Текст книги "Нитка кораллов"

Автор книги: Аделаида Котовщикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 16 страниц)

Нитка кораллов

Воспитательница детского дома быстро оглядела ребят. От беспокойства и досады щеки молодой женщины покраснели.

– А где Вова Костюков? Опять не вернулся вместе со всеми?

Ребята пришли из школы и в ожидании обеда собрались в групповой.

– Он шел с нами. Отстал, наверно.

– Да, шел. Я видела!

– Он любит тащиться потихонечку, Возка.

– В раздевалке школьной одевался, когда и все.

– Да что – в раздевалке? На улице я его видела, говорю же!

– Ну хорошо, хорошо, – Инна Сергеевна подняла руку, и гомон прекратился. – Надо, ребята, возвращаться дружнее, не застревать по дороге. Мы первоклассников отводим и приводим, а вы-то уже большие. Тем более, школа близко, дорогу переходить не надо… Играйте пока. – Она достала из шкафа лото, настольный хоккей, которым немедленно завладели мальчики.

– Может быть, Вова пробежал в столярную мастерскую? Он любит там сидеть у Ивана Ефимовича. Толя, сбегай, пожалуйста, посмотри, нет ли его в столярке?

То и дело Инка Сергеевна поглядывала в окно. Со второго этажа хорошо виден двор. Асфальтовая дорожка прямиком до ворот. Только дорожка сухая, кругом грязь. Липы стоят в лужах. Мокрая, ветреная, неуютная весна.

«Да где же он? Уже не в первый раз Вовка запаздывает. И каждый раз ребята уверяют, что вышел из школы он вместе со всеми. Где он задерживается? Стоит у витрин магазинов? Может быть, заходит куда-то? Не связался бы с какой-нибудь компанией. Волнуйся тут!»

Гонцы, разосланные в столярную мастерскую, в пионерскую комнату, в раздевалку, вернулись ни с чем.

Третьеклассник Вова Костюков появился, когда группа уже собиралась идти обедать. Белобрысый, тоненький, очень серьезный, он вошел спокойно, как ни в чем не бывало. Впрочем, не совсем: зорким глазом воспитательница приметила на лице мальчика оживление, какую-то тихую тайную радость. И вот всегда так: запоздав, он приходит с этаким загадочно праздничным видом. Почему? Но воспитанник был здесь, цел и невредим, и у нее сразу отлегло от сердца.

– Вова, где ты был? – строго упросила Инна Сергеевна. – Мы уж хотели в милицию заявлять.

– Я просто так… Гулял.

– По улице?

– Да.

– Один?

– Конечно, один. Еще прохожие по улице шли.

Она вздохнула: «Да, хочется побыть одному. Всегда они вместе, всегда толпой. А Вовка известный мечтатель. Сядет в уголок и задумается…»

– Ты ни с кем не познакомился на улице? Может быть, с каким-нибудь мальчиком… не из нашей школы?

– Нет, я ни с каким мальчиком не познакомился. – Взгляд серых глаз прям, чистосердечен. – Вы не беспокойтесь, Инна Сергеевна! Ведь я и дорогу не перехожу.

– Так долго задерживаться в другой раз не смей, слышишь? Ну, иди помедленнее, если тебе так хочется прогуляться. Но так долго нельзя! А почему ты не прогуляешься просто в саду, во дворе? Отойди подальше, в конец, и ходи там под оградой… один. – Он смотрел на нее с задумчивой хитрецой. – Хотя там сейчас очень грязно…

– Да, там очень грязно, – поддержал он обрадованно. – Под оградой в конце сада грязюка.

– Но болтаться по улицам одному я не разрешаю, так и знай! Не провожатого же к тебе приставлять?

Сильно ругать Вовку было трудно. Мальчик хороший, в меру шаловливый, учится средне из-за рассеянности, некоторой медлительности, но без двоек. А главное, простодушный, во лжи она его ни разу не уличила.

– Инна Сергеевна, женщины часто носят коралловые бусы?

– Что? – Она удивилась и засмеялась. – Почему тебя вдруг бусы заинтересовали?

– Вот из кораллов бусы. Знаете, такие маленькие красные штучки, вроде как обломки веточек. На нитку нанизаны. Многие их носят? – Ни тени улыбки, лицо строгое, даже суровое. С напряжением он ждет ответа.

