Текст книги "Великие пророки и мыслители. Нравственные учения от Моисея до наших дней"

Автор книги: Абдусалам Гусейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 48 страниц)

По ту сторону добра и зла

В учении Будды есть два ряда утверждений, которые очевидным образом противоречат друг другу. С одной стороны, буддийский идеал предполагает освобождение от всех желаний, от удовольствий в такой же мере, в какой и от страданий. «Нет уз для тех, у которых нет приятного или неприятного» (211). Отсюда вытекает, что для достижения нирваны необходимо прорваться по ту сторону добра и зла. Одно из высказываний Будды гласит: «Я называю брахманом [22]22
  Брахманом в Индии называли носителя самых высоких моральных качеств. Будда, заимствовав этот термин, связывает его со своим представлением о нирване, с состоянием просветленности.


[Закрыть]того, кто здесь избежал привязанности и к доброму и к злому, кто беспечален, бесстрастен и чист» (412). Блаженный потому является блаженным, что он «с благим и неблагим покончил» и ему «ни гнев, ни милость не свойственны» (ВМ, 164, 194). С другой стороны, Будда связывает достижение нирваны с нравственным образом действий, прежде всего с решительным, самым последовательным отказом от ненависти и насилия: «Ибо никогда в этом мире ненависть не прекращается ненавистью, но отсутствием ненависти прекращается она. Вот извечная дхамма» (5); «Ученики Гаутамы, наделенные великой бдительностью, всегда бодрствуют. И днем и ночью их ум радуется ненасилию» (300). Он прямо апеллирует к золотому правилу, являющемуся сердцевиной нравственности: «Все боятся смерти – поставьте себя на место другого. Нельзя ни убивать, ни понуждать к убийству» (129). Как же соотносятся между собой эти взаимоисключающие суждения о морали?

Понятия добра и зла связаны с промежуточным статусом человека в мире. Человек – существо несовершенное. Понятие зла выражает отрицательное отношение человека к своему несовершенству, а понятие добра – перспективу его преодоления: Если человека уподобить путнику, то добро и зло обозначают противоположные векторы пути, по которому он идет. Они разграничивают все явления человеческой жизни и окружающего мира на два класса в зависимости от того, помогают ли они человеку двигаться вперед, к заветной цели, или препятствуют этому. Что касается буддийского ненасилия, то оно предполагает существо, которое есть само совершенство. Это состояние человека, который уже дошел до цели. Ненасилие, означающее абсолютный запрет на насилие и ненависть, не проводит различия между живыми существами с точки зрения их нравственного качества, оно равно распространяется на добрых и злых. Для путника, достигшего цели, не существует тягот пройденного пути. Точно так же для блаженного не существует различий между добром и злом. Здесь речь идет о двух разных оптиках: оптике человека, который еще находится в пути и, раздирая в кровь руки, карабкается вверх, и оптике человека, который уже преодолел этот путь и спокойно стоит на вершине. Для первого существенно знать, где добро и где зло, за какой куст он может схватиться, а за какой нет, для второго это потеряло актуальность.

Хотя ненасилие выше борьбы между добром и злом, оно тем не менее имеет ту же природу, что и добро. Более того, оно и есть добро, не ограниченное необходимостью противостоять злу. Это как бы чистое добро, которое не опускается до противостояния злу, а просто отторгает его, подобно тому как океан выбрасывает на берег трупы. Можно сказать так: буддийское ненасилие выше противоположности добра и зла, но не самого добра. Обратимся снова к помощи аналогии. Для земного существования очень важное значение имеет смена дня и ночи. Но рассмотренное с точки зрения солнечного центра, это различие теряет какой бы то ни было смысл. Солнце одинаково светит и днем и ночью. Тем не менее все-таки день ближе к солнечному свету, чем ночь, его и называют светлым в отличие от темной ночи, Точно так же свет закона ненасилия одинаково освещает добрых и злых, хотя и светит светом добра. «Кто добрым делом искупает зло, тот освещает этот мир, как луна, освобожденная от облаков» (173).

