Текст книги "Юбка с разрезом"
Автор книги: Агнесс Росси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
Меня сняли на видео. Несколькими днями позже я с Барри смотрела эту пленку. То, что увидела, не делало мне чести. Видно было, что изо всех сил старалась быть трезвой, но взгляд оставался туманным. Макияж размазался. Я смотрела на часы с таким видом, будто решала задачу. Меня снимали через полчаса после борьбы с Полом. Вы никогда не испытывали ничего похожего? Я выглядела пьяной и растрепанной. Вот и все.
Алекс не сказал мне ни слова в полицейском участке. Он даже не посмотрел на меня. Мне предъявили официальное обвинение и освободили под расписку о невыезде. Когда мы сели в машину, он ударил двумя кулаками по рулю и закричал: «Что это за блядство, Рита?»
Я начала говорить, что меня расстроило его обращение со мной сегодня утром. Голос дрожал, но я продолжала. Сказала, что пошла в бар. Было еще несколько человек с работы. Напилась так сильно, что меня уговорили купить кокаин.
Алекс ненавидел наркотики. Когда мы впервые встретились, я рассказала ему, что был один такой период, когда баловалась кокаином. Думала, может, он тоже хочет попробовать. Он сказал, что никогда раньше не интересовался никакими наркотиками, и теперь со мной не собирается пробовать, даже если я буду продолжать их употреблять. Алекс горячился, но тогда я отнесла это к особенностям его темперамента. К тому времени я уже влюбилась в него и надеялась, что это изменит мою жизнь. Первый очень хороший шаг к переменам – бросить наркотики. Так мне казалось. С тех пор пробовала несколько раз завязать, но получалось ненадолго.
Он обернулся и посмотрел на меня. Глаза горели. Он продолжал ледяным тоном: «Ты все врешь! Я все равно разузнаю, что было этой ночью. Но лучше услышать это от тебя».
К дому мы подъехали молча. Я сразу отправилась в спальню. Алекс за мной. Все, что мне хотелось – это спать. Уже собралась расстегнуть юбку, но вспомнила про синяки на бедре. Присела на край кровати, стала умолять Алекса дать мне поспать. Клялась, что все расскажу, когда проснусь. Слышно было телевизор внизу. Кевин и Мерисол еще не спали. Алекс спустился и велел им раздеваться. Он остался с ними. Я заползла под одеяло и заснула.
Проснулась, когда уже начинало темнеть. На ночном столике лежало обручальное кольцо Алекса. Когда он его снял? Он, должно быть, приходил, пока я спала, и положил его так, чтобы я увидела. Испуганная, потрясенная, пристыженная, я заметила две судебные повестки. Управление машиной в состоянии алкогольного опьянения, содержание алкоголя в крови – 0,2 процента. Хранение вещества, подлежащего контролю как наркотическое. Я не могла поверить в то, что натворила. Приняла душ, походила, попробовала что-нибудь съесть, позвонила двум сестрам, но вечером в субботу никого не было дома.
Вошел Алекс, скорее огорченный, чем рассерженный. Я подождала, когда дети улягутся, а потом более или менее связно рассказала ему, где была. Сказала, что не могла не пойти в бар с женщинами с работы. Там мы встретили человека, который продал нам кокаин. Я пошла с этим парнем на стоянку, чтобы там «понюхать», а он напал на меня. Оттянула ворот рубашки и показала следы. Алекс побелел. Он сорвал с меня рубашку и заметил ссадины на моем бедре.
– Рита, тебя изнасиловали?
– Нет. Я кричала, и два молодых парня прибежали из бара.
Я ожидала взрыва. Гнев перенести было бы легче. Никогда не видела Алекса таким расстроенным. Я пострадала, и ему первым делом надо было обращаться со мной бережно: но в то же время я вызывала в нем отвращение. Видела по его лицу, что в нем борются противоположные чувства. Он замер на мгновение, прикрыв рот рукой.
– Ты мне не все рассказала?
– Я сказала тебе, Алекс. Я напилась. Встретила этого парня, у него был кокаин, он пытался меня изнасиловать. Это все, Алекс.
– Если вы все вместе покупали кокаин, то почему ты и этот ублюдок оказались на стоянке одни?
Я промолчала.
