Текст книги "Нитка кораллов"

Автор книги: Аделаида Котовщикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 16 страниц)

– Н-да, вал запороть – не шуточка! – покачав головой, говорил Саша.

Попросту он вставлял свои замечания, спрашивая отца:

– На скольких оборотах сейчас работает этот Квасков, вот что к тебе пришел из ремесленного?

А услышав, что молодому рабочему впервые поручили очень сложную и тонкую работу, кивал одобрительно:

– Ничего, пусть половит сотки.

О заводских делах Саша беседовал со старшими, как равный. Это удивляло Тему и вызывало зависть. До него суть вопросов не доходила, его просто развлекали смена выражений на лицах, энергичные жесты Виктора, покойная усмешливость Ивана Демьяновича. Ему и любопытно было бы узнать, как это «вал запороть» и кто и за что жалуется на слесарей, но спросить он не решался, боясь показаться смешным.

Как-то наедине он попытался расспросить Сашу:

– Послушай, откуда ты все знаешь? Вот какие-то там «сотки»…

– Сотки? – искренне удивился Саша. – Да это просто сотые доли миллиметра. У нас отец с Витькой вечно спорят, – сказал он, помолчав. – Но они это так… У Виктора характер задиристый. А вообще они дружат, ты не думай!

– Я и не думаю. Ты вот про все про заводское знаешь… Откуда?

– Откуда? – Саша помедлил. – Ведь все наши там работают. Да и что я знаю? Очень мало. – И он заговорил о другом.

Ему непонятно было Темино недоумение. Он даже и не догадывался, насколько для Гагарина необычно, совсем внове многое из того, что для него, Саши, привычно и знакомо.

* * *

После торта и чая Теме вдруг отчаянно захотелось спать. Он встал, потянулся, потом стоя, чтобы разогнать сон, выучил географию. И снова, зловещий в своей непонятности, перед ним неумолимо встал третий закон Ньютона.

– «Действия двух тел всегда равны…» – начал он читать, и опять его охватило чувство возмущения: «Да почему же, черт возьми? Чего ради?! И неужели непременно о третьем законе меня завтра спросит Александр Кузьмич? Может, и вообще не вызовет. А если вызовет? Ведь деспот Сашка выполнит свое обещание…»

Теме представилось, как Вася выбегает в переднюю на каждый звонок. Настроение у мальчугана все портится и портится, и вот он уже дразнит ни в чем не повинного Кита, капризничает. А вечером горько плачет, потому что его жестоко обманули. И кто же? Тема, в которого он так верил!

У Темы защекотало в носу. Он сильно чихнул и принялся с ненавистью рассматривать рисунок в учебнике. Стоя ка двух тележках, две нелепые фигурки тянут в разные стороны динамометры. «И написана какая-то ерунда. Будто оба тянут обязательно с равной силой. Одна фигурка в юбке. Значит, баба. А может женщина тянуть с такой силой, как мужчина или хоть мальчишка? Смешно! Пришит я, что ли, к этому Мятликову? Вот не пойду к нему больше!»

Тема страдальчески поморщился. Сколько раз его томило сильнейшее искушение плюнуть на Сашку и…

В рабство он попал незаметно, смеясь и забавляясь. Ребята были такие смешные! Вася мечтал о пушечке. И он принес ему маленькую деревянную пушку, стрелявшую горохом. Разыскал ее в ящике со своими старыми игрушками, которые хранились в чулане.

Нарочно, чтобы поиграть с ребятами, он стал приходить на занятия с Сашей на полтора часа раньше. Его встречали радостным визгом, со всех ног кидаясь ему навстречу. Это было совершенно новое и очень приятное чувство: знать, что тебя ждут не дождутся.

Дома его тоже ждали. И мама и бабушка так бы и схватили его в распростертые объятия, если бы он поддался. Они говорили с облегчением, словно он вернулся из далекой экспедиции, а не из школы или из кино: «Наконец-то пришел!» Или что-нибудь такое же ненужное, скучное. Тут у Мятликовых его ждали не для того, чтобы накормить, предложить ему аспирин, пристать с глупыми вопросами: «Но промочил ли ты ноги?», «Не болит ли голова?». Ребята и не помышляли о том, чтобы что-то сделать для него, наоборот, они хотели, чтобы он сам для них все сделал. Становилось весело и легко на душе, оттого что на тебя смотрели доверчиво и восхищенно, как на лучшего человека на свете.