Учение Будды начинает с того, что ставит под сомнение противоположность между наслаждением и страданием, исходя из убеждения, согласно которому все есть страдание. В своем итоговом нормативном выводе оно подвергает сомнению противоположность между добром и злом, чтобы обосновать правомерность одного лишь добра. Начало, где все сводится к одному лишь страданию, предполагает именно такой конец, где все сводится к одному лишь добру. Тем самым все учение оказывается стянутым обручем тех самых противоположностей, от которых оно стремилось освободиться. Страдание, оставаясь страданием, оказывается в нем также полюсом зла. Субстанцию четырех благородных истин в такой же мере можно обозначить понятием страдания, как и понятием зла: «Зло, происхождение зла и преодоление зла, и благородный восьмеричный путь, ведущий к прекращению зла» (191). Добро, оставаясь добром, в то же время выступает в учении Будды как полюс наслаждений. Не о том ли говорит следующее высказывание Будды: «Дар дхаммы [23]23
  Дхамма – слово, означающее добродетель, закон, учение, качество, вещь. Здесь имеется в виду учение Будды.


[Закрыть]превосходит всякий дар; сладость дхаммы превосходит всякую сладость; радость дхаммы превосходит всякую радость; уничтожение желаний побеждает любую печаль» (354). Тем самым страдание-зло противостоит добру-наслаждению.

Идеал Будды – больше, чем регулятивный принцип или абстрактный ориентир поведения. Он представляет собой вполне конкретную жизненную программу, которая посильна человеку и которая полностью реализована в жизненном опыте самого Будды. Будда – воплощенный нравственный идеал. Он выше людей и выше богов, он положил конец тому, что не имеет начала, – цепи рождений и смертей. Хотя, достигнув просветления, он физически еще оставался в мире в течение сорока четырех лет, чтобы вести проповедническую деятельность, тем не менее внутренне он уже находился вне мира; не свободный от телесной боли, он полностью освободился от боли душевной. Он достиг нирваны, которая находится за пределом и времени и пространства, ее единственное место и единственное время – это нравственность, отсутствие чего-либо дурного. С этой позиции абсолютной нравственной чистоты, совпадающей с вечностью, отношение к миру может быть только отрицательным. Поэтому требования этики Будды, по крайней мере, в своем первоначальном виде являются по преимуществу запретами, а в совокупности они представляют собой некую систематику нравственного отрешения от мира. Моральный кодекс сторонника Будды (буддиста-мирянина) состоит из пяти запретов: не причинять вреда живым существам; не брать то, что не дано; воздерживаться от дурного поведения, внушенного страстями; избегать лживых речей; не употреблять опьяняющих напитков. Монах плюс к сказанному должен еще воздерживаться от пения, танцев, музыки, украшений, роскоши, золота и серебра, принятия пищи в неурочное время.

Указанные десять запретов не исчерпывают моральный канон буддизма (число практикуемых буддисткой общинной правил поведения измеряется сотнями), но они составляют его основу. В особенности это относится к первым пяти, которые предназначены для всех (а не только для монахов) и составляют своего рода Пятисловие Будды. Они за исключением последнего пункта, касающегося опьяняющих напитков, совпадают с основополагающими моральными запретами европейской культуры, известными как нормы кодекса Моисея. Можно сделать вывод: эти четыре «не» – не убий, не лги, не кради, не прелюбодействуй – являются универсальными моральными истинами, по разному обосновываемыми и по разному манифестируемыми в великих культурах, но тем не менее составляющими в каждой из них тот фундаментальный нравственный базис без которого они никогда не стали бы великими.

Будду сложно идентифицировать. Будда и не человек, и не бог. Он выше. Он – Будда, просветленный. Это его собственное и нарицательное имя одновременно. Любой человек, став Буддой, становится таким же, как он. Он совпадает с вечностью, с бессмертием. Он стал Буддой постольку, поскольку искоренил в себе все человеческие и божественные привязанности, все индивидуально-особенное. Совершенствование по-буддийски можно истолковать как движение от индивидуально-личностной определенности к абсолютно безличному началу. Моральные запреты Будды направлены на отказ от человеческой самости, от всего, что выделяет человека как индивида, обособляет его от других людей и более широко – от всех живых существ. Выражением этого является универсализм этики Будды, выражающийся в одинаковом отношении ко всему живому. В учении Будды есть понятие тейа, переводимое на русский язык как дружелюбие, сострадание. Это такое состояние, которого достигает человек, преодолевший в себе вражду и чувственную привязанность к миру, и которое реализуется в одинаково благосклонном отношении ко всем живым существам.

