Текст книги "Юбка с разрезом"
Автор книги: Агнесс Росси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)
Глава пятнадцатая
Миссис Тайлер догадалась, что моим посетителем был Алекс и хотела услышать, о чем он говорил. Ее раскладушка прогнулась под тяжестью наших тел. Сердце у меня громко и учащенно билось. Я сделала несколько глубоких вдохов, прежде чем заговорить, однако мой голос звучал для меня странно, отдаленно и неестественно. Мне казалось, что я слышу его в магнитофонной записи, на маленькой скорости с длинными паузами.
Через соседнюю дверь долетал испанский, повеяло сигаретным дымом.
Миссис Тайлер слушала мрачно и уныло, как человек, на глазах которого рушится чья-то любовь.
По ее лицу было видно, что она считает мое положение серьезным, понимает, что мой муж уходит к своей первой жене и семейная жизнь кончена.
Мне пришло в голову, что Алекс никогда не видел миссис Тайлер. Как могло случиться, что ей все известно?
* * *
Прозвенел звонок, и я обрадовалась. Наконец-то можно выйти отсюда, встать и идти. Так хорошо снова пройтись, сосредоточиться на шагах, своих и чужих. Я успокоилась, как вдруг почувствовала что-то неприятное между лопаток, как будто меня укололи. Оказалось, прямо за нами шли две проститутки. Я не думала, что это испугает меня так сильно. Я спиной чувствовала свою незащищенность, уязвимость. Они говорили по-испански, и я была уверена, обо мне.
На завтрак дали сандвичи, запеченные с сыром, бледные и масляные. Их слишком рано сняли с противня. Маргарин растаял, а хлеб не успел подрумяниться. Нужно исхитриться есть с разбитой губой. Как только я забыла о ней, появился вкус крови во рту. Чтобы не откусывать от всего сандвича, я разломила его на кусочки. Из пластиковых ведер для отбросов пахло помоями, в воздухе смешался запах прокисшего молока, сгоревшего кофе и гнилых фруктов.
В столовой оказалась одна из надзирательниц, которая меня била. Во рту пересохло, лицо горело. Это была белая с косами. Она стояла под часами и жевала с открытым ртом жвачку. Ее вытравленные до желтизны волосы казались безжизненными, кожа пористая, неровная, толстые руки скрещены на груди.
– Что? – спросила миссис Тайлер.
Я хотела ответить, а потом испугалась, что она повернется посмотреть и привлечет внимание надзирательницы. Я сделала знак головой, чтобы она молчала.
Надзирательница изучала толпу. Ее маленькие свиные глазки обследовали каждый столик. Я подняла ногу и взглянула на коленку. Вчера лицо у этой надзирательницы пылало. Почерневшие зубы сломаны, из-за этого она шипела, как обезумевшая мамаша с ремнем в руках.
Я почувствовала, как ее взгляд остановился на мне.
Черт! Зачем миссис Тайлер говорила обо мне со своим адвокатом? Может, он и устроил всю эту мерзость с начальником тюрьмы. Может, эту с косами и наказали бы, а теперь я одна должна за все расплачиваться. Зачем миссис Тайлер суется не в свои дела? Мне захотелось вернуться в камеру.
А если она опять пойдет за мной? Она со своей подружкой подстроит что-нибудь, чтобы выставить меня как нарушительницу порядка. Что может помешать им вывести меня ночью из камеры?
Где та, хорошая надзирательница? Я подняла глаза, и эта, с косами, уставилась прямо на меня. Она смотрела злобно, оттянув нижнее веко указательным пальцем. Я всеми пальцами ущипнула себя за бедро, так и держала, сжимая все сильнее.
Миссис Тайлер проговорила, почти не открывая рта:
– Только не смотри на нее, Рита, милая. Я не оставлю тебя ни на секунду. Если она попробует разделить нас, я буду кричать караул. Я потребую встречи с начальником тюрьмы.
Начальник тюрьмы. Замечательно! Где он был вчера?
Сейчас надзирательница приближается ко мне. Что делать? Во всем, на что, мне казалось, я имею право, теперь не уверена. Расплакаться? Показать лицо в синяках: «Смотри, что ты сделала?»
Миссис Тайлер наступила мне на ногу под столом.
