Текст книги "Серебряное зеркало и другие таинственные истории"
Автор книги: Агата Кристи
Соавторы: Артур Конан Дойл,Говард Филлипс Лавкрафт,Герберт Джордж Уэллс,Клапка Джером Джером,Вашингтон Ирвинг,Амброз Бирс,Дэвид Келлер,Бернард Кейпс,Дэвис Грабб,Оливер Онионс
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 13 страниц)
* * *
Но край доски, за которой исчезло лицо Марсдена, оставался вертикальным. Группа рабочих переносила декорации из театра в тележку…
И Ромарин знал, что в одно мгновение он видел и прошлое, и настоящее, и будущее, и что Марсден стоял за раскрашенным картоном декорации.
Ромарин знал и то, что стоит только подождать, пока декорации пронесут, взять Марсдена под руку и войти в ресторан – и все будет именно так. Считается, что тонущий человек, может увидеть все за невообразимо ничтожное мгновение. Говорят, сон длиной в год – лишь особое расположение частиц, связанных с определенными идеями, в сам момент нашего пробуждения; и историческое прошлое, и предсказываемое будущее заключены в таинственном мгновении, что мы называем настоящим…
Так все и будет…
Ромарин остановился всего на миг, в следующую секунду он повернулся и побежал изо всех сил прочь.
На углу улицы он столкнулся с бродягой, и только стена не дала им упасть на землю. Ромарин начал лихорадочно рыться в кармане и вытащил пригоршню серебра. Он всунул ее в руку бродяги.
– Вот… Быстрее, возьми это! – задыхаясь, произнес он. – Так… У входа в ресторан стоит человек… Он ждет господина Ромарина. Скажи ему… что с господином Ромарином приключился несчастный случай, пренеприятное происшествие…
И он ринулся прочь, оставив нищего в недоумении разглядывать серебро.
Перевод Веры Саниной
Амброз Бирс
ДРУГИЕ ПОСТОЯЛЬЦЫ
– Чтобы попасть на этот поезд, – сказал полковник Леверин, сидя со мною в отеле Вальдорф-Астория, – вы должны заночевать в Атланте. Прекрасный город, но не советую вам останавливаться в Брифитт-хаузе, одной из главных тамошних гостиниц. Это старый деревянный дом, который давным-давно нуждается в починке. В стенах такие дыры, что кошке впору пролезть. Двери спален не запираются, мебели никакой, кроме стула и кровати, накрытой тюфяком, – ни одеял, ни подушек. И к тому же вы не можете быть уверены, что этими скромными удобствами будете пользоваться один. Есть опасность, что вам придется делить их с другими – со множеством других обитателей… Сэр, это самая гнусная гостиница! Однажды я провел там прескверную ночь.
Было уже поздно, когда я пришел туда. В комнату на первом этаже меня проводил услужливый ночной портье, освещая дорогу сальной свечкой, которую он любезно оставил мне, уходя. Я устал, проехав в поезде почти двое суток, и еще не вполне оправился от пулевой раны в голову, полученной в стычке. И вместо того, чтобы искать лучшую квартиру, я, не раздеваясь, повалился на тюфяк и заснул.
Ближе к утру я пробудился. Луна поднялась и ярко сияла в незанавешенном окне, заливая комнату мягким голубоватым светом, в котором чудилось что-то пугающее, – хотя, смею сказать, это неудивительно. Лунный свет всегда кажется немного призрачным, как вы, должно быть, и сами заметили. Но вообразите мое удивление и гнев, когда я увидел, что на полу разместилась по меньшей мере дюжина других постояльцев! Я сидел, от души проклиная хозяев этой странной гостиницы, и хотел уже встать с постели, чтобы пойти и устроить скандал ночному портье, с его тихонькими повадками и сальной свечкой, – но тут некое обстоятельство поразило меня так, что я не смог двинуться с места. Как говорят в таких случаях романисты, я оцепенел от ужаса. Потому что все эти люди, несомненно, были мертвы! Они лежали на спине, размещенные рядами по трем сторонам комнаты, ногами к стенам (у четвертой стены, самой дальней от двери, стояли моя кровать и стул). Лица их были закрыты, но под белой тканью проступали черты двоих, лежавших в квадрате лунного света возле окна, – резко очерченные профили, заострившиеся носы и подбородки. Я думал, что это дурной сон, и пытался крикнуть, но не сумел издать ни звука, как обычно бывает во время кошмара. Наконец с отчаянным усилием я спустил ноги с кровати, пробравшись между двумя рядами закрытых лиц и двумя телами у самой двери, покинул это адское место и ринулся в комнату служащих.
