Текст книги "Корабль Иштар. Семь ступеней к Сатане"

Автор книги: Абрахам Меррит

Раздался голос черного жреца, в котором слышались одновременно и ярость, и страх:

– Ты – король Эмактилы!

Он встал на колени. Король взмахнул рукой. Луки опустились,

– Встаньте! – воскликнул король. Все трое поднялись. Король сделал пальцем знак Кентону.

– Почему ты так разгневался, – спросил он, посмеиваясь, – когда я даровал смерть этим двоим? Да знаешь ли ты, как пламенно ты будешь молить о смерти и вспоминать быстрые стрелы моих лучников, пока Кланет не расправится с тобой?

– Это было убийство, – ответил Кентон, не мигая глядя в водянистые глаза.

– Мой кубок должен быть полон, – спокойно ответил король. – Девушка знала, какое наказание ее ждет. Она нарушила закон, и она убита. Я справедлив.

– Наш повелитель справедлив! – пропел китаец.

– Он справедлив, – отозвались лучники и девушки с кувшинами.

– Стрелок заставил ее страдать, тогда как я хотел для нее безболезненной смерти. Поэтому он убит, – сказал король. – Я милосерден.

Наш повелитель милосерден! – пропел китаец.

– Он милосерден! – эхом отозвались лучники и девушки с кувшинами.

– Смерть! – радость заиграла на морщинистом лице короля. – Знаешь ли ты, что смерть – величайшее из всех благ? Она – единственное, в чем боги не могут нас обмануть. Только она одна сильнее их непостоянства. Только она одна полностью принадлежит человеку. Она выше богов, сильнее богов, она не считается с ними – ибо даже боги должны умереть, когда пробьет их час! Ах! – вздохнул он, и на какой-то краткий миг исчезла вся веселость. – Ах! Когда я жил в Чалде, там был один поэт, знавший, что такое смерть и как рассказать о ней. Его звали Малдронах. Здесь никто не слышал о нем...

Потом он продолжил тихо:

 
Лучше мертвым быть, чем живым,
Но лучше всего вообще не быть!
 

Кентон слушал, и постепенно его гнев сменялся интересом к этой странной личности. Он знал Малд-ронаха из древнего Ура; как раз на это стихотворение он наткнулся, когда исследовал надписи на глиняных табличках, которые Гайльпрехт нашел в песках Найневе, это было в той, другой жизни, теперь почти забытой. И невольно Кентон начал читать последнюю мрачную строфу:

 
Жизнь – это просто игра,
Нам не дано угадать, да и не хочется знать,
Что же нас ждет в конце...
 

– Что?! – воскликнул король. – Ты знаешь Малдронаха! Ты...

Опять превратившись в короля Кола, он затрясся от смеха.

– Продолжай! – приказал он. Кентон почувствовал, что Кланет весь дрожит от ярости, и тоже рассмеялся, встретившись взглядом с блестящими глазами короля. Пока Повелитель Двух Смертей коротал время, осушая по очереди кубок и кувшин, он дочитал стихотворение Малдронаха, в необычный танцевальный ритм которого странно вплетался медленный размер:

 
Проходить над глубокою бездной,
И с опасностью в прятки играть,
И от этой игры бесполезной
Путеводную нить потерять.
Отворились какие-то двери,
Вот пространство – и можно шагнуть,
Все, что видел, и все, во что верил, —
Что оно, – если кончен твой путь?
А быть может, не жил ты на свете
Никогда. Так о чем сожалеть?
Так лети же вперед, словно ветер,
Если не о чем сожалеть.
Ах, лучше мертвым быть, чем. живым,
Но лучше всего вообще не быть!
 

Король долго сидел задумавшись. Наконец он взял кувшин и сделал знак одной из девушек.

– Он будет пить со мной, – сказал король, указывая на Кентона.

Лучники расступились, давая дорогу девушке. Она остановилась перед Кентоном и поднесла кувшин к его губам. Кентон выпил и в знак благодарности поклонился королю.

– Кланет, – сказал король, – если человек знает Малдронаха из Ура, он не может быть рабом.

– Но повелитель, – продолжал настаивать черный жрец, – этот человек – мой раб.

Король вновь замолчал и только поочередно протягивал руку то к кубку, то к кувшину, переводя взгляд с Кентона на Кланета.

