Текст книги "Буг в огне
(Сборник)"

Автор книги: А. Крупенников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 34 страниц)

Н. А. Мартысюк
За край родной

Николай Андреевич Мартысюк

С 1928 по 1939 год – участник революционного движения в западных областях Белоруссии.

В июне 1941 года из Бреста отходил на восток. Под Вязьмой ранен в бою, пленен. Бежал. С февраля 1942 года – в антифашистской группе И. В. Солейко. В 1944 году – командир партизанского отряда им. Фрунзе.

Награжден тремя орденами, в том числе орденом Польской Народной Республики Виртути Милитари, и многими медалями.

Член КПСС с 1935 года.

В настоящее время персональный пенсионер республиканского значения. Живет в Бресте.

В то утро по Московской улице из Бреста устремились толпы людей. Они тревожно оглядывались на трепещущее зарево пожаров в районе крепости, прислушивались к грохоту канонады и шли, шли… Военные и гражданские, автомашины и телеги – все смешалось. Этот поток подхватил и меня, как только я выскочил из конторы райзага, где догорали служебные документы.

Фашистский стервятник безнаказанно кружил низко над дорогой и из пулемета расстреливал беззащитных людей.

Вместе с женой с трудом добрались до родного села. Там жена с четырехлетней дочкой остались, а я, стиснув зубы, ушел на восток.

С боями и тяжелым сердцем все дальше уходил от родных мест. Под Вязьмой был ранен. Подобрали наши санитары. После неудачной попытки вывезти раненых нас оставили на квартирах колхозников. Тут меня схватили фашисты.

Попал в наскоро организованный фашистами лагерь неподалеку от Вязьмы. Рана заживала, но здоровья не прибавлялось. Одно из двух – или с риском для жизни бежать, или медленно умереть. Предпочел первое. Но за эти дни много потерял крови, ослаб настолько, что нечего было и думать пробираться через линию фронта. И я поплелся к Бресту. Шел сожженными селами и городами, видел зверства фашистов, страдания советских людей.

«А как мои, живы ли?» – тревожно билось сердце. Желание увидеть их, узнать, что творится на родине, поддерживало меня в полуторамесячных скитаниях по лесам.

Был декабрь сорок первого, когда я пришел туда, где каждый поворот дороги, каждый кустик знаком. И все-таки как-то неожиданно увидел хатенки Шебрина. Вот и моя – стоит!

Словно и не было усталости, устремляюсь к дому.

– Коленька, родной, жив! – повисает на плече жена.

– Что ж ты плачешь? – говорю ей.

– Да я от радости.

– Ну успокойся… Дочка как, старики?

– Живы. Дочка, да где ты?

Женя во все глаза смотрела на меня, заросшего, полуоборванного. Видно, с трудом узнавала.

– Кто-нибудь из капэзебовцев есть? – спросил жену, когда та немножко успокоилась.

– Говорят, Солейко где-то здесь. А за тобой из полиции приходили, все допытывались, где ты. Будь осторожнее.

В ту же ночь я ушел из дому. «Солейко здесь, хорошо! – думал я. – Это испытанный боец. Двенадцать лет он провел в тюрьмах. Опытный подпольщик, его надо немедленно разыскать».

Неожиданно встретил Николая Андреевича Мирошника. Спросил его напрямик:

– Где Солейко? Помоги – наладить связь.

– Солейко знаю. Иди в Заболотье к Ивану Старосельцу.

– Как найти?

– На перекрестке стожок сена и поленница дров, дом по левую сторону. Спросишь: «Продаете дрова?» Ответят: «Продаю, одну повозку».

Вечером иду на явку. Свежий снежок под лунным светом отливает синевой. И луна в небе, и заснеженные ели, и поскрипывание снега под ногами – от всего веет таким уютом и покоем, что не хочется верить в войну. Но мне надо найти стожок сена и поленницу дров, не забыть пароль, – это война, и от нее не скроешься, не увильнешь.

Нужный дом нашел быстро. Вхожу, спрашиваю о дровах. Хозяин ответил.

– Значит, попал куда нужно, – облегченно вздохнул я.

– Да уж видать так, – ответил в тон мне Староселец.

