Текст книги "Юбка с разрезом"

Автор книги: Агнесс Росси

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц)

Глава восьмая

У меня тоже было такое, миссис Тайлер.

Мне было двадцать, и я подцепила мужчину намного старше себя. Встретила его в баре и пошла с ним, хотя знала, что он очень бедный. Но он был красив какой-то развратной красотой. Не знаю, может это был старший брат алкоголика Тома Селлека. Он разошелся с третьей женой и жил в квартире высотного дома.

Это была настоящая берлога холостяка. Мы не назначали свиданий, никогда не обедали вместе, ничего в таком роде. Договаривались всегда неопределенно. Встречались в баре, когда он являлся. У него была огромная кровать – королевских размеров матрац, с длинными-предлинными подушками. На кухонном столе – кучи счетов, фотографий его многочисленных детей от трех браков. Эти фотографии были повсюду, даже прикреплены к холодильнику.

Помню, как однажды я осталась в его квартире, когда он утром ушел на работу. Я притворилась спящей. У него был блокнот с рекламой на обложке, и мне захотелось написать в нем записку сексуального содержания. Я написала, но она мне не понравилась. Написала вторую, и третью, и четвертую. Очень скоро исписала половину блокнота и не находила ни одного варианта, который бы меня устроил. Набила карманы этими записками и ушла. Дома смяла их в бумажный шар и бросила в мусорное ведро на кухне, испытывая отвращение к таким экспериментам. Я понимала, что он намного превосходит меня в постели. Может быть, я не оправдала его надежд, не знаю. Мой сексуальный опыт к тому времени был слишком банален и неинтересен. Он так много смотрел порнофильмов, трахал так много женщин. Казалось, перед тем, как начать со мной, ему нужно было всегда хорошо выпить. Он был немного раздражен. Помню черный раскладной диван у него дома. Я – сверху. Не имела представления, как надо делать то, чего он от меня требовал. А он твердил: «Это твой член, это твой член», но мне это вообще никак не помогало.

От этого идиота я забеременела. Принимала противозачаточные таблетки, но не любила их. Была убеждена, что они делают меня слишком активной и эмоциональной. Безо всякой причины начиналось сердцебиение, а от какою-нибудь насмешливого взгляда я могла расплакаться. Поэтому то все посылала к черту, то на другой день принимала две таблетки, и все в таком роде. По вечерам я работала официанткой и, прямо как вы, миссис Тайлер, сильно уставала. Работала до двух. Уже к девяти начинала двигаться медленно и про себя думала, только бы удержаться на ногах. В конце концов ночь пройдет.

Сходила в клинику сделать тест. Женщина, которая сказала мне про беременность, хотела сразу направить меня на консультацию, но я отказалась. Мне надо было поскорее уйти оттуда. Пообещала прийти через день или два, и тут же пошла в супермаркет. Думаю, пошла туда, потому что это было самое привычное место.

Я носилась взад и вперед по рядам, полубезумная от ужаса. Та тупиковая ситуация, в какой я оказалась, должна была там разрешиться. Так и получилось. В «Шоп-Райт» я стала другой, я обо всем передумала.

Отцу ребенка ничего не сказала. Наши гнусные отношения по-прежнему продолжались. В ночь перед абортом переспала с ним. Не знаю, что я тогда собиралась сделать. Очень хотела быть жестокой, грубой. Мне противно, что многие в таких случаях остаются нежными и ласковыми, как глупышки, – это неискренне. Я выросла среди сестер и понимала лучше многих, что девочки не слабее ребят. Всю свою жизнь, изо дня в день, видела перед собой смышленых, сильных и упрямых девочек. Притворяться я совершенно не умела. От природы была искренним человеком. Стараясь это скрыть, слишком усердствовала. Я была неприятна себе самой, становилась похожа на убийцу, жертвой которого оказывается ребенок.

Моя сестра Ева отвезла меня на аборт. Когда мне трудно, Ева смотрит, как будто спрашивая: «Ри, тебя здесь кто-нибудь обижает?» Мы поехали в клинику на ее разбитой старой машине, и я чувствовала себя защищенной. Меня не волновало, найду ли я когда-нибудь моего друга, моего мужчину. Мы с Евой будем просто идти по жизни вместе. Будут, как раньше, длинные ночи с нашей смешной болтовней. Когда случится что-то ужасное, как сейчас, мы будем рядом.

