Текст книги "Тридцать лет спустя"

Автор книги: А. Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 10 страниц)

ДУЭЛЬ

Экономист Глухов в присутствии трех свидетелей назвал плановика Мухина дураком. Это рядовое событие вызвало совершенно необычные последствия. Плановик Мухин в присутствии тех же свидетелей вызвал Глухова на дуэль и гордой походкой удалился к себе в отдел.

Весть о дуэли в несколько минут облетела все учреждение. В коридорах, курилках, на лестничных площадках все разговоры были только о дуэли.

– Это же надо: взял и вызвал! Я его просто уважать начала.

– Оставьте! Какая может быть дуэль в наше время? Поговорят и разойдутся.

– Не скажите. Он упорный. Пока своего не добьется…

– Добьется он. Строгача с занесением.

Разговоры не стихали до обеда. А в обед к Мухину поднялся сам председатель месткома Петренко.

– Послушай, Мухин, – сказал он. – Тут разные глупости болтают. Будто ты Глухова на дуэль вызвал.

– Это не глупости, – спокойно ответил плановик. – Это правда.

– Ладно тебе, – усмехнулся Петренко. – Взрослый человек, с инженерным дипломом…

– Именно с дипломом. И оскорблять себя никому не позволю.

– Хорошо-хорошо. Если ты настаиваешь, давай мы его на местком вызовем, проработаем.

– Местком здесь ни при чем. Он же не его дураком назвал, а меня. Тут задето мое достоинство.

– Слушай, какое может быть достоинство в нашем учреждении? И какая дуэль? На арифмометрах, что ли?

– Условия дуэли я изложу письменно, – сказал плановик и гордо отвернулся к окну, показывая, что разговор закончен.

К концу рабочего дня условия дуэли были выработаны и подписаны обоими участниками. Выглядели они так: в девять часов вечера в квартире Мухина противники занимают места. Каждые пять минут секунданты наливают, а дуэлянты выпивают по стакану чистой воды. Первый, кто откажется продолжать дуэль, считается проигравшим и должен подать заявление об уходе. Условия окончательные, и примирение невозможно.

В девять часов вечера в доме Мухина противники заняли места на кухне. Один из секундантов взял стакан и открыл кран. В трубе что-то засвистело, забулькало, и вместо воды кран испустил тяжелый, продолжительный вздох.

– Нет воды, – констатировали секунданты.

– Позвольте, позвольте, – забеспокоился хозяин, – это недоразумение. Я сейчас все выясню.

Он снял трубку и набрал номер котельной.

– Дежурный слесарь у телефона, – сказали с того конца трубки.

– Здравствуйте… Это из двадцать шестой квартиры говорят. У меня воды нет.

– Ну и что? Во всем доме воды нет.

– Почему? – наивно спросил Мухин.

– А я откуда знаю? Звоните в диспетчерскую.

– Но вы же слесарь!

– Именно, что слесарь, а не справочное бюро! Отчего да почему…

– Вы мне не грубите, – строго сказал плановик. – Я требую, чтобы вы устранили повреждение.

– Слушай, – не выдержал слесарь, – ты что, дурак? Что ты ко мне привязался?

– Как вы меня назвали? – взвился Мухин. – Я вас вызываю!

– Ну и вызывай. А я все равно не приду.

В трубке раздались короткие гудки. Мухин глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, и набрал телефон диспетчерской.

– Говорят из дома номер четыре. Воды нет.

– Знаем.

– Знаете?.. А что же вы людей не предупреждаете?

– Гражданин, что вы нервничаете? К утру исправят.

– А если я не могу ждать до утра? Может, мне надо срочно ванну принять?

– Ванну? – удивилась дежурная. – Во вторник? Знаете что, гражданин, мне некогда глупости слушать. Я на работе.

Мухин тихо опустил трубку на рычаг.

– Ну что, – мрачно спросил Глухов, – отменяется?

– Нет-нет, – встрепенулся плановик. – Подождите, я сейчас.

Он схватил два эмалированных ведра, спустился вниз и позвонил в первую попавшуюся дверь соседнего дома. Послышалось шарканье домашних тапочек, дверь приоткрылась, и оттуда выглянул заспанный мужчина в тренировочном костюме.

– Извините, пожалуйста, – сердечно сказал Мухин. – Вы мне водички не дадите?

