Текст книги "Нитка кораллов"

Автор книги: Аделаида Котовщикова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 16 страниц)

– Между нами все кончено! – кричал Вартан.

18

Сидя на диване, Анна Петровна чинила Колины штаны. Но то и дело поднимала голову, сдвигала на лоб очки и смотрела на Колю, сидевшего за письменным столом.

На худеньком, бледном лице терпеливое уныние. Чуть не час уже Коля мучается над примерами. Задачи решает он тоже медленно, но правильно, соображает неплохо. А в примерах то сложит от рассеянности, вместо того чтобы вычесть, то не ту цифру напишет и, не заметив, продолжает действие, получается, разумеется, чушь. А сейчас и совсем перестал писать. Застыл с ручкой, зажатой в пальцах. Считает, что ли, мысленно?

– Баб-Аня, – задумчиво сказал Коля, – как ты думаешь, скольких мальчишек в Ленинграде моют дома, потому что им не с кем пойти в баню?

– С чего ты вдруг о бане? Засох над примерами…

– В корыте я скоро не помещусь, оно у нас маленькое. К Вартану в ванну ты меня не водишь, тебе неудобно туда проситься. Маме удобно, но ей некогда. Пусти меня в баню с Левшой!

– С каким Левшой? Это Левшин из вашего класса? Который приходил на днях? Еще они с Вартаном все время на полу валялись, боролись? Чтобы я с этим оголтелым мальчишкой тебя в баню пустила? Да вы там сразу ошпаритесь!

– Левша всегда сам ходит, он мне как-то сказал. И не шпарится. Ему не с кем в баню ходить… – Коля опустил голову и шепотом добавил: – Тоже не с кем…

Анна Петровна смешалась, догадываясь, что значит это «тоже».

– Иди сюда, милый, – сказала она мягко. – Отдохни немножко от примеров.

Когда Коля слез со стула и подошел, она посадила его к себе на колени, прижала к груди тощенькое тело, сказала весело:

– Какой ты стал огромный! Скоро не только в корыто, а и на коленях у меня не поместишься. Журавленок!

– Журавленок-жирафенок… Похожие слова… Баб-Аня, ведь правда, у жирафа нет голосовых связок? Я в зоосаду от экскурсовода слышал, и мама мне говорила. Он даже дерется молча, жираф. А если ему больно, он просто плачет, слезы из глаз текут безо всяких звуков. Так на что же тут обижаться?

– А кто это обиделся за жирафа, что у него нет голосовых связок?

– Севка. И… баб-Аня, знаешь, то, что у Левши… – голос у Коли дрогнул, – нет папы, это, пожалуй, даже хорошо. Вот у Саньки Перепелкина есть папа, а он про него говорит: «Пусть бы куда провалился!» Потому что Санька с матерью хоть не ходили бы битые. Его отец, как напьется… А Левшу никто не бьет.

Потрясенная, Анна Петровна пробормотала:

– Конечно, хорошо, что Левшу никто не бьет.

Что-то с Колей случилось, это ясно.

Когда Коле было лет шесть, она сама осторожно спросила его:

– Коленька, ты знаешь, где твой папа?

– Где-то живет, – ответил он равнодушно. – Мама говорила, что сейчас он, кажется, не в Москве, а в каком-то другом городе.

Никогда Коля отцом не интересовался, не задавал никаких вопросов. И вот он явно взволнован, и как-то это связано с тем, что у него нет отца.

– Севка, значит, обиделся за жирафа. Ему стало жалко жирафа, наверно?

– Я не знаю… Нет, наверно, не жалко, а просто… Баб-Аня, Вартан так бил Севку, так бил, что мне даже страшно стало! – Коля передернул плечами. – Вартик такой хороший, а тут взбесился.

– Да, я слышала, что они сильно подрались. А из-за чего они подрались?

Коля смутился, покраснел.

– Вообще… из-за меня.

– Из-за тебя?

– Но об этом не надо говорить. – Коля слез с колен Анны Петровны, щеки его медленно остывали. – Я пойду кончать примеры. Еще русский писать…

…Погода испортилась, шел дождь. Коля возился в своем подводном царстве.

Часов в шесть Анна Петровна сказала:

– Что это Вартик не прибежал к тебе поиграть?

