Текст книги "Серебряное зеркало и другие таинственные истории"
Автор книги: Агата Кристи
Соавторы: Артур Конан Дойл,Говард Филлипс Лавкрафт,Герберт Джордж Уэллс,Клапка Джером Джером,Вашингтон Ирвинг,Амброз Бирс,Дэвид Келлер,Бернард Кейпс,Дэвис Грабб,Оливер Онионс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)
Джером К. Джером
ПАРТНЕР ДЛЯ ТАНЦЕВ
– Эта история, – начал свой рассказ Мак-Шонесси, – произошла в маленьком городке Фюртцвангене, в Шварцвальде. Там жил чудаковатый старик по имени Николас Гейбель. Он занимался изготовлением механических игрушек и был известен чуть ли не во всей Европе. Он мастерил кроликов, которые выпрыгивали из капустного кочана, хлопали ушами, приглаживали усики и снова прятались; кошек, которые умывались и мяукали так правдоподобно, что собаки принимали их за настоящих и бросались на них; кукол, которые приподнимали шляпы и говорили: «Доброе утро! Как поживаете?», и даже таких, которые могли спеть песню.
Но он был не просто искусным механиком – он был художником. Работа стала для него увлечением, почти страстью. Его мастерская была завалена диковинными вещами, которые он делал не на продажу, а ради собственного удовольствия. Он изобрел механического ослика, который мог бежать рысью в течение двух часов, причем намного быстрее живого, и не нуждался в кучере; птицу, которая могла взмыть в воздух и летать кругами, а потом опуститься на то же самое место, откуда взлетела; скелет, который держался на вертикальном железном стержне и танцевал матросский танец. У него была кукла в человеческий рост, которая играла на скрипке, и заводной джентльмен, полый внутри, который мог выкурить трубку и выпить больше темного пива, чем трое обычных немецких студентов, вместе взятых, – а это чего-нибудь да стоит.
Все верили, что старому Гейбелю под силу смастерить человека, способного делать все, что пожелаешь. Один из его механизмов сделал даже слишком много – и вот как это случилось.
У молодого доктора Фоллена был малыш, а у малыша был день рождения. Первый день его рождения заставил все семейство доктора изрядно поволноваться; но по случаю годовщины этого события жена Фоллена решила устроить бал. Николас Гейбель и его дочь Ольга были в числе приглашенных.
На другой день три или четыре ближайшие подруги Ольги, которые тоже были на празднике, заглянули к ней, чтобы поболтать. Как водится, они принялись обсуждать недостатки своих кавалеров. Старый Гейбель сидел в этой же комнате, но он, казалось, погрузился в чтение газеты, и девушки не обращали на него внимания.
– С каждым балом хороших танцоров становится все меньше и меньше, – сказала одна из девушек.
– Да, и еще они ужасно важничают, – сказала другая. – Приглашают на танец с таким видом, точно оказывают тебе великую честь.
– И как глупо они разговаривают, – добавила третья, – вечно твердят одно и то же: «Как вы сегодня очаровательны. Вы посещаете Вену? О, вы непременно должны там побывать, это прекрасный город. Как вам идет это платье. Какая чудная погода. Любите ли вы Вагнера?» Я бы хотела, чтобы они придумали что-нибудь новенькое.
– А я никогда не слушаю, что они говорят, – сказала четвертая, – мне это все равно. Хорошему танцору позволительно быть глупым.
– Чаще всего так и бывает, – ехидно заметила тоненькая девушка.
– Я иду на бал, чтобы танцевать, – продолжала предыдущая собеседница, не замечая этой насмешливой реплики. – Все, чего я жду от партнера, – чтобы он уверенно вел меня, хорошо вальсировал и не уставал, пока я не устану.
– Это может делать и заводная фигура, – сказала девушка, которая только что перебила ее.
– Браво! – воскликнула одна из подруг, хлопая в ладоши. – Отличная выдумка!
– Какая выдумка? О чем ты?