– Ты знаешь, что, думаю, было на самом деле? Тебе захотелось приключений, и ты пошла на стоянку, а там все вышло из-под контроля. Он хотел тебя оттрахать, а ты не дала ему. Так ведь, Рита?
Я кивнула.
– С меня хватит, Рита. Понимаешь? Я давно заметил, что ты бродишь как потерянная. Такое ты ничтожество? Если не хочешь здесь больше оставаться, иди. Выметайся! С меня хватит.
Понятно, что я не ушла. После той ночи мы почти не разговаривали. Мы спали в одной постели, не касаясь друг друга. Алекс уходил рано утром, и я не видела его до десяти-одиннадцати вечера. Боялась выяснений: вдруг он скажет, что хочет развестись со мной. Могу чем угодно поклясться: он тогда уже встречался с адвокатом. Я так боюсь, что Алекс проводит время со своей бывшей женой. Ли звонит нам домой чаще, чем надо. Когда она в прошлую субботу приезжала за детьми, на ней было прелестное белое платье, Алекс вынес к машине сумку Мерисол. Они стояли и говорили на улице минут двадцать. Мне не было видно лица Алекса, но Ли много смеялась. Я наблюдала из окна на лестничной площадке.
Прошлой ночью его до двух не было, и, когда он лег в постель, я почувствовала, что он тоже виноват передо мной. Он боялся лишь одного: если я одновременно предстану перед судом и потеряю семью – это меня сломит окончательно.
Алекс и Ли собираются сойтись, собрать, что потеряли. В таком случае, что делать со мной? Я просто стану досадным эпизодом в истории их жизни. Я – женщина, с которой Алекс убивал время, пока Ли раздумывала, возвращаться ли к нему.
Глава шестая
– Алекс пока еще твой муж, Рита, – сказала я. – Не забывай этого. Постарайся не торопить события. Подожди, когда выйдешь и сможешь разобраться, что там на самом деле происходит. Ты свихнешься, если будешь ломать голову над этим сейчас.
Рита кивнула, глядя на свои колени. Она выговорилась. Совсем измучена. Бедняжка. Трет лицо ладонями, облизывает губы, поглядывает на настенные часы.
Почти три часа. Это значит, что муж только приземлился. Его встречает в аэропорту шофер. Джон сразу поедет в контору, без обеда, а потом вернется в пустой дом.
Когда я говорила Джону, чтобы он не пытался изменить мой приговор, он сначала думал, что я его дурачу, а потом взбесился.
Моя клептомания была причиной многих ссор в нашей жизни. Должно быть, он подумал, что я, настаивая на тюрьме, повышаю свои ставки. В конце концов, ему ничего не оставалось, как бросить идею моего спасения. Все эти годы он метался между яростью и сочувствием. Запрещал приближаться к магазинам. Могу назвать с полдюжины докторов, к которым он меня посылал. Заставлял посещать колледж. Он дошел до того, что разделил мой интерес к генеалогии. На мой день рождения он отправил меня в Ирландию с экспертом из Нью-Йорка. Это была туристическая группа из богатых женщин. Так появилась возможность отыскать свои корни. Я стащила кружевную скатерть из универмага в Дублине.
– Семейная жизнь на самом деле крепче, чем вы думаете, Рита. – Когда смотрю назад, то с трудом верю, что после таких ударов семья уцелела.
– Чего я боюсь, миссис Тайлер, так это оказаться тем «ударом», после которого брак Алекса и Ли выживет.
Она отвернулась, сняла с волос резинку, натянула ее на большой и указательный палец. Целилась сначала в окурок на полу, потом в смятую бумажку, потом в ножку соседнего стула. Она стреляла, вставала и поднимала резинку.
По возрасту я могла бы быть ее матерью. Но трудно представить, что Рита может вызвать у меня материнские чувства. Не думаю, что захотела бы такую дочь. Она такая невыносимая, грубая, примитивная… какая еще? Какая? Клянусь, девочкой Рита обращала на себя внимание. Высокая, стройная, с блестящими глазами. Думаю, у нее был выбор в жизни, но ей попадались на пути не добрые люди. Теперь она угасла. Остались искры и дым.