Эта, с косами, уже в двух ярдах от меня и продолжает идти. Я вижу ее косолапые ноги в черных фирменных, как у полицейских, туфлях, белые носки болтаются вокруг толстых щиколоток. От нее отвратительно пахло, как будто она не переставая потеет под своей мерзкой униформой.
– Ты недурно выглядишь, Рита, – сказала она. – А как другое чучело выглядит?
– Пожалуйста, оставьте меня в покое, – попросила я.
Она открыто, прямо мне в лицо, передразнила меня гнусавым голосом, кривя рот и с издевкой покачивая головой: «Пожа-а-алуйста, оставьте меня в покое».
Надзирательница сделала стремительное движение в мою сторону, я шарахнулась от нее и полетела назад, ударилась плечом об стену. Она забавлялась, продолжая гнусно улыбаться. Руки опущены. Я никогда не слышала, чтобы так смеялись. Это был безжизненный смех, совершенно безжизненный, и в то же время живой и энергичный, как визг тормозов или треск огня. Энергичный.
Глава шестнадцатая
Рита не захотела идти со мной на прогулку. Я спросила ее как можно вежливее. Она покачала головой в знак отказа, движения ее были замедленны.
Все, что произошло в последние двадцать четыре часа, казалось, сломило ее. Но я не хотела оставлять ее одну, и вот мы по-прежнему сидели бок о бок на теплой земле, опершись спинами об изгородь. Рита то и дело заправляла волосы за уши. Руки дрожат, рот открыт. Она слабо покашливает, словно глубоко в груди что-то ей мешает.
Сегодня намного жарче и более влажно. Ни одного пятнышка тени. Полуденное солнце нещадно палит. Я чувствую, что лицо сгорит от таких лучей. Ритина футболка на груди и под мышками потемнела от пота. Кажется, ее мучит жажда. Не плохо бы ей стакан воды.
– Завтра в это время мы будем на свободе, – сказала я.
Рита плотнее прижала колени к груди.
Две проститутки сидели с другой стороны изгороди. Более оживленные, чем все остальные, они не выглядели поникшими, может быть, в силу своей молодости. Они курили и посматривали на нас, больше на Риту. Одна из них что-то комментировала. Вчера я опускала глаза или отводила взгляд в сторону. Сегодня смотрела на них так же пристально, как и они.
Рита взглянула на проституток, потом на меня и спросила:
– Вы знаете, что это шлюхи? Да?
– Конечно, знаю.
– Они из соседней камеры. Я видела их, когда шла после свидания с Алексом. Крутые телки. С ними нельзя враждовать. – Она легла щекой на колено и проворчала: – Хватит вам на них пялиться.
– Я ничего не делаю. Это они пялятся на нас.
Проститутки двинулись в нашу сторону. Они были в коротких юбках, леггенсах, на высоких каблуках. Эта одежда – неотъемлемая часть их тяжелой работы. На маленькой были игрушечного размера красные туфли на четырехдюймовых каблуках. Когда видишь такое в магазине, всегда удивляешься, кто их покупает.
Они занимаются сексом за деньги, – подумала я. Видя неестественную походку маленькой, я представила ее под тридцатью, сорока, пятьюдесятью мужчинами в течение многих часов. Это убийственно. У нее внутри, должно быть, все такое дряблое, как вареная лапша. Что останется от цыпленка, если его вынуть из супа? Я все думала, как это у нее началось. Как случилось? У нее большие миндалевидные глаза и длинные ресницы. Я представила эти глаза, распахнутые в темноте, и ее сосредоточенность на движениях мужчины. Другая, в леопардовых колготках, шла с открытым ртом, раскрасневшаяся от жары. Мысленно я видела ее склонившейся над передним сиденьем машины, в то время как мужчина расстегивает свои брюки.
Они остановились почти рядом с нами, готовые приблизиться. Не сговариваясь, мы с Ритой выпрямились. Я нашла глазами ближайшую к нам охранницу. Маленькая проститутка сказала что-то по-испански, и они прошли мимо. Я почувствовала, как Ритино напряжение слабеет, и она снова уходит в себя.
Если ночью не спадет жара, в камере будет душно. Я давно так не страдала от жары. Пожалуй, только в детстве. Я вспоминаю, как мы с Маржи лежали на нашей двуспальной кровати, и я толкала ее, если она прикасалась даже пальцем ноги. Помню, как я переворачивала подушку и старалась заснуть, пока еще не нагрелась прохладная сторона.
