Текст книги "Столик у оркестра (сборник)"

Автор книги: Алан Александр Милн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 14 страниц)

По пути к особняку, я заглянув в записную книжку в поисках визитки. К счастью, одну нашел, но запачканную. Робертс, который ничего не упускал, подколол меня: «Я всегда пользуюсь промакательной бумагой». На другого я, возможно, и обиделся бы. А тут просто сказал: «Неужели?» – и позвонил в дверь. Дал горничной мою визитку и попросил узнать у сэра Уильяма, не соблаговолит ли он меня принять. Тем временем Робертс подмигнул ей и глазами указал на дверь черного хода. Она кивнула и предложила мне войти. Робертс оправился к другой двери. Мне сразу стало куда спокойнее.

Сэр Уильям не уступал мне ни в росте, ни в ширине плеч. Но, конечно, был куда старше.

– Итак, сержант, чем я могу вам помочь? – он вертел в руках мою визитку. Голос звучал вполне дружелюбно. – Пожалуйста, присядьте.

– Думаю, я постою, сэр Уильям, – ответил я. – Если позволите, я хотел бы задать вам один вопрос, – да, я знаю, что вел себя как безумец, но нутром чуял свою правоту.

– Разумеется, задавайте, – без особого энтузиазма ответил он.

– Когда вы впервые узнали, что Перкинс шантажирует маркизу Гедингхэм?

Он стоял у большого письменного стола, я – напротив него. Визитку вертеть в пальцах он перестал, замер, в абсолютной тишине я буквально слышал, как вибрируют мои натянутые нервы. Можете не сомневаться, я не отрывал взгляда от его глаз. Сколь долго мы так простояли, я не знаю.

– Это единственный вопрос? – спросил он. Что меня напугало, так это его голос. Он нисколько не изменился.

– Нет, будет и второй. Есть у вас в доме пишущая машинка «корона»? Видите ли, мы знали, что записка отпечатана на «короне», но не более того. Опять же, косвенная улика. Но я хотел показать, что тип пишущей машинки мне известен.

Он глубоко вдохнул, бросил визитку в мусорную корзину, прошел к окну. Постоял, спиной ко мне, глядя в никуда. Думая. Должно быть, оставался у окна пару минут. Затем повернулся, и к моему удивлению, на его губах играла улыбка. – Полагаю, нам лучше присесть.

Мы присели.

– В доме есть «корона», которой я иногда пользуюсь. Вероятно, вы пользуетесь такой же.

– Да.

– Как и тысячи других людей, возможно, включая и убийцу, которого вы ищите.

– Как и тысячи людей, включая убийцу, – согласился я.

Он заметил разницу, улыбнулся. «Людей», сказал я – не «других людей». И я не сказал, что ищу его. Потому что уже нашел.

– Понятно. В самой записке не было ничего такого, на что вы хотели бы обратить мое внимание?

– Нет. За исключением того, что она не вызвала у получателя ни малейшего подозрения.

– Но, мой дорогой друг, написать поздравительную записку – пару пустяков. С этим справится каждый.

– Каждый из вашего круга, сэр Уильям, каждый, кто хорошо знает вас обоих. И все. Завтра день рождения у инспектора Тотмана (о чем он нам регулярно напоминает, черт бы его побрал, добавил я про себя). Если я пошлю ему бутылку виски, юный Робертс, констебль, который участвует в расследовании этого дела, вы его, возможно, видели, он пришел вместе со мной (по-моему, я нашел удачный повод упомянуть об этом), мог бы догадаться, что я напишу в поздравительной записке, впрочем, как и любой другой сотрудник Ярда, который знает нас обоих. Но вы бы не смогли, сэр Уильям.

Он смотрел на меня. Не мог отвести глаз. Мне оставалось лишь гадать, о чем он думает. Наконец, он нарушил тишину.