Интересно, из какой она семьи? Может быть, дочь рабочего, с трудом собиравшего ей деньги на учебу, или дочь врача, адвоката, у которых легкая жизнь. Простовата, как официантка из бара. Сидит, расставив ноги. Девочки в моем городе порой стараются выглядеть грубоватыми. Они сквернословят, выходят замуж за механиков. Матери седеют, видя их бездумную жизнь.
На обед было то же, что и на завтрак – кусок мяса. Я предложила Рите пакетик с кетчупом, но она отказалась, покачав головой. Мы ели молча. Другие женщины были спокойнее, чем раньше. Томительные часы берут свое.
Звенит звонок. Мы выстраиваемся, и нас ведут по коридору через двойные двери на улицу. Большой двор огорожен стальной сеткой. По верху протянуты витки колючей проволоки. Женщины прогуливались, курили, подставляли лица под лучи заходящего солнца.
Мы с Ритой прохаживались вдоль ограды. Медленно, опустив головы, засунув руки в карманы. Прошли мимо железной таблички с предупреждением, что общаться с кем-либо по другую сторону ограждения запрещено. Табличка была похожа на дорожный знак «Стоянка запрещена».
Крашеная блондинка села на землю, тихо разговаривая сама с собой, и вдруг стала биться головой о колени.
В десять часов выключают свет. В темноте мы сняли туфли и улеглись. На улице хлопнула дверца машины, пронзительно заработало радио у полицейских. Рита начала нервничать, как резко завязавший наркоман. Наверное, лучше бы ей быть здесь одной, из-за пристрастия к алкоголю, кокаину, марихуане. Потребность в наркотиках была постоянной. Была ли я когда-нибудь в таком взвинченном состоянии? Думаю, да. Вспоминаю время, когда гнев переполнял меня. Насколько помню, длилось такое полторы недели. Рита никогда этому не поверит. Она думает, что ее раздражение неизвестно чем вызвано, ей не понятно, откуда эти приступы гнева.
Рядом прохаживался охранник, похлопывая по ладони своей дубинкой и что-то насвистывая.
Рита вдруг вскочила с постели.
– Это бесполезно. Я здесь не усну!
– Все же попробуйте, Рита. Почему бы вам не лечь и не попробовать расслабиться?
Она покачала головой, подошла к решетке и стала всматриваться.
– Сколько вам лет, миссис Тайлер?
– Пятьдесят два.
– И тридцать четыре года замужем?
– Правильно.
– Джон – ваша университетская любовь?
– Не совсем. Нет.
Глава седьмая
Я выросла в Атлантик-Сити, Рита. В моей семье не было денег. Когда мне было шестнадцать лет, мать прочитала объявление в газете, что один из крупных отелей на побережье набирает штат. Мы с ней пошли вместе. Директор кафе взял меня, поблагодарив мать за визит, сказал, что будет иметь в виду и ее. Я знала, он не возьмет ее на работу, потому что она выглядит старой и уставшей. Интересно, она это понимала?
Я шла работать сразу же, как заканчивались занятия в школе, и смотрела на все удивленными глазами. Постояльцы отеля были так красиво одеты, всегда так вкусно ели. Некоторые семьи оставались на все лето, а отцы приезжали в пятницу вечером из Нью-Йорка или Филадельфии. Вы не представляете, под каким впечатлением я была от великолепия самого отеля и от элегантности людей, которые там останавливались. Впервые в жизни я поняла, насколько бедна.
Работа была тяжелой. Кухня отеля – дикое место. Повара орут на официантов. Шеф-повар придирчиво проверял блюдца и столовое серебро. Я училась носить на плече поднос и готовить кофе в гигантском кофейнике.
В кафе я проработала одно лето. В сентябре, когда сокращали штат, меня перевели в зал для обслуживания официальных приемов. Начала тренироваться, училась обслуживать так, чтобы быть готовой к следующему сезону.
В декабре я встретила Винсента. Он был снабженцем и обслуживал ресторан, приезжал дважды в месяц в Атлантик-Сити. У него была оливкового цвета кожа и черные волосы. Он был бы красивым, если бы не был таким смуглым, сказала я себе, заметив его впервые. Он не был высоким, пятьдесят шесть-пятьдесят семь дюймов, и тощий, прямо как Фрэнк Синатра в его годы. Хорошо одетый, сдержанно элегантный.
Обычно он сидел один за столиком на четверых. В зимнее время цены снижались, и торговцы могли позволить себе обедать в зале для приемов. Он не заигрывал со мной. Он был серьезный, деловитый.