Существует мнение, согласно которому этика Будды принципиально безличностна. Оно по меньшей мере односторонне. Действительно, восхождение к нирване означает погружение в абсолютно безличное, внутренне нерасчлененное состояние. В этом заключается спасение человека. Однако осуществляется оно исключительно в результате усилий самого человека, на основе его свободного индивидуального выбора. Все определяется мерой добродетельности намерений и поступков индивида, обнаруживаемых, правда, во всей совокупности предшествующих рождений. Будьте сами себе светильниками! – учил Будда. «Сам человек совершает зло, и сам оскверняет себя. Не совершает зла он тоже сам, и сам очищает себя. Чистота и скверна связаны с самим собой. Одному другого не очистить. В небе нет пути, нет отшельника вне нас» (165, 254). Поскольку нравственная судьба человека полностью подконтрольна ему самому и возможности его спасения не ограничены ничем, кроме его собственных грехов и ошибок, то по этому признаку этику Будды вполне можно квалифицировать как этику личности. Как полагает Будда, человек, чтобы утвердиться в качестве нравственной личности, должен победить самого себя как обособленного эмпирического индивида. В этом смысле его можно упрекнуть в том, что он предельно этизирует понятие личности.

Учение Будды нацелено на прекращение человеческих раздоров через внутреннее самосовершенствование личности. В его основе лежат нравственные цели. При этом нравственность интересует Будду прежде всего в ее практически действенном выражении, как путь спасения. Вопросы ее философско-доктринального обоснования не были предметом его специального интереса. Точно так же в учении Будды крайне слабо выражен религиозный элемент. Правда, ученики Будды были организованы в монашеские общины. Община (сангха) наряду с учителем и учением – одно из трех прибежищ буддиста. Однако сама община цементировалась во времена Будды общностью духовно-нравственных стремлений и соответствующего образа жизни; составленный им устав общины основывается на прецедентах. Буддизм в его первоначальном содержании не был отгорожен от мира ни философским, ни религиозным панцирем. Это предопределило его удивительную пластичность, способность к изменениям и ассимиляции. На почве разнообразных философских и исторических традиций буддизм стал быстро видоизменяться, он разделился на ряд течений, из которых наиболее значительными стали северный буддизм (махаяна, что переводится как «большая колесница») и южный буддизм (хинаяна, «малая колесница»). Одновременно происходило обожествление образа Будды, превращение буддизма в религиозное мировоззрение и практику. В таком виде он дошел до наших дней. Буддизм имеет сегодня сотни миллионов приверженцев и является очень заметным, значимым элементом в религиозно-культурном многообразии современного мира.

МОИСЕЙ: ДЕСЯТЬ ЗАПОВЕДЕЙ

Человеку свойственно сознательно желать и целенаправленно стремиться к собственному благу. В этом стремлении он наталкивается на такие же желания и стремления других индивидов. Между людьми на этой основе возникают практически бесконечные конфликты. Столкновения из-за желания лучше устроиться в мире очень похожи на естественную борьбу за существование. Поэтому кажется, что они могут получить разрешение по природным законам – на основе силы. Но это только видимость. По природным законам протекают и могут получать разрешение только природные процессы. А задача трансформации межчеловеческих отношений в бесконфликтное пространство имеет надприродный характер. Она требует принципиально иных – сугубо человеческих и человечных! – форм связи. Путь силы, насилия, так называемой борьбы за существования для этих целей не подходит. Он является тупиковым. Если бы даже какому-нибудь супериндивиду удалось безраздельно навязать свою волю всем остальным и беспрепятственно удовлетворять свои притязания на власть, богатство и другие материальные блага, то и в этом совершенно фантастическом случае он не обрел бы ни внутреннего покоя, ни внешнего мира. Наоборот, его существование стало бы физически более опасным, а психологически более дискомфортным. Он оказался бы перед новой задачей – как удержать безусловное господство, а ее нельзя решить без тотальной подозрительности и изначальной враждебности по отношению ко всем окружающим. Страх потерять то, что уже есть, действует на человека и его отношения с другими людьми не менее разрушающе, чем жажда обладать тем, чего еще нет. Кроме того, именно вместе с полнотой внешних благ обнажается их ничтожность, пробуждается запоздалое сознание того, что они не стоят потраченных на них усилий. Материальное благополучие не тождественно счастью. Оно не является также его определяющей основой.