– Да что ж это такое! – возмутился мужчина. – Ходят и ходят! Покоя человеку не дают.

– Вы простите, но мне очень нужно. Всего два ведра.

– Ну да, тебе – ведро, другому – бочку.

– Слушайте, вы человек или нет?

– Я-то человек. А вот у тебя, я вижу, с головой не все в порядке.

– Что? – оскорбился Мухин. – Да я…

Дверь захлопнулась перед его носом.

– Откройте! – забарабанил Мухин. – Я вас вызываю!

– А я милицию вызываю, – сказали из-за двери. – Чтоб тебя, хулигана, в чувство привели.

Позвякивая ведрами, Мухин вышел на улицу.

– Что ж это такое? – думал он. – Не могу же я всех подряд на дуэль вызывать.

За углом что-то затарахтело, и на середину улицы выехала поливальная машина.

– Стойте! – закричал Мухин и кинулся наперерез. – Остановитесь!

Машина затормозила.

– Ты что, рехнулся?! – набросился на него шофер..

Но Мухин уже не обращал внимания на слова.

– Прошу вас, налейте мне два ведра.

– Ты что, думаешь, у меня здесь водопровод?

– Неужели вам жалко обыкновенной воды? Может, мне плохо!

– Плохо ему, – процедил шофер. – Ходит тут в галстучке, дурью мается. А я до ночи вкалываю. А ну, отойди!

Машина взревела мотором и двинулась по асфальту, разбрызгивая драгоценную воду.

Плановик медленно поднялся наверх и открыл дверь квартиры.

– Глухов, – тихо сказал он, – я все понял. Ты уж извини меня, дурака…

В водопроводном кране что-то засвистело и оттуда с шумом ударила тугая струя воды. Но это уже никого не интересовало.

ОДНОФАМИЛЕЦ

Вот скажите, какая фамилия, по-вашему, лучше: Пантелеев или Бархударов?.. Думаете, одинаковые?.. Я тоже так раньше думал. Но жизнь мне подсказала, какая лучше. Это еще год назад случилось. Как-то в воскресенье решил я себе на завтрак картошки поджарить. Стою на кухне, орудую ножом. Вдруг телефонный звонок.

– Пантелеев, говорят, ты чего на воскресник не выходишь? Все жильцы уже собрались.

Я стою молчу. Так хотелось картошечки жареной – и вот на тебе! А они свое:

– Ты что молчишь? Может, думаешь, что ты лучше всех, а, Пантелеев?

А я ни с того ни с сего возьми да брякни:

– А я вам не Пантелеев.

– А кто же ты?

Действительно, кто я?.. Огляделся по сторонам, а у меня под ножкой стола лежит старый учебник русского языка. Автор – Бархударов. Я и говорю:

– Бархударов я, вот кто!

– Ой, – говорят, – товарищ Бархударов, извините. А где Пантелеев?

– Занят он, говорю, картошку мне чистит.

– А когда освободится?

– Когда освободится – посуду за мной вымоет и помойное ведро вынесет.

– Понятно. Простите за беспокойство, товарищ генерал.

И трубочку – бряк. Вот это да, думаю, как фамилия подействовала. Какого-то совершенно неизвестного Бархударова за генерала приняли. Ну, позавтракал я и забыл об этой истории. Но жизнь мне сама про эту фамилию напомнила.

С тещей моей небольшая неприятность случилась. Померла она. Ну, померла и померла, но надо же хоронить. А где? Проблема. Жена весь город обегала – нет мест. Ну, тут я про Бархударова и вспомнил. Снимаю трубку и звоню на самое лучшее кладбище.

– Категорически приветствую, – говорю – Бархударов беспокоит.

– Товарищ Бархударов, здравствуйте! Что можем для вас сделать?

– Для меня, – говорю, – слава богу, пока ничего не нужно. А вот теще моей вы, действительно, нужны.

– О чем разговор! Теще товарища Бархударова, отца советского дирижабля, непременно поможем. Пусть завтра зайдет.

– Вообще-то, – говорю, – завтра она не сможет. Мы ее завтра похоронить хотели.

Они говорят:

– Ах, в этом смысле… Ну что за вопрос – сделаем.

– Но я слышал, что у вас с местами туго.

– Трудновато, конечно, но для вас сделаем.

Я говорю:

– Для меня не надо! Вы для нее сделайте.