В клинике меня вместе с пятью другими женщинами провели в маленькую комнату для беседы. Врач, руководившая этим, считала, что у всех нас есть или муж, или друг, и не допускала мысли о двух мужчинах одновременно. Она говорила, что наши партнеры должны заботиться о нас, чтобы не допускать этого. А был 1986 год. Боже мой! Она когда-нибудь слышала о случайных встречах на одну ночь?

Ее взгляды на жизнь вызвали во мне жгучий стыд. Я всегда хотела быть выше, не чувствовать себя шлюхой, и в итоге притворилась, что у меня есть парень, он беспокоится и ждет меня.

Одна женщина говорила про своего мужа-импотента: «Я уже наплакалась, это все равно, что вырванный зуб».

Меня послали в маленькую комнату переодеться в больничную одежду. Никогда так не боялась. Руки и ноги похолодели, пот катился градом. Я задыхалась. Если буду так волноваться, говорила себе, то сойду с ума. Перед тем, как начать, мне сделали укол димедрола, и сразу стало легче, на несколько секунд пришла в себя.

Мало помню сам аборт. Были врач и сестра и обычные стремена – крепления для рук и ног. Я лежала на бумаге, постеленной поверх винилового покрытия кресла.

Когда вышла в комнату ожидания, Ева поднялась мне навстречу. Она очень переживала за меня. Когда она оплачивала счет, у нее даже тряслись руки. К тому времени у нас почти не оставалось денег, так что пришлось отложить оплату квартиры. По пути к машине она обняла меня. Домой ехали медленно. Дома она сделала мне бутерброд с индейкой, но не приставала, чтобы я его съела.

Потом со мной случилось в точности то же, что и с вами. Меня охватила тоска. Я сломалась. Ева не отходила от меня, пока я не засыпала.

Многие недели на руке оставалась точка от укола. Я терла это место, прикасалась языком. Ничего не хотелось забывать. Была уверена, что если забуду, если воспоминания о пережитом потрясении, страхе и стыде исчезнут, в моей жизни уже не будет ничего хорошего. Маленькая красная точка на руке связывала меня с правдой.

Это было семь лет назад, но даже теперь, когда я горько плачу, когда я просто бессильна перед чем-нибудь, мне хочется твердить про себя: «О мое дитя, о мой мальчик!» Не помню, когда я решила, что это должен быть мальчик. Знаю, что именно он. Есть такое интуитивное ощущение.

Глава девятая

Миссис Тайлер спит, а я уже минут пятнадцать-двадцать как проснулась, молча лежу и слушаю звуки пробуждающейся тюрьмы. Кажется, время движется по кругу. Здесь тяжелый и влажный воздух, такой бывает в прохладный пасмурный день. Делая движения в таком воздухе, чувствуешь сопротивление, как в воде.

Слышно: люди на кухне окликают друг друга, толкают тележки со скрипучими колесами. Я ощущаю вялость и тревогу. Когда просыпалась дома, придвигалась к Алексу, находила его рукой или коленом. Меня это успокаивало, и я припоминала, что нужно сделать утром и вечером. Здесь не нужно ничего планировать. Все известно заранее.

Мы с Алексом уже так не просыпаемся. Сколько это длится? Недели? Месяцы?

Я испытывала сильное желание быть рядом с Алексом, такое сильное, что почти реально осязала прикосновение к его спине, волосам на затылке, мягким и теплым во сне. А вдруг он прямо сейчас открывает глаза и по привычке протягивает ко мне руку, а меня там нет? Как было бы хорошо, если бы нас разделяло, в буквальном смысле слова, только шесть дюймов, как в постели, и ничего больше.

Подошла охранница, хлопая в ладоши и выкрикивая: «Вставайте, быстрее!» Она получала удовольствие от этого. Их два типа. Одни считают, что мы уже наказаны судом. Другие хотят внести в наказание свою лепту.

Миссис Тайлер нетвердо стоит на ногах и выглядит, как черт. Ее волосы спутались и кажутся в полумраке редкими. Она присаживается на край раскладушки, потом начинает рыться в сумке. Ищет мыло, пасту и щетку.