Логично предположить, что в действительности существуют какие-то иные, более высокие основания человеческой деятельности помимо материальных выгод и иные, более действенные способы преодоления человеческих конфликтов помимо природных законов. Какие? Один из ответов на этот вопрос, решающим образом повлиявший на культурное развитие народов Европы и Передней Азии, дает Моисей – законодатель и учитель еврейского народа, его вождь в период исхода из Египта, основатель религии иудаизма.

Моисей сформулировал две взаимосвязанные истины, раскрывающие своеобразие человеческого бытия как бытия нравственного. Во-первых, над человеком есть бог, воле которого он должен безусловно повиноваться. Во-вторых, человеческий индивид не существует сам по себе, а является частицей более широкой исторической общности – народа. И связь с богом, и принадлежность к народу образуют поле справедливости, на котором только и могут взрасти семена человеческого согласия и благополучия.

Единственным источником сведений о жизни и учении Моисея является Пятикнижие, именуемое в иудейской традиции Торой (tora, что означает «учение») и составляющее основу Ветхого завета. Сюда входят первые пять книг Библии: Бытие, Исход, Левит, Числа, Второзаконие. Основные нравственные принципы Моисея составляют цельный кодекс из десяти заповедей, что и стало его обозначением: Десять заповедей (Десять речений, Десятисловие, Декалог). Десять заповедей в Библии повторяются дважды, в книгах «Исход» (20:1 —17) и «Второзаконие» (5:6—21), между ними есть несколько разночтений. Есть и третья версия Десяти заповедей, которая не совпадает с названными двумя буквально, хотя также является компактной в книге Левит (19:3—19). Десятисловие представляет собой вводную часть развернутой системы религиозных, юридических, повседневно-житейских норм, составляющих основное содержание Пятикнижия и имеющих важное значение для понимания этики Моисея. Есть основания предполагать, что текст Пятикнижия в том виде, в каком он дошел до нас, существует, по крайней мере, с VII века до н. э.

Жизнь и миссия Моисея

Основная жизненная миссия Моисея, в рамках которой разворачивается его религиозная и нравственно-законодательная деятельность, – вывести евреев из Египта. Они прибыли туда в свое время желанными гостями, спасаясь от голода и покровительствуемые их соплеменником Иосифом, который был первым сановником при фараоне. По истечении времени, растянувшегося на ряд поколений, их стали жестоко преследовать из-за того, что они становились многочисленнее и сильнее самих египтян. Опасаясь конкуренции со стороны сынов Израиля (потомков Иакова, которого звали также Израилем), египтяне поработили их, подвергали дурному обращению и изнуряли тяжелой работой. В довершение всего фараон приказал умерщвлять всех новорожденных еврейских мальчиков. Хотя беспрекословно осуществлять этот указ не удавалось, тем не менее он делал дальнейшее пребывание израильтян в Египте невыносимым.

В это-то время в доме Левиев (одном из двенадцати колен Израиля) родился сын. Мать спрятала его. Когда по прошествии трех месяцев прятать его стало тяжело, она положила мальчика в корзину, обмазанную смолой и глиной, и спрятала в камышах па берегу Нила. Младенца нашла дочь фараона, которая поняла, что это еврейский мальчик. Она решила усыновить его и наняла кормилицу, которой оказалась родная мать малыша. Мальчика дочь фараона назвала Моисеем (как поясняется в Библии, имя это происходит от слова «вытаскивать» и объясняется тем, что Моисей был вытащен из воды; по другой версии, этимология этого имени восходит к еврейскому слову mosa, означающему «дитя, ребенок, сын»). Родился Моисей во второй половине второго тысячелетия до нашей эры, вероятнее всего, на рубеже XIV–XIII веков до и. э.