– Пожелания долгой жизни и всего наилучшего. Восхищение достигнутыми успехами. Выражение надежды в том, что в будущем их будет еще больше… что еще там пишут?

Ловко. Выходило, он не упустил и этого, хотя ему было о чем подумать. Не просто не упустил, но во всем разобрался. Это «восхищение» указывало на то, что он не счел за труд уделить внимание как Тотману, так и мне, поэтому наши взаимоотношения не составляли для него тайны.

– Сами видите, – он улыбнулся, – это не сложно. А сам факт использования моей визитной карточки – достаточно убедительное свидетельство моей невиновности, не так ли?

– Для присяжных – да, – ответил я, – но не для меня.

– Конечно, мне хотелось бы убедить и вас, – прошептал он. – И что вы намерены предпринять?

– Завтра, я, разумеется, изложу свое видение событий инспектору Тотману.

– Ага! Преподнесете на день рождения сюрприз. Вы более чем хорошо знаете инспектора Тотмана. Как он, по-вашему, отреагирует?

Тут он положил меня на лопатки.

– Я думаю, вы тоже хорошо его знаете.

– Знаю, – улыбнулся он.

– Как и меня, позволю заменить, как и всех, с кем вам приходится иметь дело. Вы из тех, кто видит человека насквозь. Но даже самым обычным людям, вроде меня, иной раз удается то же самое. Вот и ваш характер для меня открытая книга. Я убежден, что лжесвидетельствование перед присяжными, если мы доберемся до суда, придется вам не по нутру, в отличие от убийства. Или деяния, которое закон называет убийством.

– А вы не называете? – быстро спросил он.

– Я думаю, что многих стоило бы убить. НО я – полисмен, и мои мысли не улики. Вы убили Перкинса, не так ли?

Он кивнул, затем широко мне улыбнулся.

– Это нервное, знаете ли, если вы надумаете кому-то сказать. Мой врач вам это подтвердит.

Господи, хороший, ведь был человек, и я искреннее огорчался, когда наутро его нашли на рельсах подземки. Вернее, что от него осталось. Но разве у него был выбор?

* * *

Я просто кипел от ярости. Чуть не набросился с кулаками на Фреда Мортимера. Негоже так заканчивать историю. Словно она ему внезапно наскучила. Я не преминул сказать об этом.

– Мой дорогой Сайрил, но это совсем не конец. Мы переходим к самому волнительному моменту. У тебя волосы встанут дыбом.

– Неужели? – мой голос сочился сарказмом. – То есть ты рассказал мне только прелюдию?

– Совершенно верно. А теперь слушай. В пятницу утром, до того, как мы узнали о смерти сэра Уильяма, я пошел к инспектору Тотману, доложить о проделанной работе. В кабинете его не было. Никто не знал, где он. Мы позвонили управляющему дома, в котором он жил. А теперь схватись за что-нибудь, чтобы не упасть со стула. Когда привратник поднялся в квартиру Тотмана, он нашел его труп. Инспектора отравили.

– Святой Боже! – вырвалось у меня.

– Можно сказать и так. Он лежал на полу, а на столе стояла едва початая бутылка виски, с прислоненной к ней визитной карточкой. И чьи имя и фамилия значились на визитке? Мои! А что мы прочитали на обратной стороне? «Желаю долгой жизни и всего наилучшего. Восхищен достигнутыми успехами. Выражаю надежду, что в будущем их будет еще больше». И желал, восхищался и выражал никто иной, как я! К счастью для меня, дом сэра Уильяма я посетил не один, а с юным Робертсом. К счастью для меня, юный Робертс все видел и ничего не забывал. К счастью до меня, он смог поклясться, что он уже видел эту визитку со столь характерным чернильным пятном. И, должен добавить, к счастью для меня, мне поверили, когда я передал слово в слово мой разговор с сэром Уильямом. За превышение полномочий на меня, разумеется, наложили взыскание. Но неофициально мной остались довольны. Естественно, мы ничего не могли доказать, смерть сэра Уильяма выглядела, как несчастный случай, и мы не стали мутить воду. Но через месяц я получил чин инспектора.

