Текст книги "А-Два (СИ)"

Автор книги: Адель Гельт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц)

Молодой человек (чёрт?) выглядел нервным и дерганым. Было видно, что он не выспался, и сейчас ему это объективно мешало. «Ночной сон: 6 баллов. Глубокий сон: 4%. Рекомендация: сон в горизонтальном положении, не менее четырех часов,» – внезапно осознал я.

Человек с рожками внимательно всмотрелся в меня, сфокусировав взгляд чуть ниже того места, которым я, кажется, смотрел. «Четырех часов,» – медленно, будто по складам, прочел он вслух.

– Железка, а понимает! – восхитился еще один деятель, существенно более взрослый и немного даже грузный. – Я Вас, Семенов, в следующий раз вообще отстраню и отправлю досыпать. Взяли моду, являться на работу после бурной ночки, а ведь для таких вечеров есть сразу два, согласно трудовому кодексу, дня недели, пятница и суббота!

– Товарищ заведующий, – Семенов сделал кислое лицо и оглянулся через левое плечо. – Никаких ночек. В семье сложности, ни поспать, ни выпить. Опять же, Вы же знаете, я...

– Знаю, товарищ старший лаборант. – Отреагировал заведующий неизвестно чем, скорее всего, лабораторией. – Характеристика отличная, у нарколога даже не наблюдаетесь, в связях, порочащих, не...

Черт Семенов достал, тем временем, из кармана огромную отвертку. Отверткой он полез ковыряться где-то там, где должна быть, по отсутствующим ощущениям, моя голова.

Немедленно погас свет, но стал более объемным и густым звук. Стало слышно, как дышат трое в комнате, гудит лампа дневного света в коридоре, в соседней комнате кто-то (радиоприемник?) жирным голосом, но тихо, поет про текущую издалека Волгу. Потом на черном фоне, в которое превратилось поле моего, до того, зрения, появилась интересная надпись.

Надпись была ярко-зеленой, цвета основательно подсвеченной весенней травы, занимала пять или шесть строчек во всю ширину экрана, и внятно гласила непонятное: «загрузка последовательности инструкций». Еще появилось несколько десятков символов, расположенных как бы в одно слово с переносами, и не желающих собираться в осмысленное предложение.

Слух в это время улавливал щелчки реле, скрежет ключа в замке, снова щелчки, но уже клавиш невидимой клавиатуры, и, наконец, голос: «Так, основная загружена. Дружище, помигай!». Не знаю, как я понял, что дружище – это я, и, следовательно, помигать надо мне, но ответить решил: «Мне нечем мигать!».

Опять дали свет, то есть, полностью включили зрение. – Мигает! – обрадовался Семенов. – Мигает о том, что ему нечем мигать. Это что же, чувство юмора?

Черт отошел в сторону и принялся возиться в коробке, из которой вверх торчали разные печатные платы, густо усеянные лампочками, диодами и прочей элементной базой немного необычного вида. Еще несколько таких плат расположились рядом, на столе. – Интересный побочный эффект, надо же... – мой рогатый собеседник (настройщик? ремонтник?) оставил в покое платы, открыл ящик стола и извлек наружу еще один предмет, немного похожий на отвертку, только без шлицы или крестика, но с диодной лампочкой на рабочей оконечности.

Потом произошло то, чего быть, наверное, не могло. Старший лаборант как-то по-особенному взмахнул рукой с зажатым в ней устройством, диод ярко вспыхнул, и прямо в воздухе появился световой экран, но не плоский, а как бы объемный.

«Маголограмма,» – откуда-то понял я.

На голограмме была красиво и объемно нарисована модель чего-то, до ужаса напоминающего человеческий, только очень сильно вытянутый вверх, мозг.

– Нравится? – поинтересовался у меня пользователь отвертки-с-лампочкой. – Хочешь – рассмотри поближе.

Появилось понимание того, что рассмотреть поближе я могу: достаточно увеличить изображение. Проделал я это незамедлительно, уже не удивляясь надписи «увеличение: 60%», ненадолго появившейся в поле зрения. Увиденное страшно нравилось: оно было соразмерно, интересно и как-то очень правильно.