Ночной портье был там. При тусклом свете другой сальной свечи он сидел за столом, пристально глядя перед собой. Он не поднялся со стула; мой неожиданный приход ничуть его не встревожил, хотя, должно быть, я и сам выглядел не лучше покойника. Тогда мне пришло в голову, что прежде я толком не разглядел этого парня. Он был невысокого роста, с бесцветной физиономией и самыми белесыми, самыми светлыми глазами, какие я когда-либо видел. Его одежда была грязно-серой; на лице отражалось не больше чувств, чем на тыльной стороне моей ладони. «Черт бы вас побрал! – воскликнул я. – Что это вы затеяли?» Я все еще дрожал, как лист на ветру, и не узнавал собственного голоса. Портье встал, поклонился и… ну, в общем, его там больше не было, – продолжил полковник извиняющимся тоном. – В тот же миг я почувствовал, что кто-то положил руку мне на плечо. Только представьте себе это, если можете! Невыразимо испуганный, я обернулся и увидел полного добродушного джентльмена, который спросил: «Что случилось, друг мой?»
Мой рассказ занял немного времени, но, прежде чем я закончил, джентльмен слегка побледнел. «Послушайте, – сказал он, – вы говорите правду?»
Я уже взял себя в руки, страх уступил место негодованию. «Если вы сомневаетесь в моих словах, я из вас душу вытрясу!» – ответил я.
«Нет, – сказал он, – я вам верю; только сядьте и выслушайте меня. Это не гостиница. Тут была гостиница прежде, но потом ее заняли под лазарет. Теперь дом пустует в ожидании нового съемщика. Комната, которую вы упомянули, служила мертвецкой, и в ней всегда было множество покойников. „Тот парень“, как вы называете ночного портье, действительно работал в гостинице, а позже регистрировал поступающих в лечебницу пациентов. Не понимаю, как он мог оказаться здесь. Он умер несколько недель назад».
«А вы кто такой?» – с трудом выговорил я.
«О, я присматриваю за домом. Сейчас я случайно проходил мимо, заметил в окнах свет и зашел узнать, в чем дело. Ну-ка пойдемте, поглядим на эту комнату», – добавил он, снимая со стола оплывшую свечку.
«Сперва я увижу, как вы отправитесь к дьяволу!» – воскликнул я и выбежал из дверей на улицу. Сэр, этот Брифитт-хауз в Атланте – отвратительное место. Не останавливайтесь там!
– Боже меня упаси! Судя по вашему рассказу, местечко не слишком уютное. Между прочим, полковник, когда все это произошло?
– В сентябре 1864 года, вскоре после осады.[1]1
Имеется в виду осада Атланты северянами во время Гражданской войны в США. Город был взят 1 сентября 1864 года.
[Закрыть]
Перевод Е. А. Егоровой
Герберт Дж. Уэллс
КРАСНАЯ КОМНАТА
– Могу вас заверить, – сказал я, – что потребуется вполне осязаемый призрак, чтобы меня напугать.
И я встал перед огнем со стаканом в руке.
– Это ваш собственный выбор, – сказал человек с высохшей рукой, глядя на меня искоса.
– Я живу на свете уже двадцать восемь лет и никогда еще не видел привидений.
Старуха сидела, уставившись на огонь светлыми широко открытыми глазами.
– Да, – заговорила она, – и за двадцать восемь лет вы никогда не видели таких домов, как этот, я полагаю. Вы еще многого не видели, в ваши-то годы. – Она медленно покачала головой. – Много есть такого, что люди видят себе на горе…
Похоже было, что старики нарочно поддерживают своей бесконечной болтовней мрачную репутацию дома.
Я поставил на стол пустой стакан, окинул взглядом комнату и вдруг заметил самого себя – сплюснутое, непомерно растянутое в ширину отражение в диковинном старом зеркале на дальней стене.
– Что ж, – произнес я, – если я увижу что-нибудь сегодня ночью, это будет надежное свидетельство. Я сужу о таких вещах непредвзято.
– Это ваш собственный выбор, – снова сказал человек с высохшей рукой.
