Текст книги "Юбка с разрезом"
Автор книги: Агнесс Росси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 12 страниц)
Глава четвертая
Раздался звонок, громкий и протяжный. Я спиной ощутила его вибрации. «Наверное, пора завтракать, как вы думаете?» – сказала миссис Тайлер. Я захлопнула книгу и стала смотреть через решетку, когда кто-нибудь появится, чтобы выпустить нас. Мимо потоком шли женщины. Одна из них – она была в узкой голубой форменной юбке и прихрамывала – отперла дверь. Мы с миссис Тайлер в один голос сказали: «Спасибо».
В холле, в толпе женщин, я чувствовала себя под защитой миссис Тайлер. Может быть, я здесь не на месте, но она, с мягким взглядом голубых глаз, в своих теннисных тапочках из «Треторна» – явно с другой планеты…
Помещение столовой было громадным и мрачным. Оно напоминало гигантскую пещеру, здесь даже кружилась голова. Барри говорил, что соотношение мужчин и женщин среди заключенных – двадцать к одному. Во всех местах общего пользования: в столовой, во дворе, в рабочем помещении – могли уместиться одновременно до тысячи человек. Пятьдесят женщин едва заполняли один угол. У каждой двери стояла охрана.
Перед раздачей я пропустила миссис Тайлер вперед. Она подала мне поднос, другой взяла для себя. Нам дали кусок мяса, картофельное пюре, белый хлеб с маргарином и апельсиновый напиток. Я выбрала один из свободных столиков, их было около десятка. Миссис Тайлер предложила мне свой пакетик с кетчупом, который я с благодарностью приняла. Еда была чуть теплая и водянистая.
Барри говорил, что среди обитателей окружной тюрьмы есть хорошие и плохие люди, арестованные за бродяжничество или мелкое хулиганство, и здесь же уголовники и рецидивисты. «Вам лучше на время потерять ощущение реальности, – сказал он. – Так вы хоть в какой-то степени себя обезопасите». В окружную тюрьму попадают подследственные, некоторые из них сидят месяцами, порой даже годами, из-за того, что не могут внести залог. Чаще всего людей сажают за наркотики – за хранение и продажу. Встречаются проститутки, которые обычно крутятся на стоянках грузовиков или в дешевых мотелях, это завсегдатаи тюрьмы.
– Ничего никому не рассказывайте, Рита, – говорил он. – Думайте, что вы крутая. Но поверьте, по сравнению с девочками из «округа» вы сущий ангел. Что бы ни произошло – молчите. Тюрьма не шутка. Там могут здорово обидеть.
Сначала я не поднимала глаз, но потом убедилась, что на нас с миссис Тайлер никто не обращает внимания. Несколько женщин мрачно уставились в тарелки с едой, но большинство было занято разговорами. Они говорили, говорили и говорили. Рассказывали о своих родственниках или знакомых, пытаясь передать их голоса. Выразительно жестикулировали, кивали головами. Я никогда не думала, что всего пятьдесят женщин могут наделать столько шуму.
Многие старались приукрасить свою внешность: тени, тушь, румяна, лак на ногтях, лак на волосах, подведенные губы. Мне это казалось странным, хотя удивляться было нечему. Возраст этих женщин выдают не только руки, но и обилие косметики на лице.
Опять звонок. Мы строимся и всем стадом идем в комнату отдыха. Большой телевизор в углу, вокруг в беспорядке металлические стулья, некоторые перевернуты. Три платных телефона, к каждому тянется вереница женщин, похожих друг на друга, как близнецы. На стене рядом с телефонами масляной краской небрежно написаны правила. Виднелись подтеки от кисточки. «Дожидайтесь своей очереди. Разговор оплачивается на другом конце. Продолжительность разговора не более трех минут». Многие превышали отпущенное время и вешали трубку только тогда, когда надзирательница хватала их за руку и говорила: «Пошли».
Наконец подошла моя очередь. Я набрала номер. Четыре, пять, шесть гудков… В тот самый момент, когда телефонистка предложила перезвонить попозже, Алекс снял трубку. При звуках его голоса у меня задрожали колени.
– Рита? – спросил он.