Моисей вырос при дворе фараона, в атмосфере любви. Он получил египетское воспитание, надо думать, лучшее по тем временам. Когда Моисей вырос, он однажды увидел, как египетский надсмотрщик бьет выполняющего повинную работу еврея. Оскорбившись за своего собрата, он в гневе убил египтянина и спрятал его в песок. На следующий день он увидел, как дерутся между собой два еврея. Моисей решил урезонить того из них, кто был виноват. Ответом ему стало дерзкое замечание в том духе, почему Моисей берет на себя роль стража справедливости и не собирается ли он вновь совершить самосуд, как вчера над египтянином. Моисей испугался того, что о его деянии уже известно, и, боясь гнева фараона, убежал на северо-восток. Там он нашел хороший прием и приют в доме жреца Йитро (Иофора); перед тем он заступился за его дочерей, которых во время водопоя овец хотели обидеть пастухи. Иофор, у которого было семь дочерей, выдал одну из них, Циппару, за Моисея. У них появилось двое сыновей.

Евреи тем временем продолжали страдать в рабстве. Их стенания, как повествует библейская легенда, доходят до бога. Бог решил вывести их из Египта в благодатную страну, которую он обещал еще Аврааму. Для выполнения этой задачи бог призывает Моисея. Моисей пас овец своего тестя и однажды погнал их к горе Хорев (другое название – Синай). Там он увидел куст терновника, охваченный огнем, но не сгорающий (так называемая «неопалимая купина»). Привлеченный этим дивом, Моисей пошел к кусту и услышал обращенный к нему голос, который первоначально приказал ему снять сандалии, ибо место, где он стоит, – священная земля. Затем он представился как бог его предков и объявил о своем решении спасти свой народ от рук египтян и о том, что сделать это его именем должен Моисей: «Иди, и Я пошлю тебя к фараону, и выведи Мой народ, Сынов Израиля, из Египта» (Исх. 3:10) [24]24
  Здесь и далее Пятикнижие мы будем цитировать в переводе доктора исторических наук И. Ш. Шифмана по изданию: Шифман И. Ш. От Бытия до Откровения: Пятикнижие Моисеево. М., 1993.


[Закрыть]. Первой реакцией Моисея было недоумение, проистекающее из сознания того, что он не готов и недостоин такой миссии. Именно это сознание своего несовершенства более, чем что-либо другое, свидетельствует о высоких моральных качествах Моисея, его внутренней готовности к правильным отношениям с богом. На сомнения Моисея бог отвечает, что он будет с ним. На его вопрос, каким именем он должен назвать бога перед соплеменниками, последовал ответ: «Я семь Тот, Кто Я семь!» И Он сказал: «Так скажи Сынам Израиля: «Я-Есмь послал меня к вам». И сказал еще Бог Моисею: «Так скажи Сынам Израиля: Яхве, Бог ваших отцов, Бог Авраама, Бог Исаака и Бог Иакова, послал меня к вам; это имя Мое навечно, и это память обо Мне из поколения в поколение» (Исх, 3:14–15). Бог впервые появляется перед Моисеем под собственным и окончательным именем Яхве, что означает «сущий»; это, видимо, должно было подчеркнуть, что его участие в судьбе своего народа достигло высшего пункта. Вместе с тем Яхве – тот же бог, который покровительствовал предкам евреев и являлся перед ними под именем «Шаддай», что означает «Могучий». Израильтяне должны поверить Моисею. Что касается фараона, то, как обещает бог, он карами принудит его выполнить свою волю. Моисей продолжает сомневаться. «А если израильтяне не поверят, что мне являлся Яхве-Бог?» – спрашивает он. Бог научает Моисея трем чудесам, которые должны стать знамением того, что он избран богом. По приказу бога Моисей превращает спой посох в змея, воду – в кровь, его рука поражается проказой и вновь выздоравливает. Тогда Моисей находит новые аргументы для сомнения. Он обращает внимание на то, что он лишен красноречия и заикается. Бог отвечает, что он научит Моисея нужным речам, а до народа эти речи будет доносить его старший брат Аарон, обладавший ораторскими способностями. Человек, берущий на себя роль вождя и учителя народа, как бы признает себя достойным этой роли. Тем самым он оказывается в нравственно двусмысленном положении. Бог освобождает Моисея от такой двусмысленности тем, что берет на себя ответственность за его высокую миссию. Как свидетельство этого, он научает Моисея некоторым вещам, которые превышают человеческие возможности и должны для окружающих стать знамениями его выделенности, избранности.