– Позовите Солейко.

Хозяин молча накинул полушубок. Ждать пришлось недолго. Вошел Солейко.

– Николай Андреевич! – горячо приветствовал он меня. – Рад тебя видеть живым и здоровым. Рассказывай, где был, что видал…

Беседа затянулась, мы поведали друг другу о пережитом. Обменялись мнениями по поводу создания Государственного Комитета Обороны, о том, что Центральный Комитет партии призывает народ, оказавшийся на оккупированной территории, развертывать партизанскую борьбу. Солейко оживился, глаза загорелись.

– Надо активнее браться за дело, – сказал он. – Думаю, что нужно создать ячейки, которые будут вести пропаганду среди населения, подыскивать верных людей и, пожалуй, не менее важное – собирать оружие…

И. В. Солейко.

В деревнях Шебрин, Ямно, Заболотье, Закий, Каменица-Жировецкая возникли антифашистские ячейки. Председателем районного антифашистского комитета был избран Иван Васильевич Солейко.

В Шебрине наш связной достал радиоприемник. В Каменице-Жировецкой разгромили немецкий пост и захватили пишущую машинку. Теперь наша группа могла не только принимать, но и распространять среди населения сводки Совинформбюро. В доме Цыбульского, в Заболотье, принимали вести с Большой земли, печатали на машинке и распространяли в деревнях.

Наша партизанская группа росла. К нам примкнули два летчика, оставшиеся в силу обстоятельств в тылу врага, Михаил и Сергей, которые до этого жили в деревне Закий. Пришли танкист Анатолий Захарович Козлов, поэт Николай Артемович Засим, бывший член КПЗБ Алексей Семенович Куприянюк и многие другие.

Летом 1943 года обстановка сложилась так, что надо было своих людей, членов антифашистских групп, уводить в леса. Как сделать, чтобы не пострадали семьи? Решили идти на хитрость.

Владимир Иванович Стельмашук работал секретарем антифашистской ячейки в деревне Заболотье. В свои двадцать лет он был хорошим организатором, и скоро вся молодежь, вовлеченная в ячейку, активно собирала оружие и рвалась в бой. Они накопили целый арсенал – 5 автоматов, 4 ручных пулемета, 30 винтовок.

Группа приняла участие в разгроме немецкого гарнизона – лесничества Каменная Брестского района.

Теперь Володе надо было уходить в лес.

По договоренности с нами он у себя в доме повесил портрет Гитлера, плакаты оккупантов, приказы. Приходим к нему.

– Так, Стельмашук, в прислужники записался, портрет Гитлера повесил, шкура! – кто-то бросился, сорвал портрет и плакаты, растоптал.

– Да как вы смеете! – «возмутился» Владимир и полез на нас с кулаками. – Это бандитизм, не позволю!

– Не позволишь! Взять его, ребята, расстреляем у первой же осины…

Завязалась свалка. Насажали друг другу синяков взаправдашних. Вся эта сцена происходила при посторонних. Володю мы увели, и теперь уже в партизанском отряде он готовился к новым операциям.

В деревню Бернады пришли под видом полиции. Возглавлял группу партизан Солейко. Одетый в форму немецкого офицера Владимир Стельмашук требует старосту.

– Ты что ж, сукин сын, укрываешь советских, сам на виселицу захотел? – кричит Солейко.

«Офицер» бормочет:

– Руссиш швайн.

– Виноват, господин офицер, – залепетал староста. Лоб его покрылся испариной, губы дрожали. – Я всех знаю…

– Веди!

Староста повел по хатам, указывая, где живут преданные Советской власти люди, а мы их «арестовывали». Под конец «офицер» распорядился:

– Пан староста с сыном сам доставит меня, не могу доверяться этим быдлам.

Староста с готовностью согласился. И только когда выехали за околицу и подводы повернули в лес, он понял, что попался.

15 человек ушли с нами, они принесли 14 ручных пулеметов и одну винтовку.

Так собралось нас человек 50–60. В ходе мелких стычек с немцами и полицией обогащались опытом партизанской борьбы. Иногда этот опыт приобретался дорогой ценой.