Он беспокоился за меня, он рад моему звонку!
Мне хотелось не торопясь рассказать, что со мной все в порядке, что тюрьма не такая уж и страшная штука. Но нежность, с которой он произнес мое имя, отозвалась болью в сердце. И я начала с главного.
– Где ты был прошлой ночью, Алекс?
– Что?
– Я хочу знать, где ты был прошлой ночью?
– Уехал.
– Уехал куда?
Просто уехал. Рита, с тобой все в порядке? Как ты там?
– Ты был с Ли, да, Алекс?
– О чем ты говоришь? Мы с Джерри поехали выпить пива.
– Лжешь. Я знаю, что ты лжешь. – Молчание в трубке. Было слышно, как работает посудомоечная машина. По радио – оно в углу на кухне – транслировался бейсбольный матч.
– Я не спала, Алекс, когда ты приехал в тот день поздно. Слышала, как ты звонил. Кому ты звонил?
– Не время сейчас об этом, Рита. Можешь понять?
– Нет, не понимаю. Почему ты не хочешь ответить?
Опять тишина. Надзирательница щелкнула пальцами, направляясь ко мне. Мои три минуты вряд ли истекли, но я, конечно, не буду с ней спорить.
– Послушай, Рита, – сказал Алекс, – будь там осторожнее. Береги себя. Ладно?
Я ходила вдоль стены, скрестив на груди руки. Теряю Алекса? Или уже потеряла его? Сердце мое налилось тяжестью. Алекс человек крайностей, он и твой, и не твой. Он может быть жестоким. При мысли, что мне суждено остаться одной, я сжалась. Трудно было представить себя в маленькой квартирке, где придется коротать долгие дни. Смогу ли я быть спокойной, если все раздражает вокруг?
Миссис Тайлер сидела у темной стены, там же, где я ее оставила. Она старалась изобразить доброжелательное равнодушие. Точно так же и я сделала бы, если бы она оставила меня в этой толпе. Всем своим видом она как бы говорила, что поглощена только собой, и окружающие ее не волнуют. Как только я подошла, она похлопала рукой по свободному стулу рядом.
Я села и тяжело вздохнула. Что в эту минуту делает Алекс? Наверное, после нашего разговора он вышел во двор и стоит, засунув руки в карманы. Смотрит в направлении тюрьмы. Надеется, что у меня хватит здравого смысла вести себя здесь как надо. Когда же он поймет, что из-за жалости ко мне становится нерешительным, то подумает, что, черт возьми, сама во всем виновата.
– Ну, что, дома все в порядке, Рита? – спросила миссис Тайлер.
Я хотела ответить вроде того, что все в порядке. Но когда повернулась к ней, то увидела – это была не просто вежливость. Ее глаза светились добром и любопытством. «Черт возьми, – сказала я себе, – она намного старше меня, давно замужем. Может что-нибудь посоветует».
– Кажется, у мужа роман с его бывшей женой.
Миссис Тайлер не изменилась в лице. Она передвинула свой стул поближе к моему и ждала, что я расскажу дальше.
Я поймала себя на мысли, что еще никогда не рассказывала людям все, как есть. Теперь мне захотелось рассказать правду.
Глава пятая
Это давняя история, миссис Тайлер. Даже не знаю, с чего начать. Многие месяцы я не в себе. Со мной что-то неладное, и я не знаю, что это такое. Раздражаюсь, даже бываю жутко злая; а на кого или на что, сказать не могу. Боюсь, может, я помешалась. Может, это клинический случай, вроде депрессии. Или нарушение обмена, и мне нужно регулярно принимать литиум или, как его там, либриум. Может, это у меня постманиакальный синдром, черт его знает.
Несколько недель до ареста были особенно тяжелыми. Жить со мной стало невыносимо. Алекс может подтвердить. Я взрывалась по всякому пустяку. Если он оставлял белье на полу в ванной или прикрывал глаза во время разговора со мной, я вопила, кричала, уходила из дома. Я просто сама все портила. Часа через два начинала чувствовать вину; и мне хотелось повиниться, взять Алекса за руку, придвинуться поближе к нему на диване.
