Текст книги "Кошачьи"
Автор книги: Акиф Пиринчи
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)
ГЛАВА 2
Следующая неделя прошла в печали. Депрессия из-за переезда обрушилась на меня с силой парового катка и совершенно сковала мозг. Я окунулся в мрачную трясину тоски и боли, и все, что доходило до меня, должно было с трудом пробираться сквозь пасмурное облако из меланхолии и подавленности. То, что доходило до меня, давало мало повода для радости.
Густав выполнил свои угрозы и действительно принялся за ремонтные работы. Словно охваченный демоном разрушения, он для начала разобрал сгнивший паркет и свалил мусор в специально для этого арендованный контейнер перед дверью дома. Он на полном серьезе собирался самостоятельно уложить новый паркет. Да, шутки в сторону! Это было похоже на попытку глухонемого устроиться на телевидении ведущим. Короче говоря, ему не удалось. Все, на что хватило его ума, это после отчаянной выходки – разбора пола – приобрести за чудовищную цену книгу из серии «Сделай сам» по укладке паркета. Осознав сложность всей этой работы, Густав запаниковал и тотчас решил дальше заниматься тотальной разборкой завалов. Я уже испугался, что безумец снесет весь дом до основания.
Получилось то, что я мог предсказать ему в самом начале: он должен был признаться себе, что не осилит ремонта такого масштаба. Досадное и, как обычно у Густава, одновременно печальное заключение. Ночью я слышал вздохи моего упавшего духом друга на раскладушке, которую тот установил временно в гостиной.
Я и сам был готов плакать, потому что шокирующая встреча с убитым собратом отнюдь не способствовала тому, чтобы я скорее обжился на новом месте. В тот день я еще продолжил исследования. После того как надутый монстр исчез, так и не выдав своего имени, я еще раз внимательно рассмотрел труп и место убийства.
Было ясно одно: грандиозной борьбы не было. Жертва, правда, отчаянно сопротивлялась – изрытая земля и несколько сломанных стебельков и кустов вокруг бездыханного тела указывали на это, – но лишь в тот момент, когда определенно принялись за его шкуру, точнее говоря, за загривок. Из этого я сделал вывод, что усопший должен был хорошо знать своего палача – так хорошо, что беззаботно повернулся к нему спиной. После внезапного укуса убийцы началась отчаянная агония, возможно, даже произошла схватка, закончившаяся в считанные секунды беспомощными конвульсиями.
А еще мне бросилось в глаза то, что жертва в момент смерти находилась в состоянии, которое поэты обычно именуют «следованием зову природы». Так как он не был членом неофициального клуба счастливых кастратов, что было почти равно чуду, имея в виду его начищенное до блеска мужское достоинство, ему было знакомо обаяние мира страстей. Он же оставил в некоторых местах сада назойливые подписи, свидетельство того, что незадолго до убийства потерпевший уже не был больше хозяином своих плотских чувств. Поняв это, я быстро обследовал его гениталии. Предположения подтвердились. Он находился на вершине половой зрелости.
Встречался ли он здесь с преданной ему красавицей? Была ли она последней, кто мог восхищаться еще живым фаллосом, или даже той, кто одарил его смертельным поцелуем или, как изволил выразиться монстр в своей простой манере, превратил его в жмурика? Учитывая глупое жеманство и необъяснимую агрессивность, которые днем проявляют наши золотые девочки после любовного свидания, меня бы едва это удивило.[4]4
Сразу же после спаривания кошки-дамы переносят на день крайне странную, мрачную игру-завершение: во время семяизвержения они издают пронзительный крик, чтобы резко, почти мгновенно оторваться от кота и обернуться к нему в полной ярости. С такой радикальной «переменой чувств» по отношению к своему сексуальному партнеру они стоят особняком в мире всех домашних животных. Но столь странное поведение, вероятно, можно пережить, если учесть особенное строение пениса кота: он оснащен на острие многочисленными шипами, что вызывает яростное, если не болезненное раздражение во влагалище кошки. За этим прячется не садизм, а полная значения и важная биологическая функция. Насыщение вагины заключается, собственно, в потоке нервных и гормональных реакций, которое примерно через двадцать четыре часа после случки выливается в отторжение яйцеклетки (овуляции), и так завершается оплодотворение.