– Подойди сюда,' – наконец произнес он и сделал Кентону знак пальцем, указав ему на место рядом с китайцем.

– Повелитель! – сказал Кланет обеспокоенно, но все столь же упрямо. – Мой раб останется рядом со мной.

– Вот как? – рассмеялся король. – Язва на брюхе комара! Рядом с тобой?

Опять натянулись тетивы.

– Повелитель, – Кланет тяжело вздохнул и склонил голову. – Он идет к тебе.

Проходя мимо черного жреца, Кентон услышал, как у того скрежетали зубы и как тяжело он дышал, будто только что пробежал большое расстояние. Усмехнувшись, Кентон прошел между расступившимися лучниками и предетал перед королем.

– Человек, знающий Малдронаха, – сказал король. – Ты недоумеваешь, как это я один обладаю большей властью, чем все эти жрецы и их боги? Знаешь, это потому, что я – единственный во всей Эмактиле, для кого не существует ни богов, ни суеверий. Я – единственный, кто знает, что только три вещи реальны в этом мире. Вино – в определенных количествах оно делает человека более зорким, чем боги. Власть – если она сочетается с хитростью, то человек станет выше богов. И смерть – ни один бог не может отменить ее, а я распоряжаюсь ею по своей воле.

– Вино! Власть! Смерть! – провозгласил китаец.

– У этих жрецов множество богов, и они не могут поделить власть. Ха-ха! – рассмеялся король. – У меня же вообще нет богов, поэтому я справедлив со всеми. Справедливый судья должен быть лишен предрассудков, лишен веры.

– У нашего повелителя нет предрассудков! – провозгласил китаец.

– У него нет веры! – громко произнесли лучники.

– На одной чаше весов – я, – король кивнул, – на другой – все боги и жрецы. Существует только три вещи, в которые я верю. Вино, власть, смерть! А у тех, что на другой чаше, верований – множество раз по три. И поэтому моя чаша перевесит. Если бы на другой стороне был один бог, одна вера, тогда – увы! – они бы перевесили! Да, трое не устоят перед одним. Это парадокс и, тем не менее, правда.

– Повелитель Эмактилы провозглашает правду! – прошептали лучники.

– Лучше иметь в колчане три прямые стрелы, чем двадцать раз по три кривых. А если появится в Эмактиле человек всего лишь с одной стрелой, но она будет прямее, чем мои три, то этот человек скоро займет мое место на троне, – смеясь, сказал король. – Итак, – продолжал он, – поскольку все боги и все жрецы борются друг с другом, мне приходится – мне, королю Эмактилы, кому нечего делить ни с богами, ни со жрецами, – сохранять между ними мир и смотреть, чтобы они не уничтожили друг друга! А поскольку на каждого из их лучников приходится десять моих, и двадцать моих воинов на каждого из воинов этих жрецов, то с этой задачей я справляюсь хорошо. Ха-ха! – король засмеялся. – В этом и заключается власть.

– Наш повелитель наделен властью! – воскликнул китаец.

– А имея власть, я могу напиваться, когда захочу, – усмехнулся король.

– Наш повелитель пьян! – зашептали лучники по всему залу.

– Пьяный или трезвый, я – король Двух Смертей! – сказал правитель Эмактилы и прыснул со смеху.

– Двух Смертей! – прошептали лучники, кивая.

– Тебе – человеку, который знает Малдронаха, – я покажу их, – сказал король.

– Лучники, склоните головы! – крикнул китаец. В то же мгновение головы стрелков, стоящих вдоль стен, упали на грудь.

С фигуры, которая стояла слева от короля, упало покрывало.

Это была женщина. В ее глубоких, устремленных на Кентона глазах светилась нежность матери, застенчивость девушки, страсть верной возлюбленной. Ее обнаженное тело было совершенно. Красота матери, девушки и подруги сливались в нем в один стройный аккорд. От фигуры исходило дыхание всех весен, когда-либо ласкавших землю. Она открывала дверь в заколдованные миры, она олицетворяла собой всю красоту и радость, которую могла дать жизнь. В ней воплотились все услады жизни, ее посулы и восторги, ее прелесть и ее смысл. Глядя на нее, Кентон ясно ощущал, что жизнь – самое дорогое, что есть на свете; она полна чудес; она – совершенство, и человек должен беречь ее!