Завтра в это время я буду подъезжать к дому, поставлю в гараж машину и с черного входа пройду в кухню. Я представила тишину в доме, прохладу.
Первое, что я сделаю, приму душ. Это будет самый долгий душ в моей жизни. Десять лет назад мы кое-что переделывали в доме, и ванна стала единственным местом, где я позволила себе излишества. Она больше любой детской комнаты, перед входом – вестибюль с туалетным столиком, велосипедный тренажер, медицинские весы и три зеркала, как в примерочной универмага. Унитаз спрятан в маленькой нише. Гигантская ванна стоит на возвышении в нише напротив окна, которое выходит в лес. «Комната для двоих», – так сказала моя сестра, увидев ванную. Этим она сильно смутила мою девятилетнюю дочь, которая стояла в дверях. Как большинство хорошеньких женщин, пользовавшихся успехом в молодости, Маржи стала вести себя совершенно непристойно в зрелом возрасте. Она привыкла к определенного рода вниманию, которое теперь ей давалось с трудом. У меня никогда не было возможности наслаждаться ванной так, как я хотела, когда задумывала ее. Я всегда чувствовала себя здесь несколько неловко. Но сегодня, я знаю точно, как только окажусь дома, сразу залезу в ванну, запущу этот чертов джакуззи, и меня не будет волновать соседство воды и электричества.
Когда дочери было шестнадцать лет, у нее была подруга постарше, Лаура. Высокая, красивая девушка, которую как-то пригласил футболист. Они давно встречались. Дочь прислуживала Лауре, когда та готовилась к свиданию. Меня покоробило, что Сьюзен на вторых ролях. Ей никогда не звонили мальчики. Лаура заявила, что пока не измылит под душем весь кусок мыла, она не выйдет. Я смотрела на мрачно кивнувшую в ответ Сьюзен, вспомнила себя и сестру тридцать лет назад. Я не знала, что пожелать своей дочери.
Рита потерлась спиной об изгородь и закрыла глаза. Она глубоко дышала, плечи у нее немного дрожали, будто после плача. Это почему-то опять напомнило мне о детях.
Что сказала бы Сьюзен, увидев сейчас меня? Она, конечно, ужаснулась бы. И правильно! Испугалась бы за меня и оскорбилась.
Я упорно избегала размышлений о том, что мое воровство не прошло бесследно для детей. Я всегда думала, что они ничего плохого не сделают, потому что у них есть деньги. В чем-то я завидовала им: они богаты, к ним относятся с уважением, они считают благополучие нормой. С одним качеством, которое было свойственно всем четырем, я никак не могла примириться – с их отчужденностью. Все четверо были замкнутыми, держались в стороне. Наш дом относился к разряду тех домов, покой и безопасность которых были очень непрочны. Я была причиной всего. Я, не отдавая себе в этом отчета, учила детей осторожности.
Я как двойной агент. Большую часть времени заботилась о том, чтобы семья держалась на плаву. Я была тем, кто всегда под рукой, чья работа – следить за продуктами в холодильнике, за чистыми полотенцами в ванной, поддерживать огонь в домашнем очаге. Я ходила на их матчи по сокко, водила их к ортодонту, заботилась, чтобы университетские заявления были отправлены вовремя. Я не ложилась спать, если их не было дома поздно вечером. Порой заболевала от волнения в такие ночи.
И все это время жила своей привычной тайной жизнью, если не считать тех моментов, когда завеса тайны приоткрывалась. Когда меня ловили, Джон приходил в ярость, кричал, потом все успокаивалось. Джон-младший, хороший мой мальчик, с беспокойством смотрел на новый ремень или вазу с цветами. Ему было интересно, что происходит. Когда Дэвиду было одиннадцать, он упал с дерева и сломал руку. Я в то время была в психиатрической клинике в Коннектикуте. К моменту моего возвращения гипс был грязный, весь покрытый надписями. «Чешется, – сказал он мне, – сильно чешется». Я показала ему, как можно вязальной спицей почесать те места, которые не достать пальцами. «Нет, – сказал он мне в ответ, – ты не должна волноваться из-за этого». Больше он никогда не делился со мной своими трудностями.