В ходе следующего этапа игры самка катается по земле мурлыча и агрессивно ловит своего возлюбленного, который выжидает неподалеку подходящий для спаривания момент. – Примеч. авт.
[Закрыть] Но было еще слишком рано делать какие-либо выводы, скорее следовало выяснить как можно больше подробностей о трех других трупах, о которых великодушно упомянула изуродованная имитация Джона Уэйна. На следующий день, в свою очередь, уже Густав обнаружил изрядно воняющий труп, проявил, со своей стороны, всевозможные инфантильные формы выражения траура и предал останки земле там, где их и нашел.
Меня же, черт побери, волновала вся эта дрянь Реймонда Чандлера, этот Джек Потрошитель, который клепал на конвейере жмуриков! Разве не достаточно было у меня проблем? В соседней комнате тяжко вздыхал мой спутник жизни из-за своей неспособности понять тайнопись научно-популярной книги по укладке паркета ценой в двести девяносто марок, да и я сам боролся в этой дыре, жалком подобии квартиры, с приступами уныния.
Но, как всегда, жизнь постепенно налаживается. Правда, всегда за счет нервов. Конечным выводом мудрости земной, как повелось во время кризисов Густава, был Арчи!
Арчибальд Филипп Пурпур, как он сам себя с удовольствием называл и как его с удовольствием величали другие, – оптимист по натуре. Правда, небольшая порция пессимизма совсем не повредила бы этому доброму человеку, но Арчи не мог, да и просто не хотел быть вместилищем печали. Арчибальд, где бы он ни находился, с оптимизмом искал во всем положительную сторону, новые веяния и чувство жизни. По-настоящему никому не известно, как зарабатывает деньги этот молодец, чем занимается на данный момент и в какое путешествие отправляется в эту минуту. Но каждый знает Арчи и может в любой момент связаться с ним. Пожалуй, нет ничего, а скорее вообще ничего, что Арчи еще не провернул в своей такой удивительной жизни, кем бы он еще не побывал и на что бы он был не способен. Выкапывают ли на свет Божий после стольких лет ужасно запылившуюся долгоиграющую пластинку рок-фестиваля в Вудстоке и вспоминают сладкие годы Пачули: цак! Старый добрый Арчи уже хочет что-то сказать. Он тут же достает из портмоне пожелтевшие фестивальные билеты и гордо показывает. Кто не верит, может увидеть молодого Арчи даже в съемках знаменитого фильма «Трубка гашиша» – с такой «циновкой» – представьте себе! Насколько мне известно, у Арчи есть равносильное клятве заявление Мика Джаггера, что он присутствовал на записи скандальной «Симпатии к дьяволу» и даже помогал ухать – участвовал в совином хоре. Первобытный крик или как? Арчи успешно продемонстрировал свой первобытный крик перед вечностью, он признал во время своего опыта реинкарнации, что в прежней жизни был гомиком Валентино и как раз вовремя попал в Пун, чтобы издать тексты Багвана, которые теперь, как известно, печатаются многомиллионными тиражами. Он был одним из первых «альтернативных крестьян», которые сами пекли себе хлеб и сами измеряли температуру тела своей подружки с целью естественного предохранения от зачатия. Мы едва научились выговаривать слово «панк», как Арчи огорошил нас своей прической ирокеза; он выдувал несметное количество баночного пива и старался отрыгнуть членораздельные предложения. Кто-то сказал, что серфинг в моде? Арчи уже с уверенностью скакал по волнам на доске возле Малибу, на которой уже увековечили свои автографы все без исключения «Бич бойз». Он попробовал все: от жизни хиппи на Крите до стресса яппи в Манхэттене, от жевания листьев коки до ношения джинсов Кельвина Кляйна. Но все это и многое другое для Арчи уже в прошлом, возможно, кроме того, что в 1969 году он не высадился на Луну вместе с другими парнями из НАСА, что меня, честно говоря, немного разочаровало.
Вопрос, собственно, не в том, что Арчи что-то упустил в своей жизни, а гораздо более глобальный – существует ли вообще Арчи. Ибо все, чем он будто бы является, кажется видением. Неумолимо зреет подозрение, что он растворяется в воздухе, как только к нему поворачиваются спиной, так как своим существованием обязан фантазии редактора журнала духа времени. Так Арчибальд оказывается в конце концов совершенно пустым нечеловеком, который старается заполнить бездонную пустоту с помощью беспрерывной, модной суеты. И тем не менее он лучший друг Густава и помогает ему, чем только может, а может Арчи всё!