– Ну как же – заводной танцор! Или, еще лучше, танцор, который двигался бы при помощи электричества и никогда не уставал.
Девушки восприняли эту идею с энтузиазмом.
– О таком партнере можно только мечтать, – сказала одна. – Он бы никогда не толкался и не наступал на ноги.
– И не рвал бы ваше платье, – добавила другая.
– И не сбивался с такта.
– И не терял равновесие, и не опирался на вас.
– И не вытирал бы лицо платком. Я терпеть не могу, когда мужчины утирают пот после каждого танца.
– И не стал бы весь вечер сидеть в столовой.
– А если у него будет фонограф внутри, чтобы болтать всякий вздор, никто и не отличит его от настоящего мужчины, – сказала девушка, первой подавшая эту идею.
– Кто-кто, а уж ты отличишь, – сказала тоненькая девушка. – Заводной кавалер куда лучше настоящего, не так ли?
Старый Гейбель отложил чтение и навострил уши. Но как только одна из девушек поглядела в его сторону, он снова спрятался за газетой. Когда гостьи ушли, он направился в мастерскую, и Ольга слышала, как он расхаживает взад и вперед, то и дело посмеиваясь про себя. Этим вечером он долго говорил с нею о балах и танцорах – расспрашивал, какие танцы теперь в моде, и как исполняются разные па, и много еще о чем.
В течение двух недель он почти не покидал своей мастерской и был чем-то сильно увлечен и озабочен. Порой он заливался тихим, приглушенным смехом, как будто наслаждаясь шуткой, о которой никто другой не знает.
Месяцем позже в Фюрцвангене состоялся другой бал. На сей раз его устраивал старый богатый лесоторговец Венцель в честь помолвки своей племянницы, и Гейбель с дочерью опять были приглашены. Перед тем как выйти из дому, Ольга принялась искать отца и, не найдя его в комнатах, заглянула в мастерскую. Без сюртука, с закатанными рукавами он показался в дверях, взволнованный, но довольный.
– Не жди меня, – сказал он, – ступай вперед, я тебя догоню. Я должен еще кое-что закончить.
Когда она уходила, он крикнул вдогонку:
– Скажи им, что я приду с молодым человеком – славным молодым человеком, превосходным танцором. Всем девушкам он понравится.
Потом он рассмеялся и закрыл двери.
Обычно ее отец держал свою работу в секрете, но Ольга догадывалась, что он затеял, и в какой-то мере могла подготовить гостей к предстоящему сюрпризу. Возбуждение достигло предела, и все нетерпеливо ждали прибытия знаменитого мастера.
Но вот снаружи послышался стук колес, затем шумная возня в коридоре, и старый Венцель с веселым лицом, покрасневшим от волнения и сдерживаемого смеха, ворвался в комнату и зычным голосом объявил:
– Герр Гейбель – и его друг!
Герр Гейбель и его «друг» вошли, встреченные взрывом смеха и аплодисментов, и выступили на середину комнаты.
– Позвольте мне, дамы и господа, – сказал мастер, – представить вам моего друга, лейтенанта Фрица. Фриц, дорогой мой, поклонись гостям.
Гейбель ободряюще положил руку ему на плечо, и лейтенант низко поклонился, сопровождая это движение резким щелкающим звуком в горле, неприятно напоминающим предсмертный хрип. Впрочем, это была мелочь.
– Ходит он довольно неуклюже. – С этими словами старый Гейбель взял лейтенанта за руку и вывел вперед. Тот действительно ходил неуклюже.
– Но он не для этого предназначен, – продолжал мастер. – Он по сути своей танцор. Пока я успел обучить его только вальсу, но зато вальсирует он бесподобно. Итак, кому из вас, барышни, я могу представить его в качестве партнера? Он не сбивается с такта; он не устает; он не будет толкать вас и наступать вам на платье. Он будет держать вас так крепко, как вам угодно, и двигаться быстрей или медленней, как пожелаете. У него никогда не закружится голова, и он способен болтать без умолку. Ну же, мой мальчик, скажи что-нибудь!