Иное дело я, совершенно неопытная с мужчинами. Мой любовный опыт к тому времени ограничивался фантазиями о старших братьях моих подруг. Он держался особняком, этот парень. Был в Корее и вернулся оттуда. Я воображала, что у него была большая тайная любовь, которая когда-нибудь откроется. Мне никогда не назначали свиданий, меня никто не целовал, и появление Винсента было во всех отношениях неожиданностью. Этот взрослый мужчина, который редко улыбался, пристально наблюдал за мной во время работы.
Однажды Винсент пришел, когда мы уже закрывали зал. Он спросил, можно ли поговорить со мной, когда освобожусь. Потом ждал меня в холле. Выходя, я несла пальто. Он взял его и помог мне надеть. Я видела в отеле мужчин, которые это делали, но мне пальто никто никогда не подавал.
Мы пошли погулять. Был февраль, и на набережной дул страшный ветер. У меня в кармане лежал шарф, но не хотелось надевать его. Боялась выглядеть простовато, как эмигрантка. Но сильный ветер и брызги с океана заставили в конце концов достать шарф. Когда я его повязала, Винсент взял в ладони мое лицо и сказал: «Я могу часами смотреть на тебя».
Я знала, что задерживаться после работы рискованно. Если мать вернется раньше меня, я получу нагоняй. Но меня все это мало беспокоило, пока я шла рядом с Винсентом и держала его за руку. Мы оба были в перчатках. Он так часто и крепко сжимал мои руки, что я до сих пор помню пожатие его сильных пальцев, несмотря на кожу и шерстяную подкладку перчаток.
Мы развернулись, чтобы идти назад, и тут он привлек меня к себе и поцеловал. Рита, это был поцелуй что надо. О, мальчик, мальчик! Я помню его, его губы, приоткрывшиеся навстречу моим, щеки, нос, подбородок. Помню свое волнение. Тепло на холодном ветру. Ко мне никогда никто не прикасался. Я была очень взволнована. Винсент улыбался и успокаивал меня.
В его машине, напротив моего дома, он сказал, что завтра рано утром уезжает, но вернется через две недели. Он дал мне полсотни, пять десятидолларовых бумажек. Сказал, чтобы я купила себе платье, и мы сходим куда-нибудь, когда он вернется. Пятьдесят долларов! Я сжимала их в руке, поднимаясь по лестнице.
В квартире было сумрачно и тихо. Все спали. Моей матери даже не пришло в голову, что я могу вернуться так поздно, поэтому она и не волновалась. Четверо братьев спали в гостиной: в квартире было всего две спальни. В одной спим мы с сестрой Маржи, в другой – мать с отцом. Мальчики спали на диване и стульях, а младший, Джеймс, – на полу, свернувшись на одеяле как собачка. Я перешагнула через него, с содроганием представила, что сказал бы Винсент, если бы увидел, как мы живем.
Я умылась, надела ночную рубашку и скользнула в постель рядом с Маржи. В комнате было душно. Маржи часто простужалась, поэтому мать всегда старалась сохранить в спальне тепло. Какой же это было пыткой неподвижно лежать в душной комнате, в то время как с нетерпением хотелось дождаться утра следующего дня! И двухнедельная разлука с Винсентом станет на один день короче.
В течение последующих дней страх не покидал меня: я целовалась со взрослым мужчиной на набережной!
Но время идет, и я начала бояться другого. А что, если Винсент не покажется мне на глаза когда вернется, или вообще не вернется? Говорила себе, что все будет хорошо. В конце концов, меня поцеловали! Плюс у меня есть деньги! Пятьдесят долларов – как с неба свалились, просто здорово!
Чтобы поддержать настроение, я серьезно занялась покупкой платья. Присматривалась к женщинам, которые входили и выходили из такси. В кино ходила только для того, чтобы посмотреть, как одеваются актрисы. Изучала костюмы в ресторане. Что из этого всего подойдет для обеда с мужчиной, который каждый день носит костюм и галстук? Только теперь могла сказать себе: я знаю, что многого не знаю.
В холле гостиницы увидела рекламу. «Бест», нью-йоркский универмаг, производит выездную распродажу в «Спрей Бич», другом большом отеле. В те дни некоторые из первоклассных магазинов разъезжали по всей стране, продавая свои товары в гостиницах. Я знала, что там есть выбор.