Вася забирался к Теме на колени и рассказывал ему о своих сокровенных желаниях. Однажды он сообщил, что, когда вырастет, непременно станет… громоотводом. Ну и хохотал же Тема! Не сразу удалось выяснить, что Вася хочет стать кровельщиком.

Разве Сашка может что-нибудь чувствовать? Он неодобрительно покосился на заводного поросенка во фраке и цилиндре, пиликающего на скрипочке, которого однажды принес Тема:

– Где ты его взял? Купил?

– Мои старые игрушки.

– Смотри, не вздумай деньги тратить!

«Захочу и потрачу. Тебе какое дело?» – вертелось на языке у Темы, но вместо этого он сказал:

– Да не трачу я ничего. Брось ты!

…Протертый тряпкой паровоз уже красовался на этажерке. Одно колесо у него немножко погнулось. Тем лучше. Вместе с Васей они его починят. Наморщив лоб, Вася будет рассматривать каждый винтик горящими от любопытства глазами.

– Тема, ты что это нынче отшельничаешь?

Большой, осанистый, с гривой светлых густых волос, зачесанных назад, перед Темой стоял отец, профессор химии Сергей Поликарпович Гагарин. Небольшие серые глаза его смотрели ласково, устало и с легким беспокойством.

Тема вскочил, сжал кулаки, выставил локти:

– Поборемся!

В присутствии отца ему всегда становилось весело. И почему-то он чувствовал себя младше, хотелось возиться.

– Подожди! Подожди! – отец потрепал его по затылку и грузно опустился на кушетку. – Приехал я с заседания, а тут телевизор, темно… Меня уж бабушка в кухне обедом накормила. Когда зажгли свет в столовой, вижу… дам всяких, а тебя не обнаружил. Спрашиваю: «Где сын?» Говорят: «Занимается!» Я тебя сегодня еще совсем не видал.

– Так ты когда приезжаешь! – обиженно сказал Тема и завалился на кушетку, потеснив отца. – Я из школы пришел да опять ушел. Пришел, а тебя все еще нет.

– Да-a, дела бесконечные… – отец похлопал Тему по вытянутым ногам. – Так что же все-таки происходит? Женское население в панике. Утверждают, что у тебя какая-то страшная проруха… двойки… чуть ли не колы… а?

– Какие там двойки?! – Теме было очень приятно, что он вправе чувствовать себя несправедливо оскорбленным. – Выдумывают всякую глупость и рады. У меня давно двоек не было. Ты вот не подписываешь мой дневник, все мама, а то бы видел.

– Уж это мамина вотчина – дневник… Так нет двоек? – повеселевшим голосом спросил отец.

– Ну при чем тут двойки? Просто… задали много.

«Спрошу его про третий закон механики, – подумал Тема обрадованно. – Нет, это погодя».

– Папа, – помолчав, бойко спросил Тема, под развязностью скрывая нерешительность, – как у тебя дела там на работе?

– На работе? – в голосе отца послышалось изумление. – Что это тебе в голову пришло? Гм… В институте, ты имеешь в виду? Или в Академии наук?

– Да хоть в институте, что ли? – неуверенно сказал Тема.

– Учу студентов, студенты занимаются. Не очень блестяще, прямо сказать… – Сергей Поликарпович широко зевнул. – Устал нынче. – Он поднялся. – Ну, пойду… Еще поработать сегодня надо. Мы с тобой, Темка, в воскресенье куда-нибудь за город катнем. На лыжах, а?

– Все-таки как там… ну, всякие научные проблемы? – Тема не знал толком, что спросить, и от этого ему было еще обиднее.

Широкие светлые брови Сергея Поликарповича разлетелись в стороны. Он расхохотался оглушительно, все его грузное тело сотрясалось. Остановился было и опять весь затрясся от смеха.

– Ох, насмешил! – проговорил он наконец, вытирая свой большой лоб платком. – Научные проблемы! Что тебя интересует: кристаллитная теория строения стекла или ацетилен-аллендиеновая перегруппировка хлоридов? Ложись-ка, Темка, спать! – Он снова потрепал сына по голове, но на этот раз Тема враждебно отодвинулся.