Старый джентльмен повернул одну из пуговиц на мундире лейтенанта. Фриц немедленно открыл рот и тонким писклявым голосом, казалось, исходившим откуда-то из глубины головы, отрывисто произнес:
– Могу ли я иметь удовольствие? – после чего снова захлопнул рот, клацнув челюстью.
Бесспорно, лейтенант Фриц произвел сильное впечатление на собравшихся, но ни одна из девушек не хотела танцевать с ним. Они робко глядели на его восковое лицо, широко раскрытые глаза, застывшую улыбку – и вздрагивали. Наконец старый Гейбель подошел к той самой барышне, которой принадлежала эта идея.
– Это ваше собственное предложение, исполненное в точности, от слова до слова, – сказал он. – Электрический танцор. Вы просто обязаны испытать его в действии.
Она была веселой маленькой девушкой, озорной и бесстрашной. Хозяин дома присоединился к просьбе Гейбеля, и она согласилась.
Герр Гейбель установил фигуру перед ней. Повинуясь мастеру, заводной танцор крепко обнял ее за талию правой рукой, а левой, сделанной с особым искусством и тщательностью, взял ее правую руку. Прежде чем отойти, Николас показал ей, как регулировать скорость партнера и как его можно остановить.
– Он будет все время двигаться по кругу, – пояснил Гейбель, – так, чтобы никого не задеть и ни с кем не столкнуться.
Грянула музыка. Старый Гейбель включил ток, и Аннета с ее необычным кавалером начали танцевать. Некоторое время все стояли, наблюдая за ними. Танцор замечательно выполнял свою задачу. Он держал свою маленькую партнершу в сильных объятиях и вел ее, безошибочно соблюдая такт. Поток его визгливой болтовни прерывали короткие паузы, во время которых внутри у него что-то скрипело и лязгало.
– Как вы сегодня очаровательны, – повторял он тонким, словно доносящимся издалека голосом. – Вы любите танцевать? Какая чудная погода. Вы подарите мне еще один танец, не правда ли? О, не будьте так жестоки. Как вам идет это платье. Я хотел бы танцевать бесконечно – с вами. Вы уже поужинали?
Аннета понемногу освоилась с этим странным созданием. Ее страх прошел, и она принялась шутить.
– О, да он просто прелесть! – смеясь, воскликнула она. – Я готова танцевать с ним всю жизнь.
Пара за парой присоединялись к ним, и вскоре все молодые люди и девушки закружились в вальсе. Глядя на них, Николас Гейбель сиял от радости, довольный, как ребенок. К нему подошел старый Венцель и что-то шепнул на ухо. Гейбель рассмеялся, кивнул, и оба стали тихонько пробираться к дверям.
– Нынче вечером этот дом принадлежит молодежи, – сказал Венцель, когда они оказались снаружи. – А мы можем спокойно выкурить трубку и выпить по стакану рейнвейна в конторе наверху.
Тем временем танец становился все более быстрым и неистовым. Маленькая Аннета ослабила винт, регулирующий скорость движений партнера, и заводная фигура проворно скользила по кругу.
Другие танцоры останавливались, выбившись из сил, но они только быстрее кружились, пока не остались танцевать одни. Безумнее и безумнее становился вальс. Музыка смолкла; музыканты, не способные выдержать такой темп, перестали играть и с удивлением смотрели на танцующих. Младшие из гостей аплодировали, однако на лицах старших появилось выражение тревоги.
– Не пора ли тебе отдохнуть, дорогая? – сказала одна из женщин. – Ты слишком устанешь.
Аннета ничего не ответила.
– Я думаю, она в обмороке, – воскликнула девушка, которая мельком увидела ее лицо, когда она проносилась мимо.
Один из мужчин кинулся вперед и схватил танцора, но, отброшенный его стремительным движением, упал на пол, и железная ступня оцарапала ему щеку. Механический танцор, похоже, не собирался так легко выпускать из рук свою добычу.