– Его никуда не выпускают, – последовал грустный ответ из-под стола. – Он наказан. Его в школу няня провожает. А из школы встречает бабушка. Она у них сейчас живет, поселилась пока…

– Вот даже как? – удивилась Анна Петровна и поду мала: «Нет, надо выяснить, что там такое случилось…»

19

Тина чувствовала себя очень неловко. Величественная дама восседала на стуле и произносила громовые речи, отчитывая ее, как девчонку. А она действительно, будто напроказившая девчонка, стояла перед ней с пылающими щеками, хмурилась, кусала губы и тщетно пыталась вставить слово.

– Удивляюсь, как у культурных родителей может быть такой сын! – отчеканивала дама. – Следовало бы за явить в милицию, подать в суд за это зверское избиение Будь ваш сын постарше, я бы, конечно, так и сделала. И кого же он бил? Тихого, воспитанного мальчика. Мой Всеволод просто неспособен на грубые поступки. Спросите в школе, вам скажут, что это идеальный ученик, общественник. Может быть, ваш ребенок ненормален? Тогда лечите его, обратитесь к невропатологу. Ведь это просто неслыханно! Он царапал моего Волю ногтями, кажется, даже кусал! Это уже на грани безумия. Кинулся ни с того ни с сего…

– Вы ошибаетесь! – ворвалась наконец Тина в этот речевой поток. – Разрешите мне сказать! Вы говорите, ни с того ни с сего. Это неверно. Конечно, Вартан вел себя недопустимо и будет за это наказан. Но причина для драки была.

– Для избиения, вы хотите сказать? Всеволод к дракам не склонен совсем. И я полагаю…

– Одну минуту! Кинулся на вашего Севу Вартан потому, что Сева обидел его любимого товарища. Понимаете? Обидел зло, оскорбил. Вартан встал на защиту друга, не мог смолчать. И хотя самая форма этой защиты безобразна, я не отрицаю, Варташка вообще слишком вспыльчив, но по существу, по самой сути дела он не был неправ. Так же и мой муж думает.

– Ну, если вы считаете своего драчуна правым, – ледяным голосом произнесла дама и встала, – то мне остается только вас пожалеть! Советую вам, пока не поздно, подумать о воспитании своего сына.

– Поймите, – резко сказала Тина, – мы же не оправдываем нашего мальчика за самую драку, за метод. Но…

– Ваши методы мне понятны. – Мать Севки насмешливо подчеркнула слово «методы». Поднялась и удалилась не прощаясь.

Несколько минут Тина сидела сжав голову руками. Действительно, ужасно, что Вартан так разъяряется! И хорошо, что Сурена не было дома во время этого разговора. Не дай бог, раскричался бы, выведенный из себя самоуверенностью этой дамы. С Суреном у нее могло бы зайти далеко.

Сначала они с Суреном не поняли, что все это так серьезно. Пришли с работы в этот день поздно. И застали няню в сильной тревоге.

– Вартик прибежал со двора весь взбаламученный. Опять дрался, побил какого-то мальчика. А сам, бледный, сел – да как заплачет! Ничего я толком не разобрала, что-то там, кажется, с Коленькой приключилось.

Когда взялись за Вартана, он закричал с искаженным лицом:

– Я-то думал, что он смелый и все может! А он коробочку утащил! Я на Ирку думал; он знал, что я на Ирку думаю понапрасну, и молчал нарочно! И он Колю, Колю… Больше я с этим подлым Севкой незнаком!

Долго он не хотел сказать, чем именно Севка обидел Колю. Наконец взобрался на колени к отцу, пригнул к себе его голову и зашептал в ухо. Тина увидела, как покраснели у Сурена смуглые щеки.

– Да, ты не мог не вступиться за товарища, это я понимаю! – решительно сказал Сурен, и Вартан кинулся ему на шею. – Только сильно драться не надо было. Ты бы крикнул ему: «Негодяй!» – стукнул бы его разок. А ты, няня говорит, здорово его поколотил.

В наказание Вартана третий день не выпускают одного во двор. Даже к Коле не пустили. От этого запрета Вартан ревел. Тине было не по себе: все-таки это жестоко – разлучать друзей. И чем Коля-то виноват?

20

В школу Севка явился с пластырем на лбу. На уроках он сидел с видом мученика, который стойко переносит свои страдания.

– Где тебя так отделали? – спросили ребята.

