Текст книги "Тридцать лет спустя"

Автор книги: А. Хайт

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Аркадий Иосифович Хайт
Тридцать лет спустя

УВАЖАЕМЫЙ ЧИТАТЕЛЬ!

Сразу хочу тебя предупредить, что, несмотря на название, “30 лет спустя” никакого отношения к мушкетерам не имеет. Точно так же, как и я не имею ничего общего ни с Дюма-отцом, ни с Дюма-сыном. И, если уж быть до конца честным, я вообще не француз.

Название этой книги объясняется просто. Ровно тридцать лет назад я начал свою литературную деятельность, которую не могу закончить до сей поры. И в этой книге я решил собрать рассказы и монологи, сценки и пародии, написанные за эти три десятилетия.

Конечно, большая часть написанного осталась за пределами этой книги. Ведь юмор стареет очень быстро, меняются темы, уходят объекты. Правда, благодаря нашей удивительной системе эти темы часто возникают вновь и звучат как новые.

Ну, например, разве могли мечтать юмористы послевоенной поры, что их шутки о продуктовых карточках вновь начнут свою жизнь в 1990-м году? Разве могли разоблачители культа личности предположить в конце 50-х, что их фельетоны вновь оживут в середине 80-х? А возьмите древний как мир стишок:

 
У попа была собака,
Он ее любил.
А как съела кусок мяса —
Он ее убил.
 

Да эти вирши выглядят так, словно их сочинили сегодня с утра.

Так что государство по мере сил нам, сатирикам, помогает. За что ему большое спасибо!

Скажу честно, когда я собирал материал для этой книги, частенько рука тянулась к бумаге, добавить словечко или изменить фразу, чтобы выглядеть более умным, более прозорливым, а главное, более смелым в то еще время. Но я решил оставить все как есть. Вернее, как было. Так мы писали, так мы думали, так мы шутили.

Я рад нашей новой встрече, дорогой читатель! Давай еще раз вместе вспомним старое, весело посмеемся над вчерашним и грустно улыбнемся настоящему…

Искренне ваш

Арк. Хайт

1960–1970

Шестидесятые! Годы окончания волюнтаризма и начала застоя! Период, когда анекдоты про Хрущева уже заканчивались, а анекдоты про Брежнева только начинались. Десятилетие, когда кончили сажать кукурузу и начали сажать диссидентов. Время очередного пересмотра истории, когда выяснилось, что решающий удар по фашизму был нанесен не под Киевом, а на Малой земле.

В этот бурный исторический период вряд ли кто-нибудь заметил появление новой пары соавторов-юмористов, выпускников инженерно-строительного института А. Курляндского и А.Хайта.

Тем не менее мы появились и даже заняли свое место. Кстати, в отличие от многих государственных деятелей, мы свое место знали.

В этот раздел вошли произведения, написанные мною совместно с Л. Курляндским. Они были опубликованы в “Юности", «Литературной газете», «Неделе». Сценки и пародии исполнялись в студенческом театре МГУ, артистами эстрады Лившицем и Левенбуком и пародийным ансамблем Дома журналистов “Верстка и правка".

СЛОН

В квартире зазвонил телефон. Человек снял трубку.

– Алло, – сказал незнакомый мужской голос, – с вами из зоопарка говорят.

– Да-да, я слушаю.

– Вы это… наберите в ванну воды. Сейчас к вам слона приведут купать.

– Какого слона? – удивленно спросил мужчина.

– Обыкновенного, африканского.

– A-а… почему именно ко мне?

– Потому что у нас в зоопарке вода кончилась.

– Но он же у меня не поместится. У меня, знаете, ванна маленькая, сидячая.

– Ничего, посидит. Он у нас дрессированный.

– Ну что ж, – вздохнул мужчина, – делать нечего, ведите.

– Сейчас, – радостно сказал голос, – уздечку надеваем.

– Простите, – снова спросил мужчина, – а воду какую наливать: горячую или холодную?

– Кипяток! Чтоб, как в Африке, было.

– Ну хорошо, я тогда пойду.

– Куда?

– Ванну наливать.

Наступила пауза.

– Ты чего, – спросил голос, – и правда поверил?

– Да, а что?

– Вот чудак. Это же я шучу.

– Зачем?

– Чтоб весело было.