Сохрани кто-нибудь из гостей хоть крупицу здравого смысла, заводную фигуру наверняка удалось бы остановить. Двое или трое мужчин, действуя сообща, могли приподнять ее над полом или загнать в угол. Но в таких случаях люди обычно теряют голову. Посторонние удивляются, как участники событий могли вести себя настолько глупо; те же, в свою очередь, ясно понимают, что им следовало делать, – но понимают всегда слишком поздно.
Среди женщин началась истерика; мужчины спорили друг с другом и не могли прийти к согласию. Двое из них попытались силой удержать механического танцора. В результате этой неловкой попытки автомат перестал описывать круги в центре комнаты и начал беспорядочно двигаться, с грохотом натыкаясь на стены и мебель. Струя крови показалась из-под белого платья девушки и тянулась следом за нею по полу.
Положение становилось ужасным. Женщины с криком бросились вон из комнаты. Мужчины последовали за ними. Наконец кто-то подал единственно разумный совет:
– Надо найти Гейбеля! Позовите Гейбеля!
Никто не видел, как старый механик покинул комнату; никто не знал, где он теперь. Некоторые из гостей отправились на поиски. Другие, слишком напуганные, чтобы вернуться в бальный зал, толпились у дверей и прислушивались. Они слышали ровный шум колес по гладкому полу, когда танцор двигался кругами, и глухой стук, когда время от времени он налетал на какой-нибудь предмет и отскакивал в новом направлении. И непрерывно звучал тонкий безжизненный голос, снова и снова повторяющий одни и те же фразы:
– Как вы сегодня очаровательны. Какая чудная погода. О, не будьте так жестоки. Я хотел бы танцевать бесконечно – с вами. Вы уже поужинали?
…Конечно, они искали Гейбеля везде, только не там, где он был. Они осмотрели дом, заглянули в каждое помещение, потом всей толпой ринулись к нему на квартиру и потеряли драгоценные минуты, чтобы разбудить его старую глухую домоправительницу. Одному из гостей вспомнилось, что Венцель тоже куда-то пропал; тогда у них появилась мысль о конторе, расположенной напротив дома. Там они и нашли мастера. Он поднялся, очень бледный, и последовал за ними. Протиснувшись сквозь толпу гостей, собравшихся снаружи, они с Венцелем вошли в комнату и заперли за собой дверь.
Изнутри доносился звук приглушенных голосов и быстрых шагов. Потом какая-то возня, молчание и снова негромкий голос. Некоторое время спустя дверь открылась, и те, кто был рядом, хотели войти, но массивная голова и плечи старого Венцеля загородили проем.
– Мне нужны вы и вы, Беклер, – обращаясь к двум немолодым мужчинам, сказал он. Его голос был спокоен, но лицо смертельно бледно. – Остальных я прошу увести отсюда женщин – и как можно быстрее.
С тех пор старый Николас Гейбель ограничился изготовлением механических кроликов и кошек, которые мяукали и умывали свои мордочки.
Перевод Катерины Муравьевой
Саки (Гектор Монро)
СВЯТОЙ И ГОБЛИН
Маленький каменный святой занимал укромную нишу в приделе старого собора. Все давным-давно позабыли, кто он такой, – но ведь это и служит гарантией респектабельности. Во всяком случае, так говорил гоблин. Гоблин был замечательным образчиком резьбы по камню и украшал собою карниз прямо напротив ниши маленького святого. Наряду с горгульями высоко на крыше и причудливыми резными фигурами на хорах и ограде алтаря, он принадлежал к соборной аристократии. Все фантастические животные, все уродцы из дерева и камня, что извивались и корчились под сводами арок и в глубине подземных склепов, так или иначе приходились ему родней; поэтому среди населения собора он считался важной персоной.