– Конечно, конечно. Самое лучшее место для нее выделим. Солнечная сторона, метро рядом, на следующий год “Универсам” откроют. И окружение хорошее, много интеллигенции.

И что вы думаете?.. Для тещи Бархударова и место нашлось, и цветы, и духовой оркестр. Ансамбль Дома пионеров два часа песню пел: “Лучше нету того свету…” Представляете, что это за фамилия? Вроде бы ничего не говорит, а что-то напоминает. Вроде бы никто и в то же время кто-то. И, главное, в самой фамилии что-то мощное есть. Будто камни с горы катятся: Бар-ху-даров!

Одним словом, начал я потихоньку этой фамилией пользоваться. То в магазин позвоню, то в аптеку, то в кассу железнодорожную. Совсем другая жизнь пошла. Картошку на завтрак уже не ем, рыбкой дефицитной балуюсь, водочку пью только с винтом, и учебник Бархударова у меня уже под ножкой стола не лежит – новый стол привезли.

Но ведь у нас не бывает, чтоб все время хорошо. Обязательно что-нибудь приключится. И приключилось. Выхожу я как-то из одного магазина. Естественно, с черного хода. Сапоги я там для жены взял. Тут подходит ко мне товарищ в штатском:

– Будьте добры, ваши документы.

Ну, я предъявил.

– Так, – говорит, – товарищ Пантелеев, следуйте за мной.

Заводит меня обратно к директору и говорит:

– Товарищ директор, на каком основании вы продали ему сапоги?

Тот говорит:

– Как? Это же товарищ Бархударов. Сын того самого… создателя русской оперы.

– Если бы! Это же какой-то Пантелеев.

Тот даже с места вскочил:

– Как – Пантелеев? Какой Пантелеев? А на каком же основании вы у нас сапоги купили?

– А на основании того, – говорю, – что у моей жены сапоги каши просят!

Ну, конечно, скандал! Отобрали сапоги да еще говорят:

– Еще раз с черного хода придешь – света белого не увидишь!

Вот, думаю, беда. А что, если они теперь возле каждого магазина станут дежурить? Ведь это мало сказать, что ты Бархударов, надо еще документ иметь. Одним словом, понял я, что надо срочно менять фамилию: Пантелеев на Бархударов. Написал заявление и прямым ходом в паспортный стол. Прочла паспортистка мое заявление и говорит:

– Товарищи, вы что все с ума сошли? Седьмой человек хочет Бархударовым стать. Возьмите другую фамилию.

Я говорю:

– Другая у меня уже есть. Мне эту надо.

– Ничего не могу сделать. Звонил товарищ Бархударов, велел свою фамилию никому не давать.

– Что значит – звонил? Надо еще проверить, кто звонил. Настоящий Бархударов или такой же Пантелеев, как и я.

– Ничего не понимаю, – говорит. – Вы можете объяснить?

А что тут объяснять? Понял я, что надо срочно другую фамилию искать. Чтоб была звучной, чтоб люди ее знали, но не помнили откуда. Неделю сидел, все учебники перерыл, но нашел. Во, фамилия! Столыпин!

Я ее уже проверил. Позвонил в аптеку:

– Категорически приветствую, Столыпин беспокоит!

И порядок. Обслужили по первому разряду. Бутылку облепихового масла и финскую клизму на восемь литров. Так что сомнений нет. Завтра же пойду в паспортный стол фамилию менять.

Только уж, чур, эту фамилию никому не брать! Это моя. А вы, если хотите, берите другие.

Главное – чтоб фамилия известной была. Пусть даже неизвестно откуда. Потому что если ты Бархударов, то у тебя все, а если Пантелеев, то у тебя одна фамилия.

КОТ В ПРЕЗИДИУМЕ

Отчетно-перевыборное собрание было в самом разгаре. Вернее, никакого разгара не было. Это уж так принято говорить – в разгаре. На самом деле все было тихо, мирно, почти по-семейному. Как и бывает нередко на самых обыкновенных профсоюзных собраниях.

Председатель месткома, не отрываясь от бумажки, бубнил свой доклад, члены месткома, сидящие в президиуме, дружно рисовали на листочках какие-то каракули, а заполнившие зал рядовые члены профсоюза мирно дремали на своих местах.