По поверхности светящегося объемного образа то и дело пробегали еще более яркие искорки, разные части увиденного время от времени меняли цвет и яркость. Создавалось ощущение какого-то правильно работающего механизма, пусть и удивительно похожего на головной мозг живого существа.

– Реакции совершенно нормальные, – заметил взрослый заведующий. – Ни одной красной зоны. Даже оранжевых нет, даже желтых. Сплошная синь и зелень.

– Стенд барахлит? – усомнился третий, если не считать меня самого, участник происходящего в комнате. – МОСК, первое включение, и такое отличное всё. Может быть, он уже того, был в работе? Предлагаю заменить, пока есть, на что, и номер не внесен в реестр. Согласно инструкции.

Мне внезапно стало нехорошо. Каким-то внутренним чутьем я понял: бывший в работе мозг (МОСК?) подлежит списанию и утилизации, или чему похуже. И мне, почему-то, очень не хотелось, чтобы этот замечательный то ли механизм, то ли организм, был списан и убит. Хотелось обратного: помочь неизвестному, но, видимо, очень неплохому парню.

Тут же оказалось, что на этот случай есть инструкция. Инструкция показалась перед глазами на мгновение, прочитать я ее не успел, но умудрился запомнить и приступить к точному ее исполнению.

Появилась надпись «Процедура самопроверки. Индикаторный режим. Имитация.» Снаружи, видимо, что-то поменялось: третий участник всмотрелся куда-то в меня, и доложил емкое «Не, не барахлит. Семенов, подключи экран». Лаборант взмахнул светящейся отверткой, и где-то на втором слое появилась надпись «принудительное подключение внешнего телеэкрана». Самого экрана я не увидел, но, судя по выражениям лиц и положению тел присутствующих, искомое располагалось бы у меня за спиной, если бы таковая у меня, конечно, была.

– Так, матрица личности: отсутствует. Состояние: не загружена. Заводские настройки: полное соответствие. – лаборант Семенов читал ровно то же, что появлялось у меня в поле зрения, точнее, в верхней его части. Надписи про индикаторный режим он, кажется, не видел, или просто не обращал на нее внимания.

– Объем памяти – сорок две тысячи. Ого, неслабо. Интересная модель. – Семенов снова взмахнул своим непонятным устройством. – Покажи-ка, дружище, контрольный журнал.

Я вдруг понял, что контрольный журнал показывать нельзя. Не в смысле, совсем, а в том виде нельзя, в котором он был. В нижней части поля зрения образовалась надпись: «Контрольный журнал. Имитация.», и на экране (для меня невидимом), а также внутри моей головы, появилось вовсе не то, что должно было, а всего три строчки.

Каждая из строчек содержала совсем немного информации: дату, время и две короткие надписи.

«03 сен 1973 : ЗМТ МИКРОН ЦЕХ ЧЕТЫРЕ : ОТК» – первая.

«30 окт 2022 : ГБОУ ЛЕНИНГРАД БОН : ЛАБ ПЕРСПЕКТ» – вторая.

Третья строка отличалась от первой только датой и надписью «АКТИВ» в самом её конце.

– Вот видите, – обрадовался черт (25%) по фамилии Семенов. – Три включения. Одно на заводе и два здесь, второе активно сейчас. Не надо его заменять, да и номер уже вполне в реестре.

Появилось понимание: то, что мне показали на экране, тот, о ком сейчас идет речь, тот или то, кто или что избежало списания и утилизации, это...

Я сам.

Глава 4. Наука и жизнь

Ленинград, Пулково-7, 14 ноября 2022 года. Здесь и сейчас.

Коммисар третьего ранга Александр Николаев.

Товарища комиссара государственной безопасности третьего ранга, Александра Андреевича Николаева, по-настоящему заботили две вещи. Обе эти вещи имели непосредственное отношение к службе.