Установили связь с Брестом через Сушкова К. Г. Подпольщики сообщили, что в деревне Скорбичи у жителей имеется оружие, и передали нам списки лиц.

Группой в десять человек ночью идем в деревню. Путь не близкий, а уже с вечера пошел дождь. Проходим Закий – дождь льет, миновали Ямно, Задворцы, подходим к Черни, а дождь все льет. До Скорбич километров 8, а уже наступил рассвет. Промокшие до нитки, расположились в кустах у Черни на дневку.

Дождь перестал, но к кустам нельзя прикоснуться: с веток окатывает холодный душ. Не отдохнули, а еще больше устали. Вечером снова в путь. Приходим в Скорбичи. В один дом, в другой, третий. Никто ни о каком оружии слыхать не слыхал и знать не знает.

Тут только мы сообразили, какую оплошность допустили, придя без пароля. Деревню всполошили, а уходим ни с чем.

К утру добрались до деревни Бердычи, облюбовали сарай на окраине, решили день отдохнуть. Да не тут-то было. Не успели осмотреться, как неподалеку послышалась стрельба. Смотрим, большая группа немцев и полицаев медленно приближается к сараю.

У нас разнобой – одни говорят: надо стрелять, другие – воздержаться. Мы в сарае, как в западне. Тем временем фашисты рассыпались цепью и стали окружать нас. Что делать? Решили уходить. Выбегаем из сарая и, отстреливаясь, отходим к лесу. Враг, почуяв легкую добычу, усилил огонь. Упал, сраженный пулей, Куприянюк. Мы бежим. Что-то горячее хлестнуло меня по ноге, споткнулся. Ранен! Отполз в сторонку. Кругом стрельба. Ребята не дают полицаям развернуться.

Но вот стрельба стала стихать. Гляжу – прямо на тот куст, где я укрылся, идут двое. Подпустил вплотную и полоснул из автомата. Оба замертво рухнули. Спешно ухожу с этого места. Затаился. Теперь, думаю, пролежать бы до вечера, а там уйду. Один полицай прошел мимо, не заметил. К вечеру нога разболелась. Кое-как дополз до деревни Мощенка, там постучал к Федору Токуну.

– Николай Андреевич?! Ты что, ранен?

– Ранен, брат, помогай.

– Давай устрою в сарай. В дом нельзя, сам знаешь, за это расстрел, а в сарай ты и сам мог прийти, – захлопотал Токун.

В сарае он сделал мне перевязку.

– Теперь найди наших ребят, они меня в лес увезут.

– Не беспокойся, все сделаю, – сказал Федор, уходя.

Скоро пришли Родион и Игнат Антонюки. Похоронили Куприянюка. Токун запряг свою лошадь, и мы двинулись. Впереди Родион с ружьем, я с автоматом на повозке, Игнат с самозарядной винтовкой и Мефодий Гутик с пистолетом в руках – сзади. Так мы благополучно добрались до базы. Только через три месяца я вернулся в строй.

Эта вылазка многому нас научила. Тем более что после того боя гитлеровцы нагрянули в наше село Шебрин, арестовали моего отца – Андрея Антоновича, и еще тринадцать человек. Фашисты расстреляли их в брестской тюрьме.

Постепенно мы расширяли свои действия: сжигали немецкие имения, совершали налеты на полицейские участки. Все чаще летели под откос вражеские эшелоны. Особенно отличалась диверсионная группа взвода Володи Стельмашука. На ее счету было 17 эшелонов, пущенных под откос.

Осенью 1942 года гитлеровцы усилили облавы, почти каждый день прочесывали леса. Некоторые у нас стали подумывать, чтобы уйти на восток, другие предлагали рассредоточиться мелкими группами. Но в старосельском лесу располагался боевой отряд во главе с Сергеем Шикановым. Совместно с партизанами этого отряда в октябре 1942 года мы пустили под откос эшелон, уничтожали мосты, телефонно-телеграфную связь.

Весной 1943 года партизанское движение приобретает новый размах. Уже в феврале к нам в отряд влилось до 200 человек молодежи.

Усиливаются наши удары по коммуникациям. На участке Каменная – Закрутин вновь идет под откос эшелон с живой силой противника. 7 вагонов разбиты вдребезги.

