Текст книги "Гапур — тезка героя"

Автор книги: Ахмет Ведзижев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Ахмет Ведзижев
Гапур – тезка героя
повесть

…Такое не часто увидишь! Чучело в драном женском платье, в чалме из мешка вдруг тихонько засмеялось и двинулось на знахарку Жовхар.

Ясно, без Гапура здесь не обошлось. Это он стал живым чучелом и проучил знахарку…

Автор повести «Гапур – тезка героя» – известный ингушский писатель Ахмет Ведзижев.

До недавнего времени А. Ведзижев писал только для взрослых. «Гапур – тезка героя» – первая его книга для детей. Первая, но не последняя. Писатель задумал новую книгу, в которой юный читатель вновь встретится с шаловливым и не очень удачливым, но быстро взрослеющим Гапуром – школьником из аула Сунжа-Юрт.

Повесть «Гапур – тезка героя» – это не только забавные приключения Гапура, это не только рассказ о всех его удачах и неудачах, это еще и серьезный разговор о смысле жизни, о преемственности поколений, о воспитании характера.

САЛАМ АЛЕЙКУМ, ЭТО Я!

Давайте познакомимся! Меня зовут Гапу́р. А вас как? Понятно. Сколько же вам лет? Двенадцать? Вот здо́рово – и мне двенадцать! Ну если по-честному, то до двенадцати я чуть-чуть не дотянул – всего один месяц остался. Только ведь не станешь говорить: «Мне – одиннадцать лет, десять месяцев и двадцать семь дней». Длинно очень. Проще сказать: «Двенадцать».

Живу я в ингушском ауле Су́нжа-Юрт. А назвали его так вот почему. «Юрт» по-ингушски – «селение». «Сунжа» – большая река, что протекает рядом. Конечно, первый человек, поселившийся здесь – а было это тысячу или две тысячи лет назад, – в один миг нашел подходящее название. От «Ломан-Юрта»[1]1
  Ло́ман-Юрт (инг.) – селение в горах.


[Закрыть] он сразу отказался. И понятно, ведь свой дом он поставил не в горах. «Сунжа-Юрт» – это как раз то, что надо!» – решил он. И с тех пор наш аул зовется Сунжа-Юртом.

Может, вы когда-нибудь соберетесь ко мне в гости? Тогда надо рассказать, как меня найти. Вот только одного я не знаю: где вы живете. Ну, допустим, в Москве. Очень хорошо. Идите прямо на вокзал и покупайте билет до Грозного.

Поезд в Грозный несется как ветер, но все равно ему нужно больше тридцати часов, чтобы добраться до места назначения.

И вот вы уже на Северном Кавказе, в столице Чечено-Ингушетии, в городе Грозном. Теперь надо сесть на автобус, который ходит в Орджоникидзе. Постарайтесь устроиться у окошка, чтобы все было видно: бескрайние поля пшеницы, на которую так щедра наша земля, белопенные́ потоки самой быстрой и шумной ингушской реки Ассы, шеренги высоких, стройных тополей, что выстроились по сторонам, словно джигиты перед лезгинкой, и далекие горы, повитые голубым туманом…

Интересно? То-то! Мне тоже было интересно, когда я первый раз ездил по этой дороге… Но особенно не увлекайтесь: позади остались Алды́; проскочили Алха́н-Юрт; проехали Серноводскую и Карабула́к – скоро и мой аул!

Автобус спешит дальше.

Еще недавно Сунжа, не исчезая ни на секунду, блестящей и искрящейся тенью сопровождала шоссе. А вот ее уже нет. Пропала. Будто в пропасть сорвалась. Куда девалась река? Не спешите, сейчас узнаете. Автобус чуточку тормозит, потому что шофер заметил на обочине высокую стойку с жирным восклицательным знаком: «Внимание! Впереди крутой поворот!»