– А что ты так… нахохлился? Кораллы? Гм! По-моему, теперь очень редко их носят. Наверно, кораллы не модны. Я что-то и не припомню, когда и на ком видела коралловые бусы.

– Значит, не часто? – счастливая улыбка расцвела на Вовкиных губах. Он убежал, подпрыгивая.

…Дня два-три проходили спокойно: Вова Костюков возвращался из школы вместе со всеми. А потом опять запаздывал на двадцать – тридцать минут. И всегда только после школы. В другое время не делал попыток отлучиться.

Как тут быть? Выследить Вовку, что он делает на улице, отставая от остальных третьеклассников? Прижимаясь к стенам домов, прячась в подворотнях, красться следом за девятилетним ребенком? Фу, как противно! Да и ребятам такое не поручишь.

Все-таки однажды, обнаружив, что Вовки нет, Инна Сергеевна попросила другую воспитательницу присмотреть за ее группой и, торопливо накинув пальто, пошла к школе. Через несколько минут ей пришлось перебежать на другую сторону улицы. «Если он меня заметит, скажу, что пошла в писчебумажный магазин, понадобился блокнот». Виновато смотрела она через дорогу на быстро шагавшего Вову. «Торопится. Чтобы я его не ругала. Идет действительно один. Какой сосредоточенный! Видно, правда просто гулял. Что уж так-то ребенку не доверять?»

* * *

На почту людей заходит много. Сидящие за стеклянными перегородками служащие видят тех, кто близко подходит к их окошечку. На толкущихся в зале обращают внимание редко.

Почтовый работник Надежда Ивановна, озабоченная женщина лет тридцати, с мелкими чертами лица и тугим перманентом, заметила стоявшего у стены мальчика случайно. Просто никто в этот момент не отправлял заказных писем и бандеролей. Задумавшись, она рассеянно скользила взглядом по залу. И заметила мальчика. Он стоял как раз напротив ее окна, прислонившись к стене. Худенький, в черном длинноватом пальто, в черной шапке-ушанке с висящими завязками. Лет девять – десять ему. Интересно, этот тоже, как ее дочка, все время требует у своих родителей мороженое и кино? Вроде она уже видела его когда-то. Небольшая фигурка, прислонившаяся к стене, ей знакома. В следующую секунду она уже забыла о мальчике: к окошку подошли.

Надежда Ивановна приняла заказную бандероль с книгами у девушки в кокетливой меховой шапочке. Крупный мужчина в роговых очках, астматически дыша, подал письмо в Чехословакию…

Минута затишья. Машинально Надежда Ивановна посмотрела в зал. Взгляд ее снова наткнулся на мальчика у стены. Он терпеливо стоял на том же месте. И вдруг Надежда Ивановна поняла, где она уже видела этого вытянувшегося, как часовой на посту, мальчишку в долгополом пальто. Да здесь же и видела! Не в первый раз мальчик торчит напротив ее окна. Видно, ждет кого-то. Не впервые ждет. Пускай! Какое ей дело? Надежда Ивановна подавила равнодушный зевок. Не забыл бы муж зайти после работы в рыбный магазин! На днях Верочка просила жареной рыбки.

Протягивается в окно рука с письмом. Еще письмо. А вот бандероль…

Когда, отпустив несколько человек, Надежда Ивановна посмотрела в окно, мальчика уже не было. Отсутствие его она отметила про себя с тем же безразличием, что и присутствие.

Но дня через два, снова увидев мальчика напротив своего окна, Надежда Ивановна взглянула на него с некоторым интересом. Кого он ждет? Она стала посматривать, не подойдет ли кто-нибудь к мальчику. Нет, к нему никто не подходил, он ни с кем не заговаривал. Просто выстоял у стены, неподвижно и терпеливо, минут пятнадцать – двадцать, потом исчез…

Теперь Надежда Ивановна хорошо разглядела лицо мальчика. Острокосенькое, брови светлые, еле заметные, глаза серые, небольшие. Ничего примечательного. Бот только выражение какое-то самозабвенное. Будто мальчишка чем-то любуется, глядит – не наглядится. На что это он всегда смотрит? Ведь с ее окна глаз не спускает. Надежда Ивановна оглянулась: нет ли за ее спиной чего-нибудь интересного? На стене, между окнами, как раз позади нее табличка:

БУДЬ ОСТОРОЖЕН

С РАЗОГРЕТЫМ СУРГУЧОМ

ПРИ ОПЕЧАТЫВАНИИ КОНВЕРТОВ.