А смерть – ужасна!

Кентон не почувствовал страсти к этой женщине, но она разожгла в нем бушующую любовь к жизни.

В правой руке она держала какой-то странный инструмент с острыми крюками и рядами зубьев.

– Ей, – усмехнулся король, – я отдаю только тех, к кому испытываю самые отрицательные чувства. Она убивает их медленно. Глядя на нее, они цепляются за жизнь, яростно, из последних сил цепляются за жизнь. Каждая секунда жизни, которую она отнимает, впиваясь в них этими крючками и зубцами, становится для них вечностью, в которой они борются со смертью. Медленно, очень медленно она вытягивает из них жизнь, а они рыдают, цепляются за нее, упрямо отворачиваясь от лица смерти! А теперь – смотри сюда!

Покрывало упало с другой фигуры, которая стояла справа от короля.

Это был черный скрюченный карлик, уродливый и отвратительный. В его пустых глазах, уставившихся на Кентона, таились все печали, все горести и разочарования жизни, ее бесполезность, ее скука, ее пустой изнурительный труд. Глядя на карлика, Кентон забыл о прекрасной женщине, уверовав, что жизнь ужасна, невыносима.

И что смерть – единственное благо!

В правой руке карлик держал узкий меч с тонким клинком. Острие сверкало, и Кентон ощутил непреодолимое желание кинуться прямо на это острие, умереть на нем!

– А ему, – сказал король, посмеиваясь, – я отдаю тех, кто сделал мне приятное. Смерть для них мгновенна, и вкус ее сладок.

– Эй, ты, – король сделал знак капитану, – я не очень доволен тем, что ты взял в плен этого человека, который знает Малдронаха, будь он даже рабом Кланета. Ты пойдешь к левой смерти!

Побледнев как полотно, капитан шагнул к ступенькам, негнущимися ногами прошел мимо лучников и остановился только перед женщиной. Китаец ударил по мечу. Вошли двое рабов; их головы были низко опущены. Они принесли металлическую решетку. Раздев капитана, они привязали его к решетке. Женщина склонилась над ним, в ее дивном лице светились нежность, любовь, все услады жизни. Это лицо не дрогнуло, когда женщина воткнула ему в грудь свой острый инструмент.

С уст капитана сорвался пронзительный крик, крик боли и отчаяния.

Женщина склонилась над ним, нежная улыбка играла на ее губах, глаза смотрели в глаза.

– Довольно! – хихикнул король. Женщина отняла от груди капитана орудие пыток и накинула на себя покрывало. Отвязав дрожащего капитана, рабы одели его. Не сдерживая рыданий, он побрел прочь и упал на колени рядом с черным жрецом.

– Я недоволен, – весело сказал король, – но ты исполнил свой долг. И поэтому – поживи еще, если хочешь. Я справедлив.

– Наш повелитель справедлив, – эхом отозвался зал.

– А ты, – король сделал знак лучнику, убившему девушку и стрелка, – тобой я очень доволен. Ты получишь свою награду. Иди к правой смерти!

Лучник нерешительно шагнул вперед. Но он пошел быстрее, когда его взгляд встретился с пустыми глазами карлика. Быстрее, еще быстрее – он взбежал по ступенькам, оттолкнул лучников и упал на острие тонкого меча!

– Я великодушен, – сказал король.

– Наш повелитель великодушен, – произнес китаец.

– Я хочу пить, – рассмеялся король. Он отхлебнул из кубка и из кувшина. Голова его склонилась, он покачнулся, совсем как пьяный. – Вот мой приказ! – Он открыл и закрыл по очереди оба глаза. – Ты слышишь меня, Кланет? Я хочу спать. Я буду спать. Когда я проснусь, приведи опять ко мне этого человека, который знает Малдронаха. Не причиняй ему никакого зла. Это мой приказ. Его будут охранять лучники. Уведите его. Он должен быть в безопасности. Это мой приказ!

Он потянулся за кубком. Слабые руки не смогли удержать его.

– Клянусь моими Смертями! – захихикал он. – Какой позор, что в бочку входит так много, а в человека – так мало!

Он повалился.

Повелитель Двух Смертей захрапел.