Как узнать, когда начинается нервный срыв? Было ощущение, что во мне живут два человека: жена и мегера. Но ни одна из них не была мной.
– Что с тобой случилось, Ри? – спрашивал Алекс. – Что происходит?
Мне нечего было ответить.
Хуже всего было по ночам. Я рано засыпала, а потом в два или три часа ночи просыпалась. Спускалась вниз и пробовала читать. Выходила подышать, прогуливалась, надевая поверх пижамы одежду Алекса. Он ее везде разбрасывал.
Однажды ночью ходила взад-вперед по улице, в пижамных штанах и рубашке Алекса, от них пахло потом и одеколоном. Никогда за последние месяцы я не ощущала близость Алекса так остро, как теперь, в этой рубашке. Мне захотелось, чтобы он оказался рядом.
Остановился полицейский и спросил, все ли со мной в порядке. Я знала, что в такой одежде выгляжу нелепо и ответила, что ищу свою кошку. «Она исчезла два дня назад, – сказала я ему, – и дети по ней скучают». Он поинтересовался, как она выглядит. Я ответила, что она «тэбби», хотя не представляла, что это значит, знала только: есть такая порода кошек.
– Садись, – сказал он. – Мы включим фары.
Мы с ним исколесили вдоль и поперек несколько улиц. Фары высвечивали небольшие пространства, зато ярко. Полицейский заглядывал даже в мусорные баки рядом с частными домами. Мне было стыдно за ложь. Зато так здорово было сидеть на переднем сиденье полицейской машины. Вы сидели когда-нибудь? В полицейской машине? Они правда отличные. Оказывается, что они оснащены лучше обычных. Там есть автоматическое оружие и портативный радар, внезапно в полной тишине раздается голос диспетчера. Кошка, которую мы искали, не существовала. Ну и что? Зато мы осмотрели абсолютно все.
Минут через двадцать, или около того, полицейский сказал, чтобы я не волновалась, потому что кошки всегда возвращаются.
– Она, наверное, неплохо проводит время.
Он подвез меня к дому. Я бы предложила ему яичницу и чашку кофе. Но не могла же я сказать Алексу, если он проснется, что мы с офицером таким-то искали нашу кошку Марту. Я придумала это имя для правдоподобия, чтобы звать во время поисков.
За несколько недель до ареста я проснулась в три часа ночи. В окно спальни ярко светила луна. Алекс всегда закрывает ставни, когда идет спать, а тогда он забыл. Вся комната была залита серебряным светом. Вместо того, чтобы встать и спуститься вниз, я повернулась к Алексу и стала на него смотреть. Глядя на него спящего, спрашивала себя, долго ли он пробудет со мной. Сколько я смогу еще терпеть?
Я погладила его брови указательным пальцем и поцеловала в нос. Если этот брак для тебя что-то значит, сказала я себе, веди себя, как сейчас. Я потерлась лбом о грудь Алекса, дотронулась ногами до его ног. Он обнял меня за талию и скоро я снова уснула.
Несколько дней после этого я вела себя лучше некуда. Старалась улыбаться, когда он приходил вечером домой, расспрашивала, как прошел день, а после ужина смотрела с ним телевизор. Мы вместе шли спать. Я первая начинала секс, хотя раньше слишком редко это делала, но теперь мне хотелось быть как можно ближе к Алексу. К несчастью, его с трудом удавалось растормошить.
Что и говорить, он не отвечал на мою чистосердечную привязанность. Он был скуп на чувства, отплачивая мне за предыдущие недели или, может, не очень доверяя моей появившейся сердечности.
Утром в день ареста я надела юбку, купленную несколькими днями раньше, Алекс ее не видел. Она была кофейного цвета, короткая, намного короче моей обычной длины, сзади был разрез. Еще надела шелковую блузку, новые колготки и лучшие туфли на трехдюймовых каблуках. У меня красивые ноги. Алексу они страшно нравятся. Сейчас мне кажется пустым и глупым, что пыталась добиться благосклонности Алекса, напоминая ему, какая я привлекательная и сексуальная женщина. Своей жизнерадостностью я не завоевывала его внимания. Может, для этого нужны шестидюймовые каблуки?