Между нами чувствуется неловкость. Что могло заставить каждую столько говорить прошлой ночью? Смущаюсь: лучше бы я не открывала рот. Никогда не могла никому рассказать что-нибудь важное, чтобы потом не жалеть.

Мы умылись и сходили в туалет. Свет тусклый. Мы не говорим и стараемся не встречаться глазами. Дышим ртом. Я переменила белье и блузку. Когда будет не во что переодеться, это будет означать – пора домой.

Миссис Тайлер поправляет волосы розовой расческой. Зеркала нет, и она причесывается с завидной регулярностью. Морщится, брызгая волосы лаком «Уайт Рейн». Я отошла к решетке, чтобы случайно не попало в лицо. Как получилось, что ей разрешили оставить лак? Разве он не может использоваться как оружие? Разве она не может треснуть кого-нибудь по голове этим баллоном?

На завтрак овсянка, как дома. Хорошая, густая, молоко холодное. Кофе же – сплошное разочарование. Подумала о кофеварке у себя на кухне. Она при работе весело выпускает струю пара. Алекс сейчас должен готовить завтрак для Кевина и Мерисол. Эту работу обычно делаю я и люблю ее. С удивлением обнаружила, что наслаждаюсь самыми рутинными родительскими обязанностями: стиркой и складыванием одежды, тасканием огромных бутылок с яблочным соком, ожиданием Кевина и Мерисол у кабинета дантиста, их рассказами о своих зубах.

После завтрака нас отправили во двор. Начинало моросить, и мы столпились у двери. Надзиратели заняты. Казалось, возникла своего рода логическая загадка. О, понятно, в комнате отдыха мужчины. А нас куда? Уже шел сильный дождь, и женщины ворчали. «Так нельзя», кто-то крикнул сзади. «Как холодно», – прошептала охранница.

Нас загнали в коридор. Мимо нас прошествовали сотни мужчин. Мужчины и женщины махали друг другу. Стоя на цыпочках, издавали чмокающие звуки поцелуев. Все скалились, даже надзиратели. Это похоже на счастливое расставание. Девочки и мальчики. Они и мы. Приве-е-е-е-т, Бетти!

В приподнятом настроении мы вошли в комнату отдыха. Женщины улыбались. Я поспешила занять очередь к телефону.

Когда я набрала домашний номер, телефон прозвонил четыре раза, а потом начал щелкать. Очевидно, трубка соскользнула, упала на стол, а потом на пол. «Алло», – наконец сказала Мерисол. Оператор спросила, оплатит ли она разговор, я подсказала Мерисол: «Скажи да, милая». Оператор спросила, дома ли мать, и Мерисол, сбитая с толку двумя голосами, растерялась и снова сказала: «Алло».

– Позови папу.

– Папы нет.

Оператор вмешалась и сказала, чтобы я перезвонила позже. Только взрослые могут давать согласие на оплату. Я попробовала набрать номер еще раз, но надзирательница схватила меня, вырвала трубку из рук, говоря, что положено звонить один раз.

Интересно, почему Мерисол не в школе? Потом вспомнила: сегодня суббота. Конечно, Алекс привез меня сюда вчера, в пятницу, меньше двадцати четырех часов назад. Где он сейчас? Он просто ушел за молоком или уехал на весь день? Я посмотрела вокруг: на охранников, на запертые двери. Хочу только выбраться отсюда и уехать домой.

Миссис Тайлер сидела в углу на полу, привалившись спиной к стене, хотя рядом пустовала дюжина стульев. Она мне такой нравится. Я опустилась у противоположной стены, так что мы оказались напротив.

– Алекса нет дома. К телефону подошла моя падчерица, она не знала, как ответить телефонистке. Нас разъединили.

Говоря миссис Тайлер, что произошло, я старалась не показывать волнения и держаться отстраненно. Но нетерпение и тревога все-таки пробивались в моих словах. Воодушевленная вниманием миссис Тайлер, я сказала ей все:

– Не могу поверить, чтобы Алекс не ждал моего звонка.

– Вы допускаете, что он мог не ждать?

Мне стало намного легче.

– Допускала. Да. Я не уверена в нем. Волнуется ли обо мне? Если бы он был в тюрьме, я бы за него волновалась.

– Дайте ему хоть немного свободы. Бога ради. Если вы умная, Рита, то не нужно опять звонить ему.