– Как я понимаю, руководство рассуждало следующим образом, – я задумчиво протирал пенсне. – Сэр Уильям послал бутылку с отравленным виски не для того, чтобы избавиться от инспектора Тотмана, которого совершенно не боялся, но чтобы дискредитировать тебя и, таким образом, твою версию другого убийства.

– Абсолютно.

– А потом, в какой-то момент, он решил, что дальше так продолжаться не может, совершенные преступления непосильным грузом легли на его плечи, и он…

– Что-то в этом роде. Наверняка сказать невозможно, не так ли?

У меня загорелись глаза. Я смотрел на него с трепетным восторгом.

– Помнишь, что он сказал тебе? – спросил я и тут же процитировал. – «А сам факт использования моей визитной карточки – достаточно убедительное свидетельство моей невиновности, не так ли?» Ты ответил: «Не для меня». А он сказал: «Конечно, мне хотелось бы убедить и вас». Именно это он и сделал. Тот факт, что к бутылке отравленного виски прилагалась твоя визитка и послужил убедительным доказательством твоей невиновности!

– Среди прочего. Основным доказательством послужил другой факт: вместе с бутылкой Тотман получил не просто мою визитку, а конкретную визитку, ту самую, что я отдал сэру Уильяму. А также наша уверенность в том, что им совершено и другое убийство. Единожды отравитель – всегда отравитель.

– Да… конечно… Что ж, премного тебе благодарен за эту историю, Фред. Тем не менее, – я покачал головой, – она все-таки не доказывает тезис, который ты хотел доказать.

– В смысле?

– Простое объяснение – самое верное. В случае Перкинса – да. Но не в случае Тотмана.

– Извини, не понял тебя.

– Мой дорогой друг, мой указующий палец нацелился ему в грудь, дабы подчеркнуть значимость моих слов (я заметил, что от выпитого вина он уже слушал меня не столь внимательно), – простейшее объяснение смерти Тотмана состоит в том, что бутылку отравленного виски послал ему ты!

На лице суперинтенданта Мортимера отразилось удивление.

– Но я и послал.

Теперь вы видите чудовищность ситуации, в которой я оказался. И продолжение я едва слышал.

– Я никогда не любил Тотмана, и он стоял у меня на пути. Серьезных мыслей избавиться от него у меня не было, пока моя визитка вновь не попала мне в руки. Как я уже говорил, сэр Уильям бросил ее в мусорную корзинку, и еще подумал: черт, он может позволить себе так швыряться визитками, а у меня она единственная, и если тебе она не нужна, то мне сгодится. Поэтому я нагнулся, вроде бы для того, чтобы завязать шнурок. Мусорная корзинка стояла у меня за спиной, все-таки я не хотел, чтобы он видел, как я роюсь в ней. Убирая визитку в карман, я заметил чернильное пятно и вспомнил, что на него обратил внимание Робертс. План созрел в одно мгновение, простой, абсолютно безопасный. И выходило, что все, о чем мы говорили до этого, работало на этот план. Разумеется, в кабинете мы были одни, но никогда не знаешь, кто может тебя слышать, – он покрутил в руке пустой бокал. – Возможно, я, как и сэр Уильям, предпочитаю правду лжи, но я говорил тогдашнему суперинтенданту только правду, о том, что сэру Уильяму известно о дне рождения Тотмана, о том, что он знал, какими словами я поздравил бы своего шефа. Получилось очень убедительно, когда я в точности передал содержание нашего разговора. Не думаю, что я вложил в уста сэра Уильяма хоть одно слово, которое он не произносил. Мне он понравился. Но он сам сказал мне, что не будет дожидаться, когда за ним придут, а одно убийство он все-таки совершил. Вот почему в тот же вечер я оставил бутылку к дверей квартиры Тотмана. Не решился ждать до утра, на случай, что сэр Уильям сведет счеты с жизнью ночью, – он встал, потянулся. – Ах, как давно все это было. До свидания, старина, спасибо за роскошный обед, мне пора. Не забудь, в следующем месяце обедаем у меня. Смешаю тебе коктейль по новому рецепту. Тебе понравится, – и нетвердой походкой он удалился, оставив меня наедине с моими мыслями.