Неужели на эту табличку мальчик так заглядывается? Забавно! Да вряд ли… На плакаты в зале он еще мог бы заглядеться. На них хоть картинки есть: самолет, поезд… А на старой пожелтевшей табличке про разогретый сургуч одни полинявшие буквы.

В свободные минуты она украдкой наблюдала за мальчиком. Он приходил не каждый день, но часто, всегда между часом и половиной второго. Однажды глаза их встретились. Лицо мальчика просияло, бледные щеки залил нежный румянец. Мальчик откачнулся от стены, подался вперед. Ей показалось, что он хотел куда-то броситься, но удержался. Движенье это было мимолетным: мальчик тотчас же выпрямился, но оно было, она не могла ошибиться.

Чья-то рука подвинула запечатанный конверт на край барьера. Надежда Ивановна взяла его, из-за спины клиента успев заметить, как дрожат опущенные ресницы мальчика. Выражение привычного терпеливого ожидания уже сменило на его лице недавнее оживление.

– Фу, как здесь жарко! – пробормотала Надежда Ивановна, штемпелюя письмо. В замешательстве она провела пальцем по лбу, поправила нитку кораллов на шее. Внезапная догадка поразила ее. Разогретый сургуч здесь ни при чем. Ведь это на нее мальчик смотрит! Да, на нее. Но почему? Будь на месте мальчишки, чем-то напоминавшего ей насторожившегося воробья, молодой человек лет, ну, хоть восемнадцати-двадцати, она не сомневалась бы, что стала предметом нежной влюбленности. Что за чепуха приходит в голову! Может быть, мальчик ненормальный? Ей стало немного страшно. Вот смотрит-смотрит, а потом притащит камень да швырнет ей в голову. Вид у него кроткий. И вполне нормальный. Но никогда нельзя знать наверное…

Еще через несколько дней она решилась и, выйдя из-за барьера, прошлась по зальцу. Поравнявшись с мальчиком у стены, обронила мимоходом:

– Ты ждешь кого-то?

– Нет, я так… – Он еще больше побледнел.

– А я думала, ждешь…

Ей надо было возвращаться на свое рабочее место: у окна скопилась очередь. На нее недовольно поглядывали. Еще выговор схватишь! Отходя от мальчика, она услышала, как он с трудом перевел дух.

Отпустив клиентов, Надежда Ивановна с небрежной полуулыбкой сказала кассирше:

– Тут мальчишка какой-то часто стоит в зале. Не замечали? Пялится на меня, да и только!

Начальник отдела доставки, мрачный, желтолицый человек, поинтересовался:

– Что за мальчик? О чем вы?

– Да там, у стены. Вон и сейчас стоит.

Подняв на лоб очки, начальник с минуту присматривался.

– Не видите, совсем близко от него сбоку стол услуг? Где бандероли-то у нас запечатывают. Там и конверты, открытки по всему столу разложены. То-то у нас марок иной раз не досчитываются. Этак незаметно стибрить – долго ли?

– Ну, уж у вас сразу о плохом мысли… – недовольно протянула Надежда Ивановна.

– А вдруг подслеживает мальчишка? Наведет еще кого-нибудь на наших инкассаторов, – высказала предположение кассирша. – Бывают такие случаи. Вот, например…

Рассказать случай ей не удалось: клиенты не стали бы ждать безропотно. Но Надежда Ивановна и сама знала предостаточно страшных историй о том, как выслеживают и затем грабят кассиров и инкассаторов. Очень может быть, что торчит здесь мальчишка неспроста. Как грустно – такой маленький!

Вышло так, что больше этого непонятного мальчика она не видела. Несколько дней он не появлялся. («Может быть, уже забрала его милиция за какие-нибудь проделки?»)

А потом осуществилось давнее желание Надежды Ивановны: ей удалось перейти на работу в другое почтовое отделение, поближе к дому.

* * *

Летом в воскресный день Надежда Ивановна гуляла с дочкой в сквере. Верочка с увлечением скакала через веревочку. Надежда Ивановна сидела на скамейке в тенистой аллее, издали любуясь цветочной клумбой и своей хорошенькой дочкой в нарядном платьице и белых носочках.