Почему же Сашка знает, что делает его отец? Они обо всем разговаривают. За маленького папа его считает, за дурачка какого-то…

А отец уже подходил к двери, и лицо у него было деловое, сосредоточенное. Лицо крайне занятого человека.

Когда в коридоре затихли тяжелые шаги отца, Тема вспомнил, что не успел спросить его про третий закон Ньютона. Вот беда! Да какое отцу дело до того, что сын мучается? Обрадовался, что двоек нет. А спросил он, отчего и:: теперь нет? Ведь были… Впрочем, знал ли он о двойках? Пожалуй, нет. Мать скрывала от него плохие отметки сына, чтобы не огорчать. Иногда отец и спросит: «Ну, как подвизаешься на школьном поприще? Не жалуются педагоги?» Мать тут как тут: «Ничего, ничего… Ты не беспокойся». А Тема и рад. С папой редко удается побыть – так уж надо повозиться, похохотать, кроссворды порешать, папка непременно что-нибудь смешное расскажет. Неужели и в эти редкие минуты думать об уроках? А пропади оно все пропадом! Не будет он больше учить. На четверку и так знает, понятие о массе буквально вызубрил. А если третий закон, тогда… «В конце концов, я не ишак!»

В отвратительном настроении Тема поспешно разделся, швыряя одежду на пол, и забрался под одеяло.

* * *

На переменках Гагарин явно избегал Мятликова, только издали посматривал на него этаким косым зайцем.

«Не выучил, – сокрушенно подумал Саша. – Эх, парень! – и покрутил головой от досады и неожиданной жалости к Гаге. – А ну как ответит еле-еле? Или вовсе срежется? Ведь паровозик-то принесет Ваське…»

Как бы удивился Тема, если бы знал, что «твердокаменный Мятлик» и так и этак прикидывает в уме, под каким бы предлогом в случае Темкиного провала все-таки позволить ему отдать игрушку. Сделать вид, что не заметил паровоза? Нелепо! Будто бы он, Саша, забыл о своей угрозе? Еще глупее! Сорвалось тогда с языка, теперь уж нельзя отступать…

Так ничего и не придумав, Саша дожидался урока физики, делая вид, что не обращает на Гагарина никакого внимания, а сам то и дело на него поглядывал. Кто бы мог подумать, что у этого балованного лентяя окажется такое нежное, почти девчоночье сердце? «Нянька в детсаду вышла бы из него хорошая!» – мрачно думал Саша, очень недовольный собой.

На уроке физики он решил: если Гага получит тройку или двойку, подойти к нему и, как бы между прочим, сказать: «Я сегодня занят. Ты не приходи». И все. Гага не придет. А там видно будет… В конце концов, с глазу на глаз он посоветуется с отцом, как поступить. Отец ведь такой – всегда спокойный, неторопливый, будто бы ни во что не вмешивается, никогда не пристает с вопросами; но Саша знает, что отец зорко следит за всем, что делается в его «колхозе». Он наверняка придумает что-нибудь. А Васе пока сказать, что Тема очень занят, придет денька через два-три.

Но неужели Гагу так и не вызовут? Казалось, Александр Кузьмич, вопреки обыкновению, забыл о своем обещании. Больше половины урока он объяснял законы свободного падения тел, потом вызвал к доске двух учеников. Те долго решали задачи.

У Темы сосало под ложечкой и пересохло в горле от тревожного ожидания. Теперь он украдкой облегченно вздохнул, как человек, избежавший серьезной опасности. «Не вызовет! Не успеет!»

И в эту минуту Александр Кузьмич сказал:

– Ну-ка, Гагарин, ступай к доске!

Тема поднялся и пошел. Где-то сбоку проплыло перед ним лицо Мятликова, сосредоточенное, с нахмуренными бровями.

Александр Кузьмич продиктовал условие задачи. Задача попалась нетрудная, и Тема быстро решил ее. Слишком быстро. Надо было хоть писать помедленнее…

– Так, хорошо, – сказал учитель и, повернувшись к классу, одобрительно подмигнул Мятликову.

Ни один мускул не дрогнул на Сашкином лице, пока Тема писал на доске, но учитель тридцать пять лет подряд видел перед собой лица ребят. Он безошибочно понимал, что происходит сейчас в душе этого упорного и насмешливого мальчика, взявшего на себя нелегкую задачу подтянуть отборного лентяя. Так же хорошо учитель знал в эту минуту – это подсказывало ему особое чутье педагога, – что ученик Гагарин занимался не в пример против прежнего и многое усвоил, но чего-то еще он не знает и до дрожи в коленях боится, что его спросят как раз то самое, чего он не знает.