Проходя по кухне, я смутилась при мысли, что заигрываю с Алексом. Он поднял глаза от тарелки с кашей и сказал:
– Эта юбка слишком короткая.
– Нет. Сейчас все юбки стали короче.
– Выглядит дешево.
– Не придирайся, – сказала я и села напротив.
Он опустил ложку в тарелку.
– Мне сейчас не до твоего дерьмового трепа, Рита. Носи, что хочешь.
Встал и вышел, оставив наполовину съеденный завтрак.
Я просто хотела сказать, Алекс, что пробую завоевать твое внимание. Пойми, ради Христа, что я иду к тебе.
Остаток дня был странным, лихорадочным. Мне казалось, что в этот день на моем пути была натянута невидимая проволока, о которую я весь день спотыкалась. Я шла на работу и вспоминала утреннюю обиду. Еще нет и девяти, а я уже попробовала соблазнить мужа и потерпела провал.
Все утро у меня кружилась голова. Боялась смотреть людям в лицо. Мне казалось, что они заметят в моих глазах что-то безумное. Во время обеденного перерыва вышла прогуляться. Гулянье помогает. Если я двигаюсь, то нервная дрожь проходит. За время моей прогулки произошло два события. Первое – я сама оплатила чек, чего не делала никогда. Всегда отдавала чеки Алексу. Он оплачивал счета, а я брала в банке столько денег, сколько было нужно. В тот день мне почему-то захотелось взять в банке деньги и купить пару дорогах туфель, а оставшиеся деньги отдать Алексу.
Когда кассир вручил мне конверт с деньгами, я не положила его ни в бумажник, ни в сумочку. Просто засунула восемь тысяч долларов в карман юбки. Мне нравилось, как пачка трется о ногу.
Выйдя из банка, пошла по улице мимо магазина готовых блюд. Перед одной из дверей девочка-китаянка отказывалась войти внутрь. Отец заставлял ее. Она была в розовом платье с воротником, похожим на детский нагрудник, в белых носках и черных лакированных туфельках фирмы «Мэри Джеймс». Я остановилась на тротуаре посмотреть. Ее отец, склонившись над ней, то и дело выкрикивал какое-то китайское слово и показывал на дверь. Она качала головой и продолжала стоять, неподвижная, как пожарная колонка на тротуаре. Отец открыл дверь, и до меня донесся запах салями, уксуса и жженого кофе. Девочка медленно повернула голову, спокойно осмотрела улицу, как будто прикидывая, куда еще можно пойти. Ее самообладание меня просто потрясло. В конце концов отец подхватил ее под руки и впихнул внутрь. Она, конечно, поддалась, но с той же непоколебимостью на лице. Казалось, даже если бы на нее напали гангстеры, она сохранила бы эту непоколебимость.
Я постояла еще минуту, преклоняясь перед силой воли этой маленькой девочки и ее спокойствием в отношениях с разъяренным отцом. Даже несмотря на любовь к отцу, она не сдалась.
Когда я вернулась на работу, шесть или семь женщин окружили стол секретаря. Одна из них помахала мне рукой еще до того, как я вышла из лифта.
– Прочти.
Это был приказ о запрете на юбки с разрезом, или на юбки-брюки, то есть на то, что мы называем кюлотами. Они вновь появились несколько лет назад. Президент фирмы смущался – он так и сказал «смущался», – при виде некоторых сотрудниц, одетых в такие юбки. Он понимал, что некоторые юбки с разрезом более приемлемы, чем другие, но он не хочет издавать приказ на каждый отдельный случай, и с этого дня все юбки с разрезом запрещены. Он надеется, что мы усвоили: успех нашего бизнеса зависит от профессионального имиджа. Юбки с разрезом не соответствуют этой задаче.
Секретарь, высокая блондинка по имени Долорес, откинулась в кресле и переплела свои длинные ноги. «Мистер Холл собирается обходить всех и проверять, нет ли разреза на юбке? А если обнаружит разрез, должны мы тут же отправляться домой?»