Во-первых, его еще не утвердили в полноценной должности. Вместо этого – оставили перед названием занимаемого места и положения мелочную приставку «временно исполняющий обязанности». Во-вторых, на новом месте, в линейном отделе госбезопасности, требовалось немедленно себя проявить с лучшей стороны.

Такое всегда крайне полезно для послужного списка, да и в целом – службу надо исполнять настоящим образом.

Еще немного тяготила новость о готовящемся переводе командиров Комитета на армейские звания. По переаттестации, которую товарищ комиссар обязательно собирался пройти, ему должны были присвоить высокое звание «генерал-лейтенант», что было неплохо, но не до конца хорошо. Генерал-лейтенантов в советской стране много, комиссаров госбезопасности, впрочем, тоже, но не настолько, поэтому получить почетное, но обыденное взамен грозного и интригующего не хотелось.

Новый начальник линейного отдела, впрочем, неправильных и слегка стыдных мыслей старался, по возможности, избегать. Особенно сейчас, когда шла планерка, и два десятка подчиненных старательно вглядывались в начальственное лицо, стараясь если не прочитать мысли, то, как минимум, ощутить настроение руководства.

Руководство не заставило себя долго ждать.

– Смежники сообщили – почти вовремя – что Грин прибыл в Союз сегодня утром. Прибыл через наш, товарищи, порт. Так! – комиссар резко опустил ладони параллельно линолеуму, как бы подавая знак успокоиться: некоторые, особо рьяные, товарищи, уже будто готовились вскочить с мест. На лицах товарищей горело очевидное намерение: держать и не пущать.

– Однако, нам дважды страшно повезло. Во-первых, Грин обратил на себя пристальное внимание профессора Смирнова, прилетевшего тем же рейсом из Утрехта. – Товарищи немного оживились. Профессора Смирнова, главного отечественного судебного психиатра, знали и уважали буквально все. – И, во-вторых, Грин почему-то не поехал в город, а остановился в «Соколе», в транзитной части, и номер у него взят более, чем на неделю. Гражданский контроль он не проходил, значит, он еще на нашей территории и в нашей юрисдикции. Капиталист замаскировался отменно: под прилетевшего для выхода в отставку подзграничника, боевого командира. Если бы не товарищ Смирнов, подметивший ряд очевидных несуразиц, легенда сложилась бы идеальная. Итак, товарищи, какие будут предложения?

– Матерый, гад! – старший сержант Бурзум, молодой орк, совсем недавно переведенный в линейный отдел откуда-то с периферии, высказался первым: такова была традиция. – Надо брать! Я – готовый! – младшие командиры, составлявшие большинство присутствующих, поддержали товарища согласным гулом.

– Брать сейчас и брать вообще рано. Даже если возьмем, что ему предъявить? – Почти незаметно растягивая гласные, оппонировал сержанту коллега, значительно более старший (примерно на две сотни лет) и куда более опытный старший лейтенант эльфийской национальности. – Легенда проработана. Документы, наверняка, не подкопаться. Если телефонировать в часть – уверен, там скажут, что капдва Имярек действительно отбыл в Севстолицу на предмет оформления документов. С территории он не выходил. Если нам известно, где он и под какой личиной въехал в Союз, это значит, что слепки эфирного контура уже есть на каждой рамке. Верно я говорю, товарищ комиссар государственной безопасности?

– Верно. – Временно исполняющий обязанности начальника согласно кивнул. – Что предлагаете, товарищ Лапиньш?

– Если он притворился подзграничником, и, по легенде, прилетел оформлять пенсию, у нас есть отличный повод его ненадолго задержать. Точнее, не прямо задержать-задержать, а найти повод мирно побеседовать. – Лапиньш успокаивающе посмотрел на готового возмутиться старшего сержанта. Полутора единиц эфирных сил, вложенных во взгляд, хватило на то, чтобы молодой орк успокоился, утвердился на служебном стуле и вперил осоловевший взгляд в покрытие пола.