– Знаю. Но я так не могу. Я просила его поддерживать со мной связь. Но только случайно узнаю, как там у него. Как вы можете до сих пор не звонить домой?

– Потому что это будет оскорблением для моего мужа и для меня. Джону незачем со мной разговаривать, когда я в тюрьме.

– По-моему, это печально.

– Я знала, что вы так скажете.

В радиусе двадцати шагов от нас никого не было. Женщины теснились вокруг телефона и телевизора. Я посмотрела на миссис Тайлер и представила ее перед стеклянной витриной в «Блумингдейле»: она, прикрывая рукой тюбик с помадой, ловко задвигает его средним пальцем в рукав…

Миссис Тайлер открывает сумку, достает журнал с кроссвордами и желтый карандаш. Я хотела бы почитать «Грозовой перевал», но просто верчу книгу в руках, перелистывая страницы.

У меня сейчас своеобразное ощущение, будто я выкурила сигарету с марихуаной. Ощущение напряженности. Карандаш миссис Тайлер скрипит необычно громко. Когда закрыла глаза, передо мной секунд десять-пятнадцать стояло ее лицо, прежде чем исчезнуть.

Звенит звонок. Ланч. Разве мы не только что вернулись с завтрака? Присоединяемся к потоку женщин, направляющихся в кафетерий. Я прикусываю изнутри щеку, тру лицо, стараясь привести в порядок свои мысли.

Макароны с сыром разварились и превратились в кашу. Переслащенный апельсиновый напиток. Из рации в руках надзирательницы послышалось блеянье. По меньшей мере дюжина тараканов снует вверх-вниз за спиной миссис Тайлер. Глядя на них, я положила ладонь на ее руку. Миссис Тайлер встала и, обогнув стол, села рядом со мной.

Во дворе я попросила миссис Тайлер не трогать меня. Она, похоже, была огорчена, но меня это мало волновало. Мне хотелось остаться одной. Я уверена, если останусь всего на несколько минут в одиночестве, то освобожусь от этого чувства неуверенности и неопределенности.

Мне хотелось спокойно посидеть. Я вышла на середину двора, все толпились по краям, прогуливаясь. В середине люди сидели и разговаривали или смотрели на улицу. Я выбрала место как можно дальше от всех. Миссис Тайлер отошла от меня, улыбаясь. Надеется, что я передумаю и присоединюсь к ней. Я положила голову на колени и закрыла глаза.

Звуки автомобилей на улице, голоса женщин и запах моего тела после напряженного дня и ночи без душа. Вздохнула и начала считать, сколько часов прошло, но запуталась в счете.

Солнце взошло. Припекало голову и шею.

Я встала и пошла в дальний угол к забору. Отсюда видна задняя часть тюрьмы, старая кирпичная стена. Над одной из дверей на камне было выбито слово «женщины». Буквы стертые, мне пришлось всматриваться, чтобы их разобрать.

«Женщины».

Женское отделение, я думаю.

До пенсии мой отец был журналистом, редактором нью-йоркской «Дейли Ньюс». Каждый раз, когда матери было нужно встретиться с ним на работе, она брала всех нас, девочек, с собой. Мы пробирались через отдел новостей, покупали содовую в автоматах, читали комиксы в завтрашних газетах.

Мы с сестрами играли дома в журналистов-газетчиков – все свободные плоские поверхности становились «рабочими столами», в том числе кухонный и кофейный столики. Исписывали каракулями газеты, которые отец приносил для нас, звонили друг другу по воображаемому телефону, вырезали мамиными ножницами рисунки из ее журналов. Когда у меня спрашивали, кем я хочу стать, когда вырасту, я отвечала: журналисткой, как моя мама. До того как встретилась с отцом и вышла за него замуж, она работала в редакции журнала.

Я особенно помню один поход в «Ньюс». Было поздно, десять или одиннадцать вечера. Мы с матерью только что сходили на «Мою прекрасную леди» на Бродвее. Отец встретил нас в холле. По пути в отдел новостей мы прошли мимо таблички «Женское отделение». Там был погашен свет, столы стояли пустые. Отец пошутил: «Женское отделение закрывается на ночь – ничего не попишешь».

