Текст книги "Корабль Иштар. Семь ступеней к Сатане"

Автор книги: Абрахам Меррит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц) [доступный отрывок для чтения: 10 страниц]

Раздался свист, последовал безжалостный удар, и опять свист и удар. Кентон стойко терпел, ни на секунду не открывая для ударов спину северянина, думая о том, как он расплатится за все, когда пробьет его час...

Когда он завладеет кораблем!

– Стой! – затуманенным от боли взглядом Кентон увидел барабанщика, стоявшего на палубе. – Ты что, хочешь убить его, Закель? Клянусь Нергалом, если ты сделаешь это, я попрошу Кланета, чтобы он доставил мне радость, разрешив приковать тебя хс этому веслу!

– Греби, раб! – угрюмо проворчал Закель.

Теряя сознание, Кентон наклонился над веслом. Северянин схватил его руку и крепко сжал ее.

– Я Сигурд, сын Тригга, внук Ярла! Повелитель драконов! – он говорил тихо, но в голосе его слышался звон скрещивающихся клинков; глаза его были закрыты, казалось, он произносит молитву. – Мы теперь братья по крови, Кентон из людей Эйрнна. Братья – ты и я. Нас породнили красные руны, начертанные на твоей спине, когда ты укрыл меня от кнута. Я стану твоим щитом, как ты был моим. Мечи наши станут одним мечом. Твой друг будет моим другом, а твой враг – моим. И если понадобится тебе моя жизнь – возьми ее! Я, Сигурд, сын Тригга, клянусь именем Одина, Отца всего живого, и всеми сущими богами! И если я нарушу эту клятву, то пусть будут мучить меня ядовитые змеи Хелы до тех пор, пока не увянет Иггдрасиль, Древо жизни, и не наступит Рагнарек, Ночь Богов!

У Кентона дрогнуло сердце.

Северянин сильнее сжал его руку. Потом выпустил ее и опять склонился над веслом. Больше он ничего не сказал, но Кентон знал, что клятва дана.

Щелкнул кнут надсмотрщика, и раздался свисток. Четверо гребцов впереди, подняв весла, задвинули их в специальные углубления. Викинг сделал то же самое.

– Садись, – сказал он. – Сейчас нас вымоют и накормят.

Целый водопад обрушился на Кентона, потом еще. Соль разъедала раны, на глаза наворачивались слезы.

– Тише, – предостерег его Сигурд. – Боль скоро пройдет, а соль залечит раны.

Затем каскад воды обрушился и на викинга. Двое загорелых мужчин ходили между гребцами, их обнаженные спины были иссечены шрамами. В руках они несли ведра. Они облили водой двух гребцов, сидевших впереди Кентона. Вот они повернулись и двинулись назад по узкому проходу между скамьями. Казалось, они сошли с какого-то древнего ассирийского барельефа – у них были сильные тела, вытянутые лица с пухлыми губами и крючковатыми носами. Никакое движение мысли не отражалось в этих лицах. Глаза их зияли пустотой.

Принеся еще воды, они вылили ее на пол. Двое других рабов поставили на скамью между Кентоном и северянином грубую деревянную тарелку и чашку. На тарелке лежало около дюжины длинных палочек и множество лепешек, похоже было, что они сделаны из маниока; жители тропических стран пекут такие лепешки на солнце. В чашке была густая темнокрасная жидкость.

Кентон попробовал толстые палочки, по вкусу они почему-то напоминали мясо. Относительно лепешек он не ошибся – они действительно были сделаны из маниока. Острая, терпкая жидкость слегка забродила. Такая еда придавала сил. Северянин улыбнулся Кентону.

– Кнута нет, мы можем говорить, но не слишком громко, – сказал он. – Такое правило. И пока мы пьем и едим, брат, спроси у меня без страха, о чем хочешь.

– Из всех вещей прежде всего я хочу узнать две, – сказал Кентон. – Как ты попал на корабль, Сигурд? И как сюда попала эта еда?