Так и есть. Мы поворачиваем, и тогда видно, какой хитрый скачок в сторону пришлось сделать Сунже, чтобы обойти каменистый откос. Напротив откоса, через реку, два холма. Они похожи на пышные подушки, что украшают бабушкину кровать. Между холмами – серая ленточка грейдерной дороги. Это уже наша дорога, она ведет прямо в Сунжа-Юрт…

Сейчас пробирайтесь поближе к выходу. Видите, слева, у самого устья грейдерки большая доска с надписью «Сунжа-Юрт», а справа – столб с табличкой «Остановка по требованию»? Самое время теперь высказать водителю свое требование: «Остановите, пожалуйста, машину. Я хочу сойти».

Скрипит автобус колесами, останавливается. Потом уходит дальше, в Орджоникидзе, махнув вам на прощание синим платочком дыма…

Ну, а отсюда до нашего аула рукой подать! Грейдерная дорога задирает голову вверх, потом скользит вниз и, выгибаясь плавной дугой, зовет вас к реке…

Вот он – наш аул! Как он красив издали! Сотни белоснежных домиков неприхотливо раскинулись на волнистом берегу – кажется, кто-то бросил в луговую долину большую охапку яблоневых цветов…

В ауле меня все знают. Скорее всего, потому, что мой дядя работает в колхозе главным бухгалтером. Вы только спросите: «Где мне найти Гапура?», и вам немедленно укажут мой дом.

Он тоже беленький – бабушка чуть ли не каждый месяц белит его известкой. Но все-таки отличается от других. Чем? Во-первых, на всех остальных домах крыша из серой черепицы, а на нашем – из красной. Такую черепицу достал дядя. Он выбрал ее потому, что она дешевле серой, а в прочности ей нисколько не уступает. Во-вторых, неподалеку от нашего палисадника высится огромный дуб. Я иногда думаю: кто его посадил? Уж не тот ли человек, который нашел для аула нынешнее имя – Сунжа-Юрт? У комля дуб до того широк, что шесть мальчишек, взявшись за руки, с трудом обхватывают толстенный ствол. Если поставить к дубу высокую лестницу, можно заглянуть в дупло; издали дуб кажется нартом-великаном, и его дупло – точь-в-точь раскрытая великанья пасть…

Есть у нашего дома и третья примета. Честно скажу, не хотел я сначала о ней говорить. А почему – сейчас поймете. У нас на воротах написано по-ингушски: «Це модж». Это значит: «Краснобородый». Так ребята меня дразнят.

Кто меня не знает, может подумать: «У Гапура – красная борода». Ничего подобного! Нет у меня бороды – ни красной, ни черной! Да и откуда ей быть, если мне только двенадцать лет и я кончаю пятый класс?

А во всем виноват мой далекий предок. Не знаю, как его звали, но носил он рыжую бороду. И вот, чтобы отличить его от других людей с таким же именем, ему дали прозвище «Це модж». Тогда это было не обидное прозвище, а очень нужное….

Ясно, прозвище это прицепилось к нашему роду как колючка. У сыновей моего предка и у сыновей его сыновей бороды были черные, но их по-прежнему, всех без разбора, звали «Це модж».

Даже женщин в нашем роду звали «Це модж» – «Краснобородая». У бабушки моей, например, на подбородке и щеках нет ни одной волосинки. Но если кто-то обидится на нее, обязательно вспомнит, что она «Це модж». Ну, разве это не глупо?

И все-таки с этим прозвищем жить можно. В ауле гораздо хуже есть. Вот, например, Амирха́на, который учится в шестом «А», зовут «Бясса яй» – «Пустой котел». Почему вдруг «Пустой котел»? Потому, что кто-то из мужчин в Амирхановом роду отличался скупостью. Когда бы ни пришли к нему гости, они всякий раз уходили без угощения. Так и родилось прозвище «Бясса яй», которое переходит по наследству от отца к сыну и сейчас досталось Амирхану…

Или вот раньше рядом со мной сидела За́ра – теперь она впереди сидит. Так эту Зару зовут еще «Дахчан во́рда». По-русски это означает «Деревянная арба».