– Наш повелитель спит! – тихо произнес китаец.

– Он спит! – прошептали лучники и девушки.

Китаец встал и наклонился над королем. Он взял его на руки, как ребенка. Две Смерти последовали за ним. Двенадцать лучников, стоявших внизу, повернувшись, поднялись по ступеням и окружили их. Двадцать четыре лучника повернулись, поднялись и окружили тех. Стрелки, стоявшие у стен, развернулись и рядами по шесть человек поднялись по ступеням. Серебряно-алые ряды дрогнули, и по шесть человек стрелки отделялись от стен и подходили к возвышению.

Двойное кольцо сомкнулось и скрылось за тяжелыми шторами в дальней части зала. Стрелки последовали следом.

Шестеро отделились от общего ряда и выстроились вокруг Кентона.

Подхватив чаши и кувшины, девушки скрылись за шторами.

Один из лучников сделал Кентону знак. Тот спустился вниз,

В сопровождении черного жреца и бледного капитана Кентон вышел из королевского зала правосудия. Трое лучников шли впереди них, трое – сзади.

20. За стеной

Кентона привели в темную комнату с узкими окнами, похожими на щели. Сюда вела тяжелая бронзовая дверь. Вдоль стен тянулись каменные скамьи. Еще одна скамья стояла в центре. На нее лучники посадили Кентона, кожаными ремнями стянув ему ноги, а руки привязали к скамье веревками. Потом они сели по двое у каждой стены и застыли, не спуская глаз с черного жреца и капитана.

Капитан дотронулся до плеча Кланета.

– А моя награда? – спросил он. – Когда я получу ее?

– Когда этот раб будет у меня в руках, и не раньше, – грубо ответил Кланет. – Будь ты чуть поумнее, ты бы уже получил ее.

– Много было бы от нее толку, если бы я лежал со стрелой в груди или, – он содрогнулся, – все еще стонал бы в руках левой смерти!

Черный жрец злобно взглянул на Кентона, потом наклонился к нему.

– Не возлагай надежд на королевскую благосклонность, – тихо произнес он. – В короле говорило опьянение. Когда он проснется, все будет забыто. И он сразу отдаст тебя мне. Так что не надейся!

– Да? – усмехнулся Кентон, пристально глядя в пылающие злобой глаза. – Но ведь я уже дважды побил тебя, черная свинья!

– Третьего раза не будет, – отрезал Кланет. – Когда король проснется, я заполучу не только тебя, но и твою шлюху! Ха-ха! – черный жрец разразился громким хохотом, увидев, как Кентон вздрогнул. – Что, задело за живое? Да-да, вы оба будете у меня в руках. Вы будете умирать вместе – медленно, ах, как медленно; будете видеть агонии друг друга до тех пор, пока мои изощренные пытки не уничтожат ваши тела. Нет, ваши души! Никогда еще мужчина и женщина не умирали так, как умрете вы!

– Ты не сможешь причинить зло Шаран, – ответил Кентон, – ты – пожиратель падали, твои грязные губы источают ложь! Она – жрица Бела, и ты бессилен.

– А, так ты и это знаешь? – проворчал Кланет, наклонившись, и зашептал в самое ухо Кентона: —

Слушай, я тебе скажу одну вещь, чтобы тебе было чем развлечься в мое отсутствие. Я бессилен только до тех пор, пока жрица верна своему богу. Но еще до того, как король проснется, у твоей Шаран будет новый возлюбленный! Твоя Шаран будет лежать в объятиях земного человека, и этим человеком будешь не ты!

Кентон напрягся, пытаясь разорвать свои путы.

– О прекрасная Шаран! – шептал Кланет, искоса поглядывая на него. – Священный Сосуд Радости! Он станет моим, пока спит король, и я разобью его, когда захочу! '

Он подошел к капитану.

– Пошли, – сказал Кланет.

– Я не пойду, – торопливо отозвался тот. – Клянусь всеми богами, мне и здесь неплохо. К тому же, если я перестану следить за этим человеком, я уж точно не услежу на наградой, которую ты мне обещал.

– Дай мне его меч, – приказал Кланет, протягивая руку, чтобы взять у капитана клинок Набу.

– Меч останется там же, где и его хозяин, – ответил капитан, спрятав клинок за спину и оглядываясь на лучников.