– Значит, не приведете?

– Конечно, нет. Где я тебе слона возьму?

– Но вы же в зоопарке работаете.

– В каком зоопарке? Это же я тоже пошутил.

– Не понимаю, – сказал мужчина, – вы что, передумали?

– Кто передумал, я? Я и не думал.

– Зачем же вы тогда звонили?

– Фу ты, господи! Я же сказал: чтоб пошутить.

– А что здесь смешного?

– Да ты сам подумай, голова садовая, разве можно слона в дом привести? Он же на лестнице застрянет.

– А мы его на лифте поднимем.

– Такую махину никакой лифт не потянет.

– А мы его за два раза.

– Слушай, – сказал голос, – брось меня разыгрывать. Я же знаю, что ты не веришь.

– Почему?

– Да потому, что слонов в зоопарке купают.

– А если вода кончилась?

– Нет, я не могу, – сказал голос, – ты что, издеваешься?!

– Я же хочу как лучше, чтобы чистый был.

– Слушай, – сказал голос, – ты что хулиганишь? Ты зачем мне звонишь?

– Это вы звоните…

– Я?! Я сейчас еще в милицию позвоню, – пообещал голос, – чтоб тебе, хулигану, телефон отключили.

– За что?

– За слона!

– Но ведь вы его не привели.

– Послушай, – жалобно сказал голос, – что я тебе сделал? Я же только позвонил, пошутить хотел.

– А откуда вы мой телефон знаете?

– Не знаю я никакого телефона. Это я случайно. Всем звонил, вот и к тебе попал.

– А откуда у вас столько слонов?

– Слонов?! – взорвался голос. – Ну погоди. Я тебе сделаю. Я тебе настоящего слона приведу. Есть не буду, пить не буду. Слона куплю. Мы к тебе придем, мы тебе устроим…

В трубке раздались короткие гудки.

– Разъединили, – подумал мужчина. – Ну ладно, пойду на всякий случай ванну наполню.

РЕКОРД ПО ПИВУ

Прочел я недавно в журнале, что какой-то английский моряк выпил за один присест двадцать четыре бутылки пива и тем самым установил новый мировой рекорд. Очень меня задело это сообщение. Мало того, что мы отдаем иностранцам рекорды в беге или там в плавании, но пиво, можно сказать, исконно наш вид спорта, а мы и тут позади.

Нет, думаю, так не пойдет. Надо возвращать рекорд обратно, на родную землю. Утереть нос англичанам и разным прочим шведам.

Сказано – сделано. Надел я белую нейлоновую рубаху навыпуск, ботинки начистил и прямым ходом к овощному, где стоит пивная цистерна.

Народу около цистерны – тьма. Хвост за угол заворачивает.

– Товарищи, – обращаюсь я к людям, – будьте добры, пропустите без очереди. У меня дело чрезвычайно серьезное.

– А что случилось? – спрашивает какой-то мужчина. – Умер кто?

– Нет, отвечаю, все, слава богу, живы. Просто я рекорд устанавливаю.

– Какой еще рекорд?

– По пиву. Хочу англичан переплюнуть.

– Ну и переплевывай себе на здоровье в порядке общей очереди.

– У меня вон жена больная, – сказал мужчина в пижаме, – температура сорок, а я и то стою.

– И я стою. На работу опаздываю, а стою. Потому что людей уважаю.

– Да поймите, – говорю я, – мне положено без очереди.

– Это почему же положено? – поинтересовался старичок в пенсне. – Ты что, депутат Верховного Совета?

– Нет.

– Ну тогда стой со всеми, пока не выбрали.

Пришлось стать в самый конец. Что поделаешь, если у людей сознательность отсутствует.

Минут через сорок подошел. Взял несколько кружек, выпил одну, другую, третью… и чувствую, что-то не то. Вроде я мировой рекорд не по пиву, а ло воде устанавливаю.

– Гражданка, – спрашиваю я продавщицу, – вы меня, конечно, извините, но мне интересно, насколько вы пиво водой разбавляете.

– Ах ты хулиган! – отвечает она. – Да я сроду не разбавляла!

– Вы не обижайтесь. Просто мне для мирового рекорда надо точно знать, сколько лишних кружек выпить.