– Еда попадает по-всякому, – ответил викинг. – Это заколдованный корабль, к тому же проклятый. Он нигде не может стоять долго, и нигде его не принимают с радостью. Нигде, даже в Эмактиле, где обитает множество чародеев. Там, где мы бросаем якорь, нам быстро приносят еду и питье, чтобы поскорее избавиться от нас и не разгневать демонов, которые там обитают. У них огромная сила – у этого бледного сына Хелана и женщины на светлой палубе. Иногда мне кажется, что она – дочь Локи, которого Один заковал в цепи за его грехи, а иногда – что она дочь Фреи, Матери богов. Но кем бы она ни была, она прекрасна, и у нее светлая душа. У меня нет к ней ненависти.

Он поднес чашку к губам.

– А что касается меня, – продолжал он, – это очень короткая история Я плавал в южных морях на одном из кораблей Рагнора Красное Копье. Сначала с нами было двенадцать огромных драконов. Мы шли к югу, совершая по пути множество набегов. Прошло немало дней, шестеро наших драконов покинули нас, и вот мы пришли в один египетский город. Это был очень большой город, в нем оказалось множество разных храмов, но ни одного храма наших богов.

Нам не понравилось, что среди такого множества ни один храм не принадлежал Одину, Отцу всего живого, и мы пришли в ярость, и вот однажды ночью, выпив слишком много египетского вина, шестеро из нас отправились в храм, чтобы захватить его и отдать Одину.

Мы вошли в храм. Он был весь темный, и там находилось много людей в черных мантиях, как здесь, на этом корабле. Когда мы сказали им, что собираемся сделать, они зажужжали, как пчелиный рой, и, как стая волков, набросились на нас. Мы убили многих и завоевали бы этот храм для Одина, но – протрубил рог!

– Подошло подкрепление, и вы не справились? – спросил Кентон.

– Вовсе нет, брат, – ответил Сигурд. – Это был волшебный рог. Усыпляющий. Сон наполнил нас, как паруса в бурю наполняет ветер. Руки и ноги не слушались, мы уже не чувствовали рукоятей наших окровавленных мечей и выронили их. И, сраженные сном, мы упали среди убитых.

Проснулись мы в храме. Мы думали, что это тот же храм, потому что было так же темно и вокруг было множество жрецов, одетых в черное. Нас заковали в цепи, били плетьми и сделали из нас рабов. Потом мы поняли, что находимся не в Египте, а в городе, который называется Эмактила, на острове Колдунов, он стоит в каком-то заколдованном море. Я и мои товарищи долго работали на черных жрецов, потом меня привели на этот корабль, когда он стоял на якоре в Эмактиле. И с тех пор я склоняюсь здесь над веслом, наблюдая их чародейства и борясь за свою жизнь.

– Усыпляющий рог! – в удивлении воскликнул Кентон. – Но я не понимаю, Сигурд!

– Ты поймешь, друг, – сказал Сигурд мрачно. – Довольно скоро поймешь. Закель хорошо владеет им, вот, слушай – начинается.

Откуда-то сзади раздался глубокий, мягкий, монотонный звук рожка. Низкие вибрирующие звуки, казалось, разливались по всему телу, лаская, как мягкие руки, усыпляя и одурманивая.

Звук порождал сонное состояние.

По глазам викинга было видно, что он пытается побороть дремоту. Но вот веки его медленно сомкнулись, руки ослабли, кулаки разжались, он качнулся, уронив голову на грудь. Тело его тяжело сползло вниз.

Звук не прерывался.

Как ни старался Кентон, он не мог побороть мягкую, обволакивающую дремоту. Тело его занемело. Бесчисленным множеством маленьких струек сон растекался по членам, по его жилам и нервам, опутывал мозг.

Все тяжелее становились веки.

Больше он не мог сопротивляться. Цепи зазвенели, и Кентон упал рядом с Сигурдом..

Какой-то глубокий внутренний голос, проникнув в бездны очарованного сна, потревожил сознание Кентона. Веки его дрогнули, и он стал медленно открывать глаза, но, повинуясь какому-то неясному чувству, замер. Сквозь приопущенные ресницы Кентон посмотрел вокруг. Его наручники соединяла с веслом длинная цепь. Во сне он передвинулся и лежал теперь у спинки скамьи, положив голову на вытянутую руку. Прямо перед ним находилась светлая палуба. Возле самого ее края стояла Шаран, смотревшая на Кентона. Нежно-голубая ткань, по которой руки давно умерших ассирийских девушек выткали золотые лотосы, скрывала ее грудь, обвивалась вокруг стройной талии и ниспадала к обутым в сандалии изящным ножкам. Шаран наклонилась вперед, пристально вглядываясь в Кентона; рядом с ней стояла черноволосая Саталу.