Моисей с женой и детьми возвращается в Египет. В это время ему было уже 80 лет. По пути его встречает посланный богом Аарон. Они объявляют израильскому народу волю Яхве; народ принял их. Потом они пошли к фараону и передали тому просьбу израильтян отпустить их в пустыню на расстояние трех дней, чтобы принести жертвы своему богу. Фараон отклонил эту просьбу и, чтобы евреи не предавались праздным мыслям, велел усилить гнет (оставив ту же норму изготовления кирпичей, он приказал евреям самим собирать для себя солому, которая раньше им выдавалась). Чтобы добиться своего, Яхве подвергает египтян страшным наказаниям: отравляет воду Нила; наводняет лягушками всю страну; земной прах превращает в комаров; насылает песьих мух; устраивает тяжелый мор скоту; заражает людей и скот оспенной язвой; проливает дождь с сильным градом, убивающим все под открытым небом; приводит саранчу, пожирающую все подряд; устраивает непроглядную тьму; и, наконец, умерщвляет всех первенцев египтян, независимо от того, идет ли речь о людях или о скоте. Это так называемые десять казней египетских. Им подвергаются именно египтяне. Евреи чудесным образом остаются нетронутыми. Наказания сыплются на головы египтян постепенно. Их цель – принудить фараона отпустить евреев. Фараон дает слово, потом отказывается; предлагает евреям устроить свое празднество в честь бога здесь, в Египте; соглашается отпустить их, но без скота. Бог, однако, оставался непреклонен. Интересно отметить: упорное нежелание фараона принять предложение Моисея и Аарона предугадано богом и санкционировано им. «Я ожесточил его сердце» (Исх. 10:1), – говорит Яхве. Бог думает не только о том, чтобы осуществить свою волю, но и о том, чтобы она осуществлялась по человеческим канонам. Воля бога оказывается одновременно обоснованной логикой обстоятельств и законами человеческой психологии. С этой точки зрения вполне понятно долгое упорство фараона (он не желал лишаться дармовой рабочей силы и в то же время боялся того, что отпущенные на волю евреи соединятся с его врагами). Понятно также и то, что в конце концов, когда начался великий крик в Египте, ибо в каждом доме были мертвецы, он должен был сдаться. Путь к спасению был открыт. Готовясь к нему, евреи с санкции Яхве «обобрали египтян» (Исх. 12:36), выпросив каждый у кого мог одежды, серебряную и золотую утварь. Моисей тем временем нашел и взял с собой останки Иосифа, который в свое время завещал соплеменникам забрать с собой его кости. Так поднялся и пошел еврейский народ, впереди него шел Яхве, указывая путь днем облачным, а ночью огненным столбом.

Бог повел евреев по пустынной дороге, чтобы у них не появилось искушения вернуться. Тем временем фараон догадался, что евреи ушли не для одноразового свершения обряда, как говорили Моисей и Аарон, а навсегда, и снарядил погоню. Шестьсот отборных египетских колесниц по главе с самим фараоном настигли израильтян у берега Тростникового (Красного) моря. Гибель последних казалась неминуемой. Тогда Моисей по указанию Яхве своим знаменитым волшебным посохом разделяет воды, превращает море в сушу. «И пошли Сыны Израиля посреди моря посуху, и воды были для них стеной справа и слева» (Исх. 14:22). Когда наутро по тому же пути пустились египтяне, Моисей тем же способом вернул море на свое ложе и оно поглотило преследователей. Так был найден чудесный выход из безвыходного положения, подтверждающий всемогущество бога и необходимость веры в него. Это не единственный случай такого рода в тяжелом и длительном исходе евреев из Египта.