На той же скамейке сидели молодая женщина, читавшая книгу, и грузная старуха.

– Что делается на свете! – протяжно проговорила старуха. – Третьего дни на верхнем этаже, аккурат над нами, квартиру ограбили. Приходят жильцы с работы, а у них гардероб пустехонек. И будильника хорошего нет. Главное дело, подследили, мошенники, когда никого дома не бывает.

– Ай, какая беда! – посочувствовала Надежда Ивановна.

– Вот так подслеживают, а потом – хлоп! Приходишь домой, а у тебя гардероб пустой! – возмущалась старуха. – Другой и приличный на вид, а на поверку оказывается наводчик. В шляпу нарядится, костюм хороший, – и не подумаешь… Испорченная попадается публика! – Старуха тяжело поднялась и уплыла на другую скамейку.

– В самом деле, это ужасно! – взволнованно сказала Надежда Ивановна. – Я очень, очень боюсь всяких таких… краж, ограблений! И права эта старушка, что никогда мы не знаем, кто именно связан с преступным миром. Вот месяца два назад был у нас на почте случай. Мальчик приходил и стоял, смотрел. Наверно, тоже выслеживал…

– На почту? Мальчик? – Молодая женщина опустила книгу на колени. – Какой мальчик?

– Небольшой. Лет десять, самое большее. Он приходил часто и стоял у стенки… напротив моего окна. Я тогда там работала, на той почте. Сейчас-то я тоже в этом районе работаю, но в другом отделении, совсем близко от дома, так удобно; знаете, ведь у меня дочка! Ну вот, мальчик приходил… Мы думали: почему он тут стоит? А начальник там у нас один догадался. «Он, – говорит, – конверты, марки со стола стащить хочет». А очень может быть, что и похуже намерения у мальчишки были… Подослал его кто-нибудь. На почте, знаете, много ценностей. Да и сберкасса тут же…

– Это не на Кировском проспекте почта? – спросила женщина.

– Вот-вот! – обрадовалась Надежда Ивановна. – Как вы догадались? Наверно, живете там поблизости?

– Да, мне случалось заходить на эту почту. Скажите, мальчик приходил раза два-три в неделю?

– Наверно, так. Вы, может быть, тоже его заметили? Такой светлобровенький, в черном пальто… Что вы на меня так смотрите? – Надежда Ивановна перестала улыбаться.

– Так это вы? – тихо промолвила женщина, откровенно рассматривая Надежду Ивановну. Внезапно она вся залилась пунцовой краской. – Вы… вы, кажется, сказали, что мальчика заподозрили в намерении кого-то ограбить?.. Господи, какая чушь! Да как вам только не стыдно?!

– Это Семен Прокофьич, начальник доставки, говорил… – смутилась Надежда Ивановна. Но тут же оскорбленно повысила голос: – И вообще я не понимаю…

– Да будет вам! – устало сказала женщина. И вдруг быстро взглянула на вырез блузки Надежды Ивановны: – А где же ваши кораллы?

Невольно Надежда Ивановна тронула пальцами шею:

– Они рассыпались. На той неделе Верочка разорвала нитку. – Лицо ее выразило испуг, голос прозвучал жалобно: – Откуда вы знаете, что у меня есть кораллы?

– Уж не подозреваете ли вы и меня в том, что я вас выслеживала со злонамеренными целями? – с горькой иронией спросила женщина. – Так значит, это действительно вы! – Она вздохнула, задумчиво глядя перед собой. – Бедный Вовка! Бедный дурачок! Его же еще и подозревали черт знает в чем… Как вас зовут?

– Надежда Ивановна, – последовал сердитый ответ. Голубые, слегка подведенные глаза посматривали на соседку с опаской. – А вас?

– Инна Сергеевна.

– Верочка! – крикнула Надежда Ивановна. – Не уходи далеко! Чтобы я тебя видела все время!

– Это ваша дочка там со скакалкой? Она похожа на вас. Так вот, Надежда Ивановна… – Инна Сергеевна помолчала. – Вова Костюков, воспитанник нашего детского дома, приходил на почту и смотрел на вас не потому, что хотел что-то украсть. Он думал, что вы… его мать!