– Госпожа, – услышал Кентон голос Саталу, – он не может служить Нергалу, если люди Нергала заковали его в цепи.

– Нет, – задумчиво сказала Шаран, – нет, в этом я ошибалась. Если бы он служил Нергалу, он никогда бы не смог перейти границу. И Кланет тогда не стал бы так насмехаться надо мной...

– Он молод и очень красив, – вздохнула Саталу. – И он сильный, он дрался, как лев.

– Если крысу загнать в угол, она тоже будет драться, – ответила Шаран с презрением. – Как побитая собака, он позволил посадить себя на цепь. И он обманул меня! Он оказался вороной в павлиньих перьях! У него был меч, а он не сумел им воспользоваться! О, Саталу! – воскликнула Шаран, и рыдания послышались в ее голосе. – О, мне стыдно! Лжец, трус и раб – и все же он разбудил что-то в моем сердце, чего не касался еще ни один мужчина. О, мне стыдно, мне стыдно, Саталу!

– Не плачь, госпожа! – Саталу схватила дрожащие руки Шаран. – Может быть, ты ошибаешься. Откуда нам известно? А если он говорил правду? Мы не можем знать, что случилось в мире, который мы покинули так давно. К тому же он очень красив – и молод!

– Во всяком случае, – горько сказала Шаран, – он раб.

– Ш-ш, – предупредила ее Саталу, – Закель идет.

Повернувшись, они пошли к каюте, и Кентон не мог больше их видеть.

Пронзительно зазвучал свисток. Рабы зашевелились, Кентон вздохнул, поднялся, протер глаза и взялся за весло.

Он ликовал. Слова Шаран означали только одно – он нравился ей. Возможно, нить, соединявшая их, была совсем тоненькой, но все же она была. А если бы он не был рабом – когда он перестанет быть рабом, – что тогда? Это будет уже не тоненькая нить. Он рассмеялся, но тихо, чтобы не услышал Закель. Сигурд удивленно посмотрел на Кентона.

– Усыпляющий рог, должно быть, навеял тебе сладкие сны, – пробормотал он.

– Да, Сигурд, сладкие, – ответил Кентон. – Они расшатают наши цепи, и мы скоро их разорвем.

– Да пошлет Один побольше таких снов, – тихо сказал северянин.

9. Сделка с Шаран

Когда наступило время усыпляющего рога, Кентон заснул и без него. Острый взгляд надсмотрщика разгадал самоотверженный план Сигурда, и тот постоянно наблюдал за Кентоном, стегая его плетью, когда видел, что всю тяжесть работы берет на себя северянин. Руки у Кентона покрылись мозолями, все тело ныло, чувства притупились. Это продолжалось в течение пяти снов.

Наконец он смог преодолеть свою вялость и задал Сигурду вопрос, который давно уже не давал ему покоя. Половина всех гребцов находилась за линией, разделявшей черную и белую палубы, эту линию не могли перейти ни Кланет, ни Шаран, ни их слуги. Но Закель и другие жрецы ходили среди гребцов, как им заблагорассудится, из одного конца углубления в другой. И хотя Кланет, Гиги или пере никогда не спускались сюда, Кентон не сомневался, что и они смогли бы пройти по углублению на противоположную часть корабля. Почему же тогда жрецы не захватят розовую каюту? Почему Шаран со своими женщинами не спустится сюда и не окружит каюту Кланета? Почему не пускают они свои стрелы и копья в стаю черного жреца?

Викинг сказал, что корабль заколдован, и чары, тяготеющие над ним, на имеют себе равных. Раб, который умер, находился на корабле с самого начала его плавания, и он рассказал Сигурду, что эта таинственная невидимая преграда всегда, разделяла гребцов. Ни копье, ни стрела не могли преодолеть ее, если только они не были посланы богами.

Два лагеря были бессильны друг перед другом. Ни Шаран, ни Кланет не могли покинуть корабль, когда он заходил в гавани. Женщины Шаран и слуги черного жреца могли – но ненадолго. Они вскоре возвращались, потому что корабль притягивал их. Что бы случилось, если бы они не вернулись? Раб не знал, он сказал, что это невозможно, корабль все равно вернет их назад.

