Текст книги " Выпуск II. Том 2"

Автор книги: Агата Кристи

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 28 страниц)

Глава 25
Самоубийство или убийство?

Я не успела спросить Пуаро, что он хочет этим сказать. Капитан Мейтленд стал звать нас вниз. Мы поспешно спустились с крыши.

– Послушайте, Пуаро, – сказал он. – Еще одна загадка. Монах исчез.

– Отец Лавиньи?

– Да. Только сейчас хватились. Кого-то вдруг осенило, что все тут, а его нет, и мы пошли в его комнату. Постель не тронута, а его и след простыл.

Все было как в дурном сне. Смерть мисс Джонсон, исчезновение отца Лавиньи. Допросили слуг, но они не смогли рассеять наше недоумение. Последний раз его видели вечером, часов в восемь. Он сказал, что хочет прогуляться перед сном.

Как он вернулся, никто не видел.

Ворота заперли, как обычно, в девять часов. Кто отпирал их утром – неизвестно. Слуги кивали друг на Друга.

Вернулся ли отец Лавиньи вечером? А может быть, он, заподозрив неладное, пустился что-то расследовать и стал третьей жертвой?

Капитан Мейтленд метался по комнате, когда появились доктор Райли и мистер Меркадо.

– Привет, Райли. Ну что, выяснили?

– Да. Жидкость взяли из лаборатории. Мы с мистером Меркадо проверили. Это хлористо-водородная, или соляная, кислота.

– Из лаборатории.., э? Она была заперта? Мистер Меркадо помотал головой. Руки у него тряслись, лицо подергивалось. Он выглядел совершенной развалиной.

– Мы никогда не запираем, – пробормотал он, заикаясь. – Понимаете, как раз теперь.., мы все время там. Я.., кто бы мог подумать…

– А на ночь тоже не запираете?

– Нет, запираем.., все комнаты запираем. Ключи висят в гостиной.

– Значит, их может взять каждый, у кого есть от нее ключ?

– Да.

– Вероятно, это самый обычный ключ?

– О да.

– Может быть, мисс Джонсон сама взяла кислоту из лаборатории? Никто не знает? – спросил капитан Мейтленд.

– Нет, она не брала, – громко заявила я.

И почувствовала, как кто-то предостерегающе коснулся моей руки – рядом со мной стоял Пуаро.

И тут произошло нечто ужасное.

Собственно говоря, ужасного ничего не было, просто то, что случилось, потрясло нас своей неуместностью.

Во двор вкатился автомобиль, из которого выпрыгнул низенький человечек. На нем был тропический шлем и короткая теплая полушинель.

Он бросился к доктору Лайднеру, стоявшему рядом с доктором Райли, и горячо пожал ему руку.

– Наконец-то, mon cher, – прокричал он. – Рад видеть вас. В субботу после обеда проезжал мимо.., по пути к итальянцам в Фуджим. Заехал на раскопки – ни одного европейца, а я – увы! – по-арабски ни слова. Зайти в дом не было времени. Сегодня утром, в пять, выехал из Фуджима.., два часа здесь с вами.., потом снова в путь. Eh bien, как идут раскопки?

Просто ужасно!

Этот оживленный тон, деловитая озабоченность – все это будто из другого мира! Но незнакомец, исполненный веселой доброжелательности, ничего не замечал и не чувствовал.

Неудивительно, что доктор Лайднер сумел выдавить лишь нечто нечленораздельное и бросил умоляющий взгляд на доктора Райли.

Доктор, разумеется, оказался на высоте.

Он отвел коротышку в сторону (как я потом узнала, это был археолог-француз Вернье, который вел раскопки на островах в Эгейском море) в сторону и все ему объяснил.

Вернье был потрясен. Последние дни он провел вдали от цивилизации, на раскопках у итальянцев, и ничего не слышал.

Он принялся расточать соболезнования и извинения, подбежал к доктору Лайднеру и обеими руками начал трясти ему руку.

– Какая трагедия! Боже мой, какая трагедия! У меня нет слов. Mon pauvre college![109]

Воздев руки в бессильной попытке выразить обуревавшие его чувства, коротышка бросился в автомобиль и укатил.

По-моему, ничего ужаснее придумать невозможно, чем этот неожиданный комический эпизод, вторгшийся в трагедию.