– Ну, если для рекорда, так тебе кружки три надо лишние выпить. Если его, конечно, еще на базе не разбавляют.

– Спасибо, говорю, наливайте еще.

И выпиваю четвертую. Тут очередь заволновалась:

– Хватит с него! Больше четырех не давайте!

– Товарищ, – говорю, – мне четырех мало. Мне для мирового рекорда теперь двадцать восемь надо.

– Не давайте! – кричат. – Пусть снова в очередь становится!

– Товарищи! Где ваша сознательность?

– Какая может быть сознательность, если пива не хватит.

Ну что за люди! Занял я снова очередь, а сам пока домой побежал, за бидончиком. Прибегаю, а мне говорят: “Вы здесь не стояли. Тут другой стоял”.

– Как, – говорю, – другой? Это же я! Видите, и рубашка моя и ботинки…

– Ботинки и рубашка действительно, как у того. Но только тот был без бидона.

С трудом уговорил, и то, потому что бидон за спину спрятал.

Подошел я с бидоном, взял туда восемь кружек, стою у цистерны, пью. Из бидона в кружку переливаю, чтоб со счета не сбиться. Смотрю – странное дело. Когда она в бидон наливала, вроде восемь было, а когда я из бидона – то уже семь.

– Гражданочка, говорю, вы мне кружку не долили. Вы мне налили восемь, а получается семь.

– А я тут при чем? Я ж не виновата, что у тебя бидон худой.

Осмотрел я бидон, вроде целый. Но на всякий случай попросил девять налить. Пью – опять семь. Что такое? Может, и правда что-то с бидоном?

Отставил я его в сторону и начал опять из кружек пить. Пью, а сил уже нет. Трудно все-таки без закуски. А рядом со мной как назло мужчина газетку разложил и воблу обдирает. И еще штуки три из кармана торчат.

– Послушайте, – говорю я ему, – товарищ, вы меня воблочкой не угостите?

– Зачем мне тебя угощать? – говорит он. – Ты мне что, кум? Купи, если хочешь.

– Почем? – спрашиваю.

– Пятьдесят копеек.

– Штучка?

– Не-е, лизнуть.

“Ах ты, думаю, такой-сякой! Человек за других жизнью рискует, а ты ему рыбий хвостик жалеешь”. Отвернулся я, чтоб больше его не видеть, вдруг у меня кто-то кружку – хоп! Смотрю – продавщица.

– В чем дело? – спрашиваю.

– Все, – говорит, – закрываю.

– Как – закрываю?! А рекорд?

– Много вас тут, рекордсменов. Вон один уже лежит.

– Гражданочка, – говорю, – товарищ продавщица. Всего минуточку.

– Тебе минуточку, а мне еще кассу сдавать и до Перхушково добираться.

Тут я не выдержал, пиво в голову ударило.

– Не дам, – кричу, – закрывать!

Шум, крик. Продавщица свисток достала да как засвистит. Сразу же милиционер:

– В чем дело? Почему шум?

– Вот, – говорит продавщица, – англичанин хулиганит.

– Не слушайте ее, – говорю, – не англичанин я, а рекордсмен.

– Вижу, – говорит милиционер, – пройдемте.

Тут я взмолился:

– Товарищ милиционер, разрешите сначала три кружки допить. До рекорда.

– Хватит с вас на сегодня.

– Нет, говорю, не хватит. Я считал.

– А я говорю – хватит!

Положил он мне руку на плечо и повел. Я вырываюсь, кричу про Англию, про пиво, про спортивную доблесть, а он не слушает, знай себе ведет. Так и сорвал рекорд.

Не переплюнул я англичан, не утер нос шведам. А все почему? Из-за нечуткого отношения, из-за несознательности нашей. И пока не изживем мы эти недостатки, пока не научимся любить и уважать друг друга, рекорда по пиву нам не видать! Как своих ушей.

УКРАЛИ ЖЕНУ

У Петра Матвеича украли жену. Еще утром она бегала по комнате, жарила котлеты, мыла посуду, а вечером ее не стало.

Пришел Петр Матвеич с работы, а в почтовом ящике записка: “Если вы к завтрашнему дню не положите на черном ходу под батарею пятьсот рублей, не видать вам больше своей жены никогда в жизни”. А внизу – приписка: “И не вздумайте заявлять в милицию. Не то будет хуже”.