– Это правда, – стрелки закивали, – ты не можешь забрать меч.

Свирепо рыча, Кланет потянулся к мечу. В то же мгновение поднялись шесть луков, и шесть стрел нацелились на него в упор. Не сказав больше ни слова, черный жрец вышел из камеры. Один из стрелков поднялся и запер дверь на засов. Наступило молчание. Капитан был погружен в свои мысли. Время от времени он вздрагивал, словно от холода, и Кентон знал, что в это время он думает о смерти, которая с нежной улыбкой подносила к его груди орудие пыток. Шестеро лучников не спускали с Кентона глаз.

Наконец веки Кентона сомкнулись. Но и во сне он все время думал о том, что затевает Кланет против его возлюбленной, стараясь не поддаваться отчаянию.

Что же задумал черный жрец, какие ловушки расставил, если так уверен в своей скорой победе? Где же Гиги, Сигурд и Зубран? Знают ли, что он в плену? Чувство полного одиночества охватило его.

Кентон не знал, сколько времени так просидел, как вдруг он услышал удивительно бесстрастный голос, который, казалось, донесся из нескончаемых далей.

– Вставай! – обратился голос к Кентону.

Открыв глаза, Кентон приподнял голову. Перед ним стоял жрец, с головы до ног окутанный голубым плащом. Кентон совсем не мог рассмотреть его лица.

Почувствовав, что руки и ноги его свободны, он сел. Веревки и ремни лежали на полу, а на каменных скамьях спали лучники. Капитан тоже спал.

Жрец указал на клинок Набу, лежавший на коленях у спящего капитана. Кентон взял его. Жрец указал на дверь. Кентон поднял засов и распахнул ее. Голубой жрец удалился из камеры, как будто скользя по воздуху. Кентон последовал за ним.

Пройдя по коридору около ста шагов, жрец неожиданно прислонился к стене. Стена раздвинулась, и они оказались в тускло освещенном длинном коридоре. Продвигаясь вперед, Кентон заметил, что этот тайный лабиринт в точности повторяет все изгибы храма и, вероятно, расположен внутри него.

Путь преградила тяжелая бронзовая дверь. Жрец, казалось, едва дотронулся до нее, как дверь распахнулась, закрывшись за ними, когда они вошли.

Кентон очутился в склепе. Впереди виднелась еще одна дверь, в точности как предыдущая. Слева он заметил гладкий белый камень длиной примерно в десять футов.

– Разум женщины, которую ты любишь, – спит! – раздалось вдруг из камня. – Она живет в мире грез, и эти грезы создал для нее другой разум. К ней подбирается зло, и нельзя допустить, чтобы оно победило. Все зависит от тебя – от твоей мудрости, силы и мужества. Когда ты поймешь, что время пришло, открой дальнюю дверь. Твой путь ведет туда. И помни – разум женщины спит. Разбуди его, пока не поздно.

Что-то со звоном упало на пол. У ног Кентона лежал маленький треугольный ключ. Кентон наклонился и взял его. Разгибаясь в пояснице, он увидел у дальней двери голубого жреца.

Жрец превратился в тонкую струйку дыма; с каждым мгновением становясь все прозрачнее, он наконец растаял совсем.

Кентона отвлекли неясные приглушенные звуки множества голосов. Он прислушивался, переходя от одной двери к другой. Голоса доносились не из коридора. Казалось, они исходит из белого камня. Кентон припал к камню ухом. Звуки стали громче, но он все равно не мог разобрать слов. Камень, должно быть, в этом месте очень тонкий, если так хорошо слышно. Справа на камне Кентон увидел маленькую светящуюся ручку и потянул за нее.

Внутри камня засветилось круглое туманное пятно шириной примерно три фута. Оно становилось все ярче и наконец ослепительно засверкало. На этом же месте возникло круглое отверстие – окно. Кентон увидел головы двух мужчин и женщины. Их голоса слышались теперь так ясно, как будто они стояли рядом. Волнами накатывался говор толпы. Кентон отпрянул, опасаясь, что его заметят. Маленькая ручка встала на место, окно подернулось дымкой, голоса замерли. Перед Кентоном опять была гладкая белая поверхность.