Я работаю финансовым директором в рекламной компании: объявления о найме на работу или с предложениями услуг. Сейчас компанию возглавляет сын ее основателя. Мистеру Холлу около шестидесяти, он доброжелательный и по-отечески заботливый руководитель. Отец семейства, который радуется горячему нраву своего сына, но надеется, что дочери будут скромными и сдержанными.
Все мужчины-руководители – распутные типы, высокомерные, индивидуалисты. Женщины, чтобы сделать карьеру, работают как лошади. Продвигаются те, кто не высовывается. Они говорят тихо и всегда обдуманно, одеваются консервативно. Все клиенты национального масштаба, которые обычно закупают целую рекламную полосу в воскресных номерах «Таймс», обслуживаются только мужчинами. Я пыталась с этим бороться, возможно, чересчур активно. Несколько раз выступала на собраниях, где обсуждались кандидатуры на вакансии, но у меня ничего не получалось. Со мной не соглашались, все доводы не принимались во внимание. Кое-кто из мужчин переглядывался, когда я открывала рот. Со временем я стала вести себя сдержаннее. Потом начала прилично зарабатывать и уже не хотела потерять свою должность. Теперь старалась меньше говорить и больше слушать. На собраниях принимала то же выражение лица, что и у всех женщин: заискивающе-благодарное. Думаю, мистер Холл принимает на работу только сладкоречивых женщин, они никогда не скажут, что думают. Теперь подозреваю, что если к нему и попадают другие женщины, то он их переделывает.
Юбки с разрезом. Не сомневаюсь, этот запрет был искренним.
Кроме меня, финансами в руководстве компании больше никто не занимался. Я знала, что должна была вести себя как директор, а не как секретарь – нужно было мягко улыбнуться и послать все к черту. Но Долорес казалась такой привлекательной в своем кресле. У нее красивые ноги и большой бюст. Она была большой любительницей юбок с разрезом и страшно разозлилась. Это она настояла, чтобы мы все вместе во время перерыва пошли выпить.
Понятно, что у меня с ними не было ничего общего. Я даже никогда с ними не обедала, но сейчас мне захотелось пойти. Алекс отверг меня и мои нога, китайский папочка тиранит свою дочь, мужчина издает приказ о запрете юбок с разрезом – с меня хватит! Думала, что можно покататься после работы, поехать по 80-му шоссе на запад, но испугалась остаться наедине со своими мыслями. Чего захотелось, так это напиться в компании женщин. Напиться и отключиться.
В баре, куда мы пошли, пахло джином, свечами и мужским одеколоном. Там было интимно, в этом баре. Музыкальный автомат играл «Mack the knife», и водка с тоником мне очень понравилась.
Женщины заговорили о работе, и с этого момента я вышла из их игры. Потягивая свой коктейль, подпевала Бобби Дэрину, Мику Джаггеру и Элвису, любовалась своими ногами: положила одну на другую так, чтобы было видно почти все бедро.
Когда заказывала выпить в третий раз, к нашей беседе присоединился мужчина.
Он вошел с барменом. Это был латиноамериканец с мягкими чертами лица, близко посаженными глазами, живой и подвижный как черт. Видно было, что румянец на щеках не от пьянства, а от избытка здоровья. Он очаровал всех, рассмешил, когда показывал, как ведут себя люди в баре после работы в пятницу. «Ты, – сказал он Долорес, – не замужем. Может быть, тебе нужно поехать домой и принять душ, переодеться и встретиться с кем-нибудь, но на самом деле ты этого не хочешь. Да и какого черта, если ты уже здесь, и лучше не бывает».
– А ты, – сказал он мне, – ты замужем и не поладила сегодня утром со своим стариком, поэтому сказала: «Да пошел ты, Мортон… я ухожу с девочками». Ты ему даже не позвонила предупредить, что задержишься. Да?
Я кивнула.
– Пол Мелендес, – представился он, беря мою руку. – А вы?
Я сказала, что меня зовут Ритой. «Похоже, что Рита не знала doIce vita». Он сделал большой глоток из своего стакана, наклонился ко мне и пропел: «Этой ночью ворвалась ты в мою жизнь, и теперь для меня есть только ты, твои глаза».