– Что такое? – Надежда Ивановна растерянно заморгала, ей показалось, что она ослышалась. – Я мать этого странного мальчишки? Как так? Он ненормальный у вас, наверное? Значит, сперва я правильно подумала…

Инна Сергеевна покачала головой. В глазах у нее стояли слезы.

– Вовка вполне нормальный. И даже умный мальчик. А подумал так потому, что не помнит своей матери. Мать поместила его в детский дом, когда ему и четырех лет не было. Теперь давно у нее семья. Есть девочка, немного помладше вашей. Сына она не навещает. Насколько мне известно, муж Вовкиной матери даже не знает о Вовкином существовании.

– Но ведь это… это чудовищно! – воскликнула Надежда Ивановна. – Бросить родного сына!

Инна Сергеевна пожала плечами.

– Лицо матери Вова Костюков не помнит, но он запомнил, что у матери его были коралловые бусы. Когда-то, маленьким, он этими бусами играл. Однажды один из наших старших воспитанников пошел на почту и прихватил с собой Вову. Вова увидел вас. Видно, вы ему понравились, ему показалось, что вы похожи на его мать. А тут еще кораллы на вас… Не удивляйтесь! Вовке всего девять лет. А наши дети вообще очень удалены от жизни. Вова был твердо уверен, что вы его мать. Он ходил ка почту смотреть ка свою маму. И, вероятно, надеялся, что вы его узнаете…

Надежда Ивановна всхлипнула и прижала к губам носовой платок.

– Нам стало известно обо всем, – ровным голосом продолжала Инна Сергеевна, – только после того, как вас не стало на почте. Он прибежал зареванный: «Ее там больше нет! Она уехала!» Видно, он решился спросить у кого-то, где вы. Часа полтора мы с ним бились. Постепенно дознались обо всем. И про несчастные кораллы тоже…

Подбежала дочка Надежды Ивановны.

– Мама, купи мне мороженое!

Надежда Ивановна, расстроенная, заплаканная, пробормотала с упреком:

– О боже! Ведь у тебя есть мама! А ты еще требуешь мороженое!

Юлька

В желтом свете уличных фонарей поверхность тротуара кипела от дождя.

Прохожие попрятались в подъезды и подворотни.

– Ну, это надолго! – Старик в пенсне и фетровой шляпе зябко поднял воротник пальто.

Александра Николаевна кивнула. Туго набитый портфель и сетка-авоська оттягивали руки. Хоть бы на минутку утих дождь. Всего квартал остался до дома, да ведь сразу промокнешь до нитки.

Люди в подъезде чему-то смеялись, заглядывая на улицу.

– Этим стихии не страшны, – проговорил старик в пенсне, и по тону его было неясно, иронизирует он или завидует.

Александра Николаевна выглянула, и сердце у нее екнуло.

По опустевшему тротуару под сплошным ливнем медленно шли двое. Мальчишка был длинен и тонок. Девчонка едва достигала ему до плеча, берет на самом затылке, темные косы, переброшенные на грудь, висят двумя мокрыми жгутами. Она что-то гудела сердито. Слова, заглушаемые шелестом дождя, не долетали в подъезд. Но этот низкий, ребячливо властный голос зазвучал в ушах женщины, едва она увидела шевелящиеся губы девчонки.

«За что-то ругает его по обыкновению…» Александра Николаевна подавила вздох: не хотелось, чтобы люди в подъезде заметили ее волнение.

Зыбко, сквозь завесу доледя, проплыло лицо юноши, и такая отрешенность от всего окружающего была в серых глазах, что Александра Николаевна на секунду зажмурилась. Господи, да что им дождь? Они его просто не замечают.

А дома Костя соврет. «Где ты был?» – спросит она. И он буркнет: «У товарища». – «Но ты весь мокрый. Вы ходили по улицам?» – «Может быть». Никогда прежде не лгавший ее мальчик, открытый и простодушный, ни за что не признается, что провожал девчонку, которая живет за углом. Провожал!