Через три месяца после ухода из Египта израильтяне достигли подножия священной горы в пустыне Синай. Моисей поднялся на гору, и там бог возвестил ему, что сыны Израиля, если они будут его слушать и соблюдать союз с ним, станут для него святым народом, более близким, чем остальные, и что через три дня он спустится на гору в облаке, чтобы израильтяне навеки поверили Моисею. Так и случилось. Гора Синай курилась и сотрясалась, и бог Яхве сошел на нее в огне под сильный трубный звук. Народу запрещается восходить на табуированную гору и предписано соблюдать ритуальное воздержание. Моисей вторично поднимается на гору, где бог к возвещенным им перед всем Израилем десяти основным заповедям добавляет множество предписаний юридического, нравственного и религиозно-ритуального характера. Моисей передал народу полученное им учение Яхве, все его слова и приговоры. «И отвечал народ одним голосом, и они сказали: «Все слова, которые говорил Яхве, исполним» (Исх. 24:3). Так был заключен договор между Яхве и израильским народом, скрепляемый тем, что были принесены тельцы в жертву воздаяния Яхве, а Моисей окропил народ жертвенной кровью. После этого Яхве снова воззвал к себе Моисея, чтобы передать ему каменные таблицы с записанными на них повелениями. Моисей снова взошел на гору и оставался там сорок дней и сорок ночей, которые были для него временем строгого поста и интенсивного общения с богом. Во время этих длительных наставлений Яхве предписывает во всех подробностях устройство храма в свою честь, его убранства, жертвенника для возношения, всей необходимой для этого утвари, одежды для Аарона-жреца и многое другое, что связано с богослужением. Все эти повеления также подлежат точному исполнению. Позже был построен Шатер закона (аналог храма), в котором происходили контакты Моисея с Яхве, а также Ковчег закона – хранилище плит с текстом договора между богом и Израилем. Оставшийся внизу народ пришел в волнение из-за долгого отсутствия Моисея. Израильтяне решили сделать себе других богов, чтобы вообще не остаться без них. Они собрали все золотые серьги, и Аарон переработал их в литого тельца, который заменил им Яхве. Они сказали, что этот золотой телец вывел их из Египта. Яхве возмутился такой мерзостью и сказал, что он уничтожит это необузданное племя и заново создаст великий народ из потомков Моисея. Моисей заступился за евреев, приводя два аргумента, которые, ничуть не смягчая самого преступления, ставили под сомнение справедливость столь суровой кары: если такая кара свершится, то египтяне могут сказать, что Яхве вывел израильтян из Египта во зло, чтобы истребить их в пустыне; кроме того, получится, что бог не сдержал собственного данного Аврааму, Исааку и Израилю обещания умножить их потомство и поселить их навечно в обетованной земле. Бог отказался от своих угроз. Моисей с двумя плитами, на которых божьим пальцем были выведены законы, спустился вниз. Он увидел разнузданную картину плясок вокруг тельца и был настолько разгневан, что швырнул в сторону плиты, которые от этого разбились, взял изображение тельца, сжег его, истолок в мельчайшие кусочки, посыпал ими воду и заставил всех испить ее.

Этот эпизод с разбитыми плитами (скрижалями) ни в коей мере не отражает отношение Моисея к дару бога. Моисей понимал его бесценность. В этом смысле скульптура Микеланджело «Моисей», изображающая Моисея в тот момент, когда он, словно опомнившись, удерживает рукой падающие скрижали, создает психологически достоверный образ. То, что скрижали на самом деле были разбиты, можно истолковать двояко: или Моисей освобождал руки, чтобы разбить сооруженного израильтянами золотого божка, или он швырнул оземь плиты, желая сказать израильтянам, что они недостойны их. В любом случае здесь демонстрируется отношение к согрешившему народу. Точно так же охвативший его гнев не был слепой страстью, а являлся вполне сознательным негодованием, соответствовавшим мере преступления.