Александр Кузьмич мог бы без труда нащупать это слабое место, но сейчас, когда ленивец потрудился, было гораздо полезнее поощрить его хорошей отметкой, а ликвидировать прорыв в его знаниях можно будет позже, когда и «ученик» и «учитель» не будут волноваться. «Почему-то для них очень важна именно эта отметка Гагарина. Поспорили, что ли?»

– Нам надо выяснить сущность первого и второго законов механики, понятие о массе… – медленно говорил Александр Кузьмич, скользя задумчивым взглядом по Теминому лицу.

«Это знает, – определил он по дыханию мальчика, по выражению его глаз, – а о массе – лучше всего».

– Что же тебя спросить? Да вот расскажи нам, что ты знаешь о массе тела.

Этот раздел считался трудным, и на лицах восьмиклассников выразилось сочувствие. Но Тема поднял голову, распрямил плечи. «Повезло-то!» И до чего симпатичный у них Александр Кузьмич!

С благодарностью глядя на седые виски учителя, Тема отвечал подробно, с удовольствием.

– Эк вызубрил, – безобидно усмехнулся Александр Кузьмич. – Чуть что ни слово в слово по учебнику… Ну, а сформулируй-ка нам третий закон механики!

– Действия двух тел друг на друга всегда равны по величине и противоположны по направлению, – залпом проговорил Тема упавшим голосом. У него сильно зазвенело в ушах. «А, да это звонок! – Но он не обрадовался. – Часть перемены захватит. Пропал я!»

«Бот она где, твоя ахиллесова пята, голубчик!» – подумал Александр Кузьмич.

– Ну, об этом в другой раз, – сказал он и потянул к себе дневник Гагарина, лежавший на краю стола. – Пятерку ставлю. Но вскоре опять спрошу, будь наготове. А третий закон механики вы все к следующему разу хорошенько проштудируйте!

Идя по коридору, Александр Кузьмич тихонько посмеивался про себя. Когда уходил из класса, он заметил, как Мятликов с радостным лицом быстро подошел к Гагарину:

– Занимался, значит? А я, признаться, мало надеялся…

Почему-то густо покраснев, Гагарин неопределенно махнул рукой и выскочил из класса.

* * *

После обеда в этот день Саша пошел в районную библиотеку и долго простоял там в очереди, а вернувшись домой, застал в столовой на полу железную дорогу.

Тема, Вася и соседский Гена сидели на корточках, а перед ними бегал довольно большой, еще совсем новый паровоз.

– Чух-чух-чух! – приговаривал Вася. – Ш-ш-ш! Пары развивает.

– Маневровый это! – объяснил Гена Саше. – Жаль, вагончиков нет, а то бы прицепили. Полный состав был бы.

– С вагончиками мог бы и не поехать, – сказал Саша. – Гагарин, ты сегодня здорово по физике отвечал.

– Здо-о-рово! – презрительно протянул Тема. – Да я эту пятерку все равно как стащил. Или в лотерею выиграл.

Паровоз замедлил ход и остановился.

– Еще, еще! – закричал Вася, двумя руками хватая игрушку и протягивая ее Теме. Тот повертел в боку паровоза ключиком. Опять застучали по полу колеса.

– Как это так «стащил», «в лотерею выиграл»? Тебе и не подсказывал никто.

– А так, что я третий закон Ньютона ни черта не понимаю. Звонок спас!

– Вот оно что-о! Значит, ты все-таки не все выучил, как я тебе велел?

– Значит, значит, пристяжная скажет, а коренная не везет!

Геня и Вася захохотали. Саша нахмурился.

– А чего ты, собственно, не понимаешь?

– Ничего не понимаю. Глупость какая-то, а не закон, – беспечно улыбаясь, сказал Тема. – Действия двух тел всегда равны… Откуда они равны? Чепуха! – Тема поймал паровоз, замедливший ход, снова его завел и пустил на пол.

– Дайте-ка мне паровоз! – строго сказал Саша.

Улыбка сбежала с Теминого лица. Он с испугом снизу вверх поглядел на Сашу и расставил руки над бегающим паровозом.