Когда-то таким прозвищем оценили большой труд и смекалку прапрадедушки Зары. Прапрадедушка был вроде изобретателя: он первый в Сунжа-Юрте построил колесную арбу.

А что получается сейчас? Зара очень любит болтать. Язык ее не знает усталости. «Тра-та-та, тра-та-та», – трещит она без умолку. Вот уж правда: будто деревянная арба тарахтит по камням! Как же не назвать Зару «Дахчан ворда»?!

Но если старое Зарино прозвище звучит и сегодня, то «Бясса яй», прилипшее к Амирхану, и «Це модж», ставшее моим двойником, никакого смысла не имеют. Это-то меня и раздражает больше всего!

Я догадываюсь, кто написал «Це модж» на наших воротах. Исрапи́л, которого я в прошлом году поборол двадцать раз подряд и который совсем недавно порвал мне учебник. И где этот Исрапил нашел такую прочную краску? Я стирал-стирал надпись – не стер. Мама стирала-стирала – не стерла. И бабушка, уж на что умелая, ничего с ней поделать не могла…

Впрочем, может быть, это даже хорошо, что надпись Исрапила осталась. Вдруг вы не обратите внимания на цвет нашей крыши? Вдруг подойдете к дому не с той стороны, где находится вековой дуб? Вот тогда и выручит вас надпись. Увидите надпись «Це модж» и сразу догадаетесь: здесь живет Гапур!

Правда, в каникулы дома мне не усидеть. Если не застанете меня дома – значит, я на Сунже. Если не найдете меня на Сунже – значит, я в лесу. Если моего голоса в лесу не слышно – значит, я играю в футбол на поле за школой. Если на футбольной площадке никого – значит, я побежал на молочнотоварную ферму, где моя мама дояркой работает. Если я не верчусь на ферме – ищите меня около тракториста Хола́ка или около объездчика Ина́ла. Но если уж вы не увидите меня около Холака и Инала, тогда без всяких разговоров отправляйтесь к моему другу Сулейма́ну! Там мы с вами и встретимся!..

Ну что, договорились? Приедете? Приезжайте – вам в Сунжа-Юрте понравится!

РАЗГОВОР С ГАМИДОМ БАШИРОВИЧЕМ

До каникул осталось всего четыре дня. Последние уроки тянулись так медленно, словно решили нарочно подразнить нас. Думать об учебе было уже невозможно. Я открывал арифметику, а видел быстрые воды Сунжи: какое это счастье – с размаху кинуться в реку, вынырнуть и, преодолевая крутое течение, плыть все вперед и вперед! Я устремлял взгляд на контурную карту, пытаясь отыскать кружочек, обозначающий город Грозный, а перед моими глазами выстраивались картины будущего: веселые походы в лес и жаркие схватки на футбольном поле. Даже интересные рассказы Гами́да Баши́ровича – он у нас классный руководитель и преподает географию – я слушал теперь вполуха.

Чтобы время шло быстрее, я стал рисовать. Это моя всегдашняя привычка. Только рисовал я сейчас не трактор и не самолеты – для таких рисунков нужны спокойные руки и спокойное сердце, – а человечков. Я загадал: как нарисую двадцать человечков – так и урок кончится.

Сегодня предпоследним уроком была география. Я нарисовал двадцать человечков, потом еще пять – тут-то и прозвенел звонок.

«Ура! – крикнул у меня кто-то внутри, и радостное эхо прокатилось по всему телу. – Ура! Еще один урок прошел!»