На четвертый день своего разрушительного творчества Густав позвонил Арчи и изложил суть дела. Пять минут спустя Арчи стоял в центре воронки от бомбы, которую Густав упрямо продолжал называть нашим домом, и набрасывал подробный план предстоящего сражения. Хамелеон, – а он им был, – в этот раз Арчи преобразился в Сонни Крокетта из сериала «Полиция Майами: отдел нравов» и беспрестанно возился со своими модными солнечными очками. Как и ожидалось, он оказался крупным специалистом не только в области укладки паркета, но и ремонта в широком смысле. Хотя и существовала опасность, что результат всей работы окажется беспорядочным набором всякой сверхмодной ерунды, Густав согласился передать Арчи бразды правления, а самому быть подсобным рабочим. Ему не оставалось ничего другого. На следующий же день оба принялись за работу и начали настоящий ремонт нашей заброшенной виллы.
Ужасающий, никогда не прекращающийся звуковой фон: стук молотка, сверление, дребезжание, бряцание, – окружал меня отныне, что отнюдь не способствовало тому, чтобы унять мою депрессию. Совсем наоборот! Хотя Густав и установил в спальне огромный старый топчан, на котором я проводил большую часть времени и уныло клевал носом, и ставил мне мою любимую симфонию Малера «Воскрешение», но мне просто не удавалось избавиться от состояния печали.
Лишь один-единственный раз вышел я на террасу, чтобы тут же вляпаться в глупейшую историю. Довольно пожилой тип, гремя костями, шатался по каменной ограде сада и следил печальными глазами за порхающими вокруг веток высокого дерева пичужками, поймать которых был уже не в состоянии. Он был седой как лунь, а на мордочке застыло то наполненное ненавистью выражение, которое бывает почти у всех стариков, когда они понимают, что часы их жизни окончательно сочтены. Выражение, показывающее чистую зависть. Зависть к молодым, к юности, ко всему, что когда-то миновало и никогда больше не повторится. Стану ли я однажды таким, спросил я себя, – это очень подходило для депрессивного состояния. Жить со слабым нюхом, слабым зрением, слабым слухом, лелеять слабые воспоминания о сильных любовных приключениях? О, как печальна жизнь! Родился, посетил пару скучных вечеринок и потом испустил последний вздох…
Но одинокий дедуля на стене сада, пожалуй, хотел вразумить меня. Как только старческие глаза разглядели мою скромную персону, он стал издавать истошные крики, будто ему прищемили хвост. Всё его «Я», казалось, вдруг наполнилось своего рода божественной энергией. Он был прямо наэлектризован ненавистью и враждебностью.
– Это мой, черт побери, район! – заорала старая развалина. – Слышишь, эй ты, поганец! Мой район! Мой район! Мой район!.. – И так дальше, словно был говорящей куклой, которую заело. Потом надулся, распушил свой хвост до невероятных размеров и побежал в мою сторону.
Чтобы не позволить дойти делу до конфронтации, я прыгнул с террасы прямо на подоконник. Он остановился посреди террасы и насладился своим триумфом.
Как попугай, опять затараторил без умолку: «Мой район! Мой район!»
Что касается меня, то я был сыт по горло всей этой местностью.
– Да подавись ты своим районом, скоро тобой будут лакомиться червяки! – Попрощавшись с ним такими словами, я отправился через туалет обратно в квартиру. Конечно, было бы проще простого задать взбучку этому старому дуралею и приложиться к его заслуженной шкуре. Но зачем? Какой в этом смысл? Мир был юдолью скорби. И каждый, кто противился благоразумию и заботился о такой бессмыслице, как граница своего района, был печальным клоуном.
Что мне оставалось в этом враждебном и ненавистном окружающем мире, кроме как тихонечко вернуться в спальню, подобную мавзолею, и продолжать дремать под болеутоляющие звуки божественного Малера…
… и видеть сны.