Маленький святой и гоблин отлично уживались друг с другом, хотя, как правило, смотрели на вещи с разных точек зрения. Святой был филантропом – филантропом старого образца; он полагал, что в общем и целом мир хорош, но мог бы стать еще лучше. Больше всего он жалел церковных мышей, страдающих от бедности. Гоблин, в свою очередь, находил мироустройство несовершенным, но знал, что все идет своим чередом и по-другому быть не может. В том и состоит предназначение церковных мышей, чтобы терпеть невзгоды.
– Все равно, – говорил святой, – я очень им сочувствую.
– Конечно, ты должен им сочувствовать, – отвечал гоблин. – Это твое предназначение – жалеть их. Будь они побогаче, ты бы не смог его исполнять. Твоя должность превратилась бы в синекуру.
Он надеялся, что святой спросит: «А что такое синекура?», но тот погрузился в каменное молчание. «Наверное, гоблин прав, – думал он, – и все же мне хотелось бы сделать что-нибудь для церковных мышей, прежде чем наступит зима. Ведь они так бедны!»
Пока он размышлял над этим вопросом, что-то упало к его ногам с резким металлическим звоном. Это был блестящий новенький талер. Одна из соборных галок, которые любят такие вещицы, взлетела с монеткой в клюве на каменный карниз – как раз над самой нишей, – но стук захлопнувшейся двери в ризницу заставил ее выронить добычу. С тех пор, как был изобретен порох, нервы у этих птиц уже не те, что прежде.
– Что там у тебя? – спросил гоблин.
– Серебряный талер, – сказал святой. – Вот так удача, – продолжал он, – в самом деле, просто замечательно! Теперь я сумею позаботиться о церковных мышах.
– Каким образом? – осведомился гоблин.
Святой подумал немного.
– Я могу явиться во сне причетнице, которая убирает церковь. Я скажу ей, что возле моих ног она найдет серебряный талер и что она должна взять его, купить мерку зерна и хранить у меня в нише. Увидев монету, она поймет, что это был вещий сон, и сделает все как велено. Тогда мыши всю зиму будут сыты.
– Разумеется, тебе это нетрудно, – заметил гоблин. – Я-то могу присниться людям, только если они слишком плотно поужинают и мучатся от несварения. Вряд ли я смог бы явиться церковной причетнице… Да, у святых есть кое-какие преимущества.
Все это время монета лежала у ног святого – чистенькая, блестящая, словно только что отчеканенная. И святому пришло в голову, что нельзя разбрасываться такими находками. Быть может, его излишняя щедрость даже повредит мышам? В конце концов, бедность – их предназначение. Так утверждал гоблин, а гоблин обычно бывает прав.
– Я вот думаю, – сказал святой, – не лучше ли купить на этот талер свечей вместо зерна и поставить их в мою нишу?
Ему часто хотелось, чтобы перед ним зажигали свечи. Но люди не помнили его имени и потому не считали нужным оказывать ему почести.
– Свечи были бы куда уместней, – ответил гоблин.
– Уместней и благочестивей, – подтвердил святой, – а мышам достанутся свечные огарки. Они ведь очень питательны.
Гоблин был слишком хорошо воспитан, чтобы подмигнуть в ответ. Да он и не умел подмигивать, потому что был каменным гоблином.
* * *
– Надо же! Деньги-то и правда здесь! – сказала причетница на другое утро.
Она достала сверкающую монетку из пыльной ниши и долго вертела в грязных руках. Затем попробовала талер на зуб.
«Уж не хочет ли она съесть его?» – подумал святой, уставившись на нее каменным взглядом.
– Ну и ну, – произнесла женщина более резким тоном, – кто бы мог подумать! А еще святой!
После этого она сделала непостижимую вещь. Она вытащила из кармана обрывок старой ленты, обвязала талер крест-накрест и повесила его на шею маленького святого.
А потом она ушла.
– Этому есть только одно объяснение, – сказал гоблин. – Монета фальшивая.
* * *
– Что за украшение появилось у твоего соседа? – спросил крылатый дракон с капители ближайшей колонны.