Но и враг стал хитрый. Если раньше его поезда ходили на больших скоростях, то теперь стали двигаться медленнее и впереди паровоза – платформа. Изменили тактику и мы. Пропускали платформу, но как только на мину наезжал паровоз, подрывник дергал за шнур, раздавался взрыв, и паровоз летел под откос.

В апреле 1943 года наша группа объединилась с отрядом Шиканова под его командованием. 28 апреля разгромили имение Воляного, забрали скот, хлеб и увезли в лес. Разгромили спиртзавод в Атечине.

Шиканов распорядился:

– Товарищи, мы захватили три бочки спирта. Зная это, гитлеровцы, возможно, решат, что Первое мая будем отмечать с чаркой, и предпримут облаву.

Предположение командира полностью оправдалось. Взбешенные нашими дерзкими налетами в предпраздничные дни, гитлеровцы 1-го мая начали облаву. Как только разведка донесла, что немцы перешли в наступление, мы заняли круговую оборону.

– Подпустить как можно ближе, чтобы бить наверняка, без команды не стрелять, – потребовал Шиканов.

Фашисты, ободренные нашим молчанием, шли во весь рост, почти не остерегаясь. Слышим их говор. Вот они подошли так близко, что, казалось, можно различить цвет их глаз. Нервы напряглись до предела. И тут раздался чуть глуховатый, но твердый голос Шиканова:

– Огонь!

Загремели выстрелы, затрещали пулеметные и автоматные очереди. Ошеломленные внезапным ударом, потеряв 15 человек убитыми, гитлеровцы бежали.

В этом бою погиб начальник разведки отряда М. Н. Чернак.

Мы снялись и ушли по направлению борисовского леса. Назавтра гитлеровцы вновь окружили нашу прежнюю стоянку. Почти целый день они в неистовой злобе вели огонь по партизанским землянкам. Только под вечер поняли, что били по пустому месту.

Летом сорок третьего года на базе шикановского отряда была создана бригада им. Сталина, в которую входил и отряд им. Фрунзе. Много славных дел совершили бойцы отряда; 15 лучших из них награждены орденами, 250 отмечены медалями.

Литературная запись С. Маслюкова.

Н. Я. Щербаков
Взрывы в ночи

Николай Яковлевич Щербаков

С марта 1942 года – командир диверсионной группы отряда им. Чернака, с 1943 года – командир партизанского отряда им. Сильницкого бригады им. Дзержинского Брестского соединения.

Награжден орденом Красного Знамени и многими медалями.

В настоящее время живет в Бресте. Пенсионер.

Служба моя в 6-й стрелковой дивизии подходила к концу, а уезжать из Бреста не хотелось. Познакомился с хорошей девушкой, и полюбились мне и город, и леса, и поля Белоруссии. И потому, когда пришло время демобилизоваться, не раздумывал – остался. Работал шофером на гарнизонной кинобазе и одновременно киномехаником в железнодорожном клубе.

Вечером 21 июня показывал в клубе фильм «Богдан Хмельницкий». Когда уже шел последний сеанс, примерно в половине 12-го, погас свет. Наладить его не удалось, и я, так и «не докрутив» кино, ушел домой. В 4 часа утра вскочил от каких-то раскатов. Гремело где-то отдаленно, и сполохи озаряли небо западнее города. Я бросился на улицу. Впереди меня бежал пограничник. Вдруг на площади Свободы разорвался снаряд. Вокруг засвистели осколки. Пограничник упал. Он был убит наповал. Снаряды густо падали на город. Рушились дома, гибли люди.

Война!..

Это был день, который круто повернул жизнь каждого. Что-то надо предпринимать…

До Жабинки добрался. Дальше идти нельзя – впереди немцы. Решил вернуться в Ковалево. Там жил мой тесть. Подхожу к мосту через Мухавец и вижу такую картину. Через мост идут колонны немецких автомашин. Одна машина застряла на обочине в песке. Гитлеровцы подгоняют к ней группу пленных, бьют наших людей прикладами, издеваются над ними. В душе закипела злоба, руки сами сжались в кулаки. «Ну, фашисты проклятые, – подумал я, – вы ответите за все!» Но как я буду мстить врагу, где это будет, – еще сам хорошенько не знал.