«Единожды убийца – всегда убийца…» А завтра он проснется и вспомнит, что он мне наговорил! И я окажусь единственным человеком во всем мире, знающим его тайну!

Может, он не вспомнит. Может, он слишком много выпил…

In vino veritas. Не молодой ли Плиний осчастливил нас этим афоризмом? Глубокомысленное наблюдение. Истина в бутылке…

«Единожды отравитель – всегда отравитель…»

«Смешаю тебе коктейль по новому рецепту. Тебе понравится».

Он-то смешает, но… пить ли мне?

Не люблю шантажистов

1

Мистер Седрик Уотерстон (партнер юридической фирмы «Уотерстон и Ривз, солиситоры») полный, моложавый мужчина лет сорока, сидел за рабочим столом и вязал. Он, конечно, не был в этом деле мастером, но тем, что умеет вязать, он очень гордился. Этому ремеслу он выучился в плену. Попал он туда после того, как в 1917 году, едва ли не в первый день на фронте, забрел в немецкую траншею. И пусть это может показаться странным, но по прошествии многих лет то, что он побывал в плену, стало льстить его самолюбию. Ему нравилось произносить фразы, начинавшиеся так: «Помнится, когда я был в лагере для военнопленных в Хольцминдене…» И слова эти, как вы понимаете, он приставлял ко многим предложениям. Когда секретарь доложила о приходе клиента, мистер Уотерстон убрал клубок, спицы и недовязанный носок в левый верхний ящик, запер его, вытащив из правого кармана ключи, опустил связку в карман и обеими руками пригладил волосы, дожидаясь появления посетителя.

– Сэр Вернон Филмер.

Мистер Уотерстон поднялся из-за стола, чтобы пожать руку одному из своих важных клиентов. Он собирался пожать ему руку и при расставании. Мистер Уотерстон вообще любил пожимать руки.

– Рад видеть вас, сэр Вернон. Вы не так часто доставляете нам удовольствие своим посещением. Надеюсь, вас привела сюда не какая-нибудь неприятность?

На лице сэра Вернона, высокого, светловолосого, неприветливого, со светло-синими глазами, длинным носом и маленьким тонкогубым ртом, явно не выражалась радость от встречи с мистером Уотерстоном. Он относился к тем политикам, которые всегда оказывались тут как тут, когда раздавались министерские посты. Если бы в канун Нового года предполагалось произвести в рыцарское– достоинство десять человек по категории «общественное служение» и девять кандидатур уже были бы определены, то при выборе десятой всенепременно всплыла бы его фамилия. При попытке перечислить достоинства, дающие Вернону Филмеру право получить звание рыцаря или пост министра, могли возникнуть определенные затруднения, а вот назвать причину, по которой он не заслуживал первого либо второго, просто не представлялось возможным. В политике такие люди могли далеко пойти.

– Сигарету?

Сэр Вернон отмахнулся. А вот мистер Уотерстон закурил, откинулся на спинку кресла и не забыл сомкнуть подушечки пальцев, прежде чем спросить:

– Так что случилось?

– Меня шантажируют.

– Дорогой мой, дорогой мой, нам следует с этим покончить, – заговорил мистер Уотерстон с преувеличенным спокойствием, за которым и скрывал большую часть эмоций. В том числе и удивление, но прежде всего – неприязнь к политикам.

– Естественно, именно этого я от вас и жду.