– А теперь, – решительно сказал доктор Райли, – завтракать. Я просто настаиваю на этом. Пойдемте, Лайднер, вам надо поесть.

На доктора Лайднера жалко было смотреть. Мы все вместе пошли в столовую, где был накрыт траурный стол. Горячий кофе и яичница оказались весьма кстати, хотя, честно говоря, есть никому не хотелось. Доктор Лайднер едва пригубил кофе и сидел, задумчиво кроша хлеб. Лицо у него было серое, совершенно потерянное, искаженное гримасой страдания.

После завтрака капитан Мейтленд приступил к делу.

Я рассказала ему, как проснулась, услышав стон, как бросилась в комнату мисс Джонсон.

– Так вы говорите, стакан валялся на полу?

– Да. Должно быть, она глотнула из него, и он выпал у нее из рук.

– Он был разбит?

– Нет, он упал на коврик (боюсь, он теперь безнадежно испорчен). Я подобрала стакан и поставила на стол.

– Рад, что вы нам это сказали. На стакане отпечатки пальцев двух людей. Одни, несомненно, принадлежат мисс Джонсон. А другие, должно быть, ваши. Продолжайте, пожалуйста.

Я старательно описала, что и как было сделано мною, тревожно ища взглядом одобрения у доктора Райли. Он согласно кивнул.

– Вы сделали все возможное, – сказал он. И хоть я была твердо уверена, что поступила правильно, все же с облегчением вздохнула, услышав его слова.

– Знаете ли вы точно, что она выпила? – спросил капитан Мейтленд.

– Нет… Но это, конечно, едкая кислота.

– Как по-вашему, мисс Ледерен, мисс Джонсон ее выпила сознательно? – с ударением спросил капитан Мейтленд.

– О нет! – вскричала я. – Мне это и в голову не приходило.

Не знаю, право, откуда у меня явилась такая уверенность. Отчасти, наверное, причиной тому случайно брошенные слова Пуаро: “Убийство входит в привычку” – я это слишком хорошо запомнила. И потом, кто же станет совершать самоубийство таким чудовищным способом.

Я выложила капитану Мейтленду свои соображения, и он глубокомысленно кивнул.

– Согласен, обычно выбирают другие способы, – сказал он. – Но если допустить, что человек не в себе, а кислота у него всегда под рукой, – вот вам и объяснение.

– А разве она была так уж не в себе? – с сомнением сказала я..

– Миссис Меркадо говорит – да. Говорит, что вчера за обедом мисс Джонсон держалась очень странно – едва отвечала, когда к ней обращались. Миссис Меркадо совершенно уверена, что мисс Джонсон была сама не своя и что, вероятно, мысль покончить с собой уже тогда пришла ей в голову.

– Нет, никогда этому не поверю, – решительно сказала я.

Миссис Меркадо! Подумать только! Вот коварная, злобная кошка!

– А что вы думаете?

– Что ее убили, – решительно сказала я. Следующий его вопрос прозвучал необычно резко, у меня даже возникло чувство, будто я в полицейском участке:

– Причины?

– Мне кажется, это куда более вероятно.

– Это ваше сугубо личное мнение. Разве были причины убивать мисс Джонсон?

– Были. Она кое-что обнаружила. Я слово в слово повторила ему наш разговор на крыше.

– Она отказалась сообщить вам, что это было?

– Да. Сказала только, что должна хорошенько все обдумать.

– И она была очень взволнована?

– Очень.

– Стало быть, “как проникнуть внутрь”… – озадаченно повторил капитан Мейтленд, хмуря брови. – И вы совсем не догадываетесь, что было у нее на уме?

– Совсем. Я долго ломала голову, но никакого результата.

– А что вы думаете, мосье Пуаро? – спросил капитан Мейтленд.

– Думаю, мы имеем три возможных мотива.

– Для убийства?

– Для убийства.

Капитан Мейтленд снова нахмурился.

– Вы говорите, перед смертью она не смогла ничего сказать?

– Да. Ей удалось произнести только одно слово.

– Какое?

– Окно.

– Окно? – переспросил капитан Мейтленд. – И вы поняли, что она имела в виду? Я покачала головой.

– Много ли окон в ее комнате?

– Всего одно.