Фронт уходит все дальше. Фашисты ведут себя как хозяева, как завоеватели. «Неужто, – думаю, – так будет? Нет, не может быть!» И действительно, все шире пошли слухи о партизанах. Но как с ними установить связь? Стал искать верных людей. Скоро познакомился с ребятами из числа бывших военнопленных, которым разными путями удалось выскользнуть из фашистских лап. С ними в марте 1942 года и ушел в отряд Чернака. Комиссаром там оказался мой знакомый по Бресту Леонид Зеленин. Стал у него связным.

Время идет, и роль связного меня перестает удовлетворять. Молодой, здоровый, я чувствовал, что способен на большее! И случай подтолкнул. Прохожу как-то мост через Мухавец, что на дороге из Пугачево, а он стоит целехонек и… никем не охраняется. Родилась у меня идея: раз так, думаю, то и Суворовский мост не очень-то охраняется. Взорвать тот мост, а потом, пока не оправятся фашисты, этот.

Иду к комиссару. Так, мол, и так, побыл я в связных порядочно, хватит, иду на диверсии. А он мне:

– Диверсионную работу возглавляет Михаил Чернов, а связным к Сикорскому нужен опытный, да и чтоб не робкого десятка человек.

– Ладно, комиссар, пойду сам к Сикорскому, отпустит– все, не отпустит – похожу еще почтальоном.

– Связной – не почтальон, а важная боевая…

– Не надо агитации. Одно прошу – об идее с мостами никому… Ну, словом, сам хочу, давно руки чешутся.

Пошел к Сикорскому. Выслушал меня Сергей Иванович и сказал:

– Одобряю такое решение. Есть задор – с пользой для дела надо использовать.

– Спасибо за доверие, Сергей Иванович!

– Желаю успеха, «Колька-профессор». Так, кажется, тебя зовут? – пожал он мою руку, дружески улыбаясь.

– Да вот, прозвали ребята.

Вернулся в отряд. В напарники взял хлопца Ивана Донового по кличке «Молдаван». Отчаянный парень, на него можно было положиться.

Идем с Молдаваном разведать пути подхода к мостам, а на том, что не охраняется, посмотреть, где взрывчатку положить.

Ночь спустилась темная, густая. Но идем уверенно, правду говоря, привыкли ходить ночью. Вот уже и река заблестела в темноте тяжелым, свинцовым блеском. Вдруг – голоса. Остановились, прислушались. Наши! Подходим ближе – и точно наши: Николай Шаповалов, Владимир Василюк, Фома Вольский.

– Чего вы тут, хлопцы? – спрашиваю, делая вид, что не понимаю.

– Комиссар послал, мост взорвать.

– Ну, конечно, который не охраняется взорвать не больно много храбрости нужно, а везде потом охрана усилится.

– Приказ.

– Эх, приказ! – выругались мы с Молдаваном, а делать нечего, ушли. Ребята подожгли и взорвали мост.

Как теперь нам быть? Ломаем голову день-другой. И вдруг осенило!

– Слушай, Молдаван, – обращаюсь к своему другу, – фашист ночью усилил охрану Суворовского моста?

– Факт!

– Комендантский час с девяти?

– С девяти.

– А если после девяти попался – значит, партизан, расстрел на месте, так?

– Так. Да что ты ко мне пристал, – возмутился Молдаван, – будто сам не знаешь.

– Знаю, все знаю, а потому и говорю – мост мы взорвем днем.

– Тю-ю! Ты что, очумел, Профессор? – вытаращил на меня глаза Молдаван.

– А ты не удивляйся. Слушай внимательно, мы сделаем так… – И я рассказал другу свой замысел.

Немцы народ пунктуальный. После обеда – отдых, самое, если можно так сказать, спокойное время. А если это еще и воскресенье! С полудня на улицах народу мало. Мы с другом на повозке едем и думаем, как бы самим вместо моста не взлететь на воздух: груз в нашей повозке довольно деликатный – взрывчатка.

Улицы проехали, уже и переезд виден, и откуда ни возьмись – немцы.

– Тут обязательно обыскивать станут.