Мистер Уотерстон прокрутил в голове несколько фраз, прежде чем нашел наиболее приемлемую.

– Шантаж, – деликатно начал он, – предполагает наличие или мнимое наличие некое-го проступка. Проступки можно классифицировать как нарушение законов, нравственных норм, общественных приличий. К какой категории или категориям относится проступок, обнародованием которого вам угрожают, сэр Вернон?

– К юридической, – ответил сэр Вернон и тут же натянуто добавил: – Моя совесть чиста.

«Да, да, конечно, – подумал мистер Уотерстон, – но чистота совести политика – понятие условное. А уголовно наказуемое деяние для адвоката – самый серьезный проступок».

– То есть, сэр Вернон, шантажист угрожает сделать достоянием общественности некие ваши действия, за совершение которых по закону полагается наказание. То, за что вам может быть предъявлено официальное обвинение.

– Да. Точнее, если об этом станет известно, на меня могут подать в суд, но до обвинительного приговора, скорее всего, не дойдет. Я склонен думать, что на сегодня не имеется реальной возможности осудить меня.

– Когда это произошло?

– Почти тридцать лет тому назад. Если точно, в тысяча девятьсот девятом году.

– Ага! Значит, ваше деяние имело социальные и политические последствия, не потерявшие своей значимости и поныне?

– Очевидно. Тогда шуму было много. Вы полагаете, мне следует рассказать вам об этом?

Мистер Уотерстон торопливо поднял руку. С шантажом он сталкивался впервые, но ему не хотелось становиться соучастником пусть давнего, но, судя по всему, нераскрытого преступления. Мысленно он вернулся в 1909 год, пытаясь составить список преступлений того времени, в которых могли обвинить сэра Вернона, молодого человека двадцати двух лет от роду. Поскольку ему самому тогда было только двенадцать, прийти к какому-то конкретному выводу Уотерстону не удалось.

– Сэр Вернон, вам, конечно же, тяжело рассказывать кому-либо эту историю. Тем более что в этом, возможно, нет необходимости. Давайте сначала рассмотрим ситуацию в целом, не вдаваясь в подробности. Если человека шантажируют, он может выбрать один из трех вариантов ответных действий. Первый – выполнить поставленные условия.

Сэр Вернон показал, что он думает по этому поводу.

– Второй – преследование шантажиста в судебном порядке. Как вы знаете, это можно сделать анонимно.

В ответ сэр Вернон издал короткий, неприятный, саркастический смешок.

– Иск можно подать под невинным псевдонимом мистер Икс, – невозмутимо продолжал, адвокат, – Самое приятное в данной ситуации: никто и не будет пытаться узнать, кто именно этот мистер Икс. Если речь идет о такой известной личности, как вы, это очень удобно. Но вот в случае уголовного обвинения придется выкладывать все карты на стол.

– Разумеется.

– И единственный оставшийся вариант – внесудебное улаживание конфликта. Я могу выплачивать за вас деньги. Я могу подать иск, но, откровенно говоря, сэр Вернон, переговоры с шантажистом, угрозы в его адрес или даже насилие – это не по моей части. – Он выдержал паузу, чтобы до клиента дошел смысл его слов, потом добавил: – К счастью, у меня есть человек, которому это по силам.

– Частный детектив или солиситор с сомнительной репутацией? Не желаю иметь дело ни с тем, ни с другим.

– Солиситор. Репутация у него сомнительная только в том смысле, что он обычно представляет интересы низших сословий, но при этом абсолютно верен своим клиентам, будь они проститутками или премьер-министрами. Очень способный человек.

– Вы знаете его лично?

– О да. И очень приятный в общении. Неисповедимые пути войны привели нас обоих в Хольцминден, где мы сидели в одном лагере для военнопленных.

– Гм-м, – в голосе сэра Вернона слышалось сомнение.

