Текст книги "Великие пророки и мыслители. Нравственные учения от Моисея до наших дней"

Автор книги: Абдусалам Гусейнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 48 страниц)

Место этики в учении Конфуция

Самое важное открытие Конфуция – это открытие человека как особой реальности. Если формы бытия выстроить в иерархическую лестницу, считая землю низом, а небо верхом, то человек занимает срединное положение. С одной стороны, человек скован своими страстями, безнадежно самолюбив. «Я не встретил человека, который, заметив свои ошибки, смог бы сам осудить себя» (5, 27), – говорит Конфуций. С другой стороны, он стремится к дао – воле неба, правильному пути, высшей гармонии, вечной правде, средоточию истины и справедливости, тому центру, который все стягивает к себе; «если утром познаешь Дао-Путь, то вечером можешь умирать» (4, 8). Человек находится на пересечении двух детерминаций – природной и этической.

Из срединного положения человека в мире Конфуций делает вывод: нельзя ответить на вопрос, что такое человек, не отвечая на вопрос, каким он должен быть, Познание человека совпадает с его нравственным самоопределением. Можно предположить, что, согласно Конфуцию, не существует заранее заданной устойчивой природы человека, а есть различные возможности его самоосуществления. Отсюда становится понятным загадочное высказывание Цзы-гуна, одного из самых талантливых учеников Конфуция, о том, что суждения Учителя о культуре услышать можно, а суждения о природе человека и воле неба – нет (5, 12). Вне суждений о культуре, о способе действования в жизни суждения о природе человека лишены предмета и смысла. Возможность созидать самого себя является тем специфическим признаком, который делает человека человеком, – не наличие разума или какой-либо иной признак, а именно эта способность различать добро и зло.

Конфуцию исследователи часто отказывают в философской глубине. Он действительно избегал предельных вопросов, которые принято называть метафизическими. Однако он избегал их для того, чтобы не быть определенным там, где такая определенность изначально исключается, и не уходить в рассуждения, которые не могут быть испытаны опытом собственной жизни. Он не отбрасывал и не игнорировал вечные вопросы философии, он сковывал их потребностями моральнополитического совершенствования человека и государства.

Этика в учении Конфуция предшествует и служит основой гносеологии и антропологии, если вообще правомерно применять к нему эти категории европейской философии. Из такой по преимуществу этической версии человека вытекает особое отношение к знанию. Знание воспринимается Конфуцием в его нравственно обязывающем содержании; оно говорит нам, что делать и чего избегать. Только этим оно и ценно. Столь популярная в европейской философии идея самодостаточности знания, его нравственно очищающего воздействия на человека чужда Конфуцию. В его учении нет и следа того, что можно было бы назвать идеалом созерцательного блаженства. «Фань Чи спросил о знании. Учитель ответил: «Это означает знать людей». Фань Чи не понял. Тогда Учитель пояснил: «Когда возвышают прямых и ставят их над кривыми, то тогда и кривые выпрямляются» (12, 22).

Этически ориентированный прагматизм настолько довлел в мировоззрении Конфуция, что достоинство поведения, отсутствие порочных мыслей является для него показателем учености. Он не признавал абстрактную, нравственно нейтральную, безличную истину. Для него истина совпадает с человеческой правдой. Истина есть то, за что можно умереть. Его подход к познанию является ответственным: ценность познания измеряется этическим возвышением жизни. В «Лунь юе» мы находим такое замечательное высказывание, согласно которому Цзы-лу, не сумев осуществить услышанное, опасался, что услышит что-то ценное (5, 13). Беспокойство Цзы-лу, преданного ученика Конфуция, могло, по-видимому, быть вызвано тем, что речь шла о важной и бесспорной установке конфуцианского мировосприятия. Конфуций учил: «В древности словами не бросались, боясь, что не смогут претворить их» (4, 22). В самом деле, для чего стремиться к новым знаниям, новым истинам, когда сколь бы ценными или красивыми они ни были, не осуществлены старые?! И разве самоцельная и зряшная погоня за знаниями не может быть выражением или стать источником нравственного порока, который в наши дни получил название расхождения слова и дела и про который Конфуций хорошо сказал: «Сладкие речи пагубны для добродетели» (15, 27)?!

Двойственность изначальной детерминации человека предопределяет возможность двух различных проектов его жизнедеятельности: высокого (благородного) и низкого. Это определяется тем, какая из двух детерминаций – небесная или земная – получает преобладание. «Учитель сказал: «Благородный муж стремится вверх, маленький человек стремится вниз» (14, 23). Речь идет о векторе личностного развития, а не об одноразовом выборе. В мировоззрении Конфуция небесное и земное не противопоставляется по критерию добра и зла. Конфуций далек от идеи, будто нравственное совершенство достижимо за счет аскетического умерщвления страстей. Даосский отшельник – не его идеал. Более того, по его мнению, только в рамках правильного морального выбора можно полно удовлетворить естественные устремления человека. Природная детерминация в случае человека опосредована этическим выбором. Конфуций говорит: «Богатство и знатность – вот к чему стремятся все люди. Если не установить им Дао-Путь, то они этого не достигнут» (4, 5). Точно так же без дао нельзя избавиться от столь ненавистных людям бедности и презренности. Дао, правильные принципы, следовательно, нужны не для того, чтобы вырваться из «земных оков», а для того, чтобы благоустроить земную жизнь, добиться богатства и знатности, избежать бедности и презрения. Конфуцианское решение проблемы правильного выбора можно было бы образно выразить так: если не взирать на небо, нельзя обустроить землю; но если не обустраивать землю, нельзя увидеть небо.

Жэнь: человеколюбие

От чего зависит и в чем конкретно выражается выбор человеком того или иного пути развития? Ответ на этот двуединый вопрос дает концепция «жэнь». Термин «жэнь» встречается в «Лунь юе» 109 раз, является там ключевым. Его интерпретация – самостоятельная и сложная задача; русскими китаистами он переводится как «человеческое начало», «милосердие», «человеколюбие», «гуманность», «благорасположенность», «совесть», «добродетель». Что касается содержания, которое вкладывает Конфуций в понятие «жэнь», то оно многозначно, включает все положительные нравственные качества и нормы достойного поведения. «Жэнь» как явление крайне трудно идентифицировать. На вопросы, можно ли назвать обладающими «жэнь» тех или иных реальных лиц, в том числе лучших своих учеников, считавшихся достойными людьми, Конфуций отвечает, что он не знает; жэнь трудно практиковать и о нем трудно говорить. «Жэнь» – понятие и описательное и аксиологическое одновременно; оно обозначает и существенную характеристику человека, и программу его деятельности. Это – человеческое начало в человеке, которое одновременно является его долгом. У Конфуция есть высказывание, которое на первый взгляд нарушает элементарные каноны мышления: «Только человеколюбивый способен любить людей и способен возненавидеть людей» (4, 3). В первой части оно кажется тавтологией, во второй противоречием определения. Логические ошибки, однако, снимаются, если иметь в виду многозначность «жэнь». И его особый статус в структуре сознательной человеческой деятельности. Как у одной и той же матери могут родиться разные дети, требующие разного, хотя и всегда родительски-ответственного к себе отношения, так и «жэнь» может стать санкцией различных действий. Если исходить из того, что «жэнь» представляет собой и человеческое начало в человеке и этическую стратегию поведения, то приведенное выше суждение Конфуция, можно было бы прочесть следующим образом: жень как человеческое начало в человеке есть то самое начало, в силу которого он может любить и ненавидеть людей. Точным представляется толкование термина «жэнь», которое дает современный китайский исследователь профессор Чжоу Гучэн: «Человек должен быть человеком».

Наиболее адекватным русским термином для обозначения «жэнь», по-видимому, следует признать «человеколюбие», «гуманность». Конфуция много раз спрашивали о том, что такое «жэнь»; среди многих ответов есть и такое лаконичное утверждение: «Это означает любить людей» (12, 22). Любовь к людям (ай жэнь) во времена Конфуция понималась иначе, чем сегодня. «…Если айи имеет в древних текстах значение «любовь», то только такое, которое оно имеет во фразе «цветы любят воду» [8]8
  Карапетьянц А. М. Первоначальный смысл основных конфуцианских категорий // Конфуцианство в Китае. Проблемы теории и практики. М., 1982. С. 15.


[Закрыть], – пишет современный исследователь конфуцианства. Было бы неверно этизировать мысль Конфуция и приписывать ему идею самоценности личности. Речь скорее шла о том, что люди испытывают нужду, потребность друг в друге, и эта взаимная связанность является самой важной характеристикой их бытия.

Содержание «жэнь» (гуманизма, человеколюбия) как основополагающего принципа учения Конфуция включает два положения.

Первое: качественная определенность бытия индивидов, выбор того или иного вектора личностного развития зависит от отношений, которые устанавливаются между ними, и выражается в этих отношениях. Графически «жэнь» состоит из двух знаков, обозначающих соответственно в левой части человека, и в правой части цифру «два», то есть два человека; «уже – как замечает Л. С. Переломов, – в самом начертании иероглифа 1= заложена идея общения, связи» [9]9
  Л.С. Переломов. Конфуций. Лунь юй. М.,1998. С.161.


[Закрыть]Собственное бытие человека, или человеческое начало в человеке, совпадает с отношениями между людьми. Не в природных потребностях тела и не в справедливости небесного пути следует искать тайну человека, а в его общественном статусе. В «Лунь юе» описывается эпизод, когда один из учеников Конфуция во время их скитаний спросил у отшельников о броде. Те ответили в том духе, что тщетно искать брод, когда «вся Поднебесная бушует и вышла из берегов», и, вместо того чтобы держаться за Конфуция, который хочет уйти от определенных людей, «не лучше ли последовать за теми, кто избегает этот мир?». Ученик передал Конфуцию ответ отшельников. Тот сказал: «Человек не может жить с птицами и животными! Если я не буду с людьми Поднебесной, то с кем же я буду? Если бы в Поднебесной царил Дао-Путь, то я не добивался бы вместе с вами перемен!»» (XVIII, 6). У человека – свой удел, даже если он тяжкий; ему предназначено сбиваться в стаю с такими же, как он, жить в людской суете. И задача не в том, чтобы ставить несбыточные цели ухода от общества, сколь бы высокими они ни были, а в том, чтобы подумать над обустройством человеческой «стаи», социума, внести в сам этот социум гармоническое начало. «Не печалься, что люди не знают тебя, а печалься, что сам не знаешь людей» (1, 16), – учит Конфуций. Человеческое предназначение человека состоит в том, чтобы правильно отнестись к людям.

Отсюда – второе положение: правильное отношение к людям состоит во взаимности, суть которой лучше всего передается правилом, которое в рамках европейской культурной традиции получило название золотого правила нравственности. «Цзы-гун спросил: «Существует ли одно такое слово, которым можно руководствоваться всю жизнь?» Учитель ответил: «Это слово – снисхождение [10]10
  Термин «шу» (снисхождение) может быть переведен также как «великодушие», «сострадание», «забота о людях». Известный специалист В. А. Кривцов переводит его как «взаимность», что возможно даже точней передает этическую суть этого понятия, раскрываемую Конфуцием в данном высказывании. Шу – важная категория конфуцианской этики. Один из самых одаренных учеников Конфуция Цзен-цзы говорит: «Путь Учителя включает лишь два понятия – чжун – верность и шу – снисхождение» (IV, 15). Исследователи Конфуция видят в понятии шу выражение жень (человеколюбия), связывают его также с И (справедливостью). Л.С. Переломов пишет: «Связка из чжун, шу, жень и И составляла то самое «Единое», которое пронизывало все учение Конфуция». (Указ. соч., комментарий к IV, 15.)


[Закрыть]. Не делай другим того, чего не пожелаешь себе» (15, 23). Это недвусмысленное высказывание Конфуция не является единственным, в котором золотое правило нравственности рассматривается в качестве критерия правильного выбора жизненной линии поведения.

Учение Конфуция целостно. Оно не расчленено на отдельные автономные или даже относительно самостоятельные части (этику, метафизику и т. д.). Если пользоваться европейским образом научности гуманитарной теории, которая строится по методу восхождения от абстрактного к конкретному, то здесь нет стадии абстрактного знания, когда та или иная сторона целостного объекта абстрагируется от него и изучается так, как если бы она сама была самостоятельным объектом. При желании непременно наложить эту познавательную схему на учение Конфуция следовало бы перевернуть ее логику и говорить о движении от конкретного к абстрактному, где роль абстрактной стадии играют практически-воспитательные усилия. Конфуций с самого начала имеет дело с истиной в ее конкретной и неисчерпаемой многосторонности. Категории Конфуция – не отдельные узлы, которые потом должны сложиться в нечто единое, они с самого начала выступают в составе целого как некая отражающаяся друг в друге система зеркал. Одну категорию нельзя понять без ее соотнесенности со всеми другими. Это относится и к категории «жэнь».

Для понимания человеколюбия как конфуцианской категории существенно то, что оно в своем материальном содержании совпадает с ритуалом. Человеколюбие представляет собой общий принцип отношений между людьми, ритуал – его конкретное воплощение. Человеколюбие – душа социума, ритуал – его плоть. «Янь Юань спросил о человеколюбии. Учитель ответил: «Преодолеть себя и вернуться [в словах и поступках] к Правилам – в этом заключается человеколюбие» (12, 1).

Ли: ритуал

Термин «ритуал» (китайский «ли») встречается в «Лунь юе» 74 или 75 раз; вопрос перевода «ли» есть также вопрос его толкования, исследователи наряду с термином «ритуал» используют также: «правила», «церемонии», «этикет», «обряд». В самом общем плане под ритуалом можно понимать конкретные образцы общественно достойного поведения, включая как внутренние моральные качества, так и внешние фиксированные схемы поведения. «…Это своего рода социальная смазка, которая способствует существованию и стабилизации общества как единого, цельного организма, сохраняя таким образом связь времен» [11]11
  Васильев Л. С. Этика и ритуал в трактате «Ли цзи» // Этика и ритуал в традиционном Китае. М., 1988. С. 178


[Закрыть].

Ритуал можно также назвать разъединяюще-соединяющим пространством между индивидами – таким пространством, которое соединяет людей и одновременно держит их на расстоянии, необходимом для того, чтобы блокировать опасные для сотрудничества конфликты между ними, которое позволяет им действовать вместе, продуктивно общаться, оставаясь разными по природному и социальному статусу, Через ритуал выражается общественная соразмерность индивидов. Человеколюбие как общая нормативная программа выражается требованием взаимности. Однако люди, между которыми эта взаимность должна утверждаться, являются разными. Ритуал представляет способ решения этой головоломки: как реализовать равенство в отношениях между неравными людьми? Гуманная основа ритуала реализуется в том, что он обеспечивает согласие в обществе, преодолевает конфликты, смуту. «При осуществлении Правил ценным является достижение единства через разномыслие» [12]12
  Понятие «хэ», переведенное Л.С. Переломовым как «единство через разномыслие», чаще всего в переводах на русский и другие европейские языки обозначается термином «гармония».


[Закрыть](1, 11).

Через ритуал один человек принимает другого и демонстрирует ему свое человеческое отношение, именно поэтому ритуал не сводится к внешнему церемониалу, хотя, разумеется, и не может существовать без него. Он значим как практически воплощенное уважение к конкретному человеку, радость со-бытия с ним. «Цзы-ся спросил о сыновней почтительности. Учитель ответил: «Трудно все время выражать радость. Разве можно считать сыновней почтительностью, когда младшие берут на себя заботу о делах, а старшие имеют только вино и пищу?» (III, 8). Как ни важны прагматическая (содержание родителей) и эстетически-обрядовая (внешние знаки уважения) стороны ритуала, они все-таки не гарантируют гармонию человеческих взаимоотношений. Ритуал есть нечто большее. С ним связано сознание достоинства человеческого существования. Без нравственного человеческого наполнения он не соответствует своему общественному предназначению.

Этика ритуала есть этика конкретных человеческих взаимоотношений. Она исходит из убеждения, что человеческое согласие важнее абстрактных истин. Думать иначе – значит открыть дорогу нескончаемым конфликтам. Конфуций говорит: «Когда Дао-Пути расходятся, не составляют общих планов» (в переводе Кривцова: (XV,40). «Люди с разными принципами не могут найти общего языка»). Поэтому не может быть более высокого принципа, чем человечность, реализованная во всем многообразии эмпирических взаимоотношений людей, В «Лунь юе» есть такой замечательный эпизод: «Цзы-гун хотел отменить обряд жертвоприношения барана при объявлении первого дня месяца. Учитель сказал: «Цзы! Ты любишь этого барана, а я люблю этот ритуал» (III, 17). Ритуал, обеспечивающий согласное существование людей, символизирующий их взаимную человеческую связанность, сам есть нравственная мера поведения; разумеется, ритуал подвижен, изменчив, но на своей основе и по своим законам, он неуязвим для внешне абстрактной критики, даже если речь идет о такой высокой истине, как жалость к животным.

Содержательными основаниями, своего рода организующими центрами ритуала в конфуцианском понимании являются сыновняя почтительность (сяо) и исправление имен (чжэн мин). Сыновняя почтительность обеспечивает преемственность поколений, исправление имен – функционирование общества в условиях социальных ранговоиерархических различий. Они, эти два важнейших учения Конфуция, нравственно одухотворяют и оформляют соответственно вертикаль и горизонталь человеческих взаимоотношений.

Для Конфуция состоявшееся прошлое выше проблематичного будущего. Оно выше именно потому, что оно состоялось, доказало свою жизненность, в нем воля неба приобрела форму реальности человеческого опыта. Поэтому познание прошлого, усвоение уроков прошлого, стремление к его обновлению – та единственная почва, на которой могут взрастать и развиваться новые человеческие поколения. Это не значит, что прошлое должно оцениваться только положительно и стать предметом поклонения. Оно заключает в себе не только достойные образцы, но и устрашающие примеры. Оно подлежит изучению, анализу, критическому освоению и обновлению, чем и занимался всю жизнь Конфуций, познавая истину человеческого существования в превратностях китайской истории и передавая ее своим ученикам. Человек не может обнаружить нормы достойного человеческого существования ни в себе, ни в природе: только прошлое как воплощенный опыт поколений является их источником – таков суровый реализм философии Конфуция, ставший одновременно ее высоким пафосом.

Согласно учению Конфуция идеал человеческого существования заключен в древности. В древности существовали идеальные Правила, царили порядок, гармония, культура. Древность задает норму и образец достойного поведения. Соответственно вектор нравственных усилий человека направлен назад, на то, чтобы подняться до уровня идеального прошлого. Учитель сказал: «Я передаю, но не творю; я верю в древность и люблю ее» (VII, 1). Такая установка реализуется в требовании почтительного отношения к родителям, предкам, уважения к старшим вообще.

Природа человека для Конфуция, как уже подчеркивалось выше, – не изначальный факт, а результат, вторичный продукт его сознательной жизнедеятельности. Такое понимание, развернутое во всей совокупности его учений, сформулировано уже в первой фразе «Лунь юя»: «Учиться и своевременно претворять в жизнь – разве не в этом радость?» (I,1). И разве можно лучше и лаконичней сформулировать мысль, что человек сам творит (создает, культурно возделывает, совершенствует себя)?! Но культура многообразна, учиться можно многому. И Конфуций устами одного из своих наиболее одаренных учеников говорит, что в деле становления, совершенствования человека очень важен исходный пункт, корень: «Когда корень заложен, то рождается Дао-Путь. Сыновняя почтительность и любовь к старшим братьям – это и есть корень человеколюбия» (I,2). Сяо как почтительность к родителям и уважение к старшим есть первая конкретизация жень, его начало. С него начинается Дао-Путь. Только на таком незыблемом фундаменте возможно избежать смут, достичь согласия в обществе.

Сыновнюю почтительность нельзя понимать как некую норму, пусть даже и очень важную, вытекающую из морали; она сама и есть мораль в ее материальном воплощении. Отец является для сына абсолютной этической инстанцией. Переступить через отца невозможно ни при каких условиях. В «Лунь юе» есть принципиальный фрагмент: «Ше-гун сказал обращаясь к Кун-цзы: «В нашем дане есть прямой человек. Когда его отец украл барана, то сын сообщил [властям] об этом». Кун-цзы сказал: «Прямые люди моего дана отличаются от ваших, отцы укрывают детей, дети укрывают отцов – в этом именно и заключается прямота» (XIII, 18). Почтение сына к отцу – первичное, неразлагаемое нравственное отношение. Не существует ничего, никаких принципов, интересов, ценностей и т. п., что могло бы оправдать доносительство на отца. Нет такой нравственной инстанции, которая была бы для индивида выше его конкретного живого отца. Человеколюбие неотрывно от сыновней почтительности. В последующем эта конфуцианская установка получила отражение в юридической практике: были изданы законы, запрещавшие доносить на родителей; в указе от 66 года до н. э. императора Сюань-ди предписывалось, что сын укрывает отца и мать, жена укрывает мужа, внук укрывает деда и бабку, а в средневековом своде законов доносительство на отца, мать, деда, бабку каралось смертной казнью. Сыновняя почтительность – краеугольный камень конфуцианского мировоззрения.

Нравственная обращенность Конфуция к прошлому рассматривается иногда как свидетельство консерватизма его мышления. В действительности Конфуций не является принципиальным противником изменений в обществе, обновления его форм. Он вообще решает другую проблему – как возможно согласие между отцами и детьми, людьми разных поколений? Конфуций не рассматривает стремление к новому, жажду творчества как самоценность. У него нет установки, на которой держится, например, новоевропейская цивилизация и которая состоит в том, что сын должен пойти дальше отца, превзойти его. Он не против прогресса, он просто не считает его первой ценностью: мир и покой в обществе важнее его обновления. Вопрос поэтому стоит так: как возможны изменения в обществе, не разрывающие связь времен, не приводящие к смутам и хаосу, как возможны перемены без глубоких исторических провалов? Для этого, по мнению Конфуция, есть только один путь – жажда перемен не должна посягать на нравственный культ предков.

Конфуций говорит: «В обращении с отцом или матерью проявляй мягкость и учтивость. Если видишь, что твои желания им неугодны, все равно проявляй почтительность – не противься их воле. И пускай ты устанешь – не смей роптать» (IV, 18). Согласие родителей является условием и пределом новаторских устремлений детей. Одна из норм конфуцианского ритуала предписывает детям сохранять порядки, заведенные отцом, в течение трех лет после его смерти; и, соответственно, менять их не ранее, чем через три года. Из старого выводить новое, а не руководствоваться абстрактным долженствованием, черпать идеалы в состоявшемся прошлом, а не проблематичном будущем, выбирать спокойствие консерватизма, а не раздоры прогрессизма – так можно было бы сформулировать этический пафос патриархальной аксиологии Конфуция. При ее оценке следует иметь в виду, что народ, руководствующийся этой опрокинутой в прошлое аксиологией, оказался самым плодовитым и многочисленным на земле. И кто знает, не является ли такая аксиология решающей причиной в совокупности факторов, обусловивших его многочисленность?!

Сыновняя почтительность устанавливает взаимность в отношениях между неравными людьми по оси времени (почести, которые сын оказывает отцу, возвращаются к нему через его собственных детей). Ту же функцию выравнивания человеческих отношений, но теперь уже по горизонтали человеческих отношений, в социальном пространстве, выполняет концепция исправления имен, суть которой выражает следующая формула Конфуция: Правитель должен быть правителем, чиновник – чиновником, отец – отцом, сын – сыном» (XII, 11). Если названия не соответствуют сути, то и со словами неблагополучно. Если со словами неблагополучно, то и дела не будут ладиться. А когда дела не ладятся, то Правила и музыка недейственны. Если Правила и музыка недейственны, то наказания не достигают своей истинной цели. А когда наказания не достигает своей истинной цели, то народ не знает, как с пользой распорядиться силой своих рук и ног. Поэтому благородный муж, вводя названия, должен произносить их правильно, а то, что произносит, непременно осуществлять» (XIII, 3). Исправление имен – требование ответственного общественного поведения, являющегося условием кооперирования (обмена) деятельностей и благоустроенности государства.

Люди различаются между собой по социальному статусу и месту, которое они занимают в системе общественного разделения труда, этим в растущей мере определяется своеобразие их человеческого облика: «Природные качества сближают людей, а приобретенные привычки – отдаляют» (XVII, 2). Для того чтобы у человека, принадлежащего к определенному сословию и выполняющего определенную функцию, установились достойные отношения с другими людьми, он должен достойно отнестись к самому себе – быть на уровне собственного общественного предназначения. Взаимность отношений в обществе реализуется в процессе обмена различными деятельностями. Богатство совместной жизни складывается из разнообразия индивидуальных позиций и деятельностей, каждый индивид поэтому должен быть прежде всего равен самому себе, своему особому общественному положению.

Исправление имен можно считать конфуцианской версией того, что в традиции европейской этики выступает как требование честного выполнения семейного и профессионально-общественного долга. Если люди выдают себя не за тех, кем они в действительности являются, если слова их лживы, а дела не соответствуют ожиданиям, которые сопряжены с выполняемыми ими функциями, то в отношениях между ними согласие сменяется смутой, Общественная жизнь оказывается недоступной для рационального понимания и упорядочения. Исправление имен – необходимое условие исправления отношений. Оно является мерой ответственного отношения к слову.

С точки зрения Конфуция, более высокое положение в человеческой и социальной иерархии должно быть гарантировано более высоким уровнем нравственных обязанностей и культурного развития. Низы должны быть преданы, послушны верхам, верхи – великодушны по отношению к низам. Великодушие верхов (как, впрочем, и преданность низов) – это и моральный выбор, и вытекающая из их положения социальная обязанность. Достойное, образцовое поведение, соблюдение ритуала есть в норме те качества, в силу которых люди могут находиться наверху. «Учитель сказал: «Если правитель ведет себя правильно, то дела идут и без приказов. Если же правитель ведёт себя неправильно, то народ не будет повиноваться, сколько бы приказов не издавалось» (XIII, 6). Быть на социальном верху и произносить (давать, растолковывать) имена – не только право и привилегия, это еще долг и обязанность, точнее: это право и привилегия в форме долга и обязанности.

Отсюда – огромная роль образования, культуры, воспитания. Эти понятия у Конфуция не были разведены. Все они входят в содержание важного термина «вэнь», первоначально (в надписях на иньских костях XIV–XII веков до н. э.) означавшего человека с разрисованным туловищем, татуировку, а у Конфуция имевшего смысл культуры, запечатленной в слове, книжности, учености. «Вэнь» характеризует неприродные основания человеческого бытия. Воспитанность, цивилизованность, культурность, образованность состоят прежде всего в том, что место спонтанных страстей занимает продуманное слово. При этом очень важно правильное соотношение в человеке природности и образованности. Если в нем довлеет природность, его страсти не упорядочены ритуалом, не подчинены слову, то он является дикарем, деревенщиной. Если же воспитанность («вэнь»), выводящая человека из природного состояния, противостоит природе, в этом случае результатом является особого рода деформация, которую Конфуций именует начетничеством, книжностью. Оптимальным является соотношение, когда воспитанность преобразует индивида и становится его новым естеством (тем, что, пользуясь категориями европейской культуры, можно было бы назвать «второй природой»). Культура человека не просто надстраивается над его природным телом, она впечатывается в него, преобразует, разрисовывает (если воспользоваться первоначальным значением иероглифа «вень») таким образом, что придает ему новый смысл и особую символическую силу. В жизни Конфуция был эпизод, когда он находился в смертельной опасности (это случилось в местечке Куан). Тогда он сказал: «После смерти [чжоуского] Вень-вана я – тот, в ком вень-культура. Если бы Небо поистине хотело уничтожить вень-культуру, то оно не наделило бы ею меня. А сколь само Небо не уничтожило её, стоит ли бояться каких-то куанцев?» (IX, 5). Это высказывание Конфуция, как, впрочем, и многие (если не все) другие его высказывания характеризуются богатством смысловых оттенков и поддается различным толкованиям, но совершенно несомненно, что оно, среди прочего, исходит из убеждения, что природное существование человека опосредовано его бытием в культуре, вторично по отношению к нему. Тогда, когда природа и культура соединяются в индивиде таким образом, что культура становится его естеством, он достигает вершины личностного развития, становится благородным мужем. «Учитель сказал: «Если в человеке естественность превосходит воспитанность, он подобен деревенщине. Если же воспитанность превосходит естественность, он подобен ученому-книжнику. После того как воспитанность и естественность в человеке уравновесят друг друга, он становится благородным мужем» (В.А. Кривцов. VI, 16). Тот же фрагмент в переводе Н. И. Конрада: «Когда в человеке одерживает верх чжи (свойства самой натуры), получается дикарство (е); когда же одерживает верх вень (образованность), получается одна ученость (иеи). Только соединение свойств самой натуры и образованности дает благородного мужа». В этом фрагменте выражена суть всего учения Конфуция, рассмотренного в морально-педагогическом аспекте.