Мне приснился странный, чтобы не сказать тревожный, сон. Я неторопливо прогуливался по нашему новому пристанищу, которое – о чудо из чудес – было полностью отремонтировано Густавом и Арчи. Но итог их труда выглядел не менее курьезным, чем руины. Все стены квартиры были затянуты, словно в похоронном бюро, черными как смола бархатными занавесами и увешаны тусклыми бра, которые вместо того чтобы освещать помещения, делали их еще мрачнее. Так же и мебель, изготовленная, пожалуй, во времена какого-то французского короля, была либо покрыта черным лаком, либо в темных тонах. Черные шелковые платки покрывали и кровать, и диваны. Даже маленькие аксессуары – вазы, пепельницы, керамические фигуры и картинные рамы, привносящие живую струю в это гнездо, – были окрашены в цвет смерти. Короче говоря, все напоминало экстравагантный фамильный склеп, включая черные как уголь мраморные плитки.
Стоя в прихожей, я бросил взгляд через открытую дверь в гостиную, которая, излишне говорить, была также оформлена в black magic.[5]5
Black magic (англ.) – черная магия.
[Закрыть] Густав и Арчи, одетые в смокинги, восседали за гигантским черным мраморным столом. Их окружало бесчисленное количество канделябров, тысячи горящих свечей отбрасывали таинственный свет на лица людей. Дорогостоящими серебряными приборами, чье бряцание множилось, отдаваясь бесконечным эхом, они оба орудовали в своих тарелках, на которых лежали темные сгустки, покрытые мехом. Люди отрезали от этой неопределенной массы маленькие слизкие кусочки и неторопливо отправляли их в рот. Когда они заметили меня, то обернулись и уставились на меня пустыми взглядами.
В этот момент входная дверь открылась настежь, и ворвался сильный порыв ветра. Только теперь я уловил тихий звук, который был похож на странную смесь воя и визга и шел издалека.
Я просеменил к дверному порогу и попытался определить точку, откуда исходил этот визг. Без сомнения, звук шел сверху. Хотя от этого душераздирающего скулежа мурашки пробежали по коже, но я не смог уступить соблазну и последовал вверх, подчиняясь загадочному порыву, который отчасти состоял из нездорового любопытства, а с другой стороны, из деструктивного мужества. Я вышел в темную прихожую и стал осторожно подниматься по прогнившей лестнице.
Сердце заходилось от страха, и, когда лестница на половине пути вдруг сделала поворот направо на сто восемьдесят градусов, я чуть было не повернул назад. Что-то было очень странным. Чем дальше я поднимался наверх, тем светлее становилось вокруг.
Наконец я достиг второго этажа и остановился перед полуоткрытой дверью. Сияющий свет лился из этой двери на лестницу и освещал все как днем. Странно искаженный скулеж стал еще сильнее, интенсивнее.
Теперь, когда я оказался здесь, моей целью было проникнуть в этот белый ад. Другого выбора, казалось, не существовало. Я собрал весь мой небольшой запас мужества и вошел в квартиру. В отличие от нижней она состояла из одного-единственного огромного зала, нет, это был даже не зал, это было просто и скромно сияющее белизной Ничто. Я находился в белом мире, без границ и объемов, и действительность, похоже, не существовала. Время от времени вдали сверкали точки огней, как таинственные звезды в белом космосе. Схематические предметы, похожие на высокосложные технические аппараты, появлялись и снова исчезали как подвижные и только на долю секунды воспринимаемые рельефы. В белизне раздавались визг и пронзительные вопли, и в тот же миг я осознал, что эти душераздирающие звуки издает один из моих собратьев, который молит о пощаде.
Вдруг словно из ничего посередине этого странного действа возник человек в длинном белом балахоне. Но меня крайне испугало вовсе не его внезапное появление. Когда он повернул свою голову в мою сторону, я увидел, что у него нет лица.
В руке он держал что-то, что выглядело как поводок или цепочка и излучало сияние еще более сильное, чем мигающие звезды вокруг. Завороженный всей странностью своего собственного сна, я медленно приблизился к человеку без лица, который теперь начал раскачивать сверкающую петлю как маятник. Он заговорил со мной мягким тоном, который я, без сомнения, приписал бы самому милому из всех ангелов. В прямом смысле слова волшебный голос, мягкий, как нежнейший бархат, и приятный, как завершающий аккорд арфы. Хотя в глубине души я понимал, что не стоит доверять этому нереальному голосу, я все же позволил ему убаюкать себя и сделал все, что он велел мне.
– Подойди сюда, дитя мое, – соблазняюще пригласил мужчина без лица. – Подойди ко мне, взгляни, что у меня для тебя есть.