– Я понимаю, что вам не очень-то хочется доверяться незнакомцу. Возможно, мне следовало бы добавить, что его отличает особая неприязнь к шантажистам. Он отказывается защищать в суде обвиняемых по этой статье, а такая щепетильность среди адвокатов большая редкость. Чтобы наказать шантажиста, он не пожалеет ни своих денег, ни времени и, разумеется, постарается воспользоваться всеми возможностями, которые предоставляет закон.

Последовало долгое молчание.

– Баша фирма, – наконец нарушил его сэр Вернон, – уже много лет является моим юридическим советником, мистер Уотерстон. Я пришел сюда за советом. Вы полагаете, я его получил?

– Да.

– Очень хорошо. Я готов принять ваш совет. Полагаю, мне лучше встретиться с этим человеком у себя дома, скажем, сегодня в девять вечера. Вы сможете это устроить?

Мистер Уотерстон сделал пометку в блокноте.

– Его фамилия Скруп. – Адвокат поднялся из-за стола, протянул руку. – Надеюсь, вы будете держать меня в курсе. Если я смогу сделать для вас что-нибудь еще, сэр Вернон…

Они обменялись рукопожатием, и Уотерстон проводил уважаемого клиента до дверей.

«Холодный как лед, – подумал он, возвращаясь к столу. – Сухарь. Такого поневоле невзлюбишь. Любопытно, что же он натворил?»

Он снял телефонную трубку, а потом, за неимением других дел, вновь взялся за вязание.

2

Если бы интервьюер спросил мистера Скрупа, чему он обязан успехом в жизни, солиситор без запинки ответил бы: «Бровям». Сразу чувствовалось, что они взирают на этот мир с добродушным умилением, мало того, умиление это разделяет с ними и их обладатель. «Мы с ним знаем, что, как, где и когда», – как бы говорили брови. И не имело значения, что именно знали брови, а что – человек, поскольку одного взгляда хватало, чтобы они воспринимались как единое целое. Сомнительно, чтобы кто-либо мог поделиться чем-то очень личным с сэром Верноном, да и он сам был не из тех, кто мог довериться кому попало, скажем, солиситору с сомнительной репутацией, но даже сэр Вернон признал за этими бровями право считаться знатоками жизни. Соответственно, и мистер Скруп также получил кредит доверия.

– Сигару? С удовольствием, – начал мистер Скруп. – Я не пью. Итак, мистер Вернон, по словам Уотерстона, вас шантажируют. Как вы об этом узнали?

– Не понял, – холодно ответствовал сэр Вернон.

– Черт побери, не проснулись же вы как-то утром со словами: «У меня такое– чувство, что меня шантажируют». Что-то натолкнуло вас на эту мысль.

– Естественно, я получил письмо.

– Почему «естественно»? Вам могли позвонить. Или, – мистер Скруп явно смаковал ситуацию, – смуглая экзотическая дама, перед чарами которой вы не устояли, могла… Это письмо?

Сэр Вернон передал ему листок.

– Я получил его этим утром по почте.

– Гм-м. Напечатано. Подпись – «Доброжелатель». Забавно. Вы знаете, кто его написал?

– Точно сказать не могу.

– Пятьсот фунтов банкнотами по фунту в субботу как залог преданности, затем по пятьсот каждый квартальный день [7]7
  Квартальный день – день квартальных платежей. В Англии – 25 марта, 24 июня, 29 сентября и 25 декабря.


[Закрыть]. Похоже, он собрался жениться. Что ж, у нас будет шесть недель до второго платежа. За шесть недель можно что-то и придумать.

– Вы предлагаете мне заплатить первые пятьсот фунтов?

– Разумеется. Во всяком случае, если вы не заплатите, их заплачу я. Мы постараемся не впутывать вас в это дело.

– Дочитайте письмо до конца.