Выразив свое резко негативное отношение к поступку израильтян, Моисей позвал к себе сторонников Яхве. На зов откликнулись представители его колена, сыны Леви. Моисей приказал им мечом привести народ к покорности, что и было сделано; они истребили за день около трех тысяч человек. На следующее утро Моисей объявил израильтянам, что они «согрешили великим грехом» (Исх. 32:30), Но он попробует очистить их грех перед богом. Яхве после раздумий подтверждает свою волю поселить навечно израильтян на земле их отцов, прогнав обитающие там племена кенаанеев, амореев, хеттов и других, предостерегает свой народ от соблазна терпимого отношения к этим племенам, их богам и святыням. «Не заключай союза с жителями Страны» (Исх. 34:15), – говорит он. Яхве предостерегает израильтян также от их собственной необузданности. Моисей по его указанию заготовил две новые каменные плиты, подобные прежним. «И сказал Яхве Моисею: «Напиши для себя эти речения, ибо согласно этим речениям Я заключаю с тобой договор и с Израилем». И он был там с Яхве сорок дней и сорок ночей, хлеба не ел и воды не пил, и написал на плитах речения союза, десять речений. И было, когда сходил Моисей с горы Синай, и две плиты закона были в руках Моисея, когда он сходил с Горы. И Моисей не знал, что еще испускало лучи его лицо, ибо Он говорил с ним» (Исх. 34:27–29).

Моисей по указанию Яхве посылает небольшую группу – по одному человеку от каждого племени в предуготовленную им страну Кенаан (Ханаан), чтобы они могли разведать, какова она – обильна или нет и что за народ – слабый или сильный там живет. Сорок дней они осматривали и вернулись, пораженные ее благоустройством и плодородием, в доказательство чего они принесли черенок с кистью винограда и другие фрукты. Вместе с тем они нашли, что живет там народ очень сильный, рослый, которого евреям не одолеть. Только двое из побывавших в Кенаане – Иисус сын Нуна (Навина) и Калев сын Иефунны не разделяли общего капитулянтского настроения, Израильтян охватила паника, они стали сомневаться во всей затее исхода из Египта и думать о том, чтобы вернуться назад. Яхве вновь разгневался на своевольный народ, который никак не может уверовать в него, несмотря на все знамения. Он уже собирался поразить его моровой язвой и вернуться к своему замыслу основать вместо рода Израилева новый Моисеев род. Моисей опять заступается за неразумных соплеменников. Яхве проявляет милосердие и справедливость одновременно: он прощает евреев по просьбе Моисея, но обрекает их на блуждания по пустыне в течение сорока лет – по году на день пребывания представителей племен в стране Кенаанской. И он говорит, что никто из тех, кого Моисей посылал осмотреть страну, кроме Иисуса и Калева, не достигнут этой страны, точно так же умрут в пустыне все, кому двадцать лет и старше. В течение этих долгих странствий по пустыне Моисей предводительствует свой народ, наставляя и защищая его, подавляя его гнев и ропот, творя справедливость, укрепляя в нем сознание богоизбранности, приучая его к нравственной, юридической и ритуальной дисциплине. Однако самому Моисею не суждено ступить на обетованную землю. Это наказание ему за грехи израильтян и за собственное колебание, проявленное однажды перед лицом роптавшего из-за жажды народа. Справедливо наказывая Моисея, бог сохраняет к нему особое расположение. Он дает возможность Моисею бросить предсмертный взгляд на обетованную землю с горы, расположенной напротив Иерихона. Там Моисей и умер. Могила его неизвестна. «А Моисею было сто двадцать лет, когда он умер; не ослабел его глаз и не исчезла его сила… И не появлялся еще пророк в Израиле, подобный Моисею, которого знал Яхве лицом к лицу» (Втор. 34:7, 10).