Вернувшись в камеру, Рита сразу легла в постель. Я умылась, намочила конец полотенца и протерла шею, руки, подмышки, подержала запястья под краном. Моя мать уверяла, если поставить пульс под холодную воду, будет прохладнее всему телу. Есть здесь хоть какая-нибудь вентиляция?
Я причесалась, но лак решила не доставать, чтобы не потревожить Риту. Она лежала на спине, не читала, не спала и все время молчала. Одной рукой прикрывала губы, а другой поглаживала живот.
Из-за жары в камере пахло, как в общественном туалете. На стене выступила сырость, простыни влажные на ощупь.
– Мясо, жаренное на вертеле, – сказала женщина за стойкой. На тарелке лежал кусок мяса в желатине. Рита не прикоснулась к нему. За два часа она не произнесла ни единого слова, все время закрывала рот руками. Она где-то витала, она есть, и ее нет.
Я скучала без нее, но ее больше волновало то, что происходило у нее внутри.
– Постарайся что-нибудь съесть, Рита. Будет голодно ночью, если не поешь. Выпей молока, в конце концов.
Она не слышала меня, нервно выбирая виноградинки из фруктового салата. Глаза блуждали по комнате, она искала ту, белую надзирательницу.
Мы в последний раз посетили комнату отдыха. Обычная суматоха у телефона. Рита остановилась, засунув руки в карманы брюк. Со всех сторон спешили женщины. Рита смотрела, как выстраивается очередь, у нее задрожал подбородок.
– Ты можешь позвонить кому-нибудь еще, одной из сестер, – посоветовала я.
Она тяжело засопела и покачала головой.
Мы сели на пол, опершись спиной о стену, мое колено касалось Ритиного.
По меньшей мере лет двадцать я ни с кем так не разговаривала, как с Ритой. Скрытность стала моей второй натурой. Как можно иначе, если твоя жизнь – две несоприкасающиеся реальности. Но в Рите было такое, что вызвало меня на откровенность. Беспокойная и колючая, она сама себе была врагом. Ей были незнакомы элементарные правила приличия.
Я всегда считала, что все мои горести касаются только меня. Одна из причин, по которой я вышла замуж за Джона, – мое убеждение, что он не будет лезть в душу. Я не хотела быть одинокой, но хотела внутренней обособленности.
Сегодня воскресенье. Вероятно, Джон дома. Он встал, приготовил завтрак, просмотрел первую страницу «Таймс», прочитал разделы бизнеса и спорта. Вытирая испачканные типографской краской руки, осмотрел кухню и подумал, чем бы ему сегодня заняться.
Часто, оказавшись один дома, он надевал рабочие ботинки и хлопчатобумажные брюки и выходил на прогулку по нашим владениям. Я узнавала об этом из его рассказов. Когда я возвращалась откуда-нибудь, он говорил, в каком месте изгородь, разделяющая нас с соседями, нуждается в починке, или просил пригласить садовника подрезать яблони. А в такой теплый день, как сегодня, я просто не сомневаюсь, что он вышел с проверкой. Я представляю, как Джон, в рубашке с короткими рукавами, один в лесу подбирает банки из-под пива. Их оставляют подростки, забирающиеся к нам по ночам. Я закрываю глаза и вижу его лицо, спокойное и сосредоточенное на своем занятии.
Я положила руку Рите на колено и сжала его.
– Я отлучусь. Ты посидишь одна? Я ненадолго.
Я подхожу к телефону и занимаю очередь. В ушах звон. Сердце вырывается из груди. Господи, я много бы дала, чтобы телефонистка не вмешивалась. Мне и без того нелегко звонить. Ее вмешательство – такое же наказание для меня, как и само тюремное заключение.
Не успела я закончить эти размышления, как подошла моя очередь.
Трубка теплая. Я медленно нажимаю на кнопки.
Он ответил после первого гудка.
Даже телефонистка удивилась.
– Джон, это я.
Глава семнадцатая
Рита смотрела, как я возвращаюсь. Она улыбалась. Я почувствовала смущение и неловкость. Джон сказал, что завтра он уедет из офиса сразу после ланча и будет дома рано. «Давай пообедаем вдвоем», – предложила я. Выходит, я назначила свидание своему мужу.