– Например, якобы возникла проблема со служебным литером, надо переоформить заселение в гостиницу, а она ведомственная, а мы зайдем не от себя. Например, так: – Эльф легонечко пошевелил служебным концентратором, и красивая форма Комитета обратилась в невзрачный мундир транспортного контроля, сам Лапиньш стал сильно старше и даже приобрел – визуально – не менее половины человеческой крови.

– Пока будем беседовать, подключится техконтроль, – в комнате для совещаний поднялась одна могучая дворфья рука. Рука как бы показывала присутствие и готовность. – Техконтроль снимет полный слепок и навесит парочку паразитов, лучше из разных школ: одного явного, другого малозаметного, на втором или третьем уровне. Кажется, у нас было что-то такое, что крайне сложно отследить без спецприбора, да, товарищ Каменищенко?

– Есть у нас такое, как не быть, – гулко отозвались с заднего ряда. Дежурный представитель техконтроля воздвигся во весь свой солидный полутораметровый рост, отчего почти перестал быть виден из-за спинки стула. – Паразитный контур, сам по себе не излучает и не потребляет, в магофоне не светится. Многоточечные распредсистемы, товарищи, пока не облучить нужной микроволной, контур молчит. Казанский завод органической магохимии придумал, отличная штука. Навесим быстро, нужно будет пять минут времени и относительно неподвижный фигурант. Например, пусть сидит и пишет. Санкция руководства, – дворф Каменищенко поймал взгляд комиссара третьего ранга. – Я так понимаю, есть?

В третьем ряду зашевелился секретарь, товарищ Шуршундва. В воздухе солидно воздвиглась форма приказа, заранее заполненная всеми нужными данными и увеличенная, на всякий случай, в несколько раз: не все сотрудники отдела нативно обладали отличным зрением.

– Санкция руководства у вас есть, – согласился начальник. Форма приказа немедленно увенчалась печатью. – Действуйте, товарищи.

***

САСШ, Вирджиния. 10 октября 2022 года. Недальняя ретроспектива.

Наблюдатель англоязычный

В серую дверь, приметную только табличкой «комната для совещаний», агент Элджернон Грин постучал ровно так, как учили: уверенно, но аккуратно, чтобы быть услышанным, но не вызвать лишнего раздражения коллег.

– Входите, Грин! – знакомым голосом ответили на стук по ту сторону двери. Грин повернул металлическую ручку, окрашенную в тот же казенный серый цвет, что и сама дверь, потянул ручку на себя и тут же просочился в неширокий проем, не дав двери распахнуться до конца.

В комнате для совещаний, вопреки ожиданиям и практике, оказалось немноголюдно: трое представителей архивной службы, держащиеся небольшой группой в углу, шеф отдела специальных операций, дежурный оракул департамента, и, собственно, сам Грин.

– Тринадцать ноль три! – заявил оракул, глядя на настенные часы.

– Как обычно, да. – Согласился шеф Грина, протягивая коллеге серебряный доллар.

«Как дети. Оба ведь знают, что оракул никогда не ошибается на коротком плече, а все равно спорят,» – вздохнул про себя агент. – «С другой стороны, что поделать – традиция.»

– Давай, Эл, садись, – начальник предложил Грину занять один из стульев, массово и хаотично расставленных по комнате, и немедленно подал пример. Стул он взял, конечно, самый ближний, и уселся на него основательно, как и положено начальнику серьезного отдела Фирмы. – Все садитесь. Кофе никому предлагаю, все равно откажетесь.

Относительно кофе Грин возражать не стал: во-первых, он только что неплохо пообедал, во-вторых, пить откровенно дрянной напиток, лишенный, по последней моде, даже намека на кофеин, было невкусно и незачем. Коллеги оказались солидарны: даже архивисты, по крайне невеликому своему жалованию согласные перехватить что-нибудь бесплатно везде и всегда, и потому ласково именуемые в Управлении саранчой.

Некоторое время здоровались, расшаркивались, рассаживались. Наконец, уловив рабочий настрой собравшихся, шеф начал то, ради чего агента Грина отозвали с последнего дня отпуска: рабочий инструктаж.