Сгибая и разгибая над веслом ноющую спину, Кентон размышлял обо всем этом. Да, божества, вынесшие кораблю такой приговор, были дотошливыми, они не упустили ни одной мелочи. Кентона это слегка позабавило.

Они придумали эту игру и, конечно же, сами определили ее правила. Интересно, сможет ли Шаран ходить по всему кораблю, когда он сам станет здесь хозяином?

За этими размышлениями Кентона застал рожок Закеля, и под его монотонное звучание Кентон погрузился в бездонное забытье сна.

Когда он проснулся, разум его был кристально чист, он чувствовал себя прекрасно, тело освободилось от боли и стало гибким и энергичным. Он принялся грести с легкостью.

– Сила вливается в тебя из моря, как я и предсказывал, – проворчал Сигурд.

Кентон рассеянно кивнул – он пытался найти путь к освобождению.

Что происходит на корабле, когда гребцы спят? Может ли представиться какая-нибудь возможность освободиться или освободить викинга, если он сумеет перебороть сон?

Если бы он мог!

Как защититься от звучания этого рожка, навевающего сон подобно древним сиренам, которые своими песнями околдовывали моряков, заблудившихся в их стране?

Сирены! Кентон внезапно вспомнил приключения хитроумного Одиссея. Историю о том, как тот страстно пожелал услышать песню сирен – и не погибнуть. Как он приплыл в их владения, наполнил уши гребцов мягким воском, как приказал привязать себя к мачте и потом, все проклиная, пытался разорвать свои узы, сгорая от желания броситься им в объятья, он услышал эти завораживающие звуки – и благополучно уплыл прочь.

Поднялся ветер – ровный, устойчивый, он наполнил паруса и повел корабль вперед по гребням волн. Раздалась команда поднять весла. Кентон откинулся на спинку скамьи. Сигурд молчал, лицо его было задумчиво, взгляд блуждал где-то далеко, он вспоминал далекие дни, когда его драконы рассекали волны Северного океана.

На коленях у Кентона лежали лохмотья. Опустив руки, он стал тихонько вытягивать нити, сплетая их и связывая в маленькие шелковые веревочки. Викинг не замечал его действий. Вот уже и готовы обе. Зажав одну в руке, Кентон поднял ладонь к лицу и, как бы потирая щеку, незаметно всунул веревочку в ухо. Подождав немного, он то же самое проделал и со второй. Вой ветра превратился в легкий шепот.

Осторожно, не торопясь, он вынул затычки. Скрутив их еще туже, Кентон снова заткнул уши. Теперь вместо воя ветра слышался лишь слабый далекий звук. Довольный, Кентон спрятал затычки за пояс.

Корабль летел вперед. Пришедшие через некоторое время рабы окатили гребцов водой, потом принесли им еду.

Еще не зазвучал усыпляющий рог, а Кентон уже опустился на скамью и положил голову на руку, зажав в ладонях шелковые затычки. Быстрым движением он сунул их в уши и расслабился. Монотонное гудение рожка превратилось в далекий, едва различимый звук. Но все равно слабость постепенно овладевала телом. Кентон сопротивлялся. Вот звук рожка замер, и Закель ушел. Слегка приоткрыв глаза, Кентон увидел, как надсмотрщик поднялся по ступенькам и направился в каюту Кланета.

Черная палуба была пуста. Не открывая глаз, Кентон перевернулся, обхватил спинку скамьи и положил голову на руку. Через опущенные ресницы он осматривал противоположную часть судна.

До его слуха донесся звонкий серебристый смех. К самому краю светлой палубы подошла Шаран в сопровождении темноволосой Саталу. Шаран села и распустила волосы, пламенеющее золотисто-рыжее облако окутало ее лицо и плечи, казалось, что она сидит под шелковистым благоухающим покрывалом. Саталу приподняла эту сверкающую массу и принялась ее расчесывать.

Сквозь эту восхитительную завесу Шаран смотрела на него. Невольно Кентон приподнял веки и встретился с ней взглядом. Она ахнула, приподнялась и, откинув волосы, стала пристально всматриваться в его лицо.