Я услышал стук палки и шаркающие шаги по каменным плитам в проходе снаружи. Дверь заскрипела на петлях, впуская второго старика – еще более согбенного, морщинистого и дряхлого, чем первый. Он опирался на костыль, его глаза были защищены от света козырьком, бледно-розовая нижняя губа отвисла, обнажая гнилые желтые зубы. Он сразу же направился к стоящему по другую сторону стола креслу, тяжело уселся и начал кашлять. Человек с высохшей рукой бросил на вошедшего быстрый взгляд с явным выражением неприязни; старуха не обратила внимания на его приход, она по-прежнему глядела в огонь.
– Я сказал: это ваш собственный выбор, – повторил человек с высохшей рукой, когда кашель на время умолк.
– Это мой собственный выбор, – подтвердил я.
Человек с козырьком над глазами впервые обнаружил мое присутствие и на мгновение откинул голову назад и вбок, чтобы посмотреть на меня. В этот миг я увидел его глаза, маленькие, зоркие и воспаленные. Потом он снова закашлялся, брызгая слюной.
– Почему вы не пьете? – спросил первый старик, придвигая к нему пиво. Тот налил стакан трясущейся рукой, расплескав половину на дощатый стол. Его чудовищная тень, сгорбившись на стене, передразнивала его движения, пока он наливал и пил. Надо признаться, я был недостаточно подготовлен для встречи с этими гротескными обитателями дома. Есть что-то жестокое в старости, что-то унизительно атавистическое. Кажется, будто день за днем, мало-помалу, стариков оставляют все человеческие чувства. Эти трое нагоняли на меня тоску – с их унылым молчанием, нелепыми повадками, их очевидной враждебностью ко мне и друг к другу.
Я сказал:
– Если вы покажете мне эту вашу «комнату с привидением», я там и устроюсь на ночь.
Кашляющий старик вскинул голову так внезапно, что это меня поразило, и вновь его красные глаза остро глянули на меня из-под козырька; но никто не ответил. С минуту я ждал, переводя взгляд с одного из них на другого.
– Если вы покажете мне комнату, – произнес я немного громче, – я избавлю вас от труда занимать меня беседой.
– На полке за дверью есть свеча, – сказал человек с высохшей рукой, обращаясь ко мне и глядя мне под ноги. – Но если вы пойдете в красную комнату сегодня ночью…
– В эту ночь всех ночей! – сказала старуха.
– …вы пойдете туда один.
– Очень хорошо, – ответил я. – И какой дорогой мне идти?
– Идите по переходу, – сказал старик, – пока не упретесь в дверь. За ней винтовая лестница. На середине подъема, на площадке, есть другая дверь, обитая сукном. Войдёте в нее и ступайте по длинному коридору, до самого конца. Ступеньки слева ведут в красную комнату.
– Я правильно понял? – спросил я и повторил его указания. Он поправил меня в одной детали.
– И вы в самом деле идете туда? – сказал человек с козырьком над глазами, в третий раз повернувшись ко мне с тем же странным, неестественным наклоном головы.
– В эту ночь всех ночей! – добавила старуха.
– Я затем и приехал, – ответил я и направился к двери.
Пока я шел через комнату, второй старик поднялся и обогнул стол, чтобы сесть ближе к другим и к огню. На пороге я оглянулся: все они жались друг к другу, темные силуэты на фоне горящего очага, и вполоборота смотрели на меня с отрешенным выражением на древних лицах.
– Доброй ночи, – сказал я, отворяя дверь.
– Это ваш собственный выбор, – сказал человек с высохшей рукой.
Я не закрывал двери, пока свечной фитиль не разгорелся как следует. Потом я притворил ее и спустился в гулкий холодный переход. Должен признать, что трое чудаковатых старцев, на попечении которых госпожа оставила замок, и причудливая старомодная обстановка в покоях домоправительницы, где они собрались, немного выбили меня из колеи, как я ни старался сохранять спокойствие.
Эти люди словно принадлежали другому веку – более древним временам, когда понятия о духовном мире отличались от наших, менее конкретных, гадания и колдовство были в порядке вещей и никто не сомневался в реальности видений. Само существование этих людей было призрачным. Даже покрой их одежды следовал модам, создатели которых давно умерли. Безделушки и мебель в их комнате были призрачны – изобретения навсегда исчезнувших людей, которые все еще незримо обитали, но не жили в сегодняшнем мире… Усилием воли я отогнал эти мысли. Длинный продуваемый насквозь переход был холодным и пыльным, моя свеча вспыхивала, заставляя тени дрожать и сжиматься. Эхо разносилось вверх и вниз по винтовой лестнице; тень сперва росла позади меня, а потом взбежала передо мной в темноту наверху. Я поднялся на площадку и помедлил, прислушиваясь: мне почудился шорох. Полная тишина успокоила меня, я толкнул обитую сукном дверь и через миг уже стоял в коридоре.