Сначала Петр Матвеич подумал, что это шутка. Где это видано, чтобы среди бела дня в самом центре города у человека жену крали. Добро бы еще автомобиль или холодильник, а то женщину. Да еще не первой молодости.

Но прошел час, другой, а жены все не было. Тут Петра Матвеича охватило сомнение. А что, если это правда? Мало ли жулья на белом свете? И потом, если подумать, им ведь не старуха моя нужна, а деньги. И притом немалые, пятьсот рублей. Вот злодеи! Нет, чтобы у профессора какого украсть или у писателя. Им пятьсот рублей выложить, что раз плюнуть! А я эти деньги, может, всю жизнь копил. Нет, не отдам!

Петр Матвеич встал со стула. “Ну хорошо, не отдам. А если они… того? Что тогда? И, главное, посоветоваться не с кем. Была бы жена, надоумила”.

Петр Матвеич вышел в коридор и постучал соседу. – Михалыч, не спишь?

Он вошел в комнату соседа и в нерешительности сел на стул.

– Понимаешь, какое дело. Беда у меня. Жену мою… украли.

– Че-го?!

– Вот тебе и чего. На вот… читай.

Сосед надел очки и, не торопясь, смакуя каждое слово, прочел вслух записку.

– Да, – сказал он, снимая очки. – Ну и что ты надумал?

– Пока ничего. Может, оно обойдется?

– Вряд ли. У них, у жуликов, разговор короткий. Жизнь или кошелек.

Петр Матвеич глубоко вздохнул:

– И ведь деньги-то какие. Шутка сказать – пятьсот рублей. Баба узнает – съест.

– Да, – подтвердил сосед, – немалые. Почти что цветной телевизор.

– Так, может, не давать?

– Дело хозяйское.

– А если случится чего?

– Вполне возможно. Для них человеческая жизнь – тьфу! Они на нее в карты играют.

Соседи помолчали.

– Конечно, если разобраться, – сказал Петр Матвеич, – она этих денег стоит. И постирать может и сготовить. Да и выглядит еще ничего, не хуже молодой.

– Все они не хуже, – сказал сосед. – Только бить их некому. Я тебе так скажу: баба она и есть баба. Укради кто мою, я б и сотни не дал.

– Сравнил. Я за твою и десятки б не дал.

– Ну вот что, – сказал сосед. – Ты говори, да не заговаривайся. Это еще надо поглядеть, чья лучше.

– А чего глядеть? Ясно, что моя. Воры – они тоже не слепые. Разбираются.

– Ну, если твоя лучше, ты и выкладывай деньги. А я со своей плохой и так проживу. Бесплатно.

Петр Матвеич хлопнул дверью и, не попрощавшись, ушел в свою комнату.

Всю ночь он ворочался. Без жены спать было холодно и неуютно. “Заплачу, – твердо решил он. – Черт с ними, с деньгами. Мы себе еще наживем. А старуха у меня одна. Я ее ни на какую молодую не променяю”.

Угром Петр Матвеич достал из комода сберегательную книжку, пошел в сберкассу и снял пятьсот рублей. Потом, оглядываясь по сторонам, побежал домой, завернул деньги в тряпочку, вышел на черный ход и сунул их за батарею.

Весь день он не мог работать. Он ужасно беспокоился, как бы чужие жулики не узнали, куда он спрятал деньги, и не украли бы эти деньги у его жуликов. Сразу после работы он кинулся на черный ход и запустил руку за батарею. Все в порядке: денег не было.

Немного успокоившись, он поднялся к себе. Прибрал комнату, постелил чистую скатерть, заварил чай и стал ждать жену.

Часов около девяти хлопнула входная дверь. Петр Матвеич, опрокиыдвая стулья, кинулся в коридор.

В дверях стояла незнакомая женщина в высоких лакированных сапогах и пятнистой синтетической шубе, перехваченной кожаным поясом.

– Петя, – сказала женщина, – не узнаешь?

Петр Матвеич захлопал глазами.

– Маша?

– Я, – сказала женщина и заплакала.

– Да погоди ты, не плачь. Все позади. Лучше скажи, чего это ты напялила?

– Шубу… французскую.

– Откуда? Тебе ее что, жулики дали?