В тот момент, когда председатель перешел к восьмой странице доклада, рассказывающей о славных делах кассы взаимопомощи, из-за кулис неожиданно показался огромный рыжий кот. Он вышел на середину сцены, зажмурился под ярким светом прожекторов, задумчиво посмотрел в зал, а затем одним движением вспрыгнул на стул и уселся среди членов президиума. В зале засмеялись. Докладчик на секунду оторвался от бумаги. В этом месте доклада смех не был предусмотрен. Он внимательно посмотрел по сторонам и вдруг заметил рыжего кота, с достоинством восседающего среди членов президиума.

– Брысь! – сказал докладчик.

Это был первое слово, которое он сказал не по бумажке. Кот повел ухом, но даже не шевельнулся.

– Брысь, тебе говорят! – повторил председатель и махнул на кота рукой.

Кот посмотрел на председателя и принялся чесать за ухом. Зал оживился. Наконец-то публика почувствовала интерес к происходящему.

Председатель вышел из-за стола, подошел к коту и шлепнул его докладом по спине. Кот лениво спрыгнул со стула, обошел вокруг стола и взобрался на освободившееся место председателя. Тот со всех ног кинулся обратно. Тогда кот обошел стол с другой стороны и уселся на прежнее место. Публика захохотала.

– Посерьезней, товарищи, посерьезней, – сказал председатель. – Все-таки важные вопросы решаем. Чей это кот?

– Да это же Васька, – сказали из зала. – Сторожа нашего кот.

– Понятно. Сторож здесь присутствует?

– Тут я, – поднялся со своего места сторож.

– Я вас попрошу немедленно вывести животное.

– Нет, – махнул рукой сторож, – не пойдет.

– Как это – не пойдет?

– А так. За сценой-то вон холодище какой. Вторую неделю не топят. А тут лампы, прожектора. Да и люди надышали. Так что не пойдет. Очень он тепло уважает.

– Ну, товарищи, – развел руками председатель, – я не понимаю. Что же мы, из-за кота будем собрание отменять?

– А чего его отменять? – сказали из зала. – Сидит себе – и пусть сидит. Он же никого не трогает.

– Верно! Пускай погреется.

– А в зале, между прочим, топить надо. А то у вас в докладе про это ничего не сказано.

– При чем здесь я? – быстро сказал председатель. – Вопросами клуба у нас занимается культмассовый сектор.

С места вскочил культмассовый сектор с коричневой от загара лысиной.

– Я, товарищи, об этом ничего не знал. Мы примем меры. В самое ближайшее…

– Не знал он, – громко сказали в зале. – Конечно, ему не холодно. Целый месяц в Сочи просидел по тридцатипроцентной путевке.

– Точно! А я третий месяц в желудочный санаторий прошусь – так путевок нет.

– Товарищи, товарищи! – закричал председатель, пытаясь вернуть собрание в прежнее русло. – Не будем переходить на личности. Это же частный случай. Выясним, разберемся… Давайте продолжим.

Но собрание уже пробудилось от спячки и никак не желало погружаться в нее обратно.

– Хватит нам бумажки зачитывать. Надоело!

– Пусть лучше соцстрах скажет, куда он путевки девает!

Из-за стола поднялся маленький, тщедушный соцстрах. Он не привык выступать на таких многолюдных собраниях. От волнения руки у него тряслись, подбородок дрожал. Это был уже не соцстрах, а, скорее, соцужас.

– Я того… Не виноват. Я – как большинство. Сам я ничего не решаю.

– А не решаешь – так нечего место занимать!

– Нам такие нужны, которые решают!

– Ну товарищи, – плаксивым голосом сказал председатель, – я не понимаю, почему такой шум из-за этого кота. Он даже не член нашего профсоюза… Кыш, ты! – снова замахал он руками. – Кыш, проклятый!

– Не тронь кота! – загудели в зале. – Пусть сидит. Ему, может, тоже в президиум хочется. А то у вас туда не пробьешься.

– Верно. Привыкли, понимаешь, к почету, а на дело им наплевать!

– Ты нам лучше скажи, когда очередникам квартиры дадут? Пятый год обещаете.

– И с премиями, с премиями надо решать! – перекрывая всех, кричал чей-то бас. – А то работают одни, а получают другие.

Собрание продолжалось. Люди вскакивали со своих мест. Они кричали, шумели и топали ногами. А рыжий кот, свернувшись в клубок, сладко спал на стуле. И никто не обращал на него внимания. Ведь люди давно уже привыкли к тому, что на собрании у них обязательно кто-то спит.