– Напомни, Эл, что у тебя с советским языком? – шеф посмотрел на агента немного изучающе: будто никогда раньше его не видел, и теперь сильно удивлялся присутствию подчиненного в рабочем помещении.

– При всем уважении, сэр, язык не советский, он русский. Советским его называют… Наверное, с самого конца Второй Мировой, не раньше. – Грин вернул шефу недоумевающий взгляд. – А с языком у меня хорошо, даже отлично. Лучше всех в Центральном, что Вам, конечно, известно, сэр.

Русский язык был для агента Грина практически родным: несмотря на то, что и к России, и к появившемуся почти сто лет назад на ее месте Совсоюзу, семья гоблинов-эмигрантов относилась хуже некуда, русский язык все дети, а после и внуки патриарха клана Зеленого Колеса учили обязательно и как следует.

Даже то, что сам Грин гоблином был, строго говоря, всего на четверть, и потому в клановом доме был принят неохотно, со скрипом и ради соблюдения приличий, не сильно отразилось на ситуации: русский язык агент Грин знал лучше, чем некоторые из недавних гринкардеров САСШ понимали североамериканский.

– Если бы мне был интересен русский язык, я бы тебя о нем и спросил! Нужно отличное знание советского, со всем его канцеляритом, локальным и всеобщим жаргонами, и, что самое важное – оптимитивами. – Уточнил руководитель. – Предстоит работа по профилю, причем в самом сердце совдепии. Тебе приходилось бывать в Ленинграде?

Бывать в северной столице Совсоюза Грину, конечно, приходилось, и шеф об этом замечательно знал. Знал он и о том, что каждый иностранец, хоть раз побывавший в городе всех русских революций, попадал под особый учет: слепок эфирной структуры уникален, подделать его – так, как это делают с отпечатками пальцев – невозможно, и, значит, попытка пересечь границу России…

– Шеф, я отправлюсь в Союз под своим настоящим именем?

– Этот вопрос мы обсудим чуть позже. Решение у нас уже есть, оно надежное и проверенное. Сейчас надо немного подумать над целью, так сказать, работы. Коллеги? – начальник перевел пристальное свое внимание на троицу архивистов, неизвестно зачем нужную на важном и секретном совещании.

Коллеги оказались вовсе даже и не из архива: Грина смутил и сбил с толку их слегка затрапезный вид, скромное поведение и одинаковые серые костюмы, которые в Агентстве выдавали вообще всем, включая уборщиков, но носили их исключительно нищие архивные работники.

– Меня зовут Лю Вонг, я руковожу группой волшебной экспертизы, Лю – это фамилия, – сообщил один из не-архивистов, самый пожилой и потертый, и похожий, скорее, на потомка викингов, чем на выходца с Юго-Востока Азии. – Знакомо ли Вам, агент Грин, понятие «артефакт Ушедших»?

– Вполне знакомо. Как и то, что никаких Ушедших наука не признает, а само название придумано для того, чтобы сбивать с толку надоедливых газетчиков и читающих всякую ерунду Джонни-сикспаков. Тех из них, конечно, кто вообще умеет читать. – Лю Вонг отчего-то сразу показался Элу неприятным: то ли из-за несоответствия имени и внешности, то ли по причине менторского тона, но идти на конфликт, конечно, не стоило.

– Тем более. – Лю Вонг, пять секунд назад похожий на каноничного норда, вдруг сделался меньше ростом, тоньше в кости, чудовищно губаст и до черноты смугл. С толку его это, однако, не сбило. – С классификацией этих, хм, объектов Вы знакомы так же хорошо?

– В рамках общей инструкции, – признался Грин. – Немного понимаю, по полкам расставить смогу, но только по цвету и размеру. – в ровном голосе агента вдруг проявились дребезжаще-презрительные нотки: человеческих негров гоблинский квартерон не любил еще больше, чем русских и китайцев, вместе взятых.