– Очень неудачно упал в коридоре, – объяснил Севка. – Понимаете, лампа перегорела, а там у нас такой порожек… – Самолюбие не позволило Севке признаться, что его отлупил второклассник.

– Может быть, ты плохо себя чувствуешь, так не оставайся на совет отряда, – сказала председатель совета Наташа Сергеева.

– Долг превыше всего! – с достоинством ответил Севка.

Если бы он знал, что его ждет, так, наверно, и совсем не пришел бы в этот день в школу.

На заседании совета отряда «разбирали» двоечников. Сначала упрекали за двойки по арифметике Нонну Коврову, хорошенькую девочку с толстой косой. Нонна сразу всплакнула и обещала двойки исправить. Когда она села в сторонке, взялись за Ревунова.

Севка поднял руку и сказал авторитетным тоном:

– Ревунов позорит весь наш класс! У него двойки не случайное явление, как у Ковровой, а система.

Ревунов переминался с ноги на ногу возле учительского стола. За столом сидела Наташа с карандашом в руке, чтобы постучать в случае надобности.

– Да, система! – повторил Севка понравившееся ему слово. – Он только лоботрясничает, а занятиями пренебрегает.

Озорные глаза Ревунова хитро прищурились.

– Но с бандитами я не вожусь! – заявил он нахальным тоном. – Как некоторые.

Наташа постучала карандашом по столу.

– Не перебивай!

– А кто водится с бандитами? – спросил член совета Чередниченко.

– Кое-кто водится, – многозначительно сказал Ревунов. – А туда же еще – мораль читать.

– Ты нам загадки не загадывай, – сказал Моргунов и блеснул очками. – И зубы не заговаривай! Мы о двойках твоих говорим, при чем тут бандиты?

– Очень даже при чем! – Ревунов в упор посмотрел на Севку. – Его спросите.

Коврова вытерла глаза кончиком косы и с любопытством переводила взгляд с Ревунова на Локтева и обратно.

– Локтева спросить? – удивилась Наташа. – А какое он имеет отношение к бандитам?

– Самое как раз отношение! – сказал Ревунов. – Наш примерный отличник, паинька Локтев, знается с каким-то хулиганьем. Вот!

Лицо у Севки вспыхнуло до корней волос.

– Как ты смеешь!

Ревунов вызывающе выставил вперед одну ногу.

– А чего же мне не сметь, когда факт? Скажешь, нет? Других-то горазд учить, а сам какими-то темными делами занимаешься.

– Я? Темными делами?! – задыхаясь от негодования, выкрикнул Севка. – Лжец! Наглый врун!

– Постой, Локтев! Пусть объяснит! – в один голос потребовали Чередниченко и Моргунов.

Пятый член совета, робкая, маленькая Стеклова, которую выбрали в совет только потому, что уж очень славно разрисовывала стенгазету, неуверенно подала голос:

– Да, да, пусть обо всем по правде объяснят.

Наташа дробно постучала карандашом по столу:

– Говори ты первый, Ревунов.

Все затихли.

– Я побывал… случайно… – сказал Ревунов. – Гм!.. По одному, в общем, случаю в их дворе, вот где Локтев живет. А там все ребятишки толкуют про каких-то хулиганов. И боятся их до смерти. Я спрашиваю: «Да где эти хулиганы? Кто такие?» А они говорят: «Мы не знаем. Их Севка хорошо знает. Он нам про них говорил». Знает их Локтев, знает. Какого-то Ваську по прозвищу Большой, и Рыжего… Семена, что ли?

Наташа повернулась к Севке:

– Ты знаешь таких хулиганов?

На Севкиных щеках красные пятна чередовались с белыми.

– Да врет он все! Никого я не знаю.

Ревунов даже подскочил.

– Но ты говорил ребятам во дворе про бандитов? Говорил? Все-то выдумать не могли, их там у вас человек пять, кажется. Ну, один – куда ни шло. Но все-то, в один голос! А сами со страху дрожат. Говорил? Признавайся!

У Севки запрыгали губы. Все напряженно ждали.

– Ой! – вдруг затараторила Коврова. – А и правда тут в каком-то дворе было такое! Маша из нашей квартиры мне рассказывала. Они у себя в шестом классе тимуровцы. И пошли на своей зоне пионерского действия выяснять пенсионеров, которые инвалиды и помощь требуется. А их в одном дворе приняли за хулиганов. Да, да! Не их самих, конечно, не девочек, а мальчиков из их звена. Главное, потому что один из мальчиков у них рыжий. Так что было, было.