МЕЧТА

У каждого человека в жизни мечта есть. Один хочет машину купить, другой – на гитаре играть научиться, третий – в начальники выбиться. А вот у меня мечта особая, ни на кого не похожая. Мечтаю… мечтаю я… в метро прокатиться. Вы только погодите, не хмыкайте. Мечта эта вроде простая, но для меня как бы неосуществимая. Метро-то у нас в городе на каждом углу, а внутрь меня не пускают. Придумал какой – то бюрократ дурацкое правило: чтоб, значит, человека в нетрезвом виде туда не пускали. А если человек всегда в таком виде? Что ему делать? Ну сами посудите, не глупость, а? В троллейбус – можно, в трамвай – можно, на работу – добро пожаловать! А в метро – нельзя.

Так что с этим метром у меня целая трагедия. Когда я веселый, меня туда не пускают, а когда просплюсь, в себя приду – у меня пятачка нет на проезд. А просить совестно. На выпивку – еще туда-сюда, а на мечту – язык не поворачивается.

Иной раз смотрю по телику “Клуб кинопутешествий”. А там Северный полюс показывают или какую-нибудь Южную Бразилию. А я гляжу и думаю: ну зачем это мне, на кой черт? Ведь это все неизвестно где, за тридевять земель. Показали бы лучше метро. Как там, что там? Ведь сколько людей интересуются.

Вот у меня дружок есть, Серега. Так он, верите-нет, два раза в метро был. Рассказывает – прямо чудеса. Кругом мрамор, люстры хрустальные, каждую минуту поезда ходят. И лестница такая специальная, забыл название. Ты на ней стоишь, а тебя ведет. Прямо не верится.

Другой раз идешь вечером и видишь это здание: красивое, современное, в темном небе над ним буква “М” горит. Метро, значит. А ты стоишь и думаешь: “Ну почему? Другим можно, а мне нельзя? Неужто я хуже всех?”

Ведь за всю жизнь только один раз внутри был. И то не дали на поезде прокатиться. Я этот день как сейчас помню. Шел я тогда, как всегда, веселый. От Петрухи возвращался. Какая-то у него радость была. То ли он в отпуск ушел, то ли от него жена ушла. Не помню. Но не в этом суть. Подошел я к этому зданию с буквой “М", и то ли они не разобрали, что я хорош, то ли контролер куда-то отлучился, но, в общем, проскочил я. Удалось. Ну, скажу вам, внутри этой “М” действительно картинка. Кругом зеркала, кафель белый, полотенца чистые висят. И что интересно: пассажиры – одни мужики. Женщины – ни одной. Может, на переход пошли. Ну я, чтоб не застукали, кинулся в какую-то кабинку, дверь на задвижку закрыл. Сижу, жду поезда. Полчаса жду, час жду – нету. А пассажиры – они же склочники – в дверь начали барабанить:

– Гражданин! Выходите! Вы здесь не один!

Я дверь открыл и говорю:

– Куда выходить? Я ж поезда жду. Хочешь вместе ждать – садись, я подвинусь.

Да разве они понимают? Слово за слово, крик, скандал, кому-то я рубашку порвал… Выкинули меня на улицу, не дали на поезде прокатиться.

Мне дружки иной раз говорят: “Толяныч, ты бы завязал на время. Сходил в метро, прокатился, раз у тебя мечта такая”. А я боюсь. Нет, завязать я не боюсь. Денек-то я выдержу. Я другого боюсь: а вдруг в этом метро не так хорошо, как я думаю? Вдруг там в люстрах хрусталь не настоящий? А колонны не из мрамора, а из кирпича крашеного? Выходит, я столько лет мечтал, и все зря?

Нет, ребята, пусть мечта так мечтой и останется. Вот помру я, опустят меня под землю. А рядом метро будет ходить. И так мне будет хорошо, так сладостно… Выходит, не зря столько лет мечтал, не зря человек на свете жил. Потому что не может человек жить без мечты.

ШУТНИК

Смерть как не люблю серьезные рожи! Все они думают, думают… А чего думать-то? Ну чего? Когда все давно придумали. Вон сколько в жизни удовольствий! Не сосчитать. Хочешь – пивка попей, хочешь – козла забей, хочешь – радио включи на полную громкость. Развлекись, одним словом!