– Он не спит! – прошептала она.

– Шаран! – выдохнул Кентон.

В ее глазах он опять увидел стыд, лицо стало холодным. Подняв голову, она слегка усмехнулась.

– Саталу, – сказала она, – тебе не кажется, что зловоние здесь сильнее, чем обычно? – Она опять поморщилась. – Да, так и есть. Как на невольничьем рынке в Уруке, когда привозят новых рабов.

– Я... я не замечаю, госпожа, – неуверенно проговорила Саталу.

– Ну да, да, конечно, – голос Шаран был беспощаден, – смотри, вот он сидит, новый раб. Странно, он спит с открытыми глазами.

– И все же он не похож на раба, – опять неуверенно возразила служанка.

– Вот как? Что с твоей памятью, девочка? – вкрадчиво спросила Шаран. – Как мы отличаем раба?

Черноволосая девушка не ответила, она только ниже склонилась над локонами своей госпожи.

– По цепям и по следам от ударов кнута, – насмешливо произнесла Шаран, – вот как мы узнаем раба. А у этого есть и то и другое – к тому же великое множество.

Кентон молча сносил ее насмешки, он лежал не шевелясь; он даже не все слышал из сказанного ею, а только жадно смотрел на нее, любуясь ее красотой.

– Ах, я думала, он пришел ко мне с мудрыми словами, с обещаниями, он заронил надежду в моем сердце, – вздохнула Шаран. – И я открыла ему свою душу, ведь я надеялась, Саталу! Мою душу! А он отплатил мне ложью, пустыми обещаниями, к тому же он слаб – не смог справиться с моими девушками. И вот он сидит – лживый и слабый человек, которому я доверилась, его бессильные руки в кандалах, а на спине следы кнута. Раб!

– Госпожа, о, госпожа! – прошептала Саталу.

Но Кентон молчал, хотя насмешки Шаран задели его за живое. Неожиданно Шаран поднялась и запустила пальцы в сверкающие кудри.

– Саталу, – тихо произнесла она, – могу ли я своим присутствием разбудить раба? Может ли раб – если он молод и силен – разорвать ради меня свои цепи?

Она повернулась; сквозь тонкие одежды просвечивали изящные розовые изгибы ее груди и бедер, гибкие и совершенные; тряхнув волосами, она лукаво взглянула на Кентона, поправила локоны и выставила вперед крошечную розовую ножку.

Забыв обо всем, Кентон поднял голову, кровь горячо стучала у него в висках.

– Цепи разорвутся, Шаран! – воскликнул он. – Я разорву их, будь уверена! И тогда...

– И тогда, – отозвалась она, – и тогда мои девушки побьют тебя, как и раньше! – Она усмехнулась и ушла.

Кентон смотрел ей вслед, кровь в голове громко пульсировала. Он увидел, как Шаран, остановившись, что-то сказала Саталу. Девушка обернулась и подала ему знак, предупреждая о чем-то. Кентон закрыл глаза и положил голову на руку. Вскоре послышались шаги Закеля. Раздался свисток.

«Если она в самом деле думала то, что говорила, то зачем бы стала предупреждать его?» – думал Кентон.

Шаран взглянула на Кентона со своей палубы.

С тех пор как она стояла здесь, насмехаясь над ним, уже прошло какое-то время. Но сколько – если измерять его привычными для Кентона мерками – он не мог сказать. Сети безвременья опутали его.

Много раз он без сна лежал на скамье, поджидая появления Шаран. Но она не выходила из каюты, а если и выходила, то не показывалась ему на глаза.

Кентон не сказал викингу о том, что чары усыпляющего рога больше ему не страшны. Хотя он всей душой доверял Сигурду, но не был уверен в его ловкости. Он сомневался, что викинг сможет искусно притвориться спящим. А Кентон не мог рисковать.

И вот опять Шаран стояла у изумрудной мачты и смотрела на него. Рабы спали. На черной палубе никого не было. В этот раз Шаран была серьезна. Она заговорила сразу о главном.

– Кто бы ты ни был, – зашептала она, – ты можешь делать две вещи – перейти границу и бодрствовать, когда спят другие рабы. Ты сказал, что разорвешь цепи. Я верю, что и это правда, если только...

Она замолчала, Кентон прочел ее мысль.