У всех моих друзей отцы были бизнесменами. Я считала неправильным то, что отец уходит на работу, когда все идут обедать, но была какая-то самоотверженность в его ночной работе. Это делалось с одной целью: чтобы люди, проснувшись утром, видели прежде всего перед собой эту газету. Когда я поднималась с кровати в шесть или в половине седьмого, первоклассный выпуск «Дейли Ньюс» уже лежал на кухонном столе. Как гномы из «Пиноккио», которые выползали по ночам и шили свои башмаки, мой отец делал газету, когда мы спали.

Помню, как стояла в коридоре и смотрела в темное и пустое «Женское отделение». Чувствовала беспокойство, не знаю почему, пока не решила, что отец правильно посмеялся над женщинами.

Если они так ленятся работать над газетой ночью, если они просыпаются и идут на работу утром, как все, они заслуживают насмешек. Постояв, мы двинулись по направлению к отделу новостей.

Мужчины с закатанными до локтя рукавами кричали друг на друга, быстро ходили или курили, развалившись в кресле. Они немного посмеивались над нами, поддразнивая отца. Говорили, что все свадьбы придется оплачивать ему и под каждым окном устанавливать лестницу. Молодой человек, репортер, пробежал мимо нас и задел своим пальто. «Что случилось?» – окликнул его отец. «Какой-то блядский пожар», – ответил репортер. Отец вздрогнул. «Думай, что говоришь, – рявкнул он. – Здесь мои девочки». Репортер оробел и начал извиняться.

Провожая нас к машине, отец сказал, что надеется, никто из нас не будет заниматься газетным бизнесом, когда вырастет. Сквернословие, ночная работа, отдел новостей – не место для женщин.

Довольно скоро мы с сестрами потеряли интерес к игре в газетчиков. Переключились на игру в дружков-подружек. Мы брали себе имена некоторых кукол, продававшихся как подружки Барби. Нашими поклонниками были четыре певца из любимой группы «Манки». Любая из нас могла начать игру, объявив, кто она и который из «Манки». «Фрэнси, Дэви», – кричала одна из нас, и игра начиналась. Дэви Джонс был самым привлекательным из «Манки», плюс у него был британский акцент, поэтому с него всегда начинали. «Микки, Тутти», – выбирала вторая сестра, «Петер, Кези», – говорила третья. На последнем месте всегда был Майк Несмис, он носил шерстяную кепку и редко улыбался. Мы знали что он в настоящей жизни женат на женщине по имени Филлис. Самая медлительная сестра не только была всегда вместе с Майком, она также считалась и женой – вместо поклонницы или любовницы.

Глава десятая

Миссис Тайлер уставилась на еду в тарелке: коричневатый кусок запеченной рыбы, баночный горох цвета маслин, яблочное пюре «Дикси». Боюсь, она надеется этим пробудить в себе аппетит. Если она скажет, что это неплохо выглядит, если она скажет даже что-нибудь с легким юмором, я встану и перейду за другой стол.

Слава Богу, она молчит, сдерживает раздражение. Мы обе способны молчать, и это сейчас приятно.

Рыба скользкая, гарантирует к ночи резь в желудке и расстройство кишечника. После нескольких кусочков мы решительно от нее отказались и ели яблочное пюре, как мороженое, – стаканчик в одной руке, ложка – в другой. Нам хотелось домой.

Что Алекс делает в эту минуту? Может, он пытается приготовить ужин для Кевина и Мерисол или они раскрывают меню в каком-нибудь маленьком ресторане? Я начала фантазировать: вот он приезжает и забирает меня отсюда, как Ричад Жезе в «Офицере и джентельмене». Белый китель, легкая походка. Освободил Дебору Вингер от скучной работы на сборочном конвейере и, как невесту, вынес за порог. Я представила, как ноги Алекса широко ступают по полу кафетерия. Он смущенно улыбается, удовлетворен – кому надо было, отомстил, – и с почтением обращается ко мне. «Идем», – скажет он, и я встану. В машине я буду бесконечно целовать его, пока он будет рассказывать, как ему удалось освободить меня.

Ничего отдаленно похожего на это никогда со мной не было, но я безо всякого труда могла вообразить подобные картины.