Когда это началось? Очевидно, когда Александра Николаевна была в доме отдыха. Накануне отъезда в Ленинград она получила письмо от сослуживицы по районной библиотеке:

«На днях заходила к Косте и удивилась. Комната прибрана, сварен обед, так что он обедал дома, а не в столовке. Оказывается, приходили девочки из школьного комитета комсомола и все сделали. Даже трогательно, правда? Посмотрела я на Вашего десятиклассника – этакий молодец под потолок ростом, к тому же не шалопай какой-нибудь, вспомнила, как мы все уговаривали Вас уехать хоть на две недельки, а Вы все колебались, боялись сыночка одного оставить, и даже смешно мне стало…»

Прочитав письмо, Александра Николаевна лишний раз порадовалась, что завтра будет дома. Почему это девочки вдруг окружили Котьку заботой? Может быть, он заболел? Девочки в гостях у Кости – как это непривычно!

Оказалось, что Костя проспал, а в классе думали, что он заболел.

– И девчонки пришли, – со смехом рассказывал Костя. – Навестить больного! Ха-ха! В магазин ходили…

– Пропустил-таки школу, ротозей! – ворчала Александра Николаевна, а сама любовалась его высоким лбом, с которого он отбрасывал русый волнистый чуб, его ясными глазами, забавным, темнее волос, еще ни разу не бритым пушком на верхней губе.

– А что за девочки приходили?

– Муся Чернова, знаешь, сейчас секретарь. И еще там одна…

– Тоже из комитета?

– Нет, не из комитета… Мусина подруга. Что ты допытываешься?

– Ничего я не допытываюсь! – Мать удивил его изменившийся тон.

Она принялась за уборку и обнаружила в кухне кастрюлю с остатками пригоревшей каши. Отдирая от дна ножом черные ошметки, поинтересовалась:

– Кто ел эту кашу?

– Мы с Сережкой.

– А девочки ели?

– Нет.

– Почему же?

– Не захотели. Мы их уговаривали.

– Надо было заставить. Молодым хозяйкам полезно есть кушанье собственного производства. Все-таки срам. В девятом классе – и не суметь сварить кашу. В шестнадцать лет. Или сколько им там?

– Мусе шестнадцать, она на три месяца младше меня. А Юльке, наверно, еще пятнадцать…

– Юльке?

– Да. А что такого?

Мать пристально посмотрела на покрасневшего сына. Он глупо ухмыльнулся.

– Из-за чего ты ерепенишься? Кажется, я про Юльку слышала от твоих мальчишек. Она из того же девятого, что и Чернова.

На другой день часов в пять дня Александра Николаевна сидела и штопала Костины носки. За столом сын склонился над учебником тригонометрии. В окно светило неяркое осеннее солнце.

Торопливый, дробный стук в дверь – и в комнате появилась темнокосая девочка в красном беретике. Большие темные глаза ее смотрели сумрачно, чуть диковато.

– Здравствуйте, – голос у девочки был низкий.

Костя вскочил с покрасневшими щеками, бестолково затоптался у стола.

– Мама, это Юлька…

– Здравствуй, – приветливо сказала Александра Николаевна.

Юлька приблизилась к Косте и принялась вполголоса его упрекать:

– Почему ты не принес мне книгу? Что за безобразие! Так не делают! – Она повернулась к Александре Николаевне: – До свиданья.

Костя вышел вслед за девочкой. Они стояли на лестничной площадке. За неплотно прикрытой дверью гудел недовольный голос Юльки, изредка прерываемый Костиным каким-то незнакомым коротким смехом.

Костя вернулся в комнату и через полчаса исчез, сказав, что ему необходимо сбегать к однокласснику Сереже Кузнецову. А Сережа вскоре пришел сам. Узнав, что Костя пошел к нему, он поморгал недоуменно, потом его лицо приняло неопределенно загадочное выражение.

– Может быть, подождешь? Разминулись.

– Да уж, дождешься его! – ответил он с досадой. – Вот кладу на стол тетрадь по алгебре.

Костя явился домой поздно, прозябший, с посиневшим носом. Наспех проглотил ужин и поспешил сесть за учебники.

– С кем же ты гулял столько времени? – спросила мать.

Никакого ответа. Всегда он охотно делился с ней всем, что его занимало. Иной раз приставал с рассказами о том, что случилось в школе или у товарищей, а она ласково гнала его: «Отвяжись, милый, мне некогда. Потом расскажешь».

– Костя, я тебя спрашиваю… Здесь Сережа приходил.

– Я его видел. Не мешай мне, пожалуйста, заниматься.

Мать промолчала. Никогда прежде не замечала она ка его лице этого выражения замкнутости, скрытной озабоченности.