Я остановился и как зачарованный посмотрел на него снизу вверх. В его руке блеснул серебряный ошейник, усыпанный тысячью переливающихся алмазов. Ничего более прекрасного и драгоценного я не видел в своей жизни. Обычно ошейники вызывали у меня отвращение, и я категорически отказывался их носить. Но это колье было прямо-таки откровением. Бриллианты ослепили мне глаза, так что они заболели. Человек без лица наклонился надо мной и поднес ошейник к моему носу.
– Ну, как ты это находишь? – мягко обратился он ко мне. – Действительно красивая вещь, не правда ли? Понравится ли тебе носить ее? Смотри, я дарю это тебе! Просто так…
И прежде чем я успел произнести хоть звук, он одним махом надел мне на шею эту драгоценность и застегнул замочек. Но пока я еще был ослеплен и занят осознанием свалившегося на меня огромного счастья, краски вокруг начали постепенно сгущаться. Сперва белое стало серым, а постепенно и совсем черным. Лишь теперь я заметил, что от ожерелья шла ржавая цепь, конец которой держал в своих руках человек без лица. Пока вокруг нас распространялась эта подавляющая темнота и все сверкающие звездочки гасли, он дергал за цепь. Ожерелье, которое превратилось в петлю, затянулось у меня на шее и сдавило горло.
Я сопротивлялся, кричал изо всех сил, пытался молить о пощаде человека без лица. Но делал только хуже – петля затягивалась все крепче. Через несколько секунд мне больше нечем было дышать и я начал дергаться в конвульсиях. Человек без лица натянул цепь еще сильнее и потянул меня вверх, так что я потерял землю под ногами от удушающей боли в горле.
Хрипя, осознавая скорую смерть, я взглянул в этой безбожной темноте в пустоту, где должно было находиться лицо. Вдруг там вспыхнули два фосфорических желтых глаза. Это были глаза, подобные моим, и они плакали. Слезы, величиной с жемчужину, вытекли из них и медленно-медленно покатились к полу, как спускающиеся воздушные шары. Теперь я знал, откуда шли этот визг и вой. Но разве это имело какое-то значение? Петля стянулась на горле, и запас кислорода, который оставался в моих легких, иссяк. Все вокруг начало гаснуть, картинки сменяли одна другую, как в калейдоскопе. Я умер, так и не раскрыв тайну моего сна.
Когда я снова вернулся в мир бодрствующих, то хотел было закричать. Но в горле совсем пересохло, что и объясняло, почему мне приснилась смерть от удушения. Сердце билось как сумасшедшее, словно я только что принял участие в марафоне, и все мое тело было так напряжено, будто оно между делом побывало под прессом для металлолома. Я так четко видел перед собой эти плачущие глаза. Стыдливые, измученные, израненные глаза. Одновременно я знал: это были глаза убийцы. Но почему он плакал?
Я неуверенно оглянулся вокруг, чтобы удостовериться, что Густав и Арчи не придали комнате ту странную обстановку кладбища. Это было смешно, но лишь подтверждало, насколько прочно закрался кошмар в мое подсознание. Потом ужас постепенно прошел. Ничто не изменилось. Спальня выглядела все так же, словно являлась отвратительным шедевром художника-шизофреника, удостоенного награды.
Хотя кровь и без того быстро бежала по жилам, я все же последовал неприятной, но незаменимой привычке разминать мускулы, поднялся, позевывая, выгнул спину, потянулся и вытянул с силой передние и задние лапы.[6]6
Кошки – как настоящие машины, чьи мускулы-механизмы требуют старательной и интенсивной заботы. У каждой кошки более пятисот мускулов, когда у существенно превосходящего их размером человека число достигает только шестисот пятидесяти. Самые большие мышцы дают импульс сильным задним конечностям; в затылке и в передних лапах у кошки также необходимое «топленое сало», что имеет особое значение при ловле добычи. Кроме мускулов, которые подчиняются контролю мозга, существуют еще многочисленные непроизвольно работающие мышцы, которые отвечают за управление внутренними органами. После сна или после длинной фазы неподвижности кошка устраивает затем основательную «чистку», чтобы предупредить возможные мускульные нарушения. – Примеч. авт.
[Закрыть] Я хотел было приступить к программе умывания, как отвратительная башка просунулась через щель широко открытой балконной двери.