Он вновь медленно потянул за ручку и снова увидел, как разгорается твердь камня, и опять появились три головы. Свободной рукой он коснулся камня, подняв руку выше, к круглому отверстию. Но его пальцы все время ощущали холодную твердь. Даже там, где он видел окно, под рукой был камень!

Кентон понял – это устройство, придуманное колдунами-эрецами. Отсюда можно было наблюдать и слушать. Им известны были какие-то свойства света, еще не исследованные наукой в мире Кентона, они могли управлять колебаниями световых волн и делать камень с одной стороны прозрачным. В чем бы ни заключался секрет, ясно было одно – сквозь камень могли пройти воздушные волны звука и эфирные волны света.

Не выпуская ручку, Кентон стал всматриваться в находившихся поблизости и в то же время ничего не подозревавших о нем.

21. У алтаря Бела

Поднимался туман. Сгущаясь, он превращался в мрачные грозовые тучи, которые открывали вершину храма. Кентон видел перед собой огромную открытую площадку, пол которой был выложен восьмиугольниками черного и белого мрамора. Придавая этой картине еще более сказочный вид, площадку широким полукругом охватывал ряд стройных колонн, мерцавших то красным, то черным цветом. Их конусообразные резные верхушки были похожи на ветви гигантских папоротников, на которых, как капли росы, сверкали бриллианты и сапфиры. На черно-алых колоннах светились таинственные знаки, выведенные золотом и лазурью, изумрудом и серебром. Множество этих колонн поднималось к хмурому догорающему небу.

Менее чем в ста футах от Кентона стоял золотой алтарь, его охраняли отлитые из какого-то темного металла фигуры Керубов – чудовищ с головой человека, крыльями орла и телом льва. Их свирепые бородатые лица казались живыми. В треножнике малиново светился острый неподвижный язычок пламени.

Примерно в двенадцати ярдах от колонн широким полумесяцем выстроилось двойное кольцо лучников и копьеносцев. Они преграждали путь огромной толпе – здесь были мужчины, женщины, дети; толпа волнами накатывалась на воинов, но тут же отступала, разбиваясь на множество мелких брызг. Многие и многие десятки людей, оставив свою привычную жизнь, вошли в этот мир, лишенный времени.

– Говорят, новая жрица очень красива, – сказали где-то совсем рядом с Кентоном. Это говорил худой бледный мужчина, на гладких волосах которого красовалась фригийская шапочка. Кентон увидел также черноглазую темноволосую женщину в полном расцвете красоты, рядом с которой стоял бородатый, похожий на волка, ассириец.

– Говорят, она принцесса, – сказала женщина, – принцесса из Вавилона...

– Принцесса из Вавилона! – отозвался ассириец. Волчье лицо смягчилось, в голосе послышалась грусть. – О, если бы вернуться в Вавилон!

– Говорят, в нее влюблен жрец Бела, – опять нарушила молчание женщина.

– В жрицу? – шепотом переспросил фригиец; женщина кивнула. – Но ведь это запрещено, – пробормотал он, – за это – смерть!

Женщина рассмеялась.

– Шш-ш! – остановил их ассириец.

– А в жреца влюблена танцовщица Нарада! – продолжала женщина, не обращая внимания. – И значит, как всегда, кто-нибудь из них поспешит к Нергалу!

– Шш-ш! – опять прошептал ассириец.

Послышались громкие удары в барабан и сладкие звуки флейты. Кентон повернул голову, высматривая музыкантов. Взгляд его упал на небольшую группу девушек. Розовые пальчики пятерых лежали на маленьких барабанах, две держали в руках тростниковые дудочки, а три склонились над арфами. Перед ними что-то лежало, – вначале Кентон принял это за огромную мерцающую паутину, сплетенную из черных сверкающих нитей, в которой бились, запутавшись, золотые бабочки. Вдруг паутина вздрогнула, приподнялась.

Темные шелковые нити опутывали женщину, столь прекрасную, что на мгновение Кентон забыл о Шаран. Вся она была подобна темному бархату знойной летней ночи, ее глаза напоминали ночное небо без звезд, черное облако волос окутывала золотистая шелковая сеть. Что-то мрачное было в этом золоте, как и во всем прекрасном облике женщины.

– Ну и женщина! – собеседница обратила смелый взгляд на ассирийца. – Такая своего добьется, в этом я уверена!