Она замолчала с немного виноватым видом: разбирали ее сегодня, а она встряла.

– Вот видите, подтверждение! – торжествующе сказал Ревунов.

– Локтев, что все это значит? – спросил Моргунов. – Ты ведь член совета отряда!

– Нет, ты, главное, скажи, говорил ты ребятам во дворе, чтобы остерегались бандитов? – наседал Ревунов.

Севка попытался принять независимый вид, но это ему не очень удавалось.

– Ну, и что такого, – сказал он вызывающе, – если и говорил. Все это выеденного яйца не стоит!

– Ага! Признался, признался! – возликовал Ревунов.

– Подожди ты! – прикрикнул Моргунов. – Так ты и верно знаешься, Локтев, с какими-то хулиганами? Кто они такие?

Севка уже справился с собой.

– Никаких хулиганов нет, – ответил он спокойно. – Я просто пошутил. Пошутить нельзя? А эти дурачки поверили. Виноват я разве, что они такие… легковерные?

– Из какого они класса, эти ребята? – спросила Стеклова.

– Есть из второго, – нехотя ответил Севка. – А то из первого… Разные. Одна вообще не учится.

– Так зачем же ты пугал малышей? – Тон у Стендовой был такой строгий, что все удивились: как вдруг осмелела!

– Я их не пугал. Они сами напугались. Навыдумывали… Особенно один там есть… драчун, сам-то хулиган отпетый, хоть и во втором классе. Может, он даже психованный немного. А я-то тут при чем? А этот… – Севка с ненавистью взглянул на Ревунова, – раздул историю! Шляется по чужим дворам зачем-то…

– Значит, никаких хулиганов не существует? – сказал Чередниченко. – А ты их просто выдумал… для игры, что ли?

– Ну конечно, так просто… – играли во дворе, – успокоенно сказал Севка.

Наташа постучала карандашом и вздохнула.

– Очень мы отвлеклись. Конечно, маленьких пугать нехорошо. Ты больше, Локтев, так никогда не делай!

– И успокой этих ребятишек во дворе, – добавила Стеклова, – чтобы не боялись.

– Конечно, успокой! – кивнула Наташа. – Послушай, Ревунов, так что же ты думаешь делать со своими двойками?

– Я постараюсь их исправить, – привычно обещал Ревунов.

Ни на кого не глядя, Севка раньше всех ушел домой. Сердце у него разрывалось от досады и злости. Так его опозорить! Идиотские происки Ревунова кончились ничем. И все-таки Чередниченко, а особенно Стеклова, поглядывали на него с некоторым сомнением. И это было неприятно.

Будто нарочно, чтобы еще больше растравить Севку, Клеопатра Федоровна встретила его ахами и охами.

– О, я так боюсь за тебя, Всеволод! Прошу тебя, будь осторожнее! Ты такой интеллигентный, воспитанный мальчик. Разве ты можешь противостоять какому-то хулиганью, если они вдруг тебя подстерегут?

Севка опешил.

– Что случилось, Клеопатра Федоровна!

– О, святая невинность! Ты даже не слышал об этом? Жилица из нижней квартиры мне сегодня сказала, что наш двор в поле зрения какой-то шайки. Кошмар!

– В поле зрения? – бессмысленно повторил Севка.

– Ну да, конечно! Всем советуют остерегаться. А особенно оберегать детей. Я считаю, что надо немедленно заявить в милицию. Нечего выжидать, как говорят многие жильцы нашего дома. Этот черненький башибузук, который тебя избил, возможно, тоже из шайки…

Что все это значит? У Севки даже голова заболела. Неужели треклятый Ревунов по всему дому распустил басню про бандитов? А может, и в самом деле существует какая-то шайка? Есть же где-то настоящие, а не выдуманные хулиганы…

21

По всему двору поползли загадочные слухи о том, что в их дворе неблагополучно: какие-то хулиганы пугают детей, угрожают им.

Но повинен в слухах был не Ревунов, а Ирка.

Иркин брат Эдик подобрал с полу лист бумаги. Изображения странных уродливых «человеков» заставили его усмехнуться. У двух страшилищ к пальцам-черточкам были пририсованы ножи, а во рту виднелся частокол оскаленных зубов.