Алекс. Почему у нас все получилось так ненормально? Когда я попаду домой, попрошу его пойти со мной вместе к психологу. Скажу, меня не волнует, что произошло между ним и Ли. Пожалуйста, Алекс, скажу я. Мы с тобой будем сидеть за столом напротив профессионалов, они помогут нам во всем разобраться.

Терапия, террапин, Тортила-черепаха. Люди, прибегающие к терапии, подавлены, двигаются медленно, тяжело. Тише едешь – дальше будешь. Сморщенное личико, коротенькие ножки, маленькие шажки…

Очереди к телефонам длинные. Сгораю от нетерпения, даже ноги сводит. Мне может не хватить выдержки, я могу сорваться. Когда я была подростком, работала в кафе-мороженом. Работа плохая, час мог пройти – и ни одного покупателя. Стояла за прилавком, смотрела на аккуратные ряды пломбира в стаканчиках и в лодочках, узких, как банан, на несчастный маленький чайник с горячим фаджем, и представляла, что будет, если я пойду – бесстрашная, как древний скандинав, и начну бить стаканы, очищая полки одним движением руки? Конечно, сбежались бы владельцы. Но куда бы они позвонили – в полицию или моим родителям? И как бы меня оттуда вывели – в наручниках или в обнимку с матерью?

Здесь, в тюрьме, срываются. Все время думаю о том мудаке, из-за которого вчера кричала женщина.

Очередь еле двигалась. Я уставилась на охранницу, пожилую женщину с короткими седыми волосами, мясистым телом на тощих ногах. Почему она не следит за продолжительностью разговоров? Рыдания, закрытые ладонью глаза, пронзительный плач.

Трагическое зрелище.

Моя очередь. Трубку сняли сразу после первого гудка. Только мгновение я торжествовала – думала, Алекс дома и ждет моего звонка, а в следующее мгновения сообразила, что голос, подтверждающий оплату моего звонка, женский. Женщина? Ли?

Это Ли.

Я была ошеломлена, но сохранила вежливость. Мы много раз говорили по телефону, всегда осторожно и любезно.

– Ли, это Рита.

– Рита, – сказала она, – привет.

– Дай Алекса.

– Успокойся, Рита, сейчас.

– Ничего не говори, Ли. Позови к телефону моего мужа.

Тишина. Я в ужасе. Вдруг Ли повесит трубку, и я не смогу перезвонить. Я уезжала и знала, что бывшая жена Алекса время от времени бывает в моем доме. Я выкрикивала в трубку имя Алекса. Светловолосая надзирательница посмотрела и направилась ко мне.

– Привет, – сказал Алекс. В его голосе звучало желание постоять за Ли, если понадобится. Он защищает ее. Уже. Перелом произошел, мне там нет места. Не просто догадываюсь обо всем, теперь это знаю. Голос Алекса выдает его. Как постороннего выдает оставшийся после него в комнате запах.

– Что она там делает? Отвечай немедленно!

– Рита, когда ты вернешься домой?

Я плачу, кричу, меня трясет.

– Выгони ее! Выгони ее из моего дома!

Ко мне приближаются две охранницы.

– Повесь трубку. Скажи «до свидания».

Я отвернулась и прикрыла трубку. Почувствовала руку, сильно сжавшую мне плечо, постаралась вывернуться из-под нее, но мне заломили руку назад. Боль, острая и жгучая, как от перелома. Вторая охранница, крупная блондинка с косами, тоже подошла ко мне. Боль в плече стала сильнее, я вырвалась и ударила охранницу ногой по колену. Секунда или две полнейшего ужаса, потом охранница с косами ударила меня в живот, ее кулак пришелся прямо под ложечку. Я не могла даже вздохнуть. Второй удар сбил меня с ног, я упала на пол. Потом рядом оказалась миссис Тайлер, протиснувшаяся через толпу женщин: «Оставьте ее в покое! Хватит, пожалуйста! Хватит!» Она оказалась между мной и надзирательницей с косами, но та успела схватить меня сзади. Меня выволокли в коридор, а потом вниз через два лестничных пролета. Я совершенно не могу встать на ноги. Ничего не чувствую, кроме страха.

Две женщины, черная и блондинка, с огромными задницами, обтянутыми штанами, хлестали меня по лицу. «Грязная сука, шлюха, не так сильно». Я рыдаю, задыхаюсь, умоляю их остановиться.