Я надела хорошее платье и боязливо пошла в магазин. Нарядная продавщица подошла ко мне, и я сказала, что собираюсь на танцы в Филадельфию. Подумала, что так будет правильнее. Она ни о чем не стала меня расспрашивать, направилась к вешалке с платьями и начала перебирать их. Затем принесла бледно-голубое атласное платье, облегающее талию, и сказала, что оно подчеркивает фигуру и будет оттенять мои красивые глаза. Оно стоит тридцать пять долларов. Мне не хватало на туфли и чулки, но я была рада потратить и часть своих собственных сбережений.
Спрятать платье от домашних было трудно. Как пронести его по лестнице и не помять? Я знала, что возможности погладить не будет. Пропустив занятия в школе, с платьем в руках я решительно поднялась в квартиру, как будто проделывала это очень часто. Дома никого не было. Я совершенно осмелела, надела платье, прошлась по квартире, присела на валик дивана и положила ногу на ногу. Я воображала, что порхаю по гостиной во время коктейля.
Дверь распахнулась, и вошел отец, пьяный. Он работал в баре, если ему давали возможность работать. Порой он приходил туда таким пьяным, что его отправляли домой. Каждый из нас двоих сейчас был застигнут врасплох – он напился среди дня, а я среди бела дня оказалась на диване в голубом атласном платье. Никто из нас не проронил ни слова. Он покачал головой, и, пошатываясь, отправился в свою комнату. Я подождала несколько минут, потом спрятала платье в глубину шкафа, повесив на него плащ. Когда встретила отца вечером, то с ужасом ожидала скандала. Он опустил глаза и держался как-то застенчиво, неуверенно. Он не помнил дневной встречи.
Винсент вернулся, как обещал, в назначенный день. Когда я его увидела, у меня оборвалось сердце. Я так приукрашивала его в течение этих двух недель, что когда он вошел, то показался мне маленьким, незначительным, не похожим на лихого поклонника, каким я его запомнила. Он смотрел на меня теми же темными глазами, подавал пальто, предлагал руку, и я была на небесах от счастья.
С его слов, он не остановился в «Андовере», потому что не хотел беспокоить. Он думал, что мой босс не одобрит встреч с клиентом. Такого со мной еще не бывало. Я представила, как Винсент, продавая в нью-йоркских ресторанах продукты, думает обо мне и моем боссе. Впервые почувствовала, что обо мне заботятся, и это, оказывается, чертовски приятно.
Мы поехали покататься. Погода была плохая, сырая, шел мокрый снег с дождем. В машине чисто, тепло, пахло жевательной резинкой «Сперминт». Он говорил, что думал обо мне все время, оставаясь один, и считал дни до встречи. В то же время его слова были сдержанными, он не изливал своих чувств. Я верила Винсенту, хотя и не относилась к категории людей, доверчиво распахнутых миру.
Мы вернулись в его комнату в «Сэндпипер». Я знала, что каждый мой шаг – преступление. Даже не преступление, а грех. В гостинице комнаты для мужчин были недоступны женщинам, мне они казались другим миром, почти нереальным. Но попасть туда мне хотелось.
Винсент поддерживал меня за локоть, пропуская первой в двери и в лифт. В комнате он наполнил два бокала из бутылки «Dewars» и сказал, что пить нужно медленно. От виски перехватывало дыхание. Собрав всю свою волю, я выпила весь бокал. Это было мое первое виски. Тепло разлилось по телу, в голову ударило. Винсент сидел на кровати. Я поднялась со стула, подошла и селя рядом.
Он выключил свет и стал раздевать меня. Отстегивал подвязки и снимал чулки осторожнее, чем это делала я сама, потом разделся сам. Я хотела рассмотреть его, но смутилась и опустила глаза.
Некоторое время мы лежали рядом, не касаясь друг друга, потом он поцеловал меня. Сначала он был нежным, прикосновения были бережными и неторопливыми, потом он уже не мог сдерживать себя. Было приятно от мысли, что мой вид его распаляет.