– Выходит во двор?

– Да.

– Оно было открыто или закрыто?.. Помнится, открыто. Но, может быть, кто-то из вас его открыл?

– Нет, оно все время было открыто. Я вот думаю…

Я запнулась.

– Продолжайте, мисс Ледерен.

– Конечно, я внимательно осмотрела окно, но ничего особенного не заметила. И все же я думаю, что кто-то мог подменить стакан.

– Подменить стакан?

– Ну да. Понимаете, мисс Джонсон всегда ставила у кровати стакан с водой. Думаю, ей могли подсунуть вместо него стакан с кислотой.

– Что скажете, Райли?

– Если это убийство, то очень возможно, что именно так все и было, – сразу отозвался доктор Райли. – Ни один нормальный, в меру осмотрительный человек не выпьет по ошибке кислоту вместо воды, если он, конечно, пребывает в состоянии бодрствования. Но если он привык пить воду ночью, он просто протянет руку, нащупает стакан и в полусне отхлебнет из него, прежде чем успеет сообразить, что это не вода.

Капитан Мейтленд немного подумал.

– Пожалуй, я вернусь в ее комнату и осмотрю окно. Как далеко оно от изголовья? Я прикинула.

– Если вытянуть руку, то как раз достанешь до тумбочки.

– На которой стоял стакан?

– Да.

– А дверь была заперта?

– Нет.

– Значит, можно было войти в комнату и подменить стакан?

– О да.

– Но риск больше, – сказал доктор Райли. – Даже тот, кто спит крепко, часто просыпается от звука шагов. Если достать до тумбочки можно из окна, то это куда безопасней.

– Я думаю не только о стакане, – рассеянно сказал капитан Мейтленд.

Встряхнувшись, он снова обратился ко мне:

– Значит, по-вашему, несчастная женщина, чувствуя приближение смерти, постаралась дать вам понять, что кто-то через открытое окно заменил воду кислотой, так? Не лучше ли было бы назвать имя этого человека?

– Она могла и не знать его, – возразила я.

– Или как-то намекнуть на то, что узнала накануне?

– Когда человек умирает, Мейтленд, – сказал доктор Райли, – он теряет ощущение реальности. Какой-то частный факт может затмить в его сознании все остальное. В ту минуту ею владела одна главная мысль – убийца добрался до нее именно через окно. Наверное, как ей казалось, очень важно, чтобы об этом узнали. И, по-моему, она не ошиблась. Это действительно важно! Видимо, она боялась, что ее смерть сочтут самоубийством. Если бы она могла говорить, то, вероятно, сказала бы: “Это не самоубийство. Не я сама, а кто-то другой поставил сюда этот стакан – через окно”.

Капитан Мейтленд молча побарабанил пальцами по столу.

– Итак, есть две точки зрения, – сказал он. – Самоубийство и убийство. Что думаете вы, доктор Лайднер? Доктор Лайднер ответил не сразу.

– Убийство, – твердо сказал он. – Энн Джонсон не из тех, кто способен на самоубийство.

– Возможно, – согласился капитан Мейтленд. – В обычных условиях. Но обстоятельства могут сложиться так, что самоубийство кажется единственным выходом из положения.

– Например?

Капитан Мейтленд нагнулся, поднял сверток, лежавший, как я раньше заметила, у его стула и со стуком швырнул его на стол.

– Об этом еще никто из вас не знает, – сказал он. – Мы нашли это под кроватью у мисс Джонсон.

Он неумело распутал узелок, сдернул обертку, и мы увидели большую тяжелую ступку.

Ничего особенного в ней не было, такие дюжинами попадались в раскопках. Но мы, будто завороженные, не могли глаз отвести от этой ступки – сбоку на ней темнело пятно, к которому прилипло что-то, напоминающее волосы.

– Вам предстоит поработать, Райли, – сказал капитан Мейтленд. – Думаю, не ошибусь, если скажу, что перед нами орудие убийства!

Глава 26
Теперь моя очередь!

Это было чудовищно. Доктор Лайднер, казалось, вот-вот потеряет сознание. Меня тоже мутило.

Доктор Райли с профессиональным любопытством рассматривал ступку.

– Отпечатков пальцев, разумеется, нет? – бросил он.

– Нет.