Обычное Иркино художество. Привлекла внимание Эдика подпись под рисунком, печатные разновеликие буквы:

«ПЕРАД БОИЦЯ ХЛИГНОВ»

Ломать голову Эдик не стал, а громко позвал:

– Фитюлька-а!

Ирка прибежала из кухни со щеками, вымазанными вареньем.

– Что, Эдинька?

Эдик сидел в кресле и вертел в руках рисунок.

– Расшифруй! Смысл сего до меня не доходит.

Ирка влезла брату на колени, удобно там разместилась.

– Как это – расшифруй!

– Что здесь написано?

– На картинке? – Ирка рассмеялась. – Неужели не понимаешь? А еще на втором курсе! Ясное дело: «пи-рат боится ху-ли-га-нов»! Понял теперь?

Ну, знаешь! Перад! Хлигны! – Эдик расхохотался. – С такой орфографией, Ирка, тебе на конкурсном экзамене верный провал.

– Что там экзамены! А вот они-то какие, наверно, страшные! – Ирка передернула плечами. – И теперь, знаешь, Эдик, уже Севка от нас отрекся. Вартан его избил, не говорит – за что, и между ними все кончено. Теперь нас – меня, Светку, Колю, Юрку и самого Вартана – и защитить некому. Просто жуть! И тебя не позовешь, тебя ведь никогда нет дома!

– От кого же или от чего вас надо защищать? – с улыбкой спросил Эдик, покачивая Ирку на своем колене.

Он любил младшую сестренку. Забавная, смышленая, этакая обезьянка с абсолютным слухом. Когда Ирка чистым голосом выводила самые сложные мотивы, да еще и слова запоминала, слегка их путая, товарищи Эдика говорили со смехом и неподдельным восхищением: «Ну и девчонка!»

Но вдруг улыбка сошла с его лица.

– Котенок! Да ты никак дрожишь? Тебе что, в самом деле страшно?

– Шутю я, что ли? – Ирка прижалась к брату. – Мне не до шуток. Вот сижу одна и как подумаю, как подумаю!

– Но чего ты боишься? Выкладывай немедленно!

Ирка подумала, еще немножко подрожала.

– А ты заведешь магнитофончик? Я песенки послушаю.

– Пока не расскажешь, ничего не заведу.

– Ну, тогда слушай, я тебе все тайны расскажу! – Ирка приникла к братнему пиджаку и, щекоча ему подбородок своими волосами, стала рассказывать.

Через полчаса Эдик вошел в кабинет отца.

– Послушай, милый предок! Я понимаю, что ты герр профессор и готовишься к лекциям или занят чем-то высоко научным, поэтому извини за вторжение. Но что-то мне это не нравится!

Профессор Колар снял очки, достал из кармана платок, протер очки и снова их надел. Был он грузен, мешковат, си дел за письменным столом сгорбившись.

– Изъясняйся, пожалуйста, понятнее. И это твое «предок»! Знаешь ведь, как я не люблю…

– Ребенок брошек! – воскликнул Эдик. – Ее кормят, одевают, даже учат музыке. Но ведь этого все-таки мало. Вот сейчас, например, я пришел из института, а эта обезьянка одна. Сидит и дрожит. Зиночка на этих излюбленных ею курсах кройки и шитья. Что, она не может днем их посещать, когда домработница здесь?

– Почему Ирочка дрожит? – Евгений Иванович нахмурился и стал подниматься с кресла. – И потом, прошу тебя, отзывайся о мачехе… почтительнее!

– Папа, я все понимаю! Ты, конечно, страшно занят, я тоже. Но ведь Зиночка не работает! Неужто она не может как следует присмотреть за дочкой? Сейчас, гляжу, Ирка вся вареньем перемазана, сама там в кухне угощалась. Но это все пустяки. Ужином я ее накормлю, если Зина до тех пор не вернется. Не за тем я к тебе пришел. Слышал бы ты Иркины странные речи! Сперва я думал, что она просто так болтает. А потом вижу, дело-то не такое уж пустяковое. Ребенок запуган!

Вечером Иркина мать, Зинаида Осиповна, встревоженно допрашивала Ирку. Ирка сидела на коленях отца и, болтая ногами, с расширенными глазами рассказывала о страшных злодеях, которые подстерегают их под каждым кустом.

На другой день, вернувшись с работы, Сурен пристально, с неопределенным выражением на горбоносом лице посмотрел на Вартана, игравшего с бабушкой в лото.