Гамид Баширович захлопнул журнал. Я было уже приготовился вскочить и дернуть за косичку Зару, которая сидит впереди меня. Но тут учитель остановил на мне свой взгляд и произнес:

– Гапур…

«Сними карту», – мысленно продолжил я за него и в ту же секунду пулей кинулся к доске. Раз – и я изо всех сил подпрыгнул. Два – и я сорвал металлическое колечко, обнимавшее гвоздик. Три – и я уже свертывал карту валиком…

– Подожди, Гапур, – неожиданно сказал Гамид Баширович. – Я позвал тебя не за этим…

Не за этим? А за чем же тогда? Я растерялся…

На переменах у нас шумно. И сейчас, едва прозвенел звонок, кто-то принялся открывать скрипучее окно, кто-то запел ингушскую песенку. Но достаточно было Гамиду Башировичу сказать свои слова, как все притихли. Или это мне только показалось? Не знаю, может быть. Во всяком случае, я заметил, как Зара повернулась в нашу сторону и с любопытством взглянула сначала на учителя, а потом на меня. И еще я обратил внимание на своего старинного врага – Исрапила. Только что он собирался выскочить в коридор. Теперь ему было не до этого. Стал у двери, вытянул шею, прислушивается к тому, что скажет мне Гамид Баширович.

Наверное, Гамид Баширович тоже заметил это. Продолжать разговор в классе он не хотел.

– Отнеси карту в учительскую, Гапур. Я сейчас приду…

Он сказал это обычным голосом.

Зара разочарованно отвернулась. Исрапил юркнул в дверь. Я кончил сворачивать карту и, не оглядываясь на Гамида Башировича, пошел в учительскую.

Вообще это дело дежурного – принести и отнести учебные пособия, вытереть доску и сбегать за мелом. Но на географии дежурный в счет не идет – каждый готов стать помощником у Гамида Башировича. И я – в первую очередь.

Мне всегда приятно сделать что-нибудь для него. Не думайте, подлизываться я не собирался! Я метеором несся в учительскую за картой, я вытирал классную доску с такой быстротой, словно у меня было не две руки, а десять, мне каждый раз удавалось выпросить у школьного завхоза несколько лишних кусочков мела – и все это потому, что я любил нашего учителя.

Его нельзя не любить.

Вот вы скажи́те: есть у вас знакомый, который может одной правой поднять две гири по два пуда? А Гамид Баширович может! Я сам это раз видел…

Или еще скажите: встречались вы с человеком, который был практикантом на немагнитном судне «Вега» и объехал на нем весь свет, даже Гавайские острова видел?

Ясно, не встречались! Потому что этот человек – Гамид Баширович!

Как же его не любить и не уважать?!

Я долго боролся с ребятами, чтобы вне очереди помогать Гамиду Башировичу. От дежурства на географии отказывались без охоты. Исрапил, например, уперся – чуть драки у нас не вышло. С Зарой я поладил, отдав ей шариковую авторучку. И все равно у меня ничего бы не получилось, если б Гамид Баширович сам не заметил, как ловко снимаю я карту, как быстро вытираю доску и сколько мела приношу из кладовки завхоза.

Он это заметил и как-то раз при всем классе похвалил меня. С тех пор ребята не спорили, когда я на уроках географии самовольно назначал себя дежурным…

«Что же случилось? – думал я, шагая в учительскую. – Почему Гамид Баширович отказывается от моей помощи?»

Честно говоря, за мной числились кое-какие грехи. Но все они не имели никакого отношения к школе.

Я нарочно шел медленно. Мне хотелось оттянуть разговор с Гамидом Башировичем. Я каждой по́рой своей чувствовал: говорить придется о чем-то неприятном. Но о чем?

Около учительской я остановился. И только взялся за ручку двери, как сзади послышался голос Гамида Башировича:

– Гапур, подожди!

– Сейчас, карту положу.

– Ничего, я сам положу. – И учитель взял у меня карту. – Ты знаешь, о чем я хотел поговорить с тобой?

– Нет.

– Ну-ка, подумай.

– Да я уже думал… Я ничего плохого не делал… Только хорошее…

Гамид Баширович с интересом взглянул на меня.