Доктор Райли вынул пинцет и осторожно приступил к исследованию.

– Хм.., кусочек кожи.., волосы.., белокурые… Могу вынести лишь предварительное суждение. Необходимо произвести соответствующие анализы – группа крови и так далее, – но едва ли остается место для сомнений. Значит, эта штука лежала под кроватью мисс Джонсон? Так-так… Прекрасно. Она, значит, совершила убийство – потом раскаяние овладело ею, и она покончила с собой, упокой, Господи, ее душу. Это версия.., достаточно убедительная версия.

– Нет, только не Энн… Нет, – с отчаянием в голосе твердил доктор Лайднер.

– Не представляю, где она это прятала, – сказал капитан Мейтленд. – Ведь после убийства миссис Лайднер все комнаты обыскали.

Да в том же стенном шкафу – озарило меня, но вслух я ничего не сказала.

– Где бы она ни прятала, видно, это место показалось ей ненадежным, и она принесла ступку к себе в комнату, которую, как и все остальные, уже обыскали. Или, может быть, она сделала это после того, как решилась на самоубийство.

– Не верю, – громко сказала я.

Не могла я поверить, что добрая, славная мисс Джонсон раскроила череп миссис Лайднер. Не могла себе этого представить. Однако что-то здесь было не так. Отчего, например, она так горько плакала в ту ночь? В порыве раскаяния, решила я тогда, но мне и в голову не пришло, что она раскаивается в убийстве.

– Не знаю, чему верить, – вздохнул капитан Мейтленд. – Надо еще выяснить, куда делся святой отец. Мои ребята ищут в округе. Может случиться, его оглушили и бросили куда-нибудь в канаву.

– Ой! Вспомнила… – вдруг вырвалось у меня. Все повернулись в мою сторону.

– Вчера пополудни, – продолжала я, – он расспрашивал меня о косоглазом арабе, который тогда заглядывал в окно. Попросил сказать точно, где тот стоял. Пойду, говорит, посмотрю, в детективных романах преступники всегда роняют что-нибудь такое, что может дать ключ к разгадке.

– Мне бы таких преступников, черт побери! – сказал капитан Мейтленд. – Выходит, он пошел искать улики? Ей-богу, не удивлюсь, если ему и правда удалось что-нибудь найти. А вдруг и он, и мисс Джонсон почти в одно время обнаружили нечто важное, позволяющее опознать убийцу. Интересное получается совпадение… А тут еще косоглазый! – раздраженно говорил он. – С этим косоглазым тоже дело темное. Почему мои парни, черт побери, до сих пор не сцапали его!

– Вероятно, потому, что он вовсе и не косоглазый, – преспокойно вставил Пуаро.

– Думаете, маскарад? Не знал, что косоглазым можно прикинуться.

– Да-а, случается, и косоглазие сослужит хорошую службу, – спокойно заметил Пуаро.

– Ну уж, черта с два! Много бы я дал, чтобы узнать, где теперь этот парень, будь он неладен!

– Полагаю, он уже в Сирии, – сообщил Пуаро.

– Но все пограничные посты предупреждены – и Тель-Котчек и Абу-Кемаль[110].

– Думаю, он проехал горной дорогой, по которой возят контрабанду.

– В таком случае надо телеграфировать в Деир-эз-Зор?

– Я это сделал еще вчера и предупредил, чтобы высматривали автомобиль, в котором двое с безупречно выправленными паспортами.

Капитан Мейтленд одарил его изумленным взглядом.

– Вы? Вы телеграфировали туда? И говорите, их двое.., да?

Пуаро кивнул.

– Да, там два человека.

– Поражаюсь, мосье Пуаро. Оказывается, вам уже давно все известно!

Пуаро покачал головой.

– Нет. Право же, нет, – сказал он. – Истина открылась мне только сегодня утром, когда я любовался восходом. Великолепное зрелище.

Никто из нас до этой минуты не замечал, что в комнате находится миссис Меркадо. Должно быть, она проскользнула, когда мы были захвачены созерцанием этой ужасной окровавленной ступки.

И вот вдруг она ни с того ни с сего завизжала, точно ее режут.