– Нет, я сама ее купила. В магазине.

– А деньги? Где ты деньги взяла?

– За батареей.

И тут до Петра Матвеича наконец дошло:

– Это что же получается? Вроде не они… а ты… жулик?

– Я не жулик, – всхлипнула жена. – Я всю жизнь о такой шубе мечтала. Который год в драном пальто хожу. Ну что смотришь? Хоть скажи – нравится?

– Нравится, – сказал Петр Матвеич. – Как на корове седло.

– Петенька, не сердись. Бог с ними, с деньгами. Чего их копить? У нас сыновья есть. Понадобится – пришлют.

– От них дождешься. Какая мать, такие и сыновья.

Чай они пили молча. И только поздно вечером, когда ложились спать, Петр Матвеич спросил:

– Ты хоть скажи, кто тебя надоумил?

– Никто, – сказала жена. – Это я по радио слышала. Как у одного миллионера жену украли.

– Вот дура! Нашла миллионера.

Ночью, лежа рядом с теплой, мирно посапывающей женой, Петр Матвеич вспоминал их долгую, совместно прожитую жизнь. И сколько он ни вспоминал, сколько ни напрягал память, он так и не мог припомнить, чтобы дарил своей старухе цветы, духи или другие красивые вещи. Ничего этого она не видела. А так и прожила всю жизнь немодно одетой, в стоптанных туфлях и потертом пальто. А рядом по улице ходили шикарные дамочки и пахло от них заграничными духами. “Нет, – подумал Петр Матвеич, – мы им еще нос утрем”.

Утром он взял в сберкассе оставшиеся деньги и пошел в комиссионный магазин. Там, не обращая внимания на цены, он купил жене нейлоновый полупрозрачный халат, туфли с золотыми пряжками и длинные накладные ресницы. По пять рублей штука.

ШЕСТОЕ ЧУВСТВО

Петр Семенович Блинов начал воспринимать абцилохордию окружающего мира. Еще вчера, как и всякий нормальный человек, он обладал только пятью органами чувств. Сегодня же к ним прибавилось еще и шестое – абцилохордия. И все предметы, знакомые ему с детства: столы, стулья, тапочки, троллейбусы – стали обладать каким-то новым, незнакомым ему ранее качеством. Трудно сказать, что это было. Может, электромагнитные волны или какое-нибудь особое, неизвестное науке излучение, но факт остается фактом: у Петра Семеновича появилось чувство абцилохордии.

Об этой удивительной новости первой узнала жена.

– Абцилохордия, – спросила она, – это что такое?

– Не знаю, – сказал Петр Семенович. – Ничего не знаю. Только чувствую все время что-то такое…

– Как же так, – сказала жена, – чувствуешь и не знаешь что?

– Нет, я-то знаю, но объяснить не могу.

– Значит не чувствуешь.

– Да ты пойми, – сказал Петр Семенович. – Вот стул, например. Что он: мягкий, серый… Ну, что еще?

– Деревянный.

– Правильно, деревянный. А я еще чувствую, что у него большая абцилохордия. Мне даже сидеть на нем противно.

– Ну и не сиди, – сказала жена и, обидевшись, ушла на кухню.

Жена никогда не понимала Петра Семеновича, и в таких случаях он шел к своим приятелям. Так он сделал и на этот раз.

– Вот лавочка… Что она? Мокрая, грязная. Это все видят. А я вот еще чувствую, что у нее абцилохордия.

Приятели переглянулись.

– Ну да, абцилохордия. И у лавочки, и у воздуха, и у деревьев…

– И у собачки?

– Да, и у собачки.

– И у кошечки?

– И у нее. У всех есть.

– Ты бы, Петя, шел домой, – сказали приятели. – Отдохнул бы, проспался.

– Да нет же… Ну, как вы не понимаете. Абцилохордия это… Ну, это…

– Ну, ну?

– Нет, это нельзя объяснить.

– Ну, что она, твоя абцилохордия: горячая, холодная или пахнет как?

– Нет, все не то.

– А что?

– Другое.

Приятели засмеялись.

– Ну что вы смеетесь? Я же чувствую.

– Интересное дело, – сказали приятели. – Он чувствует, а мы, стало быть, дураки.

– Нет, вы не дураки. Просто вы не чувствуете.