– Слушай, Вартан, ты мне друг?

– И ты мне друг! – с готовностью ответил Вартан, отыскивая глазами нужную картинку.

– А почему ты мне многое не рассказываешь?

Вартан заморгал:

– Что я тебе не рассказываю? Я тебе, папа, даже про это рассказал! Вот что Севка… помнишь?

– Да, за то доверие спасибо! – Сурен вздохнул и подмигнул Тине: «Выйдем!». В другой комнате он сказал ей вполголоса: – Произошла странная вещь. Я встретил во дворе профессора Колара, знаешь, отца этой маленькой смешной Ирочки?

– Ну, разумеется, знаю.

– Мы с ним вообще почти незнакомы, здороваемся при встрече. И вдруг он меня останавливает и говорит: «Простите, пожалуйста, ведь это ваш сын такой живой мальчик, брюнетик, дружит с моей дочерью?» – «Да, – говорю, – они постоянно играют вместе». Он говорит: «Так неприятно. Но я считаю вас своим долгом предупредить. И вообще посоветоваться…» – «В чем дело?» – спрашиваю. Пока он мямлил, с меня семь потов сошло. Думаю: чего опять Варташка натворил? А профессор говорит: «Есть подо зрение, что какие-то темные личности преследуют наших детей». – «Как, то есть, преследуют?» – «И сам, – говорит, – не знаю. Полагаю, что надо посоветоваться, обсудить, что делать…» Словом, Тиночка, он вечером к нам зайдет.

Часа через два вечером – Колар, Сурен, Тина и ее мать – сидели за столом в кухне.

Перед профессором остывал чай в стакане. Иногда он машинально прихлебывал, крошил в пальцах печенье. Пила чай одна Татьяна Константиновна. Сурен и Тина к своим чашкам не притронулись.

Когда профессор появился, Тина, стесняясь и розовея, предложила:

– Пойдемте на кухню. А то мальчика укладывают. Там можно громко разговаривать.

Улучила момент и шепнула мужу:

– Из-за тебя не в столовой. Ты же непременно раскричишься! А там Варташка…

И она оказалась права. Уже через десять минут Сурен мерил шагами пространство от газовой плитки до плотно закрытой двери и говорил громко и возбужденно:

– Что-то не то у нас получается! Убежден, что детям надо давать возможно большую свободу, запреты излишние вредны. Однако мы превышаем предел.

– Да, да, – кивал головой Колар. – Присмотр явно недостаточен. Ирочка у нас, конечно, избалованный ребенок. Все мы ее обожаем, все ей позволяем.

– Вы не обижайтесь, Евгений Иванович, – сказала Татьяна Константиновна, – ваша Ирочка такая милая, жизнерадостная девочка, поет чудесно, но ведь она постоянно бегает с перочинными ножиками. Раскрытыми!

– И спички у нее всегда при себе, – вставила Тина.

– Да, да, и спички, – сказала Татьяна Константиновна. – Как вы позволяете? Долго ли до беды?

– Ножи она все затупила, – с беспомощным видом сказал Колар. – Эдик ей велел. Чтобы не обрезалась. Специально тупила под его руководством о какой-то камень.

– Эдик – это ваш старший сын? – спросила Тина. – А он вас… слушается?

– Он уже взрослый, студент. А молодежь теперь часто смотрит на родителей снисходительно, – грустно промолвил Колар.

– На правах самого старого из сидящих здесь человека, – заговорила Татьяна Константиновна, – позвольте мне сказать. По-моему, вся эта непонятная кутерьма с нашими ребятишками происходит оттого, что вы, люди высокообразованные, культурные и так далее, за своими важными делами совершенно не видите, что делается в головах и сердцах ваших детей. Вам кажется: ну, что там может происходить, у этих малышей? А там кипят страсти не меньше, чем у взрослых. Только другие. То, что вам кажется часто пустяком, для них страшно важно, целая проблема. Какая-то игра для них так же важна, как для вас, скажем, защита диссертации…

Тина засмеялась. Слабо улыбнулся Колар. Сурен нахмурился:

– Вы правы, Татьяна Константиновна. Именно – как диссертация!

– Вы своих детей видите только за обедом, а чаще – за ужином. Даже тут мысли ваши заняты не ими…

– Так что же нам, на работу не ходить? – жалобно сказала Типа.