– Какое ты имеешь право? – закричал он сердито. – Пятерка была? Была! Ну и все!

– Так ведь стащенная, – улыбнулся Саша и протянул руку к паровозу.

– Пошел ты к черту! – Тема плечом оттолкнул его руку.

– Вася, подай мне паровоз! – приказал Саша и зачем-то вытащил из кармана веревочку.

Притихшие ребята с недоумением поглядывали на старших мальчиков. Когда Саша говорил таким тоном, Вася не мог ослушаться: он подхватил паровоз и подал его брату.

– Ну, знаешь, это… – весь красный, дрожащим голосом проговорил Тема, поднимаясь с пола.

– Да погоди ты! – Саша быстро обвязал паровоз веревочкой и взял ее за конец. Паровоз, покачиваясь, повис в воздухе. – Гляди сюда! Может паровоз ехать, двигаться?

– Поставь на пол, тогда поедет, – сказал Вася.

– Видишь, Вася и то понимает. Чтобы паровоз двигался, он должен соприкасаться с полом. А почему? По третьему закону механики. Колеса паровоза отталкивают пол, а пол с такой же силой – именно с такой же! – отталкивает колеса. Действующие силы всегда равны, но масса тел разная, поэтому и ускорение, получаемое телами, разное…

Саша пустился в пространные объяснения. Увлекшись, встал на колени и прямо на полу кусочком мела, отыскавшимся в кармане, писал формулы.

– А Сегнерово колесо на чем основано? – спрашивал он, в упор глядя на Тему. – А гребной винт? А реактивное оружие? Чудак ты! Неужели ты о Циолковском ничего не читал?

Тема, Геня и Вася внимательно слушали, и у всех троих были одинаково приоткрыты рты.

– О Циолковском я… слышал, конечно. За кого ты меня считаешь? – Тема улыбнулся виновато и немножко растерянно. – А ведь я теперь понимаю… кажется. – Он подумал. – Да нет, верно! Все понимаю. А, Сашка? Но как ты ловко этот пример с паровозом придумал!

– Я, что ли, его придумал? – Саша пожал плечами. – В физике у нас написано.

– Как? – опешил Тема. – В нашем учебнике физики? Про паровоз?

Он был так изумлен, что Саша расхохотался.

– Конечно. Про этот самый.

– Почему же я этого не читал?

– Теперь я вижу, кто ты! – воскликнул Саша. – Дн! Да! Ты – Обломов. Это про тебя Гончаров написал: «Илья Ильич Обломов, когда учился в школе, дальше той строки, под которой учитель, задавая урок, проводил ногтем черту, не заглядывал». Ты переплюнул Обломова: до черты и то не дочитал.

* * *

Марина Васильевна раздавала табели с четвертными отметками.

– Один из наших учеников добился заметных успехов, – сказала она с удовольствием. – В начале четверти вы резко осуждали его на комсомольском собрании за лень, за безответственное отношение к ученью. Вы догадываетесь, о ком я говорю, не правда ли?

С такой искренней радостью учительница смотрела на Тему, что ему стало неловко. «А она здорово все время переживала за меня», – подумал он со смутным чувством признательности. Но как приятно, оказывается, слушать похвалы! Тема из скромности не глядел по сторонам, но, конечно, все-таки видел довольную улыбку на лице Верочки Кузиной.

– Только две тройки в табеле у Гагарина – по черчению и по анатомии, – говорила Марина Васильевна. – Остальные четверки. По физике, по географии и, как всегда, по истории – пять. А в первой четверти я Гагарину и на руки табель не дала, на родительском собрании вручила бабушке…

О, это он помнит. Бабушка приволокла табель с четырьмя двойками. Мать испуганно заглядывала ему в лицо своими огромными темными очами, в которых блестели слезы: «Темочка, может быть, к тебе учителя несправедливы?» – «Отстань!» – сказал он и закрылся в кабинете отца, которого, по обыкновению, не было дома.

– В том, что Гагарин подтянулся, виноват, – Марина Васильевна улыбкой оттенила это слово, – в значительной степени Мятликов.

Саша покачал отрицательно головой. Марина Васильевна посмотрела на него:

– Вы возражаете, Мятликов? Разве вы не занимались с Гагариным почти всю четверть?

Саша встал.