Святой готов был расплакаться от стыда и досады, но, будучи каменным, не мог этого сделать.
– Монета… хм! которой нет цены, – ответил находчивый гоблин. И весь собор облетело известие, что маленькому святому поднесли бесценный дар. «Такая изворотливость – это тоже чего-нибудь да стоит», – сказал себе святой.
Церковные мыши по-прежнему оставались бедными. Но разве не в этом заключается их предназначение?
Перевод Е. А. Егоровой
Саки (Гектор Монро)
ОТКРЫТОЕ ОКНО
– Моя тетя скоро спустится вниз, – сказала очень самоуверенная юная леди пятнадцати лет. – А до тех пор вам придется побыть в моей компании.
Мистер Наттль постарался найти слова, чтобы надлежащим образом выразить свое уважение племяннице, но при этом не обидеть и отсутствующую тетку.
В душе он усомнился больше чем когда-либо, будут ли эти формальные визиты к незнакомым людям так уж полезны его больным нервам, которые он как раз собрался подлечить.
– Я знаю, что из этого выйдет, – сказала его сестра, когда он готовился к отъезду в этот тихий сельский уголок, – ты заживо похоронишь себя там, ни с кем не будешь встречаться, и твое нервное расстройство только усилится из-за хандры. Я хотя бы дам тебе письма к моим тамошним знакомым. Некоторые из них, насколько я помню, были довольно милы.
Теперь Фремтон размышлял, входит ли миссис Сепплтон, леди, к которой он явился с рекомендательным письмом, в число «милых».
– Знаете ли вы кого-нибудь из соседей? – спросила племянница, рассудив, что они уже достаточно долго просидели молча.
– Можно сказать, ни единой души, – ответил Фремтон. – Моя сестра четыре года назад гостила у здешнего священника и теперь дала мне рекомендательные письма к некоторым из местных жителей.
Последнюю фразу он произнес с нескрываемой грустью.
– Так вы совсем ничего не знаете о моей тете? – продолжала юная леди.
– Только имя и адрес, – признался гость. Он пытался угадать, замужем миссис Сепплтон или вдова: что-то неуловимое в обстановке комнаты, казалось, говорило о присутствии мужчин.
– Три года назад она пережила большую трагедию, – сказала девочка. – Должно быть, это случилось уже после отъезда вашей сестры.
– Трагедию? – переспросил Фремтон. В этой мирной, уютной деревушке любые трагедии казались неуместными.
– Вы можете удивиться, почему вечером, в октябре мы оставляем окно широко открытым, – сказала племянница, указывая на большое французское окно,[5]5
Т. н. французское окно – стеклянная дверь, обычно ведущая в сад.
[Закрыть] выходящее на лужайку.
– Сейчас довольно тепло для этого времени года, – заметил Фремтон. – Но каким образом это окно связано с трагедией?
– Отсюда ровно три года назад, в этот самый день, тетин муж и два ее младших брата вышли на охоту. Они не вернулись. Пересекая торфяник, на пути к их любимому месту, где они всегда стреляли бекасов, они угодили в болото. Вы знаете, это было ужасно дождливое лето, и места, которые всегда считались безопасными, внезапно превратились в трясину. Их тела так и не смогли найти. В этом и заключается самое страшное…
Тут голос девочки задрожал, утратив свою невозмутимость, и в нем впервые послышались какие-то человеческие нотки.
– Тетя все еще думает, что однажды они вернутся назад – все они и маленький каштановый спаниель, который пропал вместе с ними, и войдут в это окно, как бывало всегда. Вот почему окно каждый день остается открытым до самых сумерек. Бедная тетушка! Я столько раз слышала от нее, как они выходили из дома. Ее муж нес белый плащ, перекинув его через руку, а младший из братьев, Ронни, напевал на ходу, как он всегда это делал, чтобы подразнить ее: «Ах, Берти, если б ты была моей!» – тетя говорила, что это действует ей на нервы. Знаете, иногда, в такие тихие, спокойные вечера, как сейчас, у меня возникает жуткое чувство, что они вот-вот появятся в окне…
Она вздрогнула и замолчала. Фремтон испытал облегчение, когда в комнату торопливо вошла тетка, шумно извиняясь за то, что так долго заставила себя ждать.