– Тогда расскажи мне, что хорошего ты сделал за последнее время…

– На уроки не опаздываю! – выпалил я.

– Так. А еще?

– С Исрапилом не дрался!

– Действительно, немало хорошего, – сказал Гамид Баширович. Но сказал он это таким голосом, будто мои успехи ровно ничего не значили. – Ах, Гапур, Гапур… – Учитель потрепал меня за плечо. – Если так дальше пойдет, ты начнешь ставить себе в заслугу, что ходишь на ногах, а не на руках, что ешь ложкой, а не пальцами, что носишь брюки и рубашку, а не шкуры…

Я не понял, что он хотел сказать, но на всякий случай сделал обиженное лицо и опустил голову.

– Тебе хочется побыстрее вырасти и стать настоящим мужчиной? – спросил вдруг Гамид Баширович.

– Хочется! – чистосердечно признался я.

– Так расти, становись! – твердо сказал учитель.

Обиженное выражение в один миг соскочило с моего лица.

– А разве можно? – спросил я с неподдельным интересом. Мне показалось, что Гамид Баширович знает какое-то средство, с помощью которого очень быстро вырастешь и станешь настоящим мужчиной. Или таблетки есть такие?

– Можно, – сказал учитель. – И зависит это во многом от тебя… Не понимаешь?

Я вздохнул:

– Не понимаю…

Честное слово, я действительно не понимал Гамида Башировича! Впервые в жизни не понимал. Почему он не хочет признать мои заслуги? Разве не опаздывать на уроки – это легко? Разве так просто сдержать себя и не треснуть Исрапила, когда он кричит на весь класс: «Це модж»? А насчет роста – не буду же я тянуть себя за макушку?

– Ах, Гапур, Гапур, – снова повторил Гамид Баширович, – ты живешь легко, как птица… Твой знаменитый тезка – Гапур Ахри́ев – жил иначе. Знаешь, ему было всего восемь лет, когда он впервые взялся за чабанскую ярлыгу и погнал овец на пастбище! Он не чурался никакой работы: был с лошадьми в ночном, встречал коров и отводил их на баз, во время сенокоса носил косарям воду в тяжелых медных кувшинах…

– Вы хотите, чтобы я бросил школу и стал пастухом? – угрюмо спросил я.

– Нет, не хочу. – Гамид Баширович неожиданно улыбнулся, и я вдруг снова увидел перед собой того доброго и красивого человека, которого любил и которым восхищался. – Учись. Только серьезнее учись. С мыслью, что впереди тебя ждет большая и трудная работа. А сейчас ты живешь бездумно. Ты похож на щепочку: несет ее своенравный поток, а куда – неизвестно. Все у тебя получается «вдруг». Захотелось поиграть в футбол – стремглав за мячом. Захотелось дернуть Зару за косичку – дернул…

У меня уже были готовы слова, что Зару я за косички давно не дергал, но Гамид Баширович погрозил мне пальцем: помолчи, мол.

– Я не против шалостей, без них нельзя, – продолжал учитель. – Ты думаешь, в детстве я не дергал девочек за косы?

– А что, дергали? – изумился я.

– Дергал, – признался Гамид Баширович. – Еще как! Но уже в детстве я понял смысл известной русской пословицы: «Делу – время, потехе – час». Пора и тебе, Гапур, браться за ум. Не жди, пока годы сделают тебя мужчиной, – старайся уже сегодня быть им!

Я немножко подумал и сказал:

– Буду стараться, Гамид Баширович…

– Ладно, не стану больше задерживать тебя. Беги. – Учитель вздохнул. – Хотел поговорить с тобой об одном, а вышло – о другом… Расстроил ты меня своими тройками. В годовом табеле – две тройки! Стыдно! Вот с какими скверными отметками кончаешь ты пятый класс…

– Да исправлю я их! – поспешил заверить я учителя.

– Когда же?

– Завтра! – бездумно сказал я.