– О, Господи! Я все поняла. Теперь я все поняла. Это отец Лавиньи. Он сумасшедший.., религиозный фанатик. Считает, что все женщины греховны. И убивает всех. Миссис Лайднер.., мисс Джонсон. А теперь моя очередь!

Вопя, как безумная, она бросилась к доктору Лайднеру и вцепилась в него.

– Я не останусь здесь, слышите! Ни дня не останусь. Мне страшно. Тут всюду смерть. Он прячется где-то.., и ждет. Он набросится на меня!

И она снова принялась визжать.

Доктор Райли схватил ее за руки. Я поспешила к нему на помощь. Крепко шлепнула ее по щеке и усадила в кресло.

– Никто не собирается вас убивать, – сказала я. – Мы позаботимся о вашей безопасности. Возьмите себя в руки.

Она смолкла. Сидела, тупо вперив в меня испуганный взгляд.

И тут снова случилось нечто непредвиденное. Дверь отворилась, и вошла Шейла Райли.

Лицо у нее было бледное и серьезное. Она подошла прямо к Пуаро.

– С утра я была на почте, мосье Пуаро, – сказала она. – Там оказалась телеграмма для вас. Я привезла ее.

– Благодарю, мадемуазель.

Он взял у нее конверт и вскрыл его. Она внимательно следила за его лицом. Но ни один мускул не дрогнул в этом лице. Он прочел телеграмму, разгладил ее, аккуратно свернул и сунул в карман.

Миссис Меркадо тоже следила за ним.

– Из Америки? – сдавленным голосом спросила она.

Он покачал головой.

– Нет, мадам. Из Туниса.

Она уставилась на него непонимающим взглядом, потом глубоко вздохнула и откинулась на спинку кресла.

– Отец Лавиньи, – сказала она. – Я была права. Он всегда казался мне странным. Он мне такое сказал однажды… Думаю, он сумасшедший… – Она помолчала. – Надо держать себя в руках… Но я должна уехать отсюда. Мы с Джозефом переночуем в гостинице.

– Терпение, мадам, – сказал Пуаро. – Я все вам объясню.

Капитан Мейтленд смотрел на него с нескрываемым любопытством.

– Так вы и вправду считаете, что во всем уже разобрались?

Пуаро отвесил поклон. Весьма театральный поклон. Капитана Мейтленда, по-моему, просто передернуло.

– Ну, в таком случае, – рявкнул он, – давайте выкладывайте.

Но нет, не таков мосье Эркюль Пуаро! Он разыграет перед нами целый спектакль, подумала я. Интересно, он на самом деле все знает или просто блефует?

– Не будете ли столь любезны, доктор, пригласить сюда всех остальных? – обратился мосье Пуаро к доктору Райли.

Доктор Райли тут же вскочил и вышел.

Вскоре один за другим в комнате появились Рейтер и Эммет, потом Билл Коулмен, Ричард Кэри и, наконец, мистер Меркадо.

Несчастный, на него было страшно смотреть – краше в гроб кладут. Видимо, он до смерти боялся, что его привлекут к ответу за то, что он оставлял без присмотра опасные химические реактивы.

Все расселись вокруг стола, как и в тот памятный день, когда Пуаро приехал сюда впервые. Билл Коулмен и Дэвид Эммет, не решаясь сесть, кидали вопросительные взгляды на Шейлу Райли. А она стояла спиной к ним и смотрела в окно.

– Садись, Шейла! – выпалил наконец Билл.

– Не хотите ли сесть? – сказал Дэвид Эммет своим низким приятным голосом, как всегда, слегка растягивая слова.

Она обернулась и молча посмотрела на них. И тот и другой придвигали ей каждый свой стул. Интересно, кого она выберет?

Однако Шейла отвергла обоих.

– Посижу здесь, – бросила она и уселась на край стола у окна. – Если капитан Мейтленд не возражает против моего присутствия.

Не берусь сказать, что ответил бы капитан Мейтленд. Пуаро опередил его.

– В любом случае оставайтесь, мадемуазель, – сказал он. – Просто необходимо, чтобы вы были здесь. Она подняла брови.

– Необходимо?

– Вот именно. У меня к вам несколько вопросов. Она снова вздернула брови, но ничего не сказала.

Отвернулась к окну, будто ее совсем не интересует то, что происходит у нее за спиной.

– Ну, наконец-то, – сказал капитан Мейтленд. – Теперь мы, кажется, узнаем правду!

В его тоне слышалось нетерпение. Он был человек действия. Я просто чувствовала, как он рвется поскорее приняться за дело – организовать поиски тела отца Лавиньи или, напротив того, выслать людей с тем, чтобы его арестовать.

На Пуаро он поглядывал почти неприязненно.

Я прямо чувствовала, какие слова вертятся у него на языке: “Если у этого малого есть что сказать, то чего он тянет?”

Пуаро не спеша обвел нас оценивающим взглядом и поднялся на ноги.

Конечно, я догадывалась, что сейчас он произнесет что-нибудь эффектное. Уж такой он был человек!

Но начать с фразы на арабском языке?! Нет, такого даже я, признаться, не ожидала…

Он произнес ее медленно и торжественно, молитвенно, сказала бы я. Не знаю, понятно ли я выражаюсь.

– Bismillahi ar rahman ar rahim.

И сразу перевел на английский:

– Во имя Аллаха, Милосердного и Благотворящего.

Глава 27
Путешествие начинается

– Bismillahi ar rahman ar rahim. Так говорят арабы, отправляясь в путешествие. Eh bien, мы с вами тоже отправляемся в путешествие. Путешествие в прошлое. Путешествие в глубинные тайники человеческой души.

Кажется, до этого самого момента я так и не прочувствовала пресловутого “очарования Востока”. Если честно, то единственное, что меня поражало, так это отсутствие здесь какого-либо намека на порядок. А тут вдруг, стоило мосье Пуаро произнести эти слова, у меня точно пелена спала с глаз. В ушах зазвучали слова “Самарканд” и “Исфаган”… Взору предстали длиннобородые купцы.., коленопреклоненные верблюды.., носильщики, пошатывающиеся под тяжестью огромных тюков у них на спинах, удерживаемых веревкой, обвитой вокруг головы.., женщины с крашенными хной волосами и татуированными лицами; стоя на коленях, они полощут белье в водах Тигра. Ухо мое ловило звуки их странных, гортанных песен и отдаленный шум мельничного колеса.

Все это я, не отдавая себе в том отчета, видела и слышала множество раз. А сейчас знакомые картины будто предстали передо мною в новом свете – так случайно найденный кусок старинной ткани вдруг поражает вас богатством и изысканностью красок.

Я обвела взглядом комнату, где мы сидели, и у меня появилось удивительное ощущение, что мосье Пуаро сказал истинную правду – мы все отправляемся в путешествие. Сейчас мы вместе, но каждый из нас пойдет своей дорогой.

Я всматривалась в лица так, будто вижу их в первый раз – и в последний. Звучит глупо, но тем не менее я испытывала именно такое чувство.

Мистер Меркадо нервно потирал руки. Его светлые с расширенными зрачками глаза были прикованы к Пуаро. Миссис Меркадо не спускала с муха бдительного, сторожкого взгляда, точно тигрица, готовящаяся к прыжку. Доктор Лайднер весь ушел в себя. Этот последний удар окончательно сломил его. Казалось, он витает где-то далеко-далеко. Мистер Коулмен таращился на Пуаро. Рот у него слегка приоткрылся, глаза выпучились. Вид, надо сказать, преглупый. Мистер Эммет смотрел себе под ноги, лица его я не видела. Мистер Рейтер, похоже, был чем-то смущен. Надутые губы делали его еще более, чем всегда, похожим на хорошенького чистенького поросенка. Мисс Райли упрямо смотрела в окно. Не знаю, о чем она думала, что чувствовала. Я поглядела на мистера Кэри и тут же отвела взгляд – мне сделалось больно. Это мы сейчас такие, думала я. Но когда мосье Пуаро кончит говорить, мы все окажемся какими-то совсем иными.

Странное у меня было чувство!

Голос Пуаро звучал неторопливо и ровно. Так река неторопливо и ровно течет меж своих берегов, течет к морю.

– С самого начала я понял, – чтобы разобраться в этом деле, нужно расследовать не внешние обстоятельства, но столкновения характеров и тайные движения души. И хотя я не сомневаюсь, что раскрыл преступление, вещественных доказательств у меня нет. Уверен, что прав, ибо другой версии быть не может. Никак иначе просто невозможно подыскать для каждого отдельного факта предписанное ему, безошибочно узнаваемое место. Предлагаемая версия, на мой взгляд, удовлетворяет всем возможным требованиям.