Вот ты говоришь: скучно, деть себя некуда. А ты пробовал съесть торт без помощи рук? Я в доме отдыха видал. Ух, сильная вещь! Представляешь, тортина – килограмма на два! Сам бисквитный, кругом крем, розочки разные. Ну, который без привычки, с ходу – раз туда башкой. Во рту – бисквит, в глазах – крем, в ушах – розы. “Ничего не вижу, ничего не слышу, ничего никому не скажу”. Укатайка! Я те честно говорю – укатайка!

Я как считаю: нормальный мужик никогда скучать не будет. Если уж совсем делать нечего, так поспорь на что-нибудь. На “Спартачка”, на погоду или кто дальше плюнет. Это же не важно, на что спор. Важно, чтоб интересно было.

Вот мы с дружком каждый день спорим. Такие споры интересные – закачаешься! Помню, сидим мы с ним во дворе, разговор ведем, кого на свете больше: мужиков или баб. Он за мужиков был, а я, как всегда, за баб. Спорили, спорили, наконец мне это дело надоело, тут я и говорю:

– Примажем на рупь, кто к нам первый во двор войдет: мужик или баба!

Пошло! Сидим, ждем. Два часа на лавочке просидели – никого. Темнеть уж начало. Вдруг кто-то идет. Пригляделись – а это собака. Ну, мы за ней. Два часа ее по помойкам гоняли: надо же было выяснить, мужик или баба. Ну, спор наш вничью окончился. Хоть собака эта и мужик была, но кусалась. как… женщина. Зато вечер мы какой провели! И поспорили, и побегали. Не вечер – сплошная смехотура!

У меня натура такая: не могу без шутки минуты прожить. Делать нечего – наберу какой-нибудь телефон и сообщаю:

– Говорят с телефонной станции. На линии авария. Срочно выньте штепсель из розетки и суньте себе в ухо!..

Ну, тот, конечно, орать начинает, грозиться. А я трубочку положу и минут через пять снова тот же телефон набираю. И тоненьким голосом спрашиваю:

– Вам только что хулиганы не звонили?

– Да-да, звонили. Такое безобразие!

– Не велели вам штепсель в ухо сунуть?

– Да, а что?

– Можете вынимать!

Что ты! Веселый я человек. Всегда что-нибудь придумаю. За мной не заржавеет. Потому что весело надо жить, весело! Если ко всему серьезно относиться, раньше времени сопьешься. Да разве у нас кто это понимает? Одни козлы кругом!

Вот, помню, сижу я на работе. Скукота такая, аж зубы ломит. Нет, думаю, надо что-нибудь сотворить. И сотворил. Поднимаюсь наверх, в бухгалтерию, захожу к главбуху. Мусорный такой мужичонка. Ничего в нем хорошего. Крыса язвенная. Я ему и говорю:

– Слыхал – слесарь наш Терехин с ума сошел? Взял кувалду, ходит по заводу, бьет всех по голове.

Он от страха чуть промокашкой не подавился.

– Надо, говорит, “скорую” вызвать. Пусть его увезут, куда полагается.

Я говорю:

– А мне-то что? Мое дело – тебя предупредить. Спустился вниз, нашел этого слесаря и говорю: – Терехин, тебе велели срочно в бухгалтерию подняться, кронштейн забить. Возьми кувалдочку и поднимись.

Ну, Терехин-то не знал, в чем дело. Взял кувалду, побрел. А бухгалтер увидал его с кудалдой – как чесанет по стенкам, по потолку:

– Караул! Убивают!

Смеху было!.. Врача даже вызывали, чтоб бухгалтера в чувство привести. А что с него возьмешь? Разве он шутки понимает? Арифмометр с ручкой!

Меня даже директор к себе вызывал. Говорит:

– Веселый ты человек, Круглов.

– Что ты!.. Меня хлебом не корми, дай чего-нибудь отчебучить!

Вот так наржешься за день, нахохочешься, присядешь вечерком на минутку – и чего-то так тоскливо станет. Чего ж, думаю, мне так весело? Ну, чего? На работе меня не любит никто, жена со мной неделями не разговаривает, сын растет дурак дураком. Так посмотришь вокруг – елки-палки! А потом посидишь, подумаешь: ну и хрен с ним!

Трубочку снимешь, телефон наберешь:

– Алло! Это зоопарк? Нет?.. А почему ослы к телефону подходят?

И все! Радости на целый день. Потому что весело надо жить. Весело и сердито!