– Ну и не надо, – сказали приятели. – Нам и так хорошо.

Одним словом, приятели тоже ему не поверили. А Петр Семенович действительно чувствовал… Ну, как бы вам объяснить, что это за абцилохордия, которую чувствовал Петр Семенович. Абцилохордия это… Это… Нет, это невозможно объяснить. Нельзя объяснить другому то, что он никогда не чувствовал. Это все равно что рассказывать глухому, как поют птицы, или слепому, какого цвета закат. Вот так и все люди по отношению к Петру Семеновичу были слепыми и глухими в области абцилохордии.

Скоро это понял и сам Петр Семенович. И он перестал рассказывать людям, что он чувствует, глядя на простую пепельницу или прислушиваясь к выключенному радиоприемнику. Потому что Петр Семенович Блинов пришел к выводу, что обладает таким чувством, которое людям на данном этапе еще недоступно.

И тогда он ушел в себя. Мир, в котором он жил отныне, был не только цветным, звуковым и объемным – он стал еще и абцилохордическим. Он наслаждался абцилохордическими снами, улыбался абцилохордическим прохожим и по-детски радовался обыкновенному листу бумаги, если от него исходила хорошая абцилохордия. Правда, ему трудно было находиться в комнате с чересчур абцилохордическими стенами или выходить на улицу во время абцилохордически плохой погоды, но предложи ему кто-нибудь избавиться от этого чувства, он бы ни за что не согласился. Потому что благодаря ему жизнь Петра Семеновича стала совершенно необыкновенной и увлекательной.

Однажды Петр Семенович сидел в столовой. Теперь он редко обедал дома, потому что приготовленная женой еда, обычно вкусная и питательная, не всегда отличалась нужной абцилохордией.

Он грустно смотрел в тарелку с пельменями, не замечая окружающих, не слыша звона ножей и грохота подносов. Ему было тоскливо и холодно. Он уже выпил компот и собирался уходить, как вдруг почувствовал, как что – то приятное и радостное обволакивает его с ног до головы. Он поднял глаза. К его столику протискивался пожилой человек. В руках он держал пластмассовый поднос, на котором стояли удивительно правильно подобранные абцилохордические блюда.

– Разрешите? – спросил человек.

– Пожалуйста, – сказал Петр Семенович.

Человек сел за стол. На нем был приятный абцилохордический костюм, серый абцилохордический галстук, а из нагрудного кармана торчал слегка надушенный абцилохордический платок. Человек внимательно посмотрел на Петра Семеновича. Петр Семенович улыбнулся. Человек – тоже.

– Хорошо здесь, – сказал человек.

В душе у Петра Семеновича все запело. Потому что было здесь неуютно и тесно и кормили не бог весть как, а только была по-настоящему хорошая абцилохордия.

– Конечно, хорошо, – сказал Петр Семенович, – просто замечательно. То есть вообще-то не очень. Но уж больно приятно… с этой точки зрения.

– Вы про что? – спросил незнакомец.

– Я? Про это.

– Неужели про это?!

– Да, про это!

– Значит, вы чувствуете?

– Конечно. Еще как чувствую.

– И я чувствую, – сказал незнакомец. – Вот уже двадцать лет.

– Милый вы мой! – воскликнул Петр Семенович. – Значит, есть она. Есть абцилохордия чувств.

– Есть, дорогой! Конечно, есть!

Они заговорили наперебой. Каждый рассказывал о том, как трудно ему оыло, как плохо, когда тебя никто не понимает, и как это прекрасно воспринимать абцилохордию окружающего мира.

– Нет, – сказал незнакомец, – это событие нельзя не отметить. Хоть это и банально, но я предлагаю по рюмочке.

– С удовольствием, – сказал Петр Семенович.

Он побежал к буфету и принес бутылку портвейна.

– Давайте, – сказал Петр Семенович, разливая вино в стаканы, – за нее!

Незнакомец удивленно посмотрел на вино.

– Как, – спросил он, – вы собираетесь пить это?

– А что? – испугался Петр Семенович.

– Но ведь у него же липотапия.

– Какая липотапия?

– Пониженная.

– Что-то я не понимаю, – сказал Петр Семенович. – О чем это вы?

– О липотапии. Вы же знаете. Ну, эта, которая…

– Абцилохордия?