– Если только я не солгал тебе, как я солгал тебе раньше, – сказал он спокойно. – Я не лгал тебе.

– Если ты разорвешь цепи, – сказала она, – ты убьешь Кланета?

Кентон сделал вид, что размышляет.

– Зачем мне убивать Кланета? – спросил он наконец.

– Зачем? – В голосе Шаран появились презрительные нотки. – Зачем? Разве не он заковал тебя в цепи? Бил тебя плетьми? Сделал рабом?

– А разве не Шаран встретила меня копьями? – спросил он. Не Шаран растравляла мне раны солью своих насмешек?

– Но ты обманул меня! – воскликнула Шаран.

Кентон опять притворился задумавшимся.

– Какова же будет награда этому лжецу, этому слабому рабу, если он убьет черного жреца для тебя? – спросил он напрямик.

– Награда? – повторила Шаран, не понимая.

– Чем ты отплатишь мне?

– Отплачу тебе? Да, я отплачу! – Презрение в ее голосе обожгло Кентона. – Я отплачу. Ты получишь свободу, я дам тебе мои драгоценности, возьми все...

– Свобода у меня будет, когда я убью Кланета, – ответил он. – А для чего мне твои драгоценности на этом проклятом корабле?

– Ты не понял, – сказала Шаран. – Когда ты убьешь черного жреца, я высажу тебя там, где ты захочешь. И тогда драгоценности пригодятся тебе.

Помолчав, она добавила:

– А разве они не имеют ценности там, откуда ты пришел и куда, пока на тебе не было цепей, ты всегда возвращался, если угрожала опасность?

Сладким ядом растекался ее голос, но Кентон только рассмеялся.

– Чего же ты еще хочешь? – спросила она. – Если этого недостаточно, то чего еще?

– Тебя! – ответил он.

– Меня! – Шаран не верила своим ушам. – Чтобы я отдавала себя кому-то как награду! Отдавала – тебе! Собака! – бушевала она. – Никогда!

До этого момента Кентон заранее рассчитал каждое свое слово, но сейчас, когда он заговорил, в его голосе звучал такой же искренний гнев, как и у Шаран.

– Нет! – воскликнул он. – Нет! Не ты отдашь! Клянусь Богом, Шаран, я сам возьму!

Он протянул к ней закованные в железо руки.

– Я завоюю этот корабль без твоей помощи – ты называла меня лжецом и рабом, а теперь швыряешь мне плату, как мяснику. Нет! Я завоюю корабль и сделаю это своими руками. И этими же руками я завоюю тебя!

– Ты мне угрожаешь! – Лицо Шаран озарилось гневом. – Ты!

Из-под одежды она выхватила узкий кинжал и швырнула ему. Словно ударившись о твердую невидимую стену, кинжал звякнул и отскочил, расколовшись, упал к ее ногам.

Шаран побледнела и отпрянула.

– Ты ненавидишь меня, – усмехнулся Кентон. – Пусть так и будет, Шаран. Ибо что такое ненависть, если не пламя, очищающее сосуд для вина любви?

Звук, с которым Шаран закрыла дверь, войдя в каюту, нельзя было назвать мягким. Хмуро усмехнувшись, Кентон склонился над веслом. Вскоре он спал так же крепко, как и похрапывающий рядом северянин.

10. Корабль плывет

Кентон проснулся от какого-то шума. На обеих палубах стояли люди. Размахивая руками, они показывали куда-то вдаль и громко говорили о чем-то. Над ними парила стая птиц. Впервые Кентон видел птиц в этом странном мире. Их крылья походили на крылья огромных бабочек. Их сверкающие перья, казалось, были покрыты ярко-красным и золотистым лаком. Их голоса звучали как звон маленьких колокольчиков.

– Земля! – воскликнул викинг. – Мы заходим в гавань. Наверное, чтобы запастись водой и пищей.

Дул свежий ветер, и гребцы не работали. Забыв о плети Закеля, Кентон встал на скамью и смотрел на берег во все глаза. Надсмотрщик этого не заметил, он сам был занят тем же.