Он помолчал немного.

– Начну мое путешествие с того момента, когда меня ознакомили с делом, начатым по поводу совершенного преступления.

С моей точки зрения, каждое дело имеет свой определенный характер, т.е. образ и форму. Так вот характер данного дела, по моему мнению, целиком определяется личностью миссис Лайднер. Если бы я не представил себе совершенно точно, что за женщина была миссис Лайднер, то не смог бы узнать, кто убил ее и почему.

Итак, отправная точка – личность миссис Лайднер.

И еще одно явление психологического порядка привлекло мое внимание – необъяснимое состояние напряженности среди членов экспедиции, что подтверждалось несколькими свидетелями, в том числе и посторонними. Я заметил себе, что хотя это обстоятельство едва ли может служить отправной точкой, тем не менее не стоит упускать его из виду.

По общему мнению, состояние психологической напряженности следовало приписать влиянию миссис Лайднер, однако по причинам, которые я открою позже, такая точка зрения не казалась мне столь уж очевидной.

Словом, я сосредоточился целиком и полностью на личности миссис Лайднер. В моем распоряжении были два способа получить интересующие меня сведения. Во-первых, свидетельства очевидцев – людей с разными характерами и разными темпераментами, во-вторых, мои собственные наблюдения. Рамки последних, естественно, весьма ограничены. Но кое-что мне удалось разузнать.

Вкусы миссис Лайднер отличались чрезвычайной простотой, я бы даже сказал, некоторой аскетичностью. Роскоши она явно не любила. С другой стороны, ее вышивки, необыкновенно красивые и изысканные, свидетельствуют о тонком художественном чутье. Перебрав книги в ее комнате, я пополнил свое представление о ней. Очевидно, она обладала незаурядным умом и, на мой взгляд, была, по существу, эгоцентрической личностью.

Мне старались внушить, что миссис Лайднер принадлежала к тому типу женщин, чья главная забота – привлекать внимание представителей противоположного пола, то есть к типу чувственных женщин. Но мне в это не верилось.

Какие книги я нашел на полке в ее комнате? “Кто такие греки?”, “Введение в теорию относительности”, “Жизнь леди Эстер Стенхоуп”, “Назад к Мафусаилу”, “Линда Кондон”, “Поезд из Кру”.

Начать с того, что ее интересовали наука и искусство. Это свидетельствует о развитом интеллекте. Романы “Линда Кондон” и до некоторой степени “Поезд из Кру” говорят о том, что она питала симпатию к женщинам свободным, не закабаленным мужчинами. Очевидно, ее привлекала личность леди Эстер Стенхоуп. Роман “Линда Кондон” – это тонкий анализ чувств женщины, воздвигнувшей культ собственной красоты, “Поезд из Кру” – исследование психологии яркой и страстной женской натуры. “Назад к Мафусаилу”? Интерес к такого рода чтению характерен скорее для рассудочного, чем для эмоционального восприятия жизни. Я почувствовал, что начинаю понимать миссис Лайднер.

Затем я занялся изучением мнения тех, кто ее окружал, и мое представление о миссис Лайднер значительно пополнилось.

Из слов доктора Райли, да и не его одного, я понял, что миссис Лайднер была из тех женщин, которых природа наделила не только красотой, но и неким пагубным очарованием, которое часто сопутствует красоте, хотя может существовать и само по себе. За такими женщинами, точно шлейф, тянется череда жестоких драм. Они навлекают несчастья – иногда на других, иногда на себя.

Я убедился, что миссис Лайднер обожала, когда ей поклонялись, и самое большое наслаждение ей доставляла власть над людьми. Где бы она ни находилась, она должна была быть в центре всеобщего внимания. Все вокруг, и мужчины и женщины, подчинялись ее воле. От иных она добивалась этого с легкостью. Мисс Ледерен, например, существо великодушное, наделенное романтическим воображением, тотчас отдала миссис Лайднер свое сердце, пленившись ее бесспорными достоинствами. Однако далеко не всегда миссис Лайднер столь безобидно пользовалась своей властью. Когда победа оказывалась слишком уж легкой, она могла проявить жестокость. Но я хочу специально подчеркнуть, что эта жестокость была неосознанной и бездумной. Так кошка играет с мышью. Когда же включалось сознание, она была и великодушной и чуткой.