– Уже дочитал. Вам дали время до субботы, чтобы собрать деньги; вам не следует никому ничего говорить; в субботу утром ваш автомобиль должен стоять у дома; на место встречи вы поедете один; куда именно, вас уведомят письмом, которое принесут перед вашим отъездом. Осторожный господин.

– Возможно, вы этого не знаете, но в субботу я приглашен на ланч в Чекерс [8]8
  Чекерс – загородная резиденция премьер-министра в графстве Букингемшир.


[Закрыть].

– Никто мне этого не сказал. – Мистер Скруп погрустнел. – Но отчего вам не поехать туда? Я слышал, кормят там отменно. И трудно найти лучшее алиби, чем премьер-министр.

– То есть деньги отвезете вы?

– Вместо сэра Вернона Филмера? Разве я похож на него? Но я постараюсь найти человека, который с большого расстояния наверняка сойдет за вас. Насколько я понимаю, от него потребуется сущий пустяк: оставить деньги в определенном месте, где потом их сможет забрать шантажист. Это же стандартная процедура. Далее он сообщает: «У меня есть письмо, написанное на борту „Ледиберд“ в сентябре 1909 года. Не говорите мне, что вы о нем забыли», – Скруп вскинул глаза на сэра Вернона. – Вы забыли?

– Нет.

– Хорошо. Тогда вам лучше рассказать мне, о чем речь.

В тот летний день на борту «Ледиберд» было трое: Роберт Хейфорт, владелец судна, Филмер и матрос из местных, Тауэр. Они ловили рыбу недалеко от берега. Хейфорт, крепкий парень и отличный пловец, предложил искупаться. Ветер свежел, поднявшаяся волна не радовала глаз, и Филмер остался на борту. Хейфорт, который воспринимал купание как заплыв на полмили туда и полмили обратно, плавал уже десять минут, когда, совершенно неожиданно…

– Он шел на меня, пряча правую руку за спиной. Я никогда его не любил, как и все остальные, но с яхтой он управляться умел, поэтому Хейфорт часто нанимал его. В руке Тауэр держал за горлышко разбитую бутылку. Он… он обвинил меня в том… – Лицо сэра Вернона перекосило: даже мысль о чем-то подобном вызывала у него отвращение. – …что я водил шашни с его женой.

– А вы водили?

Сэр Вернон презрительно глянул на него и продолжил:

– Я спросил, о чем он, черт побери, говорит. Подумал, что он пьян. Он ответил, что, после того как он со мной разберется, на такое– лицо не позарится ни одна девушка, – не говоря уж о чужих женах. Это было ужасно. Разбитая бутылка – страшное оружие, а матрос, конечно, был куда мощнее меня. Хейфорт скрылся из виду и уплывал все дальше. Я был во власти Тауэра. В живых мог остаться только один. Я обезумел.

Он налил себе бренди, выпил одним глотком. «Еще момент, – подумал Скруп, – и вся прошлая жизнь промелькнет у него перед глазами. Ну почему речь политиков всегда состоит из одних клише?»

– И вы его убили. Как?

– До сего дня я понятия не имею, как мне это удалось. Я словно обрел силу супермена. Полагаю, сказались страх и крайнее возмущение тем, что он выбрал подобное оружие.

– Вы его убили, а потом никак не могли остановиться.

– Да.

– А когда наконец оторвались от него, ни о какой самообороне не могло быть и речи. Все выглядело как заранее продуманное, тщательно спланированное жестокое– убийство. Я прав?

– Да, но ничего этого не было.

– Однако в глазах закона все выглядело именно так. Ладно, потом из-под правого кормового свеса, или как там вы его называете, Хейфорт позвал: «Эй, на борту!» – и вы помогли ему подняться на борт. Он увидел тело и спросил: «Святые угодники, что это?» Вы ему все рассказали. А он согласился вам помочь. Так?

– Согласился на определенных условиях.