Я села на прежнее место рядом с Ритой. Она повернулась, насмешливо посмотрела на меня и сказала: «Браво!» и больше она ничего не сказала, наблюдала за проститутками, которых мы видели во дворе вчера. Они сидели перед телевизором. Одна смотрела на нас скорее любопытным, чем вызывающим взглядом.
– Она хорошенькая, – заметила Рита, – та, маленькая.
– Трудно сказать. Она так сильно накрашена.
– Нет. У нее красивые глаза.
– Она, кажется, сообразительная. Намного сообразительнее той, другой.
Одна проститутка легонько толкнула локтем другую. Они встали и пошли к нам. Остановились рядом с нами, совсем как во дворе. Маленькая придвинулась на шаг, всматриваясь в Ритино лицо, провела пальцем по своей нижней губе и спросила:
– Что с тобой случилось?
– Вчера меня избили две надзирательницы.
– Не врешь?
– Не вру.
Проститутка присвистнула:
– За что?
– Я не повесила трубку, когда они велели.
Теперь уже присвистнули обе.
Мы с Ритой переглянулись. Я решила быть осторожной, чтобы в корне пресечь их агрессивные намерения, но их поведение, как ни странно, казалось дружелюбным. Получилось, что просто встретились две пары.
– Мы решили, что тебе это сделал твой старик, а потом ты его ударила ножом или подожгла дом, поэтому и оказалась здесь, – сказала старшая.
Маленькая посмотрела на нее уничтожающим взглядом, совсем как жена на мужа, когда он говорит лишнее.
Рита покачала головой:
– Ты видела в столовой надзирательницу, высокую блондинку? Это она и есть.
– Не имею понятия, – сказала старшая. – Напоминай мне держаться подальше от телефона, – засмеялась она и посмотрела на подругу, надеясь на одобрение.
– Заткнись, Маделин, – оборвала ее маленькая. – Почему ты всегда такая тупая?
Удрученная Маделин теребила колготки. Она поняла, что все испортила, снова промашка. С мрачным видом подняла блузку и достала из-за пояса пачку «Коллз», закурила. По ее взгляду я догадалась, что она считает наше положение одинаковым: я для Риты то же, что она для своей острой на язык подруги. Она предложила мне сигарету. В ответ я покачала головой.
Между тем Рита и маленькая были целиком заняты друг другом. Между ними возник явный, исключающий чье-либо вмешательство магнетизм. Они были похожи на двух столкнувшихся на улице собачек или на двух трехлетних малышей в проходе супермаркета. Они осторожно присматривались друг к другу.
– Меня зовут Луз, – представилась маленькая проститутка вкрадчивым голосом. – А ее – Маделин.
– Меня – Рита, а это миссис Тайлер.
– Миссис кто?
– Тайлер.
– Неважно, сказала Луз. Она сидела напротив Риты на корточках, расставив колени, как индианка. Юбка была очень короткая. – Вы с ней давно здесь? – спросила она.
– С пятницы, – вмешалась я, потому что до сих пор молчала, а теперь не хотела выглядеть недоброжелательной или враждебной. – Мы выходим завтра.
Луз повернулась и так посмотрела на меня, будто раньше не замечала и только сейчас с удивлением обнаружила мое присутствие.
– А что вы сделали? Если вы не имеете ничего против моего вопроса.
– Воровство, управление автомобилем в нетрезвом виде, – ответила я, показав на себя, а потом на Риту.
– Приставание к мужчинам, приставание к мужчинам, – проговорила Маделин, ткнув большим пальцем себя в грудь, а после показала на Луз.
Луз с подчеркнутой презрительностью посмотрела на Маделин, хихикнула и сказала:
– Ruta.
– Ruta sucia, – отпарировала Маделин, и ее круглое лицо расплылось в улыбке.
– Это значит шлюха, – перевела Луз, доверительно наклонившись к Рите. – Грязная шлюха.
Рита с улыбкой кивнула, трогая свою нижнюю губу. Я видела, что Луз заставила себя сказать это. Я вдруг представила Риту в роли старшей сестры. Ей нравится вытирать носы.
– Сколько тебе лет? – спросила Рита, закинув голову, как петух перед боем, и искоса посмотрела на Луз. Голос был ласковым и в то же время ворчливым.
– Мне? – переспросила Луз. – Двадцать.
– Врунья. Тебе не двадцать.
– Мне девятнадцать, – поправилась Луз.
– Ты дерьмо, – сказала Рита с насмешкой и отвернулась.