– Это точно, сворачивай в переулок.

Повернули в Пугачево. Железнодорожная линия, и опять немцы! Придется ехать прямо. На расстоянии почтительно снимаю фуражку:

– День добрый!

Немцы посмотрели подозрительно на повозку, но пропустили. Отъехали, облегченно вздохнули – пронесло!

Выезжаем с проселка на шоссе. Смотрим – сзади четверо немцев и с ними фрау. Ах черт! Нельзя же, чтобы они сзади были! Соскакиваю с повозки.

– Тпру, дьявол, – ругаюсь на ни в чем не повинную лошадь. Выпрягаю ее из повозки, выигрываю время. Вот уже все пятеро проходят мимо. О чем-то лопочут. Фрау игриво смеется. «Ну, – думаю, – этим не до нас». Прошли, не обратили внимания.

Вновь запрягаю, и едем дальше. Вот и мост. Солнце уже стало клониться к закату. На реке играют блики. А сердце в груди колотится, будто выскочить хочет. Смотрим – те пятеро, что обогнали нас, остановились на мосту, разговаривают с часовыми. Это нам на руку: не сразу обратят внимание! Жаль, стоят на середине первого от нас пролета.

– Ну, Ваня, – говорю своему другу, – или пан или пропал! Теперь бери коняку под уздцы, на мосту остановимся – распрягай. Скажу «готово!» – сразу за повозку и ко мне. Только не бежать, чтобы те, что на железнодорожном мосту, ничего не заподозрили.

– Да знаю, что ты мне жуешь, – недовольно буркнул Иван, напряженно глядя мимо немцев: нам, дескать, безразлично, что вы тут собрались.

Въезжаем на мост. Напарник – к лошади, стал возиться около нее, будто поправляет. Я тем временем зажег фитили. Зажег прямо в мешке, где взрывчатка. Потом мешок – на мост.

– Готово!

Ваня лошадь повернул поперек моста, а сам ко мне. Немцы что-то заподозрили.

– Хальт!

Но мы скорым шагом – вниз по дороге.

Впереди Молдаван, я сзади, пячусь лицом к мосту. Пистолет на боевом взводе в кармане. Вижу – немцы метнулись к повозке, к мешку. Увидели дымок фитилей и быстрей на другую сторону моста, к Бресту! А нам только это и нужно, – главное, чтоб тихо, чтоб стрельбу не открыли.

Проходим метров 150. Навстречу немец – винтовка на плече, на ней, как на палке, узел с бельем. Посмотрел на нас и в ужасе забормотал: «Фэрфлюхт, бандиты». И скорей от нас. Вторым встретился пьяный полицай. Едет на велосипеде, песни орет, а другой велосипед ведет в руках. Проехал. Третий был фашистский офицер с немкой под ручку. Этот тоже не обратил на нас внимания.

Идем дальше. И вот желанный, давно ожидаемый взрыв! Мы бросаемся в сторону, прячемся в картофлянике. Долго лежим, не шевелясь. Наконец стемнело. Благополучно уходим…

Больше месяца затратили гитлеровцы на восстановление моста. А мы тем временем все новые и новые взрывы устраивали. В Пугачеве немцы какой-то пост связи установили. Разведали мы все как следует, и в одну из ночей ликвидировали этот пост. Гитлеровцы сразу было усилили его, а потом вовсе убрались из Пугачева.

Не хватало взрывчатки. Стали добывать снаряды, они заменяли ее. В болоте недалеко от Радваничей нашли 8 снарядов, из них два – шрапнельных. В деревне Закий, в кузнице, осторожно сверлили в снарядах дырку, в нее вставлялся капсюль. Эти снаряды мы подложили под рельсы, а шрапнельные – направлением на мост. Снаряды взорвали поочередно. Немцы всполошились, думали, что наша артиллерия ведет откуда-то огонь. Большой пролет железной дороги надолго вышел из строя.

Большие ли, маленькие ли диверсии – все равно они наносили урон врагу. Но мне опять не давал покоя Суворовский мост. Он начал действовать. Во что бы то ни стало взорвать его, лишить фашистов важной дороги! Решено – сделано! Начинаю подготовку к операции. Раздобыли мину в 12 кг, снаряд на 22 кг и бензина 20 литров. На этот раз дневная операция не пройдет, нужно только ночью.

