила леди Гермиона три часа спустя.

– Да, давайте прервемся, – согласился Пол. Он уже набросал силуэт углем и жженой пробкой, да и сгустившиеся сумерки не позволяли продолжить работу.

– Скажите мне, где вы впервые встретили лорда Эрнеста? – спросила девушка, подойдя к камину.

– В отеле «Савой», в июне, – смело ответил Пол.

Леди Гермиона рассмеялась. Пол удивленно посмотрел на нее, поскольку его последняя фраза определенно не тянула на удачную шутку.

– Но его портрет, нарисованный вами, выставлялся в Академии в мае! – И она улыбнулась.

Пол нашелся быстро.

– Леди Гермиона, – со всей серьезностью произнес он, – никогда не упоминайте при мне имени лорда Эрнеста. Не стоит, – торопливо добавил он, – говорить обо мне и лорду Эрнесту. Когда ваш портрет будет закончен, я объясню, почему. А теперь вам пора уезжать.

Пол разбудил герцогиню, перекинулся с ней несколькими дежурными фразами о погоде. «Помните», – прошептал он леди Гермионе, провожая дам к автомобилю. Девушка кивнула и улыбнулась.

Леди Гермиона позировала ему каждый день. Иногда Пол рисовал быстро, широкими мазками, иной раз убивал целый час, пытаясь получить на палитре точный оттенок бледно-синей зелени знаменитых винчестерских изумрудов. Случалось, он в отчаянии хватал губку и стирал всю картину, чтобы тут же начать все заново. А то вообще прекращал работу и рассказывал леди Гермионе о своей жизни в Вурчестершире. Но всегда, разбудив герцогиню по окончании сеанса, он шептал леди Гермионе: «Помните», – и та согласно кивала.

Весенним мартовским днем Пол закончил картину, и ему оставалось лишь расписаться на ней.

– Это прекрасно! – восторженно воскликнула леди Гермиона. – Прекрасно! Неужели это я?

Пол взглянул на девушку, на картину, снова на девушку.

– Нет, это совсем не вы, – признался он. – Видите ли, я пейзажист.

– Не может быть! – воскликнула леди Гермиона. – Вы же Питер Сэмюэйз, знаменитый портретист.

– Нет. – Лицо художник погрустнело. – Я Пол Сэмюэйз, никому не известный пейзажист.

– Так вы обманули меня! Заманили сюда под фальшивым предлогом! – Она сердито топнула ножкой. – Мой отец никогда не купит вашу картину, и я запрещаю выставлять ее как мой портрет.

– Моя дорогая леди Гермиона, – попытался успокоить ее Пол, – вам не о чем волноваться. Я собираюсь выставить эту картину под названием «Когда сердце молодо». Никто не сможет догадаться, что позировали мне вы. А если герцог откажется купить картину, я без труда продам ее кому-нибудь еще.

Леди Гермиона задумчиво посмотрела на него.

– Зачем вы это сделали? – нежным голосом спросила она.

– Потому что влюбился в вас!

Она опустила глаза, потом радостно взглянула на художника.

– Мама все еще спит, – прошептала она.

– Гермиона! – воскликнул художник, бросая палитру и закладывая кисть за ухо.

Она протянула к нему руки.

Как мы все помним, картина Пола Сэмюэйза «Когда сердце молодо» стала гвоздем выставки. Отошедший от дел бывший владелец бутылочной фабрики купил ее за десять тысяч фунтов. По его словам, картина напомнила ему о давно усопшей матери. Наутро Пол проснулся знаменитым. Но, несмотря на успех, сопутствовавший ему с того дня, оставался таким же скромным и щедрым, как и раньше. Никогда не забывал о своих братьях художниках, еще не поднявшихся на вершину славы. К примеру, сразу после свадьбы он обратился к Питеру Сэмюэйзу, предложив ему – ни много, ни мало – написать портрет своей жены. И леди Гермиона осталась довольна его работой.

Барристер [13]13
  Барристер – адвокат, имеющий право выступать в судах высших инстанций.


[Закрыть]

Веселая, модно одетая толпа заполнила зал суда в Нью-Бейли. Слушалось дело о краже из магазина. Аврора Дилейн, девятнадцати лет от роду, обвинялась в преступном присвоении и сокрытии товаров, принадлежащих «Универмагу», а именно: тридцати пяти метров муслина, десяти пар перчаток, губки, двух буравчиков, пяти банок кольдкрема, трех коробок для шляп, морского компаса, канцелярских кнопок, яйцебойки, шести блузок и кондукторского свистка. Факт кражи установил Альберт Джобсон, дежурный администратор, который показал, что шел следом за обвиняемой из одного отдела «Универмага» в другой и видел, как она брала означенные выше вещи.

– Один момент, – прервал его судья. – Кто защищает подсудимую?

Повисла напряженная тишина. Руперт Карлетон, случайно зашедший в зал суда, огляделся. У него учащенно забилось сердце. У бедной девушки не было адвоката! Что, если он… Да, он должен ухватиться за этот шанс. И Карлетон выступил вперед.

– Я, ваша честь!

Руперту Карлетону еще не было тридцати, и он несколько лет как сдал экзамены на барристера, но пока не участвовал ни в одном судебном процессе. Нет, он не сидел сложа руки. Пытался попасть в парламент как от консерваторов, так и от либералов, написал с полдюжины пьес, которые никто не поставил, и даже твердо намеревался жениться на своей девушке. Но успех в выбранной профессии ускользал от него. И вот, наконец, он получил возможность отличиться.

Натянув парик на уши, Карлетон водрузил на нос пенсне и приступил к допросу свидетеля обвинения. Теперь стенограмма этого допроса приведена во всех учебниках по юриспруденции.