– Коллеги, дайте картинку, пожалуйста. – оказалось, что за время недлинного разговора двое оставшихся не-архивистов успели растянуть экран и подключить проектор. Отношение Грина к группе волшебной экспертизы похолодело еще на десяток градусов по Фаренгейту: сам агент, конечно, не считал себя могучим волшебником, но операторы магических энергий настолько слабые, что вынуждены были постоянно пользоваться техническими устройствами, вызывали у него не только презрение, а еще и жалость.

На экране появилась фотография: мутная, нечеткая и черно-белая. На фотографии оказался запечатлен высокий мужчина, в густых завитых усах и по-восточному помпезной военной форме: присмотревшись, агент опознал полковника дворцовой охранки Персидской Империи. Впрочем, самым интересным на фотографии был, конечно, не военный в высоких чинах, а предмет, каковой тот демонстрировал, держа на вытянутых руках.

– Вторую картинку, пожалуйста. – поторопился Лю Вонг, сменив, впрочем, зрительную ипостась. Теперь негр выглядел как чистокровный дини ши, почти эльф, но темноволосый и чуть более коренастый.

Грин с трудом сдержался, чтобы не пожать плечами: смотреть на метаморфозы волшебного эксперта было, покамест, интереснее, чем на кадры рабочего материала.

С экрана, тем временем, пропала фотография военного и появился явный рисунок: предмет, который перед этим держали в руках, занял теперь половину кадра, прояснился и стал аккуратно раскрашен. Из себя предмет представлял широкогорлую стеклянную емкость, внутрь которой кто-то поместил несколько металлических пластин, залитых неприятного вида желеобразной субстанцией. Грин подивился мастерству неизвестного рисовальщика, и неожиданно для себя опознал в предмете дедушку всех аккумуляторов – лейденскую банку.

– Вот это – искомый артефакт. – Сообщил пока-еще-ши Лю Вонг. – Эта вещь иногда генерирует совсем слабый разряд, похожий на электрический, и действует крайне интересно: ломает линии вероятности, подстраивая их под требования и даже пожелания владельца. Нам это, скажем так, устройство, интересно не только по своей основной функции, в конце концов, магия вероятностей успешно изучается не только красными, но и у нас. – Эксперт прервался, достал из воздуха стакан, сделал из него глоток и отпустил сосуд в никуда. «Позер,» – подумал агент Грин. Подумал, но слушать внимательно не перестал.

– Самое главное в том, что это не имитация технического устройства, а собственно техническое устройство и есть! – торжествующе продолжил мистер Лю. – Следовательно…

– Следовательно, наши яйцеголовые разберутся и смогут клепать эти банки сотнями штук, как сложные станки или процессоры компьютеров? – Грину все стало ясно, и он поспешил перебить оппонента.

– Именно так! – обрадовался чему-то Лю Вонг. – Поэтому нам очень нужно сделать так, чтобы устройство попало в границы САСШ, и чтобы об этом узнало как можно меньше посторонних!

– Так, а зачем нужно доставать этот ваш артефакт из Совсоюза? Добыть его прямо по месту обретения, в Персии, куда проще! – Грин сразу понял, что не все так просто, но решил поторопить коллег: брифинг угрожал затянуться.

– Смежники, – шеф поморщился примерно на три балла по шкале Лайма. – Бравые парни из смежного Агентства, как всегда, проявили свои лучшие качества: устроили в Тегеране бойню с кучей трупов, потеряли важного информатора, и, что самое важное, упустили артефакт! Благо, в Союз его вывезли не агенты этого их кей-джи-би или джи-ар-ю, а какие-то совершенно случайные контрабандисты. Сейчас устройство почти у нас в руках, есть у нас в Ленинграде некоторые агенты среди местного криминала…

– От меня требуется всего лишь попасть в Совсоюз, встретиться с местными бандитами, забрать у них устройство, предположительно, высшего класса опасности, фонящее, как стационарный магореактор, и незаметно вывезти его из России в Америку? Ерундовая задача, сэр, дело на полстакана бурбона! – Грин, что называется, поймал кураж: что еще остается делать, когда сложное и потенциально провальное задание уже обрело и исполнителя, и виноватого в возможном провале, и этот виноватый исполнитель – ты сам?

– Сэр, один вопрос. Тот, первый. Как я попаду в Ленинград, если мой слепок…

– С этим мы, конечно, сможем помочь. – Подал неожиданно голос второй волшебный эксперт, чуть более молодой, но совсем неприметный, и, что главное – стабильный в своей видимой форме. – Въезд в Советскую, – сотрудник поморщился, – Голландию пока производится без сличения слепков, а там от Вас потребуется притвориться кем-то из советских. Есть у нас один конструкт, как раз под ним сейчас наш уважаемый начальник…

– Кстати, о начальнике. Можно попросить Вас, мистер Лю, перестать мельтешить и объяснить, что это такое с Вами происходит последнюю четверть часа?

Лю Вонг согласно кивнул, и превратился еще раз. Теперь он выглядел, как и предполагалось с самого начала: как пожилой и немного грузный азиат, с высоко зачесанными на голову остатками волос.

– Это и есть действие нашего конструкта. Вот, тут облатка, – волшебный эксперт протянул Грину нечто, больше всего напоминающее несколько кусков колбасы, запаянных в вакуумную пленку. – Не обращайте внимания на форму. Это только внешне колбаса, уточню, из кошерных, в основе, продуктов. Она не портится, настроена точно на Вас, агент Грин, и Вам достаточно ее просто съесть. После того, как облатка окажется у Вас в желудке, у Вас будет полчаса на то, чтобы встретить на улице советского гражданина, лучше военного или партийного чиновника, и искренне захотеть занять его место.

– Через десять минут после контакта Вы станете на него неотличимо похожи, даже эфирный слепок отличий не будет иметь совершенно, сам образец… Он исчезнет, об этом не беспокойтесь. Останется изучить документы образца и как можно быстрее въехать в материковый Союз, например, на советском дирижабле, рейс из Утрехта в Ленинград…

Грин медленно кивнул. – Предписание уже готово, сэр?

– Уже готово все. И документы, в Утрехт ты попадешь как журналист, репортеров Советы пока пускают без задержки. И кстати, как у нас с прогнозом? – вдруг обратился к оракулу начальник отдела.

– Прогноз отличный, – ответил штатный предсказатель. Нет решительно ни одной вероятности того, что что-то пойдет не так.

***

Утрехт, 15 октября 2022 года. Недальняя ретроспектива.

Наблюдатель ошарашенный

«Советский Утрехт» – лучшая гостиница одноименного города. Более того, гостиница располагается в открытой, хоть и советской, зоне, поэтому, в ней нередко останавливаются гости из мира победившего капитала. Иностранцы называют гостиницу словом «отель», курят сигареты с фильтром и вызывают у жителей Советских Нидерландов неприязнь своей классовой чуждостью и нездешней, показной, холеностью. Неприятные, в общем, типы.

В гостинице «Советский Утрехт» имело место небольшое, но чрезвычайное, происшествие. Или большое, с какой стороны Атлантического океана посмотреть.

Гражданин Североамериканских штатов, собственный корреспондент авторитетного издания «Популярная Механика», Ричард Абрамс, пошло и тривиально отравился копченой колбасой. Иностранные голоса, которые, в отличие от центрального Союза, в Советской Европе слышали, и, иногда, слушали, после клеветали, что колбаса была советская, но это было сильно вряд ли: покупать колбасу советского производства иностранный гражданин бы не стал, да и не успел бы этого сделать, приехав в гостиницу прямиком из воздушного порта.

Поэтому колбаса была – импортная.

Господин Абрамс непредусмотрительно привез с собой пару бутербродов, и, еще более непредусмотрительно, их съел. Во всяком случае, такую версию озвучили и приняли сотрудники медпункта гостиницы, а также примкнувший к ним комендант, товарищ Шепилов. Действительная причина, правда, была в другом, но ситуацию это принципиально не меняло.