Но вот все готово. Ждем подходящей погоды. Скоро нам повезло – выдалась темная дождливая ночь. И мы пошли. Мы – это Алексей Егоров (по кличке «Скопской»), Жорка-«полицай» и я.

В деревне Пугачево решили взять помощника. Зашли к молодому Н.

– Одевайся, пойдешь с нами!

– Куда? Что вы, ребята.

– Хватит прятаться за юбку. Бери снаряд, понесешь. Не понесешь – пеняй на себя, – пригрозил я ему, берясь за кобуру пистолета.

Дрожа всем телом, Н. согласился нести снаряд. И всю дорогу он дрожал, но все-таки нес. Мы его поставили в середину группы. А ночь – настоящая партизанская, хоть глаз выколи. Укрывала нас темнота хорошо, но идти было трудно. Н. в темноте несколько раз спотыкался, чуть не ронял снаряд. Чудом удерживал его на руках. Но вот наконец трудности пути позади. Подошли к мосту. Теперь наступает самое главное – пробраться незамеченными. Осторожно поднялся на насыпь. Бросился в будку с намерением уничтожить часовых. Но… часовых нет. Дал сигнал своим.

Егоров быстро разлил бензин, Жорка приладил мину, я – снаряд.

– Готово, Профессор, – доложил Егоров.

– Готово! – шепотом сообщил Жорка.

– Теперь вниз, на другую сторону откоса!

Дождавшись, когда все скрылись, стал на колени, чтобы укрыться от ветра и дождя, зажечь спичку. Зажег. Бензин вспыхнул ярким пламенем, загорелись брюки. С железнодорожного моста застучал пулемет. Я упал. Покатился под откос. Не заметил, когда сбил пламя. Пополз к проволоке. Пулемет фашистский не дает подняться – бьет по шоссе. Хочет, чтобы мы ушли вправо, попали на мины.

Лежу, соображаю, как выбраться, и слышу разговор:

– Профессора нет. Может, ранен.

– Слушай, дай ты по этому фашисту, чтоб он там у своего пулемета захлебнулся.

Не успел я что-нибудь сообразить, как наши открыли огонь. И в самом деле, фашист замолчал. Немедленно воспользовался этим, присоединился к своим. Мы пересекли шоссе и по болоту ушли в направлении на Пугачево. Когда были уже далеко от моста, грохнул взрыв. На мгновение пламя озарило тяжелые, низко нависшие тучи, выхватило из тьмы мостовые фермы, деревья, кусты, и снова все погрузилось в черную, вязкую тьму.

На другой день разведка донесла – фермы моста рухнули в Мухавец. Гитлеровцы так и не смогли его восстановить.

На снимке: Суворовский мост в Бресте, взорванный диверсионной группой Н. Я. Щербакова.

Но, как говорится, аппетит приходит во время еды. Получаем задание взорвать бензоколонку. Началась подготовка – сбор взрывчатки, снарядов. Староста деревни Закий Девенчук (он поддерживал связь с партизанами) погрузил на три подводы картошку, а под ней – снаряды и взрывчатка. Привезли на квартиру к Андрею Цимбалюку по улице Широкой (теперь бульвар Шевченко). Заряжали мины на квартире у портного по ул. Куйбышева, потом у Цимбалюка.

К назначенному сроку вышел к бензоколонке, а подойти не могу – немцы ходят кругом. Вот уже условленное время на исходе, а я топчусь на месте, выглядываю из-за будки. Наконец немцы ушли. Подбегаю к колонке, наскоро прилаживаю снаряд. Торопливо поджигаю фитиль и убегаю. По пути снимаю шляпу, меняю на кепку, а сам прислушиваюсь, жду взрыва. Наконец грохнул мой снаряд, а пламени нет. Что такое? Потом мы узнаем, что взрывом было убито три немца, разворочена бензоколонка, но… цистерна не загорелась.

Не раз еще гремели наши взрывы в ночи. Не давали мы покоя гитлеровцам, горела у них под ногами наша священная белорусская земля.

Литературная запись С. Маслюкова.