– Ах да, теперь понимаю. Это письмо написали ему вы. Полностью оправдали его и взяли всю вину на себя. Зачем понадобилось письмо? Разве он не мог поверить вам на слово?

– Если бы со мной что-то случилось, а потом тело бы всплыло…

– Да, у него возникли бы проблемы, потому что, – поправьте меня, если я не прав, – шашни с женой Тауэра водил он.

– Да. Я не имел об этом ни малейшего понятия, но, как я предполагаю, кое–кто догадывался.

– После того, как он убрал письмо в карман, вы пошли в море: как вы сами сказали, ветер свежел, и потом можно было сослаться на то, что Тауэра смыло за борт. Не пытались спасти его?

– Начался шторм, и мы смогли отдать швартовы только в три часа утра. А его смыло за борт сразу после полуночи. В темноте, в такую погоду, вдвоем, что мы могли сделать? Мы чуть было не последовали за ним. Я уже попрощался с надеждой вновь увидеть сушу.

– Убедительно. И никто ничего не заподозрил?

– Насколько мне известно, нет. Он был отъявленным мерзавцем. Никто не пожалел о его смерти.

– Даже жена?

– Особенно она. – Сэр Вернон откашлялся и добавил: – Мне следовало объяснить, что на кону стояла моя дальнейшая карьера и другого пути у меня просто не было. Я только что закончил Оксфорд, получил блестящие рекомендации…

– Да, конечно, но эти аргументы годятся разве что для архангела Гавриила или кого-то в этом роде. Сейчас речь о том, чем вышибают из седла политиков, и здесь у нас пули крупного калибра. – Он взял со стола письмо. – Вы думаете, это Хейфорт?

– Разумеется, такое– исключить нельзя. Но, возможно, он умер, и кто-то нашел мое письмо среди его бумаг. Во время войны наши пути разошлись, а потом я о нем ничего не слышал.

– Он на такое– способен?

– Тогда, разумеется, не был, иначе я бы с ним не дружил. Но он всегда был опрометчив, возможно, ему досталось на войне, для него наступили тяжелые времена, вот он и докатился… до такого. Война (сэру Вернону поучаствовать в ней не довелось) не идет людям на пользу.

– Это тоже – тема для беседы с Гавриилом. В послании имеются ссылки на какую-нибудь информацию, не связанную с вашим письмом Хейфорту?

– Кажется, нет.

– Например, с чего автор письма взял, что вы водите автомобиль? Очень многие этого делать не умеют.

Впервые за вечер сэр Вернон посмотрел на Скрупа с уважением.

– Это правда, – задумчиво согласился он.

– Тогда вы уже водили машину?

– Через несколько месяцев после того происшествия моя жена подарила мне «роллс-ройс». На свадьбу.

– Поздравляю. Хейфорт с вами катался?

– Возможно. До войны мы виделись довольно часто.

Скруп поднялся, бросил окурок сигары в камин.

– Очевидно, первым делом мы должны найти похожего на вас человека. В пятницу я переночую здесь, чтобы быть с вами, когда вы получите инструкции. – Он достал из кармана блокнот и карандаш. – Поверните голову, я хочу зарисовать ваш профиль. – Карандаш забегал по листку. – Рост у вас пять футов одиннадцать дюймов, не так ли? Думаю, такой человек у меня есть. В автомобильных очках, с укутанным шарфом подбородком его от вас не отличить. Так что никто не поймет, кто отправился на рандеву с шантажистом. Мой человек – его фамилия Дин – войдет в ваш дом в субботу, в восемь утра, через черный ход. С приклеенными усами. Да, забавная нам предстоит операция. Ну вот, не так уж и плохо. – Он поднял блокнот, полюбовался своим рисунком. – Слава богу, что ему нужны только деньги.

– А что еще нужно шантажистам? – пренебрежительно бросил сэр Вернон.

– Места в кабинете министров, – ответил мистер Скруп. – В этом случае моя задача серьезно бы усложнилась.