Он сделал движение руками, будто плыл под водой. Ясно, что Пол больше заинтересовался мною, чем Долорес. Судя по всему, он человек довольно искушенный. Может быть, она успела намекнуть ему, что на нее не стоит рассчитывать. Она, во всей своей красе, огромная, с копной волос, длинными ногтями, яркой косметикой с такой внешностью, будто сошла с обложки журнала мод; женщина, о которой мечтает каждый мужчина. Но она умела отказывать многим.
Мы все выпили довольно прилично. Я то и дело доставала из кармана двадцатки и заказывала коктейль. Постепенно все разошлись по домам. Когда Долорес уходила, она показала мне поднятый большой палец за спиной Пола. Затем я пошла в туалет. Сидя на унитазе, взглянула на часы. Сейчас Алекс уже серьезно разволновался. Ну и хорошо, подумала я, это ему на пользу. Если захочу, он будет волноваться еще сильнее. Решилась спросить Пола, не знает ли он, где можно достать кокаин.
Еще до встречи с Алексом я частенько пользовалась кокаином. Сначала это было способом убить нестерпимо длинные ночи, а потом стало превращаться в обычное занятие. Я знаю людей, которые в конце концов вынуждены были решать серьезную проблему: обращаться к врачам или нет. В телевизионных новостях часто рассказывают о задержании большой партии наркотиков. Показывают сумки с порошком, и чем бы вы не были заняты: накрываете на стол или связываете стопку газет, чтобы их выбросить, вы обязательно оторветесь взглянуть и подумаете: ого… ты только посмотри! Всегда, когда выпью, меня тянет к кокаину.
Поэтому я спросила Пола, он ответил: «О да», – и мы отправились на поиски. Я забралась в оливково-зеленый «Плимут-Дастер». Он завел машину и повернулся ко мне: «У меня пять машин, каждая – кусок дерьма».
Мы приехали в Нью-Йорк. Я дала ему сто долларов и осталась в машине. Мне показалось, что его не было около часа, мне хватило этого времени, чтобы протрезветь и спросить себя, какого черта я сижу в неизвестно чьей машине в центре Гарлема в десять вечера? Я даже помню, что накрасила губы от нечего делать.
Когда-то в Джерси, в отеле «Шератон» на Энглвуд, в ванной я спустила воду в унитазе и вдохнула две ложки кокаина, еще раз спустила и вдохнула еще две. Потом разговорилась со служительницей отеля, пока смывала макияж и делала новый. Она была не из тех, кому хочется сразу все рассказать, но меня это не остановило. Даже враждебность может показаться привлекательной, если ты под кайфом. Я спросила, замужем ли она. Она ответила, что замужем.
– Правда, это тяжело для обоих?
– Очень тяжело, – согласилась она.
Я стала говорить, что, вероятно, совершила ошибку, выскочив замуж при первой возможности.
– Но это был шанс, очень хороший шанс, – я повернулась и посмотрела на нее пристально, как будто она член суда, а я адвокат, который приводит свой последний довод. – Я не создана быть женой.
– Ну так разведись, – проговорила она.
Я не помню ни словечка из того, что ответила тогда, понимаете. Я тогда выделывалась.
Мы сидели в баре. Я глотала пиво и чувствовала себя так хорошо, как никогда в жизни. Пол начал рассказывать, что с восьми лет принадлежит сам себе. Родители вывезли его с Кубы на корабле, когда к власти пришел Кастро, и потом отправили самолетом в Нью-Йорк, где его встретил старший брат. Была середина серой и суровой зимы. Он огляделся в Айделвильдском аэропорту и сказал: «Господи, что за хреновину я спорол?»
Мать часто говорила брату, что Пол большой, и тот принял испорченного ребенка с распростертыми объятиями, как равного себе. Здесь Пол должен был остаться. С братом ничего не вышло, и Пол оказался в приюте. Когда он убежал оттуда, искать его не стали: он был неуправляем и плохо влиял на других мальчиков. «Они сами заставили меня сбежать», – говорил Пол.