– Нет, абцилохордия – это ясно. А то липотапия.

– Не понимаю я, – сказал Петр Семенович. – Что это еще за липотапия?

– Но как же… ведь вы…

– Что я?

– Ведь вы же чувствуете.

– Нет, – сказал Петр Семенович. – Вы уж меня извините. Зрение, слух, абцилохордия – это пожалуйста. А липотапия? Как говорится, не доросли.

Незнакомец растерялся.

– Но ведь она же есть.

– Не думаю, – сухо сказал Петр Семенович,

– Но я же чувствую.

– Тогда объясните.

– Ну, это… как бы сказать… Нет, это невозможно!

– Знаете что, гражданин, – сказал Петр Семенович, – я думал, вы действительно… А вы… Я теперь сомневаюсь, что даже абцилохордию чувствуете.

– Как вам не стыдно!

– Нечего, нечего. Ишь какой нашелся. Он один чувствует, а все, значит, нет.

Незнакомец поднялся.

– Прощайте. Нам не о чем больше говорить.

– Привет, – сказал Петр Семенович. – Кланяйтесь липотапам.

Он проводил взглядом незнакомца, затем взял стакан с вином и блаженно зажмурился. Все в порядке. Абцилохордия была нормальной.

ТИПОВАЯ БАШНЯ

(Рассказ прораба)

Говорят, что у хирургов есть такое правило, чтобы своих знакомых или родственников никогда не оперировать. Я, конечно, не хирург, но в том, что это правило справедливое, на своей шкуре убедился.

А дело было так. Строили мы обыкновенную двенадцатиэтажную башню. Ну, сделали мы ее на совесть. Все двенадцать этажей возвели. Ни одного не забыли. Звоню я в исполком:

– Все в порядке, – говорю, – можете комиссию назначать.

– Хорошо, – говорят. – И у нас радостная новость. Решили квартиру вам дать.

– Спасибо, – говорю, – товарищи. А что за квартира?

– Да в том же доме, что строите. Двухкомнатная, первый этаж.

– А номер, номер-то какой?

– Номер семь. В общем, поздравляем.

Положил я трубку и бегом в седьмую. Ну, квартира, в общем, как квартира. Пол, стены, потолок – это все на месте. Ну, а что касается, чтоб двери закрывались или там из батареи не текло, об этом, как говорится, мечтать не приходится. Одним словом, хорошая квартира, если ее менять или под склад приспособить.

Вызываю я бригадира и говорю:

– Это что?

Он по сторонам поглядел:

– А что?

– Ты что, первый год работаешь? Не знаешь, что потолок надо белить, а обои – не надо?

– Да ладно вам, – говорит, – я думал, у вас дело какое.

– Дело, говоришь? А то, что у тебя плитка отскакивает, это, по-твоему, не дело?

– Вы по ней пальцем не щелкайте, вот она и не отскочит. А ежели не нравится, вызовут человека, он им за трешник все поправит.

– А откуда его взять, этот трешник? Тут, может, будет жить такой же рабочий человек, как и ты. Что он, эти трешники печатает?

Короче говоря, согнали на мою квартиру весь участок: плиточников, маляров, сантехников. Выправили положение. Финские обои наклеили, в ванной цветную плитку положили. В общем, конфетка получилась, а не квартира. Звоню в исполком, а мне говорят:

– Тут, знаете, один инвалид приходил, просил первый этаж. Ну мы решили вашу квартиру ему отдать, а вам его – на третьем. Такая же, двухкомнатная.

Что ж, думаю, конечно, жалко такую квартиру незнакомому человеку отдавать. Да уж бог с ним, инвалид все-таки.

Прибегаю я на третий – мать моя родная! О потолке или обоях я уж не говорю. Но унитаз! Полтора метра над полом. Почти что вровень с умывальником. Вызываю опять бригадира.

– Ты что же, – говорю, – подлец, соорудил? Что ж на него со стремянкой лазить?

А он смеется:

– Ничего. Приспичит, так залезут.

– Прощайте. Нам не о чем больше говорить.

– Привет, – сказал Петр Семенович. – Кланяйтесь липотапам.

Он проводил взглядом незнакомца, затем взял стакан с вином и блаженно зажмурился. Все в порядке. Абцилохордия была нормальной.