– Да, трудно, очень трудно, – задумчиво покачал головой Колар. – Верно вы сказали: кутерьма. Непонятная кутерьма!

Разговор получился смутный и довольно бестолковый. Договорились, что за детьми будут смотреть со всем вниманием, а если что-нибудь обнаружится, сейчас же друг друга известят.

В то же самое время бурно совещались в квартире, где жили Крахмальниковы.

Кроме самой Крахмальниковой и ее мужа, рабочего металлургического завода, в кухне находились соседи: бухгалтер с женой и тетя Мотя. Юрке и Светке приказали спать, но оба то и дело шмыгали по коридору, всовывали свои носы в открытую дверь и жадно прислушивались.

Собственно, подслушивать не было никакой надобности. Громкий голос Крахмальниковой разносился по всей квартире.

– Собственноручно я этих самых шаромыжников не сидела, врать не буду! А подозрение у меня давно имеется. Чего, думаю, моя Светка жмется и дрожит со страху? Должна быть тому причина, не иначе!

– Ничего не бывает без причины, – глубокомысленно сказал пожилой бухгалтер. – Однако в милицию надо обращаться с совершенно подбитыми, как говорится, фактами. В противном случае – нам же конфуз.

– Ваша правда, Василий Кузьмич. – Сложив на груди руки, тетя Мотя сидела на табуретке необычно хмурая. – Что за околесица такая, просто даже в толк не возьму! День-деньской я во дворе метлой размахиваю, и никогда мне никакая чужая шпана на глаза не попадалась. А чего ребятишки наши вдруг забоялись? Сроду такого не бывало, тихий у нас двор, хороший. Да и не очень многолюдный. Разве такие дворы бывают?

– Чем старше становится ребенок, тем больше от него шалостей и беспокойства, – сказала бухгалтерша. – А наши подрастают.

– Конечно, нечего в милицию раньше времени соваться. – Крахмальников зевнул и прикрыл рот рукой. – Будут ребятишек выспрашивать, они и вовсе напугаются. У Юрки и так двоек хватает. Если какая шайка вокруг нашего двора околачивается, как-нибудь она себя выявит, тогда уж, ясное дело, участковому заявим.

– Выявиться-то может так, что и не обрадуешься! – сказала тетя Мотя. – И что нынешним подросткам надо? Мы, бывало, голые-босые росли, да честные. А этим всего мало!

– Идейность у нас была и в юном комсомольском возрасте, – наставительно сказал бухгалтер. – Идейность сейчас хромает.

– Ремнем мало пользуются, вот и не хватает идейности, – прогудела Крахмальникова.

– Пошли спать, – сказал Крахмальников, и все поднялись.

22

Севка чувствовал себя неуютно. Ему казалось, что все подозрительно на него косятся и украдкой посмеиваются. Севкино самолюбие невыносимо страдало. Чтобы не показать своего состояния, он держался развязнее, чем обычно, был подчеркнуто весел. И на каждой перемене торчал в пионерской комнате, показывая свою активность.

Он просматривал газеты, когда пионервожатая сказала:

– Мало мы все-таки встречаемся с интересными людьми. В прошлом году были у нас в гостях и ученые, и метростроевцы, и писатели. А в этом году еще никто не был. Хорошо бы с производства кого-нибудь пригласить или с большой интересной стройки.

– А у меня как раз отец вернулся с огромного строительства, – сказал Севка, мило улыбаясь. – Может, его пригласить к нам в школу?

– О, чудесно! – обрадовалась пионервожатая. – Пожалуйста, Локтев, поговори с папой, чтобы он выступил у нас на ближайшем дружинном сборе. Он кто у тебя, инженер?

– Да, – сказал Севка.

– Ну, как удачно получилось. Пусть хоть немножко расскажет.

Севка твердо обещал, что отец его придет на дружинный сбор. Настроение у него исправилось. Все будут посматривать на Севку с уважением: ведь это его отец сидит в президиуме, это его отца слушают. А осел и ябеда Ревунов будет посрамлен!

Однако на дружинный сбор отец пятиклассника Доктора не пришел. Обошлись другими выступлениями. Но явился на сбор и сам Севка. Не пришел он в школу и на другой, и ка третий день.

23

Погожая осень канула в прошлое. Часто шли дожди, дул холодный ветер. Присматривать за детьми стало много проще: они сидели по домам.