– Занимался. Но если бы не… особые обстоятельства, то, возможно, ничего бы у нас не получилось. Так что лично моей заслуги здесь очень мало.

– Какие же это обстоятельства? – с интересом спросила Марина Васильевна.

Саша поймал испуганный взгляд Темы.

– Это наша тайна, – сказал он спокойно. – Но теперь уже все будет зависеть от самого Артема. После каникул мы заниматься вместе не будем.

– Ну что же, – кивнула учительница. – Это правильно. Будем надеяться, что теперь Гагарин справится и один.

А Тема думал о том, что когда Саша сказал ему: «Все! Приходи к нам, когда хочешь, почаще. Все тебе рады, ты знаешь. А заниматься вместе не будем. Кончено!» – то он ощутил какую-то пустоту и даже как будто сожаление. Странно и удивительно! Вот уж никогда бы он не мог вообразить, что станет жалеть о том, что Сашиному тиранству пришел конец…

Федька Богдан

Был седьмой час утра, когда Федька зашел за Анной Ивановной.

Ночью, прекратился, наконец, снегопад, длившийся двое суток. Безветренная, спокойная тишина стояла над деревней. В темноте подмигивали кое-где желтым глазком огоньки в избах. Приглушенно и, казалось, очень далеко лаяли собаки.

Старая женщина и мальчик сошли с обледенелого крыльца и двинулись по узенькой стежке, протоптанной в чистом глубоком снегу. Глаза скоро привыкли к темноте, к тому же снег светлил все вокруг, и Анна Ивановна хорошо различала впереди себя небольшую фигурку с задранной головой: ушанка налезала Федьке на глаза.

Стараясь ступать в ямки – следы чьих-то огромных валенок, – Анна Ивановна думала о том, что она скажет в школе.

Учительница-пенсионерка, она приехала в гости к дочери, колхозному агроному, возилась с полуторагодовалым внуком и дней пять сидела себе в избе спокойно. А на шестой день, придя на ферму за молоком, встретила учительницу. Разговорилась о школе. И вот теперь ока пробивается сквозь снега, чтобы посмотреть, что и как рисуют дети, посоветовать, поделиться опытом. А опыт у нее и правда есть – сколько лет преподавала рисование в школах, да и выйдя на пенсию, не порвала с любимым делом: ведет шефский кружок при домоуправлении.

Что-то как стало трудно идти? Валенки вязнут – не вытащишь…

В следующую секунду улетучились мысли о рисовании, исчезла маячившая впереди фигурка: Анна Ивановна провалилась в снег выше колен.

– Федя! Федя! – закричала она. – Где ты?

Приглядевшись в потемках, она увидела в нескольких шагах от себя что-то черное, скачущее. Да это Федька ныряет в снегу! Так, то погружаясь, то выпрыгивая, преодолевают глубокий снег собаки.

– Куда ты завел меня? Давай назад!

– Не боись, бабушка! – раздался хрипловатый подбадривающий возглас. – Нича-аго! Держись напрямик!

– Какое там «ничего»! – пробормотала Анна Ивановна. С трудом шагнула. И провалилась по пояс.

– Федька-а!

Он не отвечал. Она испугалась: «Если мне по пояс, может, он уже с головой провалился?»

– Фе-едя-а!

Господи, даже повернуться трудно в этой снежной массе! Ей стало невыносимо жарко, и она рывком развязала теплый платок у горла. Недоставало еще, чтобы заболело сердце. Что за нелепость!

– Фе-едя-а!

– Прямо надо идти! Бугорком!

Ей показалось, что знакомый – пронзительный и с хрипотцой – голос доносится откуда-то издалека. Но секундная слабость уже прошла.

– Федя! – самым сердитым и строгим голосом, на какой только была способна, крикнула Анна Ивановна. – Немедленно возвращайся! Сию минуту! – И напролом полезла в обратную сторону.

Наконец под ногами ощутилось твердое. Снова засверкали вдали огоньки, скрывшиеся, когда она барахталась в снежном омуте. Казалось, подмигивают они удивленно и слегка насмешливо. Вынырнув из мглы, возле нее топтался Федька. Черное пальто его, облепленное снегом, почти сливалось с густым полумраком вокруг.

Кое-как отряхиваясь, Анна Ивановна накинулась на Федю:

– Так ты не знаешь дорогу в свою школу? Вот уж не думала! А еще вызвался: «Провожу! Провожу!» Как же ты полгода-то в свой первый класс отходил?