– Мистер Джобсон, – вкрадчиво начал он, – вы сказали, что видели, как обвиняемая брала все эти вещи, которые потом нашли при ней?

– Да.

– Я спрашиваю вас, – Руперт выдержал паузу, – …не является ли только что сказанное вами чистым вымыслом?

– Нет.

Неимоверным усилием воли Руперту удалось скрыть разочарование. Лицо его осталось бесстрастным, хотя он и не ожидал такого ответа.

– Смею предположить, – продолжил он, – что вы следовали за ней и прятали вышеуказанные вещи в ее плаще, чтобы воспользоваться ими для рекламы вашей зимней распродажи.

– Нет, я видел, как она крала эти вещи.

Руперт нахмурился. Свидетель не шел ни на какие компромиссы. Решительным жестом он поправил пенсне и предпринял еще одну попытку.

– Вы видели, как она их крала. Вы хотите сказать, что видели, как она брала их с различных прилавков и опускала в свою сумочку?

– Да.

– С намерением заплатить за них общепринятым образом?

– Нет.

– Пожалуйста, будьте внимательны. Давая показания, вы сказали, что подсудимая, услышав предъявленное ей обвинение, воскликнула: «Подумать только, как я могла до такого дойти! Неужели никто не спасет меня?» Я предполагаю, что она подошла к вам с отобранными покупками, достала кошелек и сказала: «Не думала, что до такого может дойти! Почему меня никто не обслуживает?»

– Нет!

Ну до чего же упрямы некоторые люди! Руперт убрал в карман одно пенсне и достал другое. Исторический допрос свидетеля обвинения адвокатом защиты продолжился.

– Давайте отвлечемся от событий в магазине. – Руперт сверился с лежащим перед ним листком бумаги, затем пронзил взглядом мистера Джобсона. – Сколько раз вы были женаты, мистер Джобсон?

– Немало.

Руперт было запнулся, а затем бросился в решающую атаку.

– Смею предположить, ваша жена покинула вас?

– Да.

Это был рискованный ход, но он оправдал себя. Руперт подавил вздох облегчения.

– Не будет ли вам угодно объяснить господам присяжным, – подчеркнуто вежливо спросил он, – почему вас покинула жена?

– Она умерла.

Более слабохарактерный человек не выдержал бы такого удара, но железные нервы не подвели Руперта.

– Именно так! – воскликнул он. – И случилось это аккурат в тот вечер, когда вас за пьянство попросили с заседания Хэмпстедского парламентского общества?

– Не было этого!

– Неужели? Постарайтесь вспомнить двадцать четвертое апреля тысяча восемьсот девяносто седьмого года. Что вы делали в тот вечер?

– Понятия не имею, – ответил Джобсон после безуспешной попытки что-то вспомнить.

– В таком случае вы не можете поклясться, что вас не выводили с заседания Хэмпстед…

– Но я в нем не состоял.

Руперт тут же ухватился за столь опрометчивое признание.

– Что? Вы сказали суду, что проживаете в Хэмпстеде, а теперь говорите, что не состояли в Хэмпстедском парламентском обществе. Так-то вы понимаете патриотизм?

– Я сказал, что жил в Хэкни.

– Тогда в Хэкнийском парламентском обществе. Я предполагаю, что за пьянство вас попросили…

– Я не вхожу и в это общество!

– Естественно! – торжествующе воскликнул Руперт. – Вас исключили за пьянство!

– И никогда не входил!

– Да ну? Могу я тогда предположить, что вы предпочитаете проводить вечера в публичном доме?

– Если вас это интересует, – сердито ответил Джобсон, – я состою в Шахматном клубе Хэкни и по вечерам обычно бываю там.

Руперт удовлетворенно вздохнул и повернулся к присяжным.

– Господа, наконец-то мы услышали то, что хотели. Я не сомневался, что мы доберемся до правды, несмотря на увертки мистера Джобсона. – Он вновь взглянул на свидетеля. – А теперь, сэр, – сурово продолжил он, – вы уже сказали суду, что понятия не имеете, где и как провели вечер двадцать четвертого апреля тысяча восемьсот девяносто седьмого года. И я снова указываю вам, что для этого провала в памяти есть только одно объяснение: вы пребывали в состоянии алкогольного опьянения в помещении Шахматного клуба Хэкни. Можете вы поклясться, что этого не было?

Неумолимая решимость барристера не останавливаться ни перед чем ради установления истины вызвала в зале восхищенный ропот. Руперт подобрался и нацепил оба пенсне.

– Ну, что же вы, сэр, – торопил он свидетеля. – Господа присяжные ждут.

Но ответил ему не Альберт Джобсон, а адвокат потерпевшей стороны.

– Ваша честь, – обратился он к судье, медленно поднимаясь из-за столика. – Для меня это полная неожиданность. В силу вновь открывшихся обстоятельств я вынужден рекомендовать моему клиенту отозвать иск.

– Весьма разумное решение, – согласился судья. – Обвиняемая освобождается из-под стражи. Ее репутация безупречна.

На следующий день Руперта осадили клиенты, жаждавшие его помощи. И вскоре без его участия не обходился ни один крупный процесс в суде лорда-канцлера. Не прошло и недели, как все его пьесы приняли к постановке, а через полмесяца он стал членом парламента от шахтеров Коулвилла. Свадебных подарков было море, и среди прочего он получил тридцать пять метров муслина, десять пар перчаток, губку, два буравчика, пять банок кольдкрема, три коробки для шляп, морской компас, канцелярские кнопки, яйцебойку, шесть блузок и кондукторский свисток. И поздравительную открытку с короткой надписью: «От благодарного друга».