А недели через две она спросила, стараясь придать своему голосу возможно больше спокойствия и безразличия:

– Ты ей помогаешь?

– Мы занимаемся геометрией.

– По четыре часа?! Каждый день?

– А что? – не поднимая глаз от книги, сын пожал плечами. – И вовсе не каждый день.

«Соврал и не покраснел», – отметила про себя Александра Николаевна. От соседки она знала, что Юлька была здесь и сегодня, и вчера, и позавчера, и третьего дня.

– Разве ей трудна геометрия?

– А какое тебе, собственно, дело? – Теперь в его тоне вызов.

– Это отнимает у тебя слишком много времени.

– Не беспокойся. Сдам экзамены не хуже других.

– Самоуверенность никому еще пользы не приносила… Но ведь дело не только в занятиях. Вообще… Она ведь сидит у тебя без конца…

Лицо у Кости вспыхнуло. Он вскочил. Александра Николаевна и опомниться не успела, как две широкие ладони были сзади подставлены ей под локти, ноги ее оторвались от пола… И вот она уже стоит в передней.

– Так будет всегда, когда ты вздумаешь заговорить о… об этом! – сдержанным баском произнес Костя и перед носом матери осторожно, чтобы не задеть, прикрыл дверь.

Ошеломленная, внезапно очутившись в темноте передней, Александра Николаевна в первый момент подумала: «А сильный какой! Как пушинку меня…» Стало грустно: вспомнился Костин отец, погибший на фронте. Он, бывало, с такой же легкостью поднимал ее одной рукой, приговаривая: «Ну и цыпленка ты у меня, настоящая цыпленка!» Костя об этом не мог знать, а вот туда же – поднимает! Но тут же она возмутилась, рванула дверь:

– Ты совсем, я вижу, очумел! Мать, как щенка!

Он стоял и ждал за дверью. Его глаза смеялись, потом стали чужими.

– Наоборот, очень вежливо. И так будет всякий раз, я сказал… На эту тему не желаю разговаривать!

– Мало ли чего ты не желаешь! Не все приходится делать по желанию.

Александра Николаевна легла за ширмой, кажется, впервые в жизни не сказав сыну: «Не засиживайся, а то не выспишься, утром будет трудно вставать» – и не пожелав ему спокойной ночи.

Через несколько дней она увидела их шагающими под дождем.

«Не простудился бы!» Дома она прежде всего вытащила из кладовки его старые ботинки: «Те, что на нем, до утра не просохнут». Потом стала торопливо готовить ужин.

На кухню вышел сосед – коренастый седоусый монтажник. Попыхивая трубочкой, он заговорил тонким голосом:

– Прошлый раз на улице я видел вашу невестушку. – Александра Николаевна чуть не выронила картофелину, которую чистила. – Бежит она, руками размахивает, хохочет. Прохожие оглядываются. В общем, смерч, а не девица. В наше время каждый цыкнул бы на нее хорошенько: мол, веди себя прилично в общественном месте.

– Одна шла? – Александра Николаевна покраснела: ведь не станет Юлька одна на улице хохотать во все горло.

– Костюшки при ней не было, – безжалостно отрезал Петр Терентьевич. – Бежала с другими девчонками и стреляла во все стороны глазищами, самая изо всех них вертячая. В пятнадцать лет носятся, задрав хвосты, а чего же от них ждать к восемнадцати годам?

– Может, к восемнадцати поумнеют.

– Надежда, конечно, дело хорошее, только не всегда она оправдывается. Потому как в школе и в семье живут без строгости. Личная, так сказать, жизнь подростков пущена на самотек. И вот иная деваха в шестнадцать-семнадцать лет про электроны, протоны и нейроны вам целую лекцию прочитает, во внутреннем и международном положении разбирается, красивых слов наговорит где-нибудь на собрании, что впору академику, а приглянулся ей парнишка – и в душе дремучий лес, полная невоспитанность нравов.

– Но что же вы советуете?

– А вот уж как действовать, не берусь установить. Поскольку я не педагог.

– Мальчишек тоже воспитывать надо.

– Всех воспитывать полагается, – наставительно сказал старик, выколачивая свою трубку над мусорным ведром. – Даже кошку.