Впереди поднимался высокий остров, залитый солнцем; разноцветные пятна, как маленькие радуги, вспыхивали тут и там. Если не считать этих ярких вкраплений, весь остров матово светился, как большой изогнутый топаз, лазурное море переливалось у берегов, как молочный опал, а на вершине острова ветви деревьев склонялись под густой листвой, напоминая огромные золотисто-янтарные плюмажи из страусовых перьев. Над островом радужными вспышками загорались яркие цветы.

Корабль подошел ближе. На носу, смеясь и весело переговариваясь, столпились девушки. Шаран стояла на галерее и задумчиво смотрела вперед.

Остров приближался. Разноцветный парус спустили, и корабль медленно подошел к берегу. Ное его уже почти коснулся земли, и только тогда повернули руль. Они плыли вдоль берега, а незнакомые деревья склоняли над палубой свои листья, похожие на те, что мороз рисует на оконном стекле. Листья были топазово-желтые и солнечно-янтарные; ветви деревьев мерцали, словно вырезанные из желтого хризолита. На них висели огромные огненно-красные цветы, по форме напоминающие лилии.

Медленно, очень медленно двигался корабль. Он вошел в небольшую протоку, ведущую к центру острова. Берега были покрыты яркими разноцветными пятнами, и Кентон увидел, что это цветочные поля, поднимавшиеся друг за другом в виде огромного амфитеатра. Разноцветными вспышками оказались всевозможные птицы размером от крошечных стрекоз до огромных грифов, таких, что живут высоко в Андах. Их сверкающие крылья, казалось, были покрыты ярким лаком.

От острова исходил тонкий аромат. В ярком многообразии цветов изумрудом вспыхивало оперение птиц.

Долина кончилась, и листва деревьев вновь медленно шелестела по палубе. Корабль вошел в устье протоки, вдали показался водопад, как будто жемчужный дождь падал в заросшее папоротником золотистое озеро. Раздался лязг цепи, всплеск упавшего якоря. Нос корабля повернулся, врезался в листву и коснулся берега.

Держа на головах огромные корзины, женщины Шаран перелезали через борта. Шаран смотрела на них со своей галереи, ее взгляд стал еще более задумчив. Женщины исчезли в усыпанной цветами чаще, все слабее и слабее доносились их голоса, и наконец их уже совсем не стало слышно. Подперев ладонями голову, Шаран жадными, широко раскрытыми глазами смотрела вокруг. Над ее золотистыми волосами, струящимися по обе стороны серебряного полумесяца, кружила птица, перья которой переливались изумрудным и голубым цветом, а голос звучал, как звон волшебных колокольчиков. В глазах Шаран Кентон увидел слезы. Поймав его взгляд, Шаран смахнула их, рассердилась. Повернувшись, она собралась уходить, но потом медленно опустилась и села под деревом, так что он не мог ее видеть

Девушки возвращались, неся корзины, наполненные фруктами, пурпурными и белыми плодами и пучками тех палочек, которые Кентон уже пробовал. Одна за другой они входили в каюту и возвращались с пустыми корзинами. Так повторялось несколько раз. Потом в руках у них вместо плетеных корзин появились меха и бурдюки, в которые они набирали воду из озера. И опять они приходили и уходили, неся вздувшиеся бурдюки на плечах.

Наконец девушки вышли с пустыми руками, скинули те немногие одежды, что были на них, и с веселыми криками бросились в озеро. Они плескались и плавали, напоминая речных нимф, и переливающийся жемчугом поток ласкал нежные изгибы их тел – цвета слоновой кости, нежно-розовых, светло-оливковых. Выйдя из воды, они стали плести венки и, бережно сжимая в руках благоухающие лилии, нехотя возвращались на корабль, укрываясь в розовой каюте.

Теперь через борта медленно перебирались люди Кланета. Они также приходили и уходили, принося с собой добычу и переливая воду в бочки.

Корабль вновь пришел в движение. Зазвенела цепь, подняли якорь, взлетели вверх весла, и судно отошло от берега. Взвился разноцветный парус. Корабль повернулся, встал по ветру и медленно поплыл, разрезая аметистовую гладь воды. Все чаще взлетали весла. Золотистый остров уменьшился, стал таять в дымке и наконец исчез из глаз.

Корабль шел вперед.

Вперед и вперед – каким курсом и в какой порт, Кентон не знал. День за днем шел корабль. Огромная чаша с серебристым туманом, краем которой был горизонт, сжималась или становилась шире по мере того, как сгущался или редел туман. Поднимались и стихали бури. В их завывании серебро тумана превращалось в огненную медь, в черный, темнее ночи, янтарь. Нередко пелену бурь пронизывали молнии, фантастические и прекрасные. Когда они вспыхивали, казалось, что распадаются на части какие-то гигантские призмы или разбиваются вдребезги радуги из драгоценных камней. Удары грома сопровождали эти бури. Звон колокольчиков, удары цимбал сменялись россыпью огненных самоцветов.

Постепенно, как и предсказывал Сигурд, сила моря вливалась в Кентона, закаляя его, превращая все его тело в совершенный инструмент, прочный и гибкий, как шпага.

Сигурд рассказывал ему предания викингов, неспетые саги, навсегда утраченные сказания Севера.

Дважды за Кентоном присылал черный жрец; расспрашивал его, угрожал, уговаривал – все тщетно. И каждый раз, почернев еще больше, жрец отсылал Кентона обратно к его цепям.

Столкновения богов больше не случалось. Как и Шаран во время сна рабов не выходила из каюты.

Когда все бодрствовали, Кентон не мог даже повернуть головы, чтобы не навлечь на себя удар кнута. Поэтому он часто позволял звукам рожка усыплять себя – зачем бодрствовать, если Шаран прячется?

Однажды, лежа без сна, Кентон услышал, как кто-то спускается по ступенькам. Он незаметно повернулся, так что лицо его было скрыто спинкой скамьи. Шаги затихли рядом.

– Зубран, – это был голос Гиги, – этот человек стал похож на молодого льва.

– Довольно сильный, – отозвался перс, – жаль, что силы его расходуются здесь, на то, чтобы вести этот корабль из одного тоскливого места в другое.

– Я согласен с тобой, – сказал Гиги. – Сейчас у него есть сила. И есть мужество. Вспомни, как он убил жрецов.

Вспомни! – В голосе Зубрана больше не было скуки. – Разве можно это забыть! Клянусь сердцем Рустама – как мог я забыть это? Кажется, впервые за сотни лет я увидел что-то похожее на настоящую жизнь. И этим я обязан ему.

– К тому же, – продолжал Гиги, – он предан тем, кого любит. Я рассказывал тебе, как он подставил свою спину, закрывая раба, что спит сейчас с ним рядом. Мне это очень понравилось, Зубран.

– Это великодушный поступок, – сказал перс. – Для совершенного вкуса, пожалуй, чуточку слишком красивый, но все же великолепный.

– Мужество, верность, сила, – вслух размышлял барабанщик, – и хитрость, – добавил он с веселой усмешкой. – Необычайная хитрость, Зубран, потому что он нашел способ оградить себя от звуков усыпляющего рога, и сейчас он только притворяется спящим.

Сердце у Кентона на мгновение замерло и сразу же бешено забилось. Откуда он узнал? И знал ли он наверняка? Или это только догадка? В отчаянии Кентон старался унять нервную дрожь, заставить тело расслабиться.

– Как! – воскликнул перс с недоверием. – Только притворяется? Гиги, ты бредишь!

– Нет, – тихо ответил Гиги. – Я наблюдал за ним, когда он не видел. Он не спит, Зубран.

Кентон вдруг почувствовал у себя на груди, прямо у бьющегося сердца, его лапу. Усмехнувшись, барабанщик убрал руку.

– К тому же, – сказал он с одобрением, – этот тип осторожен. Он немного доверяет мне, но не слишком. А тебя он совсем не знает и поэтому не доверяет тебе. Он лежит тихо и говорит себе: «Гиги не знает точно. Он не может быть полностью уверен до тех пор, пока я не открою глаза». Да, он осторожен. Но смотри, Зубран, он не сумел удержать кровь, и краска проступила у него на лице, и он не в силах замедлить удары сердца, чтобы оно билось спокойно, как у спящего.

Гиги опять усмехнулся, на этот раз с раздражением.

– Есть еще одно доказательство его осторожности – он не сказал своему другу, что рог не имеет над ним власти. Слышишь, как храпит длинноволосый? В таком сне нельзя усомниться. Это мне тоже нравится – он понимает, что если секрет знают двое, есть опасность, что его узнают все.