Позади нее раздался тихий задумчивый голос, полный обожания:

– О да! Но новая жрица не женщина. Она – Иштар!

Кентон вытянул шею, пытаясь разглядеть говорившего. Он увидел худощавого юношу лет девятнадцати. Его мечтательные глаза казались совсем детскими.

– Он немного не в себе, – зашептала ассирийцу темноволосая женщина, – с тех пор, как появилась новая жрица, он все время здесь бродит.

– Кажется, будет гроза. Небо – как медный таз, – тихо сказал фригиец. – В воздухе висит что-то зловещее.

– Говорят, что в грозу Бел приходит в свое жилище, – отозвался ассириец. – Наверное, жрица не будет сегодня грустить в одиночестве!

Женщина лукаво рассмеялась Похоть послышалась Кентону в этом смехе. Раздался отдаленный удар грома.

– Возможно, это он идет, – сказала женщина с притворной скромностью.

Послышались пульсирующие звуки арф, жалобный стон барабана. Одна из девушек запела нежным голосом:

 
Нала дарит наслажденье
Всем, кто ею восхищен.
Белой ножки появленье
Вызывает сладкий стон.
Умереть готовы ныне
Все, кто знал любовь богини!
 

Гневная искра вспыхнула в задумчивых глазах Парады.

– Потише! – услышал Кентон ее шепот. Девушки тихонько засмеялись; зазвучали нежные трели арф, тихие удары в барабан. Но певшая лишь молча опустила глаза.

– А что, эта жрица в самом деле так прекрасна? – спросил фригиец.

– Я не знаю, – ответил ассириец. – Никто не видел ее без покрывала.

Раздался шепот юноши:

– Когда я слышу ее шаги, я весь дрожу! Я дрожу, как маленькое озеро в храме, когда его шевелит ветерок! Я забываю обо всем и не могу отвести от нее глаз, и как будто какая-то рука сжимает мне горло.

– Потише, – сказала молодая кареглазая женщина, державшая на руках младенца. – Не так громко, а то полетят стрелы.

– Это не женщина! Она – Иштар, сама Иштар! – не успокаивался юноша.

В его сторону посмотрели стоявшие рядом воины. Держа в руках короткий меч, подошел седой офицер, перед которым все расступились, и только юноша стоял неподвижно. Офицер мрачно оглядел всех из-под нависших бровей. Но едва его взгляд упал на юношу, как вперед протиснулся какой-то человек в одежде моряка и легкой кольчуге. Он схватил юношу за руку и увлек за собой. Кентон успел заметить его агатовые глаза, черную бороду...

Это Зубран!

Зубран! Но он, кажется, не подойдет сюда? Услышит ли он, если позвать? Если Кентона не видно снаружи, пробьется, ли его голос сквозь камень?

Офицер неуверенно переводил взгляд с юноши на Зубрана. Перс жестом поприветствовал его.

– Здесь тихо! – наконец произнес офицер и отошел.

Усмехнувшись, перс отпустил юношу; не спуская глаз с темноволосой женщины, он оттолкнул фригийца, встал на его место и положил руку ей на плечо.

– Я все слышал, – сказал он. – Кто эта жрица? Я недавно приехал сюда и ничего не знаю о здешних нравах. Но клянусь Ормуздом! – Он обнял ее за плечи. – Стоило ехать так далеко, чтобы встретить тебя! Кто эта прекрасная жрица?

– Она – хранительница Приюта Бела, – женщина прижалась к Зубрану.

– Но что она там делает? – спросил Зубран. – Если бы это была ты, мне все было бы ясно. Но зачем там она?

– Жрица живет в Приюте Бела на самой вершине храма, – заговорил ассириец. – Сюда она приходит, чтобы помолиться у алтаря. Потом она уходит.

– Если верить твоим словам, .– заметил Зубран, – то для такой красавицы, как она, не подходит жизнь затворницы. Почему же она довольствуется этим, если так прекрасна?

– Она принадлежит богу, – ответил ассириец, – она хранит его дом. Если бог придет, он может быть голоден. Должна быть готова еда, и кто-то должен ее подавать. Или его может охватить страсть...

– И поэтому там должна быть женщина, – дерзко улыбаясь, собеседница смотрела на Зубрана.