Изуродованная мордочка монстра не была создана для того, чтобы отражать эмоциональные переживания, но в этот раз на его ошпаренной физиономии отразилась глубокая озабоченность. Правда, он приложил все старания, чтобы скрыть это; он постарался изобразить рутинный взгляд «инспектора» на то место, где он привык мочиться. Однако уцелевший, теперь сильно дергающийся глаз и прижатые уши выдавали и страх, и беспокойство. Тем не менее он разыгрывал передо мной безразличие и не удостоил меня сперва даже взглядом.
– Опять жмурик? – спросил я.
Монстр был более чем удивлен, но уже в следующий момент снова овладел собой и принял стоическое выражение – просто Хэмфри Богарт.
– Да, жмурик, – признал он через короткое время.
Я выбросил правую заднюю лапу наверх, как выкидной нож, и начал чесать себе шею.
– Кого же на этот раз унесли из нашего Богом забытого угла? Стой, подожди-ка. Речь о парне, верно? Как и другие четыре трупа?
Теперь он не пытался скрыть удивление.
– Черт побери, да! Откуда, тысяча чертей, ты знаешь?!
– Ах, это лишь всего предположение.
Шея была достаточно промассирована. Я принялся за грудь, тщательно вылизал шкурку языком. Между тем я кусал шерсть снова и снова и вычесывал таким образом паразитов.[7]7
Умываются кошки, не только соблюдая заповедь чистоты. С повторяющимся вылизыванием, которое удаляет пыль, грязь и остатки еды, раздражаются железы под кожей для того, чтобы сохранить шкурку эластичной и водоотталкивающей. К тому же животное подбирает языком мельчайшие частицы возникающего под воздействием солнца на шкуре необходимого для жизни витамина А. «Пунктик умывания» кошек подобен принципу теплорегуляции. Так как они не способны потеть из-за своей шкуры, выделение слюны заменяет охладительную функцию потения. По этой причине кошки моются особенно основательно при теплой погоде, но также после утомительной деятельности – такой, как охота, игры или еда. Под конец умывание служит для удаления выпавших волос и вычесывания блох из шкуры. Считается, что процесс вылизывания способствует росту новых волос. – Примеч. авт.
[Закрыть]
Монстр прохромал, обнюхивая комнату, и уселся передо мной с унылой миной.
– На этот раз старый Дип Пёпл отправился на тот свет. Его затылок выглядит так, словно кто-то опробовал на нем свой новый ледоруб. Мне все равно, если даже этот кусок проклятого дерьма и переработали в собачий корм, но постепенно все это начинает мне действовать на нервы. Кто знает, может, тот, кто балуется необычным хобби, получит удовольствие и от моего загривка.
– Кем был Дип Пёпл?
Теперь наступила очередь хвоста. Я свернулся калачиком в идеальную букву U и занялся собой, облизывая свое тело в направлении к кончику хвоста.
– Дип Пёпл?[8]8
Легендарная английская рок-группа «Дип Пёпл» создана в 1968 г. – Примеч. ред.
[Закрыть] Глупец, которому место в Книге рекордов Гиннесса как самому большому дураку. Если бы не существовало слово «обыватель», то его специально изобрели бы для этого предводителя обывателей. Он был невероятно стар, но у него еще хватало сил, чтобы непрестанно призывать всех к соблюдению правил приличия. Этот безумец был настоящим мучением. Изводил нас своими нотациями на каждом шагу.
– Почему его звали Дип Пёпл?
– В том-то и дело! Его хозяин был полной противоположностью ему. Он окрестил так старого доброго Дип Пёпла, потому что сам считал себя одним из этих ненормальных! Он своего рода «Беспечный ездок» среднего класса.[9]9
Намек на фильм 1969 г. – Примеч. ред.
[Закрыть] После выхода на пенсию он погрузился в мир тяжелого рока и кожаных курток, отчаянно влюбился в сумасшедший Black-Sabbath-Oldie на пластинках, сам сделал себе татуировку в виде эмблемы черепа на ягодице, разбил вдребезги собственные окна своими кожаными сапогами, швырял людям на головы пустые пивные банки, и если после всего этого он немного успокаивался, то с наслаждением делал себе и курил самокрутки из гашиша до потери сознания.
– Кто этот тип по профессии?
– Почтовый служащий.
– О, какое милое противоречие!
В конце генеральной чистки я попеременно вылизывал передние лапы и тер ими морду и уши. В конце концов голову в таком запутанном случае следует сохранять ясной.
– Все понятно, у этого консервного ножа не все дома! Во всяком случае, Пёпла все время тошнило, когда он видел этого постаревшего Денниса Хоппера уже издалека. Тот едва соответствовал его представлениям о традиционной жизни. Но какая альтернатива оставалась? Мы же сами не можем подыскивать себе консервный нож, не так ли? Наблюдать за обоими было все равно что смотреть триллер. С одной стороны, Дип Пёпл, сама порядочность, постоянно начеку – как бы кто-нибудь не нарушил тайком границы его района и не сумел оставить желтую пахнущую лужу; с раннего утра до позднего вечера он находился на грани нервного срыва, потому что, рожденный быть диким Каспером, нерегулярно принимал пищу… А еще он надолго выходил из себя только потому, что сегодняшняя молодежь едва придерживается высокого мнения о традиционном приветствии, характерном для нашего вида. С другой стороны, его странный хозяин, у которого лопнула барабанная перепонка, потому что однажды тот слушал в наушниках при полной громкости самый последний диск Motley Crue.
– Один вопрос: Дип Пёпл кастрирован?
– Пёпл и кастрирован! Боже, этот уродец стал бы скорее преданным поклонником Фрэнка Синатры, чем дал бы отрезать своего дружка! Но с другой стороны, он бывал в затруднительных ситуациях. Ведь стар был примерно так же, как Мафусаил, а выглядел еще старше!
Монстр встал, повернулся ко мне спиной и задумчиво посмотрел на небо через грязное стекло балконной двери.
– Странно, – сказал он печально. – Теперь как-то жаль обоих. Хотя, пожалуй, не было более резкой разницы, чем между этим мещанским котярой и типчиком, любителем хэви-метал, должно быть, оба любили друг друга на тот или иной манер, коли так долго прожили бок о бок. Да, они были веселой парочкой, Дип Пёпл и почтовый служащий. Что теперь будет делать этот консервный нож без Дип Пёпла? Заведет ли себе нового домашнего товарища? И что за имя он ему даст? Иуда-священник?
У меня было тревожное предчувствие касательно личности погибшего. После того как я окончательно покончил с утомительным генеральным умыванием, я обратился к монстру, чье неожиданное словоизлияние так же неожиданно прекратилось.
– Где сейчас труп Дип Пёпла?
– В гараже «Питера Фонды». Хочешь снова обследовать?
– Если ты ничего не имеешь против. Можешь меня проводить туда?
– Почему бы нет? – позевывая, ответил тот со своим уже вернувшимся неподражаемым спокойствием, словно предшествующее уныние было необычным явлением, на которое следовало накинуть покрывало молчания. Он собрался было уходить, но прежде чем он действительно сделал хоть шаг, я обогнал его одним молниеносным прыжком и заглянул глубоко в его единственный здоровый и потому сверкающий еще сильнее глаз.
– Как тебя зовут, всезнайка? – спросил я вызывающе. Он устало улыбнулся и тихо проскользнул мимо меня, а затем через балконную дверь.
– Синяя Борода! – крикнул он снаружи. – Только не спрашивай о моем консервном ноже, иначе меня стошнит.
Я последовал за моим хромающим повелителем на балкон и затем после огромного прыжка очутился на террасе. Осень входила между тем в свои права, покрывая гниющей пелериной живописные сады. Как невидимый вампир она высасывала все зеленые соки из деревьев и других растений, и они превращались в желто-коричневые бескровные развалины. Небо угрюмо затянули свинцовые тучи, из-за которых выглядывало закатное солнце, бросая то тут, то там пару блеклых, красноватых лучей на наш задумчивый квартал. Дул свежий ветерок, он перемешал палые листья и маленькие веточки, разметал на аккуратно подстриженном газоне, загнал в полуразрушенные беседки, бросил в пруды. Без сомнения, всё готовилось к большой смерти, глубокому сну, чтобы после очнуться вновь.
Мы пробирались теперь по стенам, которые разделяли бесчисленные садики и наверняка выглядели с высоты птичьего полета как замысловатый лабиринт. Синяя Борода с трудом ковылял передо мной как одна из тех веселых абсурдных игрушек, которые получают в магазине подарков и чья единственная задача состоит в том, чтобы выполнять странные движения. При этом он демонстрировал мне свой бесхвостый зад, так что я мог убедиться в его роскошной мужественности, раскачивающейся из стороны в сторону между ляжками. Это было похоже на неслыханное чудо, что в его богатой коллекции увечий сия драгоценная часть не пострадала.
Чем дольше я шагал за этим гордым инвалидом, поневоле рассматривая его убожество, тем настойчивее задавался вопросом, жертвой кого или чего он стал. Несчастные случаи, особенно дорожно-транспортные, чаще приводят мне подобных к смертельному исходу. Неправильная реакция, малейший просчет при пересечении улицы и испуг, за этим обычно следует бездумный рефлекс страха, – и уже твои внутренности намотались на протекторы автомобильных шин. Лишь немногие выживают после такого сенсационного знакомства с «мерседесом» или «гольфом». А те, которые выжили, неужели выглядят так же?
Я часто имел возможность наблюдать несчастные случаи и их последствия. Как правило, жертвы делятся на три категории. До девяноста девяти процентов умирают прямо на месте и не оставляют потомству ничего, кроме неприятной и тяжелой картины себя самого на асфальте. Жертвы столкновений второго сорта отделываются синяками и посвящаются почти неделю в тайны сотрясения мозга, пока они не восстановятся, чтобы полностью пересмотреть свои взгляды на прогресс и технику. Хуже всех дела обстоят у третьей группы. Этим приходится в будущем мучиться с удручающими телесными переломами и еще более удручающими психическими увечьями, которые, как правило, ведут к смерти. Во всех случаях победителями выходят ветеринары и любители собак; последние, потому что получают новую возможность выдать свои циничные замечания о нашем уровне интеллекта. Но что за несчастный случай должен произойти, чтобы лишить одного глаза, отрезать подчистую хвост и покалечить правую переднюю лапу?
Чтобы себе это представить, явно требовалась фантазия изощренного сценариста приключенческих фильмов. Но у моей фантазии есть крылья, и, конечно, я смог вообразить себе нечто другое, что с большим удовольствием предпочел бы не представлять. А именно: увечья Синей Бороды являлись вовсе не следствием дорожно-транспортного происшествия, а делом рук садиста, до мозга костей безумного консервного ножа. Против этого можно было бы опять же возразить, что садисты только в самых редких случаях обладают хирургическими навыками и скорее склонны к тому, чтобы мучить объекты своего безумия абсолютно бесчеловечно.
Короче говоря, как я ни старался найти логическое объяснение состоянию Синей Бороды, но все же никак не мог прийти к очевидному выводу. Само собой разумеется, я бы мог спросить его напрямик, но думаю, что уже порядком изучил уклончивую манеру своего нового знакомца, чтобы понимать: он вряд ли даст толковый ответ. Я знал – пройдет еще какое-то время, прежде чем буду посвящен в историю его увечья.
Между тем мы уже довольно удалились от дома, так что он скрылся за стенами и деревьями. Мы находились теперь в самом центре нашего района, что заставляло, следует признаться, меня трусить, потому что я отлично знал, как бесцеремонно обойдутся мои сотоварищи с чужаком на своей территории. Будто сбежавший из каторжной тюрьмы заключенный, я озирался по сторонам, напрягаясь в ожидании заметить коллегу, который при одном только виде моей скромной особы превратится в сущего психопата. Тем не менее наряду с этим я подмечал и запоминал топографию всей округи, исходя из того, что отныне она станет и моей вотчиной.
При этом моим параноидально вертящимся во все стороны глазам приходилось заглядывать в задние окна старых домов. Это была все та же песня чувств, которые возникали при виде окон, горящих теплым желтым светом в лучах заката; светлые прямоугольники в сумерках, казалось, освещали весь чертовски святой мир своей надежностью, уверенностью, любовью. Можно было реально представить себе, как собралась вся семья вокруг грубого дубового стола за ужином, как дети орут друг на друга, отец отпускает непристойные шутки, а мать призывает его не сыпать такими замечаниями в присутствии детей, и кто-то – ах да, и кто-то внизу ждет под столом лакомых кусочков, которые кто-нибудь из семьи, а скорее всего и все члены семьи, тайком время от времени кидают вниз. Рождество было за этими окнами в вечерней заре, Рождество навсегда!