Настоящая фамилия господина Абрамса была Грин. Называть эту фамилию он не стал бы ни под гипнозом, ни под пыткой, и причиной тому была его профессия. Она тоже сильно отличалась от записанной в командировочном удостоверении: никаким корреспондентом Грин, конечно, не был, а был он шпион. Самый настоящий шпион, матерый, как сказал бы по этому поводу немного позже старший сержант государственной безопасности, товарищ Бурзум.

Причина же страданий, хотя и выглядела внешне очень похожей на объявленную, была совершенно иной. Отравление было не пищевым, а магическим: внутрь злополучного бутерброда был помещен особый магический конструкт. Будучи употреблен в пищу вместе с колбасой, он должен был немедленно развернуться, а развернувшись – подать соответствующий сигнал.

Получив сигнал, шпион немедленно покинул бы гостеприимную советскую гостиницу, и направился бы в сторону военной секции воздушного порта. Через полчаса после активации такого конструкта должен был пересобраться контур личного эфирного слепка, шпион – быстро стать неотличимым внешне и внутренне от советского командира, выбранного из встреченных на улице. То, что при этом нечаянный донор облика должен был раствориться в потоках эфира, шпиона нимало не интересовало: когда на кон поставлен возможный приоритет мира подлого чистогана над социалистическим строем, жизни советских граждан мало волнуют наймитов капитала.

Однако, в тот самый момент, когда кипенно-белые шпионские зубы впились в поддельный бутерброд, этажом ниже, в медпункте гостиницы, испустил свой первый крик младенец. Первенец, удачно, хоть и немного преждевременно, родившийся у совсем молодой и полностью чистокровной, латышской эльфийки.

Первые роды у долгоживущих – событие, обычно, неординарное. Так случилось и в этот раз: благополучно разрешившаяся от бремени столетняя девушка выдала в пространство эфирный выброс невероятной силы и акцента модуляции. В соседних номерах мигнул свет, на кухне гостиничного ресторана скисли тридцать шесть литров молока и нарушилась – совсем чуть-чуть – работа хитрой и подлой шпионской техники.

Именно поэтому Грин никуда и не пошел: он лежал, маялся напоказ животом, покорно глотал таблетки от пищевого отравления и даже согласился принять – разумеется, консульского – лекаря.

Это чрезвычайное происшествие длилось несколько часов, и вот оно, наконец, закончилось. Не получив своевременно особого сигнала, контрольная группа североамериканской резидентуры сделала логичный вывод о провале агента.

Модулированный сигнал, ушедший в пространство, моментально достиг ресивера ментальной проекции.

Измученный ложным отравлением, Грин не успел отреагировать вовремя и полноценно: проекция приняла инструкцию, отправила квитанцию и активировала спецзакладку.

Воспоследовало то, из-за чего перевели с понижением коменданта гостиницы, долго и почти с пристрастием допрашивали весь гостиничный персонал (при этом выявив двоих агентов бразильской разведки и одного валютного спекулянта), а санитарно-эпидемиологическая служба Союза надолго запретила ввоз продуктов питания в багаже и ручной клади пассажиров, прибывающих из капстран.

– Смерть наступила в результате отравления испорченной колбасой, – зафиксировал в первичке вызванный гостиничной администрацией консульский врач.

***

Ленинград, 15 ноября 2022 года. Основная временная линия.

Наблюдатель внештатный

Крепкая власть сильна законом, но и традицией, а советская власть сильна – не сковырнуть! Поэтому и традиции ее, почти разменявшей столетний юбилей, крепки, как никогда.

Совершенно неизвестно, кто, когда и зачем придумал, чтобы встречи между сотрудниками особенных служб и их знакомыми по другой, чуть более мирной, линии, проходили где угодно, но только не в кабинете, например, первого отдела. В качестве места встречи отлично подходили безлюдные скверы (в особо противную погоду), пивные и рюмочные (во время напряженного матча, например, «Спартак – Динамо»), раздевалки бассейнов, библиотеки, обзорные площадки сто первого этажа Дворца Советов... В этот раз старший майор решил выслушать младшего товарища, ради разнообразия, в складе при Ленинской комнате.