Текст книги "Последний поцелуй неба (СИ)"

Автор книги: Аида Золотая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц)

И в этом доме все было связано с Виктором Заксом.

Теперь мысли стали сбивчивыми. Ей казалось, что если ненавистью можно сжечь – то ее прожгло до самого нутра. Она вся – пепел. Как тот, что остался от ее прошлого. И вместе с тем Анна ловила себя на том, что вспоминает поцелуи – убийцы своих родителей.

Анна с облегчением выдохнула, когда добралась до дома. Несколько часов ей некогда будет думать, играя роль довольной жизнью девицы. Лифт оказался занят, Анна легко взбежала по ступенькам, стремительно ворвалась в квартиру и наткнулась на серый взгляд, похожий на ртуть. Закс стоял в коридоре, скрестив руки на груди. И молчал.

– Привет. Ты, вроде, говорил, будешь поздно, – сказала она, раздеваясь.

– А приехал рано, – проговорил Виктор. Голос ничего не выражал, отчего звучал неприятно.

– Чего торчишь в коридоре?

– Не обнаружил тебя в других комнатах.

– Ну вот она я.

Анна подошла к Заксу, подняла к нему лицо, запустила пальцы в черноту его волос. Он не позволил. Схватил запястья, дернул на себя и процедил:

– Я вижу. На часы смотрела? Я полтора часа ждал, и мне охрененно не по барабану, где ты могла пропадать все это время!

– Не поняла, – ухмыльнулась Анна и попыталась вырвать руку. Снова не позволил, с силой удерживая ее – смутно похоже на то… забытое…

– Это я не понял! О своем отсутствии ты должна предупреждать. Вряд ли у своей мадам ты могла сорваться куда-то среди ночи.

В его злом дыхании был сильный запах коньяка – яркий, пьяный, головокружительный.

– Прости, я забыла, что теперь ты мой хозяин, – она по-прежнему насмехалась. – Накажешь за непослушание?

– Трахать тебя после твоих кобелей я не намерен.

Она крепко прижалась животом к его бедрам.

– У того, кто живет в твоих штанах, другое мнение.

– И сколько их было сегодня? – хрипло спросил он, кажется, не слушая ее. Взгляд был ясным. Так не вязалось ни с голосом, ни со словами, ни с запахом.

– Трое! – неожиданно зло выдохнула Анна. – Двое кончили за полчаса, а с третьим мы долго играли в больницу.

– Это синусоида, Аня, – хохотнул он. – Это е**ная синусоида. Хрен сорвешься. Ты кончала?

– Да, – наигранно протянула она срывающимся голосом, – с доктором дважды.

Мечтательно закрыв глаза, она принялась раскачивать бедрами из стороны в сторону. Потянулась к его губам.

– Я тоже хочу коньяка.

– Ok.

Не отпуская ее запястий, Закс потащил ее в гостиную и бросил на диван, так, что она не могла не удариться. Подошел к бару. Открыл его. Вынул бутылку коньяка. Открутил крышку. Хлебнул из горла. Потом сунул бутылку ей под нос. Анна вытянула губы и обхватила горлышко. Он протолкнул его глубже в ее рот и резко наклонил так, чтобы ей в глотку, обжигающий внутренности, полился коньяк. Она глотала равномерно, крупно, привычно. Закс не выдержал первый. Вырвал бутылку и швырнул ее в сторону. Та громко покатилась по полу, расплескивая алкоголь на дорогой паркет. Он не слышал и не видел этого. Он жадно смотрел на ее губы – сейчас красные, воспаленные.

– Я запрещаю тебе кончать с другими, поняла? – выдохнул он.

– Как ты меня остановишь? – голос был чужой, воспаленный, как губы, и ядовитый.

– Никак, – сталью отозвалось в его голосе. – Ты сама себя остановишь, потому что однажды ты не захочешь никого, кроме меня. Я проникну под твою кожу, как ты проникла под мою. И буду медленно душить тебя изнутри, как сейчас это со мной вытворяешь ты.

– Этого никогда не будет, – огрызнулась Анна и поднялась с дивана. Он не ответил. Он подорвался следом и схватил ее за плечи, притягивая к себе. И находя ее рот своим. Его язык скользил между ее плотно сомкнутых губ, бился в сжатые зубы, требуя, чтобы она раскрылась. И отчаянно водил по коже вокруг рта. Было что-то отчаянное в его движениях, чего никогда не было прежде. Будто бы он цеплялся за нее из последних сил и не знал, как удержать. Вместо ответного поцелуя она стала брыкаться, извиваясь в его руках, пытаясь выскользнуть. Упиралась ему в грудь и рвано дышала от этих усилий. Он отпустил ее неожиданно, когда ни за что не должен был отпускать. Не имея права ее отпускать по законам силы и права пользования. Но он отпустил ее – так, что она пошатнулась, неожиданно потеряв опору. А потом тихо сказал:

– Пожалуйста.

– Что?

– Я хочу твои губы. Поцелуй меня.

– Иди ты со своими поцелуями. К жене. С ней скандаль, ее целуй. Со шлюхи какой спрос? Ее надо трахать, – устало выдохнула Анна и ушла в спальню.

Быстро разделась и забралась под одеяло. Голова раскалывалась от коньяка, криков и безумной схватки.

– Хоть высплюсь, – проговорила она, прикрывая глаза.

Через полчаса кровать прогнулась под тяжестью мужского тела. Он лег со спины и обхватил ее одной рукой. Он был обнажен и казался горячим, видимо, из-за алкоголя. Прижался пахом к ее ягодицам. И затих. Он почти никогда не оставался ночевать. Времена полной свободы подошли к концу – вернулась его жена. Анна это знала. Но все-таки в эту ночь он остался.

Семью годами ранее

– Виктор Иванович Закс, – равнодушно проговорила Анна, протягивая фотографию. – Крупный бизнесмен. Мне сказали, вы берете двумя платежами.

– Совершенно верно, – тягуче ответил мужчина. – Сперва задаток. После исполнения – остаток. О ценах вы осведомлены?

– Меня предупредили, что вы можете уточнить. Сложность заказа… и прочее…

– У вас деньги-то есть? – на его губах появилась улыбка, так не соответствовавшая случаю. И странно смотревшаяся на его лице. Нет, лицо даже красивое. Из тех, что запоминаются. И шрам над бровью его не портил – видимо, когда-то было рассечение. А ей всегда казалось, что люди подобной профессии должны быть малоприметными.

– Я неплохо зарабатываю, как вы можете догадаться, – так же небрежно улыбнулась Анна. – Не беспокойтесь об этом.

– Не скажу, что завидую, – усмехнулся он. – У меня тоже неплохие гонорары. Но пореже, чем у вас.

– Когда вы сможете выполнить заказ? – заговорила Анна о насущном.

– Ну, это не конвейер. На все требуется время. Нужно знать его распорядок. Где он бывает. С кем. Его маршруты, привычки. Это работа. В среднем уходит до месяца. Меньше – в том случае, если вы сами подскажете, где и как. Но я предпочитаю доверять только собственным глазам. Жизнь научила.

– Я понимаю, – кивнула Анна. – Я… я столько ждала. Подожду еще месяц.

Он окинул ее оценивающим взглядом и снова усмехнулся. Молодая девчонка. Двадцати нет. Действительно смешно.

– Ну, если вышли на меня, то подождете, – проговорил он медленно. – Тут механизм запустится – не остановишься. Это ведь только видимость, что курок я спустил. На самом деле, его спускаете вы. Прямо сейчас. Когда вы за дверь выйдете, будете знать, что он уже труп.

Глаза ее зло засверкали, а пальцы сжались в кулаки.

– Правда? – выдохнула она и криво усмехнулась. – Он уже труп.

– Именно. И никогда не узнает, кто именно стрелял. И почему. В чем-то это даже милосердно. Вы дадите ему умереть счастливым. В уверенности, что впереди еще много дней его успешной жизни.

Анна крупно вздрогнула и уставилась на мужчину.

– Счастливым?

– Случайная пуля, – пожал он плечами. – Для него – случайная.

– Но он умрет. Он умрет так же, как… Его больше не будет.

– Водички дать?

– Нет! – Анна отрицательно мотнула головой. Помолчала и неожиданно прищурилась. – Зачем вы это делаете?

– Затем же. Жизнь научила. Однажды я не смог выстрелить, и выстрелили в меня. Но я никогда не пожалею о том, что не спустил курок.

– Наверное, если бы когда-то выстрелили в меня, было бы лучше.

– Не факт. Жизнь длинная. Когда-нибудь решите, что все не так уж плохо.

– Не решу. Именно потому, что жизнь длинная, – Анна откинула голову на стену, у которой она сидела, и посмотрела куда-то вверх. – В которой хорошее закончилось давно и навсегда…

– Да ладно! – хохотнул мужчина. – Пока есть кока-кола и попкорн, жить можно.

Девушка перевела взгляд на его лицо, пытаясь разглядеть его глаза. Сейчас он был в тени, и глаза его казались черными, хотя при знакомстве Анна была уверена, что они серые. Она задумчиво сдвинула брови, всерьез раздумывая над этим вопросом. Потерла лоб и спросила:

– А если без них? Без кока-колы и попкорна?

– Всегда найдется что-нибудь еще.

– Нет, так не подходит. Надо, чтобы совсем без ничего, – пробормотала она себе под нос.

– Мне – не надо, – рассмеялся он. – Короче, пятерку сейчас. Пятерку – после выполнения заказа.

– Да-да, – Анна снова сосредоточилась на лице киллера. – А я… я могу отказаться?

– Ну, денег я пока в глаза не видел.

– Значит, могу? – улыбнулась Анна.

– Можете, – важно ответил он. – Только никому не говорите, что Север вас отговаривал, потому что это неправда.

200_ год

Просыпаться от собственных криков было нормой. Крик неминуем даже тогда, когда знаешь, что спишь. Обыкновенная жизнь Виктора Закса.

– Не я! – рука, выброшенная вперед. И почти наверняка перед глазами беспросветность. Сны никогда не приходили на рассвете. Только в самое черное время – под утро.

Пытался унять тяжелое дыхание. Губы медленно шевелились: «Не я, не я, не я…»

Но самого себя в том убедить он не мог.

От никогда раньше не слышанного крика Анна распахнула глаза. В свете фонаря, подсвечивающего комнату с улицы, разглядела сидящего на кровати Виктора с вытянутой вперед рукой. Таким она его видела однажды. И теперь точно знала, что ему снилось. Будто сама видела его же сон. Это было абсолютно иррационально. Но иррациональным был каждый ее день на протяжении вот уже десяти лет.

Она сердито дернула одеяло, которое он стащил с нее, когда вскочил на кровати.

– А можно аккуратнее?

Виктор вздрогнул и обернулся. Светлые волосы по подушке. Черты лица, скорее угадываемые, чем зримые.

– Прости, – прошептал он. – У меня бывает…

– Сейчас обострение? На полнолуние, что ли? – она зевнула. В темноте выглядело натурально.

– Нет. Я часто кричу во сне.

– В «Носороге», вроде, не кричал, – сказала она и повернулась на бок, спиной к нему. – И чего домой не уехал…

Не ответил. Откинулся на подушку. Смотрел в потолок. Потом медленно проговорил голосом, в котором почти не было слышно того Виктора Закса, которого она знала:

– Прости меня… Я мразь…

Анну будто обдало ледяным холодом. Она сильнее закуталась в одеяло и неслышно сглотнула.

– Я не выдаю индульгенции, – ответила ровным голосом.

– Я знаю. Просто прости. День адов. Сорвался.

Потом его речь звучала еще тише, но была отчетливо слышна в пугающей тишине ночи. Равно как и его дыхание, прерывистое, неспокойное. Если бы она протянула руку и коснулась его, знала бы, что сердце после кошмара так и не унялось, продолжая биться, будто набат.

– Партнер решил уйти из корпорации. Предложил выкупить его долю. У меня таких бабок нет. Пятьдесят процентов активов. Остается два варианта. Либо он попробует перепродать свою часть, либо потребует полного раздела. Оба варианта меня не устраивают. У нас слишком много обязательств, чтобы пойти на это… Единственное, на что надеюсь – время. На все нужна хренова куча времени.

«На все нужна куча времени», – мысленно повторила она за ним. Ей ли не знать? Она повторила про себя и информацию о партнере. Зачем, кому это может понадобиться – было не важным. Но она старалась запомнить. Никогда не знаешь, что и когда пригодится.

– Всю жизнь натыкаюсь на этих гребанных Гориных. Всю жизнь… Влип по самые…

В комнате раздался его злой лающий смех. И от него затряслась кровать под ними.

Сцепив зубы так, что стало больно, Анна молчала. Говорить не могла. Только кричать, еще громче, чем он. Но сейчас было нельзя. Не ко времени. Ее охота еще не окончена. Потом… однажды она ему объяснит, что такое «влип».

Закс резко перекатился на бок и снова прижался к ней со спины – так, как накануне вечером. Перекинул руку через нее и нашел грудь. Осторожно сжал пальцами сосок. Провел языком по плечу, поцеловал шею. И тихо, теперь почти не слышно, проговорил:

– И я все еще пьяная скотина. Прости.

– Репетиция покаянной речи состоялась. Утром дома тебя ожидает успех.

Она боялась пошевелиться. Словно натянутая струна, которую тронешь неправильно, и она лопнет с жалобным последним стоном. Просто лежала и смотрела в темноту, которая клубилась звуками и образами. Ей виделось то, чего не было на самом деле, и слышалось то, о чем никогда не говорилось. И впервые она попыталась себе представить его лицо, когда скажет ему, что ничего в его жизни не меняется, и он снова «наткнулся на Горину».

Глава 9. Клятва

– Сонька, отстаньте от меня обе, – вяло бурчал Андрей. – За*бали.

Трубка валялась на столе с включенным громкоговорителем, а сам он не отводил взгляда от монитора, медленно пролистывая меню превьюшек порносайта.

– Разбирайтесь со своими мужиками сами. Одна за своим Заксом полжизни сохла, как дура. Ну, получила. Типа счастливая стала. Только плачется по три раза в неделю, как он ее не любит. А просто «трахает» – ее, видите ли, не устраивает. Другие, может, всю жизнь мечтают, чтоб он их хоть раз трахнул. У тебя, наоборот, каждую неделю новая любовь. Но предпочтения у тебя, сестричка, сомнительные. Все они на геев смахивают, не замечаешь?

– Ты-то откуда геев знаешь? – рассмеялась Соня.

– Не твое собачье дело! – огрызнулся Горин.

– Потому что Андрюша у нас сам п*дор! – раздалось от двери – спокойное и уверенное.

– Ты же меня и отымел, – заржал Горин и кинул в Закса, заявившегося без приглашения, трубкой.

Телефон благополучно пролетел мимо Виктора и стукнулся о стену, крышка отвалилась, батарея выпала. Детали телефона печально рухнули на пол.

– Пока, Соня, – усмехнулся Закс. И подошел к столу, за которым сидел Горин. Уперся руками о столешницу и проговорил: – Сейчас ты решил отыметь меня, правильно я понимаю?

– Правильно! – ухмыльнулся Андрей. – Удовольствие должно быть обоюдным. Ты же видишь тенденцию?

– Да вот вторые сутки тащусь… от тенденции Что ж лично-то не сказал? Уведомление в письменной форме – это мощно, но напоминает онанизм.

– Типа тебя такое не возбуждает? Чего тогда приперся? – насмешка Андрея звучала в его голосе, была заметна в его вальяжной позе.

Воздух комнаты пропитался издевкой. В этой издевке исчезало все – принципы, истины. Выглядело мерзко. Но Виктор давно привык к тому, что выглядящее самым мерзким – правда и есть. Все остальное – иллюзия. Он десять лет как возненавидел иллюзии. От одной избавиться так и не смог – от дружбы. Значит, теперь поделом. Пожинал, что посеял. Но, справедливости ради, сеял не только он.

– За добавкой приперся. Раздел не вариант. Ты это знаешь. Там производство замешано одно на другом. Мы из этой связки не выйдем. А покупателя ты будешь долго искать.

– Да мне насрать! С тебя бабки. Доля, проценты, неустойки. Лично меня прет.

– Да я вижу! – психанул Закс. – Андрей, ты понимаешь, что ты тоже не выиграешь? Хрен ты получишь ту сумму, на какую мог бы рассчитывать, если бы разошлись полюбовно. Дай мне полгода. Полгода! Я вложился. Пойдет отдача – откуплюсь. Соберу, найду, откуплюсь. Сейчас это нереально. Мы едва расходы покрываем.

Взгляд Андрея стал маслянистым.

– Я знаю, во что ты вложился.

– Не твое дело!

– Не мое. Но Лизе будет интересно.

– Заткнись! Со своими бабами я сам разберусь!

– Лиза – моя сестра. Она тебе не баба. В отличие от твоей б*яди!

Закс бешено выдохнул. Раздался грохот. Горин только и успел, что почувствовать, как Закс запустил пальцы в волосы над его лбом. И приложил о столешницу. До искр в глазах. А потом, удерживая голову Андрея на столе и не давая подняться, громким свистящим шепотом произнес:

– Я сказал, я сам разберусь. Если так уж хочется влезть в дерьмо – подавай в суд. Это будет очень занимательное мероприятие. А просто так я тебе ни копейки забрать не дам, клянусь. Понял?

– Понял, – процедил Андрей. – Все понял. С удовольствием пойду в суд. Со всеми бумагами и фотографиями, что у меня есть. Ты в курсе, что в «Носороге» стоят скрытые камеры?

– Пох*й! – зашептал ему на ухо Закс. – Рискни. Я тебе уже говорил – за собой тебя, п*дора, потяну. Я же умею бодаться, ты в курсе, дружище.

И резко отпустил его, разогнувшись над столом. И глядя на красные капли крови, оставшиеся на гладкой поверхности.

Андрей утер рукавом разбитый нос.

– Бодайся, поц. Теперь тебе есть чем. Рога, которые сооружает тебе твоя шваль, впечатляют ветвистостью, – пожевал губами и добавил: – Говорят, она в «Носороге» лучше всех в рот берет. Надо будет попробовать.

Еще один тяжелый удар пришелся по его скуле. Он был смягчен лишь тем, что Заксу опять нужно было перегнуться через стол. Но и того было довольно, чтобы стул едва не перевернулся.

Не говоря больше ни слова, Закс вышел. И только на улице очнулся, чувствуя бесконечное сожаление – и сам не знал, о чем сожалеет. О том, что декабрь крадется по улице, влажный и ветреный? О том, что жизнь сложилась так, как сложилась? О том, что однажды трое мальчишек поклялись друг другу в том, что никогда и ничто не разорвет их дружбы? Да черт его знает!

Детство давно прошло, теперь полузабытое. Юность пролетела. Молодость отгремела пистолетными выстрелами. Зрелость принесла похмельный синдром – от всей предыдущей жизни.

Закс размял пальцы и посмотрел на костяшки. Воспаленные, но не сбитые. Жаль. Лучше бы в кровь. Вынул из внутреннего кармана пальто сигареты и зажигалку. Прикурил. Выпустил в воздух клуб дыма. Дым медленно плыл среди влажного снега, сыпавшегося крупными хлопьями и тут же таявшего на асфальте.

Жаль, что не в кровь. У него все и всегда замешано на крови. Карма.

С Андреем они дружили с самого детства, как и их отцы. Пути временно разошлись лишь в юности, когда после развода с Петром Михайловичем Горина уехала за границу. Как раз развалился совок. Как раз появились бабки, которые можно было делить. Как раз Иван Иванович совершил роковой шаг, сделав лучшего друга своим партнером. Годы спустя ту же ошибку допустил Виктор. Тогда этого ничего еще не случилось. Андрей учился в Лондоне. Закс – постигал совсем иные науки на практике в бандитском Питере. Нет, совсем прям грязи не было – отец не допускал. Но что такое ведение бизнеса в экстремальных условиях, Закс усвоил.

А если отмотать пленку назад… Когда все начиналось для него?

Было трое сопливых пацанов в период полового созревания.

Виктор Закс. Андрей Горин. Александр Ольховский. Одноклассники и дружбаны.

Они играли в детские игры и заигрались.

Он помнил лето в середине восьмидесятых, когда их троих по профсоюзной путевке от конторы, где работала Мария Алексеевна, отправили травиться столовскими котлетами в какой-то лагерь на необъятных просторах нерушимого.

Помнил, как однажды, во время сонного часа, они втроем удрали на речку – купаться. Просто вылезли в окно под обалдевшими взглядами других пацанов. Только Алекс на прощание щегольнул тихим: «Ведите себя хорошо, Ольха скоро вернется». Алексу всегда было свойственно щеголять. Чем угодно – ему вставляло от процесса.

Наверное, потому он и нарвался, когда его подхватило течение реки и понесло к хренам, на пороги, когда он заплыл дальше, чем можно было.

– Да у него ногу судорогой свело! – крикнул Витя, бросившись следом в воду.

– Витька! – орал на берегу Горин. Кинулся в воду, забежал по колено, вернулся обратно. Пометался вдоль берега и снова ринулся в речку.

Алекс только голосил, паникуя и пытаясь справиться с течением. Но даже для того, чтобы удерживать голову над поверхностью воды, нужно было прилагать усилия.

Закс рассекал руками волны и внимательно смотрел на удаляющуюся фигуру Ольховского.

– Дебил, ляг на спину и расслабься! – снова закричал он, надеясь, что Алекс услышит. Кажется, получилось – еще немного побарахтавшись, тот выполнил в точности то, что приказал сделать Витя.

Горин все же подплыл к ним, когда Закс уже преодолел с полпути к берегу.

– Помочь? – спросил он, глядя на Ольховского. – Он живой вообще?

– Да что ему сделается, придурку? – проворчал Витя, сжимая кулак, которым держал Алекса за чуб, как учил отец. – Вцепился в меня так, что я думал, сейчас вместе на дно пойдем. Поплыли уже. Воды нахлебался.

Когда можно было встать на ноги, Андрей и Закс подхватили Сашку подмышки и выволокли его из воды.

– Тяжелый, падла, – ругнулся Горин.

И дружно рухнули на песок, тяжело дыша. Алекс отплевывался, хрипел, но, кажется, был совсем-совсем живой. Все трое молчали. До тех пор, Ольха не выдал:

– Ребят, я… простите… Я ж не нарочно, я не хотел…

– Да заткнись ты! – рявкнул Закс. – Я из-за тебя, кретина, чуть не пересрал!

Горин молчал. До него, наконец-то, дошло, чем все это могло обернуться.

– Пацаны, только это… – снова заговорил Ольховский. – Бате моему не говорите. Он мне уши оторвет и кожу с задницы ремнем снимет.

Закс дернулся, но промолчал. Кому такое скажешь? Если начнешь, потянется про побег с базы – ну его к черту, такое счастье. Ольховский сел на песке, притянув ноги и опустив голову. С волос, отросших и взъерошенных, стекала вода.

– Я никогда этого не забуду, пацаны, – прошептал он снова. – Клянусь, не забуду.

Горин оживился.

– А давайте поклянемся… ну там, на огне, например. Я читал. Держать ладонь над горящей свечкой и произносить клятву.

– Делать нефиг? – усмехнулся Закс.

– На крови! – обрадовался Ольха. Вскочил на ноги, кинулся по песку к своим брюкам. Достал оттуда перочинный нож и подошел к мальчишкам. Глаза его блестели – черт его разберет: от воды или от торжественности момента. Блестело и лезвие ножа – под солнцем. С ножом определяться не надо. – Клянусь, пацаны! Всегда вместе! До самой смерти! Чего бы отгребать ни пришлось – делим на троих! Клянусь!

– И я клянусь, – подорвался за ним Андрей. – На троих!

– Дебилы, – заржал Закс, вставая следом. – Ну, клянусь, что с вами делать.

Ольховский широко улыбнулся и, решительно закусив нижнюю губу, провел ножом по запястью, надрезая кожу. Шло плохо, но на порезе тут же засочилась кровь. Выдохнув, он протянул нож Андрею.

Горин долго прикладывал лезвие к коже, будто примеряясь. Зажмурив глаза, резко полоснул. И передал эстафету Заксу.

Закс улыбнулся, глядя на окровавленное лезвие. Подумал, что теперь в нем будет кровь обоих товарищей – ему повезло больше. Было больно. Но он внимательно смотрел на то, как режет живую плоть – собственную плоть. И вид выступивших алых капель показался ему даже красивым. Вздрогнул и вернул оружие Ольховскому.

– Доволен? – спросил он.

– Ну здорово же, правда? – Ольховский с восторгом смотрел на друзей. – Навсегда!

Навсегда не получилось. Не срослось с «навсегда».

Виктор докурил сигарету, бросил в урну, сел в авто и поехал домой. Нужно было еще поговорить с Лизой. Два года брака и пять лет отношений давали ему на это право. Нет, не из-за шлюхи. И не из-за Андрея. И не из-за их отцов с их гребанным чугунолитейным производством. Из-за нее и из-за себя.

Он подъехал к дому. Бросил ключи подбежавшему шоферу. Поднялся на крыльцо. Вошел.

Лиза вышла к нему в прихожую и удивленно сказала:

– Неожиданно.