– Через бугор дорога короче. – По голосу слышно было, что Федька обиженно надулся. – А волка я уж совсем присноровился вдарить портфелем по башке. А ты, бабушка, как закричишь! Он и убег.

– Какого еще волка? Нет тут волков под самой деревней.

– А вот и есть. Прибегает. Большущий.

– С двухэтажный дом ростом? Молчи уж! Вон ребята идут как люди, в овраги не валятся. За ними и пойдем.

Уже с минуту она прислушивалась к детским голосам, звеневшим где-то в прогоне, за избами. Голоса стали ближе, и Анна Ивановна пошла в ту сторону. Федька тащился рядом.

– В прошлом году было у меня ружье, – бурчал он, – я по этому волку стрелял, промазал…

– И где же теперь ружье?

– В лесу забыл. Должно быть, медведь в свою берлогу утащил, припрятал. А может, оно само взорвалось. Летом пожар в лесу был? Был. То от моего ружья.

– Да будет врать-то! Что ты в самом деле, Феденька? Ведь не было у тебя ружья.

– Было, было…

Дорога, широкая, со следами от недавно проехавших саней, оказалась совсем близко. Анна Ивановна и Федька нагнали гурьбу ребят.

– Богдан! Богдан! – закричали ребята, узнав Федьку. Потом раздались чинные «здравствуйте» – Анне Ивановне.

За «Богдана» Федька всегда дрался, и сейчас он, стремительно кинувшись, роздал направо-налево несколько тумаков.

Ребята со смехом разбежались, потом опять сбились в кучку, пошли степенно, держась поближе к Анне Ивановне, заговорившей с двумя девочками.

Федька, ревниво оттеснив других, пристроился у самого локтя старой учительницы. Вскоре он наткнулся на девочку, забежавшую вперед. Замахнулся на нее.

– Я бабушку провожаю в школу! Отсунься! Чо под ноги лезешь? – Он добавил что-то, чего Анна Ивановна не разобрала.

Девочка отскочила с криком:

– Он ругается!

– Федя! – с упреком сказала Анна Ивановна. – И не стыдно тебе?

До школы было километра три с половиной, и все полем. Развиднелось. Докуда глаз хватал, кругом было белым-бело. Метель занесла, завалила кусты и овраги. И только слева поодаль чернел лес.

На полдороге сзади раздался окрик:

– Поберегись!

Анна Ивановна и ребята отступили в снег. Беспорядочно выбрасывая копыта, неслась лошадь, запряженная в розвальни. Стоя, правила женщина в полушубке.

Ребята загалдели:

– Танькина мать сегодня везет!

– Посодит?

– Нипочем не посодит!

– Эта не посодит. Свою Танечку везет да кто примазался.

Взгляд женщины задержался на Анне Ивановне. На лице отразилось колебание. Но глянув на кричавших ребятишек, женщина решительно хлестнула коня. Снежные брызги полетели из-под копыт. Позади возницы в розвальнях сидело всего четверо ребят с портфелями и ранцами. Закутанная в платок девчонка высунула язык.

– Танька-гад! Наколотим! – понеслись вслед угрозы мальчишек.

Ребята наперебой объясняли Анне Ивановне, что младших школьников по утрам отвозят на лошади. Но смотря чья очередь выпадает везти. Если, например, Таньки Сидоровой матери, то мальчишки и не подступись.

– Танька – жадина, и мать такая же!

– Обе…

На этот раз Анна Ивановна отчетливо услышала, что выпалил Федька. Ошеломленная, она ушам своим не поверила.

Девочки взвизгнули и шарахнулись от него.

– Федя! С тобой никто не захочет дружить, если ты так…

– А он всегда ругается! – с возмущением сообщила одна из девочек.

– Ругается и врет! – подхватила другая. – Ой, он такое навирает! Даже представить себе нельзя!

Мальчики дипломатично молчали.

Федька из-под налезающей на глаза шапки бросал на девчонок грозные, сверкающие взоры. На Анну Ивановну он не смотрел. Стало совсем светло, и на белом снегу его лицо с черными яркими глазами казалось очень смуглым.

«Совсем цыганенок», – подумала старая учительница.