Впечатление оказалось сильнее, чем я ожидал: луна, сияющая в большом окне парадной лестницы, ярко высвечивала предметы, а тени были глубоки и черны. Все вещи стояли на своих местах, точно владельцы покинули дом вчера, а не восемнадцать месяцев назад. В подсвечниках остались свечи; пыль покрывала ковры и паркет таким ровным тонким слоем, что при луне ее не было заметно. Я шагнул вперед – и застыл. Выступ стены сразу за площадкой скрывал от меня бронзовую скульптурную группу, но тень ее с поразительной отчетливостью выделялась на белой деревянной панели. Казалось, кто-то, пригнувшись, подстерегает меня. С полминуты я стоял неподвижно; потом, опустив руку в карман и сжимая револьвер, осторожно пошел дальше… и обнаружил Ганимеда и орла, блестящего в лунном свете. Этот забавный случай на время вернул мне самообладание, и фарфоровый китаец на столике стиля «буль»,[2]2
Мебель в стиле «буль» (по имени ее создателя, А-.Ш. Буля, придворного мастера Людовика XIV) – мебель с инкрустацией из металла, перламутра или слоновой кости, строгих очертаний, но при этом богато декорированная.
[Закрыть] тихо качнувший головой, когда я проходил мимо, не слишком меня испугал.
Угловая дверь в красную комнату и ступени, ведущие к ней, были погружены в темноту. Прежде чем войти, я повел свечой из стороны в сторону, желая получше рассмотреть дверную нишу. Вот здесь, подумал я, когда-то нашли моего предшественника, – и при этой мысли меня кольнуло некое болезненное предчувствие. Я обернулся, посмотрел на освещенного луной Ганимеда и торопливо отворил дверь, все еще глядя через плечо в светлую тишину коридора.
Войдя, я сразу же захлопнул дверь, повернул торчащий в скважине ключ и высоко поднял свечу, чтобы увидеть место своего ночного бдения – большую красную комнату замка Лоррейн, где умер молодой герцог. Или, вернее сказать, откуда начался его путь к смерти, поскольку герцог открыл дверь и скатился со ступеней, по которым я только что поднялся. Так завершилось его ночное бдение, его отважная попытка одолеть местные предрассудки. Я подумал, что никогда еще апоплексический удар не служил таким веским подтверждением суеверных слухов. Но с этим местом были связаны и более древние истории, уводящие в прошлое – вплоть до самого раннего, полудостоверного рассказа о робкой жене и трагической развязке, которой окончилась жестокая шутка ее мужа. При виде просторной сумрачной комнаты с нишами, альковами, черными провалами окон нетрудно было понять легенды, роившиеся в ее мрачных углах, в ее растущей тьме. Моя свеча – крохотный язычок пламени в необъятном пространстве – не могла осветить дальнюю часть покоев и оставляла целый океан загадок и предположений за пределами островка света.
Я решил для начала внимательно все осмотреть, чтобы рассеять наваждения тьмы до того, как они получат власть надо мной. Убедившись, что дверь надежно заперта, я начал обход комнаты, изучая каждый предмет обстановки. Я приподнял полог над кроватью и широко раздвинул занавеси балдахина, отдернул шторы, проверил оконные задвижки перед тем, как закрыть ставни; нагнулся и заглянул в широкий черный дымоход; выстукивал темные дубовые панели в поисках тайников. Там было два больших зеркала, каждое с парой свечей в боковых канделябрах, и на каминной полке тоже стояли свечи в фарфоровых подсвечниках. Я зажег их все одну за другой. В камине лежали поленья (нежданная предусмотрительность со стороны дряхлой экономки), и я развел огонь, чтобы избавиться от легкого озноба. Когда пламя разгорелось, я повернулся к нему спиной и еще раз огляделся вокруг. Я придвинул обитое ситцем кресло к столу, соорудив перед собой подобие баррикады, и положил на него револьвер так, чтобы он был под рукой. Тщательный осмотр комнаты немного успокоил меня, но я все еще находил, что темнота, уединенность и ничем не нарушаемое безмолвие этого места слишком возбуждают воображение. Отзвуки моих шагов и треск поленьев только усиливали тревогу. Тень в глубине алькова словно таила в себе что-то живое; в тишине и одиночестве легко могло показаться, что кто-то прячется там. Наконец я не выдержал, направился туда со свечой в руках и убедился, что ничего материального там нет. Я оставил подсвечник на полу в алькове.