Когда он поднялся, чтобы достать презерватив из кейса, а потом присел, чтобы его надеть, я рассмотрела его член. Он был не первый, который я видела: у моих младших братьев они тоже были. Но до этого я никогда не видела ни одного возбужденного и не представляла, что это может так выдаваться вперед в низу живота. Мне он показался анатомическим отклонением или чем-то, что мужчины прикрепляют время от времени для особой цели, как ныряльщик надевает ласты. Я не понимала, как он может все время с этим ходить.
Это было больно, по-настоящему больно. Мне не хватало духа остановить его. Боже мой, казалось, это не кончится никогда! Наконец все закончилось. Винсент успокоился. Крепко обнимая меня, он сказал, что старался, чтобы это было подольше.
Дома я заперлась в ванной и наплакалась вдоволь. Наконец что-то важное произошло со мной. Я была голой с мужчиной, он трогал меня везде, проник туда, чего я и сама не касалась. Запах от меня был не таким как всегда. У меня там болело, и каждое прикосновение было чувствительным.
На следующий вечер он отвез меня пообедать в «Заберерс», лучший ресторан в Атлантик-Сити того времени. Я была очаровательна в своем голубом платье. Там я впервые попробовала мартини и почувствовала, что такое быть женщиной, когда рядом мужчина. Винсент был красив и элегантен. Я не боялась, когда он прикасался ко мне, не слишком волновалась за то, что говорила ему или не говорила.
Мы вернулись к нему сразу после ужина, и, знаешь, Рита, мы не могли остановиться. Несколько раз думали, что закончили и начинали одеваться, говоря друг другу: «Пора ехать домой», но потом опять ложились в постель. Я испытала оргазм еще до того, как узнала его название. Чувствовала его приближение, закрывала глаза, запрокидывала голову и кричала. Когда возвращалась на землю, Винсент смотрел на меня, как на чудо.
С тех пор он приезжал в Атлантик-Сити каждые две недели. Я жила двойной жизнью, и мне это нравилось. Большую часть времени тянулась обычная жизнь: помощь матери, школа, работа в отеле. На день или два каждые полмесяца я становилась женщиной, у которой есть любовник. Я была счастлива, когда валялась на кровати Винсента днем или блаженствовала в ванне, пока он брился.
Временами меня охватывала тревога, потому что тайно встречаюсь с мужчиной. Я знала, что буду чувствовать себя виновной, уже начинала чувствовать себя виновной. Я потеряла девственность до замужества. Как это отразится на моем будущем? Я никогда не думала, что моя судьба будет обычная, такой, как у всех. Моя сестра Маржи продолжала встречаться с мальчиками из колледжа. Она имела их именные браслеты, приносила домой с прогулок чучела животных или вертушку, приделанную к палке, все, что они выигрывали для нее. Такая жизнь была не по мне.
Время от времени я встречала в отеле тридцати-сорокалетних женщин, которые проводили отпуск одни. Они расплачивались своими собственными деньгами, сидели в одиночестве на пляже. Мне нравились такие женщины, и я не считала их участь печальной. Я считала, что буду жить так же. Женщины, приезжавшие с мужьями и детьми, напоминали мне мать, несмотря на их модную одежду и маникюр. Они спорили со своими восьмилетними детьми и следили, чтобы мужья не выпили лишнего за обедом.
Боже, как много я думала о Винсенте, когда он уезжал! С каждой новой встречей у меня накапливалось все больше приятных воспоминаний: его профиль, такой красивый в полумраке, его манера завязывать галстук перед зеркалом. Я смаковала эти воспоминания, они помогали мне жить.
В это время Маржи воевала с матерью из-за своего приятеля. Матери он казался слишком взрослым для Маржи. Студент, ему, должно быть, было лет двадцать. Он вел себя странно, приносил Маржи цветы или дешевые маленькие игрушки. Однажды он принес куклу-марионетку и весь вечер не выпускал ее из рук, показывая Маржи, какая она красивая. Даже Маржи растерялась, она нервно хихикала, стараясь не встречаться со мной взглядом. Мать запретила Маржи ходить к этому парню на свидания. Разрешала встречаться только дома. Ну и скандал поднялся! Маржи возмущалась, с матерью вела себя отвратительно. И все это из-за парня с куклой, в то время как я уходила в отель к мужчине прямо из-под носа матери.