– Я надеюсь, Вера развлекала вас? – спросила она.
– Она рассказала мне много интересного, – ответил Фремтон.
– Надеюсь, вам не мешает открытое окно? – оживленно сказала миссис Сепплтон. – Мой муж и братья вот-вот вернутся с охоты, а они всегда входят в дом этим путем. Они ушли на болота, стрелять бекасов. Воображаю, во что они превратят мои бедные ковры. Как это похоже на вас, мужчин, не правда ли?
Она принялась с увлечением болтать об охоте, о том, что дичи становится меньше, и о предстоящем зимовье уток. На Фремтона все это наводило ужас. Отчаянно, но не слишком успешно он пытался перевести разговор на другую, менее страшную тему. Он сознавал, что хозяйка уделяет ему лишь малую толику внимания: ее рассеянный взгляд то и дело обращался, минуя его, к лужайке за открытым окном. Как неудачно вышло, что он нанес свой визит именно в годовщину трагедии!
– Врачи единодушно рекомендуют мне полный покой, отсутствие душевных волнений и советуют избегать любых физических нагрузок, – поведал собеседникам Фремтон. Он разделял широко распространенное заблуждение, будто люди, едва знакомые или даже вовсе незнакомые нам, непременно хотят узнать все до мельчайших подробностей о наших болезнях и немощах, их причине и способе лечения.
– Но в вопросах диеты их мнения расходится, – продолжал он.
– В самом деле? – откликнулась миссис Сепплтон голосом, в котором слышался подавленный зевок. Как вдруг она встрепенулась и проявила самое пристальное внимание – только не к тому, о чем говорил Фремтон.
– Наконец-то они здесь! – воскликнула она. – Как раз к чаю, и, разумеется, все в грязи с головы до ног!
Фремтон слегка вздрогнул и обернулся к племяннице с понимающим взглядом, полным сочувствия. Девочка, оцепенев от ужаса, не сводила глаз с открытого окна. Охваченный смутным леденящим страхом, Фремтон повернулся, не вставая со стула, и посмотрел в том же направлении. В сгущающихся сумерках три фигуры шли через лужайку к окну. Каждый нес под мышкой ружье, и кроме того, один из них был дополнительно обременен белым плащом, наброшенным на плечи. Усталый каштановый спаниель брел за ними по пятам. Бесшумно они приближались к дому, и тут хриплый молодой голос пропел из темноты: «Ах, говорю я, Берти, если б ты была моей!»
Метнувшись в панике, Фремтон схватил свою трость и шляпу; дверь холла, подъездная аллея, усыпанная гравием, и парадные ворота неясно запомнились ему как этапы его стремительного бегства. Велосипедист, проезжавший по дороге, был вынужден свернуть в кусты, чтобы избежать неминуемого столкновения.
– Вот мы и здесь, моя дорогая, – сказал владелец белого плаща, входя в комнату, – перемазаны грязью, но она уже подсохла. А кто это сейчас выбежал из дома?
– В высшей степени странный человек, мистер Наттль, – сказала миссис Сепплтон, – говорил только о своих болезнях и выскочил наружу без единого слова прощания или извинения, как только вы пришли. Можно подумать, что он увидел привидение.
– Я полагаю, это из-за спаниеля, – невозмутимо заметила племянница. – Мистер Наттль рассказывал мне, что однажды его напугали собаки. Где-то на берегах Ганга стая бродячих псов загнала его на кладбище, и ему пришлось ночевать в свежевырытой могиле, а эти твари рычали, исходили слюной от злости и скалили зубы прямо над ним. Кто угодно перепугался бы до смерти!..
Эта юная леди с легкостью сочиняла самые фантастические истории.
Перевод Катерины Муравьевой