Он ушел в комнату, и в кухню вышла его жена, моложавая шестидесятилетняя женщина. Евдокия Акимовна вырастила троих сыновей. Двоих убили на фронте, третий жил с женой в Новосибирске. Костю Евдокия Акимовна знала с пятилетнего возраста, любила его и теперь сочувствовала Костиной матери.

– Денька не пропустит, так и сидит часами, – сетовала Евдокия Акимовна. – Ведь ему заниматься надо. До чего девчонка настырная! Ей во дворе ребята кричат: «Невеста идет!» А она им язык кажет. Как уличный мальчишка.

– Вот напасть, честное слово, – невольно усмехнулась Александра Николаевна. – С матерью бы ее поговорить. Так понятия не имею, что за люди! Вдруг ее изругают, побьют еще, чего доброго. Да и не побьют, так она Косте нажалуется. Что тут будет…

– Мальчик-то у вас хороший, так ведь это такие моменты в жизни, знаете…

– Он очень изменился… Воспитательницу классную ее тоже не знаю… Если действовать неумело, бестактно, можно ребят сделать глубоко несчастными.

Евдокия Акимовна рассмеялась:

– Помните, как Клавдия Семеновна Димку заперла?

– Да уж… – Александра Николаевна покачала головой.

На прошлой неделе к ним в кухню ворвалась жилица из другой квартиры, высокая полная блондинка:

– Посоветуйте, как мне быть? Сейчас заперла Димку. А он на дверь кидается, ревет. «Она, – говорит, – уже ходит там, ждет. Пусти, – говорит, – а то я не знаю, что сделаю!»

Александра Николаевна с удивлением остановила этот бурный поток слов:

– Постойте! Постойте! Вы Димку заперли?

Десятиклассник Димка, толстый увалень и лентяй, учился в одной школе с Костей, только в параллельном классе.

– Я говорю: «Занимайся! Из троек не вылезаешь!» А он как бык взревел: «Да ты что! Я и так опаздываю!» Ему, видите ли, главное, что она уже ходит по другой стороне улицы. И теперь он там швыряется на дверь.

– Такого дяденьку запирать! Ну, знаете! – воскликнула Александра Николаевна.

У Евдокии Акимовны все тело тряслось от смеха. Она вытерла глаза краем передника.

Клавдия Семеновна повернулась к Костиной матери:

– Я, главное, боюсь, не возненавидел бы он меня.

– И очень просто – возненавидит, – сказала Александра Николаевна. – Подумайте, ведь она ходит там где-то… по другой стороне. Ему-то каково?

– Так отомкнуть, что ли?

– Конечно, отомкните!

Клавдия Семеновна махнула рукой и выскочила так же стремительно, как и появилась. Через несколько минут вернулась, сообщила томным голосом:

– Отперла! Сполоснул свою физию под краном и помчался.

Вспомнив эту историю, Александра Николаевна сказала:

– Нет уж, Ромео и Джульетту устраивать им не стоит. От этого еще хуже…

* * *

Работала в районной библиотеке Александра Николаевна в разные смены. Не всегда Юльке удавалось избегать встречи.

Когда Костина мать заставала ее, девочка слегка краснела, начинала теребить кончики своих кос и через две минуты поднималась с дивана или со стула:

– До свиданья.

– Почему ты убегаешь? Ведь вы что-то делали. Очевидно, вам нужно было…

Взгляд в сторону.

– Мне надо идти, знаете, столько уроков задано…

«А без меня сидела бы тут до вечера», – думала Александра Николаевна. Ей не удавалось составить представление о Юльке, и это особенно тревожило. Что за девочка? Отец у нее – техник машиностроительного завода, мать на том же заводе работает в ОТК, есть младшие братья и бабушка. Как бы невзначай, мать Кости расспрашивала о Юльке его товарищей. Мнения мальчишек были противоречивы. «Девочка как девочка, – говорил один. – Сердитая, властная какая-то, а так ничего». – «Хохочет вечно без толку, – говорил другой. – И ехидничает. А вообще товарищ неплохой. На комсомольском собрании за свой класс горой стояла». – «То ли она умная здорово, – говорил третий, – учится – дай бог всякому, то ли глупая – не разберешь. Но уж с характером, это точно… А в общем, хорошая, чего ж?» Она понимала, что товарищеская солидарность не позволяет мальчишкам осуждать Костину подружку перед его матерью, если даже они считают, что Юлька достойна осуждения…