– Как есть, – пожал Закс плечами. Снял пальто. Прошел в гостиную. К бару. В последнее время он пил много и прекрасно понимал это. Алкоголь спасением не был, но казался таковым. В этом он тоже отдавал себе отчет. Сначала он запал на шлюху. Потом забухал. Ему казалось, что от этого он сам пропитывается вонью испражнений, годных для такого ничтожества. А он был ничтожеством. И не имел ни одного человека, которого не заставлял бы стать ничтожеством рядом с собой.

Потянулся за коньяком. Рука замерла. Взял бутылку вина. Плеснул в два бокала – один протянул Лизе. Она забрала у него бокал и присела в кресло. Отпила напиток, едва коснувшись его губами, и сказала:

– Нам надо поговорить, Витя.

– Да, нам надо поговорить, – кивнул он. – Ты в курсе, что Андрей хочет уйти?

– Что? Нет, не в курсе. Когда он говорил о таких вещах? Да он и не обязан. Это его бизнес.

– И мой. Андрей и сотой доли в него не вложил того, что вложил я. А теперь он валит, оставляя меня с неприкрытой задницей.

– Вить, прости, я мало об этом знаю. Я о другом хотела.

– О другом? – его губы скривились в подобии улыбки, закрывающей зубы. Он влил в себя вино и добавил в бокал еще. – Ну давай о другом. Предлагай тему. Или давай я предложу? Как тебе нравится: что нам делать с нашей жизнью?

Лиза улыбнулась.

– Да я, в общем-то, об этом и собиралась, – она сделал глубокий вдох. – У нас ребенок будет.

Глава 10. Профит

– Леша, ты должен мне помочь, – сообщила Анна Алексею Александровичу Власову, сидя перед ним на стуле и просительно заглядывая ему в глаза.

Он потирал виски, в русых волосах которых проступила ранняя седина. И растерянно смотрел на Протасову. Сколько лет они знают друг друга? Странно, что ничего не изменилось. Ей нужна была помощь – он бросался помогать. Она пропадала на годы. Потом появлялась. А он будто того и ждал, чем бы ни занимался. Женился, разводился, карабкался по карьерной лестнице, заводил собаку, ее же, умирающую от рака, усыплял. И синеглазая испуганная девочка, которую однажды он спас, тоже была частью его жизни. Может быть, это было лучшим, что он сделал за свои тридцать с копейками лет.

– Ну, до сессии еще далеко, и справляешься ты обычно самостоятельно, – проговорил он, доставая из верхнего ящика стола аспирин. – Потому смею предположить, что что-то стряслось. Ты себя давно в зеркало видела? Худая, как щепка.

– Неважно! – скривив губы, ответила Анна. – И сессию сдам. Мне нужна реальная помощь. Мне надо чужого ребенка вывезти заграницу.

– Чего? – опешил Власов и выронил упаковку с таблетками на стол. – Сдурела? Нахрена?

Анна подхватила упаковку.

– Заболел? Я не вовремя, наверно.

– Ага, заболел. Но явно не так сильно, как ты. Во что ты уже влипла, Аня?

– Почему влипла? – непонимающе спросила девушка.

– Чужого ребенка? Заграницу? Реально – почему? – Алексей забрал из ее рук упаковку, вытащил пластинку, одну таблетку проглотил, запил водой и пожаловался: – Голова сейчас лопнет. Ладно. Давай по порядку. Что у тебя?

– У меня – чужой ребенок. Отказ матери есть. Отец неизвестен. Имя ей вообще я дала, хорошо тетка из опеки не зануда была. Денег взяла и записала под мою диктовку, – Анна фыркнула. – Но девочке операция нужна. Такие делают только заграницей. Мне нужно ее туда отвезти.

Несколько мгновений Власов озадаченно смотрел на Анну. По взгляду его трудно было что-то прочитать. В этом он за прошедшие десять лет назад изменился. Раньше смотрел открыто, не прятал ничего.

Медленно перевел дыхание, и глаза его потеплели.

– Заграница – понятие растяжимое. Ладно. Что у ребенка?

– Почки, – быстро ответила Анна. – Советуют клинику в Германии и вроде еще есть доктор в Израиле. Я пока не узнавала точно. Что толку, если не увезти. Идиотизм!

– У нас много где идиотизм, – пробормотал себе под нос Власов. – Ладно, я понял. Тебе нафига эта возня?

Она смутилась. Отвела взгляд.

– Не знаю. Надо!