Гамид Баширович покачал головой.

– Завтра, – повторил он. – Разве мужчина дает обещание, если не может выполнить его? Вот об этом я тебе и говорил: прощайся с детством, начинай спрашивать с себя за каждое словечко, за каждый поступок! А сейчас тебе все просто, все легко… Один мудрец сказал: «Резвый конь плети не ждет». Слышал такое? Кто ленился год, тому не наверстать все в один день. Ах, Гапур…

Я молчал, не перебивал учителя. Что я мог ответить? Действительно, в годовом табеле у меня две тройки – по русскому и по рисованию. Действительно, я люблю футбол и готов все ради него отдать. А насчет Зары тоже правда – за то время, что мы вместе учимся, я ей, наверно, половину волос выдрал.

– Кстати, чем ты занимался на сегодняшнем уроке? – спросил Гамид Баширович.

Я чуть было не признался, что рисовал человечков. Но потом подумал, что это может обидеть учителя, и сказал:

– Писал.

– Что же ты писал?

– Мысли разные…

Гамид Баширович снова улыбнулся, только не всем лицом, а одними глазами.

– Интересно было бы почитать эти мысли, – сказал он и, кивнув мне на прощание, скрылся в учительской.

«ПРИНЯТО ЕДИНОГЛАСНО!»

«Амбарную книгу», в которой я все это пишу, принес мне дядя Абу.

Дядя работает в правлении колхоза главным бухгалтером. Он брат мамы, и поскольку папа у меня умер, считается в нашем доме главным.

А раз он главный – его надо слушаться!

За три дня до начала каникул дядя пришел к нам, чтобы серьезно поговорить со мной. Мама как раз была дома. Дядя показал ей взглядом, чтобы она оставила нас одних, и мама, нисколько не обидевшись, вышла.

– Ну, кянк[2]2
  Кянк (инг.) – мальчик.


[Закрыть], слушай меня внимательно, – заговорил дядя, насупив брови и сделав серьезное лицо. – Тебе недаром дали имя Гапур – ты должен стать большим человеком. А пускать это дело на самотек никак нельзя! Нужно уже сейчас рассчитать все по крайней мере на десять лет вперед… Улавливаешь мою мысль?

– Не улавливаю, – признался я.

Одной рукой дядя раздраженно потянул себя за ус, а другой – сделал в воздухе такое движение, будто крутил арифмометр. Он обычно делает это движение, когда его возмущает чья-нибудь непонятливость.

– Ой, – воскликнул дядя, – и чему вас только в школе учат! – Он наклонился ко мне: – Прежде всего надо подобрать хорошую, уважаемую профессию… У тебя есть что-нибудь на примете?

Я начал:

– Бабушка говорит, что мне нужно стать судьей…

– Это мне известно, – сказал дядя Абу. – Но я спрашиваю тебя, а не бабушку…

– Я хочу быть трактористом! – вырвалось у меня.

– Трактористом? – Дядя пожевал губами. – Тут есть свои плюсы. – Он задумался. Голос его понизился. Казалось, он спорит сам с собой. – Натуроплата? Это хорошо… Премии за экономию горючего? Тоже неплохо… С другой стороны – есть серьезные минусы…

Видно, минусов было больше, потому что дядя вдруг решительно хлопнул ладонью по столу:

– Нет!

– Значит, нельзя мне стать трактористом? – спросил я.

– Если б тебя звали Ахме́т, или Джамалди́н, или даже Магоме́т, ты мог бы стать кем угодно, хоть пастухом. – Дядя поднял вверх большой палец и погрозил мне: – Но тебя зовут Гапур! И имя это ты получил в честь славного революционера, председателя ингушского ревкома Гапура Ахриева! Твой знаменитый тезка дружил с Серго Орджоникидзе и Сергеем Мироновичем Кировым! – Дядя многозначительно посмотрел на меня и вдруг осуждающе качнул головой. – А с кем хочет дружить мой племянник? С трактористом Хола́ком, который еле-еле выполняет норму?..