– В моей стране тоже есть такой обычай, – перс обнял ее крепче, – но жрицы редко ждут бога в одиночестве. Жрецы этого не допускают. Ха-ха!

О Боже! Неужели Зубран никогда не подойдет сюда? Так, чтобы Кентон смог позвать его? А если его окликнуть, то и остальные услышат... И тогда...

– А кто-нибудь из этих жриц, из тех, что ждут... – голос Зубрана звучал мягко и вкрадчиво. – Кто-нибудь из них когда-нибудь... встречался... с богом?

Раздался голос юноши:

– Говорят, что с ней разговаривают голуби – голуби Иштар! Говорят, она прекрасней, чем сама Иштар!

– Глупец! – прошептал ассириец. – Молчи, глупец! Ты навлечешь на нас беду! Ни одна женщина не может быть прекраснее Иштар!

– Ни одна женщина не может быть прекраснее Иштар, – вздохнул юноша. – Значит, она – Иштар!

– Он сумасшедший, – сказал фригиец.

Но перс свободной рукой подтащил юношу к себе.

– Эти жрицы когда-нибудь встречались с богом? – спросил он.

– Подожди, – тихо произнесла женщина. – Я спрошу Народаха, лучника. Он иногда приходит ко мне. Он скажет. Он видел множество жриц. – Крепко обхватив обнимавшую ее руку перса, женщина склонилась вперед. – Народах! Подойди сюда!

Лучник обернулся и, прошептав что-то своим товарищам, ускользнул. Стрелки сомкнулись, закрыв то место, где он стоял.

– Народах, – обратилась к нему женщина, – скажи, жрицы когда-нибудь встречались с Белом?

Лучник не знал, что ответить, в его взгляде сквозило беспокойство.

– Я не знаю, – произнес он наконец, – много чего рассказывают. Но может, это только сказки? Когда я впервые появился в храме, здесь была одна жрица. Она была свежа как молодая луна и многих зажгла страстью.

– Эй, лучник, – громко прервал его перс. – Но встречалась ли она с богом?

– Я не знаю, – ответил Народах. – Говорят, ее иссушило пламя бога. Жена возничего, который служит у жреца Ниниба, рассказывала мне, что когда жрицу нашли, лицо ее было очень старым. Она походила на финиковое дерево, которое засохло, не успев принести плоды.

– Будь я жрицей, и такой прекрасной, я бы не стала ждать бога! – женщина пристально взглянула на Зубрана. – Я бы нашла мужчину. Да, у меня было бы много мужчин!

– Потом была еще одна, – продолжал лучник. – Она говорила, что бог приходил к ней. Но она была сумасшедшей и приняла за бога одного из жрецов Нергала.

– Эй, слышите, мне нужны мужчины! – шептала женщина.

– Потом была еще одна, – говорил в раздумье лучник, – Она выбросилась из окна. Другая исчезла. Еще одна...

– Похоже, всем этим жрицам не очень везло, – прервал его перс.

– Мне нужны мужчины! – исступленно повторяла женщина.

Опять раздался удар грома, на этот раз ближе. В мрачном, темнеющем небе медленно сгущались тучи.

– Будет сильная гроза, – тихо сказал фригиец.

Девушка, чье пение не понравилось Нараде, опять ударила по струнам арфы; она запела, и голос ее звучал дерзко и вызывающе:

 
Утешает Нала всех,
Хоть берет на душу грех, —
Счастье дарит Нала...
 

Она оборвала пение. Откуда-то издалека послышался голос, раздались шаги. Воины подняли луки и копья, приветствуя идущих. За спинами воинов бесчисленные толпы людей упали на колени. Перс прижался к стене. В круглом, обрамленном камнем окне Кентон видел теперь только его голову.

– Зубран! – тихо позвал Кентон.

В полном изумлении перс посмотрел на стену, потом прижался к ней сильнее и закрыл лицо плащом.

– Волк, – прошептал он. – С тобой все в порядке? Ты где?

– За стеной, – ответил шепотом Кентон. – Говори тише.

– Ты ранен? Ты в плену? – спрашивал перс.

– Со мной все в порядке, – ответил Кентон. – А что с Гиги и Сигурдом?

– Они ищут тебя, – сказал перс. – Мы совсем было отчаялись...