У меня совсем расходились нервы, хотя разумных оснований для беспокойства не было. Однако мыслил я вполне здраво, ясно понимал, что ничего сверхъестественного случиться не может, и стал, чтобы как-то убить время, сочинять вирши в манере Инголдсби[3]3
Томас Инголдсби – псевдоним священника Р. Г. Бархема, автора юмористических рассказов, «страшных историй» и переложений народных сказок. «Легенды Инголдсби» пользовались широкой популярностью в XIX – начале XX вв.
[Закрыть] на сюжет местной легенды. Несколько строф я громко продекламировал, но эхо показалось мне очень неприятным. По той же причине мне быстро надоело вслух беседовать с самим собой о том, что привидений и духов не существует. Мои мысли вернулись к трем увечным старцам внизу, и я попробовал сосредоточиться на них. Алые и черные пятна в полутьме пугали меня; даже семь горящих свечей не разгоняли мрак. Та из них, что стояла в алькове, все время мигала на сквозняке, и мерцающий огонек заставлял тени двигаться и перемещаться. В поисках выхода я вспомнил о свечах, которые видел в коридоре. Мне пришлось сделать над собой усилие, чтобы, с подсвечником в руке и не затворяя двери, снова выйти на лунный свет. Вскоре я вернулся с целым десятком свечей. Я укрепил их в фарфоровых безделушках, которыми была украшена комната, зажег и принялся расставлять там, где лежали самые глубокие тени – на полу, в оконных нишах, пока, наконец, все мои семнадцать светильников не были размещены так, чтобы ни один дюйм не остался неосвещенным. Мне пришло в голову, что, когда призрак появится, надо будет попросить его не споткнуться о них. Теперь комната была освещена очень ярко. Было что-то ободряющее и утешительное в этих маленьких дрожащих огнях, а необходимость снимать нагар заняла мое внимание, и время потекло быстрее. Но все же долгая ночная стража тяготила меня.
Это случилось после полуночи. Свеча в алькове внезапно потухла, и черная тень метнулась назад, на свое прежнее место. Я не заметил, как погасла свеча; я просто обернулся и увидел, что там темно – так иногда неожиданно видишь рядом с собой невесть откуда взявшегося незнакомца.
– До чего же сильный сквозняк! – проговорил я, взял со стола спички и неторопливо пересек комнату, чтобы снова осветить альков. Первая спичка не зажглась. Когда я чиркал второй, что-то мигнуло передо мною на стене. Машинально я повернул голову и обнаружил, что две свечи на столике у камина тоже не горят. Я вскочил на ноги.
– Странно! – сказал я. – Должно быть, я сам случайно их погасил.
Я вернулся, вновь зажег одну из них, и тут же увидел, как свеча в правом канделябре одного из зеркал замерцала и потухла. Почти немедленно другая последовала ее примеру. Ошибиться было невозможно. Пламя исчезло, как будто фитиль сдавили пальцами – он не дотлевал постепенно, не курился дымком, а сразу почернел. Пока я растерянно глядел на них, погасла свеча в ногах кровати, и тени словно приблизились ко мне еще на шаг.
– Так дело не пойдет! – сказал я, и тут одна за другой погасли свечи на каминной полке.
– Что происходит? – воскликнул я непривычно высоким, срывающимся голосом. Тем временем потухла свеча на комоде и та, которую я только что зажег в алькове.
– Перестаньте! – сказал я. – Эти свечи мне нужны! – До сих пор, болтая с нервной, почти истерической шутливостью, я успевал зажигать свечи по мере того, как они гасли. Но вот разом пропали четыре огня в четырех углах комнаты, я поспешно чиркнул новой спичкой и замер, не зная, куда кинуться. Пока я стоял в нерешительности, невидимая рука, казалось, унесла прочь две свечи со стола. С криком ужаса я ринулся в альков, затем в угол, потом к окну и зажег три свечи, – но тут опять погасли две, стоящие на камине. Тогда я понял, что есть более разумный путь, бросил спичечный коробок на обитую железом шкатулку для бумаг и схватил подсвечник. Теперь я мог не тратить времени на возню со спичками; но светильники продолжали гаснуть. Пугающая меня тень сражалась с огнем и подползала ко мне то справа, то слева. Это было похоже на рваные штормовые облака, уносящие звезды. Стоило мне зажечь свечу, как через минуту она гасла. Я почти обезумел от страха перед надвигающейся тьмой, утратил всякое самообладание и, задыхающийся, взъерошенный, метался от свечи к свече в бесполезной борьбе с неумолимо наступающим врагом. Ударившись об угол стола, я опрокинул стул, споткнулся и упал, цепляясь за скатерть. Подсвечник откатился в сторону. Поднявшись, я взял свечу со стола, но от моего резкого движения она погасла, а следом за нею – другие две, последние, которые еще оставались гореть.