Как-то утром мать подняла меня с постели и велела искупать младшего брата. Накануне вечером я пришла от Винсента очень поздно и не решилась пойти в ванную, боялась разбудить мать. А теперь, встав на колени перед ванной, я почувствовала на себе запах Винсента. Оттянула ворот ночной рубашки, закрыла глаза и стала глубоко вдыхать этот запах. Подняв глаза, увидела рядом мать с каменным выражением лица. Я была уверена, что она все поняла и намерена ударить меня. Я с трудом поднялась на ноги. Она швырнула мне в лицо полотенце и сказала: «Заверни ребенка».
Я никогда не следила за месячными – не было необходимости, но вдруг мне показалось, что прошло слишком много времени со дня последних. Я не паниковала, но испытывала тревогу и ожидание. Потом я начала уставать как никогда раньше. Мне с трудом давались обычные дела. Однажды днем я крепко заснула на уроке английского. Я часто испытывала тяжесть во всем теле: если я стояла, хотелось сесть, если я сидела, хотелось лечь, если я лежала, хотелось уснуть.
К тому времени я поняла, что происходит, но не могла заставить признаться в этом самой себе или сказать Винсенту. Когда он в очередной раз был в городе, постель с ним я восприняла как насилие. Я лежала под ним и умоляла, чтобы он поскорее кончил.
Потом остро почувствовала голод, я постоянно хотела есть. На работе просила шеф-повара делать мне сандвичи из оставшейся грудинки. Я обожала жирные и поджаристые. Дома брала еду потихоньку, боялась, мать насторожит мой аппетит. После школы покупала пакет с ирисками и ела одну за другой, пока шла по улице.
Я сказала обо всем Винсенту в следующую встречу, когда мы разделись и легли в постель. Он вскочил. Как я могла забеременеть?! Он был так осторожен, когда предохранялся. Может это не его ребенок? Он так легко уложил меня в постель. Откуда он знает, что я делаю, когда его нет? «Я не могу жениться на тебе, если ты это имеешь в виду, – сказал он, откинув простыню и опуская ноги на пол. – Я уже женат».
В ту же минуту, как он это сказал, я поняла, что напрасно обманывала себя. Я всегда убеждала себя, что жизнь Винсента такая, как он о ней рассказывает: переезды из одного отеля в другой, потом возвращение в маленькую квартирку в северном Джерси, но, несмотря на свою наивность, я чувствовала: жизнь взрослого человека не может быть такой простой. Я продолжала бы встречаться с ним, даже если бы обнаружила, что он лгал. Поэтому на чем я могла настаивать?
Он сказал, что знает женщину, у которой есть врач. Встал и набрал номер телефонистки отеля. Пока он разговаривал, я оделась и присела на край кровати. К тому времени я уже пополнела: лицо, грудь, щиколотки округлились. Я казалась себе вульгарной, низкосортной, жирной.
Аборт сделали в кабинете врача через несколько часов. Винсент вручил ему пачку двадцатидолларовых бумажек, и тот пересчитал их. Он был молодой, с приятными манерами. Он дал мне эфир и держал за руку, пока я не уснула. Когда проснулась, между ног была прокладка, теплая и влажная. От запаха крови меня вырвало в металлический тазик. Врач сразу же велел одеваться, хотя я с трудом могла встать на ноги.
Винсент по дороге домой был нежен и внимателен. Он постоянно касался моего лба, проверяя, нет ли температуры. Я не произнесла ни слова, пока машина не остановилась напротив дома. Я повернулась, посмотрела на него и почувствовала такой сильный прилив ярости, что с трудом сдержалась, чтобы не ударить его. Я хотела отомстить, больно ранить, высказать осуждение, чтобы вызвать в нем стыд и вину.
– У тебя есть дети? – спросила я.
– Трое. Две девочки и мальчик…
Я отвернулась, чтобы не смотреть больше на него.
Наутро я не смогла подняться в школу, сказала матери, что у меня болезненные месячные, и она поверила. Я, должно быть, выглядела очень слабой. Весь день пролежала в постели, охваченная таким унынием, с которым не сравнится никакая прежняя печаль. Что-то у меня отняли? Нет, это я что-то отдала. Не ребенка, точно. Себя! Ту, которой я была. С тех пор я знала, что аборт делала та, которой уже нет. Не важно, что еще произойдет в моей жизни, но я уже остаюсь в прошлом.