– Надо так надо, – покачал он головой. – От меня что требуется? Помочь с оформлением? Видишь ли… я с опекой дело никогда не имел – у меня несколько другой профиль, как ты могла удостовериться ранее. Как вариант, могу пробить, кто может тебе подсказать, в какие двери стучать. Ты у ребенка в каком качестве намерена оставаться?

Вопрос, который она не раз задавала сама себе уже которую неделю, озвученный Власовым, казался предоставленным последним словом осужденному. Повисла пауза, в течение которой Анне было необходимо решить все до самого конца.

– Я хочу опеку, – заговорила она, и голос ее звучал твердо и уверенно. – Я найду деньги!

– Да я даже не сомневаюсь, что найдешь, – усмехнулся он. – Ладно. Все ясно. Я прозондирую. В универе как дела?

– Нормально. Сессия на носу.

Она подняла на него глаза и улыбнулась. Тогда тоже на носу была сессия. Первая. Ей, студентке юрфака, которая была старше всех в группе, до сих пор казалось странным, что она учится в университете. Когда-то давно она строила планы, куда идти учиться. И придумывала невообразимые варианты, чтобы подразнить маму и отца. Чего только театральный стоил…

Потом все изменилось, и она считала, что учеба – глупая трата денег и времени. И лишь спустя еще несколько лет Анна неожиданно поняла, что юрфак сможет дать ей дополнительные возможности в осуществлении ее мести.

Все свободное время она отдавала учебе. Многое позабылось. Но постепенно вспоминалось, под чутким руководством преподавателей. К ней будто возвращалась ее юность, которая снова привела в ее жизнь Алексея Власова.

Накануне новогодних праздников, когда большинство нормальных людей носится по городу в поиске елки, украшений к ней и подарков, Анна подпирала стену у кафедры в ожидании куратора, уставившись в учебник.

Власов появился из ниоткуда в дорогом пальто, благоухающий парфюмом известного бренда и в ботинках ручной работы итальянского производителя. Это она научилась определять давно. Просто вошел в аудиторию, будто это было в порядке вещей. И спросил:

– Михал Сергеича нет?

Она подняла голову, и глаза ее заблестели.

– Не-а, – протянула, как когда-то давно. И не сдержавшись, рассмеялась.

Он улыбнулся в ответ ничего не значившей улыбкой – незнакомой чудачке, кивнул и хотел уже выходить, когда застыл на месте. Взгляд его карим лучом коснулся ее лица и заскользил по ней вниз, к самым ступням. Потом взметнулся обратно. И, едва ли веря своим глазам, он прошел вглубь помещения, ближе к кафедре.

– Привет! – весело сказала Анна.

– Привет, – повторил он, как попугай. – Это ты?

– Могу не я. Тебе как удобнее?

– Аня Протасова! – с облегчением произнес Власов.

– А Михаил Сергеич попозже будет.

– Да к черту Михаил Сергеича! Ты тут учишься?

– Учусь. На первом курсе.

– Лучше поздно, чем никогда, – кивнул он. – Ты хорошо выглядишь.

– А ты модно… Как дела?

– Да как-то все… – он замолчал, глядя в ее глаза, а потом тихо произнес: – С ума можно сойти… Я у тебя в следующем семестре правовую информатику читать буду. Зачет.

– Ты ж вроде в прокуратуру хотел, – удивилась Анна. – Переквалифицировался в теоретики?

– Да я там и работаю. Просто курс читаю. Несложный, практический… А ты? Где ты? Кто ты?

– Я? Да по-разному. Работаю. Вот денег немного накопила – решила поступать.

– Умница, Ань! Значит, коллегами будем, – его мягкая улыбка, как когда-то давно, согревала. Для него навсегда она должна была остаться студенткой юрфака и «коллегой», но не той, кем она была на самом деле. И он был единственным, кому она ни за что не дала бы. Потому что для него это было бы по-настоящему. Как и для нее.

Тусклый свет подсветки слабо освещал кухню и Анну, сидевшую за столом и крепко обнимавшую большую чашку с остывшим чаем. Она внимательно смотрела, как ее отражение становится все ярче на стекле, за которым быстро темнело. Лицо ее было задумчивым и хмурым. Нафига она, и правда, ввязалась в эту историю с ребенком? Подписалась же, дура. А это отнимает время и силы от главного. Самого главного.