* * *

Анна Ивановна побывала на уроках рисования в нескольких классах. В первый класс не заходила, только заглянула на перемене. Федька с сосредоточенным видом подметал веником пол.

– Ты сегодня дежурный? – спросила она.

– Не, я так…

– А он всегда заметает! – подоспели девочки. – Всегда! Возьмет веник и убирается.

– Скажите пожалуйста! – удивилась Анна Ивановна. – Значит, уж такой он трудолюбивый. А учится как?

– Хорошо учится, – ответили девочки. – Не круглый отличник, а без троек. И на уроках сидит хорошо. Учительница его хвалит.

– Ну, молодец! – Анне Ивановне было очень приятно все это слышать.

Федька стоял потупившись.

После занятий Анна Ивановна разговаривала в учительской. Вошла молодая учительница и сказала с усмешкой:

– Вас ждут в коридоре.

– Кто ждет? А почему же сюда не войдут?

– Не хотят, очевидно. – Учительница опять усмехнулась.

Анна Ивановна выглянула в коридор. У стенки, прямо на полу, протянув ноги в валенках, сидел Федька.

– Пойдешь домой, бабушка? Я тебя провожу.

– На свету, днем я и сама дорогу найду. Спасибо. Ступай лучше. Я еще задержусь.

Но когда через полчаса, закончив разговор, она вышла из учительской, ее встретил преданный взгляд черных глаз. Федька терпеливо сидел на тем же месте и в той же позе.

Было пасмурно. Вот-вот опять пойдет снег.

– И для чего ты ждал меня? Задержался, я хожу медленно. С ребятами пошел бы, давно бы уж дома был. Ноги-то у тебя не зябнут?

Она уже знала, что валенки надеты у него на босу ногу.

– Не. У меня ноги не зябнут никогда! Такие у меня валенки, что в них ноги, как в печке. Если сто градусов морозу будет, все равно не проберет. Чулков я в жизни не надевал, ни одного разу! – Федька презрительно сморщил нос. – Для чего их и делают, всякие там чулки? Бабушка, глянь! Лед накладают, сейчас повезут.

У замерзшей реки, пониже моста, стоял грузовик. На нем высились голубоватые глыбы только что вырубленного льда.

– Ты попросись, бабушка! – посоветовал Федька. – Тебя-то подвезут. – Он завистливо вздохнул.

– Да чтобы я на лед села? – ужаснулась Анна Ивановна. – Лучше я двадцать километров пешком пройду! На лед сесть – вот это было бы удовольствие! – Она рассмеялась.

Федька пожал плечами.

– Очень даже прекрасно на льду ехать. Раз меня подвезли. Немножко… – По его тону стало ясно, что даже на льду его вряд ли когда-нибудь подвозили. – А вон та лошаденка, видишь, может, и подвезла бы, так она в другую сторону едет. Всегда так хочется, чтобы подвезли! – признался он откровенно. Потом сообщил скучным голосом: – А вчерась я двух девок наколотил. Маньку Аксенову и Зинку Никитину. Доярок. Как подскочу сзади да ка-ак стукну по спине кулаком!

– За что же, Федя?

– Обязательно надо. Они песню пели про мою мамку… Хху-дую! – прохрипел он с нажимом.

«Вечно простужен, – сокрушенно подумала Анна Ивановна. – Еще бы! На босу ногу. И пальто старое, потертое».

– Песня, может быть, и не худая, тебе показалось. Просто частушки.

– Уж я знаю, что худая! Ну, я им спуску не даю!

«Из-за прозвища Богдан дерется – тоже ведь защищает доброе имя матери, – думала Анна Ивановна. – Но уж тут шила в мешке не утаишь».

На шофера Заготзерна Богданова, чернявого красавца из молдаван, Федька был похож настолько, что если бы и пыталась Анфиса Титова, Федькина мать, скрыть Федькино происхождение, это ни к чему бы не привело. И сама Титова и ее восемнадцатилетняя дочка Клава были русоволосые и сероглазые. Мужа Титовой, Клавиного отца, убили на фронте. Снова замуж Титова не вышла. В последнее время она работала уборщицей в правлении колхоза.

Федька появился на свет восемь лет назад. Богданов был моложе Титовой. Когда исполнилось Федьке года полтора, он женился. Теперь было у него уже трое детей, и все рыжие.

«Хорошо, что Федька хоть не рыжий. Лишний повод был бы для дразнения».