Он был таким красивым во время рассказа, словно актер, сидящий на табурете посреди пустой сцены в лучах прожекторов. Он рассказывал о женщинах, как сильно их любил, говорил о мечтах найти своего ангела, который сделает его совершенно счастливым. «Только женщина может это сделать», – сказал он. Сам он был продавцом машин. Продавал машины богатым и обманывал их. «Но, – он торжественно поднял палец, – если ты «3. Б.» то есть «защищена бедностью», я дам тебе хороший совет, как окрутить богатого. Я всего лишь мужчина и для этого не гожусь».
Я рассказала ему про Алекса и про запрет на юбки с разрезом, о маленькой китайской девочке, которая не любит, когда с ней не считаются. Мы вместе ненавидели моего босса. Пол сказал, что знает таких типов, которые без труда скользят по жизни. Динозавров, долбаных птиц до-до…
Я верила Полу. Так бы и сидела в углу этою бара, вдыхая кокаин и глотая холодное пиво. Каждый раз, думая об Алексе, я содрогалась. Эти нервные перебои были кратковременны. Кокаин помог мне не думать о последствиях, придавая ощущение неуязвимости и внутренней свободы. Если восьмилетний смог убежать из приюта и через тридцать лет сидит напротив меня, с сияющими глазами, полными жизни, с сигаретой между большим и средним пальцем – значит я тоже смогу как-нибудь выкарабкаться в этой жизни и все будет о'кей.
Мы с Полом сидим рядом в дальней кабинке. Бедро Пола касалось моего, и от этого возникало приятное ощущение электрического разряда. Но не это самое интересное. Получилось по-дурацки. Я с этим мужчиной ушла из одного бара, купила наркотики, приехала в другой, где долго рассказывала о своей несчастливой семейной жизни. Мы сидели, прислонившись друг к другу, и то и дело твердили, как совпадают наши взгляды на жизнь. Говорить о каком-то благородстве этого знакомства было бы обманом, хотя и знакомством на одну ночь его тоже нельзя назвать.
Пол взял мою руку и поцеловал каждый палец. Потом поцеловал в губы.
Я стала ощущать какое-то изнеможение. Кокаин только начал действовать, и я понимала, что уйти отсюда будет непросто.
Пол целовал мою шею и ласково говорил: «Пойдем вниз, Рита». Я не знала, как поступить, хотя целовалась с ним довольно страстно. Одной рукой обнимала его за шею, другую держала у него на бедре. Наконец я все-таки сказала «нет». Поведение Пола изменилось в долю секунды.
– Что с тобой? – резко спросил он.
Я сказала, что хочу вернуться к моей машине. Он не возражал. Выпустил меня из своих объятий, оплатил счет. Когда мы проходили по фойе бара, потом шли к стоянке, я неловко чувствовала себя в короткой юбке и на высоких каблуках, знала, что выгляжу пьяной и полуголой.
Пол вел машину быстро, тормоза визжали на светофорах, на поворотах нас заносило.
Хорошо бы иметь ясную голову. Перебирала разные варианты: что он собирается делать? Но была так испугана, что боялась открыть рот.
Он поравнялся с моей машиной, выключил зажигание и умоляюще посмотрел на меня. Положил руки мне на плечи, потом ладони опустились на мою грудь и задержались, лаская соски. Мне бы прямо тогда и выпрыгнуть из машины, но я все еще надеялась, что договорюсь, что Пол поймет. В его мягких и нежных прикосновениях чувствовался опыт. Он расстегнул верхнюю пуговицу блузки. Его рука, скользнув под лифчик, сжала грудь. Я замерла: «Пол, говорю тебе, не хочу этого». Голос прервался. Я его не хотела, а он все еще горел желанием. Еще одна пуговица, другая рука. Лифчик расстегивается спереди. Он мягко нажал на застежку, и вскоре я почувствовала дыхание на сосках, потом губы, потом – язык.
Сопротивление наполовину было вытеснено его лаской. Знала, что надо убираться отсюда, иначе на этой стоянке, с этим мужчиной случится то, чего я не хочу. Он взял мою руку и стал водить ею по возбужденному члену. Я выдернула руку и оттолкнула его.
– Нет!
Он повторил за мной: «Нет?»