Опять, как бывало до появления Севки, Вартан с Колей часами играли в пластилиновых человечков. Подводное царство под круглым столом, заброшенное, когда кипучая деятельность протекала во дворе, снова ожило. Водолазы сражались с акулами, морскими ежами и допотопными ящерами. Приключение следовало за приключением. Колин голос радостно звенел. Иной раз негодующие крики Вартана заставляли баб-Аню прибегать из кухни:

– Что у вас тут?

– Эта бестолковая наступила ногой в пропасть! – возмущался Вартан. – И стоит, проходу никому не дает, ни вездеходу, ни саблезубому тигру!

– Я нечаянно, я же нечаянно! – оправдывалась Ирка.

Теперь она часто бывала у Шапкиных. Тина предложила Иркиным родителям, когда никого нет дома, приводить девочку к ним, – все-таки у них няня постоянно дома. Вартан раскипятился: «Да зачем она мне нужна?» Но его приструнили и Сурен, и Тина: «Девочку гнать – да как тебе может в голову прийти такое негостеприимство?» Вартан смирился. Но что же ему, из-за Ирки к Коле не идти? И в первый же день Иркиного гостеванья он прихватил ее с собой к Шапкиным. Ирке там очень понравилось. Часто она покидала приятелей и отправлялась на кухню. Толклась возле занятой по хозяйству Анны Петровны, болтала, не переставая, и распевала песни. Разнообразие Иркиного репертуара изумляло и смешило Анну Петровну.

Узнав об опасности, угрожавшей во дворе ребятам, Ася расхохоталась:

– Ерунда какая! Страсти-мордасти! Колька вон ни капельки не боится и правильно делает. Просто чьи-то дурацкие выдумки.

Ну, Аська известный скептик, на нее произвести впечатление трудно. Но, к удивлению Тины, Анна Петровна, всегда дрожавшая за Колино здоровье, тоже отнеслась к тревожным слухам без особого беспокойства.

– Да бросьте вы, – успокаивала она Татьяну Константиновну, Тину и даже Крахмальникову, с которой потолковала как-то во дворе. – Что за паника? Кому нужны наши ребята? Кто на них позарится? За подростков всегда тревожно, а наши еще малы. Никто их в шайку не завербует.

С неделю Вартана с Колей все-таки провожали в школу и встречали после занятий то Татьяна Константиновна, то Анна Петровна. Потом Тинина мать прихворнула и не смогла приезжать к дочери, а баб-Ане было некогда. К тому же ничего подозрительного вокруг не наблюдалось, никаких тревожных сигналов ниоткуда не поступало. Бухгалтер высказал предположение, что «означенная шпана перебазировалась в какое-то другое место». Все успокоились. И Вартан с Колей, как прежде, стали возвращаться из школы одни и в хорошую погоду по-прежнему играли во дворе. Но без Севки. Севка во дворе не гулял. Как-то Вартан с Колен повстречали его на плитчатой дорожке и не поздоровались.

24

Был ясный, холодноватый день. Вартан с Иркой гонялись друг за другом во дворе под липами. Галоши их шлепали по лужам и опавшим листьям, коричневым, сморщенным и мокрым. Вартан только что пообедал, вернувшись из школы, и няня выпустила его погулять. Коля опять сидел дома с распухшими железками. Ирка заприметила Вартана в окно и сейчас же выскочила. Так они и развлекались вдвоем на осеннем пустом дворе.

– Убегай зигзагами! – учил Вартан. – Тогда труднее поймать.

По-прежнему он утверждал, что Ирка «на все способна», – но без особой уверенности. Так ли уж Ирка зловредна? Ведь коробочку-то из дупла не она утащила, а этот подлец Севка! И вообще Ирка стала для Вартана кем-то вроде двоюродной сестренки, не слишком желательной, но все же терпимой.

Толстая, в ватнике и в теплом платке, тетя Мотя деловито сметала листья и грязь с тротуарчиков возле дома. Потом принялась подметать середину двора. Вдруг она остановилась, подняла голову и стала во что-то всматриваться. Вартан с Иркой подбежали, встали рядом с тетей Мотей и тоже задрали головы.

Через несколько секунд Ирка спросила:

– Тетя Мотенька, а на что вы глядите?

Ответила тетя Мотя не сразу. Еще присмотрелась, повела толстыми плечами и тогда проговорила в раздумье: