Текст книги "Красная книга ВЧК. В двух томах. Том 2"
Автор книги: А. Велидов
Жанры:
История
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 45 страниц)
1. Желая нести ответственность за то реальное, что я совершил, считаю необходимым еще раз опровергнуть два обвинения, может быть незначительные, которые мне были предъявлены.
На одном из первых допросов мне было сказано, что у меня найдена записка, которую я будто бы передавал т… Котляревскому. Решительно и весьма категорически опровергаю этот факт. Никакой записки вообще не писал и никогда ни своих, ни чужих записок Котляревскому не передавал. Мною лично оставлены были тезисы по вопросу об отделении церкви от государства в момент, когда мы предполагали обсудить проект НЦ. Мы обсуждали их в своей маленькой группе, и дальше ее они не пошли. Будучи исконным противником церковных начал в жизни, я считал нужным установить определенную точку зрения для критики позиции НЦ, построенной на других началах. Записка, найденная у меня и мне предъявленная, по своему существу, как я мог понять при допросе, решительно расходится со всем моим миросозерцанием. Никогда в жизни не писал то, что нарушает мои принципы: смело и гордо могу заявить, что о том свидетельствует вся моя литературная работа.
2. Должен еще раз протестовать против обвинения, что будто мною принято было поручение от «Нац. центра» составить какой-то список с охранническими целями. По существу я уже дал ранее пояснение происхождения своего «Словаря революционных Деятелей», работу над которым никогда ни от кого не скрывал. Если в уме кого-либо из представителей НЦ моя работа могла получить такой характер, то, вероятно, вследствие моих слов: когда в частных беседах заходила речь о том, что всякое новое правительство будет в затруднении, так как во всех учреждениях сидят коммунисты и пр., я говорил, что мой «Словарь» будет служить хорошим справочником для всех деятелей революции без исключения. Характер моей работы мне фактически нетрудно доказать.
Я решительно протестую против показания, если таковое в действительности было, что я принял поручение от «Нац. центра». Каким образом я мог принять поручение от чуждой мне политической организации, все сношения с которой у меня ограничились двумя или тремя заседаниями и участием в так называемом «Тактическом центре»? Мне могла бы дать поручение группа «Союза возрождения», но никак не «Нац. центр», для которого он, социалист правого крыла, по идеологии не более был приемлем, чем коммунисты, До образования «шестерки» о «Национальном центре» я знал только по информации Н. Н. Щепкина; мой же «Словарь» был затеян и осуществлялся с осени 1918 года.
С. Мельгунов
Отвечая ниже на вопрос о Савинкове и Алексинском, я не могу опять категорически не возражать против этой роли, которую приписывает так называемому «Тактическому центру» следствие или, быть может, даже участники «шестерки». При такой оценке совершенно искажаются функции мои как представителя московской группы «Союза возрождения», с одной стороны, а с другой стороны – я целиком солидаризируюсь с мнениями и отчасти с действиями, солидарности с которыми у меня быть не могло. Смею думать, что я могу быть избавлен от подозрения в стремлении преуменьшить свою вину, – двадцать с лишком лет общественной работы позволяют квалифицировать свои действия по иному масштабу. Законно и естественно стремление избегать ответственности за деяния необнаруженные, но недостойно – отказываться от нее при их раскрытии. Но также смешно принимать на себя ответственность за то, чего не было. При известных общественных условиях есть смысл преувеличивать «заговор» в целях устрашения и воздействия, но таких условий нет налицо.
Я решительно утверждаю, что организации, объединяющей три группы, не существовало. Для меня могут быть важными показания моих товарищей по группе, а отнюдь не показания участников «шестерки», а в особенности оставшихся в живых, так как их позиция идейно коренным образом расходится с моими взглядами, да и взглядами всей группы СВ. Хотя процесс имеет только «исторический» интерес, как мне сказано было при одном из допросов, тем не менее преждевременно еще выяснять различие взглядов сопроцессников, раз сидишь в тюрьме. Я продолжаю настаивать на правильности характеристики функции «Тактического центра», данной в предшествующих моих показаниях, а равно причину и момент его возникновения. Совершенно убежден, что иной характеристики не могут дать и все остальные участники московской группы. Не странно ли, что я, участник этой всеобъединяющей организации, не знал даже того названия, которое придают некоторые якобы руководящему и дирижирующему центру? Позволяю спросить: а что же мои товарищи по группе, знали это наименование?
Я так упорен в этой части своих показаний потому, что чувствую, как совершенно понемногу искажается моя принципиальная позиция, очень далекая от какой-либо солидарности с практикой Советской власти, от какого-либо одобрения ее методов действия, но далеко не однотонной с позицией тех, которые находятся в другом крайнем лагере. Если бы следствию было угодно, я мог бы с известной полнотой и откровенностью изложить мотивы своего общественного поведения, вытекавшие из оценки современности в отдельные моменты и из определения возможного будущего. Мое легкое отношение к Советской власти, как оно складывалось до последнего времени, было уже мною охарактеризовано в одном из предшествующих показаний. Это – фактор отрицательный в моих мотивах. Фактором положительным является борьба с теми, которые неизбежно придут на смену и будут стремиться смести то положительное, что дала революция. При этом в сфере политической реакции я не вижу возможности появления власти, которая подавляла бы все гражданские свободы в большей степени, чем это делалось в период так называемой диктатуры пролетариата. Власть, всякая новая политическая власть, будет слаба, с реакционным ее вожделением будет легче бороться во имя хотя бы политической свободы, чем с властью коммунистического правительства, которое опирается на инстинктивное чувство массы и идет по пути нового социального строительства. Последнее я, конечно, никогда не отрицаю и всецело бы сочувствовал, если бы пути были не ошибочны, а методы не так узко деспотичны. Я не верю в возможность осуществления таким путем социализма. Отсюда неизбежная общественная реакция, к ослаблению которой, по моему мнению. Должны быть направлены все силы людей моего психического склада. Этот мотив определял мое отношение к той или иной силе, возникавшей в России. Может быть, этот до некоторой степени оппортунизм и ошибочен и преступен. Но все-таки это оппортунизм теоретический, ибо он ставил задачей бороться с эксцессами другой крайности. Объявлять меня солидарным с ней неправильно. Во всяком случае, я лично против этого всемерно протестую.
О том, что Савинков не был принят в «Союз возрождения» при его возникновении, мне неизвестно и в самом факте этом сомневаюсь. О принятии его официально и не могло быть речи: 1) в «Союз» вступали, хотя и персонально, только представители политических партий, 2) Савинков к моменту возникновения «Союза» был связан с другой политической организацией, подробностей существования которой я не знаю, 3) позиция Савинкова в то время не соответствовала позиции, которую хотел занять «Союз», и к его позиции политический инициатор «Союза» относился отрицательно.
Алексинский никогда не принадлежал к московской группе «Союза», никаких ему поручений за границу группа не давала, ибо не считала себя даже вправе это делать, не будучи связанной с тем, который являлся официальным членом «Союза» и от имени кого действовал на Юге и за границей. А пригласили только раз Алексинского к себе перед его отъездом и информировали его о наших точках зрения, считая важным познакомить демократические и социалистические крути Западной Европы с положением дел в Советской России. Отъезд Алексинского произошел не по нашей вовсе инициативе.
С. Мельгунов
5 июня 1920 года
ПОКАЗАНИЯ С. Е. ТРУБЕЦКОГО1. Членом «Национального центра» я сделался, помнится, в начале февраля 1919 года. Совершенно верно, что представил меня туда О. П. Герасимов. О деятельности НЦ ранее этого срока ничего определенного не знаю, кроме того, что некоторые его члены уехали на юг. Один из уехавших, Н. Ив. Астров, переписывался с Н. Н. Щепкиным, но письма эти были очень редки. При мне всего их получено два или три.
Вступая в НЦ, я говорил, что не знаю его программы, могу быть его членом, только если приемлемы люди с убеждениями правее к.-д. (я ранее сочувствовал октябристам), но для меня вполне приемлема платформа «Единая Россия и твердая национальная власть». Стоя на этой платформе, я не могу, конечно, сочувствовать существующей власти, с экономическими воззрениями которой я тоже принципиально расхожусь.
С. Е. Трубецкой
Первое собрание НЦ, на которое я попал, было, кажется, в феврале 1919 года, в Научном институте и происходило совместно с представителями «Союза возрождения», должно быть, теми, которых вы мне называли: я, впрочем, знаю из них только С. П. Мельгунова, В. В. Волк-Карачевского и Кондратьева, имена остальных мне не известны. От НЦ участвовали, помнится, Н. Н. Щепкин, С. В. Котляревский, О. П. Герасимов, М. С. Фельдштейн и я. Речь шла об общей платформе, могущей объединить эти организации в данный момент. Левые требовали упоминания об Учредительном собрании или вообще об «источнике власти». На следующем собрании (там же) были и представители «Совета общественных деятелей» – Д. М. Щепкин и С. М. Леонтьев. После обмена мнениями некоторое объединение состоялось. Точной формулировки привести не могу, но объединение намечалось на почве признания необходимости единой твердой демократической власти. Было высказано пожелание, чтобы в дальнейшем не утрачивался контакт между этими тремя организациями. Таким образом, родился так называемый «Тактический центр». Заместителем представителя в нем НЦ – О. П. Герасимов некоторое время спустя был избран.
Больше совместных заседаний трех организаций не было, или, по крайней мере, я о них не знаю. Вообще, в 1919 году я несколько раз болел и поэтому бывал не на всех собраниях. НЦ, как вы верно осведомлены, собирался в Научном институте и на квартире Н. К. Кольцова. О каждом заседании порознь рассказывать не могу – это были скорее беседы за чашкой чая на темы дня. Всякий рассказывал, что он слышал о продвижении Колчака, о разложении Красной Армии и т. п., больше всех рассказывал Н. Н. Щепкин, как находившийся в общении с военной организацией. Другой член военной комиссии – Н. А. Огородников, видимо, не был в курсе дела. Все сетовали на недостаток информации и ждали чего-то. Щепкин по нашему поручению несколько раз писал на Юг, прося информации и указаний, чем мы могли быть полезны. Он же передавал туда сведения от военных. Сведения эти шли прямо к нему, минуя военную комиссию. Письма с Юга, как я сказал, приходили редко и по содержанию никого удовлетворить не могли. Самое подробное из них напечатано в «Известиях» (найдено у Н. Н. Щепкина). Раньше, как мне говорил Щепкин, было получено письмо из Сибири, но при мне таких писем не было. Раза два Щепкин говорил нам, что из Петрограда пишут (фамилии он не называл), что там получено сообщение из Финляндии: Юденич признал Колчака, соглашение с финнами налаживается, Петроград будет скоро взят… Раз какой-то молодой человек, приехавший из Киева, рассказывал про местные настроения. Другой раз то был приехавший с Дона, третий – из Сибири. Рассказы носили обывательский характер. Кроме этих трех случаев, при мне рассказов «с мест» не было.
Вы говорили мне о приезде с Юга полковника Хартулари и о его докладе в НЦ. Об этом ровно ничего не знаю, и если вообще этот факт имел место, то это могло случиться только во время моей болезни. Никого, конечно, такая «деятельность» не могла удовлетворить, но ничего другого не оставалось делать. Мы все знали о существовании «военной организации», но в чем она, собственно, заключалась, было, думаю, для всех, кроме Щепкина, тайной.
С другой стороны, я знал, что при участии Котляревского теоретически разрабатываются какие-то записки, и, интересуясь экономическими вопросами, я желал принять участие в этой работе, но это сделать не пришлось. Видел я одну экономическую записку, где доказывалось, что будущее лежит в мелкоземельной собственности и в развитии промышленности тоже на началах собственности – принципы, с которыми я вполне согласен, но какое практическое значение могла иметь эта записка, мне совершенно не ясно.
Говорилось в собрании НЦ о желательности составить проект плана экономической политики на случай победы Деникина; но дальше пожеланий дело, кажется, не пошло. Вот приблизительно в чем заключалась деятельность собраний НЦ. Не думаю, чтобы на собраниях, которые я пропускал, она носила бы иной характер. За все мне известное время было, помнится, только два «постановления» НЦ, о которых должен был сообщить на Юг
Н. Н. Щепкин: первое – признать недопустимость отдачи русских земель какому бы то ни было государству в награду за выступление против РСФСР и второе – признать недопустимым формирование «Эмигрантских министров». По поводу слухов о «Парижском правительстве». [250] 250
Речь идет об антисоветской белогвардейской организации в Париже «Русское политическое совещание», считавшей себя единственным «правомочным представителем» России (в него входили ряд членов бывшего Временного правительства, представители Колчака, Деникина, Юденича, члены «Национального центра» и др.). В связи с поражением Колчака летом 1919 года и переориентацией Антанты на Деникина, с которым «Русское политическое совещание» вошло в контакт, оно в августе 1919 года заявило о прекращении своей деятельности.
[Закрыть]Обсуждали еще вопрос о желательности или нежелательности такого учреждения, как ВСНХ, для руководства экономической жизнью, но постановления по этому вопросу вынесено не было.
2. Весной (не помню точно срока) я был избран вместо Н. А. Огородникова членом военной комиссии. В нее входили Н. Н. Щепкин, С. М. Леонтьев и я. Не знаю, насколько военные посвящали Щепкина в свои планы, но мы с Леонтьевым не знали ни имен, ни даже числа участников организации. Н. Н. Стогов, глава организации, сообщил нам в первое свидание, что он придает организации только подсобное для Колчака или Деникина значение, так как размеры ее слишком малы, чтобы претендовать на большее. В дальнейшем Стогов рассказывал нам о полученных им сведениях про продвижение Колчака и т. д. Эту информацию мы потом передавали нашим друзьям. Практически Стогов предложил одну задачу: подыскать гражданских помощников военным начальникам участков, на которые должна была быть разбита Москва. Щепкин обещал подумать и, может быть, найти одного-двух. Мы с Леонтьевым сказали, что никого найти не сможем. На этом Стогов был арестован, я видел его всего два или три раза. Щепкин познакомил Леонтьева и меня с заместителем Стогова – С. А. Кузнецовым. Причем собрания комиссии продолжали носить характер информации. Кузнецов говорил, что организация растет (тоже не называя чисел) и приобретает приверженцев в артиллерийских и автомобильных частях, а также в разных военных школах. Никаких имен он не называл, и, считая это правильным, мы его не спрашивали. Кузнецов просил прибавить денег на «пособия» членам организации. Он просил, не помню точно сколько, только не меньше 100 тысяч рублей в месяц. Деньги были у Щепкина, он говорил, что они на исходе, и мы просили его писать в Сибирь, чтобы прислали таковых.
Наконец Щепкин сообщил нам, что от Колчака прибыл «Василий Васильевич» с одним миллионом денег, что должны везти еще, но, насколько знаю, больше денег не приняли. Деньги военным Щепкин передавал через И. Н. Тихомирова, мы с Леонтьевым дел с ним не имели и даже не знали его лично. Раз Щепкин дал мне деньги для передачи Кузнецову, что я и исполнил.
Тут Кузнецов был арестован, и через некоторый промежуток времени Щепкин познакомил нас с начальником штаба Стогова полковником Ступиным. Разговоры в комиссии продолжали носить тот же характер информации. Раз Ступин потребовал, чтобы была организована пропаганда среди рабочих, но ему было известно, что это невозможно. Со Щепкиным Ступин разрабатывал какие-то проекты прокламаций на случай выступления. Они должны были быть доложены в комиссию, но так доложены и не были.
Раз Ступин внезапно спросил: «Благоволят ли общественные деятели на вооруженное выступление?» Леонтьев категорически высказался против, выразив этим наше общее мнение.
Однажды Щепкин и Леонтьев рассказывали нам со Ступиным, что они через какую-то «мисс», прибывшую из Петрограда, познакомились с английским агентом «Павлом Павловичем» и что через эту «мисс» можно сноситься с Юденичем, каковую связь П. П. и прибыл установить. По-видимому, это дело известно вам в больших подробностях, чем мне, так как я даже не знаю, писал ли Юденичу Щепкин или нет. Уже после ареста последнего Ступин сказал мне, что он, Ступин, послал этим от имени Объединенного центра зашифрованную сводку номеров дивизий по армиям и что послал еще письмо «Василию Васильевичу».
После ареста Щепкина Ступина я видел только мельком: он пустился на какие-то авантюры с покупкой оружия, послал письмо генералу Мамонтову и вступил в связь с «зеленой армией», но подробнее его деятельность мне не известна. Мы с Леонтьевым просили Ступина сообщить хоть число участников организации. Он сказал: «Думаю, около 20 000 человек примкнут» – и обещал сделать подробный доклад, но тут он был арестован. О его планах мне известно лишь то, что он хотел захватить Бульварное кольцо и на нем базироваться. Имен участников организации он тоже не назвал, я слышал от него лишь имена полковника Хартулари, Миллера и Тихомирова, но что делали первые два – неизвестно.
Тем временем Бородулин, о котором вы говорили, выражал желание войти в военную комиссию как заместитель Щепкина, но так как никакой комиссии в сущности же не было, никто без Щепкина ничего не знал и, кроме того, Б. мы знали очень мало. Леонтьев и я, отвечая ему, отделывались общими фразами. Тогда же мы сообщили своим друзьям о разгроме военной организации, указав на то, что создавать новую нецелесообразно и совершенно невозможно. Редкие собрания НЦ, совершенно лишенные интереса информации, тоже стали чахнуть и длились только в силу инерции.
3. На ваш вопрос относительно моего участия на собраниях «Тактического центра» могу сказать весьма мало. Я был на них всего несколько раз.
Н. Н. Щепкин предложил обменяться мнениями по поводу общих вопросов политики на случай побед Деникина: все согласились это сделать, что, кажется, никогда не произошло, да и собрания эти, насколько знаю, совсем прекратились.
21 марта 1920 года
С. Трубецкой
1) Ал. Григ. Хрущев был рядовым членом НЦ. Когда я туда вошел, я застал его уже там. Первое время встречал его на заседаниях НЦ. Потом стал бывать все реже и, наконец, совсем прекратил свои посещения.
2) Собрание НЦ никем официально не созывалось, а на заседании сговаривались, когда встретиться в следующий раз.
3) О том, что Н. Н. Щепкин и Огородников – к.-д., я знал. Знал я и то, что первый входил в СВР как представитель своей партии. О том, что Щепкин входил и в НЦ как представитель к.-д., я не знал и думаю, что это не так. О том, что существовал кадетский ЦК и был как бы контролирующей инстанцией над НЦ, как вы говорите, я не знал и также думаю, что это не так. По всей вероятности, Н. Н. Щепкин сообщал своим друзьям по партии о своей работе в НЦ, но от последнего в том смысле никаких поручений не имел, по крайней мере я о том ничего не знаю.
4) Я знал, что Щепкин сносился с петроградской организацией, с югом и Сибирью посредством шифрованных писем, но самой техники сношений (как, через кого) не знал. Знаю, что шифров было несколько. Один из них – «Евангельский» (от Луки, гл. 11, 13 или 17, точно не помню) он мне объяснил, но шифровать ему не просил.
5) Вы спрашиваете, как часто бывали в НЦ профессора Л. Б. Кафенгауз и Я. М. Букшпан. Членами НЦ они не состояли, и я видел их у нас два раза (может быть, даже один раз) при разговоре о необходимости выработать проект экономической программы.
6) С «Павлом Павловичем» и «мисс» я ни разу не виделся. Леонтьев хотел познакомить меня с последней и говорил, что представит под другим именем, но об имени «Сергей Павлович», как вы говорите, речи не было. Боюсь, нет ли здесь путаницы с другим лицом, под чужими именами я вообще никогда не выступал. Неправильно тоже, что я должен был познакомить с «мисс» Н. С. Арсеньева. Как я мог то сделать, не будучи сам с ней знаком, а Л [еонтьев] меня так с ней и не познакомил.
7) Вы спрашиваете, как состоялось постановление НЦ о командировке за границу Н. С. Арсеньева. Такого постановления совсем не было.
Дело было так. Он хотел уехать из пределов РСФСР и частным образом обратился к своим знакомым – Леонтьеву и мне, не можем ли мы ему в этом помочь. Не помню, обращался ли он с тем к Герасимову, как вы говорите. Кому-то из нас пришла мысль помочь ему уехать через новую знакомую Л [еонтьева], но в таком случае использовать его отъезд для информации «заграницы» (без точных указаний о положении у нас, как мы о них). О такой предполагаемой поездке Арсеньева для информационных целей мы, конечно, сообщили нашим друзьям. Членом НЦ Арсеньев не состоял и на заседаниях его не был. Никаких полномочий выступать от его лица ему дано не было.
8) Н. Н. Щепкин, рассказывая мне и другим членам НЦ о своем свидании с «Павлом Павловичем», говорил, что предлагал НЦ денежную субсидию от английского правительства (указанной вами цифры – 500 тыс. руб. в месяц – он при мне не называл, или я ее забыл). Цепкий спрашивал меня, как и другие члены НЦ, как мы на то смотрим. Я высказался за принятие денег, но о формальных постановлениях по тому поводу ничего не знаю, их, по-моему, и не было. Денег никаких мы не получили.
9) Вы спрашиваете, бывал ли я на заседаниях ТЦ на квартире С. П. Мельгунова и А. Л. Толстой. Нет, не знаю, собирался ли вообще ТЦ или нет.
10) С Цедербаумом я не знаком и не могу сказать, был ли он среди представителей СВР на совместном заседании в Научном институте. Я говорил вам, что там были неизвестные мне лица, был ли он в их числе, не знаю.
11) Имен приезжих, рассказывавших о донских, сибирских и киевских впечатлениях, я не знаю. Щепкин, вводивший их, не называл им наших, а нам – их имен. Только о приехавшем из Сибири он при мне сказал, что его вымышленная фамилия «такая-то» (не помню точно, что-то вроде «Синельщиков»).
12) С экономистом Первушиным я немного знаком, на заседаниях НЦ он не бывал ни разу.
13) О сношении Щепкина с петроградской организацией все мы знали, но как были подписаны письма (Вик, как вы говорите, или нет), я не знаю. Ни одного имени Щепкин не называл, а говорил: «Петербург».
19—22 марта 1920 года
С. Трубецкой