Слова дяди показались мне убедительными. Не думайте, я так быстро не собирался отказываться от намерения стать трактористом. Но сейчас, когда дядя Абу вспомнил о Гапуре Ахриеве, я вдруг почувствовал в себе гордость, которая звала меня к большим и славным делам. В конце концов, почему бы мне не стать летчиком?

Да, наверное, я поспешил с выбором. Нужно искать для себя профессию, достойную имени Гапура.

– По первому вопросу все ясно, – сказал дядя. – Дополнений нет?

– Нет.

– Тогда приступим к голосованию. Кто за то, чтобы подобрать моему племяннику Гапуру самую достойную профессию? – Дядя поднял руку и взглядом пригласил присоединиться к нему. – А ты?

Я тоже поднял руку.

– Принято единогласно, – улыбаясь от удовольствия, сказал дядя. – Теперь второй вопрос… Слушай меня внимательно, кянк! Твое будущее начинается сегодня. Значит, уже сейчас ты должен наметить план своих действий и оценивать каждый свой шаг с точки зрения практической…

Тут я вспомнил слова, сказанные мне Гамидом Башировичем: «Прощайся с детством, начинай спрашивать с себя за каждое словечко, за каждый поступок…» Кажется, так говорил учитель. Вот удивительно, дядя будто подслушал его!..

– Улавливаешь мою мысль? – спросил между тем дядя Абу.

– Не совсем, – с тоской в голосе сказал я.

– Сейчас я все тебе объясню, – заговорил он, волнуясь и забыв на этот раз крутануть рукой воображаемый арифмометр. – Дай мне клочок бумаги…

Я вырвал лист из альбома для рисования и подал дяде. Он пощупал бумагу и досадливо поцокал языком.

– Видишь, какой ты непрактичный! Мне нужен клочок бумаги, а ты вырываешь целый лист из альбома… Сколько стоит альбом?

– Не помню. Там сзади написано. Я сейчас погляжу…

– Не надо, – остановил меня дядя. – Я знаю: тридцать девять копеек в новом исчислении. А сколько листов в альбоме?

– Посчитать? – встрепенулся я.

– Не надо, – снова остановил меня дядя. – Там сорок листов. В среднем выходит: лист – копейка, или, в старом исчислении, – десять копеек! И что же получается?

– Плохо получается, – попробовал угадать я.

– Правильно! – Взгляд у дяди Абу смягчился. – Отрицательный баланс получается! Лишний расход! Улавливаешь мою мысль?

«А все-таки дядя Абу жадина», – подумал я и сказал:

– Улавливаю.

– Сейчас я исчеркаю этот лист, и его придется выбросить, – продолжал дядя. – Разве это практично? Не спеши делать выводы: дядя Абу никогда не был скупым! Ну-ка, скажи, кянк, кто привез вам новую черепицу? Кто помог купить корову? Кто достал для тебя в Грозном эту красивую школьную форму? – Дядя ткнул жестким пальцем меня в грудь, а потом ударил себя в грудь. – Я! Но пойми меня правильно, кянк, я не о копейке болею – аллах с ней, с этой копейкой! Мне хочется, чтобы ты с малолетства обрел практичность, стал расчетливым. А для этого нужна такая же выдержка и такая же дисциплинированность, какие были у твоего прославленного тезки Гапура Ахриева! – Дядя помедлил. – Мы знаем: социализм – это учет. Ты тоже должен заняться учетом.

– А что учитывать?

– Что? Скажи мне, что ты сегодня делал? – ответил дядя вопросом на вопрос.

– В школе был. Потом на Сунжу бегал вместе с Сулейманом. Потом…

– Подожди, подожди, – заговорил дядя. – Смотри на мой рисунок…

Он придвинул к себе альбомный лист, вытащил из внутреннего кармана авторучку и быстро нарисовал какую-то штуковину, похожую и на заборчик, и на письменный стол со многими тумбами.