Разумеется, первой и главной задачей, которую предстояло решить, были анонимные письма. Кто писал их и зачем? Могла ли писать их сама миссис Лайднер?

Чтобы ответить на этот вопрос, необходимо было вернуться на двадцать лет назад, ко времени первого брака миссис Лайднер. Отсюда, собственно, и начинается наше путешествие. Путешествие по жизни миссис Лайднер.

Прежде всего следует уяснить, что Луиза Лайднер тех лет – это, по существу, та же самая личность, что и в нынешнее время.

Тогда она была молода и замечательно красива той самой роковой красотой, которая потрясает и ум, и душу мужчин. И уже тогда она была крайне эгоцентрична.

Женщина такого типа, естественно, противится самой мысли о браке. Она может увлечься мужчиной, но предпочитает принадлежать себе. Это поистине La Belle Dame sans merci. Тем не менее Луиза Лайднер все-таки вышла замуж. И, скорее всего, муж ее был человек с сильным характером.

Нам известно, как поступила Луиза, узнав, что он германский шпион. Она сообщила о нем властям.

Берусь утверждать, что этот ее поступок был про-, диктован не только теми соображениями, о которых она поведала мисс Ледерен. Как часто мы сами обманываем себя в том, что касается мотивов наших поступков. Инстинктивно мы выбираем наиболее благородные побуждения. Вероятно, миссис Лайднер и сама верила, что ею движет патриотизм. Но я убежден, что это было неосознанное желание избавиться от мужа! Ей была ненавистна необходимость подчиняться.., ненавистно сознание, что она не принадлежит себе.., по существу, ей было нестерпимо играть вторую скрипку. Вот она и придумала достойный мотив, чтобы обрести свободу.

Но подсознательно она испытывала гложущее чувство вины, которое должно было сыграть свою роль в ее судьбе.

Теперь мы вплотную подошли к вопросу о письмах. Миссис Лайднер была необыкновенно привлекательна для мужчин. И сама она несколько раз готова была поддаться искушению и снова выйти замуж.., но каждый раз угрожающее письмо делало свое дело, и свадьба расстраивалась.

Кто писал эти письма? Фредерик Боснер, его брат или сама миссис Лайднер?

Любая из этих трех версий казалась мне вполне приемлемой. Совершенно очевидно, что миссис Лайднер из тех женщин, которые способны внушить мужчине всепоглощающую страсть, граничащую с одержимостью. Мне представляется весьма вероятным, что для Фредерика Боснера Луиза, его жена, значила гораздо больше, чем все остальное на свете. Однажды она уже предала его, и он не осмеливался открыто приближаться к ней, но твердо решил, что она будет принадлежать или ему, или.., никому. Пусть лучше умрет.

С другой стороны, если миссис Лайднер питала подсознательное отвращение к брачным оковам, весьма вероятно, что она избрала именно этот способ выпутываться из затруднительных положений. Она была охотница – настигнув жертву, она теряла к ней всякий интерес! Жаждая привнести в свою жизнь элемент драмы, она изобрела весьма удачный ход – воскресший из мертвых муж, протестующий против нового брака!

Ее глубинные инстинкты были удовлетворены. Она сделалась романтической – трагической! – героиней, и брак ей больше не грозил.

Проходит несколько лет. И каждый раз, когда возникает возможность брака, приходит угрожающее письмо.

Теперь мы подходим к весьма существенному моменту. На сцене появляется доктор Лайднер, а угрожающего письма нет! Ничто не мешает ей стать миссис Лайднер. И вот свадьба состоялась, а письмо так и не пришло.

Спросим себя: почему?

Давайте по очереди рассмотрим две версии.

Если миссис Лайднер сама писала письма, задача решается легко. Миссис Лайднер на самом деле хотела выйти замуж за доктора Лайднера. И вышла. Но в таком случае, почему после свадьбы она снова пишет письмо? Не может подавить страстного желания постоянно превращать свою жизнь в драму? Но почему тогда только два письма? Ведь потом полтора года никаких писем не было.