Но в комнате всё-таки был свет – красный свет, отгоняющий от меня тени. Огонь! Конечно, я мог зажечь свечу от поленьев в очаге!
Я повернулся туда, где пламя плясало среди раскаленных углей и бросало алые отблески на мебель, сделал два шага к решетке камина… И сейчас же пламя потускнело и пропало, жар исчез, мои мысли спутались и оборвались. Когда я подносил свечу к поленьям, душная тьма плотно окутала меня, точно кто-то зажал мне глаза ладонью, отнимая зрение и помрачая рассудок. Я выронил свечу, взмахнул руками, чтобы оттолкнуть давящую тьму, и громко закричал – раз, другой, третий. Кажется, я с трудом держался на ногах. Помню, что я внезапно подумал о залитом лунным светом коридоре и, наклонив голову, закрыв руками лицо, кинулся к выходу. Но я забыл, где находится дверь, и сильно ударился об угол кровати. Я отшатнулся, повернул назад и снова ударился о какой-то массивный предмет. Мне смутно вспоминается, что в темноте я получил еще несколько ушибов, отчаянно боролся и звал на помощь, мечась из стороны в сторону. Потом, после сокрушительного удара по голове, я испытал ужасное чувство падения, длившееся целую вечность, из последних сил пытался найти опору – и больше я ничего не помню.
Когда я открыл глаза, было уже светло. Моя голова была неумело забинтована. Человек с высохшей рукой заглядывал мне в лицо. Я озирался кругом в надежде понять, что случилось и где я нахожусь, – но безуспешно. Повернувшись, я увидел в углу старуху, которая по каплям отмеряла какое-то лекарство из маленькой синей склянки в стакан. Я спросил:
– Где я? Мне кажется, я уже видел вас, но не могу припомнить.
Они рассказали мне всё, и я слушал историю о красной комнате, населенной призраками, как тот, кто слушает сказку.
– Мы нашли вас на рассвете, – сказал старик. – Ваши губы и лоб были в крови.
Очень медленно воспоминания о событиях минувшей ночи стали возвращаться ко мне.
– Теперь вы поверили, – спросил старик, – что в этой комнате обитает зло? – Он словно не укорял незваного гостя, а печалился о друге, сломленном неудачей.
– Да, – сказал я, – в ней обитает зло.
– И вы встретились с ним. А мы прожили здесь всю жизнь и ни разу не решились взглянуть. Мы никогда не смели… Скажите нам: это был призрак старого графа?
– Нет, – ответил я, – это не он.
– Я же вам говорила, – сказала старая леди со склянкой в руке. – Это его несчастная молодая жена, которую он напугал.
– Нет, – повторил я. – Я не видел ни графа, ни его жены. Там вообще нет никаких призраков. Это хуже, намного хуже.
– Что же это? – спросили они.
– Худшее из всего, что мучает бедных смертных, – сказал я, – и это – Страх во всей его наготе! Беспричинный ужас темноты и безмолвия, который оглушает, слепит, отнимает волю. Он следовал за мною по переходам, он боролся со мной в комнате… – Я резко остановился. Наступила тишина. Моя рука потянулась к повязкам на голове.
Тогда человек с козырьком над глазами, вздохнув, проговорил:
– Так оно и есть. Я знаю, что это было. Могущество Тьмы. Навлечь на женщину такое проклятие!.. Оно скрывается там всегда. Вы можете ощутить его даже днем. В солнечный летний полдень оно прячется в драпировках, в занавесях за вашей спиной, куда бы вы ни повернулись, в сумерках крадется за вами по коридорам, и вы боитесь поглядеть назад. В ее комнате живет Страх – черный страх, и он останется там до тех пор, пока этот дом греха не будет разрушен.
Перевод Е. А. Егоровой