– Не твое собачье дело, сколько мне лет.
Луз отвернулась в другую сторону, проводя языком по зубам.
Рита вытянула перед собой ноги. Она в момент оценила ситуацию, поняла, что надо делать, легонько ударила Луз по колену.
Луз вздрогнула.
Маделин сидела выпрямившись.
Я подумала: господи, чем это кончится?
Луз прищурилась, глядя на Риту. Улыбнулась и сказала:
– Ты дерьмо.
– Нет, это ты дерьмо.
Все ясно, я вздохнула свободнее. Они препираются, как подростки, шпыняют друг друга, потому что нравятся друг другу.
Луз подобрала спичку и швырнула в Риту, спичка отскочила от Ритиной ноги.
– Сколько тебе лет? – спросила Луз.
– Двадцать семь.
– У тебя есть дети?
Рита покачала головой.
– Правильно. И не надо, а то будут говно, как ты. А Тайлер, у нее есть дети?
– Почему ее не спросишь?
– У вас есть дети, Тайлер?
– Да.
– Сколько? Много?
– Четверо, три сына и дочь.
– Это правильно. Это хорошо. Вы красивая даже в тюрьме. Чего не скажешь об этой. – Луз кивнула на Риту.
Рита рассмеялась. Замешательство, испуг, уныние исчезли без следа. Она стала оживленной и привлекательной, какой я ее ни разу не видела. Она изменила свою позу. Лицо потеплело от какой-то мысли. Она наклонилась к Луз, будто собиралась дать ценный совет.
– Разреши кое-что объяснить тебе, – начала она.
– Нет, спасибо, – прервала Луз. – Лучше я кое-что объясню тебе, милая. Все-таки на моем лице нет таких следов, как на твоем. Ты все делаешь неправильно. Всякому понятно. Знаешь, как я называю таких как ты? Loca. Чокнутая девушка. Чокнутая леди. Ты понятия не имеешь, как надо себя вести, и это сразу видно. Так что ты мне ничего полезного рассказать не можешь.
Ритина высокомерная насмешливость исчезла.
– Я пережила два тяжелых дня, – сказала она. – Было много всего.
– Например? Что с тобой случилось, loca?
– Меня избили – это первое. И еще от меня ушел муж.
– От тебя ушел муж? Пока ты в тюрьме? Откуда ты знаешь?
– Не твое собачье дело.
Луз усмехнулась, протянула руку к Маделин за сигаретой и, выпустив дым, с разочарованно-философским видом, сказала:
– Я была уже замужем. Меня это не интересует.
Маделин посмотрела на меня и покачала головой. Казалось, Луз не должна была этого заметить, она смотрела на Риту, однако заметила. Из нее мог бы получиться отличный полицейский.
– Да, я тоже была замужем, Маделин, – сказала она резко. – До того, как мы познакомились. Поэтому закрой свой жирный рот.
Маделин широко раскрыла глаза и опустила голову. Я похлопала ее по руке.
Прозвенел звонок, и мы начали строиться: Рита и Луз впереди, мы с Маделин сзади. Луз была по плечо Рите. Волосы у нее, густые и вьющиеся, блестели от геля для укладки. Стук высоких каблуков о гранитный пол разносился по коридору.
– Тяжело идти на таких каблуках? – спросила Рита.
– Лучше, чем в тех ужасных тапочках, которые у тебя на ногах.
Маделин улыбнулась мне. Мы похожи на двух матерей, чьи трудные девочки-подростки весело болтают, а матери счастливы от этого.
У входа в нашу камеру Луз сказала:
– Постарайтесь, чтобы между завтраком и обедом не произошло какой-нибудь трагедии, Рита.
– Не волнуйся, Луз, – ответила Рита.
Нам еще предстояла ночь. Последняя ночь. Рита сидела на раскладушке, опираясь на вытянутые за спиной руки. Казалось, она пришла в себя и теперь ей намного лучше. Она улыбнулась в сторону камеры Луз и Маделин и покачала головой. Определенно, кризис миновал. Может, ночь будет не такой тяжелой: разморенные жарой, сразу уснем.
Из соседней двери появилась маленькая ручка с оранжевым лаком на коротко подстриженных ногтях, помахала нам:
– Эй ты, там, чокнутая? Скучаешь по мне?