Он уже не пытался меня ласкать. Левой рукой надавил мне на горло, прижимая к спинке сиденья, а правой стянул юбку и начал стягивать колготки.
– Приподнимись.
Я не подчинилась, и он начал душить. Приподнялась на сиденье. Пока он стягивал с меня колготки и трусы, я нащупывала ручку дверцы. Подождала, пока он начнет расстегивать свой ремень, открыла дверцу, высунулась из машины и закричала изо всех сил. Пол схватил меня за блузку, за волосы, потащил обратно в машину, а я продолжала кричать. Наконец меня услышали, кто-то крикнул: «Отпусти ее!» Подбежали два парня, больших, широкоплечих, похожих на футболистов из университетской команды. Заработал мотор, и я выпала из машины на асфальт. Один из парней преследовал машину Пола до конца улицы. Другой опустился передо мной на колени и спросил: «С вами все в порядке, мадам?» Блузка и лифчик были расстегнуты, колготки и трусы стянуты до колен. Он помог мне подняться и отвернулся, пока я приводила себя в порядок. Поинтересовался, хочу ли я позвонить в полицию, в баре есть телефон. Я протрезвела. Парень смотрел в ту сторону, куда уехал Пол, и говорил озабоченным голосом. У него, должно быть, есть сестра.
Я сказала, что меня не изнасиловали. Поблагодарив, добавила: единственное, чего мне хочется, это поехать домой. Парни помогли сесть в машину, и один из них учтиво спросил: в состоянии ли я управлять машиной. «Мы можем отвезти вас домой», – сказал он, а потом, решив, что я не захочу сесть в машину с двумя мужчинами, добавил: «Мы будем ехать за вами, мы ничего не сделаем, правда».
Я поблагодарила и отказалась. Они стояли и смотрели, пока я заводила мотор и трогалась с места. В зеркале заднего обзора увидела их плечо к плечу, таких больших, с сильными руками. Они могут по первому зову броситься на помощь.
На бедре сбоку появилась ссадина, это после того, как Пол вытолкнул меня из машины. Шея болела.
Перед глазами стоял Пол, расстегивающий одной рукой ремень, с совершенно пустым лицом, лишенным эмоций, такое бывает у людей во время мастурбации: мутный взгляд, открытый рот. «Приподнимись», – и я приподнялась.
После кокаина у меня совсем не было сил. Чувствовала себя так, как чувствуют себя после бурно проведенной ночи. Ужасное ощущение страха, смешанное с отвращением к самой себе. Черт возьми, что я наделала? Что скажу дома? Был третий час ночи. Колготки порваны во многих местах. Решила их снять. Алекс, по-моему, не замечает, есть они на мне или нет. Стянула и почувствовала, как саднят оцарапанные места. Как все объясню? Когда наклонилась снять колготки, увидела в заднем зеркале красные огни.
Я ехала со скоростью двадцать миль в час по дороге, где было ограничение до четырех миль. Совершенно не чувствовала себя пьяной, но знала, что такой выгляжу. Наверное, от меня пахло. Я подумала спрятать остатки кокаина, пакетик был в сумочке, но коп направил на меня фары и уже приближался к машине. Он только взглянул на меня и тут же приказал выйти. Попросил коснуться пальцами носа и произнести алфавит с конца. У меня бы это не получилось даже в трезвом состоянии. Он извинился, надевая на меня наручники: «Такие правила». «Понимаю», – сказала я в ответ. Это была моя вторая поездка в полицейской машине, только теперь я на заднем сиденье и в наручниках.
В участке осмотрели мою сумочку. Коп, казалось, искренне огорчился, вынимая двумя пальцами маленький белый пакетик. «Что это?» – спросил он. Он производил впечатление человека ответственного, с мягкими манерами. Мне всегда хотелось, чтобы такие люди думали обо мне хорошо. На его столе была фотография: жена и сын сидели в маленькой лодке и махали рукой. Я представила, как он, оставшись один, сидит за столом, смотрит на эту фотографию, кивает им головой. А может быть, под настроение, и машет в ответ.
– Это кокаин, – ответила я, а он, нахмурившись, покачал головой.
Я позвонила Барри, своему адвокату. Барри позвонил Алексу.