Вот как это выглядело:

Потом дядя обозначил каждое отделение. И вот что получилось:

– Так, – сказал дядя, любуясь своим рисунком. – Теперь сделаем разноску… Вчера было двадцатое. Месяц пятый – май… Год – тысяча девятьсот шестьдесят шестой. С одной графой все… Номер по порядку – первый… Далее. Сначала ты был в школе? Хорошо. В графе «Операция» запишем: учеба. Что у нас в «Приходе»? – Дядя взглянул на меня, ожидая ответа.

– Ничего, – сказал я.

– Как это – ничего? – выпрямился дядя. – Знания!

– Ах, знания…

Наконец-то я уловил дядину мысль и тут же постарался показать ему это:

– Дядя Абу, в графе «Расход» надо записать сто восемьдесят минут, правильно?

– Совершенно верно! – воскликнул дядя. – Только это не все. Перемены у вас были? Их тоже надо считать!

– А то время, что я в школу иду? – вспомнил я.

Дядя великодушно махнул рукой: что, мол, обращать внимание на мелочи!

– Ладно, – сказал я. – Тогда надо еще записать, что Исрапил залил мне тетрадь чернилами…

– Это можно, – согласился дядя. – А если нажать на этого Исрапила, чтобы он возместил стоимость тетради?

– Я его жал-жал, а он не возмещает…

Дядя вздохнул, переживая не то за меня, не то за новую запись в графе «Расход».

– Теперь дальше, – заторопился я. – Номер третий. В графе «Операция» пишем: бегал на Сунжу…

– А зачем бегал? – поинтересовался дядя.

– Просто так!

– Сплошной расход, и никакого прихода! – в отчаянии вскричал дядя.

– А еще ел чапилгаши[3]3
  Ча́пилгаш (инг.) – круглый слоеный пирог с картофельной начинкой. Иногда к нему подается подсоленный творог.


[Закрыть] у Сулеймановой матери, – вспомнил я.

Дядя задумчиво почесал подбородок.

– Это, пожалуй, приход… А расход?

– Расхода не было! – воскликнул я.

– Нет, нет, – спохватился дядя. – О пище говорить нечего…

Вскоре мы заполнили весь лист. И вот что вышло:

– Видишь, весь сегодняшний день как на ладони, – сказал дядя. – Подведем итоги. В «Приходе» у тебя «знания». Это хорошо, но мало… А сколько напрасных потерь? Испорченная тетрадка! Час безделья! Ушиб ноги! Теперь скажи сам: если жить так, как живешь ты, если заканчивать каждый свой день отрицательным балансом, – разве можно стать большим человеком? – Дядя покачал головой. – Нельзя! Ты должен свести непроизводительные затраты к минимуму. Ты должен идти к намеченной цели решительно и непреклонно.

Он встал. Я тоже поспешил соскочить со стула.

– Завтра я принесу тебе «Амбарную книгу», – сказал дядя. – Будешь ежедневно вести записи по прилагаемому образцу. А насчет выбора профессии для тебя – этот вопрос надо всесторонне обдумать… Посоветуемся с товарищами. – Дядя дернул свой ус, наказывая себя за ошибку. – То есть с бабушкой и мамой… Ну, кянк, берись за дело!

Похлопав меня по плечу, дядя вышел. Я последил за ним в окно. Он шагал, как на параде, – спокойно, уверенно, почти не сгибая ног. Ну прямо восклицательный знак, а не человек!

После ухода дяди я долго сидел за столом и думал. Что это на меня все ополчились? Гамиду Башировичу не нравится, как я живу. И дяде Абу не нравится. А бабушка – та последнее время совсем меня затюкала…

«Плохо», – вздохнул я.

Я даже с завистью подумал о тех, кто носит имя Ахмет и Джамалдин, к ним-то, наверное, меньше придираются!